Федерико Гарсиа Лорка

***

Земля единственная. Земля.
Земля для скатерти окрыленной,
для затуманенный зрачков тумана,
для свежих ран и для влажных мыслей.
Земля для всего, что ее покидает.

Не разметенный по ветру пепел,
не губы мертвых в корнях деревьев.
Земля нагая в тоске по небу
и стаи китов за ее спиною.

Земля беспечальна, она плывет бестревожно,
я вижу ее в ребенке и в тех, кто уходит под арки.
Живи, земля моей крови!
Как папоротник, ты пляшешь
и чертишь, пуская по ветру, профили фараонов.
___________________________________

ВОСТОЧНАЯ ПЕСНЯ

Кристаллизованным небом
вызрело тело граната.
(Зерна — янтарные звезды,
пленки — подобья заката.)
Небо его иссушилось,
в лапище времени лежа,
кажется старческой грудью
в желтом пергаменте кожи.
И стал черенком лампадки
сосок, чтоб светить прохожим.

Плод этот — крошечный пчельник,
кровью наполнены соты.
Женские губы, как пчелки,
строят всегда их с охотой.
Не потому ли так весел
смех его тысячеротый.

Спелый гранат — это сердце,
что над посевом стучится,
и, зная, как оно гордо,
не поклюет его птица.
Как человечье, снаружи
оно кожурою жестко.
Но только пронзи — и брызнет
весенней зари полоска.
Гранат — сокровище гнома,
того, что вел разговоры
с девочкой Розой, блуждавшей
в чаще дремучего бора.
Того, что в яркой одежке
и с бородой серебристой.
До сей поры еше прячут
это сокровище листья.
Сколько рубинов и перлов
в кубке янтарном таится!

В колосе — хлеб наш. В нем слава
жизни и смерти Христовой.

Символ терпенья в маслине
и постоянства людского.

Яблоко — завязь соблазна,
плод, пробудивший земное,
капелька времени она,
связанная с сатаною.

Плачет цветок оскверненный
в сочном ядре апельсина;
пламенным золотом стал он,
белый в былом и невинный.

Распутством пьяного лета
рожден виноград мясистый,
но церковь благословеньем
хмельной его сок очистит.

Каштаны — очаг вечерний,
поленьев треск, запах дыма
и память о чем-то давнем,
как кроткие пилигримы.

Желуди — детская сказка,
что в сердце навеки хранима.
Айва золотится кожей,
как чистота и здоровье.

Гранат же — небесный кубок,
полный священною кровью.
То кровь земли, чье тело
ручей иглой своей ранил.
То кровь голубого ветра,
ободранного горами.
Кровь моря под острым килем,
реки — под напором весел.
Гранат — предыстория крови,
той, что в себе мы носим.
Замысел крови, вмещенной
в шар, терпковатый и крепкий.
Наш череп и наше сердце
напоминает он лепкой.

O спелый гранат, горящий
среди зеленой прохлады,
плоть от Венериной плоти,
смех многошумного сада.
Для мотыльков ты солнце,
застрявшее в предвечерье,
в червей же вселяешь ужас —
обжечься боятся черви.

Ты лоно плодов грядущих,
ты светоч жизни, планета
в небе ручья, цветущем
красками позднего лета,
вместилище неутолимой
страсти земного света.
___________________________________

В том городе, что вытесали воды

В том городе, что вытесали воды
у хвойных гор, тебе не до разлуки?
Повсюду сны, ступени, акведуки
и траур стен в ожогах непогоды?

Все не смывает лунные разводы
хрустальный щебет х_у_карской излуки?
И лишь терновник ловит твои руки,
ревниво пряча свергнутые своды?

Не вспоминалась тень моя дорогам
в затихший мир, который, как изгоя,
томит змею, крадущуюся логом?

И не расцвел ли в воздухе нагорья
тебе из сердца посланный залогом
бессмертник моей радости и горя?
___________________________________

Балкон

Коль умру,
Оставь балкон открытым.

Ребёнок ест там апельсины.
(С балкона вижу я его).

Косарь пшеницу косит.
(С балкона слышу я его)

Коль умру,
Оставь балкон открытым!

