Нюрочек:
13.03.15 20:10
» Глава 3
Перевод – Karmenn, редактирование – Sig ra Elena, иллюстрации – Senseye
Попозже, отдохнув после сна и все еще не найдя, где пребывала сестра, я отправилась на верхний этаж замка, в обиталище алиор. Это место я открыла в первый свой приезд в замок, когда чувствовала себя маленькой, потерянной – непрошенной гостьей для всех, кроме Элисандры, разумеется.
Повсюду в замке можно столкнуться с алиорами, бесшумно скользящими по мраморным коридорам, стремительно спешащими с какими-то поручениями, но я знала лишь нескольких, с кем могла поговорить. А особенно любила Крессиду, которая принадлежала леди Грете и нежно заботилась о моей сестре и обо мне, когда я бывала в Оберне. Алиоры не люди, конечно, поэтому трудно что было о них сказать, но Крессида казалась почтенного пожилого возраста, более степенной, чем тонкие как ивушки молодые алиоры, которые двигались с таким изяществом, словно скользили солнечные лучи.
Крессида – сама доброта – не раз утешала меня, плачущую, обняв длинными руками, убаюкивая, пока я не успокаивалась.
Как я поняла позже, поэтому-то алиоры и пользовались большим спросом, и так дорого стоили. Не только за красоту и то, что я описала Джексону как прилежность, а за эту вот нежность и мягкость, за осязаемую доброту, которой окутывали плачущих детей, раздраженных принцесс, сердитых лордов. Алиоры привнесли любезное обращение в человеческое общество. Они делали нас счастливыми.
Поэтому в тот далекий день я отправилась искать Крессиду и протащилась версту, а то и больше, по узким каменным лестницам, чтобы добраться до комнат алиор на самом верху башни. Широкий дверной проем, отгороженный только занавесью, впускал в их покои любого. Снаружи на длинной золотой цепочке висел единственный золотой ключ. Этот ключ открывал замок на единственном браслете любой алиоры, который те носили на запястье. Однако они не могли терпеть золото, не могли взять ключ со стены и освободить себя от оков. И ключ висел там напоминанием о богатстве замка и его могуществе.
За занавесью находился большой зал, поделенный свисавшими полотнищами на меньшие комнаты, в каждой стояла своя мебель. В тот первый день я, вступив в большие покои, во все глаза таращилась вокруг, не останавливаясь особо на расположении ни кровати, ни шкафа или стены. Я замечала только свечение, мягкое и радужное, которое разливалось, мерцая, по всей комнате и слабой патиной стелилось само по себе. Вы не увидели бы его исходящим от каждой алиоры, когда те скользили по замку, но здесь, в их покоях, собравшись вместе, они излучали магию.
В тот день Крессида приютила меня, позволила играть со странными бусами из цветного стекла, пока я валялась на ее кровати и слушала тихое чириканье других алиор. Она представила меня товарищам по заключению, называя их истинные имена и имена, которые им дали люди. Я старалась, однако так и не смогла уловить точное звучание ее настоящего имени. А с другими даже и не пыталась. После я часто возвращалась в комнаты алиор, где не чувствовала себя одинокой или печальной, и всегда покидала их счастливой и повеселевшей.
Сегодня я ворвалась в покои со своей обычной порывистостью.
– Крессида! – позвала я. - Крессида! О, здравствуй, Эндрю. Брайан вернулся, наверное, скоро начнет тебя искать.
Как и Крессида, Эндрю жил в неволе десять лет или больше, его темные волосы со временем поредели, а бледная кожа все более тускнела и собиралась складками. Признак старости, думала я. Мне никак не удавалось отыскать вежливый способ спросить, сколько им лет.
– Я его видел, – тихо сказал Эндрю. Все алиоры говорили тихо и вежливо шепчущими голосами, от которых ты себя чувствовал так, словно погружался в какой-то хмельной напиток. – Я должен позже позаботиться о нем более основательно.
Он сидел на полуразвалившемся диване, скрестив ноги, являя собой совокупность угловатых рук, ног и локтей. Не в первый раз я задумывалась, как в Алоре устроена мебель и служит ли им удобнее, чем этот ненужный хлам.
Я забралась на диван и прислонилась к груди Эндрю, он обнял меня за плечи. Я глубоко вздохнула и удовлетворенно выдохнула. Когда вас обнимают руки алиор, все неприятности улетают прочь, перестают досаждать любые заботы, даже боль немного утихает. Волнения путешествия улеглись, и сейчас я снова чувствовала себя умиротворенной и спокойной.
– Во время нашей охоты он не часто радовался, – по своей воле призналась я. – Ты можешь обнаружить, что тебе с ним немного трудно.
Мне послышалось веселье в голосе Эндрю, когда он признался, погладив меня по голове:
– С Брайаном всегда трудно. Но он редко пробует на мне свои злые шутки. Он разрешает мне его очаровывать.
Я чувствовала головой медные кандалы Эндрю, хотя он держал руку так, чтобы не делать мне больно. Алиоры так чувствительны к золоту, что они бы погибли, если бы носили долго золотые кандалы, которыми их заковывали охотники. После того, как алиор продавали, оковы меняли на более грубый металл, который мешал двигаться, но причинял меньшую боль.
– Я тоже очаровала его раз или два, – похвасталась я, счастливо улыбаясь воспоминаниям. – Джексон и Кент дразнили его, а я была с ним мила и смогла развеселить.
– Ты можешь развеселить кого угодно, – заметил Эндрю. – Мне всегда на тебя радостно смотреть.
– И он поцеловал мне руку, – блаженно вздохнула я. Для алиор не было секретом, что я отчаянно влюблена в принца. – Какое замечательное путешествие!
Эндрю тихо рассмеялся:
– А вы с великим охотником Джексоном поймали какую-нибудь несчастную алиору?
– Нет. Но мы... – Я села. – Но, Эндрю, мы такое видели…
Прежде чем я смогла закончить предложение, в комнату вплыла Крессида. На моих глазах это действо происходило не впервой, но всякий раз оно меня изумляло. Снаружи комнаты Крессида выглядела обыкновенной, хилой, чуть утомленной, но один шаг сюда и, казалось, она вырастала, увеличивалась, приобретала какой-то блеск, просто окунувшись в магию комнаты. Такое происходило не только с Крессидой. Каждая алиора преображалась, попадая в общую спальню.
– Кори! Ты вернулась! – воскликнула Крессида, подходя, чтобы поцеловать в щеку. Мое чувство благополучия возросло стократ. Она поставила стульчик и села перед нами, взяв мою руку в свою: – Как твое путешествие?
– Брайан поцеловал ей руку, – оповестил Эндрю.
Крессида выказала изумление:
– Ах, тогда оно было очень успешным. Как же ты не умерла от счастья?
– Возможно, она решила, что если не умрет, то испытает счастье снова, – предположил Эндрю.
Я замотала головой:
– О, нет. Я знаю, чью руку следует целовать Брайану, точно не мою. Однако все равно восхитительно.
– Ну а цель путешествия? Охота? Как она прошла? – спросила Крессида.
– Они никого из наших не поймали, – упредил мой ответ Эндрю.
Сжимавшая мою ладонь рука Крессиды немного расслабилась. Я чуть нахмурилась, прежде мне не приходило на ум…
Я тряхнула головой. Сейчас я была чересчур преисполнена счастьем, чтобы беспокоиться о лишних моральных суждениях. Вроде того, что мои друзья алиоры думают о моем путешествии на охоту за другими алиорами.
– Нет, мы не поймали ни одной алиоры, но, Эндрю, Крессида, случилась одна наистраннейшая вещь. – В желании поведать эту тайну, слова посыпались из меня. – В ту ночь, когда разбили лагерь у реки Файлин, мы спали у костра под звездами. И посреди ночи я проснулась и увидела, что Джексон разговаривает с самой прекрасной алиорой, она звала его с собой в Алору, и он хотел пойти, я знаю. А потом он вдруг попытался ее схватить, и она взлетела. А потом засмеялась и исчезла. И наутро он ни словом не обмолвился никому. Притворился, будто мы не встретили никаких алиор.
