Обломова:
30.11.09 22:27
» Глава 10
Глава 10
Бета-ридинг -
Москвичка
– У нас здесь цветы, – внезапно произнес Натаниэль.
Эмма подняла голову, отвлекаясь от усыпляющего созерцания своей тарелки. Она едва сумела поспать чуть более нескольких часов и к концу дня буквально волочила ноги. Даже чай, накрытый в экзотической гостиной Киллорана, не смог взбодрить её, особенно с тех пор как она прилагала все усилия, чтобы умерить потребление пирожных с кремом. По крайней мере, ее хозяина нигде не было видно. Этот короткий сон преследовали в высшей степени тревожащие видения её загадочного спасителя. Хотя, возможно, «видение» – не совсем верное слово. Гораздо больше сны были полны осязательных ощущений.
– Здесь всегда есть цветы, – ответила Эмма. – Я не знаю, как он ухитряется доставать их в самом конце зимы, но горе тому, кто не в состоянии исполнить приказаний нашей высокомерной светлости.
Натаниэль рассмеялся.
– Вы сегодня не очень к нему милосердны, да, Эмма? Нельзя сказать, что я вас обвиняю. Что случилось на балу у Дарнли? Вы хорошо провели время?
– Не особенно. Все глазели на меня, никто со мной не разговаривал, а танцевать я не умею. Хотя вряд ли Киллоран позволил бы мне.
– Тогда почему он взял вас с собой?
– Чтобы показать меня, я так понимаю. Мне не очень это понравилось.
– И что вы думаете о Джаспере Дарнли? – наиневиннейшим голосом спросил Натаниэль.
Вся сонливость Эммы улетучилась, и её рука взметнулась к горловине закрытого платья.
– Как вы узнали, что я с ним познакомилась? – задала она встречный вопрос.
– Цветы, – напомнил он ей. – Это не те, что обычно сюда приносят. Они для вас, и они от лорда Дарнли, – Натаниэль мотнул головой в сторону окна.
– Я не заметила, – сказала она, поднимаясь и отходя, чтобы рассмотреть подарок своими близорукими глазами. Девушка в ужасе отскочила. Цветы были уродливы – полностью распустившиеся, почти что начавшие гнить, тёмно-красные или пурпурные, цветом напоминающие кровь. Запах также был густым и приторным. Она сделала шаг назад, испытывая необъяснимое потрясение.
– Они ужасны, – произнесла Эмма ровным голосом. – Что заставляет вас думать, что они для меня?
– Их принесли, пока я завтракал с Киллораном. Он выглядел весьма довольным, когда читал записку, и это меня удивило. Между ними давняя вражда – что-то, что берёт начало в прошлом. Никогда бы не подумал, что он будет счастлив, когда его старый враг пришлёт цветы его сестре.
– Я ему не сестра, – сквозь зубы проговорила она, устояв перед желанием сбить букет на пол. Теперь, когда она обратила на цветы внимание, ей казалось, будто их нездоровый аромат пропитал комнату, и Эмма не могла избавиться от абсурдной мысли, что эти увядающие цветы почему-то выглядят зловеще.
– Это проигранное сражение, – вздохнул Натаниэль. – Так что вы думаете о нём?
– Что я думаю о ком?
– Не притворяйтесь, что не понимаете, Эмма. Я слишком хорошо знаю, что Вы думаете о Киллоране.
– Рада, что Вы знаете, потому как мне это ни в малейшей степени не известно.
– Вам он нравится, так же как и всем леди, – Натаниэль не мог справиться с горечью в голосе. – Женщины – непостоянные существа, они ценят опасность и притягательную силу повесы выше порядочности и благородных намерений.
– Я не думаю, что леди Барбара влюблена в него, Натаниэль, – проговорила Эмма мягко.
– А кто говорит о леди Барбаре? – оскорбленный, выпалил он в ответ.
– Вы.
На несколько секунд воцарилась тишина, в то время как Эмма размышляла о невозможном положении, в которое поставила её судьба. Натаниэль, по-видимому, делал то же самое.
– Вы сказали, что не умеете танцевать, – неожиданно произнёс он. – Как такое возможно?
– Киллорану это тоже показалось странным. Не все получили такое утонченное воспитание, как вы с ним.
