Игрок (СЛР, 18+)

Диана Казанцева: 08.03.16 19:00

Лекси, привет! С Праздником тебя, Любви и Счастья!!
Да уж, Григорий тот еще извращенец
Папа Жен само очарование)) А Арсения, кажется, уже приняли в семью или это формальная проверка на "вшивость"?))
Спасибо за новую главу!

...

kanifolka: 08.03.16 19:31

Лекси, спасибо за продолжение! твои главы так приятно читать, размер - отдушина для читателя
Сантино попал на семейные разборки, понятно его желание унести ноги подальше. Андрея пока не пойму, для меня он пока закрытый персонаж.

с праздником весны, добра и тепла!

...

Таш: 08.03.16 21:17

Девочки,с праздником!Правда почти уже прошедшим!
Лекси, спасибо, глава -супер!!!!Глотается на раз!Арсений нравится все больше!Порнозвезда - ха-ха И как они с Жен со своими скелетами справятся?Ведь зацепили друг друга без сомнения!Держу за них кулачки.Да и проблемы с Георгием у Сантино скорее всего возникнут,ведь кто-то же их там увидел!(или я ошибаюсь?)
А семейство Елисеевых порадовало-ух какая любовь, смешанная с чувством вины не проходящим!Жесть!
А Алекс каков?Молодец!Быстро просчитал деток своих!
Догадался ведь Арсений,что карту не там искать надо!Эх,Жен,подставила парня не подумав,а поддавшись эмоциям!
В общем с нетерпением жду продолжения!

...

Чудышко: 08.03.16 22:54

Вот уж действительно пути Господни...
Спасибо за Решку. Жен очень жалко. Не совсем понимаю, что послужило причиной не появляться в отчем доме 7 лет? Та операция?

Жду продолжения

И с праздником

...

ma ri na: 08.03.16 23:16

Лекси, спасибо за продолжение и красивый коллаж )
Да, попал Сеня, теперь неприятности обеспечены. Григорий, только его не хватало. И что, правда, будет приглядывать за Яном? Деньги очень кстати, но..... Встречи с членами семьи Елисеевых оборачиваются, как правило, неприятностями. Понятно откуда у него деньги на строительство. Очень понравилась глава, спасибо, буду ждать продолжения )

...

Айсир: 10.03.16 11:16

Всем доброго здравия.

Лекси, золотце, глава просто отличная. Столько нового узнала. Надо же, порноактер... поэтому он застыл перед видео? Воспоминание собственного поприща? А ещё мне понравилась его реакция (хоть ему самому не очень ), когда он подумал, что на стенде может находиться фото Жен. Сочная, резкая, нервная. Как бы ему не хотелось относиться к ней как к одноразке, тараканам в голове это не прикажешь. Мне взгрустнулось от его рода деятельности. Ощущение, что ему не очень нравилось, хоть он и пытается быть бессердечным эгоистом, а возможно таковым и стал (всё же детский дом ныне сродни игре на выживание. Там каждый сам за себя и неоткуда им ждать помощи) А вот то,что он жадноват (жуть как не люблю именно мужчин жадных)- это удручает, хоть и есть этому своё объяснение. В тот же момент пробегает мысль: "а к кому он должен проявлять щедрость?", очень интересно, что там за Полина и какая история между нею и Сантино. Ну нравится он мне, пока что нравится , не знаю дальше как будет. Он заметил искренность Жен. Понял, что она не к каждому в койку прыгает. И ч*рт побери, нравится ему это. Нравится она. Да, он и в мыслях не планирует о чем-то большем, у него свои цели и это далеко не девушка простого и несерьёзного папаши... Млин, вот даже мысль выразить не могу, находит порой волна эмоций, но всё на уровне бессловном.
Жен сильная девочка, всё же не каждому под силу не утонуть в жалости к себе, вот как раз от неё и метаний родителей она сбежала, чтобы быть как все хоть немного. Это понятно, что родители переживают, но порой гиперопека делает только хуже. Думаю она в ней задыхалась и они были напоминанием, что с ней далеко не всё в порядке. Я не говорю, что уйдя из дома она всех проблем лишилась, но хотя бы пыталась жить как обычный человек.
Лекс, у неё просто шрам на грудной клетке или же нет одной груди? Я не совсем точно себе это представляю, но этот момент не отпускает меня.
Получается сейчас ей уже нужно донорское сердце? Закралась дикая мысль, что кто-то из героев своим пожертвует... брррр.... даже думать о таком не хочу.
А вот переживания Яна, как же он дико переживает. Да и Андрей тоже, хоть и кажется внешне рафинированным. Просто у каждого свой панцирь, своя норка.
Как красиво большой папа пригласил* их к себе... Всем дал понять, что он в курсе (любой мелочи). За одно и на Сантино глянул и решил сына проконтролировать через него, где-то наверное и на вшивость проверил, всё же человек далеко не глупый. И вот, если у Арсения будут дела с Елисеевым, то мерзкий извращенец навряд ли сунется не только к Жен, но и К Сантино. Так ведь?
Маман у Жен под стать отцу. Хоть и сентиментальна, но это наверняка строго детей, а так стержень тоже есть. Ну и семейка... замечательная, любящая. Сантино, который не привык к проявлению такой любви, заботы и семейного дурдома- это наверное шок.
Жен конечно слиняла в конце, но далеко ли? Навряд ли это их последняя встреча
Я ещё одну параллель провела, между двумя мужчинами. Счастливчик- хороший мальчик, весь правильный, положительный. Сантино- плохой мальчик, со своими темными пятнами на линии жизни... Контраст. А они узнают о существовании друг друга? ;-)