Эндрю снова стал гладить меня по голове. Крессинда напоследок сжала мне пальцы и отпустила. Алиоры обменялись долгим многозначительным взглядом, прежде чем продолжить расспросы.
– Вот значит как. Она все еще бродит по берегу реки Файлин и ждет, что возлюбленные вернутся, – очень тихо промолвила Крессида. – Опасное место для нее, особенно когда по лесу шатается Джексон Хальсинг.
– Вот потому она и ждет на речном берегу, – еще тише, чем Крессида, сказал Энрю. – Потому что Джексон Хальсинг там охотится.
Они говорили что-то несообразное. Я протянула руку, впервые, сидя в этой комнате, почувствовав слабое ощущение неловкости и тревоги, и требовательно спросила:
– О чем вы говорите? Что вы имеете в виду? Вы знаете эту женщину?
Я смотрела на Крессиду, та смотрела на Эндрю. Наконец он ответил:
– Она королева алиор, как вы понимаете слово «королева». Она правит нашим народом дольше, чем вы существуете. Все хорошее в нас преумножает ее красоту, доброту, ум…
– Ее силу, – подсказала Крессида.
Эндрю согласно кивнул.
– Ее силу. С тех пор, как она стала править, ее цель – положить конец охоте людей на алиор. Она все возможное сделала, чтобы закрыть Алору, удержать наш народ от бродяжничанья за пределами защищенных границ. Но молодые глупы, гуляют, где им вздумается, и попадают в сети охотников, таких как твой дядя.
– И она хочет вернуть их назад, – пояснила Крессида.
– Поэтому она все ближе и ближе подходит к селениям людей, изучает их жилища, их быт, – продолжил Эндрю. – И чем ближе она подходит, чем дольше остается, тем большей опасности подвергает себя. А если охотники Оберна схватят королеву, я не знаю, сколько еще продержится Алора.
– Но они же рабы, эти пойманные алиоры, – напомнила я. Голос мой звучал резко и скучно по сравнению с мелодией их голосов. – Они носят металлические оковы, которые можно открыть только золотым ключом. Даже если она найдет их всех, то не сможет освободить. А только подвергнется риску сама.
– Она могущественная, – снова пробормотала Крессида. – Если есть способ, она отыщет его.
– Если на ее пути стоит Джексон Хальсинг, она не найдет ничего, кроме неволи и нищеты, – мрачно заметил Эндрю.
И снова я ощутила это любопытное нежеланное чувство возмущения и тревоги. Я встревожено посмотрела на Эндрю.
– Что вы прежде сказали – насчет Джексона? Почему она высматривает его? – осторожно спросила я. – Почему она его разыскивает?
– Потому что, как и всякую глупую девочку, ее тянет к тому, чего она должна бояться больше всего, – произнесла Крессида самым твердым на моей памяти тоном. – Потому что она распознает опасность, однако думает, что та подобна восторгу.
– Я не понимаю, – прошептала я.
Крессида сурово посмотрела на меня.
– Разве? Уж кому-кому, а тебе следует понимать.
Должно быть, на моем лице отразились замешательство и страх, потому что вдруг ее черты смягчились, а Эндрю крепче меня обнял.
– Ах, дитя, не стоило мне говорить, не стоило тебе слышать, – ласково сказала Крессида.
Потом похлопала по руке и отпустила, и я теснее прижалась к боку Эндрю, свернувшись калачиком. И снова чувствовала себя покойно, тепло, беспокойство ушло из мыслей, как песок сквозь сито, и исчезло.
– Но как ее зовут? – спросила я. – Королеву алиор?
Крессида вытянула ладони, будто рассматривая.
– На подвластном тебе языке? Самое близкое имя – Ровена, наверное.
– Она убережется, как вы думаете? – спросила я. И хотя несколько дней охотилась на алиор, именно эта алиора казалась достаточно драгоценной, чтобы заслуживать свободу.
Крессида, судя по виду, наверное дала бы уклончивый ответ, однако Эндрю погладил меня по голове длинными тонкими пальцами и сказал:
– Ей ничего не угрожает. Не беспокойся. Все будет хорошо.
В трех шагах от моей спальни я имела несчастье наткнуться на леди Грету. Когда она узрела меня, то топнула крошечной ножкой и ткнула пальцем мне в лицо.
– Ты! – воскликнула она, в ярости исказив свои величественные черты в самой ужасной мрачной гримасе. У леди Греты было хорошенькое личико с тонкими чертами, как у Элисандры, но тогда как дочь была черноволосой, мать – белокурой и такой маленькой, что замолчи она хоть на мгновение, ее можно было и вовсе не заметить. Только она никогда не молчала. – Да как ты посмела нарушить мои ясные указания и покинуть замок без дуэньи? Да ты знаешь, какой степени порицания ты себя подвергаешь? Да ты знаешь, какой вред ты нанесла своей репутации, которая и так держится на волоске, учитывая, кто ты есть, однако тебе ничего не стоило порвать ее на клочки безо всякой на то причины…
Мне трудно было даже изобразить притворное раскаяние, хотя я и старалась.
– Я думала, мы должны встретиться в конюшнях. Когда я туда пришла, дуэньи нигде не было, а нам нужно было срочно отправляться…
Леди Грета еще более гневно погрозила мне пальцем, хотя ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на меня, что совершенно портило впечатление.
– Не лги мне, глупая девчонка! Я прекрасно знаю, что ты оставила ее с одной целью - сделать из меня посмешище, а себя показать плохо воспитанной девицей! Но ты не мне сделала хуже. Уж нет, только себе. Какой приличный молодой человек возьмет тебя, если ты упорствуешь в таких выходках? Какая у меня остается надежда найти тебе мужа?
Я стояла как столб. Почему эта тема с завидным упорством повторяется последние несколько дней?
– Я не думаю о замужестве, – сухо заявила я. – А даже если бы и думала, то не обратилась бы к вам с просьбой найти мне мужа.
– Тогда ты еще бòльшая дурочка, – едко заметила матушка Элисандры. – Почему, как считаешь, твой упрямец дядя таскает тебя ко двору год за годом, если не за тем, чтобы представить подходящим женихам восьми провинций? Он не хочет видеть свою плоть и кровь, пусть и ублюдочную! – умыкнутой каким-нибудь придурковатым деревенщиной со дна южных болот. Для этого Хальсинги слишком горды. Он хочет выдать тебя замуж и выдать удачно, и я обещала ему, что сделаю все, что в моих силах. Но если ты будешь продолжать перечить мне…
– Да с какой стати вас-то заботит, выйду ли я за благородного или за какого-нибудь конюха? – взбеленившись, потребовала я ответа. – Вы же с трудом один мой вид выносите!
– Я осознаю свой долг, – чопорно заявила она. – И знаю, что дòлжно.
– Ну так нет у вас долга передо мной, – фыркнула я. – Я бы не вышла замуж по вашему выбору, не будь даже ни одного мужчины…
– Веди себя потише, – воскликнула леди Грета, снова приходя в бешенство. – В кои-то веки ты послушаешься и сделаешь так, как я скажу! Тебе придется явиться ко двору и встретить своего будущего мужа, и будет это не на этой неделе. Я слишком сердита на тебя. Тебе не позволяется присоединиться к нам за ужином в честь лорда Дирксона Трегонийского. И вообще тебе не позволяется участвовать ни в одном из празднеств на все время твоего пребывания здесь, пока ты не убедишь меня, что можешь достойно вести себя как благородная госпожа. И еще, – добавила она, увидев, что я набрала воздуха и собираюсь высказать, что мне наплевать на все развлечения двора, – если твое поведение будет столь же необузданным, тебе не станет позволено без сопровождения бродить даже в окрестностях замка. Я ясно выразилась? Береженого Бог бережет.