P.S. Гарсия Лорка в своё время написал: «Повсюду смерть означает конец жизни. Приходит смерть, и люди завешивают окна. В Испании не так. Многие испанцы человека при смерти выносят наружу на свет. В Испании умирающий человек скорее жив, чем мёртв»…

Garcia Lorca
El Balcon

Si muero
Dejad el balcon abierto

El nino come naranjas
(Desde mi balcon lo veo)
El segador siega el trigo
(Desde mi balcon lo siento)

Si muero
Dejad el balcon abierto

( в переводе Валентина Савина)

Мадригал городу Сантьяго

Дождик идет в Сантьяго,
сердце любовью полн_о_.
Белой камелией в небе
светится солнца пятно.

Дождик идет в Сантьяго:
ночи такие темны.
Трав серебро и грезы
лик закрывают луны.

Видишь, на камни улиц
падает тонкий хрусталь.
Видишь, как шлет тебе море
с ветром и мглу и печаль.

Шлет их тебе твое море,
солнцем Сантьяго забыт;
только с утра в моем сердце
капля дождя звенит.
___________________________________

НОКТЮРН МЕРТВОГО РЕБЕНКА

Пускай нас в молчанье проводит тоска
туда, где ребенка уносит река.

Воздушной дорогой помчимся скорей,
покуда река не достигла морей!

Здесь билось и плакало сердце живое
и пахла трава и сосновая хвоя.

Здесь лунные пряди дождями излизлись
и гору одели в сиреневый ирис.

Качаясь под ветром, у горького рта
камелией мрака цвела чернота.

Покиньте поля и спешите за мной
туда, где ребенка уносит волной!

Покиньте долины и склоны нагорий,
глядите, река устремляется в море!

Туда, где туманы встают перед нами,
где ходят валы упряжными волами.

Как гулко деревья среди тишины
ударили в бубен зеленой луны!

Помедлим над телом печальной гурьбой,
пока на него не нахлынул прибой!
___________________________________

НЕМОЙ МАЛЬЧИК

Мальчик искал свой голос,
спрятанный принцем-кузнечиком.
Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках.

- Сделал бы я из голоса
колечко необычайное,
мог бы я в это колечко
спрятать свое молчание.

Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках,
а голос звенел вдалеке,
одевшись зелёным кузнечиком.

(пер. Марка Самаева)

СЕРЕНАДА

При луне у речной долины
полночь влагу в себя вбирает,
и на лунной груди Лолиты
от любви цветы умирают.

От любви цветы умирают.

Ночь нагая поет в долине
на мостах, летящих над мартом.
Осыпает себя Лолита
и волнами, и нежным нардом.

От любви цветы умирают.

Эта ночь серебра и аниса
сверкает на крышах голых.
Серебро зеркал и водопадов,
анис твоих бедер белых.

От любви цветы умирают.
___________________________________

МОРЕ

Море, ты — Люцифер
лазоревых высот,
за желанье стать светом
свергнутый небосвод.

На вечное движенье
бедный раб осужден,
а когда-то, о море,
стыл спокойно твой сон.

Но от горьких уныний
тебя любовь спасла,
ты жизнь дало богине,
и глубь твоя поныне
девственна и светла.

Страстны твои печали,
море сладостных всхлипов,
но ты полно не звезд,
а цветущих полипов.

Боль твою перенес
сатана-великан,
по тебе шел Христос,
утешал тебя Пан.

Свет Венеры для нас
гармония вселенной.
Молчи, Екклезиаст!
Венера — сокровенный
свет души…

…Человек —
падший ангел. Прощай,
о земля: ты — навек
потерянный рай!
___________________________________

ПЕСНЯ СУХОГО АПЕЛЬСИННОГО ДЕРЕВА

Отруби поскорей
тень мою, дровосек,
чтоб своей наготы
мне не видеть вовек!

Я томлюсь меж зеркал:
день мне облик удвоил,
ночь меня повторяет
в небе каждой звездою.

О, не видеть себя!
И тогда мне приснится:
муравьи и пушинки -
мои листья и птицы.

Отруби поскорей
тень мою, дровосек,
чтоб своей наготы
мне не видеть вовек!