Я конечно же жду продолжения, хоть и глава не маленькая, но моя жадность в строках не знает границ.

Всем отличного настроения!

...

LexyGale: 10.03.16 19:09

Вечерам всем Добралась, наконец, до ответов! Спасибо всем огромное за поздравления


В общем, да типа того, пообщались, приняли. Вопрос только рад уже он сам этому или нет)


Адриан) Он Адриан. Весь выпендрежник, поэтому Андреем ему быть несолидно


Увидели, настучали и т.д. Да, быть проблемам. А скелеты еще те, просто так не проберешься. Но мы попробуем


А то! С такими детками глаз да глаз! До преждевременной седины на висках


Больно много скандалов, непонимания, ну и словно в доказательство ошибка, будто бы родители были неправы, во всем виноваты.


За ним, пожалуй, приглядишь. Только успевай за шкирку и долой) Но такие друзья нужны, а то скучно


В том числе.


И не нравилось, но об этом в проде.


Ну так, перевоспитывать будем Это отдельный пункт программы. И у меня даже получится. Еще бы не получилось


Да не, чур меня! Просто шрам, 15 см, белый, ровненький, обычный (как от операции, где необходим прямой доступ к сердцу). Декольте до пупа не прокатят, но в остальном ок.


Конечно, не последняя)

...

LexyGale: 16.03.16 16:35

 » Орел. Как перетягивали Рашида

Кто оставляет крохи еды, которые соблазняют вас? Притягивают к человеку, о котором вы никогда не думали раньше. Этот сон. А потом — еще сны. Целая вереница снов.
Английский пациент. Майкл Ондатже