Я готова была убить ее прямо здесь в коридоре, разорвать ее маленькое тельце на кусочки тафты и плоти. Однако леди Грета очень ясно подчеркнула каждое слово, и у нее была власть привести свои угрозы в исполнение. Я чувствовала, что сама вот-вот сломаюсь как чертова соломинка, отвечая срывавшимся голосом:
– Да, леди Грета, я вас очень хорошо поняла.
И собрала в кулак свою волю, чтобы не добавить все эпитеты, которые знала, особенно когда она долгий момент рассматривала меня, желая поглядеть, не побудит ли к дальнейшей грубости. Однако я придержала язык и зло пялилась на леди Грету, пока наконец она, отвернувшись, не удалилась, кинув через плечо:
– Утром явишься в мои покои, и мы обсудим твои уроки на день. Слишком долго пренебрегали твоим просвещением в некоторых вопросах.
И с этой резкой репликой пошла дальше по коридору, расправляя подол платья, словно тем самым могла унять собственную досаду. С горькой обидой я смотрела вслед леди Грете, потом вихрем влетела в спальню, где принялась метаться по комнате, напрасно терзая себя.
Еще не наступил вечер, когда я наконец увидела Элисандру. Я, кинувшись на кровать, стала читать какой-то дурно написанный роман, когда она постучала в дверь и позвала меня по имени.
– Входи! Входи! – крикнула я, садясь и чуть не прыгая на кровати. – Я тебя уже обыскалась, но ведь ты не можешь остаться надолго? Ты же переоделась к ужину.
Элисандра сделала медленный и грациозный, как и все в ее исполнении, пируэт, чтобы я увидела во всем блеске ее платье. Поверх серо-голубиного шелка мерцала серебряная сеточка, и в каждом ромбовидном пересечении тяжелых нитей покоилась жемчужина. Черные волосы сестры убрали назад, заплели в косы и подкололи серебряными гребнями с бриллиантами, по вырезу и на манжетах шли фестоны с теми же драгоценностями.
– Как я тебя нравлюсь? – спросила она, падая в кресло рядом с кроватью. – Произведу ли впечатление на Меган Трегонийскую, станет ли она завидовать? Назовет ли лорд Дирксон меня сокровищем Оберна, как прежде?
– Падет ли к твоим ногам принц Брайан и объявит тебя самой прекрасной женщиной восьми провинций? – вторила ей я.
– И это тоже, – безмятежно согласилась Элисандра, чинно сложив на коленях руки.
Я мгновение рассматривала ее, ведь моя сестра была красавицей, от которой невозможно отвести глаз. Разумеется, красива: с волосами чернее ночи и глазами, унаследованными по линии Хальсингов, с тонкими четами, как у матери, и величественной осанкой, и природным изяществом, которое мне просто нигде не встречалось. Однако было в Элисандре кое-что еще более поразительное – аура совершенно невозмутимого спокойствия. Даже когда она говорила и жестикулировала в ходе обычной беседы, за ее оживленными чертами и взглядами таилась величественная умиротворенность. Когда же танцевала, то, казалось, двигается как фигура на фризе, размеренно, порой застывая на месте, из одной точки до другой. Не выдавая чрезмерных чувств, неважно, смеялась она или улыбалась. Величайшая бдительность укрывала ее, как ширма из света или тени, на которой проступали те мысли или выражения, которые она сама хотела показать окружающим.
Я ничего так не хотела, как быть похожей на нее, но на это не надеялась. И утешалась мыслью, что сестра любит меня и никогда не устает выражать свою любовь. Со всеми она была обходительна и никогда не говорила в гневе, однако ко мне выказывала глубокую привязанность, чем заставляла чувствовать в ответ пылкую признательность. У Элисандры не было поводов любить незаконнорожденную сводную сестру, навязанную решительным и упрямым дядей, однако она любила – и это являлось настоящей причиной тому, что я жаждала, жаждала каждый год вернуться в замок Оберн.
– Сколько пробудет здесь эта противная Меган? – некоторое время спустя спросила я.
Элисандра заметно повеселела:
– Что заставляет тебя думать, что она противная?
– Брайан сказал, что она строит ему глазки.
Сестра кивнула:
– Все девушки строят ему глазки.
– Ну, в ее исполнении, по-моему, выглядит еще хуже всех.
– Ты просто так говоришь, потому что она здесь.
– Так она противная? – спросила я.
– Не особенно. Скучноватая. Ее отец очень могущественный и думает, что это восполняет недостаток ума как его, так и его дочери. – Элисандра чуть пожала плечиком. – Кто знает? Может, он и прав. Так тебе понравилось путешествие?
– О, это было самое чудесное путешествие! – воскликнула я. – Мы ехали и ехали, а потом достигли леса и пришлось спешиться, а потом разбили лагерь у реки Файлин и ели урму…
– Урму?
Я восторженно закивала.
– Да, это такой ядовитый фрукт, и Джексон…
– Ядовитый!
– Ну, ядовиты только семена. Джексон учил нас, как его есть, но только Кент, Родерик и я попробовали.
– Кто такой Родерик?
– Новый гвардеец из Велидора. Он отправился охранять нас, хотя Брайан сказал, что ему не нужна никакая охрана. И я ни разу не видела, как Родерик управляется с мечом, – добавила я, – но он очень ловко владеет арбалетом. Мне он пришелся по нраву. Все время улыбается.
– Придется подкараулить его, ведь гвардейцы не часто попадаются мне по пути. Вы нашли кого-нибудь из алиор?
Я заколебалась: вообще-то, на деле мы никого не нашли, хотя с одной пересеклись.
– Нет, – ответила я. – Впрочем, не думаю, что Джексон ожидал, что мы кого-нибудь найдем. Наверно, нужно было вести себя потише, чем мы.
Элисандра слабо улыбнулась:
– Может, оно и к лучшему. Не думаю, что мне доставило бы удовольствие путешествие, где ловят диких существ, чтобы продать потом в неволю.
В тот день именно эта мысль начала донимать меня, но была она еще в новинку, чтобы я осмелилась ее обсуждать.
– А мне нравится, что в замке живут алиоры! – воскликнула я. – Крессида заплетает мне косы, когда никто не уделит ни минутки. Она не отходила от моей постели три ночи подряд, когда я болела прошлым летом…
– Да, – кивнула Элисандра, – невозможно представить без них нашу жизнь. Просто временами… – Она замолчала, пожала плечами и улыбнулась, отбросив свои мысли: – Так что еще происходило в вашем чудесном путешествии? Ты спорила с Кентом? Флиртовала с Брайаном?
Я собиралась держать в тайне это величайшее предательство, да только слова зародились в душе как ураган, и я единым махом быстро и виновато выпалила, признаваясь:
– Ох-Элисандра-да! То есть я флиртовала с Брайаном. Мы ехали обратно, и он рассказывал мне о Меган Трегонийской, и как лорды и леди разговаривают друг с другом, и он… он поцеловал мне руку! Прости, прости, но я не знала, что он собирался сделать, и я так счастлива, но знаю, что это нехорошо…
Элисандра смеялась. Она взяла мои преступные руки в свои ладони:
– О, глупышка Кори, Брайан целует руки множеству девушек. И губы, если уж на то пошло, когда поблизости нет четырех-пяти соглядатаев. Брайан обожает флиртовать. И ничего не может с собой поделать. Все девушки без ума от красивого молодого принца.
– Так ты не против? – озадаченно спросила я. – Потому что я не стараюсь обожать его, ты же знаешь, я рада, что из всех девушек замка именно ты предназначена ему в жены, потому что ты такая красивая и добрая, что заслуживаешь его больше всех. Но я ничего не могу с собой поделать. Когда я смотрю на него, то сердце просто болит. Каждую зиму, когда я возвращаюсь домой, я стараюсь его забыть. Может, в этом году мне удастся с этим справиться.