– Сомневаюсь, что Киллоран рос ужасно утончённым, учитывая состояние Ирландии и его собственного наследства, – кисло заметил Натаниэль. – Его отец поздно унаследовал титул, а мать была католичкой. Как бы то ни было, они не долго радовались. Несчастный случай или что-то в это роде, как сказал мой отец.
– Но...
– Киллорану не понравилось бы, что я сплетничаю, а я не в том настроении, чтобы позволить ему себя заколоть, – сказал Натаниэль, резко меняя тему. – Допивайте свой чай, Эмма, и идёмте со мной. Я буду учить вас танцевать.
– Я не хочу... – она не смогла даже закончить предложение, прежде чем Натаниэль отобрал у неё чашку, схватил её за запястье, и потащил из комнаты. Она подчинилась – не из послушания, но из любопытства.
Эмма никогда не слышала, что на третьем этаже есть бальный зал. Натаниэль открыл двери, и, удивлённая, она ступила внутрь.
Очевидно весь этот элегантный, экзотический дом был когда-то таким же. Облезлые стены в потеках и пятнах, паркетный пол – изношенный и поцарапанный. В комнате было темно – сквозь стеклянную крышу лился вниз пасмурный свет зимнего дня, а в подсвечниках на стенах лишь кое-где остались забытые огарки свечей.
В дальнем углу стояли старые клавикорды, их расписные бока поблёкли от возраста и покрылись влажными пятнами. Тут и там в беспорядке лежали стулья, будто разбросанные разгневанным великаном, а два огромных камина в противоположных концах просторной комнаты были холодны и мертвы.
– Почему эту комнату не отремонтировали? – спросила Эмма, направляясь к клавикордам, ведомая чувствами, которые она не могла ещё понять.
– Киллоран выиграл это место у юного отпрыска какого-то знатного рода, – рассказывал Натаниэль, пока следовал за ней, шаркая ногами по запылённому полу. – Мальчик только что получил очень значительное наследство и как раз занимался ремонтом этого дома, когда имел несчастье повстречать Киллорана. Было лишь вопросом времени, когда юный Уиттен останется без дома, без состояния и даже без будущего.
– Без будущего? – Эмма остановилась у клавикордов и поглядела на него. Она подвязала свои волосы сзади простой лентой: несмотря на разнообразие и роскошь чёрно-белого гардероба, которым Киллоран обеспечил её, там не оказалось ничего, чем можно было бы закрепить волосы. Ей пришлось аккуратно отрезать полоску от одного из своих новых платьев.
– Он убил себя, бедный мальчик. Наверное, не смог перенести позора. Само собой, общество обвинило Киллорана, и дало ясно понять, что ему нет нужды реставрировать бальный зал.
– О, бедный, – произнесла девушка приглушённым голосом.
– Некоторые могли бы сказать, что он сам виноват – не играл бы с Киллораном, если уж на то пошло, – лениво заметил Натаниэль.
– Я имею в виду не Уиттена. Я имею в виду – бедный Киллоран, – поправила его Эмма. – Едва ли его ошибка, что ему дьявольски везёт в карты.
– Пожалуй, в этом случае были кости, – уточнил Натаниэль. – Дайте мне вашу руку.
Эмма подозрительно посмотрела на него.
– Зачем?
– Так я могу показать вам, как нужно танцевать. Думаю, мы начнем с простой кадрили. Вы весьма грациозны по природе, поэтому мне кажется, что вы научитесь довольно быстро.
– Я не уверена...
– Ну же, Эмма, – сказал он, больше похожий на властного старшего брата. – Я не собираюсь вас кусать, – он взял её за руку, потащил к центру комнаты и начал напевать себе под нос.
К сожалению, Натаниэль был полностью лишён слуха. Звуки, издаваемые им, не имели совершенно никакого отношения к музыке, хотя, по крайней мере, ритм был довольно приличным. Эмма двигалась также как и он, стараясь как можно лучше повторить каждый его шаг, и задавалась вопросом: на что это было бы похоже – танцевать с Киллораном?
– Во имя Господа! Что вы делаете? – голос леди Барбары, игривый и чуточку изумлённый, донёсся со стороны двери. Натаниэль опустил руку Эммы с нелестной для неё поспешностью, и даже в тусклом свете она могла разглядеть слабые пятна румянца на его скулах.
– Эмма не умеет танцевать, – ответил он, словно защищаясь. – Я пытался её научить.