Кирилл

В тот день в мою палату вместо Жен входит Капранов. Я знаю, что это значит: серьезный разговор. При маленькой идеалистке некоторые вещи попросту не обсудишь, а ведь оно необходимо. Я легко узнаю Андрея Николаича по походке. У него каблук на одном ботинке стоптан и стучит иначе.
— Поговорим, Кирилл Валерич? — слышу щелчок замка.
Эта больничная дверь запирается, думаю, чаще, чем кабинет любого из врачей. Он всегда так ко мне обращается, но не из уважения, а каприза ради. Видимо, меня тоже этим заразили, недаром же я зову своего доктора Жен Санной. Мог бы ее просто по имени называть, да так забавно звучит… и вообще, сама она вся Жен Санна. Деловитая, суровая временами…
— Поговорим, Андрей Николаич, — отвечаю в тон.
— Послезавтра вам снимут последнюю растяжку и сразу же сделают операцию. Завтра мы сообщим пластическим хирургам, как вы выглядели, и обман будет раскрыт. Я буду настаивать на проволочках при удалении гематомы, но все поймут. И взбесятся. Вы понимаете к чему я?
К тому, что он рассчитывает на новое место работы.
— Это вам родители обещали?
Что врать? Я догадывался.
— Местечко под солнцем, а точнее в вашем исследовательском центре и... группе исследования рака мозга. Если этого не будет, боюсь, я не смогу пойти на обман начальства.
У меня есть отличный шанс быстро прозреть. А также оставить людей без должных выплат и каждый раз, когда отец подожмет губы, гадать, не из-за моего самоуправства ли.
Признаться, я не привык отступать от планов. С детства учили, что, раз надо — значит, надо. Родители не ставили ультиматум, они дали мне право на звонок. Они предложили план, намекнули, что ситуация придала бы нам ореол романтики, и самоустранились. Решать мне.
— Не переживайте, Андрей Николаич, каждый причастный получит... причитающееся. Никто не останется без внимания. — Набираюсь решимости. — Мне понадобится телефон. Не могли бы вы, пожалуйста.
К счастью, номер, который нужен, я помню назубок. Амнезия? Как же. В конце концов, он принадлежит главе исследовательского центра Харитоновых, и созваниваемся мы часто. К тому же, это помогает мне держать сокровище в узде — переманенный Мурзалиев стоил нам целое состояние; думаете, после такого я готов ему позволить кинуть и нас тоже? Нет, конечно. Хочет, чтобы вокруг него попрыгали — будем прыгать, не убудет; к тому же, он того стоит.
— Добрый день, Рашид, — говорю. — Это Харитонов-младший.
— Кирилл? Наконец-то. Где вы? — тут же откликаются. — И что за бред о кругосветном путешествии в газетах пишут?
— Послушайте меня очень внимательно. Никому о моем звонке не сообщайте, это очень важно. Пока. Я в больнице, пострадал в результате обрушения здания. Но информация должна оставаться в секрете еще несколько дней.
— В какой больнице? Где вы?
— Это неважно. — Не могу сказать, что не доверяю Рашиду, но если он начнет наводить справки — правда всплывет тут же.
— Что от меня нужно?
— Место в исследованиях рака мозга.
— Группа укомплектована, но, если это необходимо, — сделаю. Кто?
— Андрей Капранов. — Пара секунд уходит на размышление, а затем добавляю. — И посмотрите, на всякий случай, ординаторские вакансии. В нейрохирургии.
— Для Жен Санны Елисеевой? Кирилл, вы умом повредились? Считаете, она согласится работать на меня? На вас?
— Вы с ней знакомы?
— Скорее с ее болезнью, исследование по которой я кинул три года назад, когда продался вам с потрохами. Вы не знали?
Знал ли я? Евгения Александрова Елисеева — дочь Александра Елисеева? В смысле того самого Александра Елисеева? Человека, у которого я перекупил Рашида, разорвав контракт, неустойка по которому стоила нам немалой решимости?
В голову начинают стучаться весьма безрадостные мысли. Алексу принадлежит крупнейший кардиоцентр страны, и вкладываемые туда суммы, поговаривают, астрономические, но точных цифр никто не называет. Даже мы со своими связями не пробились. Не для газетного пиара сделано, а для своих. Но для Жен? Для моей сиделки?! Вот бы узреть подсказки на лице Капранова — мне не хватает глаз, как никогда прежде.
Не может этого быть, да ошибка же. Слишком она спокойна. Разве что не знает, как мы прокатили ее отца, ее семью и ее саму.
— Ваш лечащий врач — Андрей Капранов? Он отличный хирург; вы не потеряете, перекупив его. Девушку тоже пристроить можно, но вы бы поговорили с ней сначала.
— Она точно дочь Александра Елисеева?
— Не переоценивайте Капранова. То, что он отличный хирург, — не свидетельство бескорыстия. Андрей терпеть не может учить. Как только появилась протеже, об этом сразу заговорили вслух и громко. Думаю, он рассчитывал на финансирование от Елисеева, но не получил ни копейки, раз теперь подбивает клинья к вам. Нет тут загадки.
— Вы, Рашид, все равно посмотрите. Заранее спасибо.
— Помощь точно не нужна?
— Нет, благодарю.
— Что ж, поправляйтесь, Кирилл.
Все-то здесь не слава Богу. На каждом шагу интриганы. Учитывая новую информацию я не уверен, что Капранов рассчитывал взять девушку с собой...
— Как вы умудрились приставить ко мне дочь конкурента? — спрашиваю раздраженно. Мне бы и в голову не пришло, что она — та самая Елисеева.
— Вам-то какая разница? Это ее дело и право. Накосячила с пациенткой, попала под пресс Мельцаевой, продалась за допуск в операционную. Когда вы выйдете отсюда — ей вернут скальпель. У принцессы Елисеевой более чем правильные приоритеты, вы за девочку не переживайте. Не вдруг обделишь да обидишь.
— А сегодня она где?
— На обследовании у папашки в центре. И знаете, Кирилл Валерич, не доставали бы вы девчонку. Вы-то со своими Рашидами и не только выздоравливаете, а она — нет.
После этого он уходит, а я беру тайм-аут, чтобы многое случившееся переосмыслить. Политические паутины обязывают. Но одно я знаю точно — ситуации более чем ироничная, и моя санитарка с большими сюрпризами. Очень занятными. Не доставать ее? Девушку, с которой мы повязаны? Разбежался.