Элисандра все еще смеялась, но теперь выглядела чуточку грустной, хотя я не могла бы сказать, что в моей сбивчивой речи послужило искрой, зажегшей это чувство.
– Не ради меня самой я хочу, чтобы ты излечилась от любви к Брайану, – тихо промолвила она, сложив руки на коленях. – Мне не по душе видеть, что тебе больно или твое сердце разобьется. Брайан прекрасно знает, в чем состоит его долг. И никакое твое обожание не изменит ничего.
– Знаю, знаю, – несчастно заверила я. - Даже не будь он обручен с тобой, Брайан не полюбил бы меня. На таких, как я, не женятся принцы.
Сейчас Элисандра стала еще грустнее, хотя улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку.
– Но ты заслуживаешь любви в сотню раз больше, чем Меган Тригонийская, – прошептала она.
Я рассмеялась. Сестра выпрямилась на стуле и посмотрела на прикроватные часы.
– Мне уже пора идти, – сообщила она. – Хотелось бы, чтобы ты ужинала с нами за столом. Но матушка сказала…
– ...что меня лишают развлечений на целую неделю, – хмуро продолжила я. – И если я не буду себя вести как подобает…
– Я знаю. Матушка мне сказала. Знаю, что она тебе не нравится, Кори, но, пожалуй, она права. Пока ты здесь, то в долгу перед собой вести себя чуточку больше похоже на леди.
– Так леди Грета ищет мне мужа? – требовательно спросила я. – Кто еще считает, что Джексон привозит меня сюда за этим?
– Все, глупышка, – опять улыбнулась сестра.
– Ну так я не позволю втянуть себя в какую-то глупую женитьбу с каким-то глупым парнем из непонятной северной провинции, в которой я даже ни разу не была, – угрюмо заявила я. – Я вообще не хочу замуж! Хочу жить в коттедже бабушки и стать всем нужной и доброй женщиной. Для этого мне совсем не надобен брак.
– Никто не хочет выдать тебя замуж за того, до кого тебе нет дела, – возразила Элисандра. – И в любом случае впереди еще годы.
– И кто бы женился на мне, хотелось бы знать? – продолжила я, возвращая себе присутствие духа. – Ни один сын благородных родителей не возьмет в жены дочку ведьмы, рожденную вне брака…
– Ты Хальсинг, – с благородной гордостью напомнила сестра. – В Оберне это вторая по значимости фамилия. Твой дядя один из самых богатых людей восьми провинций, и он дал знать, что твое благополучие ему близко к сердцу. Ты куда больше востребована на ярмарке невест, чем представляешь себе, дорогая.
– Если ты в таком свете это выставляешь, – осторожно сказала я, – я скорее выйду замуж за конюха.
Элисандра засмеялась и встала:
– Через много дней, как и я. Однако у некоторых из нас нет выбора.
– Не уходи пока, – взмолилась я. – Я тебя не видела столько дней.
– Я должна идти. Уже опаздываю. Но завтра…
– Завтра утром по настоянию твоей матушки я должна прийти на урок в ее покои.
– Тогда завтра днем. Поедем кататься на лошадях. Я точно не меньше матушки могу научить тебя премудростям истинной леди.
Она еще раз поцеловала меня и удалилась, взмахнув ворохом серебристых юбок. Я снова распростерлась на кровати и стала думать над всем, о чем мы говорили. Итак, они в самом деле собирались выдать меня замуж за какого-нибудь мелкого лорда, пожелавшего подлизаться к дяде. Обещанная с рождения Брайану Элисандра лучше всех знала, что значит быть проданной за земли и родословную. Впрочем, Элисандра по крайней мере выйдет замуж за самого подходящего и желанного мужчину во всем королевстве, тут грех жаловаться.
Я перевернулась на живот и подперла голову кулаками. Но, возможно, парень, которого найдут мне, тоже окажется красивым и удалым. Разумеется, не столь блестящим, как Брайан, но широкоплечим, с живым взглядом, храбрым в битве и горячим в любви. Может, мне и найдут какого-нибудь благородного отпрыска, подходящего этому описанию. И может статься, я со временем буду испытывать к нему нежные чувства, хотя никто не заменит в моем сердце Брайана.
А если я не полюблю избранника, то никто не сможет меня заставить выйти за него замуж, твердо решила я сию же минуту. Может, я наполовину Хальсинг, но и наполовину ведьма, а женщины в моей семье по материнской линии всегда с трудом поддавались угрозам. Никто не мог заставить меня делать то, что я не хочу.
Успокоившись при этих мыслях, я перевернулась на бок и снова принялась за чтение.
Следующие несколько дней были крайне изнурительными. С утра я сидела с леди Гретой в ее покоях, позволяя вдалбливать мне манеры, исправлять осанку и речь – ей не по нраву был мой южный акцент, о чем она не раз твердила в прошлом. Элисандра лишь однажды ускользнула от своих обязанностей и совершила со мной верховую прогулку. А Кента, на которого временами можно было рассчитывать, чтобы поиграть в карты, нигде не было видно.
Однажды я наткнулась на Родерика, который заканчивал махать мечом во дворе вместе с другими молодыми гвардейцами. Я не могла судить, хорошо ли он владел оружием или плохо, однако он все еще сражался в последней схватке, когда кое-кто уже выбыл из игры. Я присоединилась к дюжине зевак, сидевших или подпиравших широкий деревянный забор, что окружал оружейный двор. По большей части здесь были кухонные служанки, строившие глазки молодым воинам, либо старые служаки, подошедшие, чтобы кинуть оценивающий взгляд. В окрестности не наблюдалось никого благородных кровей или даже наполовину благородных.
Я удивилась, когда Родерик выступил вперед и, стянув шлем и обнажив взлохмаченную русую голову, приветствовал меня. Я бы никогда не подумала, что Родерик заметит меня среди толпы в моем неприметном будничном платье.
– Ну вот, ты научилась хитростям охоты на алиор, – заметил он, опершись локтем на верхнюю перекладину забора. Я взгромоздилась туда же и стала болтать ногами, несмотря на весьма возможную вероятность потерять равновесие и свалиться. – И что дальше? Собираешься заняться фехтованием?
Я сморщила нос и возмутилась:
– Фу! Учиться убивать людей? Ну уж увольте.
Родерик послал мне ленивую улыбку: судя по выражению лица, он забавлялся.
– Ну, тебе не придется убивать всех подряд. Просто разоружить. Немного попугать.
– А ты умелый воин? – напрямик спросила я. – Я не могу судить.
Он пожал плечами и кратко ответил:
– Я стараюсь.
Это мне ничего не дало, поскольку Родерик, похоже, не из тех, кто хвастался своим мастерством. Придется расспросить Кента.
– Вчера мне задели плечо, потому что зазевался. – Он попробовал согнуть руку и на секунду помрачнел от боли. – Болит больше, чем мне представлялось.
Теперь мне стало интересно, как целительнице.
– Ты его перевязал? Наложил мазь? – спросила я.
Родерик помотал головой:
– Кровь почти не течет. Через день-другой пройдет.
Большая часть зевак к этому времени разошлись, а оставшиеся гвардейцы о чем-то толковали меж собой. Похоже, на нас никто не обращал внимания.
– Дай-ка мне взглянуть на твою рану, – попросила я.
Снова лицо его озарилось улыбкой. Без возражений и лишней стыдливости он расшнуровал кожаный жилет и расстегнул полотняную рубашку под ним. Рана на плече снова закровоточила от полуденных занятий и вовсе не показалась мне незначительной царапиной, как это представил Родерик. Ничего смертельного, если только не начнется заражение, однако этот порез из тех, что причиняют большие неудобства.
– У меня есть лекарство, могу тебе дать, – предложила я. Став ногами на верхнюю перекладину, я соскочила на землю. – Пойдем в мои покои, я дам тебе мазь.
