Сказочные Вечеринки

Элис Покер:

Дом пастора

Комната скупо освещалась единственной свечой, стоящей на небольшом столике у изголовья кровати. Углы помещения уже заволокла темнота, зато лицо лежащего в постели мужчины было отчетливо видно. И лицо это сильно изменилось с момента их предыдущей встречи с Элис.
Сейчас пастор выглядел куда ярче своей сестры, но перемены эти не радовали: черты лица заострились, кожа приобрела землистый оттенок, на щеках горели два ярких лихорадочных пятна, волосы потемнели от влаги, под глазами залегли тени.
Мисс Бессон ушла угощать внезапных гостей чаем, а Элис присела на стул возле постели. Рядом со свечой стояла миска с подтаявшим льдом, с края которой свешивалась пропитавшаяся водой салфетка. Аккуратно отжав излишек влаги, Элис осторожно обтерла лицо болящего, стараясь не тревожить лежащую поверх одеяла руку. Крови видно не было, но сквозь ткань наброшенной на плечи сорочки просматривались контуры наложенной повязки.
Элис отчетливо вспомнились последние слова преподобного, произнесенные им перед самым появлением взбудораженного мистера Свейзи: «Сегодня я был счастлив». Вот так зачастую и бывает: человек счастлив, танцует, веселится на празднике, и ему кажется, что вся жизнь еще впереди, и счастье будет бесконечным, но один миг обрывает все. Одна пуля, одна стрела, один взрыв… Жизнь – удивительно хрупкая штука и потерять ее легче легкого. Им с Фрэнком ведь тоже казалось, что впереди много лет счастья, но все разрушил проклятый динамит.
Стараясь не поддаваться дурным мыслям, Элис негромко, но уверенно заговорила:
- Что же вы так, отец Анри? Сестру перепугали, она слезы льет, все глаза уже выплакала, боится вас потерять, переживает, ночей не спит. Или вам нравится, когда за вас переживают? Тогда тем более нужно приходить в себя и наслаждаться творящимся вокруг, а вы и сами никакого удовольствия не получаете от чужих страданий, и близких мучаете. Да и что за удовольствие, когда только слышишь, как все вокруг рыдают? Невозможно же понять, искренне вас оплакивают, или только притворяются. А вот как глаза откроете, да посмотрите вокруг, сразу и поймете, кто искренне слезы льет, а кто на публику играет. Это гораздо увлекательнее, я вам точно говорю! И вообще, вы мне кое-что задолжали! Не помните? А я вот помню и вам позабыть не дам. Буду взывать к вашей совести, пока окончательно вас не замучаю, и вы все же откроете глаза, хотя бы чтобы меня выгнать. А плакать не собираюсь, не дождетесь, тем более что это бессмысленно, вам под чужие рыдания прекрасно спится. Но не надейтесь легко от меня избавиться, я все равно стребую с вас обещанное. Как это не помните, что обещали? Вспоминайте. Вы, в конце концов, пастор, вам нельзя разбрасываться обещаниями, вы же образец для подражания всему городу. Сами подумайте, что здесь начнется, если все станут нарушать данное слово? И кто будет в этом виноват? Правильно – вы! Потому что не захотели вовремя открыть глаза и посмотреть на окружающих.
Элис и сама не смогла бы толком объяснить, почему выбрала именно такую манеру разговора, и тем более зачем стала приписывать пастору какое-то невыполненное обещание, но одно она знала точно: чем страннее звучит сказанное, тем быстрее начинаешь вслушиваться в чужие слова. Наверняка сестра и домочадцы уже пытались говорить с преподобным мягко и ласково, раз не смогли его дозваться, значит что-то нужно изменить. Правда, уверенности, что ее слова как-то помогут болящему прийти в себя, никакой не было, но хотя бы попытаться стоило.
Вновь обтерев преподобному лицо, Элис произнесла заговорщицким шепотом:
- Впрочем, я ведь тоже вам кое-что задолжала. Следует вернуть. Из уважения к вашему сану, так и быть, свой должок отдам первой. А если вы об этом не вспомните, опять же, будете виноваты только сами.
Склонившись над мужчиной, она осторожно поцеловала его в губы, почти сразу ощутив обжигающе-горячее лихорадочное дыхание.
- Или следовало сначала спросить разрешения? – чуть выгнув бровь, уточнила она, прервав поцелуй.

...

Преподобный Анри Бессон:

Дом пастора
 
Боль, нестерпимая, от которой хочется орать в голос, но голоса нет… Он только скрипит зубами. Сил нет ни на что…
Потом наступает блаженное упокоение, тело становится невесомым и взмывает под потолок…
Или это – душа?
А тело лежит распластанное на кровати. Рядом плачет Бэатрис, всхлипывает Одри..
Я умер? Да нет, не может быть! Я же все вижу и ощущаю…
Зову сестру, но с губ не срывается ни одного звука, она не слышит меня…
Как легко парить под потолком, вот оно – ни болезнь, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
Черный длинный коридор…
Я лечу по нему, лечу к яркому огромному потоку света…
Как мотылек на огонек свечи…
Но что это? Чей-то голос… Знакомый… называет по имени, тянет назад, твердит о каком-то невыполненном обещании, взывает к моей совести, требует открыть глаза…
Я не могу ему противиться…
Меня словно выталкивает от света обратно в темноту…
И снова боль. Тупая, ноющая, и жар…
Анри почувствовал прикосновение женской руки, прохладного полотна, стало ощутимо легче, он даже смог осознать, что это не Бэатрис, не Одри и даже не Моник. Но он знает эту ладонь, только никак не может понять – чья она. Он постарался поднять свою руку, чтобы удержать женскую, но не вышло. И вдруг ощутил прикосновение женских губ, они дарили свежесть и прохладу, то, чего ему так не хватало сейчас, а еще – жизнь. Да, в него словно снова вдохнули жизнь, как в сказке Перро про спящую красавицу. Он хотел продлить этот миг, но не смог. Зато получилось приоткрыть глаза.
Элис, она сидит у моей кровати! Разве такое возможно?
Нет, это жар, бред, у меня начались видения…
Анри так хотелось верить, что мисс Элис ему не привиделась, что он позвал ее по имени.
– Элис, мисс Элис, – еле слышно прошептал пастор. Когда видение не исчезло, он собрался с силами и попросил, – сделайте это еще раз. Пожалуйста, поцелуйте меня.

...

Элис Покер:

Дом пастора

Когда мужчина открыл глаза, его взгляд выглядел затуманенным, словно смотрел тот через пелену. Но произнесенные слова, хоть и звучали еле слышно, казались вполне осмысленными. Элис обрадовалась удаче, но все же решила чуть подразнить преподобного, чтобы тот не вздумал снова потерять сознание:
- Паломники святыням бьют поклоны, прикладываться надобности нет.
Впрочем, долго поддразнивать болящего она не стала и выполнила просьбу, нежно коснувшись его губ своими. Поцелуй продлился чуть дольше предыдущего, но все равно это было почти целомудренное касание. Вроде бы, на этот раз дыхание мужчины ощущалось менее обжигающим.
- Я очень рада, что вы пришли в себя, - Элис выпрямилась и нащупала в миске полурастаявшую льдинку. – Вы, между прочим, еще должны сдержать свое обещание. – Она осторожно провела краешком льдинки по губам преподобного, смачивая их талой водой. – Вы ведь мне обещали доказать, что я ошиблась на ваш счет, и что вы испытываете ко мне симпатию. Или я опять что-то перепутала? – глаза Элис озорно блеснули.
Ждать доказательств она не стала и еще раз поцеловала пастора. Она и так слишком долго растрачивала жизнь впустую, и сейчас, осознав в очередной раз, как мимолетно все вокруг, и как быстро можно лишиться того, что казалось незыблемым, не собиралась терять драгоценных мгновений.
На этот раз губы мужчины ощущались прохладными и мягкими, но дальше испытывать удачу Элис не стала. Она поднялась со стула:
- Пора пригласить сюда ваших домашних. Вас нужно напоить, проверить рану и все прочее. К тому же мисс Бессон очень за вас переживает, она будет рада увидеть, что вы пришли в себя.
Элис взяла со стола колокольчик и уверенно позвонила, а затем сделала пару шагов в сторону.
Когда дверь комнаты распахнулась, Элис уже стояла довольно далеко от постели, и лишь внимательно вглядывалась в лицо лежащего мужчины, словно пыталась взглядом удержать его от беспамятства.

...