Жен влетает в палату, судя по всему, в уличной одежде. Шлейф духов яркий — не пропустишь. Я ее еще из коридора почуял. И ждал, очень ждал. У меня для нее много сюрпризов.
— Меня попросили начать готовить вас к операции, — говорит оживленно.
— Вы припозднились. И переодеться еще не успели. Как осмотр? — Не могу дождаться, прямо в лоб спрашиваю, спеша вывалить на нее последние новости.
— Что? — растерянно.
— Мне посчастливилось созвониться с Рашидом. Много нового узнал о вас, Жен Санна.
— Мурзалиевым? — сухо спрашивает, даже не пытаясь скрыть раздражение.
— А я уж было подумал, что вы не в курсе.
— Не в курсе того, что ваш трастовый фонд перекочевал к нам? Умоляю, Кирилл Валерич, скажите, что пошутили. Кстати, видно удар по карману был более чем значительный, если вы согласились терпеть тьму и дополнительную операцию ради восстановления утраченного состояния. — Уверен, даже сейчас, при крайне ограниченной мимике, глаза у меня из орбит вылезают. — Ну так что, уверены, что хотите перейти к новой форме отношений со мной?
— Не уверен, но статуса святой Ханны [сиделка английского пациента] вы лишились безвозвратно.
— Не сторонник смешивать личное и профессиональное, но если настоите...
— Я был уверен, что мы уже смешали, и вдруг рвануло такое известие. Шкатулка с двойным дном вы, Жен Санна. А ведь был уверен, что раскусил. Черт. Один бы раз взглянул и узнал. С каждого рекламного щита ваши братишки своими дьявольскими глазками смотрят, да и вас в газете видел — похожи все, будто через копировальный аппарат пропустили. Узнал бы, ну точно, а тут как дурак...
— А вы свою слепоту сами выбирали. Тут уж простите!
Молчание и сопение.
— Слушайте, забудем. У меня нет к вам претензий, если вы об этом. Вы просто еще один делец, ставший моим пациентом. Это Мурзалиев лишил работы очень многих классных ребят, с ним я здороваться за руку не стану, но лично к вам это отношения не имеет.
— Еще бы, я ведь просто делец и пациент, — повторяю. — А как же Харитонов в обмен на операции?
— И тут успели. Ну надо же, какое насыщенное у вас без меня было утро. Авось еще пару дней не приду, и вы, как в Мертвой зоне Кинга, всезнание приобретете.
— Божественную мудрость предпочел бы обретать вашими стараниями!
— Зачем? Вам бы стало приятнее?
— Мне бы стало понятнее.
— И зачем понимать? Я вот вас, например, не понимаю. Пара недель, вы выйдете отсюда, пару раз прочитаете обо мне в газетах и не вспомните даже. Но ближе и ближе подобраться пытаетесь. Где подвох?
— Не удивляйтесь, но я не настолько делец. Нет подвоха. Мне просто интересны люди. И поскольку вы мне понравились, планировал предложить местечко потеплее. А теперь выгляжу знаете кем?
— Идиотом?
— Слепым идиотом.
— Так, Кирилл, я ушла переодеваться. Попробуйте остыть, и я тоже попытаюсь. Мы с вами здорово вспылили, а мне новые проблемы с Павлой ни к чему. Надеюсь, у вас хватит порядочности не устраивать при ней сцен.
— Если шарф мне оставите.
— Что?
— Пусть напоминает мне о любимой сиделке, которую я придумал, и наших лучших днях.
— Боже, сколько патетики. Как вылечитесь, подумайте о писательской карьере, Харитонов, — уверяю, у вас отлично выйдет. В смысле все выйдет: и полностью восстановиться, и написать драму в трех действиях как минимум.
— А я-то думал, Капранов человек тяжелый!
— Я достойная его ученица.
— Вне всяческих сомнений.
Единственной свободной рукой вслепую тянусь вверх в попытке нащупать шарф, цепляюсь за ткань и стягиваю с шеи. Он длинный, скользит между пальцами бесконечно долго. Мне не мешают. Наконец, мягкий шелк перестает сопротивляться и падает мне на грудь, окутывая густым шлейфом одного из самых притягательных ароматов для моего носа.
— А вот теперь идите, — велю.
Уходит, а провожу пальцами по бахроме и внезапно понимаю, что ситуация отстойная, если не сказать больше. Меня и раньше тянуло к этой девушке, а теперь, когда я узнал о ней столько всего интересного, — влечет как магнитом. Я безумно ее хочу. И, наверное, только потому, что не смогу получить ни при каких обстоятельствах.