Леди Барбара вплыла в бальный зал, одетая в блестящее сине-зелёное платье с такими широкими юбками, что те заполняли весь дверной проём. Ее напудренные волосы были аккуратно причёсаны, в уголке полного рта приклеена соблазнительная мушка, другая – чуть выше линии декольте. Эмма подумала, что слышит, как сердце Натаниэля замедляет бег и останавливается, но леди Барбару занимали другие вещи. Она была ниже Эммы и более хрупкого сложения – подойдя прямо к ней, Барбара вынуждена была запрокинуть голову. В улыбке, игравшей на её прелестном лице, чувствовалось что-то ехидное.
– Вы одеты ничуть не хуже, моя дорогая, – искренне произнесла она, позволяя своему синему взгляду обежать сверху вниз статную фигуру Эммы. – Официально нас не представляли, но я так люблю Киллорана, что мне кажется, его сестра – также и моя сестра.
– Я ему не сестра, – беспомощно возразила Эмма.
– Да, он предупреждал, что вы это скажете, – согласилась леди Барбара. – И так как именно я обратила на вас его внимание, я вполне готова в это поверить. Но всё остальное общество – нет. Чем сильнее вы отрицаете, тем больше они будут уверены, что это правда. На вашем месте, моя дорогая, я перестала бы протестовать. Просто загадочно улыбайтесь, и это породит в них сомнения, – она повернулась к Натаниэлю, и Эмма почувствовала, как его температура подскочила на несколько градусов.
– Вы ужасный учитель, Натаниэль, – сказала Барбара серьёзно. – Но очень грациозный танцор. Может быть, Эмма сыграет для нас, а мы покажем ей пример. Вы ведь умеете играть, не так ли? Или эта часть вашего образования тоже хромает?
– Играть я умею, – ответила Эмма, не зная, что и думать о леди Барбаре. С одной стороны, это изящное создание прилагало все усилия, чтобы вызвать раздражение. С другой, Эмма не могла обнаружить настоящей неприязни в женщине, которая была, по крайней мере, номинально, любовницей Киллорана.
Клавикорды были ужасно расстроены.
Клавиши из слоновой кости пожелтели и покрылись пылью, а скамья с разорванным дамастовым сиденьем показалась Эмме опасно хрупкой, когда она на неё опустилась. Но всё это не имело значения. В тот миг, как зазвучала музыка, Эмма мыслями унеслась отсюда прочь. Прочь от неудобств и подозрительного тембра, от сомнений, забот и даже от своей нелепой безрассудной страсти.
Это было то единственное, что Мириам не смогла отнять у неё. К тому времени как умер её отец, Эмма обладала уже значительным мастерством, и пока она ограничивалась религиозными пьесами, кузина позволяла ей продолжать занятия, хотя сама чуралась всякого звука. Эмма никогда до конца не понимала, почему, разве что это должно было держать её в повиновении. Если бы её лишили и музыки, она, возможно, убежала бы уже к тринадцати годам.
Она играла, упиваясь полузабытым ощущением клавиш под своими пальцами, и наблюдала почти что в трансе, как Натаниэль и леди Барбара кружат по залу в безупречно слаженном танце.
Сгущались тени. Юбки леди Барбары взметались вихрем, поднимая вековую пыль, но эти трое попали в ловушку мечты, потерялись в музыке. Эмма играла и, прикрыв глаза, смотрела, как они танцуют. Она чувствовала то безнадёжное, страстное желание, что витало между ними. И это желание исходило не только от Натаниэля. Надо было просто взглянуть на обращённое к нему лицо леди Барбары, с которого на время исчез весь цинизм. Она выглядела невинной, нежной и на десять лет моложе – ребенок, открывающий жизнь.
***
Медленные издевательские звуки аплодисментов заставили их всех остановиться. В проёме открытой двери, прислонившись к косяку, стоял Киллоран, тень в царстве теней, и наблюдал за ними. Позади графа маячил слуга с канделябром, и это сияние было жутковато-волшебным.
Руки Эммы с грохотом упали на клавиши. Натаниэль споткнулся, и даже леди Барбара выглядела виноватой. Вот ещё доказательство, подумала Эмма, что та действительно любовница Киллорана.
– Как ни грустно мне прерывать столь трогательную сцену, – вкрадчивым голосом произнес Киллоран, – но, приехав домой, я обнаружил, что у нас посетители. Не только уважаемая леди Барбара, но и леди, что ждет внизу, горя желанием повидаться с моей дорогой сестрой.