Преподобный Анри Бессон:

Дом пастора
 
Сознание уплывает, но Анри старается не уходить за грань, теперь ему не нужен покой и темнота, он хочет жить, потому что жизнь заиграла новыми красками. Улыбка Элис, легкое прикосновение ее губ, пока безответное с его стороны – слишком слаб – но как же это оказывается прекрасно…
Он настолько еще пребывает в каком-то тумане, что даже «Отче наш» точно вспомнить не может, но строку из «Ромео и Джульетты», произнесенную Элис, не только помнит, но и мысленно продолжает «Однако губы нам даны на что-то?», а она снова наклоняется и касается его губ своими. И опять это лишь недолгое прикосновение, но оно заставляет сердце биться сильнее, унимает жар и проясняет разум.
Как, однако, причудливо устроена память человеческая. Шекспир в моем мозгу всплыл раньше, чем слова молитвы… При том, что диалог этот я учил в далекой юности для театральной постановки и с тех пор не освежал в памяти, молитвы же творю несколько раз на дню, но сейчас не смогу прочесть и «Живый в помощи», а слова Ромео – пожалуйста…
Мисс Элис слегка отстраняется и что-то говорит, ему не важен смысл слов, главное – она тут, рядом, она только что его снова поцеловала. И это не сон или морок болезни, это наяву. Анри пытается улыбнуться, но губы не слушаются.
Вот с губ моих весь грех теперь и снят.
Зато мои впервые им покрылись.
Тогда отдайте мне его назад.
Мой друг, где целоваться вы учились?
Возникают в голове строки…
А губ касается кусочек льда, который Анри слизывает кончиком языка, касаясь и пальцев Элис, или ему это только кажется, но ее слова

И озорной блеск глаз ему точно не пригрезились. Смысл сказанного он улавливает не сразу, но, когда понимает, что именно сказала Элис, силится что-то произнести в ответ – ему так много надо ей сказать!!! – но дыхание перехватывает, губы не слушаются, впрочем, наверное, слова сейчас и не нужны вовсе… Элис снова его целует. На этот раз чуть дольше, он пытается ответить… но, чертова слабость… пока он способен только принимать, ничего не даря в ответ. Теперь он просто обязан выжить и выздороветь, как можно скорее. Он должен выказать ей свою симпатию, и не только словами… Не столько словами… не словами…
Сознание снова пытается уплыть в спасительную темноту, но Анри старается его удержать, цепляясь за голос Элис и за ее взгляд.
Она что-то говорит о его домочадцах, которые волнуются, о Бэа.
Так это Бэатрис ее позвала? Милая маленькая Бэа, как же ей было страшно и неловко. Но как же я ей благодарен…
Элис отходит в сторону, но продолжает смотреть на него, и этот взгляд удерживает уплывающее сознание, он так нужен ему сейчас. Ее взгляд, прикосновение ее руки, касание губ… Только это и важно, и ничего более…
В комнату входят Моник и Бэатрис.
– Слава Богу, кризис миновал, – крестится Моник.
Бэа падает на колени у кровати Анри и, плача, целует его руки, потом оборачивается к мисс Элис.
– Благодарю вас, – произносит она сквозь слезы. – Теперь он будет жить. Я уверена.
Моник просит всех покинуть спальню пастора, чтобы перевязать ему рану, умыть и переодеть.
Бэатрис встает с колен, подходит к мисс Элис и тихо спрашивает:
– Могу я предложить вам чаю?

...

Кристофер Рассел:

На службу должен собраться весь город. По такому случаю в церкви даже установили дополнительные скамьи, чтобы вместить всех желающих.
Стоило признать, что явка на поминальную службу была добровольно-принудительной. Вдова мэра миссис Смит лично распорядилась, чтобы явились все, кто знал мэра и особенно не знал. Кристофер и так собирался отдать последнюю дань уважения главе города, но энтузиазм вдовы, мягко говоря, приводил его в недоумение. К поминальной службе готовились с таким размахом, будто это был грандиозный прием, где главной звездой был совсем не усопший.
Энск-сити городок маленький и всегда ходили слухи, что мэр не пропускает ни одной юбки. Однако, жена его Иоланта, считалась образцом морали и добродетели, даже председательствовала в церковном комитете. Но, создавалось впечатление, что не успело тело Скотта остыть, как его жена пустилась во все тяжкие, будто только этого и ждала.
Церковь постепенно заполнялась людьми и он отошел подальше от раскрытых дверей. Ладонь нащупала в кармане кителя маленький мячик, который они с Ребеккой выиграли в тире. Кристофер, мимо воли, слабо улыбнулся. Он ждал мисс Уайт. Ребекка не сообщила, придет ли на службу, но раз миссис Смит позвала даже Элис Покер и девочек из «Магнолии», как поведали ему по секрету, то надеялся, что и у Ребекки не окажется других дел.
Знакомые то и дело подходили и здоровались, приглашая его внутрь или спрашивали, не занять ли констеблю место, но он лишь качал головой. Войти в церковь под руку с Ребеккой означало многое. Таким образом, всем в Энск-сити станет понятно, что между ним и хозяйкой приюта не просто дружба или легкий флирт, а официальные ухаживания. Дать пищу для новых сплетен? Что же, он готов к этому.
- Оооо…констебль! – Рассел так задумался, что не заметил, как рядом объявилась миссис Смит и буквально бросилась ему на грудь – Скажите, вы были с ним в последние минуты? Вы все видели?
- Как и половина города, мэм – он попытался оторвать ее от себя - Вашего мужа убили на глазах у всех…соболезную горю.
Иоланта выпрямилась, потом достала батистовый платочек и внушительного лифа. Кристофер не особо разбирался в моде, но разве скорбеющей вдове на службу в церковь уместно надевать наряд который… так открыто демонстрирует, чем одарила ее природа?
- Так уж случилось. Я теперь женщина одинокая и богатая… – она всхлипнула еще раз и стала прятать платок там же, откуда его достала и он не знал, куда деть глаза - …и как приятно что…мы под защитой таких…мужественных полицейских.
Вдова принялась крутить пуговицу на его кителе.
- Может, вы зайдете ко мне как-нибудь вечерком…констебль Рассел? – Иоланта еще раз продемонстрировала роскошный бюст, делая очевидный намек для самых непонятливых.
- Защищать горожан – моя работа – Кристофер решил притвориться совсем непонятливым.
Она разочарованно вздохнула.
- Пойду, поищу мистера Бэйкера. Он сделал для Скотта такой красивый гроб, нужно лично выразить свои восторги. А мистера Свейзи вы видели? Надо осведомиться о его здоровье. А мисс Марго…ее дворецкий такой внушительный, а мне нужна помощь кое-что…передвинуть и …
Миссис Смит удалилась, покачивая бедрами, а Кристофер мысленно пожелал, чтобы Джереми избежал встречи, как и любой другой мужчина на ее пути. Ибо вдова, похоже, намеревалась сделать аналогичное предложение всем одиноким мужчинам Энска.

...

Патрик Свейзи:

Чем закончилась история с поисками мадам, я не знал: все это время Слоун не показывалась у меня. А я постоянно думал о ней. И уже начал побаиваться, что мои глубокие знания «Магнолии» и глупое желание оказать содействие в том, куда лезть не следовало, вышли мне боком.

И, даже погрузившись в обыденные дела магазина и хозяйства, я все равно не мог не думать о Слоун. Мне теперь не хватало наших общих вечеров… а было-то их все пара…
Хотелось говорить, хотелось делиться. Быть нужным и интересным. Впервые, пожалуй, я чувствовал дискомфорт от своего одиночества.

Например, как я хотел знать, как поживает большая собака, за которой ухаживает Слоун. Она прибилась к ней от прежних хозяев дома, где мисс Дэвис снимала комнатку в мансарде. Пес был старый и полюбил девушку всей своей собачьей душой. Тем более, что их связывало многое… Как минимум, они оба стали никому не нужными изгоями (как я выяснил позже).
И все же я и Слоун, мы оба не спешили делиться друг с другом чем-то более глубоким. Я охотно рассказывал о детстве, юности, о времени в поместье Бессонов, о том, как было непросто выживать и растить Кати. Слоун с удовольствием слушала мои (чаще все же веселые) рассказы о прошлом, тем более что многие из моих историй касались Анри и Бэатрис. Об общении с ними Слоун рассказывала мне в ответ без опаски и с радостью (Бессоны были ей очень близки, и не могло не удивлять, как переплелись наши судьбы, протянувшись от Виннипега до Энск-Сити). Однако, как только дело в разговоре касалось времени до или после ее жизни с Бессонами, девушка будто натыкалась на невидимую преграду и переводила тему. В общем, о детстве ее я ничего не знал (отец, мать – да, были, но что с ними стало?), как и не мог понять, почему она оказалась в нашем городе одна. Само собой, можно легко предположить, что так случилось не от хорошей жизни.
Впрочем, я тоже не спешил делиться с ней своими делами, тем, что переправляли из Ирландии отличный виски в форт, близлежащие магазинчики других городов и индейцам. О том, что однажды влюбился в девушку из высшего общества и горько пострадал от неравенства наших положений… так что, не только Слоун прятала свои скелеты.
Несмотря на эту недосказанность, благодаря тому, что за мной надо было ухаживать, мы невольно очень сблизились. И мой дом вдруг обрел хозяйку (пусть и приходящую), а мое бренное тело вкусные обеды и теплые вечера у камина, где мы собираюсь с Кати и Одри, когда Слоун не пела в салуне. Тогда мы пели вместе. И было очень хорошо. А потом Одри и Слоун шли домой, а мы с Кати убирали и ложились спать. И я был рад, что она больше не говорит об Оцеоле…

Жаль, что она не приходит…

Спустя еще пару дней я выглядел почти как человек и мог относительно прямо ходить, хотя ребра еще немного тянуло. Кати что-то упомянула про похороны мэра (и то верно: надо ж что-то делать… человек как никак), рассказала сколько народу ранено или погибло… да уж как раз тема для ушек и голов юных дев. С другой стороны, живя тут, по-другому никак: или ты, или тебя. Поэтому я с детства учил Кати держаться в седле и стрелять. Еще она неплохо метала ножи, даже лучше, чем я, тут у меня (как смеялись индейцы) не хватало мягкости и чувства полета.

