Анна Лукас:
Когда женщина ощущает, что любима, она чувствует, что прекрасна, когда она чувствует себя прекрасной, она начнёт ощущать себя защищённой, и следом она начнёт доверять, а когда у неё появится доверие, она подождёт ещё, чтобы убедиться наверняка. И вот когда она увидит, что твоей любви можно верить, тогда-то и начнётся Волшебство.
Клаус Джоул "Посланник"
Liniya:
"Он получил самый драгоценный урок из всех: величайшие наслаждения не те, что получаешь без усилий в надушенных залах королевского дворца, а те, что добыты частным усилием". (Э.Т.Марш).
Леди-З:
Утpo было тихое, город, окутанный тьмой, мирно нежился в постели. Пришло лето, и ветер был летний — тёплое дыxание мира, неспешное и ленивое. Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета.
Рэй Брэдбери "Вино из одуванчиков"
валюша:
Любовь всегда терпелива и добра. Она никогда не ревнует. Любовь не бывает хвастливой и тщеславной, грубой и эгоистичной, она не обижается и не обижает.
«Спеши любить» Николас Спаркс
Анна Лукас:
У сердца, когда оно любит, есть свой ум… Оно знает, чего хочет, и знает наперёд, что будет.
Иван Гончаров "Обломов"
Liniya:
"Общественное мнение - не самая лучшая вещь,и все это трудно вынести,особенно в одиночку,мужчины всегда выходят сухими из воды, в то время как женщину забрасывают камнями"(Кристин Монсон - Блистательный обольститель).
Peony Rose:
"Шериф опять повернулся к преступнику и снова заговорил тем не похожим ни на какой другой тоном, который можно назвать голосом правосудия:
- Хардкванон! Когда эта фляга с вашим именем была нами, шерифом, предъявлена вам в первый раз, вы сразу же добровольно признали ее своею; затем, по прочтении вам пергамента, находившегося в ней, вы не пожелали ничего прибавить к своим предшествующим показаниям и отказались отвечать на какие бы то ни было вопросы, вероятно рассчитывая, что пропавший ребенок не найдется и что вы, таким образом, избегнете наказания. Вследствие этого я к вам применил "длительный допрос с наложением тяжестей", и вам вторично прочитали вышеупомянутый пергамент, содержащий в себе показания и признание ваших сообщников. Это не привело ни к чему. Сегодня, на четвертый день, - день, назначенный по закону для очной ставки, - очутившись лицом к лицу с тем, кто был брошен в Портленде двадцать девятого января тысяча шестьсот девяностого года, вы убедились в крушении всех своих греховных надежд и, нарушив молчание, признали в нем свою жертву...
Преступник открыл глаза, приподнял голову и необычно громким для умирающего голосом, в котором вместе с предсмертным хрипом звучало какое-то странное спокойствие, с зловещим выражением произнес несколько слов; при каждом слове ему приходилось подымать всей грудью кучу наваленных на него камней, могильной плитою пригнетавших его к земле.
- Я поклялся хранить тайну и действительно хранил ее до последней возможности. Темные люди - люди верные; честность существует и в аду. Сегодня молчание уже бесполезно. Пусть будет так. И потому я говорю. Ну, да. Это он. Таким его сделали мы вдвоем с королем: король - своим соизволением, я - своим искусством.
Взглянув на Гуинплена, он прибавил:
- Смейся же вечно.
И сам захохотал.
Этот смех, еще более страшный, чем первый, звучал как рыдание.
Смех прекратился, голова Хардкванона откинулась назад, веки опустились.
Шериф, предоставив преступнику возможность высказаться, заговорил снова:
- Все это подлежит внесению в протокол.
Он дал секретарю время записать слова Хардкванона и продолжал:
- Хардкванон, по закону, после очной ставки, приведшей к положительному результату, после третьего чтения показаний ваших сообщников, подтвержденных ныне вашим собственным откровенным признанием, после вашего вторичного свидетельства вы сейчас будете освобождены от оков, чтобы, с соизволения ее величества, быть повешенным, как плагиатор.
- Как плагиатор, - отозвался законовед, - то есть как продавец и скупщик детей. - Вестготский закон, книга седьмая, глава третья, параграф Usurpaverit [присвоил (лат.)]; и Салический закон, глава сорок первая, параграф второй; и закон фризов, глава двадцать первая - "De Plagio" [противозаконное присвоение (лат.)]. Александр Неккам говорит также: "Qui pueros vendis, plagiarius est tibi nomen" [тебе, продающему детей, имя - плагиатор (лат.)].