Паника мгновенно охватила Эмму. Должно быть, Мириам нашла её, хотя эта мысль казалась невероятной.
– Кто это? – спросила она хриплым голосом.
Киллоран пересёк комнату, игнорируя неподвижных танцоров и не сомневаясь, что слуга со свечами следует за ним. Подойдя к Эмме, он остановился и пристально посмотрел на её руки, лежащие на клавишах.
– По крайней мере, вы обладаете хоть какими-то светскими добродетелями, – заметил он. – Знаете, а вы довольно хорошо играете.
Ей не следовало отвлекаться.
– Кто меня хочет видеть?
– Вы бледны, – заключил он. – Может, оттого, что боитесь некоей таинственной женщины? Скажем, жены вашей первой жертвы? Или дражайшей миссис Варенн?
Всё спокойствие леди Барбары как ветром сдуло.
– Её первой жертвы?
Киллоран не потрудился даже мельком взглянуть в сторону Барбары.
– У моей дорогой сестры привычка пытаться убить каждого, кто норовит позволить себе с ней вольности. Один раз у неё получилось, хотя вашего юного соседа она сумела только покалечить. Бабс, какое всё-таки счастье, что вы не разделяете её кровожадных наклонностей! Половина мужчин в Лондоне были бы мертвы.
– Киллоран! – голос Натаниэля дрогнул от возмущения.
– Вон отсюда, оба, – приказал Киллоран, не отрывая взгляда от Эммы. – Идите, развлеките гостью, и скажите ей, что моя сестра нездорова, – он взял канделябр у лакея и поставил на клавикорды, затем прогнал слугу.
– И кто же эта гостья, Киллоран? – потребовала объяснений Барбара.
– Леди Аурелия Дарнли. Мачеха Джаспера. Не самая любимая мной персона, честно говоря. Мы откажем ей в удовольствии побыть в обществе моей милой сестры.
Эмма даже не попыталась скрыть затопившее её облегчение. Её плечи резко опустились, и она заметила, как дрожат на клавиатуре её руки. Она быстро спрятала их на коленях, так чтобы их не было видно, хотя у неё не возникло никаких иллюзий, что Киллоран мог не заметить её паники.
– Я вам не сестра, – в который раз повторила она.
Он отвернулся от неё, прислонившись к узкому корпусу клавикордов, и осмотрел комнату. Та быстро опустела. Леди Барбара и Натаниэль сбежали, не колеблясь, а благоразумный слуга, уходя, закрыл за собой дверь. Эмма осталась с Киллораном наедине. Наедине, в полумраке теней, среди пыли и безмолвия.
– Пожалуй, мне следует отремонтировать эту комнату, – лениво проговорил он. – Устроить бал, представить обществу свою сестру.
– Натаниэль сказал, что никто не придёт.
Киллоран оглянулся, одарив её улыбкой, в которой не было абсолютно ничего весёлого.
– Он рассказывал вам о моём вопиюще безнравственном прошлом, не так ли? Я – погубитель юности и невинности, без души и совести. Но, с другой стороны, чего ещё ожидать от ирландца в Лондоне? Всё, что мне приписывают, – чистая правда, равно как и дюжина других, более скромных злодеяний. Вообще-то считают, что я заключил договор с дьяволом, знаете ли. Я не могу проиграть – в карты, в кости или в какой-нибудь другой игре. Это становится довольно скучным.
– Уверена, что это так, – согласилась Эмма, разглядывая Киллорана. Сегодня его чёрный костюм был строгим, ничем не украшенным, и идеально сочетался с её собственной тёмной одеждой. И всё же никто никогда не спутал бы его со строго одетым церковником.
– Поиграете немного для меня? – предложил он. – Или мне поучить вас танцевать?
– Это была идея Натаниэля.
– Ему следует держать свои руки подальше от вас, – приятным голосом произнес Киллоран, – иначе я их переломаю.
Это был признак ревности – неожиданный и, по правде говоря, невероятный.
– Почему? – спросила она.
– Потому что у меня на вас планы, дорогая моя. Я взял вас в свой дом не за вашу эффектную внешность, какой бы привлекательной я её не находил, и не для того чтобы вы грели постель Натаниэля или мою собственную. У вас есть задача – определённая и краткая. Вы здесь для того, чтобы быть приманкой, западнёй для Джаспера Дарнли. И мой замысел, кажется, пока осуществляется блестяще, если учесть, что Дарнли удалось послать свою мачеху на ваши поиски. Должно быть, он в отчаянии.