В этот день мне пришло письмо из школы, о том, что они с удовольствием примут Кати и ждут через две недели до начала учебного года.
Я запереживал. Подумал, а надо ли оно мне? Расстаться с Кати? Отправить ее невесть куда? Пыл схлынул, сестра не упоминала ничего об индейце, и мне не хотелось отпускать ее.
А тут еще так сложилось, что в этот же день, как пришло письмо из школы, Кати отправилась в гости к Одри. И даже эта малая разлука в свете предстоящей большей, совершенно неоправданно снедала и тревожила меня. Чтобы отвлечься, я поковылял на кухню и занял себя попытками приготовить ужин.
Для себя. Но может быть она сегодня все же заглянет, узнать, как мое здоровье? Ведь в городе я пока не показывался, хотя уже твердо решил завтра пройтись до магазина и лично проверить, как идут дела.
Вечерело. Теплый закат бил в окно красным. Я опустил штору на открытое окно, скрываясь от алеющего солнца, но и лишая себя вечерней прохлады. Вот уже и тепло на исходе.
Пребывая в своих мыслях, я вдруг услышал робкий стук. Показалось? Я никого не ждал. Стук повторился, поэтому я тихонько побрел к двери, предварительно схватив кольт и сунув за пазуху: сестра не стала бы стучать, а гостей сегодня не предвиделось. Слоун и та вряд ли вела себя так робко.
Однако я ошибся.
На пороге стояла мисс Девис.
– Черт, Слоун, ты напугала меня, девочка. Я уж подумал, убитый индеец решил восстать и скребется в мою дверь, – пошутил, не сразу поняв, что девушка выглядит встревоженной и очень напряженной.
Слоун отчего-то смутилась, опустила глаза, сжала края платья.
– Извини, я не очень вежлив, проходи, пожалуйста, – я качнулся вперед, коснулся ее сжатых пальцев и неловко притянул к себе.
Она в ответ сначала как-то отчаянно прильнула ко мне, будто ища защиты, потом слегка отстранилась:
– Мне надо кое-что тебе сказать.
– Заходи, поговорим, не будем же мы стоять на пороге? – я улыбнулся, – сейчас готовлю чили кон карне и с удовольствием тебя угощу.
Не сдержавшись, я коснулся губами ее виска. Она чудесно пахла чем-то свежим и цветочным.
– Да, идем, – серьезно ответила Слоун и прошла в дом, чуть задев меня плечом и никак не ответив на мои скромные ласки.
Я хмыкнул, проводив ее удивленным взглядом, не представляя себе, что могло послужить причиной этой отчаянной резкости.
– Такое ощущение, что мне стоит начинать бояться, – весело прокомментировал ее серьезность я, внутри сжавшись от предчувствия чего-то нехорошего.
– Может быть и так.

...

Ребекка Уайт:

Приют – Церковь – Кладбище – Улицы
Ребекка не могла забыть последнюю встречу с мэром, как бы ни хотела. Ее больше не разъедала злость или обида на него (про покойных или хорошо, или никак), но слова, брошенные им в ее адрес по-прежнему громко звучали в голове. Она хотела бы избавиться от них, но ничего не получалось. Она не хотела идти на похороны, но личный визит вдовы мэра и ее настоятельная “просьба” проститься с человеком, который “столько сделал для Энск-сити и приюта в частности”, не оставили ей шанса остаться дома.
Детей было решено не вести в церковь. Многие из них пережили потерю родителей и похороны даже малознакомого человека могли вызвать воспоминания об утрате, новый виток боли и нежелательные последствия для незрелой детской психики. Выполнив утренние ритуалы и заранее срезав белые хризантемы в саду, чтобы не забыть взять, Ребекка спустилась в общую часть дома, чтобы застать там суетящуюся Элизабет.
– Доброе утро, мисс Уайт. Цветы будто знали, что им пора распуститься, – грустно произнесла она. – Завтрак уже готов. Сварить для вас кофе или дождетесь миссис Харрисон? Она обещалась быть пораньше.
– Спасибо, Элизабет. Кофе и завтрак – это то, что надо, – хозяйка приюта присела на краешек стула и протянула руку к еще теплой булочке на топленом молоке. Разрезала ее вдоль и помазала половинку абрикосовым джемом. Откусила, чтобы тут же замычать от удовольствия. – Это просто божественно. Ты превзошла саму себя.
Элизабет смущенно покраснела от похвалы работодательницы и подала кофе. Послышался звук открываемой двери.
– А вот и миссис Харрисон, – улыбнулась Ребекка и поприветствовала свою помощницу. – Доброе утро. Не желаете присоединиться? Элизабет испекла просто феноменальные булочки.
– С удовольствием. С учетом того, что вы идете на похороны, день сегодня будет непростым. Когда вас ждать? – миссис Харрисон приняла чашку из рук Элизабет и все втроем сели за стол, чтобы насладиться уютной атмосферой относительно спокойного утра. Относительно, потому что наверху уже начинается шебуршание просыпающихся детей.
– Не знаю. Хотелось бы закончить пораньше, но покинуть церковь до окончания службы я не смогу. К тому же затем похоронная процессия двинется на кладбище. Мне хотелось бы заглянуть на могилу мужа, убрать засохшие цветы. Вы справитесь, если меня не будет до вечера? – Мисс Уайт понимала, что может не спрашивать, потому что Элизабет и миссис Харрисон никогда ее не подводили.
– Конечно, не волнуйтесь, мисс Уайт, – похлопала ее по руке помощница. – Только не забудьте, что вам нужно собраться в дорогу. Вещи крошки Мел я соберу сама.
– У меня уже собран саквояж с необходимым, в том числе документами. У Мелиссы немного вещей, больше всего места занимает кукла мистера Рассела, – Ребекка улыбнулась, упомянув мужчину, по которому продолжала грезить днем и ночью. Особенно ночью. – С учетом краткосрочности поездки до границы нет необходимости брать чемоданы.
– Он будет сопровождать вас, верно? – уточнила Элизабет.
– Да. Уверена, что поездка пройдет спокойно. С мистером Расселом я чувствую себя в безопасности, – призналась мисс Уайт, убирая пустую чашку.
– Сложно не заметить, что рядом с ним вы расцетаете, – по-матерински тепло произнесла помощница.
– Как думаете, его намерения серьезные? – прикусив губу, озвучила свои страхи Ребекка. Она понимала, что меньше всего ей хочется проживать разбитые иллюзии.
– О, будьте уверены, – засмеялась миссис Харрисон. – Он смотрит на вас точно таким же взглядом, что и мой муж. А мы, между прочим, вместе более 30 лет.
Раздался топот детских ножек и в кухню заглянула Марта.
– Доброе утро. Почему вы нас не будите? – обеспокоенно спросила она. Мисс Уайт бросила взгляд на часы и заторопилась.
– Доброе, Марта. Мы немножко заболтались. Поднимайтесь, сейчас мы с миссис Хариссон к вам придем. А затем я буду собираться в церковь.
– Разве сегодня есть месса? – нахмурила брови девочка. Помнила, что их водили в приход только по воскресениям.
– Сегодня похороны мистера Смита. Я не могу не пойти, – пожала плечами мисс Уайт. – Поэтому обещай, что на правах старшей воспитанницы будешь помогать миссис Харрисон с малышами и проследишь, чтобы Генри с Джоном ничего не наворотили.
Марта, воодушевленная просьбой хозяйки приюта, побежала в спальню, а Элизабет принялась накрывать столы.
– Мистер Рассел – хороший человек, – сказала миссис Харрисон, чуть позднее провожая мисс Уайт. – Не сомневайтесь в нем. Конечно, он никогда не заменит вам погибшего мужа, но это и не требуется. Для него в вашем сердце и памяти есть отдельное местечко, куда вы всегда можете возвращаться. Но его наличие не должно мешать вам отвести другое для констебля. Чтобы жить настоящим и смотреть в будущее.
Ребекка вспоминала слова помощницы, когда вошла в церковь и увидела как к констеблю словно противная пиявка присосалась вдова мэра.