Шериф положил пергамент на стол, снял очки, снова взял букет и произнес:
- Суровый длительный допрос с пристрастием прекращается. Хардкванон, благодарите ее величество.
Судебный пристав сделал знак человеку в кожаной одежде.
Человек этот, подручный палача, "виселичный слуга", как он назывался в старинных хартиях, подошел к пытаемому, снял один за другим лежавшие на животе камни, убрал чугунную плиту, из-под которой показались расплющенные ее тяжестью бока несчастного, освободил кисти рук и лодыжки от колодок и цепей, приковывавших его к четырем столбам.
Преступник, избавленный от всякого груза и от оков, все еще лежал на полу с закрытыми глазами, раскинув руки и ноги, точно распятый, которого только что сняли с креста.
- Встаньте, Хардкванон! - сказал шериф.
Преступник не шевелился.
"Виселичный слуга" взял его за руку, подержал ее, потом опустил, - она безжизненно упала. Другая рука, которую он приподнял вслед за первой, упала точно так же. Подручный палача схватил сначала одну, затем другую ногу преступника; когда он отпустил их, они ударились пятками о пол. Пальцы обеих ног остались неподвижными, точно одеревенели. У лежащего плашмя на земле голые ступни всегда как-то странно торчат кверху.
Подошел врач, вынул из кармана маленькое стальное зеркальце и приложил его к раскрытому рту Хардкванона, затем пальцем приподнял ему веки. Они уже больше не опустились. Остекленевшие зрачки не дрогнули.
Врач выпрямился и сказал:
- Он мертв.
Затем прибавил:
- Он засмеялся, и это его убило.
- Это уже не имеет значения, - заметил шериф. - После того как он сознался, вопрос о его жизни или смерти - пустая формальность.
И, указав на Хардкванона букетом роз, он отдал распоряжение жезлоносцу:
- Труп убрать отсюда сегодня же ночью.
Жеэлоносец почтительно наклонил голову.
Шериф прибавил:
- Тюремное кладбище - напротив.
Жезлоносец опять наклонил голову.
Секретарь писал протокол.
Шериф, держа в левой руке букет, взял в правую руку свой белый жезл, стал прямо перед Гуинпленом, все еще сидевшим в кресле, отвесил ему глубокий поклон, потом с не меньшей торжественностью откинул назад голову и, глядя в упор на Гуинплена, сказал:
- Вам, здесь присутствующему, мы, кавалер Филипп Дензил Парсонс, шериф Серрейского графства, в сопровождении Обри Доминика, эсквайра, нашего клерка и секретаря, наших обычных помощников, получив надлежащим образом прямые и специальные на этот счет приказания ее величества, в силу данного нам поручения, со всеми вытекающими из него правами и обязанностями, сопряженными с нашей должностью, а также с разрешения лорд-канцлера Англии, на основании протоколов, актов, сведений, сообщенных адмиралтейством, после проверки документов и сличения подписей, по прочтении и выслушании показаний, после очной ставки, учинения всех требуемых законом процедур, приведших к благополучному и справедливому завершению дела, - мы удостоверяем и объявляем вам, чтобы вы могли вступить в обладание всем, принадлежащим вам по праву, что вы - Фермен Кленчарли, барон Кленчарли-Генкервилл, маркиз Корлеоне Сицилийский и пэр Англии. И да хранит господь ваше сиятельство.
И он поклонился.
Законовед, врач, судебный пристав, жезлоносец, секретарь - все присутствующие, за исключением палача, последовали его примеру и поклонились Гуинплену еще более почтительно, чуть не до самой земли.
- Что это такое? - крикнул Гуинплен. - Да разбудите же меня!
И, смертельно бледный, вскочил с кресла.
- Я и пришел для того, чтобы разбудить вас, - проговорил чей-то голос, который прозвучал здесь в первый раз.
Из-за каменного столба выступил человек. Так как никто не спускался в подземелье с той минуты, когда железная плита, поднявшись, открыла доступ в застенок полицейскому шествию, было ясно, что этот человек проник сюда и спрятался в тени еще до появления Гуинплена, что ему поручили наблюдать за всем происходившим и что в этом заключалась его обязанность. Это был тучный человек в придворном парике и дорожном плаще, скорее старый, чем молодой, державшийся весьма пристойно. Он поклонился Гуинплену почтительно, непринужденно; с изяществом хорошо вышколенного лакея, а на с неуклюжестью судейского чина.
