Мой ангел злой, моя любовь... (ИЛР)

Marian:

 » Глава 35

Глава 35

Ночное небо было таким ясным, что было видно каждую тусклую точку на темном фоне, каждую звезду, пусть даже совсем маленькую. Половинка луны, висевшей над спящим городом, дарила достаточно света, чтобы видеть самые дальние от Северного бульвара крыши. Жаль только не ту заставу, к которой вскоре предстояло выезжать…

Тихо похрапывал в соседней комнате Кузаков, заснувший сидя в кресле, неудобно склонив голову к груди. Когда пробудится, будет болеть шея от такого положения, подумал невольно Андрей, поднимаясь со своего места за столом и пускаясь снова в путь до окна, распахнутого в теплую парижскую ночь. Хотелось курить, но будить Прохора не стал. Тот и так только недавно ушел к себе, напоследок так вычистив ордена и медали, что они поблескивали в свете луны из полумрака комнаты. Потому Андрей просто встал у окна, упершись ладонями в оконную раму, подставляя лицо легкому ветерку, ласково пробежавшемуся по его волосам.

Он совсем забыл звезды над Россией, вдруг подумал Андрей, глядя в темноту неба над крышами домов. Были ли они схожи с этими яркими точками или нет? Или все же были другие, чужие…? Как и земля, на которой завтра ему, возможно, предстоит умереть. Но быть погребенным он желал только в родной стороне, это было его твердое пожелание к Кузакову, которому были даны последние наказы.
- Не распорядишься о том, mon ami, буду приходить к тебе ночами, обещаю, - говорил Андрей, когда они, вернувшись из игорного дома, расположились с трубками и бутылкой вина в одной из комнат. – Пусть схоронят в родной земле. Даже у самой границы… но только там!
Александр обещался, как когда-то еще в Саксонии поклялся отдать письмо бывшей невесте Оленина. Оно хранилось среди его бумаг, надежно скрепленное отпечатком кольца Андрея. Написанное на случай смерти автора, оно долго путешествовало в сумах Кузакова, и видит Бог, тот искренне надеялся, что и в этот раз оно не покинет своего укромного места.

Как она будет читать эти строки, подумал Андрей. Мелькнет ли хотя бы капля сожаления, когда услышит о его гибели? Помянет ли? Он вдруг вцепился сильнее пальцами в раму и закрыл глаза, пытаясь прогнать воспоминания, что нахлынули волной при одном только имени, мелькнувшем в голове. Сколько прошло дней и месяцев, а он до сих пор помнил. Движения, жесты, лицо, облик в целом, ее голос. И ее слезы…

Быть может, так и должно быть? Быть может, ему было бы лучше быть убитым на этой земле, чем вернуться в Россию? Андрей еще помнил то время, когда Надин поменяла место в его жизни. Была невестой, а стала женой брата. Помнил, как было тяжело даже в одной с ней комнате находиться, как больно осознавать, что вежливый и короткий поцелуй руки и братский поцелуй в щеку – это все, что ему было позволительно ныне. И знать, что она недоступна для него. И ненавидеть ее за это и за то чувство, что вспыхивало в груди, едва он слышал ее голос и видел ее лицо.

В тишине ночи вдруг раздался цокот копыт по каменной мостовой. Возле двери дома остановился экипаж, из которого спешно выскользнула тень, сунув быстро в руку вознице монеты. А потом тень вдруг взглянула вверх, прямо в окно, в котором стоял Андрей. Он совсем не удивился, узнав Марию. Она уехала еще пару часов назад, полагая, что скроет свой ночной визит от посторонних глаз, но ошиблась.
Интересно, что сказал ей Лозинский, подумал Андрей, когда у порога комнаты раздался тихий шелест платья, когда аккуратно ступая в ночной тишине дома, шагнула к нему Мария. Ведь это именно к поляку ездила она в эту ночь, пытаясь уговорить того отказаться от дуэли, услышав, чем грозит она Оленину.

- Виселица! Ты понимаешь это, mon ami? – горячился по пути к Северному бульвару Кузаков.- Мира еще нет. Мы на военном положении. Ты понимаешь это?
- Полноте, Александр Иванович, вы запугали своими словами Марию Алексеевну, - пытался остановить его возмущение Андрей. – Да и потом - qu'y puis-je (Что я могу тут поделать? (фр.)) Поляк оскорбил не только меня лично. Он нанес оскорбление моему полку, всей армии в целом. Тут ничего не поделать.
- Знать бы, как тот в стрельбе, - недовольно проворчал Кузаков, не желая показывать, что он признает правоту Андрея. – Что ждет-то тебя завтрашнего утра?
- Полагаю, что стреляет тот недурственно, иначе не выбрал бы пистолеты. В любом случае, завтра и узнаем ответы на наши вопросы.
- Поражаюсь тебе, mon ami, такое хладнокровие… А ведь и верно тут только одна тебе дорога, как бы ни выстрелил завтрашним утром. Все торопишься на тот свет? Или на талисман свой надежду питаешь, как обычно?

Андрей ничего не ответил на эту реплику, только плечами пожал, покрутив на пальце перстень с аметистами и нефритами. В полку полагали, что это кольцо – некий талисман Оленина, хранящий его от любых напастей. И никто, даже Кузаков, не догадывался, отчего на его пальце этот перстень.
Да и сам бы Андрей, верно, не ответил на этот вопрос. Сначала носил, чтобы помнить, уверяя себя, что предмет памяти не та, чье имя скрыто в золоте, а женское коварство. Хотя всякий раз, когда глаза замечали блеск маленьких камней, он вспоминал не тот проклятый день и ожог между лопатками от брошенного кольца. Вспоминал сарай и тихий шелест дождя по крыше, запах трав и ее смущенную улыбку на счастливом лице.
Он пытался снять с руки этот перстень, твердо решив забыть. Несколько раз прятал в суму, а потом спустя время доставал и одевал на палец. Потому что было пусто без этого перстня, без этого блеска камней. Потому что становилось тут же не по себе, словно какой-то частички его не хватало.
Анна… Где же была та поворотная точка, после которой все пошло совсем не так? Где судьба переплела нить судьбы твоей с той, другой, отрезав безжалостно нить Андрея? Разве мог он подумать, уезжая тогда из Милорадово или ожидая заветного письма, написанного до боли знакомым почти детским почерком, что все так повернется?