Мисс Уайт почувствовала как в ее груди вспыхнула злость. Она понимала, что не имеет права чувствовать ревность, но та жгла ее как крапива и заставляла сильно сжимать хризантемы в руках. Чтобы не испортить похороны человека, который пусть и совершал множество ошибок, умер насильственной смертью и только поэтому заслуживал уважительного отношения, хозяйка приюта, поприветствовав соседей, присела на свободное место.
– Ужасная трагедия, не правда ли, мисс Уайт, – вздохнула пожилая миссис Мерфи, промакивая уголки глаз кружевным платочком.
– Неисповедимы пути Господни, – кивнула хозяйка приюта, краем глаза наблюдая за констеблем и вдовой мэра.

Ребекке показалось, что констебль выдохнул с облегчением, когда лишился нежелательной компании. Он пробежался взглядом по рядам и, увидев ее, будто обрадовался и направился к ней. Присел рядом, тут же позволив хозяйке приюта чуть облокотиться на него, почувствовать в нем опору.

– Ты прекрасно выглядишь, Ребекка, – прошептал ей на ушко, отчего по коже мисс Уайт побежали мурашки.
– Мне жаль, что поводом для нашей встречи стал такой печальный повод, – опустила глаза она.
– А мне нет, – честно признался констебль. – Мистер Смит не был человеком, о котором будут вспоминать с теплотой. Даже его близкие люди, – кивнув на вдову, сказал мистер Рассел.
– Давай помолимся за его душу. Пусть она найдет упокоение, – прошептала Ребекка, видя, что действие началось.
Ей хотелось как можно скорее выйти из церкви на свежий воздух. Только присутстие и молчаливая поддержка констебля помогли хозяйке приюта отсидеть похороны и возложить букет.
– Ты пойдешь на кладбище? – спросила Ребекка, щурясь от яркого солнца на ступенях церкви.
– Я считаю, что уже сделал всё необходимое, но мне нужно убедиться в том, что с теми жителями города, которые пойдут, ничего не случится, – потер лоб констебль, который никогда не забывал о своем призвании.
– Что ж, я буду благодарна, если ты проводишь меня, Кристофер. Мне также хотелось бы заглянуть на могилу мужа, убрать засохшие цветы, – голос мисс Уайт прозвучал неуверенно, она боялась, что мистер Рассел откажется от совместной “прогулки”.
– Тогда идём, Ребекка. Сделаем то, что должны.
На кладбище пришли не все, примерно половина из тех, кто был в церкви. Гроб опустили в яму и засыпали землей. Произнесли прощальные слова. Когда все закончилось и народ стал расходиться, мисс Уайт потянула Кристофера к могиле мужа.
– Я надеюсь, что ты не будешь ревновать меня к прошлому, как я сегодня ревновала тебя к вдове мэра, – приведя могилу в порядок, твердо сказала хозяйка приюта. – Это перевернутая страница моей жизни, к которой иногда я буду возвращаться, но которая не помешает нам писать совместную историю, если ты захочешь.
– Я хочу, – кивнул мистер Рассел и пара вернулась в город, чтобы вновь пройти по его улицам без тяготы мыслей о потерях, конечности жизни и однажды неминуемой смерти. Насладиться ощущением тепла от руки в руке и окунуться в сладость поцелуя за углом одного из домов.

...

Элис Покер:

Дом пастора

- Благодарю вас, мисс Бессон, вы очень любезны, но не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством, - вежливо поблагодарила Элис.
Прежде чем выйти из комнаты, она еще раз взглянула на преподобного и тепло улыбнулась на прощание.
Уже в коридоре Элис вновь обратилась к девушке:
- Надеюсь, что Его Преподобие оправится от ранения в кратчайшие сроки. Если я вам понадоблюсь, лучше пришлите записку с Франсуа: «Магнолия» - не самое подходящее место для леди. Уже поздно, нам с Биззи и мистером Даффилдом пора возвращаться. Была рада знакомству!

Дом отдыха для джентльменов «Магнолия»
День похорон мэра

Элис не видела необходимости в своем присутствии на похоронах человека, которого искренне не уважала, но миссис Смит так настойчиво приглашала, что отказ выглядел бы грубо и даже оскорбительно. Подбрасывать индюшкам из церковного комитета лишний повод для неприязни в адрес «Магнолии» и ее распутной владелицы, не способной даже ради поминальной службы оторваться от немыслимого разврата, творящегося в стенах этого жуткого заведения, тоже желания не было. Впрочем, Элис прекрасно понимала, что повод индюшкам и не нужен. На всякий случай она попросила Джорджа приехать и сопроводить ее в церковь. Его внушительная фигура обладала на редкость успокаивающим воздействием как на подвыпивших мужчин, так и на злобно зыркающих вокруг старых сплетниц.
Наряд Элис подобрала весьма тщательно: черное шелковое платье с воротником-стойкой, черная шляпка с плотным крепом, укрывающим лицо до самого кончика носа, черный кружевной парасоль, черные перчатки и черный веер с изящной росписью. Неприкрытыми тканью остались лишь рот, подбородок и полоска кожи на шее выше края воротничка. Губы Элис аккуратно подкрасила неяркой розовато-коричневой помадой.
- Тебя сожгут на костре как ведьму, - усмехнулся Джордж, когда Элис вышла из спальни, где наводила красоту.
- В церкви наверняка будут констебли, они не допустят суда Линча, - парировала она. – К тому же у большинства присутствующих на службе женщин окажутся менее закрытые наряды, вот увидишь.
- Но ты ведь понимаешь, что главное: не сколько показать, а как?
- В моем возрасте уже стыдно не понимать таких вещей, милый, - улыбнулась Элис.
- Решила соблазнить бедолагу-пастора прям в церкви?
- Ты не забыл, что я с тобой туда иду? – Элис сделала ударение на словах «с тобой».
- Да я-то не забыл, просто жаль человека: только-только на ноги поднялся, и такой удар. Как бы в обморок не грохнулся, болезный.
- Знаешь, если мужчина при виде соперника падает в обморок – это повод задуматься.
- Ты жестокая женщина, зато самая красивая во всем Энске!
- Только в Энске? – притворно возмутилась Элис. – Значит, старею.

Церковь

До церкви дошли спокойно: Джордж пару раз раскланялся со знакомыми, поклонов Элис никто не ждал.
Сложив парасоль перед входом в храм, Элис, опираясь на руку Джорджа, прошла внутрь. Скамья около входа была еще пуста, и они, не проходя дальше, заняли места около стены.

...

Кристофер Рассел:

Кристофер постарался, чтобы вздох облегчения, который вырвался из его груди, в тот момент когда вдова Смит ускользнула в поисках иной жертвы, был не слишком заметным.
Колокола возвестили о скором начале службы, констебль огляделся в поисках мисс Уайт, но не заметив ее, решил зайти внутрь церкви, чтобы перекинуться парой слов с пастором, пока того не отвлекли насущные дела. Анри Бессон пошел на поправку, что не могло не радовать. После случившегося в каньоне, Рассел чувствовал, что между ним, Преподобным и Свейзи зародилась особая дружба.
Прихожане рассаживались на скамьи, пора было начинать. Кристофер обернулся и заметил на одной из них Ребекку. Улыбка озарила лицо констебля. Он решительно направился к ее скамье и сел рядом. Нетрудно было заметить перешептывания между почтенными кумушками Энск-сити, которые увидели это. Пожалуй, стоит дать им еще одну причину для обсуждения за чаем. Рассел сжал ладонь мисс Уайт, а потом на мгновение поднял и нежно прижался к ней губами. Конечно, этот жест произвел не такой фурор как появление в церкви Элис Покер под руку с молодым красавцем, но Преподобному даже пришлось призывать собравшихся к тишине, чтобы начать службу.
- О мертвых либо хорошо либо ничего – тихонько произнес Рассел, когда тело мэра предавали земле.
- Это уж точно – быстро произнесла Ребекка и отвернулась.
Кристофер нахмурился. Помимо сомнительных делишек в Штатах, которые никто не смог доказать, страсть Скотта Смита к женскому полу стала притчей во языцех. Ребекка Уайт была одинокой женщиной на Диком Западе, лакомым кусочком для таких вот проходимцев, пользующихся собственной властью.
Ладони констебля мимо воли сжались в кулаки. Хорошо, что на кладбище они пошли вместе. Теперь все горячие головы Энск-сити должны понимать, что если обидят мисс Уайт, то приобретут личного врага в лице констебля, а подобное чревато последствиям.
Кристофер проводил Ребекку и до могилы мужа. Спокойно стоял неподалеку, глядя на то, как она заменяет цветы и отбрасывает листья с каменной плиты.
– Я надеюсь, что ты не будешь ревновать меня к прошлому, как я сегодня ревновала тебя к вдове мэра. Это перевернутая страница моей жизни, к которой иногда я буду возвращаться, но которая не помешает нам писать совместную историю, если ты захочешь.
- У нас у обоих есть прошлое. И наши отношения никак его не перечеркивают.
- А ты навещаешь могилу жены и дочери?
- Я давно там не был…они похоронены далеко… - спешно ответил Рассел.
В первый год он бывал там практически каждый день. Если не засыпал где-то на улице или в баре, то падал прямо там, рядом на холодной земле. Но спустя время понял, что не сможет двигаться дальше, оставаясь, где вокруг одно горе. В глубине души он примирился с потерей жены, но Дебби…он никогда не сможет по-настоящему отпустить дочь…выбор был остаться навечно жить с ее призраком или уехать подальше.
- Я уверен, что все они сейчас в хорошем месте и желают нам только добра. Они нас любят, мы их любим…но это не должно мешать нам…полюбить кого-то еще.
Он внимательно посмотрел на Ребекку. С мрачными мыслями хотелось побыстрее расстаться и констебль предложил прогуляться по городу. Они шагали по главной улице, мисс Уайт сжимала его локоть своей ладонью, день обещал быть чудесным…
- Так что же Мелисса готова к поездке?
- Ждет с нетерпением, хотя и очень волнуется.
Рассел кивнул.
- Тогда я заеду за вами рано утром?
- Да, приемные родители захотели провести с ней день перед отъездом, чтобы мы были все вместе и девочка меньше боялась. А потом они уедут ранним поездом.
- Очень мило с их стороны.
- Надеюсь, это не нарушит твои рабочие планы, если мы задержимся там на день.
Эта отсрочка перед возвращением давала возможность ему самому заехать к вдове Уиншип, но Рассел так и не решил, стоит ли это сделать.
- Я в твоем полном распоряжении – Кристофер подмигнул – К тому же, Колтер со всем отлично справиться и без меня.
- Могу я спросить…слышала разговоры о расследовании…может, так случиться что…тебя переведут или…
- Не волнуйся, об этом, Ребекка…я не покину город, что бы ни случилось.
Рассел понимал ее опасения. Начинать отношения с человеком, который может в любой момент сорваться с места весьма опрометчиво. И тогда он решил поделиться тем, что несомненно, должно было вселить в нее уверенность.
- По правде говоря, я должен был уехать отсюда еще полтора года назад. Назначение в Энск-сити было временным. Моей задачей было подучить Кларка и передать дела другому констеблю.
- Почему же ты остался?
Они остановились и Кристофер, усмехнувшись, повернулся к ней.
- Я был очарован городом и его жителями, но …основной причиной стала красивая хозяйка приюта, на которую я обожал смотреть украдкой, ловить взгляд ее лучистых глаз, наблюдать за изящной походкой. Я почти каждый день искал повод, чтобы проехать мимо приюта, а иногда, признаю, делал это и без всякого повода…в надежде увидеть тебя в саду с детьми…или уловить твой силуэт в окне…
Кристофер огляделся и улучив момент, увлек Ребекку в ближайший проулок и там, без особого стеснения прижался к ее губам. Сохранять самообладание рядом с ней становиться все труднее. Да и как оно вообще возможно, когда Ребекка вот так обнимает его за плечи, пока его ладонь гладит ее затылок, и даже все равно, если их кто-то увидит. Единственная мысль в голове о том, что он хочет прикасаться к ней, быть с ней, и чтобы она прикасалась к нему в ответ, не таясь и не задумываясь о том, куда приведет их страсть.
Да, грядущее путешествие потребует от него всей возможной выдержки.

...

Мисс Бэатрис Бессон:

Дом пастора
 
Бэатрис проводила мисс Элис в комнату брата и, выходя, затворила дверь. Да, она понимала, что это не совсем в рамках приличий – оставить незамужнюю даму в спальне холостого мужчины только вдвоем с ним, да еще и за закрытыми дверями, но глубоко внутри было ощущение, что она все делает правильно: этим двоим надо побыть наедине, а Ален джентльмен, и честь дамы не будет никак задета.
Она же вместе с Моник отправилась поить чаем нежданных гостей. К чаю подали пирог и некое подобие холодного ужина – нарезали окорок, сыр, хлеб и масло, Моник принесла булочки с тмином и поставила на стол несколько вазочек с вареньем.
Разговор, впрочем, говорили, в основном Биззи и Моник, касался кулинарии, конкурса, на котором выиграл пирог, ни нападения индейцев, ни того, что за этим последовало, не обсуждали.
Единственный вопрос, который был задан Биззи – зачем преподобный рисковал жизнью, ведь он же пастор, а не военный.
– Мой брат прекрасно владеет оружием, а так же искусством перевоплощения, – ответила Бэа. – Как я слышала от Слоун, а она – от мистера Свейзи, их там было мало, и они блефовали, изображая целый отряд констеблей, и то, что отец Анри (она сделала над собой усилие, называя брата так) умеет стрелять с двух рук и говорить на разные голоса: он в юности участвовал в постановках кукольного театра – очень помогло всем.
Потом разговор снова вернулся к конкурсу на ярмарке, и Биззи рассказала, что на самом деле пирог пекла их кухарка, а вовсе не она.
– Отчего же она сама его не принесла? – удивилась Бэатрис.
– Она чернокожая, и не решилась идти на ярмарку, – ответила Биззи.
– Представляю, какая была бы истерика у кумушек. Всех этих мамаш высокородных местных семейств перекосило бы от гнева – мало того, что это пирог из «Магнолии», да ее и от темнокожей кухарки, – рассмеялась Моник, и все ее поддержали.
Как раз в этот момент зазвонил колокольчик, Бэатрис встрепенулась и бросилась в спальню пастора. Она упала на колени у его кровати и уткнулась головой в грудь брата и сначала даже не поняла, что происходит, а потом радостно вздохнула, почувствовав, как его рука гладит ее щеку, и, увидев, что он открыл глаза.
Моник заверила всех. Что кризис миновал, но больному нужен покой, а также следует его умыть и перевязать рану.
Бэатрис и мисс Элис вышли из комнаты. Бэа была так благодарна хозяйке «Магнолии», что готова была броситься к ней на шею и расцеловать, но постеснялась присутствующих и просто поблагодарила и предложила выпить чаю. Гости от чая отказались и поспешили откланяться. Мисс Элис остерегла Бэатрис от похода в ее заведение, предложив в случае необходимости прислать слугу. Бэа понимала правоту этой дамы. Но в который раз что-то внутри нее возмутилось этим правилам ханжеской морали, когда человека оценивают не по его поступкам, а по тому, какое положение в обществе он занимает. Вслух она ничего не сказала, только проводила гостей, еще раз поблагодарив мисс Элис.
 
На следующее утро пастору стало лучше, а к вечер он уже встал с постели. Моник просила его этого не делать, но в то же время очень хвалила сое снадобье, которое – и мертвого с постели поднимет.
– А наш отец Анри и не собирался умирать, – радостно рассуждала она, замешивая тесто. – Только вот ему бы еще денечек полежать, дались им эти похороны!
Бэатрис ничего не говорила вслух, но была уверена, что на выздоровление брата большое влияние оказал именно визит мисс Элис, а вовсе не снадобья Моник. «Так бывает, что человек находится на грани жизни и смерти, и у него нет сил бороться, но появляется что-то или кто-то, ради чего ему стоит жить, и силы появляются», – думала она. Интересно, что сделала или сказал мисс Элис?
Бэатрис очень хотелось это узнать, а еще больше – поделиться своими мыслями с кем-то, но Одри она посчитала еще маленькой для этого, а делиться со Слоун не решилась, все-таки это была не ее тайна. Спросить же самого Алена девушка постеснялась.
 
Церковь. День похорон мэра
 
И Бэатрис, и Моник считали, что Его преподобие еще очень слаб. Чтобы проводить поминальную службу, и что с этим прекрасно справится кто-то из старейшин общины, но миссис Смит была крайне настойчива, да и сам пастор говорил, что вполне сносно себя чувствует, чтобы сказать проповедь, поэтому в церковь они отправились все вместе.
Франсуа расстарался достать коляску, чтобы добраться до церкви, и глее-то раздобыл высокий стул, который поставил за кафедру, понимая, что стоять пастору будет не очень просто.
– Ох, отец Анри, и видок у вас, краше в гроб кладут, – качал головой старый слуга, помогая Его преподобию сесть в коляску, а потом выйти из нее у церкви.
Бэатрис взяла в кармашек платья пузырек с отваром, который делала Моник, чтобы дать брату, если тому станет нехорошо.
Когда они пришли в церковь, народу было еще мало – только на возвышении у алтаря стоял гроб, да на первой скамье вся в черном сидела вдова мэра.

...