( пер. Валентина Парнаха)

НЕВЕРНАЯ

Лидии Кабрере
и ее негритяночке

Я думал, она холостая,
когда на берег со мною
она пошла, – а выходит,
что был я с мужней женою.

Та ночь была ночь Сант-Яго,
и это не я затеял.
Едва фонари погасли –
сверчки полыхнули в темень.

Ее дремавшие груди
на выходе из селенья
прянули мне в ладони
гроздями свежей сирени.

Ее крахмальные юбки
меня в тиши оглушали, –
словно бы десять лезвий
скользили по шелковой шали.

Стряхнув серебро, деревья
взмывали в небо, как свечи,
и лаял в тысячу глоток
глухой горизонт в заречье.

Продравшись сквозь ежевику,
сквозь камыши и крушину,
я выемку сделал – и принял
распавшихся кос лавину.

Я галстук снял, а она –
юбки свои и браслеты,
я снял ремень с кобурой,
она – четыре корсета.

Ни раковины, ни нарды
с ее не сравнятся кожей,
так и луна не мерцает
на окнах ночью погожей.

Бедра ее ускользали,
как спугнутые форели, –
то источали мерцанье,
то мертвенно цепенели.

По лучшей в мире дороге
скакал я из ночи в утро
без шпор и удил на крепкой
кобылке из перламутра.

Рассказывать я не стану,
о чем мне она шептала.
По мне, такое мужчинам
выбалтывать не пристало.

Ее от реки увел я
всю в поцелуях и в иле.
Под свежим утренним ветром
кувшинки шпаги скрестили.

Я вел себя, как мужчина
из цыганского рода, –
и подарил ей шкатулку,
атласную, цвета меда.

Но только в нее влюбляться
тогда у реки не стал я, –
зачем говорить ей было –
замужней – что холостая...

(пер. Павла Грушко)

ПЕСНЯ О МАЛЬЧИКЕ-РАССЫЛЬНОМ

Где шумит Буэнос-Айрес
над большой рекой Ла-Платой,
влажным ртом в волынку дует
ветер северный крылатый.
Бедный наш Рамон Сисмунди
в толкотне и шумной давке
по проспекту Эсмеральда
весь в пыли идет из лавки.
Вдоль по улицам веселым
галисийцы бродят с грустью,
вспоминая дальний берег
и реки нездешней устье.
Бедный наш Рамон Сисмунди
муиньейру слышит в плеске,
семь быков печально-лунных
ловит память в перелеске.
Он вдоль берега проходит,
где, безмолвием объяты,
бьются ивы, бьются кони
о стекло реки Ла-Платы.
Он не слышит, как волынка
плачет жалобно и странно,
и крылатых губ не видит
музыканта-великана.
Бедный наш Рамон Сисмунди!
Перед ним река Ла-Плата
да стена вечерней пыли,
уплывающей куда-то.
___________________________________

ДЕБЮССИ

Тень моя скользит в реке,
молчаливая, сырая.

Из нее лягушки звезды,
как из сети, выбирают.

Тень мне дарит отражений
неподвижные предметы.

Как комар, идет - огромный,
фиолетового цвета.

Тростниковый свет сверчки
позолотой покрывают,

и, рекою отраженный,
он в груди моей всплывает.

( пер. Марка Самаева)

РАЗМАХ

Море поёт синевой.
(Где уж
воде ключевой!)
Небом поёт высота.
(Звёздочка -
как сирота.)
Бог по-иному певуч.
( Бедное море!
Бедный мой ключ!)

( Перевод А. Гелескула)
___________________________________

Прерванный концерт


Гармония ночи глубокой
разрушена грубо
луной ледяной и сонной,
взошедшей угрюмо.

О жабах — ночей муэдзинах —
ни слуху ни духу.
Ручей, в камыши облачённый,
ворчит что-то глухо.

В таверне молчат музыканты.
Не слышно ни звука.
Играет звезда под сурдинку
над зеленью луга.

Уселся рассерженный ветер
горе на уступы,
и Пифагор, здешний тополь,
столетнюю руку
занёс над виновной луною,
чтоб дать оплеуху.

Перевод Бориса Слуцкого
___________________________________