Игровой клуб "ОПГ" [АРХИВ 1]

С того момента, как они пошли на аттракционы, Элисон стало казаться, что она на свидании. Не совсем официальном, когда двое ещё пытаются делать вид, что они просто вышли погулять, но всё-таки на нём.

Если Элисон хоть что-то понимала в этой жизни, то Джейкоб Бейн сейчас был рядом не потому, что он такой идеальный и ответственный домовладелец, присматривающий за своей постоялицей и обеспечивающий её развлечения и безопасность. По-нормальному, она не могла бы рассчитывать на большее, чем встреча по приезде/отъезде и рекомендации местного знатока, куда сходить и что посмотреть. Хорошо, ещё подвезти, когда обоим по пути, после чего он занимался бы своими делами, к которым не относился досуг туриста. Даже если принять, что сегодня выходной и у Бейна нет дел, то друзья и знакомые-то есть, с которыми ему интересней, чем с ней? Пусть прошло не так много времени, и её выводы могут быть ошибочными, но всё происходящее больше походило на нормальное мужское внимание к понравившейся женщине. И флирт. Ещё не слишком откровенный, но уже достаточно явный. Это во-первых. А во-вторых, если Элисон хоть чуть-чуть разбиралась в себе самой, ей это внимание нравилось. И нравилось не потому, что оно было лестно, благотворно влияло на чувство собственного достоинства и тому подобное, а именно так, как должно нравится внимание понравившегося мужчины. И флирт доставлял удовольствие и звал к продолжению.
Продолжению до какой степени: остаться приятным флиртом или стать чем-то большим, как и насколько большим - всё это сейчас не имело значения. Если начинать думать обо всём настолько заранее, то можно умудриться пойти на попятный от мысли, что местная школа для их детей даст недостаточную подготовку для поступления в колледж.

Кажется, в воздухе этого городка было что-то такое, отчего Элисон уже не в первый раз думала о детях. Аттракционы, опять же. Детям - раздолье, и воздух свежий, не то что в большом городе. Ну вот, опять.
С другой стороны, такие мысли были не такие грустные, чем думы о прошлом, о том, где она совершила ошибки, и можно ли было их исправить.

Молодая женщина в очередной раз посмотрела на спутника и улыбнулась. Здесь и сейчас - всё было прекрасно.

Тот момент, когда все возвращается на круги своя, и Бейн, взглянув на нее, ясно осознает, что все, что должно их связывать - это отношения персонал-посетитель. По факту для многих ведь так и было. Они те, кто организуют мир и досуг для туристов. Вот каким должен быть его статус.
- Я..мы организуем тоже, - так же естественно, как раньше держался ближе, немного увеличивая расстояние между ними. - На самом деле на три ночи - это не так уж дорого.
Женщине нельзя отдавать уверенность в том, что на нее достаточно просто смотреть. Что говорить по сути она может все, что угодно, хватает того, что она рядом.
Это портит в них что-то, осознание собственной власти. Хотя, возможно, иногда это делает их сильнее. И лучше. Какой была Элисон Райли, ему еще только предстояло узнать, но что это будет, он уже не сомневался.
Если он хоть что-то понимал в этой жизни (с), то, что они делали было мишурой, декорациями, оправданием для того, что оба, ясно понимая это, хотели.
И это вовсе не ограничивалось простым и базовым желанием притянуть ее за руку прямо в этот момент и уткнуться лицом в волосы. Чтобы удостовериться, что она уже пахнет озером, туманами и немного его собственным домом. Чушь, хотел знать, как пахнет она сама. Как отвечает, как поведет себя.
Блестящие мысли с учетом того, что на день были еще другие планы.
- Умеете стрелять? - заметив тир неподалеку. - Хотите попробовать?
- Шон, даже не думай подсовывать одну из тех твоих "винтовок", которые принципиально не попадают по мишени, - тише, чтобы не беспокоить туристов, предупредил он парня.

Элисон ощущала себя рыбкой, которую заворачивают в тесто, чтобы затем испечь. Бейн обволакивал её, умело выставляя её в позу стрелка и контролируя каждое движение. Мысли же были ему неподвластны... По идее, хотя у Элисон имелись на этот счёт серьёзные сомнения, что того он и добивался. Тем не менее, мысли крутились не столько вокруг мишени, сколько вокруг обучающего стрелять по ней. В детстве её учили совсем не так. Хотя результат был такой же.
Первый выстрел, несмотря на тщательно выстроенную композицию из рук, ног, ружья, мушки и табуна мурашек, идеально продемонстрировал её талант стрелка. Мимо. Повторное построение.
"Стреляй", скомандовал он. Она и выстрелила. С таким же результатом. Руки сами чуть качнулись, когда она нажимала курок.
- Меткости при рождении мне забыли положить, - иронично заметила она, чуть поворачивая лицо к Бейну, который всё ещё стоял настолько близко, что её волосы, должно быть, щекотали его губы, а она чувствовала мягкость бородки.
У Элисон блуждала мысль повалять дурака, специально промахиваясь, продолжая процесс обучения. Больно уж приятно было стоять вот так. Но ей даже не нужно было стараться мазать. Это получалось само собой. Правда, она постаралась взять себя руки, чтобы вознаградить старания учителя, но... В общем, не сложилось. Но она старалась от души, от души же и таяла, наслаждаясь моментом.

