Трейси Гарвис Грейвс "На острове"

Замечательно, что детские глаголы типа отскорлупать, намакарониться создаются по такой же схеме, по какой наши великие писатели, художники слова, пытались в свое время создать новые формы глаголов.
Державин сочинил глагол ручьиться (от слова "ручей"), Жуковский обезмышить, Кольцов - пилатить, Гоголь - обыностраниться, омноголюдеть, оравнодушеть, Гончаров - байронствовать, Щедрин - душедрянствовать, умонелепствовать.
Порою такие неологизмы создавались для выражения иронии, когда автор и сам сознавал всю нарочитую несуразность сочиненного слова.
Таково, например, двустишие, которое приписывалось Пушкину:

Я влюблен, я очарован,
Словом, я огончарован.

Таковы почти все новые глаголы, которые вводил в свою речь Достоевский: афонить (от названия горы Афон), фонзонить (от фамилии Фонзон), апельсинничать, лимонничать, амбициозничать, белоручничать, подробничать и проч. Все - за исключением двух: джентльменничать и стушеваться.
Только эти два и удержались у нас в языке. Большинство же промелькнуло и забылось, как, например, герценовский глагол магдалиниться.
- Магдалинится молодой человек.
(От имени кающейся грешницы Магдалины.)
Таковы же у Чехова: тараканить, этикетничать, пересобачиться, каверзить, окошкодохлиться, размокропогодиться.
В "Воспоминаниях" Кони:
"Он выпивши был - у нас престольный праздник, ну он и напрестолился".
Чуя эти языковые законы, четырехлетний лингвист говорит:
- Наседка оцыплятилась!
Все это слова-экспромты, слова-однодневки, которые и не притязали на то, чтобы внедриться в язык, войти в общий речевой обиход, сделаться универсально пригодными. Созданные для данного случая, они чаще всего культивировались в домашних разговорах, в частных письмах, в шуточных стихах и умирали тотчас же после своего появления на свет.
Бывали такие периоды в истории языка, когда этот процесс образования глаголов (главным образом от имен существительных) как будто затихал на много лет, но потом внезапно становился необычайно активным и приобретал очень широкий размах. Так случилось, например, в тот период, когда творил Маяковский, щедро вводивший в свою поэзию такие слова, как обезночить, миллионить, вихрить, нудить, июлить, мандалинить, выфрантить, выгрустить...
Конечно, это не было личным его произволом: такие литературные новшества были отражением того, что совершалось в быту, потому что в ту эпоху и разговорная речь изобиловала такими словами:

- Ах, как я закастрюлилась!
- Он подфамилил бумагу...
- Как вам не стыдно мешочничать!
- Закомиссарился молодой человек!

Недаром незадолго до этого Хлебников оперировал такими словами, как чингисханить, моцартить, а Игорь Северянин вводил в свои стихотворения такие глаголы, произведенные от имен существительных, как осупружиться, окалошить, опроборить, офрачиться, онездешниться, наструниться и проч., и проч., и проч.

В смокингах, в шик опроборенные,
великосветские олухи
В княжьей гостиной наструнились,
лица свои оглупив.

Читатели охотно принимали тогда подобные словесные новшества, ибо новшества эти были в духе эпохи: в бытовой, разговорной речи происходил тогда тот же процесс усиленного оглаголивания имен существительных. Тогда же создалась такая песня:

Чай пила,
Баранки ела,
Самоварничала.

Потом (приблизительно к середине 30-х годов) этот процесс заглох, хотя и теперь мой знакомый слышал в поезде своими ушами:

- Проводница пылесосничает.

В речи ребенка такой периодизации нет. Каждое новое поколение детей всегда создает снова и снова великое множество подобных глаголов, не замечая своего языкового новаторства. Активность оглаголивания имен существительных снижается у них лишь по мере того, как они выходят из дошкольного возраста. Как близко примыкают создаваемые ими глагольные формы к тем формам, которые созданы и создаются народом, видно, например, из слова раскулачить. Впервые я услыхал это слово полвека назад - даже раньше. Гай, внучонок И.Е.Репина, крепко сжал свой кулачишко и сказал:

- Ну-ка, раскулачь мои пальцы!

В те времена такого слова еще не существовало в народе, так как раскулачивание (в нынешнем значении этого термина) еще не стало историческим фактом. Для того чтобы ребенок мог заранее - так сказать, наперед - сконструировать то самое слово, которое лет двадцать спустя было создано народными массами, нужно, чтобы он в совершенстве владел теми же приемами построения слов, которые выработал в течение тысячелетий народ.