Тонкие пальчики легли на его плечо, и Андрей повернулся от окна к Марии, вглядывающейся в его лицо со странным напряжением в глазах. Некоторое время они молчали, только смотрели друг другу в глаза, а потом она произнесла тихо:
- Я прошу вас…
- Это невозможно, - прервал он ее, понимая, о чем именно та просит. Примириться с Лозинским. Не стреляться завтрашним утром. – Это невозможно. Вы же слышали мои слова, поляк оскорбил не только меня, но и весь полк. Такого не снести! Только кровь…
- Кровь! – истерично воскликнула Мария. В соседней комнате от ее громкого возгласа, видимо, пробудился Кузаков, тихонько скрипнуло кресло. – Кровь! Какие вы, право! Разве ж должно так рисковать своей жизнью? Разве ж должно пытать судьбу всякий раз? От смерти нет возврата… это конец… а потом…
Она смолкла, зажала рот ладонью, боясь разрыдаться в голос прямо перед ним. К чему лить слезы? Они никогда не трогали Андрея, она знала это отменно. Он бы только стал раздраженным, ушел бы прочь от нее, и она не сказала бы то, что намеревалась.

Какие глупцы эти мужчины! Как это дурно рисковать собственной шеей! Неужто не понимают, какую боль они приносят своими глупыми играми со смертью им, женщинам? Матерям и любимым. Неужто не понимают, что рвут им сердце всякий раз, когда ангел смерти становится им за плечо, неважно в поле ли сражения или в месте дуэли? Мария пыталась умилостивить Лозинского, напоминая тому о матери, что осталась где-то в польских землях у того. Влодзимир был единственным сыном, неужто не понимает, какие последствия будет иметь эта дуэль, если его убьют?

- Мадам Арндт забывает, что я стреляю первым, - насмешливо отвечал тогда поляк, и Мария на миг поняла, какая жажда крови пылала огнем в жилах мужчин сейчас. Потому что будь у нее в руках тот нож, которым Лозинский срезал с яблока кожуру, она бы тотчас вонзила тот прямо в сердце поляка, не задумавшись ни на секунду. – Я должен поблагодарить мадам. Без ее помощи мне бы ни в жизнь не отыскать в Париже господина полковника. Мадам всегда играла за моей половиной стола, n’est ce pas?
Это было истинной правдой, и от этого Марии становилось так больно и горько, что перехватывало дыхание. А ненависть к той, из-за которой и случилась эта ссора в игорном доме, только множилась. Все из-за нее, из-за Шепелевой!

- Ах, Бог мой, как же вы глупы, Лозинский! – пустила в ход Мария последнюю карту, что могла разыграть в этой полутемной комнате одного из постоялых дворов предместья Сен-Мартен. Смягчился голос, засверкали насмешливо глаза, из которых вмиг исчезли злость и страх.
- Осторожнее со словами, ma chere amie, - криво улыбнулся Лозинский, отправляя в рот очередной кусочек яблока. – Этакое вам дружеское предупреждение…
- Вы глупы, - снова подчеркнула Мария тогда, поднимаясь с места, с этого грубо сколоченного кресла, так грациозно, что Лозинский не мог не отвлечься от своего яблока, замер на миг. Тем более, она прошлась к нему, склонилась к уху, положив пальчики на его плечи. Зашептала тихо, хитрая бестия, прямо в ухо вкрадчиво. – Неужто вы не думали, отчего Оленин со мной? Отчего так волен в своем обращении с дамами? Оленин из той породы, что слово данное держит даже перед самим собой, mon cher ami. Он свободен от всяких обязательств. Она сама отказала ему в них, едва он прибыл в Милорадово по осени того года.

Лозинский одним мимолетным движением вдруг поднял руку и сжал больно одно из ее запястий, заставив ее поморщиться.
- Это правда? – глухо спросил он, ощущая, как глухо забилось сердце в груди, про которое он совсем забыл за последние месяцы, полагая, что оно мертво.
- Истинная, - даже голосом не подала вида, как болит запястье. – Анна Михайловна расторгла помолвку. Я не была при том, но шептались, что она поступила так, потому что не могла быть более связанной узами с ним. Вы понимаете, что это означает? Едва взглянув на него, она поняла, что не может с ним провести жизнь, что не он может составить ее счастье. Я готова поклясться в том, коли вы мне не верите, что все так и было. С осени 1812–го года расторгнута помолвка. Теперь вы понимаете, насколько бессмысленно то, что случится завтрашнего утра? Анна по-прежнему в Милорадово. Чего она так ждет, не покидая тех мест, когда должна бы уехать к своей тетке в Москву по смерти отца? Или кого она так ждет, боясь, что тетка выдаст ее спешно замуж?

Мария увидела на лице Лозинского сомнение и поспешила договорить то, что намеревалась сказать, идя сюда, в этот жалкий трактир, рискуя быть ограбленной на этих глухих и грязных улочках.
- Она так и не связала себя ни с кем обязательствами за это время, а Оленину возвратила слово и его письма к ней. Хотя благоразумнее было бы стать его женой при ее нынешнем бедственном положении и его богатстве, доставшемся от тетки. Вы должны ехать в Россию, в Смоленщину, Лозинский, иначе снова упустите то, что должно быть у вас в руках. Тотчас же! Прежде чем вернется в Россию Оленин. Он так и не смирился, он непременно навестит ее по возвращении. И кто знает, как все обернется ныне, когда он будет не связан обязательствами полковника одной из сторон, что покамест не в мире?

- Она от меня убежала в тот день! – как ни пытался скрыть свою боль Влодзимир, она все же вырвалась на волю откуда-то из глубины души, куда он надежно спрятал ту, ясно прозвучала в голосе при этих словах.
- Таковы мы, женщины, - улыбнулась лукаво Мария. – Отчего-то всегда говорим вам, мужчинам, «Нет», когда сердце готово сказать «Да». И только потом сожалеем о сказанном…
- Я не могу отозвать свой вызов, - упрямо повторил Лозинский, и она кивнула, соглашаясь.
- Я понимаю. Потому и не прошу о том. Не убивайте его, - она изо всех сил постаралась, чтобы голос не дрогнул при этих словах, а лицо не выдало, как ей страшно сейчас. – Стреляйте, коли потребуется. Если желаете крови, то нанесите легкую рану…Будьте милостивы к тому, у кого отняли желанное, кто потерял все…
- У меня нет выбора. Он убьет меня, коли я оставлю его в живых.
- Нет, не убьет. Я позабочусь о том, - они взглянули друг другу в глаза и долго не отводили взглядов. – Я обещаю… Верьте мне. Разве я когда-либо предавала вас?
- Упаси Христос иметь вас в своих врагах, мадам, - поцеловал ей руку тогда Лозинский, улыбаясь. – И избави от вашей ненависти…

И вот ныне Мария продолжала вести свою игру. Партия с поляком была разыграна так, как она полагала, но вот Андрей… Она смотрела в его глаза и в который раз поражалась пустоте тех. Или это просто ей была неподвластна его душа, не видна совсем?