***

Сейчас, когда Бейн появился в замке и подходил ближе, Элисон уже не впервые следила за каждым его движением. В нём было что-то, завораживающее её. Поворот головы, шевеление губ, движение плеч.
Если быть честной с собой, то стоило признать, что он привлёк её внимание с первой же минуты, у Почты. Своей немногословностью и одновременным желанием быть джентльменом, открывающим двери и подающим руку. Демонстрацией заботливо приготовленной комнаты и историей про балдахин. Если предположить (ох уж это "если"), что Элисон хотя бы теоретически могла влюбиться с первого взгляда, то именно всё могло и объяснить. Вот так вот просто, фактически ничего не зная о человеке, но инстинктивно поняв, что он того стоит. Бывает же... Кто бы мог подумать, что такое может произойти с ней?

Он гнал эти двенадцать минут, чтобы добраться до нее. Не до сестры, не до знакомых лиц. И от этого одновременно и погано, и все правильно.
Когда он делает шаг и кладет ладонь ей на талию, притянув к себе, чтобы знать, что она живая, рядом. Испугает, точно знает, что испугает.
- Там на заграждении торчат железки. Не ровно, можно порезаться, - объясняя жест.
Понимая, что он ей не расскажет и не хочет отпускать, вплетает ладонь в ее волосы у затылка.
- Знаешь, бред, - отмахиваясь от предыдущего вранья, склоняется к ней, разрывая расстояние между ними и давая еще ровно две секунды на то, чтобы ему врезать.
Накрывает губы своими, выдохнув и прижав к себе теснее - ладонью на спину. Раскрывая ее для себя и подавляя желание вжать в стену, чтобы почувствовать всем телом.
Кружок туристов и местных с бокалами в руках давно распался, все вновь разбились на группы обсуждающих увиденное, ночь опускается на развалины, оставляя дорожку из ламп освещения и скрывая двоих за уступом крепостной стены от слишком внимательных взглядов.

Опасных железок Элисон не помнила, и немного изогнулась, заглядывая через плечо, на стену. Нет, ничего там нет, но это уже и не имело смысла. С ощущения ладони у затылка уже ничего вокруг не имело смысла. Даже звуки стихли, словно вокруг никого нет, чтобы не мешать произойти тому, что непременно должно.
Элисон зачарованно подняла лицо, не сводя взгляда с глаз Джейкоба, чувствуя, как начинает биться сердце, словно её собирались поцеловать первый раз в жизни. Хотя да, по ощущениям - и правда впервые, потому что ничего и никого другого сейчас не существовало и не могло существовать.

- Никогда не целовалась с мужчиной с бородой и усами, - чуть позже, шёпотом призналась она, на секунды прислоняясь лбом в выемку между шеей и подбородком. Губы приятно покалывало; там, где касались его ладони, по телу расходилось тепло. Несмело улыбнулась, пошевелив пальцами рук, лежащими у него на спине. И снова потянулась к нему - за закреплением нового опыта, за ощущениями, от которых можно растаять, как мороженое в солнечный день. За тем, что вызывает такую эйфорию, что вот-вот взлетишь.
За уступом слишком уютно, несмотря на прохладный ветер с озера и постепенно опускающуюся ночь. Но когда тебя обнимают, прижимая к горячему, сильному телу, замёрзнуть невозможно.

Он целует в ответ, не размыкая губ, но так же твердо и крепко.
- Слушай, обычно я так не поступаю, - как-то все же все это надо объяснять. - Комната, и все остальное, - совпадение, случайность? Почему он должен объяснять простое и ясное: она подходила. По ритму, на ощущение, на касание. И это обязательно нужно было объяснять. Словами. Словами выходило хреново. Потому он целует ее еще. В губы, обводя пальцем линию щеки, у виска. Крепче, срываясь - в шею. Как и хотел, оставляя след от губ.
Коб останавливается, прижав ее к себе еще раз.
- Тебе еще что-то нужно на этом вечере? - нет, торопить из этого, наверное, было неправильно, хотя убейте его, он не понимал, зачем тянуть двум взрослым людям. Разве что он не знал о ней ничего. Разве?