Родерик не двинулся с места.
– В твои покои? – эхом откликнулся он. – И не подумаю.
Одной ногой я уже была на дороге к замку. Само собой разумеется, глупая девчонка. Даже такой близкий друг моей сестры, как Кент, редко заходил в комнаты, отведенные Грете, Элисандре и их служанкам. Дворецкий и лакеи проживали в комнатах по другую сторону замка, а посередине располагались королевские покои. По своему положению гвардейцы, каковым являлся Родерик, почти никогда не бывали ни в одном крыле замка, они жили в казармах, которые стояли ближе к конюшням, чем к бальным залам.
– Леди Грета права, – признала я с улыбкой, поворачиваясь обратно к Родерику. – Мне никогда не уразуметь этикет королевского двора.
Родерик снова зашнуровал жилет.
– Заживет как на собаке.
– Нет, я все-таки дам тебе лекарство. Встретимся у конюшни через двадцать минут.
Он все еще смотрел недоверчиво, и следующие слова прояснили причину:
– Ты в самом деле уверена, что можешь состряпать какую-нибудь притирку, чтобы унять боль? Ты очень добрая девочка, уверен, однако…
Я громко рассмеялась.
– Моя бабушка – целительница, а я ее ученица, – заверила я. – Разве тебе не сказали? Я ведаю многое о растениях и зельях, и всяких ядах тоже, если уж на то пошло.
– Каких таких ядах? – тут же спросил он.
Я улыбнулась, уже пожалев, что упомянула об этом.
– Ничего такого, что тебе сейчас нужно. Однако нужна лечебная мазь – вот что есть у меня в покоях. Наверняка ты не считаешь, что я могу тебе помочь, но я могу.
Родерик пожал плечами:
– Я буду в конюшне. Через двадцать минут.
Я опрометью кинулась в свою спальню, лишь замедлив шаг у покоев, потому что не хотела столкнуться с леди Гретой, и вернулась бегом как можно быстрее обратно в конюшни. Родерик уже ждал меня, и, к моему удивлению, с ним был Кент.
– Ты мне не поверил! – накинулась я на Родерика. – Ты почел должным отыскать Кента и спросить его, можно ли мне верить!
– Нет, я только что вернулся с верховой прогулки, – вмешался Кент. – И мне захотелось узнать, почему он здесь шатается с озабоченным видом.
Родерик ухмылялся.
– Я спросил, мол, эта девица Хальсинг, она что, ведает чернокнижие? – Он прокаркал это на прекрасном северном провинциальном диалекте. Мы все покатились со смеху. – Эй, парень, не траванет ли она меня, ежели я отдам свою душонку ей в руки?
– Это я тоже могу, – призналась я. – Несколько семян урмы растереть в порошок…
– Если бы они у тебя были, – заметил Кент.
– Я их все припасла. Как всякая приличная ведьма.
– Ну, это только дядя твой говорил, что они ядовиты, – пожав плечами, усомнился Кент. – Я не совсем убежден, что он над нами не подшутил.
– Хочешь проверить на себе, правда ли это? – спросила я требовательно. – Только не сегодня. Расстегни-ка рубашку, Родерик.
Пока Родерик был занят, я, сверля глазами Кента, едко заметила:
– Да не собираюсь я его убивать. Нечего тут его сторожить.
Кент посмотрел как-то застенчиво:
– Нет, я подумал, что, может, самому нужно немножко полечиться. Подумал, не будешь ли ты так добра и не дашь ли мне тоже мази.
Я широко распахнула глаза:
– Тебе? Ты тоже ранен? Как это случилось?
– Да как и Родерик, то же самое, – признался Кент.
Родерик расшнуровывал жилет: стройный торс был испещрен старыми шрамами, трофеями прошлого, заработанными в похожих схватках, и слабо пах кожей и потом. Я вдруг отчетливо поняла, что стою рядом с полуголым мужчиной. Однако он казался совершенно отрешенным. Я открыла принесенную с собой сумку и принялась рыться среди флаконов и бутылочек.
– Ты упражнялся с мечом? – спросила я немного охрипшим голосом.
– Да вот прямо здесь же с Родериком, – ответил Кент. – Почел, что мое благородное положение защитит меня от ударов, да только недооценил жестокость настоящего вояки.
– Сам же приказал мне не давать тебе поблажек, – оправдывался Родерик. – Откуда мне знать, что ты хотел, чтобы с тобой обращались как с младенцем…
– Скажи по буквам «Оберн»! – бросил ему вызов Кент, как клещами хватая за здоровую руку. – Произнеси по буквам имя Кори!
Пока Родерик называл правильные буквы, я вдруг вспомнила их договор, заключенный во время путешествия. Гвардеец будет наставлять лорда, как обращаться с арбалетом, а лорд научит гвардейца читать. Явно они решили включить сюда и сражение на мечах. Я же обрадовалась, узнав, что они придерживаются своих обещаний.
Тем временем я пришла в себя и вытащила флакон средства против заражения и средних размеров кувшинчик с темно-красной мазью.
– Будет немного жечь, – предупредила я Родерика, намочив чистую тряпочку настойкой.
Пока я промокала ему тряпочкой плечо, видела, как все мускулы у него на груди напряглись и вздулись, выражая протест, пока работало очищающее снадобье. Липкий запах пота усилился.
– Точно отрава, – еле слышно промолвил он. – Впрочем, надеюсь, долго не промучаюсь.
Я еще раз напоследок промокнула тряпкой порез и отложила ее в сторону.
– Мазь успокоит боль, – пообещала я. – Она пахнет очень даже приятно.
Со всем деловым видом я погрузила палец в мазь и осторожно смазала рану. Плоть была немного горячей на ощупь – возможно, порез уже воспалился.
– Тебе нужно смазывать рану дважды в день и продолжать дня три-четыре, – наказала я. – Я принесу запасной кувшинчик.
Родерик попробовал напрячь мускулы и заметно удивился.
– Уже лучше, – признался он. – Как может так быстро подействовать?
– Там в мази есть кое-что, от чего немеет кожа, – пояснила я. – Это не значит, что ты уже выздоровел. Просто ты перестал чувствовать.
Я повернулась к Кенту, закатавшему рукав на левой руке. Его рана выглядела гнуснее: ей уже был день сроку, кожа вокруг покраснела и горела.
– О, болит, должно быть, – заметила я.
– Да уж, я подумывал утром отправиться к Гизельде, – сознался он.
Гизельда, пожилая женщина, годившаяся нам в матери, проживала в замке и слыла знахаркой. Она набивала руку в искусстве врачевания на Файлинской ярмарке, но я не одно утро провела с этой особой, перебирая ее снадобья, и знала, что в душе она ведьма. Почти ничего, что стояло у нее на полках, моя бабушка не взяла бы домой.
– Ну, наверно Гизельда сделала бы то же самое, что и я, но раз уж я здесь, позволь мне заняться твоей раной, – сказала я, ухаживая за Кентом, как за Родериком.
Сперва я очистила рану, что он перенес менее стойко, чем гвардеец, воя и отдергивая руку, поэтому пришлось схватиться за нее, чтобы удержать. Потом смазала мазью и решила отвлечь Кента, пока та не начала действовать.
– Как же это случилось? – поинтересовалась я. – Фехтование?
– Палашом не фехтуют, – уточнил Кент. – Я оказался не очень ловок.
– Я тут размышлял сегодня. Может, настало время вернуться к тренировочным мечам, – сказал Родерик.
– Только не это! – возмутился Кент. – Я не сражался на деревянных мечах с тех пор, как мне было… ну, столько лет, сколько Кори.
– Очень интересно, – обратилась я к Кенту. – А я-то считала, что ты такой блестящий фехтовальщик. Так говорил Джексон.
– Он говорил? Сомневаюсь, – сухо заметил Кент.
– Говорил. Прямо здесь, в конюшне. Он говорил, что ты лучше, чем Брайан.