- Вы не можете убить Лозинского, - твердо сказала она, сумев наконец-таки взять себя в руки. Провела пальцами по его руке, скрытой тонком полотном рубахи, наслаждаясь этим запретным с прошлого года прикосновением, теплом его кожи и твердостью мускулов под кончиками пальцев.
- Отчего же? – осведомился Андрей холодно. – Неужто он намерен принести извинения? Тогда вам удалось невозможное, мадам.
- Он будет стреляться. Но вы не убьете его, - и, заметив, как он вопросительно поднял брови, продолжила, скрестив пальцы второй руки на удачу в складках платья. – Вы забыли обо одном, Андрей Павлович. Не грешно убивать во время войны, но грешно отнимать жизнь по прихоти. Тем паче, в Великий Пост. Ни один духовник не отпустит такого греха, - а потом, сделав паузу, ударила. – И она не простит его. Никогда…

Он научился скрывать от нее свои эмоции, загораживался от нее стеной хладнокровия, но в этот раз не получилось. Чуть дернулся уголок рта, опустились на миг веки. Мимолетно, но она успела заметить, ощущая одновременно при этом и боль при виде его страдания, и удовлетворение, что попала в цель своими словами.
Прости меня, Господи, произнесла про себя, удерживая Андрея за рукав, когда он хотел отойти от нее, не слушать ее более, опасаясь узнать то, что она могла проведать у Лозинского. Прости меня, Господи, ибо я слаба рядом с ним. Он моя слабость и боль… только он.

- Ему не по своей воле пришлось уехать из России. Как и вас, его гнал из империи долг. Ныне, когда Наполеон потерпел крах, он наконец-то свободен вернуться туда, где его ждут. Не задумывались ли вы, Андрей Павлович, отчего она не едет прочь из Милорадово ныне? Она не может уехать, потому что…
- Довольно! – Андрей вырвал руку из хватки ее пальцев, отошел к столу, на котором лежал футляр с новыми пистолетами, которые по требованию Лозинского были куплены у одного из местных оружейников. Провел пальцами по полированному дереву рукоятки, а потом достал один из пистолетов, примерился, как тот лежит на ладони, старательно гоня от себя все мысли, что ныне разрывали голову на части. Он не хотел думать ни о чем, кроме того, что ушло. И понимать, что оно ушло, тоже не хотел ныне.

- Вы не убьете его, потому что она проклянет вас в том случае за его кровь, как я бы прокляла поляка, - проговорила Мария, глядя на блеск металла в его руке. Она ничуть не лгала при том. Она бы прокляла Лозинского, призывая все кары небесные на его голову. И на свою. На свою голову она тоже призывала кары, потому что и она виновна в том, что случится в большей степени, чем другие. Ах, разве ж отыскал бы так скоро Оленина поляк?!
- Отчего тогда такая ненависть ко мне? Так не ненавидят, коли счастливы, обладая, – спросил Андрей, по-прежнему глядя в картину, в которую целился сейчас из пистолета, и только потому не заметил, как она растерялась на миг, не зная, что ответить.
- А вы не ненавидели его, если бы были на его месте? – отчего-то ответила именно этим вопросом Мария, и Андрей сжал зубы, вспоминая тот летний вечер, когда украл то, что должно принадлежать лишь мужу. Да, он бы так же, верно, ненавидел, поменяйся они местами с поляком! Разве ж было иначе?

Оставшийся до выезда час промелькнул для Марии словно минута. Вот Андрей складывает аккуратно пистолет в бархат, закрывает крышку коробки. Теперь та будет открыта только у Адовой заставы одним из секундантов, что будет заряжать пистолеты. Не глядя на нее, выходит вон из комнаты, отсекая ей возможность идти за ним по пятам с уговорами и увещеваниями, закрывая на ключ двери комнаты. Она тогда билась в эти створки, как зверь, разбивая кулаки до ссадин, крича криком и рыдая. О, она бы непременно бросилась ему в ноги, но не пустила бы к той заставе! Она же знала, чувствовала, что Лозинский ее обманет! Она бы сама закрыла Оленина от той пули, будь у нее такая возможность.

Но ее заперли, и Андрей настрого запретил слугам, остававшимся в доме, открывать двери до того, как пробьет семь раз на часах в гостиной. Кузаков то и дело косился в сторону квартиры, откуда шел женский плач, перебирая перчатки в руках. Вот ведь какая! Этакая не преминула бы и к Катакомбам приехать, коли б возможность имела. Разве ж должно то?

- Сколько страсти, mon ami! – не мог не заметить он, когда со стороны запертой комнаты донеся глухой удар, а после с тихим звуком упали на пол осколки фарфора. – Она тебя любит… madam votre cousine. Любит тебя так, как любой бы желал.
- Ты ошибаешься, mon cher ami, - покачал головой в ответ Андрей. Прохор уже надел на него мундир, расправлял тот на свежей накрахмаленной рубахе, стараясь, чтобы тот сел идеально. – Такая любовь не приносит счастья, коли одно сердце задето Амуром. И ей мучение, и мне… Моя вина, мой грех в том. Что ж, кто ведает, быть может, вскорости ее ждет избавление от того мучения. И я от мук своих всех одним махом…
- Типун тебе, mon ami, - нахмурился Кузаков. Правда, он понимал, что при любом раскладе, что случится ныне, хорошего ждать не приходилось.

Когда уезжали, Андрей вдруг оглянулся, выходя из дома на окна комнаты, где запер Марию, расслышав странную тишину, установившуюся в доме. Она смотрела на него сверху вниз, заплаканная, растрепанная, совсем не похожая на ту женщину, что была все эти годы возле него. Та Машенька, которой он когда-то снял с дерева котенка, к которой был так внимателен в свои редкие визиты, ощущая ее одиночество в доме тетушки, смотрела на него из окна. И он улыбнулся этой Машеньке, пытаясь хоть как-то подбодрить ее ныне, смягчить ее боль, поклонился ей. И она склонила голову в ответ, а потом подняла руку и благословила его на прощание, пытаясь подавить тот ужас, что разрастался в ее душе.

Он уедет в двуколке, хмурый, но спокойный, чтобы встретить рассвет под дулом пистолета в южном предместье Парижа, а она будет смотреть вслед экипажу, ловя последние звуки цокота копыт по мостовой. Потом опустится на колени перед окном и станет ждать рассвета, умоляя всех известных ей святых сохранить жизнь Андрея, коря себя за то, что последовала за ним из Польши и далее. Это она привела Лозинского к нему, это она будет виновата, если тот все же выпустит пулю, что отнимет жизнь. И она будет виновата, если жизнь Андрея будет сломана из-за этой проклятой дуэли, уцелей он у Адовой заставы…
Мария открыла глаза, только когда первые лучи солнца, поднимающегося над Парижем, коснулись ласково ее лица. Все решалось ныне. И именно в тот миг она дала себе тот самый зарок, вспоминая заветы иерея, данным ей в православной церкви в Варшавском герцогстве, уступая их правоте.