Искать всему логическое объяснение - укоренившаяся привычка. Девен объясняет себе, что с Эвой так хорошо, потому что у него давно не было стабильных отношений, а она по всем параметрам подходит для постоянной связи. К тому же она красива, домовита и профессионал в своём деле. Она знает где, как и сколько он работает. А значит, у них не должно быть никаких недопониманий с проблемами и нуждами друг друга, что стало причиной разрывала с Линдой. Проблема лишь в том, что он, прекрасно умеющий вести переговоры специалист, обладающий умением убеждать, забыл как можно донести до женщины, что он тот, кто ей нужен.
Эва чувствует его прикосновение к своим волосам и поднимает голову. Её губы касаются его щеки, но она не отшатывается, а смотрит в глаза, словно ждёт поцелуя. Он глупо теряет время, она извиняется. Обидно упустить такой момент для аргументов.
Они возвращаются за стол и принимаются за подстывшую еду. Напряжение слишком ощутимо, чтобы можно было сделать вид, что его нет.
Они задерживаются в ресторане ещё на некоторое время и уходят, всё же недосмотрев выступление.

- Собираюсь исправить ошибку, - говорит Девен, усаживая Эванджелину в автомобиль, и просит отвезти их к фонтану Белладжио.

Шоу фонтанов действительно впечатляет, но Девен не наслаждается зрелищем, а думает сказать Эванджелине, что имеет на неё планы и поцеловать или не говорить ничего и поцеловать. Его рука на её пояснице напрягается, привлекая к нему внимание Эвы, она снова смотрит на него своими бархатными, с лукавыми искрами, глазами и он решает не говорить. Даёт ей на размышление ровно секунду, разворачивая и заключая в объятия, потом ещё одну, когда смотрит в приподнятое лицо. Эва прикусывает щёку изнутри и закрывает глаза. Девен накрывает её губы своими, быстро втягивается. Одного поцелуя достаточно, чтобы почувствовать зависимость. О том, что он заводит роман со служащей банка, чего избегал все эти годы, он сейчас не думает.

Он везет её на фонтаны Белладжио, Эва замирает, глядя на бьющие из-под земли струи. С утра она восхищалась величием каньона, его монументальностью, захватывающей красотой и чувством, что человек совершенно непричастен ко всей этой красоте. Сейчас - в восторге от обратного, ведь этот фонтан, музыка, бьющие из-под земли струи воды никогда не были бы созданы, не будь на то воля людей. И это творение рук прекрасно. Рисунок воды, переливающейся светом, словно растворяет ночь, то возносится вверх, то падает каплями почти у их ног.
Эва берет Девена за руку, совсем как утром, и понимает, ей нравится делить впечатления с ним на двоих. Она чувствует его руку на пояснице и момент, когда это прикосновение становится напряженным. Возможно, ей только показалось, но они стоят не так близко, как во время танца и поставить обоих в глупое положение снова у Эвы получится вряд ли. Девен смотрит на неё скорее изучающе, чем вопросительно, он обнимает её, и Эва просто прикрывает глаза - эдакое "да" в ответ на незаданный вопрос. Она зарывает ладонь в его волосы и истово отвечает на обжигающие поцелуи. Конечно, это неправильно и им не стоило бы целоваться. Но равно так же однозначно, что они оба взрослые люди и могут себе позволить целоваться, если им этого хочется. Всё, что случилось в Вегасе... Некстати всплывает в голове. И Эва, целуя Девена нежнее, отстраняется. Она проводит ладонью по его лицу и смотрит в глаза. На улице довольно темно, лишь подсвеченные струи фонтана бросают отблески на лица. Может, это и к лучшему, если не видеть глаз, то не увидишь и сожаления.
- Я никогда не целовалась с сотрудниками,- невпопад говорит Эва, по губам скользит улыбка, и она шутливо добавляет, - теперь одному из нас придётся уволится, и это точно буду не я. Ну раз уж мы больше не коллеги...
Эва прижимается к Девену всем телом, её губы находят его в манящем поцелуе, она чувствует его тепло, ладони на своей спине, его плечи под своими ладонями, и то как поцелуи становятся более требовательными. Резкий порыв ветра обрушивается на фонтан и обдаёт зрителей прохладной моросью, остужая. Эва смеётся и убирает мелкие капли с лица Девена:
- Я же говорила, что фонтаны прекрасны, хотя и несколько своевольны. Думайте об этом, когда будете в Перу.

- Вам ещё предстоит узнать как я упрям и рационален. Другими словами, я не пойду в парк фонтанов без вас, - Девен настаивает на своём, говоря как о деле решённом.

Фонтаны и Лима его сейчас не занимают, он взвешивает созвучные его пониманию правильного слова о неуместности романа между сотрудниками и поцелуи Эвы. Жаркие, с её полным участием и инициативой. Он чётко понимает, что она такая не всегда и не со всеми, потому что легкомыслия и кокетства в ней ни на грамм. Она такая с ним. Девен умеет ценить неброское, но по-настоящему ценное. Эванджелина именно такая. В ней нет ничего кричащего. Она не пытается привлечь к себе внимание мужчин микроскопическими тряпочками или откровенным флиртом со всеми подряд, в надежде что клюнет хоть кто-то. Её нужно увидеть в хлопковом сарафане и заплетающей косу, разделить на двоих красоту восхода и поцелуй, чтобы понять, что искал её всю жизнь. Так ли уж важно, что они работают в одном банке? Кроме них там работают ещё три сотни людей. Они достаточно разумны, чтобы не смешивать личное с профессиональным. По крайней мере, он хочет на это надеяться.
Девен понимает, что думает об Эве, как о своей женщине, и ищет оправдания их служебному роману. Он тихо смеётся и счастливо целует Эву в губы. А потом накидывает на её плечи свой пиджак, обнимает и ведёт к машине.