- Да, - сказал он, - я пришел разбудить вас. Вот уже двадцать пять лет, как вы спите. Вы видите сон, и вам пора очнуться. Вы считаете себя Гуинпленом, тогда как вы - Кленчарли. Вы считаете себя простолюдином, между тем как вы - знатный дворянин. Вы считаете, что находитесь в последнем ряду, между тем как стоите в первом. Вы считаете себя скоморохом, в то время как вы - сенатор. Вы считаете себя бедняком, в действительности же вы - богач. Вы считаете себя ничтожным, между тем как вы принадлежите к сильным мира сего. Проснитесь, милорд!
Слабым голосом, в котором звучал неподдельный ужас, Гуинплен прошептал:
- Что значит все это?
- Это значит, милорд, - ответил толстяк, - что меня зовут Баркильфедро, что я - чиновник адмиралтейства; что эта выброшенная волнами фляга Хардкванона была найдена на берегу моря; что она была доставлена мне, ибо распечатывание таких сосудов входит в круг моих обязанностей; что я откупорил ее в присутствии двух присяжных, состоящих при отделе Джетсон, двух членов парламента, Вильяма Блетуайта, представителя города Бата, и Томаса Джервойса, представителя города Саутгемптона; что они описали и удостоверили содержимое фляги и вместе со мною скрепили протокол своими подписями; что о находке я доложил ее величеству; что, по повелению королевы, все требуемые законом формальности были выполнены с соблюдением тайны, необходимой в столь щекотливом деле, и что последняя из этих формальностей - очная ставка - только что имела место; это значит, что у вас миллион годового дохода, что вы - лорд Соединенного королевства Великобритании, законодатель и судья, верховный судья и верховный законодатель, облаченный в пурпур и горностай, что вы стоите на одной ступени с принцами и почти равны императору, что ваша голова увенчана пэрской короной и что вы женитесь на герцогине, дочери короля.
Потрясенный этим превращением, поразившим его подобно удару грома, Гуинплен лишился чувств"
Виктор Гюго "Человек, который смеется"
валюша:
Элли, спасибо большое за прекрасный отрывок. С трогательной нежностью вспоминаю этот роман, и сколько слёз было выплакано в конце.
Ах, если бы кто-нибудь придумал, как сохранить воспоминания, запереть их во флакон, как духи. Чтобы они никогда не выдохнулись, никогда не потускнели. А когда тебе захочется, вынешь пробку – и заново переживешь этот момент.
Nadin-ka:
Он был не из тех, для кого бессонная ночь — мученье, напротив, когда не спалось, он лежал и вволю предавался размышлениям: как работает гигантский часовой механизм вселенной? Кончается ли завод в этих исполинских часах или им предстоит отсчитывать еще долгие, долгие тысячелетия? Кто знает!
Рэй Брэдбери "Вино из одуванчиков"
Liniya:
"Постой,красотка,не спеши,позволь напиться мукой сладкой,ты нежных прелестей загадкой зажгла огонь моей души"(ромас-Е.Юрьева-Обрученные грозой)
Анна Лукас:
«Скупой человек может быть умным, может быть талантливым, но он не может быть обаятельным. Обаяние есть форма выражения щедрости. Щедрость есть наиболее полное выражение свободы. Обаятельный ум — это ум, в котором особенно ярко чувствуется свобода от глупости.»
Фазиль Искандер Книга: Стоянка человека
валюша:
– Все дело в выборе. Можно остаться в прошлом и отравить себе существование ненавистью к людям за то, что они сделали, или же простить их и больше о них не вспоминать.
– Но это так трудно!
– Нет, наоборот, это намного легче. Надо простить всего один-единственный раз. А ненависть нужно подпитывать постоянно, изо дня в день. Нужно все время помнить все плохое, что было сделано. Пришлось бы составить очень и очень длинный список, чтобы не забыть никого, кто заслуживает ненависти. У нас всегда есть выбор. Всегда!
«Свет в океане» М.Л. Стедман
Nadin-ka:
Вы не стоите на месте, вы в процессе развития. Неудач быть не может! Процесс идет. Работа делается. Если ее результат хорош — вы чему-то учитесь. Если плох — вы учитесь еще больше. Сделанная работа — это урок, который необходимо выучить. Пока ты не остановился, неудач быть не может.
Рэй Бредбери. Дзен в искусстве написания книг.
Анна Лукас:
Всегда быть правым, всегда идти напролом, ни в чем не сомневаясь, — именно с помощью этих качеств тупость управляет миром.
Уильям Теккерей. Ярмарка тщеславия
Liniya:
"Эти люди знали,что судьба сильнее человека и над ней не стоит смеяться. Каждый живёт,как может или как велит Бог"(Лора Бекитт - Прощения не ждут)