Андрей тоже в тот момент смотрел на поднимающееся солнце, заливающее яркими красками небосвод. Он стоял, как и было положено по кодексу, подняв пистолет дулом вверх, чуть полубоком к Лозинскому, что был напротив него в десяти шагах, ожидающему команды стрелять. Чуть поодаль держались секунданты этой дуэли и полковой доктор, который все же настоял на том, что именно он будет присутствовать здесь, а не «парижский шарлатан».
- Господа, вы воспользовались вашим правом отказа примириться, - говорил громко Александр, следуя процедуре, но Андрей почти не слышал его, наблюдая за подъемом солнца. - Вам известны условия дуэли, вы дали слово их соблюдать. Я напоминаю вам, что, когда я отдам вам пистолеты, честь обязывает вас не делать никаких движений до моей команды.

Диск поднимающегося солнца показался сейчас настолько ослепительно ярким в этот миг, что Андрей не мог не закрыть глаза на короткое мгновение, ощущая какое-то странное спокойствие от этого тепла. Вспомнился тут же иной рассвет, когда солнце заливало своими лучами лесную тропинку, пробиваясь через сплетения ветвей. Тонкий дрожащий толи от волнения, толи от утренней прохлады стан под своими ладонями, сладость губ, которая огнем разливалась по всему телу, ее дыхание под его ртом…
… - Андрей…, - донеслось вместе с очередным порывом легкого ветерка до него из того летнего утра. Пахнуло в лицо прохладой леса. Мелькнул перед глазами поворот русоволосой непокрытой головы, обожгла взглядом серо-голубых глаз, наполнила восторгом душу своей дивной улыбкой…

- Стреляйте! – коротко произнес Кузаков, подчиняясь правилам, и Андрей тут же открыл глаза, возвращаясь в парижское утро и к людям, что окружали его ныне. Громко громыхнул выстрел, вылетела пуля из темного жерла дула, пущенная нажатием курка темноволосым мужчиной. Легко миновала расстояние в десять шагов и вонзилась в стоящего напротив человека, разрывая сукно, вгрызаясь в плоть и дробя кость.
- Андрей! – крикнул Кузаков, что-то воскликнул секундант Андрея. Оба побежали к пошатнувшемуся Оленину. Боль казалась невыносимой, но разум все же удержал его в сознании, а мысль, тревожащая сейчас наравне с диким огнем в ране, не дала лишиться духа. Если он сейчас упадет, потеряет право выстрела.
- Нет! Не подходить! – крикнул он метнувшимся к нему офицерам, и те замерли на месте. Лозинский же прищурил глаза, пытаясь скрыть свое раздражение и разочарование. А быть может, и тот трепет, что пробежал по телу при виде взгляда, которым окинул его полковник кавалергардов. – Выстрел мой!

Лозинский поднял пистолет дулом вверх и встал полубоком, как до того стоял Оленин. Проклятье, подумал он, видя, как тот все-таки поднимает пистолет для выстрела. Надо же было так промахнуться! Он целился в живот Оленину, чтобы смерть того была долгой и мучительной, чтобы тот сотни раз вспомнил того, кто причинил ему эти муки. Он хотел не только крови этого русского, но и его мук, горше которых нет и быть не может.
Ни на миг не поверил Влодзимир этой ночью Марии, что Анна ждет его в России. Он не знал, по какой причине она отказала жениху, но сразу же усомнился в тех словах, что касались его самого. Ну и пусть, решил он в ту ночь. Он убьет полковника, а потом найдет возможность упасть в ноги императору Александру и просить о позволении вернуться в империю, в собственные земли. «Даже ради нее…?», спросил тогда Оленин, и только ночью Влодзимир понял, что безумно желает получить еще один шанс увезти Анну в Бельцы. Пусть для этого даже надо будет снова принести ложные клятвы. И теперь он отыщет ее везде, куда бы она ни спряталась от него. Но сперва… сперва он убьет того, кто всегда будет мешать ему получить сердце и душу светловолосой панны.

Солнце-предатель вдруг скользнуло лучами по руке русского в момент, когда прозвучала команда на выстрел, блеснуло золото, привлекая внимание Лозинского к четырем камням, вправленным в перстень. Аметисты и нефриты. Как и на том кольце, что когда-то передали Анне. Ее дар своему жениху, именное кольцо, призванное хранить его владельца и напоминать о дарительнице.
Оттого дрогнула рука, и пуля пошла не в живот, как Лозинский изначально целился, а в колено. Но тоже неплохо, подумал он зло, если раздроблены кости, то полковнику не ходить на обеих ногах никогда, а может, и Антонов огонь довершит то, что начала пуля, кто ведает. Отменный дар от Лозинского за все, что тому довелось испытать – стать калекой от его руки.

Андрей качнулся, с трудом сохраняя равновесие на одной опорной ноге, и Влодзимир улыбнулся еле заметно взгляду. Пусть же упадет, пусть лишится права выстрела. И тогда…
- Время! – проговорил Кузаков, словно говоря, что вот-вот та минута, что дана раненому на выстрел, истечет. И сцепив зубы, пытаясь забыть о пульсации в ноге, отдающейся острой болью во всем теле, Андрей снова прицелился в поляка. Нет, он не дарует тому возможность уйти отсюда целым, выстрелив в воздух, как бы ни напоминал голос Марии, звучащий в голове: «Вы не убьете его, потому что она проклянет вас в том случае за его кровь!» Собственный же голос шептал: «Убей его… прямо в сердце выстрелом! Убей за всю боль, что довелось испытать. За то, что она выбрала его… Убей! Убей же! Ну же!»

И он нажал на курок, тут же после выстрела падая наземь без сил, уступая настойчивым мольбам тела облегчить боль, не наступая на раненую ногу. Подал лекарю, что бросился к нему, знак подойти первому к Лозинскому, который получил рану в грудь.
- Ранение неопасно. Пуля в теле, - объявил эскулап, бегло осмотрев того, упавшего на землю на бок, тяжело дыша. – Полковник был милостив к вам, сударь. Чуть ниже, и задето было бы легкое. Ищите отменного цирюльника, пусть извлечет пулю.
- Ему просто повезло, вашему полковнику, - процедил сквозь зубы Лозинский, морщась от боли, отталкивая руку лекаря со сложенным полотном, которое тот хотел приложить к ране поляка.
- Как пожелаете, - пожал плечами лекарь, убирая полотно. – По мне – хоть помрите тут от кровотечения. И полковник редко когда промахивается. Мне ли не знать того… я при полку уж поболее полутора десятка лет. С вашего позволения, сударь, - и лекарь поспешил к экипажу, которому уносили потерявшего сознание Андрея, аккуратно придерживая раненую ногу.

В доме на Северном бульваре их уже ждали со свежим полотном, корпией и подогретой водой. Годы, проведенные вблизи армии, научили Марию быть готовой после каждого подобного дня, когда может пролиться кровь, обработать раны, помочь остановить кровь. Она была рядом все время, пока извлекали пулю и осколки кости из раны, белая, как полотно рубахи Андрея, но решительно выпрямившая спину – пусть только попробует кто-то увести ее из этой комнаты. Только кусала до крови губу при каждом стоне или возгласе боли Андрея, пока лекарь совершал необходимые манипуляции над раной.
Она же была рядом и после, когда уже после обработки раны, Оленина оставили в покое, напоив опием для унятия боли. Промокала пот на его лбу, гладила и целовала его руки, пока он спал глубоким сном, орошая их своими слезами.