Эмма подняла на него взгляд.
– И это единственная причина, по которой вы взяли меня к себе?
– И что же ещё, скажите на милость, могло быть у меня на уме? – он казался искренне удивлённым, но Эмма не отставала.
– Христианское милосердие? – предположила она.
Киллоран рассмеялся густым, сочным смехом.
– Милая Эмма, в Британии ирландец-католик не считается христианином. И, думаю, способности к милосердию я уж точно лишён, – протянув руку, он одним ловким жестом выдернул чёрную ленту из её волос, и они свободно рассыпались по плечам. – Так вы будете танцевать или играть?
Эмма резко поднялась, сердитая, хотя не совсем понимала, почему. Он был так решительно настроен доказать себе, что он злодей – едва ли она могла ожидать от него признания в благородных побуждениях. Однако Эмма почти надеялась на доброе слово. Глупо, конечно.
– Ни то, ни другое, милорд, – сказала она и отодвинулась от клавикордов. Проходя мимо Киллорана, девушка внимательно следила за тем, чтобы быть от него как можно дальше.
Ей следовало быть более осторожной. Казалось, он едва двинулся, и вот уже её рука оказалась зажатой в его руке.
– Значит, танцевать, – промурлыкал он.
Она давно поняла, что от такого человека, как Киллоран, не сбежать. Его хватка не была жёсткой и не причиняла боль, но Эмма чувствовала себя, словно в тюрьме, пока он вёл её в том же сложном танце, что и Натаниэль.
Не было ни музыки, ни фальшивого пения – вообще никаких звуков, кроме ритмичного шелеста её чёрных юбок по полу. Наступающая темнота, нарушаемая только светом свечей, порождала жуткие тени, которые танцевали вместе с ними. Эти призраки ночи парили, наблюдали за людьми, подражали их движениям, охватывали их сумрачным холодом.
Киллоран отвесил издевательский размашистый поклон, а Эмма присела в низком реверансе да так и застыла. Её сердце стучало в груди, пульс скакал, лицо пылало. Без музыки молчаливый танец был странно, пугающе интимным. Это заставляло её думать об историях, которые рассказывала ей Герти, о переплетённых конечностях и поте.
Киллоран коснулся прохладными пальцами ее подбородка, приподнимая ее лицо к своему.
– Вы очень хорошо танцуете, – сказал он. Но обычно насмешливый, сейчас его голос стал немного хриплым, а глаза напряженно-внимательно всматривались в неё. – И очень грациозны.
Она, не отрываясь, смотрела на него, пойманная в ловушку его пристального взгляда. И затем, почти против воли, повернула голову, прижав щеку к его ладони.
Его пальцы обхватили её лицо, эти длинные, прохладные пальцы, большой палец легко, словно пёрышком провёл по её губам. Повинуясь мягкому нажатию, она приоткрыла их. Эмма знала, что дрожит, захваченная удивительным, колдовским мгновением: они – друг против друга, глаза в глаза, его рука касается её губ. И, затаив дыхание, она ждала, понимая, что мир вот-вот изменится.
Он наклонился, заслоняя свет, и она прикрыла веки за секунду до того, как его рот прикоснулся к ней, тёплые влажные губы приоткрылись на её губах. От потрясения у Эммы закружилась голова, и она провалилась в горячую бархатную бездну восхитительного хаоса.
Она стала оседать на жёсткий паркетный пол. Его губы оторвались от неё едва ли не прежде, чем начался этот короткий поцелуй, и, поймав за запястье, он поставил её на ноги, до того как она рухнула окончательно.
– Мудрое замечание, милая Эмма, – произнес он голосом столь же равнодушным и холодным, как и мёрзлая земля снаружи. – Когда флиртуете во время танца, не забывайте сохранять равновесие. И лучше не позволяйте своему партнеру целовать вас, пока вы не закончили реверанс.
– Я не ожидала, что меня поцелуют, – натянуто проговорила девушка, ненавидя его в этот момент.
– Разве? Ещё один урок, дорогая моя. Всегда будьте готовы к тому, что вас поцелуют. Ваш рот создан для этого.