Слоун Дэвис:

Я передала Бэатрис всё, что мне рассказал Патрик о хозяйке «Магнолии».
И, распрощавшись с подругой, отправилась в сторону дома. Предстояло еще много дел, которые я почти забросила, проводя много времени вместе с Патом.
Вечером мне предстояло петь, деньги начинали заканчиваться, и скоро будет нечем платить за жилье и еду. А чаевые обычно были достаточно хорошими, чтобы я чувствовала хоть какую-то уверенность.
Солнце уже клонилось к закату, когда я подошла к салуну. Вечер — самое горячее время, работяги возвращаются домой и хотят кто вкусно поесть, а кто просто выпить.
Быстро переодеться и подготовиться к выступлению много времени не заняло, и, выйдя на сцену, я оглядела столики. За все время я уже запомнила всех посетителей, они никогда не менялись.
Только за самым дальним столом сидел совершенно незнакомый человек, он выделялся из общей массы. На столе стоял хороший ужин, и пил он не виски, а вино.
Это уже привлекло мое внимание, а еще взгляд. Он был внимательным и острым, когда я случайно встретилась с ним глазами, у меня все внутри завязалось в узел.
Не знаю, кто он, но в город он приехал не просто так. В Энск-Сити нет ничего такого, ради чего люди едут сюда толпами.
Люди выкрикивали, что хотят послушать, а я пела то, что они просили.
Время пролетело незаметно, и мое выступление тоже подошло к концу, за всё время незнакомец даже не пошевелился и не притронулся к еде, стоящей перед ним на столе.
Мне не нравилась та внимательность, с какой он следил за мной.
Я выскользнула из салуна через заднюю дверь и всё время оборачивалась, проверяя, что за мной никто не следит.
Ночь была беспокойная, спала я плохо, и пес, чувствуя мое состояние, не отходил от кровати, а спал рядом, иногда просыпаясь и подсовывая голову под руку для ласки и напоминая, что я не одна, что он всегда рядом.
Заснула я только к утру, совершенно измотав себе нервы, так что, когда я встала, солнце уже висело высоко над горизонтом.
Раздвинув шторы, я опять увидела этого человека, он стоял на углу соседнего дома, неотрывно следя за моими окнами.
Что происходит? Кто это такой?

Приведя себя в порядок, я отправилась в магазин, надо было купить что-то из еды и всяких женских штучек.
Когда я вышла на улицу в сопровождении собаки, на углу уже никого не было. И, честно сказать, я вздохнула с облегчением.
- Мисс Слоун? - вздрогнув, я обернулась. Перед мной стоял тот мужчина. - Добрый день, меня зовут Брайс.
- Брайс... - Я ждала продолжения.
- Просто Брайс, - он усмехнулся, и я почувствовала, как мурашки поползли по рукам. - У меня приказ, мисс. Я должен вернуть вас домой.
Что? Приказ? Вернуть домой?
- Что за ерунду вы несете? - Пес рядом со мной утробно зарычал, этот Брайс ему не нравился настолько, что шерсть на загривке и вдоль позвоночника встала дыбом. - Какой еще приказ?
- От вашего жениха, мисс Слоун, он желает получить обратно то, что по праву принадлежит ему.
Жениху? По праву принадлежит ему?
- Извините, вы, наверное, ошиблись, у меня нет никакого жениха, - я уже собиралась уходить и начала разворачиваться, когда мистер Брайс схватил меня за руку, причиняя боль.
- О нет, куколка, я никогда не ошибаюсь, - его улыбка стала хищной. - Мне приказано вернуть в целости и сохранности, хотя про сохранность не было сказано ни слова.
Внутри у меня все похолодело. И, ударив Брайса по голени, я рванула к дому, молясь добежать до своей комнаты, собака все это время была рядом.
Взлетев по лестнице и заперев дверь, я подперла ее еще и комодом и по стеночке опустилась на пол, дрожа как осиновый лист.
По лестнице загрохотали тяжелые шаги.
- Я все равно доберусь до тебя, куколка, - Брайс несколько раз дернул дверь за ручку, и, слава всем богам, она не поддалась.
- Эй, мистер? Вам чем-то помочь? - Второй голос принадлежал моему соседу, но я тряслась как осиновый лист и крикнуть, что мне нужна помощь, не могла.
- Нет, я уже ухожу. Я сказал все, что хотел. - На прощание он дернул дверь еще раз.

Несколько дней я сидела в комнате, никуда не выходя и не зажигая свет.
Мне было страшно. Он несколько раз приходил к моей комнате и говорил, что он со мной сделает по дороге к жениху.
Я перестала спать, боялась, что он влезет ко мне через окно, боялась, что сможет отодвинуть комод, да я уже столько придумала в голове, что впору было сходить с ума.
Выглянув в окно через пару дней, я заметила, что мистера Брайса нет на его обычном месте, а это значит, что он или стоит в другом месте, или ушел.
Пат! Мне нужно к Патрику! Он обязательно что-нибудь придумает!
Втягивать в это Бэа с Анри я не хотела. Я даже не знала, жив ли пастор.
Я ничего не знала!!!
Меня опять начало трясти.
И я решилась выбираться из комнаты.
Отодвинув комод совсем немножко, я выглянула в коридор, там было пусто.
Мелкими перебежками я выбралась из дома, и так же оглядываясь каждый шаг, я добралась до окраины города.
Мне казалось, что я иду целую вечность, спасибо, мой верный спутник трусил рядом, и я держала руку на его голове, заставляя себя дышать.
Вот и дом Патрика. Я добралась!
Тихо постучав, я молилась, чтобы он оказался дома, а не ушел куда-нибудь.
Если его не будет, то меня уже ничего не спасет.
За дверью послышались тихие шаги, и дверь открылась.
– Черт, Слоун, ты напугала меня, девочка. Я уж подумал, убитый индеец решил восстать и скребется в мою дверь.
Мне стало стыдно, что я так вломилась к нему.
Осмотрев меня, Патрик сразу понял, что что-то не так, а после моих слов о том, что надо поговорить, и сам напрягся всем телом.
– Такое ощущение, что мне стоит начинать бояться, – он постарался весельем скрыть свое беспокойство.
– Может быть и так.
Я протиснулась мимо него на кухню и встала в углу, где чувствовала хоть какую-то защищенность, а перед мной легла собака, внимательно наблюдая за Патриком.
- Извини, - меня опять начало трясти, - но кроме тебя мне больше не к кому обратиться.
Я почувствовала, как по щекам потекли слезы.
- В наших разговорах я всегда избегала темы семьи, - я совершенно невоспитанно шмыгнула носом, - так вот, отец решил меня продать своему партнеру в жены, а я сбежала. Теперь за мной охотится какой-то человек, которому приказали меня вернуть. Как он сказал, в безопасности, но не в целости.
Сползая по стенке, я чувствовала, как ко мне подкрадывается истерика...

...

Преподобный Анри Бессон:

Дом пастора
 
Все ушли, даже Моник, намучившая Анри перевязками и прочим, и он задремал. Спал плохо, беспокойно, периодически было ощущение, что теряет сознание, на плаву держал ласковый взгляд Элис и вкус ее губ, отчего-то отдававший мятой и лимоном. Крепко уснул он только под утро, зато при пробуждении почувствовал себя значительно лучше, чем очень обрадовал своих домочадцев.
К завтраку Анри не встал, поднялся к обеду, куда вышел по домашнему – в брюках и рубашке.
– Вы бы полежали еще, Ваше преподобие, – укоризненно покачала головой Моник, – вчера еще чуть Богу душу не отдали, а сегодня, вон, к столу пришли и еще извиняетесь, что не при параде.
– Право, Моник, я неплохо себя чувствую, да и в таком виде не совсем прилично при дамах, – Анри съел несколько ложек бульона и откинулся на спинку стула, на лбу выступила испарина.
– Тоже мне, нашли дам, – рассмеялась Моник. – Я, да малышки. Вот вчера дама приходила, я вам скажу. Будь она хоть трижды хозяйка того заведения, но она благовоспитанная леди. И это не только внешний лоск, это у мисс Элис внутри.
– Я тоже считаю ее воспитанной молодой леди, – кивнул пастор, – но мы живем в обществе, у которого свои законы, посему будет лучше, если ее визит в наш дом не станет достоянием всего города, – он проглотил еще пару ложек супа и отодвинул тарелку. – На самом деле, мне кажется неправильным, что те дамы, пытавшиеся навязать мне своих дочерей в жены, и вряд ли слышавшие что-то о правилах приличия, считаются леди, а дама, которая ведет себя безупречно, нет. Жаль, я ничего не могу изменить – жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, – он вздохнул.
– Да, это вы верно заметили, – Моник как раз принесла на стол жаркое и слышала последние слова пастора. – Но вы, Ваше преподобие, мастерски от них отбивались.
– Привык за столько лет, – рассмеялся Анри, а перед его глазами всплыло опять лицо Элис и ее манящие губы. – Пойду, пожалуй, к себе, устал. – Он поднялся, опираясь на трость. – Спасибо, Моник. Завтра поминальная служба по мэру, прошу вас всех пойти со мной. Говорят, он был дурным человеком, но не нам его судить, Он его уже судит там.
 