Я знал, что редакторы – враги рода человеческого, но не думал, что до такой степени. Крапивное семя! Недрогнувшей рукой они правят «ономнясь» на «опомнясь», а «помавал» на «помахал». Они свято убеждены, что «ужо» и «противу» суть грубые орфографические ошибки. Кстати, слово «суть» в их понимании может быть только существительным третьего склонения и ничем иным.

А негодующие пометки на полях рукописи!

«Почему герой говорит, что ещё не вечер? Ведь дело происходит глубокой ночью!»

Но этот… Наверное, он и сам тайком пописывал. Известно же: кто никогда не был униженным и оскорблённым, не сможет толком ни унизить никого, ни оскорбить. Видно, и его в своё время изрядно повозили физией по опрометчиво расставленным запятым.

Наша встреча состоялась в единственной комнатке новорождённого частного издательства – чуть ли не первого в Ленинграде. За окном тихо разваливался Советский Союз. Мой визави восседал в редакторском кресле и в скорбной задумчивости листал принесённую по его же просьбе рукопись.

– Как же вы так? – устало посетовал он вдруг – и, болезненно морщась, зачитал: – «„Не может быть!“ – ахнула она».

– И что? – не понял я.

– Ахнуть означает сказать «ах», – терпеливо пояснил он. – Если ваша героиня говорит: «Не может быть» – то, значит, она не ахнула. Она воскликнула.

– У меня там ещё «Этажом выше ахнула дверь», – признался я. – То есть сказала «ах»?

Лицо редактора стало совсем несчастным. Мало того что автор безграмотен, он ещё и помнит свою белиберду наизусть.

– Или тоже воскликнула? – довесил я, не удержавшись.

– Нет, – процедил он. – Дверь, пушка… Эти пусть ахают. А вот что касается человека…

– Ахнул по затылку, например…

– Но не языком же! Рукой, поленом…

Мы смотрели друг на друга, наливаясь взаимной неприязнью.

– И что получится? «„Ах!“ – ахнула она»?

– Нет. Просто «ахнула». Без прямой речи.

– А если рявкнула? Сказала «рявк»?

Он поиграл желваками.

– Нет. Рявкнуть можно что угодно. Но ахнуть – только «ах».

– Позвольте, – с достоинством позволькнул я. – В словаре Даля «ахнуть» означает (цитирую) «дивиться чему, радоваться, горевать». И только в самом конце «восклицать ахъ!»

Следует признать, с моей стороны это была откровенная бестактность. Но я только что законспектировал в охотку первый том Владимира Ивановича – и просто не мог не щегольнуть познаниями.

Однако смутить редактора оказалось трудненько. Бесстыдство было частью его профессии.

– Даль, – далькнул он как ни в чём не бывало, – во многом устарел…

– Ничего себе! – ничего-себекнул я. – Может и Достоевский устарел? Достоевского возьмите! Да у него сплошь и рядом «ахнул» в значении…

– Тоже мне образец! – презрительно тоже-мне-образецнул он. – Если мы будем ссылаться на Достоевского как на эталон русского литературного языка…

– А на кого ж тогда? – озлясь, а-на-кого-ж-тогдакнул я.

Нет, не так. Просто «а-на-кого-ж-тогдакнул». Без прямой речи.

Редактор взглянул озадаченно – и только-не-на-негокнул.

Я почемукнул.

В ответ он не нашёл ничего лучшего как потомукнуть, и я почемукнул вновь. Но уже с тремя восклицательными знаками.

Он уклончиво но-вы-же-не-классикнул.

Я ну-и-чтокнул.

Он всё-равно-так-нельзякнул.

Собственно, на этом наш разговор и завершился. Я забрал рукопись и, хмуро ладно-посмотрюкнув, покинул новорождённое издательство.

Снаружи сеял мерзкий питерский снежок. На углу совала прохожим листовки и зычно долой-коммунякала увенчанная вязаной шапочкой пенсионерка. Я вздёрнул воротник куртейки и, уныло ну-и-временакнув, поплёлся в сторону Московского вокзала.

[Евгений Лукин, 2005]

Было мне лет пять, и гуляла я по своим шестисотковым (не путать с шестисотыми) дачным просторам. И тут увидела, что хрен (да, да, растение!) расцвел такими беееленькими цветочками. Не долго думая, я собрала букетик и преподнесла маме со словами:
- Дарю тебе, мама, хреновые цветочки!
Родители в покатуху. До сих пор мне этот случай вспоминают.