Жен

Харитонов. Харитонов, Харитонов, Харитонов. Сколько времени я гнала от себя мысли о том, что не стоило бы с ним сближаться — никому это не пойдет на пользу, — но вот на тебе. Все прознал, чтоб Капранову пусто было. Трепач. И этот Мурзалиев не лучше. Мог бы и промолчать. Хоть языкозакатывающей машинкой запечатывай! Терпеть не могу этого типа. Он занимался исследованием возможности выращивания клеток сердечной мышцы в лабораторных условиях, настаивая на полной беспристрастности и отсутствии встреч. Но три года назад Харитоновы, можно сказать, подарили ему собственный исследовательский центр, и тот аж поскакал туда галопом. Недели думать не стал!
С силой захлопываю дверцу шкафа. Ну вот, разбудили чудище. Теперь не успокоишь. Так и будем с Харитоновым бодаться. Ни один не отступится. Да-да, Кирилл, у нас больше общего, чем вы думали, чтоб вас. Ну что, скрестим шпаги еще разок?
Решительно топаю к палате, однако обнаруживаю там главу отделения пластический хирургии и Капранова с Мельцаевой. Полный набор. Один скандал сменяется другим.
— Заходи, — кивает Капранов внутрь палаты.
Ну да, всю жизнь мечтала. Павла предупреждает меня взглядом ничего не говорить, затем дверь, естественно, закрывается на ключ. Медперсоналу этого этажа за невнимательность надо бы всыпать по первое число. Да тут уже королеву Британии можно было заподозрить, не то что пребывающего в кругосветном путешествии мецената со стажем.
— Мы должны кое-что вам сообщить, — начинает Мельцаева. — Потеря памяти была симулирована, потому что мы знаем, кто пациент, но решили не провоцировать волнение в прессе. И внешность обсуждать не придется — мы уже знаем, как пациент выглядел до обрушения здания.
— И не сказали? И бестолково тратите ресурсы на моделирование лиц? — злится глава пластической хирургии.
— Да. Увы, но это было необходимо. Наш Счастливчик — Кирилл Харитонов.
А пластик мрачно:
— Поэтому вы запретили мне брать на нее ассистентов? Вы, Павла Юрьевна, неспортивное поведение демонстрируете!
— Возможно. Но нужно сделать все быстро, чтобы информацию в газеты дали мы, а не анонимные доброжелатели. Родственники в курсе, действия согласованы. Костная структура не повреждена, и восстановление должно занять не так много времени. Мы сможем устроить все наилучшим образом.
— Верно. Но как я буду работать без ассистента? — спрашивает ядовито.
— Вам поможет. — Павла на мгновение останавливает взгляд на мне, вынуждая сердце забиться втрое чаще. — Капранов.
Вот ведь... слов приличных не хватает.
— А после этого поможете ему сделать трепанацию.
— Хм, а можно вставить свои пять копеек? — тянет руку Капранов, почти подпрыгивая на месте. — Вообще-то трепанации не будет...
И вот тогда разверзается настоящий ад.