Церковь. Поминальная служба
 
Одевшись с помощью Франсуа, Анри спустился к столу, выпил крепкого чаю с пирогом – кофе Моник пока запретила, а вот какой-то настойки в чай пастору накапала, для сил.
Чувствовал он себя вполне прилично, конечно, был еще слаб, да и рука болела, но в целом все было более-менее.
Выйдя из коляски, вошел в церковь, раскланиваясь с редкими пока прихожанами – семейство Бессон прибыло одним из первых – прошел вперед и сел на скамью рядом с миссис Смит. Пастор считал своим долгом сказать вдове мэра несколько слов в утешение, что, собственно, и сделал.
– Мы проведем службу, как обычно, – Анри осторожно дотронулся до руки дамы. – Споем псалмы, я скажу проповедь. Кто-то скажет несколько слов о почившем. К сожалению, мы не были знакомы толком, я же здесь человек новый, но наверняка найдется кто-то, кто тепло относился к мистеру Смиту…
В этот момент Анри позвали уточнить что-то по церемонии прощания, он извинился и отошел, благодаря Бога, потому что абсолютно не знал, что еще сказать даме, не успевшей предать земле мужа, но при этом смотрящей на него самого с явным интересом как на холостого мужчину. Этого мне только не хватало, – пастор решил держаться как можно дальше от вдовы и игнорировать поминки, сославшись на плохое самочувствие.
Увидев констебля Рассела рядом с миссис Уайт, которой тот выказывал явное расположение, Анри улыбнулся обоим и отошел к кафедре – пора было начинать. Но тут по церкви пронесся шум, шепот, смешки, и все это нарастало, как цунами. Преподобный посмотрел туда, куда были обращены все взгляды – на самой дальней скамье сидела молодая элегантная дама в черном платье и черной же шляпке с вуалью. Вуаль была довольно плотной и почти полностью закрывала лицо, поэтому сначала Анри ее не узнал, но потом взгляд его упал на губы дамы – их он не узнать не мог. Сердце пропустило удар, а потом забилось как бешеное, возникло желание немедленно поцеловать эти губы, которое Анри едва сдержал. Зачем она пришла? Это совершенно неразумно. Они же сейчас устроят ей обструкцию. Не в церкви, конечно, но на улице. Увидь я ее раньше, подошел бы поздороваться, теперь уже поздно… и тут его взгляд упал на мужчину рядом с Элис – высокий, крупный, он олицетворял силу и мужество, и явно готов и мог защитить мисс Элис. Интересно, кем он ей приходится? – подумал Анри. Он помнил, что говорил Патрик – сердце хозяйки «Магнолии» несвободно, но помнил он и ее поцелуи. Такая женщина, как она, не станет целовать мужчину, если любит другого. Она слишком честна и порядочна. Анри решил оставить выяснение этого вопроса на потом, а не гадать на кофейной гуще, просто попросил собравшихся вести себя пристойно из уважения в дому Господню, а хор – исполнить псалом из семнадцатой кафизмы.
Блажени непорочнии в путь, ходящия в законе Господни, – тут же запели хористы. Анри сидел за кафедрой и смотрел на дальнюю скамью, сожалея, что вуаль мисс Элис настолько плотная, что он не видит ее глаз.
По окончании псалма пастор сказал проповедь о том, что жизнь человеческая очень коротка, и смерть приходит за ним внезапно, и надо успеть сделать то, что считаешь важным:
– Мы приговорены иметь краткую жизнь, следует дорожить каждой секундой нашей жизни. Очень важно уметь правильно исчислять наши дни, чтобы не обсчитаться подобно людям, которые собираются долго жить, а ночью душа их отнимается у них (Лк.12.15-21). Мы должны жить, постоянно осознавая краткость и хрупкость жизни, считать свои дни, сравнивая с ними свои дела.
Никто из нас не знает, сколько он проживет, и потому никто не должен медлить творить добро. Мудрые сердцем знают это. Мы живем в погруженном во мрак мире, нас всех ждет смерть. А наша христианская жизнь – та «записка», которую читает мир. Иаков говорит в своем Послании: Иак.4.14, что наша жизнь «пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий». Пусть этот день с помощью Божьей благодати станет еще одной строкой нашего доброго свидетельства.
Потом он предложил всем желающим высказать добрые слова о покойном. Двое старейшин вышли на центр и сказали, какой мэр был хороший человек, и как много потерял Энск, утратив такого главу. Слова их звучали не особо искренне, как и слезы вдовы, но все сделали вид, что поверили.
Пастор прочел заупокойную молитву, все попрощались с покойным, и четверо крепких мужчин подняли гроб и понесли его к выходу.
Анри подошел к миссис Смит извиниться, что не в состоянии проводить ее мужа на кладбище из-за ранения, и поручил бросить за него ком земли одному из старейшин. Ехать на поминки пастор тоже отказался.
– Прошу меня простить, но я только вчера вечером впервые встал с постели, мне немного нехорошо, и надо бы домой. – Его преподобие не сильно лукавил, служба и в самом деле утомила его, и хотелось лечь. Он, правда, не оставил мысли засвидетельствовать свое почтение мисс Элис, но когда смог протолкаться к задней скамье, там уже никого не было. Не увидел он мисс Элис и ее спутника и на улице.
Понимая, что идти сейчас в «Магнолию» он просто не в состоянии, да и не желая дать пищу сплетницам, Анри сел в коляску и направился домой, намереваясь в самом ближайшем будущем навестить мисс Элис и объясниться.

...

Марго Хантер-Ремингтон:

Марго задумчиво размазывала кашу по тарелке, размышляя сварил ли Вилкинс ей отдельную порцию или щедрой рукой насыпал из той же кастрюли Фрэнку. Уж больно весело поросенок стучит миско. Ворвавшийся в дверь ледяной ветер разметал локоны, сделал Марго похожей на медузу Горгону. Коснувшись кожи головы снял остатки вечернего загула. Вместе с ветром появилась Уокэнда и оптимистично настроенный Брюсик.
Койот поведя ухом, оценил издаваемый тазиком Фрэнка грохот и рванул к товарищу. Доскакав до тазика заглянул в него и принюхался. В этот миг на морде Брюсика отразилась вся тоска мира.
Ряв?
Хрюк!
Наевшийся Фрэнк был щедр. Отодвинув зад от тазика, пригласил напарника слизать остатки каши. Во взгляде Брюсика к тоске прибавилось непонимание замешанное на недоумении.
Вилкинс достав миску щедро плюхнул в нее овсянки.
- Злаки, - сказал дворецкий ставя завтрак перед койотом, - не криви морду. Это полезно для пищеварения.
Хрюк.
Подтвердил Фрэнк с пищеварением которого все было в полном порядке. Марго поморщилась вспомнив пробуждение. Брюсик вздохнул и вперил тоскливый взгляд в лежащий на столе окорок. Вилкинс покачал головой. Брюсик вздохнул громче и надрывнее. Фрэнк решил поддержать товарища и тоже вперился в Вилкинса глазками бусинками. Чтобы выдержать такое нужно иметь каменное сердце, а сердце Вилкинса было обычным.
- Хорошо, - сказал дворецкий нарезая окорок на мелкие кусочки и кидая их в кашу Брюсика.
Койот собрался слизнуть их но Вилкинс был проворнее и быстро все перемешал. Брюсик не ожидавший такого коварства досадливо клацнул зубами.
- Злаки полезны, - назидательно повторил Вилкинс и добавил, - если будешь воротить нос больше ничего не получишь, - с этими словами он вытащил из под крышки огурец и протянул Фрэнку.
Фрэнк благоговейно принял подношение и, притопывая копытами от удовольствия, захрустел. Брюсик взвесив за: Вилкинс не жадный, окорок вкусный, против: каша гадкая, но в ней же окорок, вздохнул и чавкнул кашей. Еще раз чавкнул. И увлекаясь загремел миской.
_ Чай? Кофе? - пододвинула чашку к Уокэнде которая наблюдала за воспитательным процессом,- Вилкинс умеет быть убедительным. У него даже каша получается вкусной.
- У меня с собой, - Уокэнда вытащив фляжку, встряхнула. Раздалось нежное «бульк».
Марго отодвинула тарелку с размазанной по ней кашей.
- Дамы, не увлекайтесь, - Вилкинс надев кепку направился к двери, - сегодня проводы мэра. Надо присутствовать.
- Кому надо?, - пожала плечами Марго.
- Всем надо, - Вилкинс улыбнулся, - не каждый день уважаемого человека провожают. Главное чтобы вдова его пребывая в горе не забыла о приличиях. Помогу Джереми и вернусь чтобы пойти на похороны.
Дверь за Вилкинсом закрылась. Фрэнк не выказав желания поскакать домой развалился пузом кверху. Из этого положения он поглядывал на кастрюлю из которой Вилкинс вытащил огурец. Брюсик, поправив пищеварение, проводил Вилкинса взглядом.
- Уокэнда, - Марго сделала глоток из чашки в которую щедро плеснули из фляги, - ты же умеешь с растениями договариваться. Надо помочь огурцам вырасти побыстрее. А то у Фрэнка пищеварение.
Хряк вздохнул. Раздался звук выпускаемого из резинового мяча воздуха. Брюсик вздрогнул. Фрэнк не смутился. Уокэнда широко распахнула глаза и перестала дышать.
- Бежим, - Марго схватив чашку и мешок с семенами первой выскочила за дверь.
Вернувшийся Вилкинс привел мистера Бэйкера. Фрэнк встретил Джереми заискивающим взглядом глаз бусинок и кручением завернутого штопором хвостика. После обязательных приветствий выдвинулись в сторону церкви.
- Вот зачем, - вздыхала Марго раздраженно поправляя шляпку, - наше отсутствие никто бы не заметил.
- Мисс, - Вилкинс улыбнулся, - уверяю, наше отсутствие будет заметно.
- Это все из-за тебя, - Марго обличающе ткнула в Вилкинса пальцем, - дамский угодник. Если не появишься половина женского населения будет алкать взглядами в поисках. А мне сиди, слушай заунывную речь.
- Не все так плохо, - Вилкинс улыбнулся.
- Угу, - наморщив нос мрачно согласилась Марго.
Трусивший рядом с дворецким Брюсик не сводил с кармана пиджака влюбленного взгляда. Трусивший с другой стороны Фрэнк занимался тем же.
- Понятно, - протянула Марго, - провиантом запаслись.
Мистер Бэйкер не сбиваясь с шага стукнул по карману. Раздался бульк. Марго поняла- скучно не будет. Фрэнк и Брюсик получив огурец и бутерброд остались возле церкви.
Церковь. Помер мэр ну и ...ладно.
Компания проследовала внутрь. Церковь смогла вместить все население города. Марго окинув взглядом собравшихся не заметила особой печали на лицах. Видно- мэра не любили, но приличия необходимо соблюсти.
Служба началась. Служба закончилась. Марго не вдавалась в подробности скорбного служения. Придав лицу соответствующее случаю выражение она размышляя о кактусах. Оказывается то что девушка всегда считала бесполезным и болезненным растением, при правильном приготовлении имело весьма забористый вкус. Уокэнда обещала показать какие виды лучше заготавливать.