- Молитесь! Молитесь, чтобы миновал господина полковника «огонь», свойственный ране такого толка, - сказал на прощание Марии лекарь. – Я завсегда за сохранение конечностей, да против природы не пойти. Коли что не так пойдет, придется ногу отнять… да разве ж даст он? Скорее помереть пожелает, чем калекой остаться… Молитесь, мадам.
И она молилась. Молилась так, как не молилась, наверное, даже тогда в дни его болезни. Потому что видела Петра, абсолютно беспомощного калеку, которым он стал после сражения близ Бородино, понимала, что Андрей не даст отнять ногу в твердом уме и памяти, а она сама вряд ли поддержит такое решение, как ближайшая родственница.

К вечеру дня дуэли раненого взяли под арест. Мария знала, что так и будет, ничуть не удивилась, когда увидела солдат, посланных на Северный бульвар. Пришедший с ними офицер за шпагой Андрея, когда-то представленный Марии еще в дни временного перемирия (Так называемое Плесвицкое перемирие, заключенное между Францией и странами союзников летом 1813 года) на водах, куда она ездила в то время, сообщил ей, что вскоре будет собран трибунал по этому делу. Именно ему предстояло решить судьбу полковника.
- Да уж, и не выбрать, что хуже – разжалование (В те дни разжалование в солдаты было сильным ударом для дворянской чести) или смерть, - горько сказал офицер. – Его Императорское Величество проведал о дуэли, как на грех, едва ли не сразу после оной. И откуда только? И это ныне, когда так строго стало к войскам нашим, что постоем в городе стоят. Только чудо спасет ныне полковника, мадам, только чудо.
И она молилась и об этом чуде. «Сохрани и убереги», просила, кладя поклоны перед образом, что возил с собой Андрей, некогда подаренным ему Марьей Афанасьевной. «Сохрани и убереги», шептала, когда началась горячка, и лекарь стал подозревать, что рана все же воспалилась. И допускала себе снова греховные мысли, вспоминая о своем зароке, вспоминая о той сделке, что когда-то предложила тому, кто взирает за ними с небес.

Через пару дней в дом на Северном бульваре пришел взволнованный Бурмин, который и рассказал Марии, что за день до дуэли Андрея с поляком Наполеон, понуждаемый своими собственными маршалами, подписал акт отречения от престола, устраняя тем самым последнюю препону к миру между воюющими сторонами.
- Может статься, и явит свою милость император наш к провинившимся по сему случаю, - говорил ротмистр взволнованной Марии, и та не могла не улыбнуться с надеждой впервые за эти дни. По крайней мере, одна из опасностей, висящих над Олениным, может быть устранена. Она так порывисто протянула руки Бурмину, благодарная за вести, которые он принес, что тот не мог не упасть на колени перед ней, не прижаться к ее ладоням горячими губами.
Ах, Боже мой, думала позднее Мария, глядя из окна, как удаляется от дома по бульвару Бурмин, как он меня любит! Чем я, такая грешная и гадкая, заслужила его любовь? Как он может любить меня ныне, зная, что я безнадежно и давно люблю того, кого он считает моим кузеном, что я живу раздельно от мужа?

Ротмистр был прав. Император смилостивился к дуэлянту и его секундантам, также посаженным под замок и лишенным оружия. Тех понижали в звании и возвращали в полк. Оленину же предстояло выйти в отставку в чине полковника. Его выдвижение в генерал-майоры и награждение золотой шпагой с алмазами за храбрость при битве при Фер-Шампенуазе были отменены. Впрочем, отставка была дана с правом ношения мундира, что было довольно неплохо при нынешних обстоятельствах, уверял Марию Кузаков, сразу же после ареста прибывший в дом на Северном бульваре.
- Это все равно ранит его, - сказала Мария, и Александр помрачнел. Верно, Оленину будет тягостно узнать об этом решении, но все же должен он понимать, что отставка лучше разжалования. Или смерти.

Молитвами Марии горячка миновала Андрея без особых последствий. Опасность «Антонова огня» ушла вслед за жаром, что ушел от раненого, оставляя взамен слабость недавней хвори. И снова она выхаживала Андрея, как тогда, в Смоленщине, стала при нем сиделкой и компаньонкой в часы одиночества. Для Марии тогда снова были самые прекрасные дни в ее жизни – те, когда он так нуждался в ней, те, когда он был так слаб и беспомощен.
Наполеон был сослан на неизвестную Марии Эльбу (говорили, что это остров), но она не поднимала бокал вина за избавление от Бонапарта наравне с остальными, а сидела у постели Андрея, недавно узнавшего о решении императора, и уговаривала его, как тому повезло, повторяя слова Кузакова.
- Знать, в Россию воротимся ранее срока. Разве ж худо? Разве не этого вы так желали? На могилу к ее сиятельству надобно бы съездить, madam votre mere (Мадам ваша мать (фр.)) навестить в Агапилово. От ваших родных, между прочим, давеча письмо прибыло, - обговаривая все эти планы, она тщательно обходила тему своего будущего, которое ждало ее в России. И тему визита в Милорадово. Мария знала, что Андрей посылал разведать о Лозинском, но тот так же внезапно исчез, как и появился неожиданно более седмицы назад в их жизни. Ей очень хотелось верить, что тот уже на пути в Смоленщину, что тот все же изыщет возможности увезти Шепелеву из Милорадово к моменту возвращения Андрея из Франции. Большего ей не надо было. Только знать, что он не с ней, той, при мысли о которой поднималась волна неприятия в груди. Уж лучше с кем угодно, но не с ней!

Иногда Марию начинало беспокоить безразличное ко всему отношение Андрея, которое установилось в первые дни после горячки. Она пыталась его отвлечь: просила выносить его в кресле в небольшой сад позади дома или на широкий балкон, читала ему вслух новинки книг, что приносили к ним в дом визитеры. Но казалось, та пустота, которую она видела в его глазах ранее, только разрасталась день ото дня. Он улыбался и смеялся шуткам, а глаза не менялись… словно последнее, что могло случиться худого в его жизни – увечье и отставка из армии – убрали некие остатки, что были в его душе до того.