- Эва, я не тороплюсь, но хочу, чтобы вы знали, что с этого момента считаю вас, - Девен подбирает слово, стоя напротив Эванджелины у двери её комнаты. От определения "своей женщиной" он отказывается, потому что оно звучит слишком примитивно, хотя и точно отражает суть, - той, кому разрешаю брать мои галстуки, кого намерен приглашать на ланчи, заботиться о том, чтобы пополнять коллекцию билетов, целовать и вскорости делить постель. Это называют "встречаться". Я собираюсь с вами встречаться. - Тон выходил уж каким-то слишком деловым, что резало Девену слух. Оставалось только надеяться, что Эванджелина поймёт, что он по-своему волнуется. - Сегодня я не останусь, потому что уверен, вы захотите подумать. - Он кивнул, давая понять, что это всё. Коротко поцеловал молодую женщину в губы и пожелал: - Доброй ночи.

Эва с трудом сдерживает улыбку, изредка кивает, подтверждая, важность его слов. Потом пожимает плечами:
- Звучит так, словно вы готовы предложить мне вложить в долгосрочные инвестиции, Девен. И вынуждена признать, что вы подходите к этому очень взвешено. Но у меня, пожалуй, есть пара уточняющих вопросов. - Эва легонько кивает, подтверждая свои слова. Она проводит пальцем по галстуку, затем немного ослабляет узел, позволяя ладони задержаться после на его груди. В её глазах искрится смех. - Всё же думаю, что момент с которого мне разрешено прикасаться к вашим галстукам наступил немного раньше... Мне не нравится слово "встречаться", оно не отображает суть. Как вы отнесётесь к формулировке "отношения"? В свою очередь я могу обещать кормить вас приготовленными лично ужинами, отвечать на поцелуи и не пытаться соблазнить на работе... Девен, - Эва приподнимает лицо, заглядывая в глаза, - перестаньте анализировать и планировать, пусть всё будет так, как есть. Ведь в вашем плане на эту поездку определенно не было продажи галстука и поцелуев со мной.

Уходя уходи. Но Девен стоял и смотрел на Эванджелину, понимая что должно быть всё испортил. Он повернул ручку двери и закрыл дверь уже за ними.

- Эва, - начал он заново, - я признаю, что без ума от вас, и хочу, чтобы вы были рядом всегда, когда это возможно. Подумайте над этим, пока я буду в Перу.

Эва смотрит пристально, вытаскивает шпильки из прически, рассыпая волосы по плечам, она улыбается и сама приходит в его объятья.
- Вы умеете вести переговоры, когда на самом деле хотите...

Он обнимает её бережно и надёжно. Целует слишком долго и горячо, но всё же уходит, в этот раз торопясь и забыв пожелать доброй ночи.

Эва с сожалением закрывает дверь и прислоняется к ней спиной. Девен для неё загадка, такой уверенный и рациональный, порой кажется смущенным и робким. В отличии от него Эве хватает анализа на работе, чтобы привносить его ещё и в личную жизнь. Она скидывает платье и идёт в душ, закрывает глаза и вспоминает фонтан возле Белладжио и поцелуи Девена. На этот раз капли на её губах не леденят, но и не обжигают... Эва не лукавила, заводить романы на работе не слишком удачная затея, но и задумываться об этом не хочет. Как есть, так есть.

Хотел ли он, чтобы ему погадали? Наверное, нет. Генри не поверил тому, что говорила Рубина (теперь он называл её только по имени) в деревне, но он хотел ещё раз посмотреть в её глаза. Близко-близко. И почувствовать её пальцы на своей ладони. И... он хотел её ещё раз увидеть. Кузина была права, его тянуло сюда. Не к самому месту или яркому, громкоголосому племеню смуглых чужеземцев - его манили тёмные, как бездна, глаза Рубины.

И снова он увидел её сразу, а она его не заметила. Разве не странно, среди множества черноволосых, смуглых лиц разглядеть одно и, выделяясь как чернильная клякса на белом листе, остаться незамеченным? Рубина стирала. Рядом стоял цыган и крутилась маленькая девчушка.

- Здравствуй, Рубина, - остановился он рядом и кивнул цыгану, который накануне извинялся и предлагал приехать сегодня. - Ты приглашала - я приехал.