Мне сказали, что операция прошла успешно, без осложнений. И есть, наверное, какая-то правда в том, что он Счастливчик. Кирилла должны привезти с минуты на минуту, и я уже сижу у постели. Он спросил, станет ли таким же, как прежде. Я ответила положительно, и не вижу причин для иного исхода, но вдруг что-то пойдет не так? Об этом тоже должна буду сказать ему я? О том, что обманула. Я уже стольким призналась в своей лжи...
Хорошо, что у Харитонова отдельная палата, а то меня бы уже живьем сожрали. Да, вы правильно поняли, — чтобы сорвать «наш с Капрановым» план, Павла раскрыла личность пациента, и теперь информация вышла из стен стационара, разрывающегося от сплетен о том, что нам предложили места в исследовательском центре. Даже отец уже позвонил и удостоверился, что просто какая-то левая утка слишком громко крякает. Я не подставлю отца таким образом, не подставлю. Капранов, надеюсь, тоже не сошел с ума и никуда не уйдет. Хотя за него не поручусь. Ему-то хвост дверью не прищемляли...
Кстати, это еще полбеды. Есть слух и похуже. О том, что во всех этих сговорах слишком много личного, что я уделяю пациенту непозволительное количество внимания. Дьявол, если бы это было неправдой. Так ведь нет же! К собственному ужасу, я с нетерпением жду момента, когда увижу его настоящее лицо, а он — мое. Он знает меня, видел и помнит, но не лично, без синхронизации звука с картинкой. Нельзя, так нельзя. По всем правилам мне бы стоило отказаться от Кирилла как от пациента, и намного раньше; но сначала были операции, инкогнито-статус, а теперь в этой больнице, кажется, на моей стороне и вовсе только два человека: Кирилл и Капранов. Не позволю отобрать ни того, ни другого! После устроенной масштабной экзекуции он присмирел, но шпильки теперь острее — будто с равной общается, будто статус прочувствовал и наслаждается. Будто знает давно.
Когда я извязываю узелками (один к одному) уже вторую нить (на каждую руку), дверь палаты распахивается, и ввозят каталку. Кирилла перекладывают на обычную койку, а затем уходят все, кроме Архипова (идея прятать пациента от ассистентов канула в Лету).
— Перевязки...
— Я не допущена до операций, а не превратилась в санитарку.
— Да-да, я помню, что Принцесска всегда в курсе. Но полагаться на то, что ты не накосячишь снова, не собираюсь. Творишь одну глупость за другой: то пациентку оперируешь в состоянии аффекта, то Капранова в его безумных идеях поддерживаешь. Поэтому, что касается перевязок...
От злости впиваюсь ногтями в ладонь, но они как всегда недостаточно длинны, чтобы причинить реальную боль. Зачем я их стригу? Думаю, после того, что провернул Капранов, с мечтами об операционной мне придется распрощаться навсегда. Смотрю на свои пальцы. Я с детства вязала узелки, плела из бисера, выжигала по дереву замысловатые узоры... Только бы улучшить моторику, скорость реакции...
Даже если я сейчас уйду отсюда, положительных рекомендаций мне не дадут. Отличное сопроводительное письмо Павла накатает. Но лучше в ад, чем в клинику Харитоновых! Ах, простите, исследовательский центр. Клиника — слишком мелко звучит. Со злостью плюхаюсь в кресло обратно, намереваясь сидеть здесь до последнего и не показываться на глаза никому из больничного персонала.