Эмма наблюдала, как он уходит. Миновав свет, он исчез в пещерном полумраке комнаты с обычной своей текучей грацией. Должно быть, это воображение заставило её думать, что он от неё убегает.
Она не представляет для него никакой угрозы. В его сложной игре она просто пешка, неохотно исполняющая приказания.
Эмма с любопытством прикоснулась к своим губам. Они были всё ещё теплыми и влажными от его рта, и девушка чувствовала странное стеснение в груди, которое не имело никакого отношения к китовому усу в её корсете. Она совершенно не представляет для него угрозы.
А он, вероятно, станет её погибелью.
***
Когда Киллоран оставил пыльный зал, поблизости не было видно никого из слуг. «Пусть считают, что им повезло», – желчно подумал он. Если бы в этот момент кто-нибудь попался ему на пути, Киллоран вполне мог бы свернуть несчастному голову.
И только в своих одиноких комнатах он обнаружил, что его трясёт. Это нелепо. Жажда мести в сочетании с неуёмной тягой к этой до смешного невинной девочке делала его безумным.
Во имя всего святого, зачем он её поцеловал? Киллоран не мог вспомнить, когда в последний раз прикасался своим ртом к чьему-нибудь другому. Этого он избегал любой ценой. Но когда она подняла на него глаза, такая прелестная, такая доверчивая, так и напрашивающаяся, чтобы её поцеловали, собственное тело предало рассудок и всю его тщательно выстроенную защиту.
И прикосновение её губ к его губам, испытанный шок, тепло её дыхания стали для него катастрофой.
Он едва не опустил её на этот грязный, пыльный пол, едва не навалился на неё, задирая чёрные юбки ей на голову, едва не взял её, как дикий вепрь во время гона.
Киллоран тряхнул головой, вспоминая своё потрясение.
Он не только её поцеловал, из-за этого его влечение к ней даже усилилось. Почти до исступления. И впервые он задумался: не намного ли проще будет без лишних церемоний заколоть Джаспера Дарнли?
Ах, но он никогда не относился к тем, кто склонен всё упрощать. Если он позволит Джасперу умереть слишком легко, то Мод не прекратит его преследовать. Чтобы навсегда избавиться от её призрака, он должен заплатить за это. И если риск не устоять перед медово-карими глазами, пламенной гривой рыжих волос и самым чувственным телом, какое он только видел у невинной девушки, полностью входит в счёт – что ж, он согласен.
Он отошёл от двери, мельком поймав своё отражение в зеркале. Он похож на дьявола, подумал Киллоран с каким-то извращённым весельем. А милая, сладкая, кровожадная Эмма – на ангела Боттичелли, который только и ждёт, чтобы его совратили. Если бы можно было чуть дольше сопротивляться искушению...
Киллоран налил себе бренди из бутылки, которую по его требованию держали в спальне. Он быстро выпил бокал до дна без должной оценки, которой заслуживал напиток, затем плеснул ещё. Ему нужно было уничтожить всё: её образ, голос, её прикосновения. Она продолжала напоминать ему обо всём, что он потерял, всё, к чему повернулся спиной. Она манила его своей невинностью, и он ненавидел её за это.
Джаспер поймёт, если Киллоран с ней переспит. Для его врага часть очарования Эммы заключается в её не поддающейся объяснению чистоте. Если отнять это у неё, то Киллоран потеряет главное оружие в своем арсенале.
Нет, он не одержимый похотью юнец, не способный держать бриджи застегнутыми. Он всегда может взять Барбару. То, что Бабс не будет при этом наслаждаться, не должно его беспокоить. Киллоран абсолютно не сомневался, что Бабс не получала удовольствия ни с одним из бесчисленного множества мужчин, которым даровала свою благосклонность.
Натаниэль, однако, мог воспротивиться подобному ходу событий. И, конечно, эта горячая голова вызовет Киллорана на дуэль. Но ему почему-то не хотелось убивать мальчика. Очень глупо с его стороны, рассуждал он, но это было так. Он не хотел ни убивать Натаниэля, ни спать с леди Барбарой, ни подвергать опасности свои планы насчёт Джаспера Дарнли.
Что оставляло его этим поздним зимним вечером наедине с сомнительным утешением бренди. Киллоран налил себе ещё один бокал, затем остановился.