К концу мая, когда Париж готовился отпраздновать долгожданное заключение мира, что давал конец столь долгой и кровопролитной войне с Наполеоном, стало ясно, что кости срастаются, и Андрей все же будет сгибать ногу в будущем, но с усилием, не так легко, как прежде. Это несказанно обрадовало Марию, опасавшуюся, что Оленин не сможет ходить вообще в будущем.
- Конечно, вы, господин полковник, - называя по привычке Андрея по званию, как прежде, произнес лекарь полка. – Уже не станете известным мастером в танцевальном искусстве, не поразите всех в танцах. И колено будет донимать вас по погоде, это уж определенно. Но все же это лучше, полагаю, чем остаться вовсе без ноги, верно ведь? Советую вам податься на воды в Богемию. Все лучше для здравия будет. Долгие прогулки пешком. Целебный воздух и вода курортов. Глядишь, и сможете ходить так же, как ранее. А там и в бег пуститесь, кто ведает… на все воля Божья!

Потому в начале июня засобирались в Богемию, а оттуда уже планировали возвращаться в Россию. Перед отъездом был устроен прощальный обед для знакомцев, которые провожали их отъезд. Армия еще оставалась в Париже, ожидая, пока государи стран-союзников определят дальнейшую судьбу побежденной Франции.
- Вы слышали? – спрашивал кто-то за столом. – Государь наш настаивает на сохранении конституции французскому народу.
- Как это благородно! – отвечали ему. – Похоже, господа, нас ждут перемены по возвращении в Россию. Судя по всему, государь выполнит обещания, что когда-то давал при вступлении на престол. Быть России с конституцией, господа!
Обсуждали и слухи о возможной попытке Наполеона отравиться, дабы избежать позора ссылки на тот дальний остров, и возможную судьбу Франции и всей Европы в частности. Говорили о России, о домах, что оставили более двух лет назад, о родных и близких. Пили за тех, кто выжил в сражениях, и за тех, кто остался на полях.

Бурмин только смотрел с неприкрытой тоской на Марию, сидевшую напротив него за обедом, на ее покатые плечи, обтянутые шелком темно-синего цвета, на ее кудри, украшенные яркими красками полуцвета (Анютины глазки в просторечии), на маленький букетик этих цветов, приколотый у левого плеча. Знак верности по азбуке цветов. О том, кому предназначался этот знак, Бурмину думать не хотелось вовсе.
Он просил ее писать к ней, она лишь улыбалась в ответ, молчала, чуть склоняя голову набок, разглядывая его из-под ресниц. Будто раздумывала, согласиться ей или нет. К концу вечера так и не ответила. Только дольше обычного задержала свою руку в его ладони, когда прощалась с офицерами, когда уходила на свою половину.
- Не забудьте, mon cher, выезжаем на рассвете, - напомнила Мария, улыбаясь, Андрею. И Бурмин даже позавидовал за то счастье, которое доступно тому – быть подле нее. Как она смотрит на него! Как грустно дернулись уголки ее рта, когда она, желая кузену покойной ночи, вдруг поцеловала того в лоб! Как же все-таки жаль…

- Эх, как же жаль, что так вышло! – вдруг положил на плечо Андрея ладонь уже захмелевший Кузаков, когда они сидели в кругу офицеров в кабинете после обеда. – А ходил бы нынче генералом… зато славу обрел среди французов и союзников и в нашей армии романтичного характера. Не только ведь свою честь отстоял, полка и армии! Но что вышло-то в итоге? Только душу себе растравил, вижу ведь! Не приносит кровь чужая покоя в душу, как бы ни желалось того. От тоски не избавляет…
- Оставь, не будем о том, - устало произнес Андрей, поглаживая толком незажившее колено, разболевшееся за время обеда. – Зато я уезжаю ныне домой, а вы остаетесь в Париже…
- Твоя правда! Ох, и устал я от Франции, слово даю! Домой бы… в родное имение под Ростовом, - Кузаков на миг прикрыл глаза, представляя знакомые земли. – В сад бы яблоневый подле дома. Там беседка под густыми ветвями, где чаевничает семья моя. Ах, как же прекрасны были те дни! А я-то только об армии да чинах помышлял. Думал по отрочеству, жизнь мимо пройдет, коли под яблонями теми сидеть останусь. А нынче вот – желаннее места для меня нет, кроме сада усадебного…

Тихо запел в другом углу кабинета под звуки семиструнки кто-то из офицеров, заставляя прочих чуть потише вести беседу, а то и вовсе замолчать, слушать романс, что выводил мужской голос.

Вид прелестный, милы взоры,
Вы скрываетесь из глаз,
Реки, и леса, и горы
Разлучат надолго нас.
Сладко было спознаваться
Мне, любезная, с тобой,
Горько, горько расставаться,
Горько, - будто бы с душой.

- Поедешь ли на Смоленщину, когда от границы ехать будешь? – вдруг спросил Кузаков, заставляя Андрея отвлечься от романса, повернуть к тому голову. – Поглядишь на владения свои новые или минуешь те?
- Еще не решил, - честно ответил Андрей. – Ты же знаешь, последняя воля тетушки моей – быть мне в Смоленщине, восстанавливая Святогорское. Да к чему только то ныне, когда есть и дом усадебный, и земли управитель достойно держит? Да и не знаю, смогу ли вернуться в те места, зная, что… этот дом… эти земли… как кость ныне в горле мне то имение – и не болит да дышать тягостно!

Андрей замолчал. Молчал и Кузаков, не решаясь сказать свою просьбу, видя, насколько не по себе тому от одного упоминания о том месте, о Гжатчине. Но спустя очередной куплет романса все же решился – полез за полу мундира, достал тонкий сверток бумажный.
- Коли будешь в Гжатске, то не обессудь, навести дом один. Купца Медведева, что в ростовщичестве дело ведет. Ему передай. Скажи, для сына перед Богом ротмистра Кузакова, Александра Ивановича.
- У тебя есть сын? – едва ли иная весть могла бы удивить Андрея сильнее, чем эта.
- Говорю же – перед Богом. Восприемником стал летом прошлым, когда в полк возвращался. Как друга прошу, mon ami, поверни в Гжатск с дороги своей, уважь товарища. Верно, говорят – «с кем соль-хлеб…» (Имеется в виду пословица «С кем соль-хлеб водишь, на того и походишь». Ранее соль-хлеб водить означало дружить ). От тебя, вестимо, заразу ту принял – обо всех печься, аки о родных по крови. Вот и даю часть жалованья крестнику своему. Как говорят, «на зубок». Поспособствуешь?
- Что не сделаешь ради тебя, Александр Иванович, - покачал шутливо головой Андрей, принимая сверток из рук Кузакова. Теперь, когда у него было это обязательство по отношению к другу, разве мог он не поехать в гжатские земли, говорил он себе мысленно. И разве мог, будучи в тех местах не завернуть в Милорадово, чтобы взглянуть своими глазами, как был сделан ремонт дома усадебного, как дела ведутся в имении?