Я просыпаюсь от какого-то грохота, испуганно подпрыгиваю и хватаюсь за сердце. Учитывая ситуацию, можно предположить что угодно: вплоть до вторжения медсестер, намеревающихся четвертовать на месте. Но все оказывается проще, и в то же время забавнее: проснувшийся после операции и полностью дезориентированный Кирилл застыл с поднятой рукой, а на кровати валяется сбитая ваза и везде розы. Их прислали первые сочувствующие ласточки. И картина такая эпичная, что хоть фотографируй и отсылай в издательство уже сейчас...
— Простите... этого здесь раньше не было или я от наркоза совсем не соображаю? — с трудом выговаривает Кирилл, который проснулся после операции раньше, чем я после своих переживаний (вот так новость!).
— Вы теперь снова Кирилл Харитонов, и вам... присылают цветы.
— Еще одна причина оставаться Счастливчиком, — вздыхает он. — Мокро так...
— Сейчас сменим постельное белье.
Встаю и подхожу ближе, сбрасываю шикарные розы прямо на пол, вазу ставлю туда же. Кажется, Кириллу тяжело не отключиться снова, но он очень старается, следит за мной, ориентируясь на звук.
— Вы в норме? — спрашиваю.
— Да, — выдыхает, а я сдергиваю одеяло, чтобы оценить, насколько сильно намокли простыни.
Черт, все-таки придется звать медсестер, чтобы помогли перестелить белье. И Лина подчиняется до крайности неохотно — у них там бойкот, уходящий корнями даже глубже, чем у остальных. Сестры ненавидят врачей-зазнаек: их бесит наша уверенность в собственной правоте, а мы с Капрановым даже поперек Павлы пошли — вообще конченные люди. Естественно, теперь мы — персоны нон-грата номер один.
Тем не менее забота о пациенте прежде чего, и Лина разворачивает простынь, демонстрируя, что моя очередь работать: нужно приподнять больного.

Кирилл

Морфий путает мысли, и, если боль и есть, она смешивается с остальным миром, и я на ней не могу сконцентрироваться. Будто слышу не ушами, а всем телом, и запахи настолько остры, что от них тошнит. Она обещала меня приподнять. Как? Я помню ее руки, хрупкие и тонкие. Я бы мог одной ладонью обхватить оба ее запястья. Она бы не вырвалась...
— Пожалуйста, чуть привстаньте.
Привстать... Рука и ноги в гипсе, тело не слушается. Мне должно быть ужасно больно, но этого нет. Препараты все украли. Все, кроме сладкого забытья. Видимо, она понимает, что я совершенно не владею телом, и сама просовывает одну руку под плечи, вторую — под поясницу, поворачивает меня на бок — большее, на что способна. Ее запах с едва уловимой ноткой духов проникает сквозь бинты на лице и достигает носа. Он намного слабее медикаментов, но такой приятный. На незащищенную марлевой тканью шею падает что-то мягкое, щекотное. Я поднимаю руку, чтобы понять, что это такое, и обнаруживаю прядь волос. Зачарованный сухой гладкостью кудрявых локонов, провожу по ним, пропускаю сквозь пальцы, заставляя ее вздрогнуть от боли. Спутались, наверное.
— Простите.
— Ничего, — шепчет она с усилием. Видимо, я тяжелый, и колебания ее груди при дыхании становятся тяжелее. Отвлекают.
Под ногами скользит ткань, когда безымянная помощница стаскивает с матраса простынь, ощущение весьма болезненное, хотя это очень странно, учитывая наличие гипса. А как зовут моего доктора? Неужели она тоже безымянная? Неужели я не помню и этого тоже?
Нет, помню. Жен. Язык лениво подворачивается, касается неба, а затем раскрывается, ударяя по зубам.
— Жен, — произношу вслух.
— Да? — спрашивает она, и я вдыхаю это слово. Глаза после операции не открываются, но это неважно, все равно бы не увидел.
— Нет, ничего, — говорю. — Это морфий разговаривает.
— Поняла, — кивает она, заставляя волосы на моей шее шевелиться.
— Повыше можешь? — резко и недовольно спрашивает безымянная.
— Конечно.
Но на самом деле не может: тянет меня ближе к себе, а не вверх, и наконец прижимает к груди. Ощущений становится слишком много, и что-то сладкое и дикое стягивает внутренности. Свободная от гипса рука прижата к ее бедру. Поворачиваю так, чтобы коснуться пальцами ноги сквозь халат и... брюки. На ней точно брюки.
— Еще повыше, — опять говорит безымянная.
— Я помогу, — говорю, обхватывая свободной рукой Жен за талию. Чувствую ладонью, как гнется ее узкая спина в попытке приспособиться.
— После операции нельзя напрягаться, Кирилл, — говорит мой доктор.
Мой доктор.
Когда безымянная заканчивает, меня укладывают обратно и начинают менять намокшие бинты на гипсе на ноге, но наркотический дурман превращает прикосновения в самую интимную из ласк. Каждое нервное окончание отзывается стократ острее, чем в обычной жизни. Волны полубреда раскачивают в разные стороны, и я уже не знаю, где реальность, а где ее нет.
Вспоминается газетный снимок весьма плохого качества. Родители однажды сказали, что Елисеевым стоило бы решиться на аборт, чем растить настолько больную дочь, и я обратил внимание. На фото она улыбалась и больной не выглядела вовсе. Сейчас, интересно, так же?
— У вас почти сошли синяки, — говорит мой доктор, касаясь пальцами живота, а мне мерещится, что это ее дыхание такое невесомое.
Точно в полубреду представляю, как она склоняется к моим губам и касается их, но знаю, что все лицо замотано и пытает меня не более чем воображение. Оно выдает желаемое за действительное, но на всех уровнях, и это сбивает с толку. В попытке проверить, мерещится или нет, хватаю ее за руку, веду по ней вверх, а затем со всей силой цепляюсь за рубашку. От неожиданности доктор делает пару шагов ко мне, но молчит, а мои пальцы уже гладят кожу над поясом брюк. Гладкую, бархатную. Если бы мог, я бы уткнулся в нее лицом, но вместо этого как завороженный вожу ладонью по ее телу. Рука устает, едва удается держать ее на весу, но я ни за что не отпущу. Ни за что! Я будто вижу, наконец. У меня здесь телевизор иллюзий.
— Перестань, — тихо говорит, впервые обращаясь на ты, но не стряхивая мою руку как что-то отвратительное. — Это наркоз так действует. Поспи.
Черта с два наркоз. Может быть, он раздвинул границы, избавив от шелухи условностей, но не более того. Ничего незнакомого я не испытал. Все уже было. Я с ней проделывал уже все. Просто не решался признаться.
И будто по заказу из коридора вдруг доносится:
— Пропустите! Я хочу, наконец, увидеть сына!
Вот теперь она резко отскакивает в сторону и накидывает на мои ноги одеяло. А я пытаюсь понять, что реально, а что — придумал. И правда ли явилась моя мать.