– А. Ну тогда ладно. Наверное.
– Ты не плох, – вмешался Родерик. – Хорошо покажешь себя в любой драке. Просто я ношу оружие с тех пор, как начал ходить. Упражнялся с самого детства. Обречен владеть оружием лучше любого, для кого это лишь забава.
– Для меня это больше, чем забава… – начал было Кент.
– И у тебя есть другие навыки, – чуть улыбнувшись, поспешно добавил Родерик. – Бог знает, какие нужно упускать в ход манеры, чтобы управлять королевством.
Кент выглядел раздосадованным этим покровительственным замечанием, и мне пришлось спрятать улыбку.
– Можешь теперь опустить рукав, - предложила я ему самым серьезным тоном, на который оказалась способна. – Я дам тебе с собой кувшинчик мази. Тебе она нужна больше, чем Родерику.
Стерев с лица гнев, Кент поправил рукав, потом повертел туда-сюда запястьем.
– Гораздо лучше! – воскликнул он. – Кто приготовил эту мазь? Твоя бабушка?
– Я сама, – ответила я. – Какая разница? Я живу с целительницей. Я ее ученица. Лет через десять сама стану целительницей.
– Она сказала, что знает и другие волшебства, – поделился Родерик. – Яды, говорит, но вряд ли откроет какие.
– Яды, вот как? – переспросил Кент. И вдруг, уж не знаю, как это вышло, я уже больше не была опытной знахаркой с достойными манерами, а стала глупенькой девчонкой, которую дразнят соседские мальчишки. – Она может дать человеку что-нибудь, чтобы он уснул?
– Чтобы он стал силачом?
– Навести на него любовные чары?
– Все это вместе, – парировала я, упаковывая сумку и преисполнившись отвращения к ним обоим. – Могу унять головную боль и помочь запомнить сны. Я знаю, как ускорить зачатие детей, и знаю, как предотвратить его же.
На этом я резко замолчала, потому что все эти разговоры о детях и любовных чарах, оказывается, ужасно смущали, если ты в конюшне наедине с двумя привлекательными молодыми людьми. Несомненно, подобное не попало бы в куцый список подобающего поведения леди Греты. Кент с виду тоже смутился, а Родерик расхохотался.
– Ладно, буду знать, к кому обратиться, когда дело коснется этих надоедливых отпрысков, – заявил он. – Какие еще полезные снадобья водятся в твоей маленькой сумочке?
– Такие, что лучше бы тебе не спрашивать, – сердито буркнула я и без обиняков сменила тему: – Вам обоим стоит сделать все возможное, чтобы ваши раны затянулись в следующие несколько дней.
– Так и поступлю, – усмехнувшись, сказал Родерик. – Просто скажу Критлину, мол, никаких мечей, старик, я тут чуток порезал плечико. Он погладит меня по головке и позволит посидеть спокойно в сторонке.
Кент скорчил рожу.
– Никак не выйдет. Вечером намечается бал, и отец ждет, чтобы я исполнил свою долю танцев. – Он взглянул на меня с улыбкой: – Тебе стукнуло только четырнадцать, Кори? Слишком мала для балов, как понимаю. Элисанда не начала выходить в свет, пока ей не исполнилось пятнадцать.
«Слишком мала для балов и чересчур невоспитанна для присутствия за ужином», - подумала я, но вслух не сказала.
– Ладно, делайте все возможное, чтобы избежать повреждений, – посоветовала я. – Проверю ваши раны через пару деньков.
И прежде чем продолжились какие-нибудь разговоры о балах, манерах или детях, я выскользнула из конюшни и направилась в свои покои.
Этим же вечером я прокралась в бальный зал полюбоваться на празднества. Во всю стену над полом нависал узкий балкон, куда можно было попасть только из коридоров для слуг. Перила часто занавешивали флагами, знаменами или большими гирляндами цветов. Элисандра показала его еще в мой первый приезд в замок, когда мне было шесть, а ей девять, и обе были маленькими, чтобы участвовать во взрослых праздниках. Мы ложились на пол и часами глазели через перила на приседания и повороты танцующих, ловили взгляды возлюбленных, тайные объятия и надменные отказы. Хотя Брайан знал о балконе, он никогда не присоединялся к нам, зато время от времени с нами на полу сидел и смотрел Кент. Вообще-то, не раз и не два они с Элисандрой разучивали танцевальные па в такт игравшего внизу вальса.
Сегодня же вечером здесь сидела я, скрестив ноги и стараясь рассмотреть, с кем танцует Брайан. Само собой разумеется, на первый танец его ангажировала Меган Трегонийская, и я изучала ее ревнивым взглядом. Элисандра назвала ее скучной, и правда: на фоне колоритной внешности Брайана она выглядела бледной и непривлекательной простушкой.
Тоненькая согласно моде, но, на мой взгляд, ее руки выглядели худыми как палочки, неизящными, а лошадиное маленькое личико казалось постным. Даже бедные каштановые волосы выглядели нездоровыми и жидкими.
И тем не менее Брайан улыбался ей и отвесил самый усердный поклон, когда танец закончился, а у меня появилась еще одна причина ненавидеть Меган.
Меня меньше задевало, когда принц танцевал с Элисандрой, одетой сегодня в платье цвета свежей зелени, от чего темные волосы ее сияли. Похоже, говорили нареченные друг с другом меньше, чем Брайан болтал с Меган, хотя смотрелись слаженной в танце парой. Они ни разу не приблизились другу к другу излишне, никогда не пропускали па партнера: могли сойти за танцующие статуэтки, мастерством скульптора пойманные в вечном танце, которые видно то с одного угла, то с другого.
После все глупые девчонки замка и его окрестностей изо всех сил старались привлечь внимание Брайана, расположившись в стратегических местах по краю бального зала или разражаясь самым приятным смехом, как только кончалась музыка. Клянусь, я видела, как белокурая леди Дорин толкнула бедром Мэриан Грей, и та показалась неуклюжей нескладехой в тот миг, когда на них посмотрел Брайан. Так или иначе, на танец он пригласил леди Дорин. Однако подобное я уже видела раньше, и прежде чем закончится вечер, Брайан станцует с каждой дамой, имевшей хоть какую-то родословную. Дядя регент требовал от него эту меру учтивости, и Брайан всегда ее соблюдал. Однажды и я стану достаточно взрослой, и он станцует со мной.
Когда я потеряла в толпе Брайана, то стала выискивать Элисандру и Кента. И увидела, что они танцуют второй танец – легко, непринужденно, смеясь над каждым замечанием партнера. И казалось, никто так не веселился, как Элисандра и Кент. Изредка, когда она была в его обществе, то по-настоящему отбрасывала ставшую привычной настороженную осмотрительность. Они знали друг друга с самого ее рождения и всегда жили поблизости.
Я поразмыслила, на что это похоже – знать кого-то так хорошо и столь долгое время.
Элисандра уже танцевала с лордом Дирксоном, а я потеряла след Кента и Брайана, когда услышала позади себя шум со стороны двери, что вела в комнаты слуг. Я обернулась, стоя на коленях, и в тот же миг увидела входящего в дверь Кента с вопросительным выражением на лице, которое прояснилось, как только он узрел меня.
– Вот ты где. Так и думал, что видел твое личико, выглядывающее из-за перил, – сказал он. – Развлекаешься?
– Подсчитываю девиц Брайана, – пошутила я. – Кажется, он собою доволен.
– Похоже, принц забавляется, – согласился Кент.
– А ты? Ты доволен собой? – спросила я.
Кент неопределенно пожал плечами и прислонился к стене. Он не был высок, как Родерик, но в черной парадной одежде выглядел почти такого же роста, шире в плечах и с виду серьезнее. Темные волосы сегодня причесаны в каком-то подобии моды, в общем и целом смотрелся Кент великолепно.