В доме было тихо и спокойно. И откуда-то сверху послышались звуки музыки. Эмма снова играла – что-то нежное, напевное и неожиданно грустное. Прошло мгновение, прежде чем он узнал. Это была старая ирландская колыбельная, та, что пела ему няня тридцать лет назад.
И Джеймс Майкл Патрик, четвертый граф Киллоран, мужчина без слабостей, чести или порядочности, в тихом отчаянии закрыл глаза.
***
С неприсущей ей стремительностью леди Барбара спускалась по широкой лестнице городского дома Киллорана, её пышные юбки подметали ступени. Натаниэль почти догнал её, но она вовсе не собиралась позволить ему себя поймать. После этого танца в разрушенном бальном зале Киллорана она чувствовала себя запыхавшейся и неловкой. Танец был светским искусством, столь же бессмысленным, как флирт или послеобеденный чай. Столь же бессмысленным, как занятия любовью.
И всё же, когда она взяла Натаниэля за руку, почувствовала тепло его кожи и силу, странные ощущения охватили её тело.
Но Барбара не поддалась им. В то время как одна её часть требовала с легким, воздушным смехом отпрянуть от него, другая хотела придвинуться ближе, намного ближе.
Она была в бешенстве, и вместе с тем испытывала облегчение, когда Киллоран их прервал. Но здравомыслие снова взяло верх, и она убежала – от искушения, от отчаяния.
Натаниэль поймал её у основания последнего пролета, и, сомкнув руку на её руке, развернул лицом к себе. Его щёки пылали румянцем, а в синих глазах ярким пламенем горело чувство, которому она не осмеливалась дать название.
– Почему вы от меня убегаете?
– Убегаю? – переспросила Барбара с натянутым смехом. – От вас? Ба, сэр, вы себе льстите. Вы танцуете не настолько плохо.
Она ожидала, что Натаниэль вспыхнет, но этого не произошло: он не отвёл немилосердно пристального взгляда и продолжал крепко держать её за руку.
– Я не причиню вам боль, – сказал он хриплым, тихим голосом.
Слова болезненной дрожью прошли по её телу, и она рывком высвободилась.
– Разумеется, нет, – равнодушно отрезала Барбара и, чуть наклонив голову, смерила юношу взглядом. – Меня не должно волновать, причините ли вы мне боль, – и меня это нисколько не волнует. Вы меня забавляете, – продолжала она высоким и явно нервным голосом, начиная пятиться от него.
– Вы похожи на назойливого щенка, который прыгает, пытаясь лизнуть руку, – он, разве что не подкрадываясь, шёл за ней, и всё же от него не исходило никакой настоящей угрозы. – Такая преданность интересна какое-то время, дорогой Натаниэль, но вскоре становится утомительной. Думаю, что я буду...
Он обнял её и заставил замолчать поцелуем.
Он не касался её груди и не шарил по ней руками. Он не принуждал её и не делал ей больно. Он просто привлёк к себе её невольно вздрогнувшее податливое тело и поцеловал её, с гораздо большим искусством, чем можно было бы ожидать от деревенского мужлана.
Барбара подняла руки, чтобы защититься от него, оттолкнуть. Но вместо этого ухватилась за его плечи и позволила ему целовать себя. Какой от этого вред?
Она почти тотчас же узнала ответ на свой вопрос. Ей начинало это нравиться. Начинали нравиться его запах, сила, вкус, его прикосновения. Опасная склонность, которая приведёт лишь к несчастью.
Высоко над ними плыли звуки фортепьяно; губы Натаниэля скользнули по её скуле, и он слегка ослабил объятья.
Этого оказалось достаточно, чтобы спастись. Она отскочила от него, посмотрев удивлённым, испуганным взглядом. И на сей раз он отпустил её.
***
– Что значит, вы её не видели? – отрывисто спросил Дарнли.
Вторая жена его отца, пухлая бледнолицая курица, в которую пасынок вселял непритворный ужас, сжалась.
– Я говорю, что не видела её. Я пришла с визитом, но она не принимала гостей.
– Да как он смеет! – вскипел он. – Скрывать эту потаскушку от членов моей семьи, вместо того, чтобы быть по-настоящему благодарным! Хорошо бы ему намять холку.
– Джаспер, не надо! – взмолилась Аурелия. – Граф Киллоран очень опасен, а вы были больны...
Дарнли подумал, что от гнева может лопнуть.