Рубина смотрит внимательно и кивает:
- Здравствуй, молодой, - от злости девушка все слова проглотила да позабыла, а ей ведь с гаджо разговоры вести. - Рада, что пришёл. Я же обещала тебя к гадалке свести, чтобы всё наперед узнать. - Поправляет Рубина косу, перекидывает через плечо, белье в тазу полежит пока. Улыбается Рубина, хоть и на душе тоска, - ну пойдём, молодой, сведу тебя к самой лучшей, что гадает так, что сама к ней бегаю

- Подожди, - Генри и с места не двинулся. Куда идти? Она сама гадать обещала. Он ей ещё один серебряный обещал, а не кому-то там, кого не знает и знать не хочет. - Ты мне погадай. Пожалуйста.
В неудачное время их встреча случилась, но отступать так быстро Генри не хотел.

Тянет Рубина молодого гаджо за собой, улыбается ему лукаво. Не хочет она больше слов гадких слушать и шепота не хочет за спиной. Когда цыганка на промысле никто мешать не смеет и почёт ей, и уважение. Смотрит на мужчину Рубина внимательно, понятно теперь зачем пришёл. Что за день сегодня у неё! Ходят гаджо в табор часто, думают, что ещё купить без гаданья можно, что доступны цыганки. Один замужество в лицо швыряет, второй ведь тоже не просто так пришел. Не позволила улыбке с губ уйти Рубина, лишь глаза сверкнули ярче
- Но ты же знаешь, молодой, что гадать я не умею, - но всё же взяла в руку ладонь мужчины, внимательно смотрят глаза, пальцы по линиям водят,- что увижу я ? Что единственный сын ты родителей. Вот видишь линию - это дорога, ехал ты сюда издалека, - снова улыбнулась Рубина, говор его она слышала, - из края северного. И приобретение тебя ждёт крупное. Не невеста, как сказала я, хотя и её ты встретишь. И лишь одному всему сбыться мешает. Навели на тебя порчу лютую и лишь зельем одним её снять можно...

Генри смотрит на неё пристально, кивает:
- Знаю. Но это моё дело за что тебе серебряный дать, - протянул ей руку и в глаза посмотрел, - прошу, Рубина.
Он не слушал её почти. Смотрел на линию носа и рубиновых губ, черты правильные, скользящий по его ладони тонкий палец и безотчётно улыбался. Маленькая шарлатанка.
- Порча? Кто навёл? Мы уединённо живём, никто зла мне не желает. - Поддержал игру, не желая отпускать её от себя, сказав что не верит ни одному слову. - Я не чувствую совсем, что со мной что-то не так. В чём выражается порча?

Не слушал гаджо её слова, что угодно сейчас Рубина наговорить могла и про дорогу дальнюю, и про болезнь неведомую, даже про обрушившуюся крышу скажи - всё одно. Ведь, когда гадает другим, те вопросами сыпят, сами о себе всё рассказывают, лишь повторять приходится Рубине. Ох и не облегчает ей молодой задачу!
- Порча, - убежденно повторяет Рубина, а скажи она сейчас, что она и навела, то лишь улыбку бы встретит. Но раз уж взялась гадать, то гадай, - а девица и навела. Кто же ещё порчу на молодых мужчин наводит? Ну вспомни, молодой, где был в этот год, с кем стол делил, вижу, что в бокале у тебя наговор. А поднёс ли сам или случайно взял, то неведомом мне. И терзают тебя теперь мысли смутные и желания, что и сам подчас понять не можешь ты. Разве не права? Аль не веришь? - Старый фокус с яйцом срабатывал всегда, уж им-то Рубина удивит.

Генри слушал и улыбку спрятать пытался - вдруг подумает, что не верит ей и обидится.
- Желания смутные терзают, - согласно кивнул и, переместив руку, пальцы на её запястье сомкнул, - к тебе тянет с невероятной силой. Может ты меня и приворожила, Рубина? Мне уезжать скоро, дай зелье, чтобы забыть тебя.

Забирает он свою ладонь из её руки, но не выдергивает скоро да испуганно, а за запястье Рубину сам теперь берет. Не отводит Рубина глаз от его лица, что удумал. Не смотри так в глаза - нельзя. Делает Рубина шаг назад пытаясь руку вытянуть из хватки. Знает же, что он попросит за плату свою. Старается голосу уверенности придать:
- Не смотри мне так в глаза - нельзя... Нельзя... То не порча, а мысли твои, - Рубина смотрит пристально, шаг маленький назад делает, - а что цыганка ворожит не моя вина. Взгляд отведи, и тут же легче станет...

Девушка руку высвободить пытается, но Генри сам себя не узнаёт - не отпускает учтиво, прощения не просит, как всю сознательную жизнь поступал, а к себе тянет и глаз с неё не сводит. Может правда приворожила она его. Цыгане, говорят, могут. А ему и сопротивляться совсем не хочется. Хочет упасть в бездну её глаз, утонуть в них. Он, кажется, уже в них пропал.
- Почему нельзя? - Тянет её ещё ближе, руку на талию кладёт, лицо к чёрным, как смоль, волосам склоняет. Она так необычно пахнет. Не духами, не лестью, а огнём. Он в крови его разгорается, сердце лижет, разума лишает. - Мысли, - подтверждает, склоняясь к её губам, приникает к ним, крадёт её дыхание. Оно, как вино крепкое или опиум, последние мысли развеевает. Генри прижимает её к себе крепче, проводит рукой по спине, другой лицо обхватывает. Себя не помнит, но не осознаёт этого.