– Я знаю, какова цель и как разыграть свою партию. Есть вещи, которыми я с большей охотой предпочел бы заниматься, однако, в конце концов, не составит труда потанцевать, поулыбаться и сказать несколько вежливых фраз.
– Иногда трудно, – возразила я, припомнив мои уроки с леди Гретой.
В ответ Кент улыбнулся, и с его лица исчезло серьезное выражение.
– В твоем случае, кажется, это так, – согласился он. – Впрочем, Грета еще может тебя обтесать.
– И превратить в Меган Трегонийскую, – фыркнула я. – Да ни за что.
– Да, сомневаюсь, что тебя когда-нибудь укротят, – сказал Кент. – Я так и жду, что настанет день, когда ты перевернешь замок вверх дном со своей необузданностью и опрометчивостью. Элисандра говорит, что этого никогда не случится, а я уверен, что так и будет.
Я представить не могла, как мог произойти такой разговор, и при мысли об этом почувствовала себя странно.
– Как твоя рука? – спросила я, меняя тему. – Беспокоит?
Он пару раз тряхнул рукой.
– Немного. Зато появился предлог сделать передышку в танцах, о чем я и сказал отцу. Он сам не знает, то ли сердиться, то ли радоваться, что я по своей воле обучаюсь сражаться на мечах, поэтому не может сказать, насколько недоволен, что я поранил себя. Однако позволил отдохнуть. Поэтому я пошел искать тебя.
– Рада, что ты учишь Родерика грамоте, – похвалила я. – Уверена, что он схватывает все на лету. Он самородок. Я все время вижу такое в деревне. Мальчиков, у которых нет настоящих наставников, но тем не менее умудряющихся учиться. И девочек тоже.
Кент кивнул:
– Он быстро учится. Я знаю, что Критлин о нем высокого мнения. И считаю, что стоит Родерику немного подучиться, и он быстро пойдет расти по службе и когда-нибудь станет капитаном.
Насколько я могла вспомнить, Критлин был капитаном гвардии. Отец Кента доверял ему безоговорочно и даже приглашал время от времени на ужин, когда под рукой не было более благородных гостей. Дорасти до такой должности – высокая честь для паренька из Веледора.
Не успела я придумать, что сказать в ответ, как оркестр заиграл вальс.
– О, я так люблю эту мелодию, – воскликнула я.
– И я тоже, – поддержал Кент и протянул мне руку. – Потанцуешь со мной?
Когда я разучивала первые па, то мне часто доводилось с ним танцевать. В первую очередь Кент составлял пару моей сестре, потом мне, и нам тоже всегда было легко друг с другом. Однако сейчас мы были на балконе одни, без Элисандры поблизости, чтобы судить мое представление, и я вдруг устыдилась.
– Тебе стоит дать руке отдых, пока есть возможность, – выговорила я ему. – Я тебе не леди при дворе, которую нужно впечатлить.
– Ты леди при дворе, с которой я хочу танцевать, – все еще протягивая мне руку, заявил он. – Давай! Покажи, что не забыла уроки.
Я помотала головой и предупредила:
– Ты пропустишь бал.
Кент опустил руку и поднял полы камзола, словно собирался присесть на пол.
– Очень хорошо, тогда…
– Нет! – воскликнула я, и он застыл. – Пол грязный, – пояснила я, отвечая на удивленный взгляд. – Посмотри – я все платье испачкала.
Медленно выпрямившись, Кент какое-то время смотрел на меня.
– Я не останусь, если ты не хочешь меня видеть, – сказал он.
– Я этого не говорила, – четко произнесла я. – Я говорю – пол грязный, и ты пропустишь бал. Разве я говорила, что хочу, чтобы ты ушел?
Кент улыбнулся и повторил:
– Тогда потанцуй со мной.
Глупо стесняться танца с человеком, с которым танцевала сто раз в жизни. Я вскочила на ноги, протянула руки и воскликнула:
– О, ну хорошо, давай! Потанцуем.
Он завращал меня в своих объятиях, и мы весело принялись скакать туда-сюда вдоль узкого балкона. Я так хохотала, что все мое смущение растаяло, и раз или два мне показалось, что я могла бы заскользить по полу, перевеситься через перила и сверзиться вниз прямо на головы танцоров. Однако мы благополучно завершили танец без серьезных происшествий, и когда смолкла музыка, Кент картинно склонился над моей рукой.
– Благодарю за танец, добрая госпожа, – сказал он.
Я присела в реверансе – дня три уже упражнялась в этом искусстве:
– Весьма приятно, сударь.
Кент, снова наклонившись, с превеликим умением поцеловал мне руку. Я захихикала и выдернула ее:
– Полагаю, Брайан не единственный, кто флиртует с леди при дворе.
– Ах, но я флиртую лишь с избранными, – торжественно заявил он.
Я замахала руками, прогоняя его к двери.
– Ну так пора вернуться к этим избранным, – посоветовала я. – Ваш батюшка станет волноваться, куда вы пропали.
Кент повернулся к двери, но помедлил на пороге, словно желая сказать что-то еще.
– Знаешь, тебе не следует никому позволять целовать себе руку, – с притворной серьезностью посоветовал он. – Грета тебе еще даст наставления. И безусловно нигде нельзя целоваться вне пределов бального зала – в садах, например, или пустых коридорах, где никого нет поблизости.
– Я убеждена, что она восполнит пробел на одном из своих уроков, – кротко согласилась я.
– Только старым друзьям. Доверяй старым друзьям. А не уже помолвленным с сестрой или знакомым.
– Я запомню, – пообещала я. – А сейчас ступай.
Все еще неохотно он поклонился и исчез. Я тут же вернулась к перилам и наклонилась, ища сестру и принца.
Танцевать с Кентом было глупо и славно, и даже немного захватывающе, разумеется, и я удивилась и чуть взволновалась, когда он поцеловал мне пальцы – поцелуй не имел ничего общего с поцелуем Брайана. В жизни бывают лишь несколько обстоятельств, которые полностью переворачивают ее, и это событие относилось к разряду таковых, и не было подобного опыта, в той же мере возбуждающего, с которым оно могло сравниться.
Следующие дни были куда приятнее, потому что уехали Дирксон со своей скучной дочуркой, а значит, у моей сестренки появилось для меня время. Два утра подряд она присоединялась ко мне в гостиной своей матушки, и куда легче было подчиняться мягким указаниям Элисандры, чем резким приказам леди Греты. Как-то раз Элисандра, Кент и я играли в саду у северного крыла замка. Мы поочередно прятались в густых по-летнему зеленых кустах и искали друг друга. Не раз и не два садовники и стайки леди пугались нашего пронзительного смеха и неожиданного появления прямо перед ними. Мы чуть не довели до обморока какого-то старика, которого я прежде не видела, когда с трех сторон перебежали из розовых кущей в заросли лилий. Победил Кент, и мы все трое бросились в густую траву под раскидистым дубом.
Элисандра приложила ладонь к груди и изобразила драматичный взгляд.
– Я совсем без сил, – сказала она. – Сердце сейчас выскочит.
Кент растянулся во весь рост на траве, хотя мы с Элисандрой сидели более скромно, прикрыв юбками лодыжки. Он окинул нас оценивающим взором, заслонив ладонью глаза от солнца. Даже игры не растрепали его темные волосы, собранные по обыкновению в косичку, и не нарушили безмятежное выражение его лица.
– А с виду пышешь здоровьем, – доложил он о своих наблюдениях. – Не думаю, что ты умираешь. В любом случае, тебе полезно.
– Полезно носиться с визгом по саду, как моя сестренка–сорвиголова? – уточнила Элисандра. – Не уверена.
– Полезно смеяться, – поправил он. – Последние дни это редкость для тебя.
Сестра сорвала длинный стебель травы и медленно стала расщеплять посередине идеальным ноготочком.
– Немного было поводов веселиться, – сказала она.
– Знаю, – подтвердил Кент.
Я была сбита с толку.