И неожиданно вдруг взволновала мысль – не настигнет его где в землях Богемии или Варшавского герцогства письмо от управителя, что Анна Михайловна неожиданно отбыла из Милорадово в неизвестном направлении. И он сам не мог себе ответить на вопрос, отчего ему так хочется, чтобы она была там, в тех землях, когда приедет в имение. Просто чтобы была там. Пусть только будет, чтобы раз взглянуть на нее, чтобы вспомнить, как она красива, и сохранить этот образ в сердце, заменяя тот, который он невольно стал забывать вследствие столь долгой разлуки.
И Андрей вдруг вспомнил, как впервые увидел Анну на рождественской службе: кокетливый поворот головы, мимолетный взгляд из-под ресниц и ту презрительную улыбку собственного превосходства, которую так хотелось стереть пальцами.

О, mon mauvais ange (Мой злой ангел (фр.)), отпустишь ли ты когда-нибудь мою душу на волю..?






/

...

Lussy:

Марина, спасибо за такое оперативное продолжение!

Все-таки дуэль состоялась, так волнительно было читать, так это рискованно. Как хорошо, что в этот раз кольцо с именем Анны спасло Андрея.

Но вот всегда остается беспокойство - теперь буду переживать, не приедет ли Владимир за Анной, не увезет ли силой. Хотя куда ему сейчас ее увозить, пока свои земли не вернул?

Маша-Маша, она просто ангел-хранитель Андрея, но она так ожесточается по отношению к Анне, что уже, кажется, что она на убийство способна.

...

natasha-:

Марина! Новая глава! СПАСИБО!!!
Я как и ожидала, дуэль состоялась. Все думала, какие Маша предпримет действия, чтобы помешать? И выходов не находила, только один - Маша убивает Владимира, ИЛР с элементами триллера. и возможность была. Маша - молодец! Столько усилий по спасению Андрея и про себя не забывала, о Владимире позаботилась, чтобы ненавистной сопернице любимый не достался. Все равно ее жаль. Так сильно безответно любить. Как говорится, не пожелаешь никому. Маша уходит в сторону и в конце главы с Андреем попрощалась? У меня такое создалось впечатление.
Андрей поразил. Не воспользовался моментом. Не пожалел бы потом! Марина, ты в сцене дуэли, как-будто сравнение между ними проводила. Владимир думал о себе и о своей любви, а Андрей об Анне. Его воспоминания об Анне перед выстрелом, так тронули!!!
Интересно, куда направился Владимир? Прощение получили Андрей и секунданты, а про него ни слово.
Кузаков - настоящий друг! Предоставил Андрею возможность наведаться в Милорадово.
Буду ждать продолжения Марина еще раз !

...

sveta-voskhod:

Марина! Спасибо за новую главу!
Какие они разные, абсолютно разные, в своей любви к Анне.

В этих мыслях для меня весь Андрей.

Жаль и Влодзимира, сердцу не прикажешь.
Судить кто из них более достоин любви Анны не буду, для меня это давно, с первых глав определено, А во Мари.... нет во мне сочувствия и понимания ее поступков. Даже сейчас, спровоцировав, по сути дуэль, она винит Анну.
Очень боялась последствий дуэли, браво Александр!!!

...

Соечка:

Итак, дуэль состоялась. Хорошо, что последствия оказались, более-менее сносные: ранение, хоть и приведшее к некоторым физическим ограничениям в будущем, все-таки не смертельным, а наказание за дуэль довольно мягким. Так что это мы пережили.
Мари по сути права в том, что встреча Андрея и Лозинского произошла во многом благодаря ей. Как же она мне, если честно, уже надоела со своей любовью-одержимостью, со своими интригами вокруг Андрея, со своей ненавистью к Анне.
Марина, а не пора ли уже показать нам, как живет в это время Анна, а то уже неспокойно как-то за ее судьбу, уж больно обстоятельства у нее непростые.
Рада, что у Андрея появился повод заехать на Гжатчину. Хотя мне кажется, что в душе он и сам не прочь еще раз увидеть Анну, что уж тут обманывать-то себя.
Жду следующую главу как всегда с нетерпением. Вдохновения тебе Марина.

...

Marian:

Доброе утро, Девы,
Как ваше настроение в это осеннее утречко?

Спасибо всем за такие скорые отзывы на главу. Было приятно прочитать их, продрав глаза после беспокойной ночи...


Всегда пожалуйста
Надеюсь, успею написать и выложить следующую главу до того, как по вынужденным обстоятельствам буду вынуждена вас покинуть на неопределенный срок по независящим от меня причинам. Зато, быть может, позже сразу же несколько глав на форум принесу.


А у него лично ничего не отнимали. Его родители, что считаются владетелями земель, никуда с Наполеоном не ходили, сидели в Гродно и Минске, никуда не влезали, помимо горячего приветствия "избавителя от несвободы". Они были прощены милостью Александра в числе прочих, если помните, еще в конце 1812 года.
Это сам Влодзимир ушел с Наполеоном, предпочел идти с тем до конца, не возвращаясь в Россию. Теперь же у него есть возможность снова вернуть себе подданство и получить возможность жить в Бельцах или Гродно или Минске, как жил до того.


Очередной ангел.
Только не добрый порой, толкающий не туда, куда надо


Все, что было в ее силах, сделала. Только вот просчиталась с мужчинами несколько, но все же в итоге вышло так, как и хотела она, разве нет?


Но это еще только впереди. Пусть и в виде флэш-бэков.
А вот изменилась ли она? Неа...


А меня нет. Меня бы он поразил, если бы выстрелил в воздух, уступая в очередной раз тому, что от него ждут, чего просят, наступая на горло своим желаниям. А тут вышло - ни вашим, ни нашим...


Если так и получилось, то невольно.
Хотя я бы поспорила. Каждый из них думал об Анне. Мне кажется, это так. Просто думали по-разному. Кто-то вернулся в прошлое, кто-то заглянул в будущее, которое уже наметил для себя.


Влодзимир не подданый Александра, чтобы его карать. Плюс убийства-то не было, а значит, власти не должны его задерживать. Так что, Влодзимир снова волен лелеть птахой, куда пожелает.


Это хорошо, что они разные. Разве б было интересно, если были одинаковы? Хоть какой-то выбор есть...


Любой человек скорее обвинит другого, чем признает свою вину. И для этого нужны невероятные силы. А еще нужны эти силы для осознания своих поступков и для того, чтобы сказать себе СТОП. Я уважаю Мари за эту силу. Не каждая обладает достаточным количеством ее для того, чтобы биться тогда, когда, казалось, все кончено. А она бьется. До последнего идет. И находит в себе возможности остановиться в какой-то момент, находит в себе силы, чтобы дать то, что нужно любимому, хотя это и убивает ее медленно.
Но при ее силе, в ней нет того благородства, чтобы отпустить к той самой... И это мне тоже понятно. Она живой человек. Со своими страстями и страхами. И вполне закономерно, что она даже у этой черты потакает этим чувствам.
И как же нет сочувствия к той, которая в который раз покорно приняла на себя роль сиделки, уже ЗНАЯ, что это ни к чему не приведет? Совершенно бескорыстно, без умысла. Хотя бы за это, я считаю, Мари достойна уважения. Пусть маленькой его крохи, но все-таки.