Молодой лорд с Рубины глаз не сводит, и впервые боязно. Ведь она в таборе, среди своих, защитят её рома. ]"]И чего испугалась? Неужто первый гаджо смотрит пристально, неужто первый, кто предложит постыдное?

- А взглядом душу украсть можно, разве ты не слышал, молодой, - начинает она старую легенду, что слышала от Эйш. Когда мужчина наклоняется Рубина не кричит, знает, что сейчас на ухо услышит. Но на ухо молодой лорд не шепчет, деньгами пленить не спешит. Лишь снова в глаза пристально смотрит, словно и не боится, что Рубина правда может душу его украсть может. Она тоже глаз не отводит, не привыкла Рубина глаза прятать, нечего ей стыдиться. Лорд целует её, словно пробует, то ли осушить, то ли дыханье выпить. Не знала Рубина какие поцелуи, ведь мужу достаться тот должен. Наказал её господь за гордыню, черти разум затуманили, что случилось так. Рубина толкает его почти сразу, что есть сил. Сама подальше отскакивает, юбки руками удерживает. Глаза сверкают и дыхание сбивается, она опускает руку на грудь, пытаясь выровнять стук сердца. Ещё минуту она пристально смотрит на мужчину, потом подхватывает юбки и убегает. Не нужна ей монета его.

- Ты её уже украла, - шепчет где-то у виска, и губ его касается её лёгкий локон. От жара её тела у него дух вышибает. Не думает он, когда целует её губы, ни о том кто они, ни о запретах, ни о приличиях - всё сгорело в перекинувшемся на него огне.
Рубина отталкивает почти сразу. Генри смотрит недоумённо, будто не понимает, что произошло. Снова протягивает руку к её лицу, чтобы прикоснуться к нежной коже.
Рубина отшатывается. Глаза сверкают, дышит часто, руку к груди прижимает. Она не такая как женщины, которых он знал. Генри ищет, что сказать, чтобы удержать, но не находится. Рубина подхватывает юбку и убегает.

- Рубина! Рубина, постой! - Зачем он её окликает? Что сказать всё равно не знает.
Некогда думать. Забыв о манерах, Генри Сэвидж, будущий виконт Глинкерик кидается следом.
Цыганка проворнее него - он потерял её из вида, едва оказавшись в лесу.
Генри слышал голоса и отдалённый гортанный смех с места стоянки, но не торопился выходить из леса. Рубина убежала и ему не остаётся ничего другого, как уехать. Но ехать Генри совсем не хочется.

Его шепот странный такой. Разве же ворует она? Хотя зазорным воровство Рубина не считала, но руки у неё не так проворны. Монеты сами отдавали, за глаза красивые, за сказку любую, за танец, что сжигал дотла. Да и не душу гаджо потерял, а голову. Похоть мысли затуманила. Это видано и не раз поди, любят гаджо женщин-рома. Крутятся рядом да тянут за собой, обещают любви и сбегают в ночь. Не верит Рубина словам чужим, давно не верит. Кружится голова у гаджо от страсти, но пройдёт это. Быстро пройдёт, точно Рубина знает.

Он кричит, по имени её зовёт. Даже следом бежит. Но спокойна Рубина - кто же может догнать ветер? Её и Рустэм не догонит, что уж говорить о гаджо, что впервые в лесу. Замирает Рубина за толстым стволом дерева, дыхание задерживает. Снова слышит своё имя. Нельзя гаджо в лесу оставлять. Ведь сама пригласила, а по закону гостеприимства никакого вреда молодому лорду причинить не должна. А оставь глупого гаджо в лесу, поди, и заблудится или медведь сожрёт. Главное, в глаза больше не смотреть. Нельзя.

Рубина выходит из-за дерева, плечи расправляет, голову держит высоко. Издали рукой останавливает
-Не подходи, гаджо, а то прокляну. На стоянку пойдёшь, тебя к старой Эйш отведут, она тебя научит, как от наваждения избавиться. Не ходи в табор больше и в глаза мне больше не смотри. Нельзя. Обоих погубишь.
Рубина быстро к стоянке идёт, взгляд гаджо спиной чувствует. почти готовая сорваться на бег, если он схватить решится.

На поляне голоса. Новости у них в таборе. Бар решил уж больше не быть вайда. Хоть и злилась на всю семью Рубина, но понимала, что зря Бар детей своих оставляет. Со всеми пойдёт просить, преклонится перед вайдой, да за слова свои дерзкие повинится. На молодого лорда Рубина не смотрит, кивает на одну из девушек:
- Она отведет, - той наказ даёт, - отведи к старой Эйш и денег не бери. Она сама цену назовёт.