– Да сколь угодно поводов для счастья! – воскликнула я. – Уехала ужасная Меган. Леди Грета сказала, что я могу снова обедать со всеми. А завтра мы поедем кататься верхом.
Элисандра с грустной улыбкой посмотрела на меня.
– Ведь лето почти прошло, несколько коротких недель – и ты снова уедешь, – напомнила она. – Вот поэтому мне не очень весело.
– Но я буду писать, – пообещала я. – Я же всегда пишу.
Сестра протянула руку, нежнейшим жестом погладила мне щеку и призналась:
– Это не то же самое. Я буду очень скучать, когда ты уедешь.
– Ты можешь навестить меня, – пригласила я сестренку. – У нас маленький домик, но ты можешь спать в моей комнате, я устроюсь на полу. Бабушка научит тебя узнавать растения, и потом ты сможешь помогать Гризельде, если в замок придет лихорадка…
Элисандра вновь улыбнулась, на сей раз лицо ее просветлело.
– А что? Это было бы забавно, – призналась она. – Я могу убрать волосы под шарф, надеть простую юбку в заплатах и прогуляться в деревню в базарный день.
– Ну, только придется потрудиться, потому что бабушка заставит тебя выучить все названия растений, где их искать, как приготовить, что в них положить, если хочешь забить их вкус, и с чем их нельзя смешивать. Столько нужно знать, что иной раз она теряет терпение. Однако это куда веселее, чем заучивать геральдику восьми провинций, – сердито добавила я.
– Может, и я приеду, – сказал Кент. – Тебе придется оставить карту.
Мы сидели еще некоторое время, лениво переговариваясь, пока позолотившееся марево не напомнило, что летний день начал клониться к сонному часу. Когда мы, наконец, вернулись в замок, то выяснилось, что у нас нет времени вымыться и переодеться перед ужином. Крессида стремительно взялась за туалет Элисандры, поэтому смогла помочь завершить и мой. Я надела новенькое ярко-синее платье, обещанное леди Гретой, если я буду себя хорошо вести. Оно делало мои темные глаза больше, а волосы пышнее.
– Разве ты не миленькая, – приговаривала алиора, заправляя мне за ухо локон. – Только взгляните на ее улыбку. Да ты через год-два станешь такой же красавицей, как твоя сестра.
Я замотала яростно головой:
– Никто не сравнится красотой с Элисандрой.
Крессида улыбнулась мне в зеркале:
– Только ее сестра.
Леди Грета, Элисандра и я поспешно спустились в обеденный зал, появившись в то же время, когда и королевская семья. Брайан выглядел очень царственно, его рыжие волосы сияли чистотой и были собраны назад, парадный жилет из черного шелка придавал ему величественную зрелость. Принц кивнул мне и Элисандре и подал руку леди Грете, чтобы препроводить в зал. Элисандре предложил руку Кент, а мне подал руку регент.
– Добрый вечер, Кориэль, – глядя осторожно и изучающе, поздоровался регент, словно отмечал любой проявленный жест в ответ на его слова или тон.
Регент был ниже сына, убеленный сединами, крепкий, о его нраве ходили легенды, хотя я никогда не видела его в гневе. Ходила молва, что он жесткий и проницательный посредник, всей душой преданный делам королевства, которого невозможно обмануть. Меня он заставлял волноваться чрезвычайно.
– Добрый вечер, лорд Мэттью, – поздоровалась я в ответ, делая легкий реверанс, и, едва касаясь, положила пальцы на его рукав.
– Рад, что вы присоединились к нам сегодня, – добавил регент. – Мы скучали без вас за столом.
Не похоже.
– Вы сегодня принимаете гостей? – спросила я, чтобы хоть что-то сказать.
– Нет, сегодня только узкий круг. Приятный семейный ужин.
Конечно, это было далеко не так, насколько я поняла, прежде чем он подвел меня к моему стулу. В обеденном зале находилось по меньшей мере десятка три людей, но он мог бы вместить вшестеро больше. Сегодня здесь собрались дворяне, жившие в замке круглый год или же часть сезона. На низком помосте стоял небольшой стол для Брайана, Кента, регента, леди Греты и Элисандры, прямо позади Брайана за маленьким столиком сидел Дамьен. Джексон, когда присутствовал, тоже сидел на помосте, как любой почетный гость. Все они сидели по одну сторону стола, лицом к другим столам в зале, которые установили поперек к главному. В сущности, достаточно было повернуть голову любому, чтобы увидеть, как едят принц и его слуги, а они, кроме нас, никого не видели.
Я сидела с меньшей знатью – Мэриан Грей, ее кузиной Анжелой и их родителями. Рядом сидели землевладельцы различных провинций, искавшие королевской милости. Я не знала гостей, чтобы вести с ними беседу, однако мне нравились Мэриан и Анжела, поэтому была вполне довольна.
Яства подали изысканные. За две недели я почти забыла роскошь даже простого «семейного ужина» в замке Оберн. Перед каждым стояли кубки для воды и вина, чашки для супа, тарелочки для салата, тарелки для главного блюда, тарелки для сопутствующих яств и для десертов. Слуги и алиоры постоянно сновали среди гостей, подавая свежие блюда, наполняя бокалы, шепотом передавая приказы на кухню. Я наелась до отвала, а потом приступила к десерту.
Анжела, живая молодая леди, ровесница Элисандры, наклонилась через стол, когда слуга в третий раз наполнял мне кубок водой. Каштановые кудряшки обрамляли ее лицо в форме сердечка, а блестевшие карие глаза придавали всему, что она говорила, восклицательный тон.
– Вы знаете, – понизив голосок, сказала Анжела, – что Брайан больше не пьет воды?
– Больше не пьет воды? – повторила Мэриан писклявым как у мышки голосом. Она была бледнее и меньше кузины, не такая общительная, а как бы более тихая. – Почему? Здесь лучшая вода во всех восьми провинциях.
Что правда, то правда – замок Оберн славился колодцем, который вырыли на сотню аршинов в почве и прорубили в скале, чтобы выйти к холодному и чистому подземному потоку. Каждый день слуги скатывали к колодцу три огромных бочки, чтобы наполнить их водой, и ежедневно эти бочки доставляли на кухню – готовить пищу и подавать питье к вечерней трапезе. Колодезная вода являлась отличительным знаком замка Оберн в такой мере, что любое заключение сделки закреплялось дважды тостом «водой и вином».
Анжела продолжила еще тише:
– Он заявил, что колодец плохо охраняется. И может быть отравлен.
– Отравлен? – ахнула Мэриан.
– Сказал, будто видел на днях, что кто-то что-то туда бросил. И больше не доверяет этой воде.
– Но если сначала пробует Дамьен… – начала я.
Анжела кивнула:
– Вот и лорд Мэттью сказал то же самое. Однако Брайан только помотал головой. И заявил, что больше никогда не станет пить эту воду.
Мы все трое с сомнением воззрились на наши кубки, наполненные свежей и невинной с виду водичкой.
– Но я так люблю воду замка Оберн, – наконец промолвила Мэриан.
Перед нами стоял выбор: мы все обожали Брайана и хотели верить, что каждый его поступок или указ разумны и неоспоримы. Но отказаться от воды…
– Ладно, уж меня никто не попытается отравить, – решила я и сделала глоток.
Личико Мэриан прояснилось.
– И меня, – следуя моему примеру, заявила она.
Анжела осушила кубок, и мы все трое сели и выжидательно уставились друг на друга. И когда никто из нас не упал, задыхаясь в конвульсиях, мы начали хихикать, что, по сути, возымело на нас тот же эффект. Матушка Мэриан осуждающе посмотрела на нас, мы утихомирились, однако даже вино не сделало бы нас глупее. Я наслаждалась своим первым ужином в обществе гораздо больше, чем ожидала, и по-настоящему пожалела, когда вечер подошел к концу.
И музыкальное настроение...
...