Да, во Франции все буквально на руках носили нашего императора. Он виделся всем тогда истинным рыцарем - благороднейшим из благородных. Это уже после его блеск несколько померкнет, а тогда...


Увы, бывают и такие люди в жизни, и их просто так не вычеркнуть, не стереть ластиком, словно ненужное слово...


Пора
Потому и будет после обозначения главы следующая строка: "Октябрь 1814 года, Милорадово"


Спасибо

...

аксинья:

 » Образы главной героини от аксиньи

Девочки,выставляю на ваш суд предполагаемые образы для главной героини романа "Мой ангел злой...моя любовь...."Может что-то из этих фоток вам приглянется?!Буду очень рада!

...

Marian:

Оксана, какое богатство выбора! Какая интересная коллекция!
Спасибо огромное, что поделились...

Кстати, одна из девушек (что на фоне моря в голубом платье) чем-то похожа на ту русскую актрису, что мы с Олей хотим скоро предложить на ваш суд на образ Анны. Как-то она мне запала в душу... и не только мне.

...

sveta-voskhod:

Нет, и еще раз, нет. То что вы называете силой, я считаю манией, ее страсти и страхи разрушают чужие жизни. Я НЕ выношу интриги, подлость, а именно это я вижу в Мари. Восхищение поступок Мари-сиделки- извините, а кто как не она способствовала всему тому что провело к дуэли, изломало жизни как минимум ТРЕХ человек, а как насчет искупления вины, и вины не малой пред Андреем? Она и только она виновна в дуэли, Влодзимир только орудие. Орудие ее интриг против Анны.

...

аксинья:

Марина,всегда пожалуйста! Очень рада,что что-то все-таки понравилось! Мне безумно приятно и от себя привнести хотя бы маленькую частичку в создание очередного грандиозного,неповторимого произведения! По мере возможности,всегда готова прийти на помощь.Обращайтесь!

...

Marian:

Каким образом она способствовала дуэли? Тем что просто была возле Андрея? Или тем, что не успела сказать то, что произнесла в комнатке трактира?
И так категорично заявлять, что только она виновата в дуэли, я бы все же не стала со своей стороны, со своего видения происходящего.
Потому что Влодзимир рано или поздно нашел бы Оленина в Париже. Цель у него такая была. И не думаю, что он искал Андрея просто в глаза посмотреть, при той адской смеси чувств, что выжигала его изнутри. И неважно, что бы ему сказали или не сказали. Он просто хотел крови. Так что дуэль была бы при разных раскладах...
А винит себя Мария за то, что Лозинский нашел Андрея гораздо раньше, чем мог бы, не будь она с ним. Возможно, даже после отречения Наполеона или даже еще позже. Когда опасность подставить свою голову за дуэль не так бы была велика.

Причины дуэли - не поведение Марии, ни в коем разе. Я не вижу ее вины конкретно в том, что дуэль случилась. Вот так я вижу...
Интриги против Анны отрицать не буду. Что есть, то есть. А вот вины именно по этому поводу, по моему мнению, за Марией нет.

...

lyana:

Мариночка, спасибо за столь быстрое продолжение. Значит дуэль все же случилась, а я как то больше на Машу ставила. Чтож нет худа без добра, теперь Андрей к Анечке едет, хотя немного зная тебя ничего особо радостного из того может и не последовать. Но все равно, думаю не одна я за Анной соскучилась. Я так понимаю пан литвин до Анны раньше доберется? А крестник Кузакова уж не ребенок ли Петра и Полин (или эта мысль совсем уж дикая?).

...

sveta-voskhod:

Марина! Отвечаю, дуэль возникла не сама по себе. Вмешательство Мари началось задолго до Парижа, надеюсь вы с этим согласитесь. То, что она делала живя в поместье Анны (благодарность за кров и хлеб, но кто на это обратит внимание, так, мелочь),ее сговор с Лозинским, клевета на Анну, так обыграть письма. Постоянная подтасовка фактов, ложь, интриги, этого хватит?
Как мы все (вернее одна половина) кинулись обвинять Лозинского, вторая Андрея, все вместе князя и Петрушу. Дружно осуждали Анну, ах она балованная, ах негодница, а кому конкретно Анна причинила НАМЕРЕННО боль?А вот Мари-героиня, бедная, несчастная девочка, не любимая всеми, и которой Андрей (угораздило его) подарил толику внимания (на свою голову). Нельзя оправдать ни какой любовью, то что делает Мари. Мое мнение, я ни в коем случае его никому не навязываю.

...

Lussy:

Марина, пусть у вас все получится и сложится, главное, чтобы у вас все было хорошо.

Прекрасное, чудесные деньки золотой осени! Короткая, но дивная пора...
Это будет нас поддерживать в ожидании

Ого-го сколько красавиц! Спасибо! У меня что-то в этот раз туго с визуальными образами. И немного надоели наши актрисы, переходят из сериала в сериал, и невольно их сериальные роли (недовольство ими) мешают сделать выбор. Как-то не хочу я в данному роману подбирать образ из актрис. Мне он видится выше сериальных образов. Но все равно картинки чудесные!!!

Такой горячий мужчина и только орудие . Думаю, одна Маша не могла так ситуацию раскрутить и по поводу дуэли и вообще. И Анна, и Андрей способствовали своему разрыву, к сожалению. А Маша, действительно, такая противоречивая героиня, о ней еще будут спорить много .

...

Marian:

Буду иметь в виду


Именно. А то сидел бы во Франции еще очень долго...


Позвольте мне проигнрорировать эти вопросы и сделаь вид, что я их не услышала, хорошо? А то чем мне удивлять вас дальше?


Тут соглашусь. Если смотреть так глубоко и искать причины, то допускаю частичную вину Маши в сложившейся ситуации.


Она не обыграла их. И не клеветала. Просто прочла, что написано, и рассказала, что видела. Не ее вина, что все со стороны казалось иным.


Факты Мария не подтасовывала. Говорила, что знала. И позволила себе ложь лишь в конце. В последних главах.


Хотя бы Андрею. И неоднократно.
А если брать довоенный период, тот тут перечислить многих ее кавалеров можно. И не только кавалеров. Да, расскаивалась позднее. Но ведь причиняла же.


Я не говорю, что Мари у нас образчик для поведения. Но и плохой ее никак не могу считать, уж простите за это.


Спасибо за добрые слова
Очень надеюсь поскорее вернуться, а еще больше надеюсь поскорее завершить этот роман.


Увы, но да - короткая. Уже к выходным, говорят, погода будет портиться...


Прямо уже вся в муках совести, что заставлю ждать... Но ничего иного не сделать, увы.


Мне кажется, что в разрыве отношений у пары, виновна в большей степени именно пара, а не сторонний предмет или человек. Тут очень многое зависит от пары... очень...

...