Нет в бездонных глазах Рубины и капельки тепла для него. Потух огонь, что манил к себе. Холодно сверкают её глаза, больно хлещут слова. Чужой он, Генри и сам знает. Всем им чужой, а ей – нет. Она поймёт это скоро. Он делает к ней шаг, а она руку вперёд выставляет. Отталкивает. Клянётся проклясть. Так больно Генри никогда не было. За что она так? Чем он хуже цыган? Кожей светлой и глазами синими? Побольше них он знает о долге и чести, неволе, в которой живёт высшее общество. Лучше неё знает, что не должен был приходить в табор, но сама позвала, душу украла.
Рубина идёт впереди, не оборачивается. Холодная такая, чужая совсем. Почему-то больно, а он ведь её не знает почти. Не смотрит даже на него, ранит ещё глубже, просто другой велит его куда-то вести. Он мотает головой на слова молоденькой девушки, смотрит вслед безразличной красавице. Рубина теряется среди других цыган – Генри разворачивается и идёт к двуколке. Зря он приехал, только хуже стало.

Смотрит за ней, раз сама разрешила, любуется тонким станом, да походкой манящей. Эх, ведется цыган на красоту, а потом снова мучиться придется. Это они до замужества ласковые да задорные, а потом в алчных ведьм превращаются. Всего мало становится и внимания и денег и любви. Жадно следит за тем, как девушка умывается, как косы свои расплетает, тонкими пальчиками пряди перебирает. Ждет цыган, хочет на нее посмотреть, на обнаженную, предвкушает. Говорит себе, что ничего страшного, не запретно это, ведь все равно будет замуж ее звать, он ей муж почти, толь она не знает, а так решено все уже. Только обманула она цыгана. Поманила да пошутила над Джанго.
Смотрит жадно на обманщицу и улыбку сдержать не может. Лиса хитрая. За руками ее следит. Шаг на встречу делает, за руку берет да к дереву поваленному подводит.
-Садись, Симза. Разговор у меня к тебе. Медведь пока рыбы себе на завтрак не наловит, не уйдет с озера, поэтому нам все равно в табор без него дороги нет. – Джанго рядом с девушкой присаживается и на озеро смотрит, где зверь его плещется. – Не думал я, что ты так быстро управишься. – Неприкрытое сожаление в голосе мужском проскальзывает. – Спросить тебя хотел я. Есть ли в таборе цыган, что сердце твое волнует? – Джанго развернулся к девушке и в глаза ее уставился, ища в них ответа.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтоб тон цыгана понять. Вздохнула она на секунду, тяжко, очи отвела в землю, да не выдержала кровь молодая, и вот поднимает она лицо к Джанго, улыбается хитро, ладонью ласков по лицу его проводит:
- А ты зачем интересуешься? С добром или злой умысел какой имеешь? - она приблизилась к его лицу так близко, что он мог ощутить её теплое дыхание на губах, в глаза ему смотрит серьезно, словно душу читает, - Я тебе правду скажу, что увидела сегодня за спиною твоей могучей. Муло стоит за ней, стоит, вцепившись в твои плечи, назад тянет, шипит и гневается. И ты сам её держишь, Джанго. Вкусил червивое яблоко один раз, и теперь все сады стороной обходишь. А разве мать-земля все плоды с червоточиной создает? Разве нет в мире яблок сладких, сочных и спелых? Но ты носишь в себе вот это, - она достает с кармана вчерашний огрызок яблока, и ему в руку вкладывает, - Разве можно это съесть? Разве можно огрызком наслаждаться? Ты достоин сладких яблок, Джанго. А я очень сладкая, - Симза ласково улыбается и в подтверждении слов, дарит ему легкий, проникновенный поцелуй в губы и также быстро оказывается на ногах, - Ежели захочешь яблоко вкусить, найдешь меня, ежели нет, огрызок всегда при тебе.

Глаза прикрывает, когда ладонь цыганки щеки его бородатой касается, лишь дочь да мать к нему так прикасались, ласку даря. Никому больше Джанго не позволял лица своего касаться. Ему понравилось нежное прикосновение маленькой прохладной ладошки, захотелось эти ручки не только на лице своем ощутить. Симза заговорила, разрушая магию момента, он открыл глаза и встретил взгляд цыганки слишком близко, не ожидал он. Дыхание ее теплое его губ касается. Знает Джанго, что стоит лишь чуть голову склонить и губы их встретятся в жарком поцелуе, но сдерживается, услышать нужно, что цыганка ему сказать хочет. Слушает, а сам понимает, что злится все больше на девку наглую, которая лезет, куда ее не просили с советами своими. Что он дитя малое? Будет ему пигалица какая-то советы раздавать. Хотел сказать уже, что в советах девчонки не нуждается и чтобы она шла гаджо небылицы и сказки свои в уши втирать, а ему не нужно. Он сам разберется в своих делах. Не успел. Губы ее, несмотря на слова гадкие, все же сладкими оказались. Ненадолго источник сладкий для Джанго открыт был. Поманила и убежала сразу же, оставив в ладони цыгана лишь огрызок яблочный.