...

Патрик Свейзи:

Я зашел следом за Слоун на кухню. Она почему-то отошла в угол, как маленький загнанный зверек.
Так. Если я хоть на секунду решил, что мисс Дэвис просветили на счет меня очередные кумушки, любящие якобы предостеречь молодых особ от связи с порочными джентльменами, а на самом деле – банально сующие нос не в свои дела и собирающие сплетни, и та возревновала или разозлилась на описанную любвеобильность мистера Свейзи, то я точно ошибся.
Никакие слухи о похождениях в борделе не могли вызвать такого ужаса, что застыл в глазах Слоун. Я понимал, что ее нельзя трогать и ждал, когда она начнет говорить, совершенно не представляя в чем дело.
Слоун постояла еще несколько секунд, собираясь с мыслями или с духом.
Потом, еще больше сжавшись, она заговорила на одном дыхании о том, как жила все эти годы рядом с безвольной матерью, не интересующейся ее жизнью и закрывшей глаза на желание отца продать родную дочь. Что по сути у маленькой Слоун, как и у взрослой не было семьи и надежного плеча, на которое можно было опереться.
Слезы текли по лицу Слоун и капали то на ее стиснутые кулаки, то на ворот платья, то на пол. Мое сердце разрывалось на части, но девушка должна была выговориться. Это уже была исповедь ради того, чтобы переложить это бремя еще на чьи-то плечи. Услышать добрые слова, получить поддержку и простое: «Я бы сделал также».

На последнем слове ее уже била крупная дрожь. Слоун сползла вниз по стене и заплакала навзрыд. Секунду я просто остолбенело взирал на нее, пытаясь уложить в голове сказанное и последние слова. Так вот какие скелеты сидят в шкафу мисс Девис. Понятно, почему она сбежала, понятно, почему переводила тему, когда разговор касался родителей.
Бедная, маленькая, смелая девочка.
Я кинулся к ней, сев на пол, обнял, уложив ее голову на свое плечо.
– Шшшш… моя дорогая, не бойся, я не дам тебя в обиду, обещаю. Не плачь, милая, прошу тебя. Ну? Разве стоит этот урод твоих слез?
Я гладил ее волосы, шептал какие-то глупости, расписывал, как уничтожу подонка женишка, продажного папашу, эту тварь, что явился к ней и угрожал… Я баюкал ее, как дитя. Целовал щеки, волосы, прижимал, пытаясь хоть так, хоть на эти минуты подарить ей уверенность и передать сил.
Пес подошел и лег у ног Слоун. Верный друг. Я потрепал и его по уху.
Мои бродяжки. Очень дорогие бродяжки.
Понемногу Слоун успокоилась и попыталась более внятно описать, что было.
Оказывается, именно появление соглядатая не давало ей прийти ко мне.
Господи, что же за сволочью надо быть, чтобы так измываться над совсем еще девочкой? Какой сволочью должен быть ее отец?
И все же. Все же пока я шептал ей ласковые слова, успокаивал, строя из себя рыцаря в блестящих доспехах, про себя думал, как разрешить эту ситуацию.
Как бы я не хорохорился – закон станет на сторону жениха и родителя.
Прятать Слоун вечно не получится.
Да и слухи поползут быстрее ветра, репутация девушки будет погублена.
Увезти ее? Но куда?
Остается либо пристрелить женишка, а с ним и остальных подручных (понять бы еще, сколько кого, и что из себя представляет этот избранник?).

Все эти мысли роились в моей голове, перескакивая одна на другую, и стараясь вырисовать хотя бы краткосрочный план.
Пока все не сложилось в очевидную картинку.

...

Анабель Мерфи:

- Значит, ты тот, кто назначает встречи?
- Значит, ты тот, кто на них не приходит?
с. вестерн «Однажды на Диком Западе»


Вопрос, на который Анабель Мерфи отвечать не хочет. Ответ слишком очевидный, чтобы оглушающе звучать среди четырех стен приземистой сторожки шамана, но нельзя, неправильно сторониться правды. Она же не какая-нибудь глупышка или трусиха, а сильная и смелая женщина, которая… Которой очень жаль, что все факты собираются один к другому, не оставляя возможности игнорировать их.
- Потому что ты не хочешь привлекать к себе внимание, - она вздыхает, склоняется ближе, чтобы лучше рассмотреть состояние раны. Она ни в коем случае не должна загноиться. – Только вот быть незаметным у тебя тоже не получается.
Большой Аппачен, вернувшийся под утро с целой сумкой ингредиентов, готовит противовоспалительную настойку на основе грибов и еще дюжины трав. Сам он не притрагивается к Флетчеру, потому что человеку беседующему с духами и служащему громовой птице не пристало марать руки живой кровью. Индеец объявляет это важно, безапелляционно, будто бы несколько дней назад не помогал перерабатывать внутренности оленя. Конечно же, это другое.
Другое – как нравится Анабель это слово применимо к Флетчеру.
Этот мужчина для миссис Мерфи первый пациент, поэтому пальцы все еще немного дрожат от волнения, когда нужно промыть рану и нанести заживляющую мазь, осторожно касаясь кожи. Он теплый, но не горячий. Жар – опасный симптом, о чем в своих наставлениях упоминает Аппачен прежде, чем, прихватив пару одеял, отправиться спать на сеновал.
Опасный – это слово не может нравиться, слишком тревожное, но такое подходящее Флетчеру.
- Чем я примечателен? – спрашивает мужчина низко, с ухмылкой ленивого кота, которого приучили к кухне и не прогоняют.
Ана поднимает глаза, ловит движение его губ и встречается с взглядом самоуверенным. Флетчер со знакомства такой, что у нее никак не получается игнорировать, эмоции и надежды давно оставленные в сонном параличе пробуждает. Голос разума и чувство самосохранения заглушая. Анабель хочет поцеловать мужчину, но не позволяет себе этого, перевязывает рану и отступает, потому что правильно именно так. Думать не о нем, а о собственных проблемах.
- Всем: внешностью, поведением, характером, манерой говорить и сорить деньгами, - перечисляет женщина, доставая из корзины приготовленные кухаркой еще теплые блюда. Ему нужно хорошо питаться, чтобы быстрее восполнить кровопотерю и вернуть силы. – Сядешь за стол?
- Покормишь меня? – мгновенно срывается с языка хитреца, который, поймав предостерегающе грозный взгляд Аны, давит на жалость. – Рука болит, ложку не удержать.
- Левой можно не только стрелять – попробуй, - советует она, сверкнув глазами. – Отдыхай, если нужно, то Аппачен приготовит отвар, притупляющий боль. А мне пора идти. Нужно почтить своим визитом похороны мэра.
Вообще-то миссис Анабель Мерфи в церкви никто не ждет. Она давно не посещает службы, что местные сплетницы осуждают и обсуждают. Однако это неплохой предлог, чтобы не оставаться дольше наедине с мужчиной, поэтому вместе с наваристым бульоном скормив Флетчеру маленькую ложь, Ана, тряхнув гривой огненных волос, выходит из жилища индейца. Корзина и письмо из банка остаются внутри – так спешит она избежать сражения, в котором проиграет.

...