– Дорогая моя мачеха, – сказал он с язвительной жестокостью, – я тоже очень опасен. Киллоран знает, что ему всё могло легко сойти с рук, только потому, что я был нездоров. Но это время кончится.
– Но я думала, что вы хотели помириться, – Аурелия, как всегда, была сбита с толку. – Вы сказали, что хотите, чтобы я оказала девочке поддержку в качестве шага к объединению наших семей.
Он посмотрел на неё с испепеляющим презрением.
– Вы в самом деле дура, да? – Он заметил их старого слугу Бомбли, замешкавшегося в дверях. – Чего надо? – огрызнулся он.
– Вас хотят видеть, сэр. Женщина.
Пренебрежительное отношение Бомбли к столь возмутительному явлению, как посетительница, было очевидно, но Дарнли внезапно встрепенулся.
– Она молода, красива и с рыжими волосами?
– Нет, сэр.
– Тогда отошли её.
– Очень хорошо, сэр.
– Джаспер, – обеспокоенно начала Аурелия – ей все-таки хватило безрассудства задать вопрос. – Зачем сестре Киллорана приходить сюда?
– Она и не пришла, – ответил он, принимаясь за вторую бутылку.
Через минуту Бомбли вернулся.
– Она говорит, что вы захотите увидеться с ней.
– Чёрт бы побрал её наглость, – пьяным голосом проворчал Дарнли. – Выбрось ее из дома.
– Она говорит, что это касается одной молодой особы.
– Они все так говорят. Я уже много месяцев не спал ни с кем – был слишком болен, чтобы у меня встал, – поведал он с преднамеренной грубостью. – Скажи ей, пусть вымогает деньги у кого-нибудь другого.
– Она говорит, что это имеет некоторое отношение к сестре графа Киллорана.
Дарнли застыл на мгновение.
– Выйдите, Аурелия, – приказал он заплетающимся языком.
– Но, Джаспер, дражайший...
– Оставьте меня в покое. Кажется, судьба решила помочь мне там, где вы потерпели неудачу. Веди женщину сюда, Бомбли. Она симпатичная?
– Нет, сэр.
– Ладно, невелика разница. И принеси еще бренди. Это дерьмо кто-то разбавил.
Он уселся ждать. От огня было слишком горячо. С тех пор как он заболел, ему всегда было или слишком жарко, или слишком холодно, и ничто, казалось, не могло облегчить ни одного из этих состояний. Несмотря на слова Бомбли, плоская, ужасно одетая женщина, которую тот проводил в гостиную, вызвала у Дарнли мучительное разочарование.
Ей, должно быть, было, по крайней мере, сорок; тронутые сединой каштановые волосы убраны назад, открывая лошадиное лицо, совершенно лишённое привлекательности или человеческой теплоты.
Дарнли навёл на неё лорнет, уставившись со всей имеющейся в распоряжении надменностью, разве что немного подпорченной собственным его неадекватным состоянием.
– Да?
Она ни в малейшей степени не была приведена в замешательство, и это раздражало Джаспера ещё больше. Тонкая, костлявая и непреклонная, она стояла, сверля его полным неодобрения взглядом.
– Лорд Дарнли?
– Разумеется.
– Полагаю, у нас есть общие интересы.
– Дорогуша, не могу понять, как такое возможно.
Бесцветное существо улыбнулось очень несимпатичной улыбкой.
– У меня свои источники, сэр. Я разыскиваю свою юную кузину.
– Я и пальцем ее не трогал, – тотчас отозвался Дарнли. – Я болел.
– Вы знакомы с моей кузиной?
– Сомневаюсь. У меня нет привычки путаться с буржуазией, – сказал он. – Вы сказали моему слуге, что у вас есть информация, касающаяся сестры графа Киллорана. Что заставляет вас думать, что меня это заинтересует?
– Так как именно поэтому вы согласились встретиться со мной, сэр, – ответила женщина. – И она не сестра Киллорана. Она – моя кузина, Эмма Ланголет, и она – шлюха и убийца. – В её голосе звучали отголоски злобного триумфа. – И я увижу, как она и ее любовник горят в аду. С вашей помощью.
Её бледные глаза полыхнули ненавистью и фанатизмом. Какое-то мгновение Дарнли смотрел на неё. А затем улыбнулся.
– Присаживайтесь, дорогая леди, – пробормотал он. – Позвольте, я прикажу, чтобы подали чай.
...