Замер цыган. На озеро смотрит, на медведя. Не видит ничего. Думает лишь о том, что возможно права была цыганка. До женитьбы он такой же и был, хмурый, нелюдимый, с животными много времени проводил, вот только женщин не ненавидел столь люто. Лишь после свадьбы в нем чувство ненависти и гадливости стало развиваться. Жена покойная поспособствовала и ревностью своей необдуманной, и злобой, и жадностью непомерной. Посмотрел цыган на огрызок в своей ладони, задумался. Ведь и правда, как про Вадому сказано. Красивая она была, спелая и сочная, он и не смотрел на нее, знал, что не подойдет ей, слишком замкнут, слишком в себя погружен, а ей внимание нужно было постоянно, поклонение, сама за ним увиваться начала, незаметно внушила ему что любит. Он и попросил отца сватов заслать. Проклял он тот день, когда к отцу пошел. Не простил, что как мальчишка глупый на красоту повелся. Внутри она пустая была, глупая, злобная и вздорная баба. Голос ее до сих пор в кошмарах снится. Если бы при родах не умерла, он знал, что убил бы ее.

***

- Скажи, Симза, - шепчет, губами слегка касаясь ее губ, лаская, - ты меня приворожила? Я с того момента как тебя в лесу встретил ни минуты о тебе не могу не думать. Ты рядом, мне хочется чтобы ты еще ближе была, ты гадости говоришь, а мне хочется рот твой поцелуем заткнуть, ты убежала, а я как телок за тобой отправился, а как в табор пришел, то в первую очередь тебя взглядом искать начал. - Смотрит цыган в глаза цыганки и никак из омута выбраться не может, хочется ему там навсегда остаться, чтобы лишь на него она так смотрела. - Выходи за меня, Симза. Прогоню я демонов, как ты хочешь, может не сразу, но прогоню, ты лишь помоги мне, девочка.

Замер мир её, сердце остановилось от томной речи цыгана. Посмотрела она на Джанго, глазами полными удивления. Милости, поцелуи, заигрывания, она ожидала, но никак не предложение замужества! Застал врасплох её цыган удалой, голову не просто вскружил, ум похитил, и сердце впридачу. Обворовали её подчастую и еще в колдовстве обвиняют!
Медленно, боясь спугнуть, тянет она руку к лицу цыгана и пальчиком указательным по губам его сладким проводит, легонечко надавливая, будто виноградину давит. Томление телесное Симзу окутывает, в омут с головой опрокидывает. Прекратить все немедля! Не гоже это! Не может прекратить, не слушается более ничего её, принадлежит воля цыгану дерзкому, что на крышу вардо пробрался.
- Не ворожила я, Джанго. Не думала что судьба нас сведет, не чаяла, в мечтах тебя не видела, в разговорах не упоминала. А теперь, будто жить без тебя не могу. Словно ты меня приворожил, - она задрожала, опалившись опасным огнем, - Но я согласна на все, лишь бы век вот так рядом сидеть, руки твои на себе чувстовать, да губы твои ...

Словно все исчезло вокруг, ни звуков посторонних, ни шорохов. Будто одни они остались на всем белом свете.
Смотрит цыган жадно, как рука цыганки поднимается, и лица его касается. Прикрывает глаза, когда пальцы ее губ его касаются. С трудом сдерживается, чтобы губами пальцы любопытные не обхватить да языком жадным не облизать.
Слушает цыганку внимательно, сквозь туман желания жадного, понять Джанго пытается, правду говорит цыганка, али лукавит где. Верить хочется, но не проходят обиды старые за мгновение, все о прошлом мысли всплывают, гонит их Джанго, старается, в глаза-омуты вновь погружается, забывая о прошлом, о будущем думая.

Она впилась в губы цыгана, как змея впивается в добычу. Но не добыча он ей, а вода - испить его жаждет до дна! Руки ее скользят по рубашке, вверх, к плечам, к шее влажной, и зарываются в волосах черных.

Ответил ей жадно, сминая губы нежные, проникая глубины влажные, словно путник, в пустыне брошенный на источник воды студеной наткнувшийся. Пальцы жадно в косах ее путаются, наслаждаясь шелковистой мягкостью. Чей-то стон, не то его, не то ее, в чувство приводит, заставляет Джанго глаза открыть да на мир посмотреть внимательно, осознать, что не одни они, а на виду у всех стоят. Ухмыляется, губами к ее виску прижимается, понимает, что после такого представления никуда она от него не денется.
- Ты моя теперь! -Шепчет ласково.
Помогает Джанго с крыши спустится девушке, на земле ладонью затылок ее обхватывает, заставляет в глаза ему посмотреть.
- Симза, не рискуй понапрасну жизнью, это я тебе как твой будущий муж приказываю. Не зли меня, девочка.

Элисон поворачивается к мужу и улыбается, кладя руку на его ладонь. Совсем-совсем неважно, кого сейчас назовут, пары замечательно хорошие подобрались, и она всё равно знает, что они с Кобом идеальны друг для друга.