Жен

Мать Кирилла — Галина, кажется, — решительно залетает в палату и удивленно замирает на месте. Еще бы. На полу лужа воды, ваза, розы разбросаны, посреди этого бедлама стоит бестолковый врач, а ее сын, которого она — готова спорить — ожидала увидеть в куда лучшем виде, опутан бинтами и гипсами, как египетская мумия. Благо она хотя бы не знает, что случилось минуту назад. Кстати, и я тоже не знаю. В чем дело? Это был совершенно непозволительный уровень интима с пациентом, и он может лишить меня работы. Но что я делаю? Я просто стою как вкопанная и позволяю себя касаться. И если Кирилла оправдывает морфий, то я без оглядки бодро топаю по пути саморазрушения. Ох, Женька, ты уже столько всего испортила, хоть в порядке разнообразия соберись!
— Кира... — восклицает мать Харитонова, прижимая руки к губам и обналичивая домашнее прозвище взрослого и серьезного мужчины. — Боже мой, сынок...
— Мам, я в сознании и прекрасно тебя слышу, — бурчит пациент.
Его голова перебинтована и так с ходу не разберешь, не спит ли, поэтому уточнение отнюдь не лишнее. А она порывисто усаживается на кровать и обнимает сына. Скучала. Глупо было бы думать, что нет. Нужно позволить им побыть наедине, только сначала придется навести порядок. Начинаю собирать розы. С тряпкой кого-нибудь пришлю позже. Только бы от этой семейки подальше.
Как Харитонову вообще удалось опрокинуть вазу именно на кровать? Поймать, что ли, пытался? Ну почему все вот так вкривь-то? Ну ведь досадно же... И это, и вообще все. Может, виновата неожиданность? Я никак не думала, что он вдруг меня... коснется так. Дело именно в этом, я уверена. Но неловко ужасно, а тут еще родители Кирилла подоспели... Черт...
Прижав пустую вазу с розами к груди, направляюсь прочь из палаты. Но ведь нельзя молча. Неприлично!
— Простите, я дам вам время, а потом вернусь. Если есть вопросы...
— Благодарю, мы бы предпочли переговорить с его лечащим врачом, — прилетает мне ответ.
— Как угодно, — говорю, не уточняя, что именно я им и являюсь.
Что врать? У меня с Харитоновыми отношения сложные и многогранные. С сегодняшнего дня даже пугающе многогранные. Это все наркоз, наркоз! Бросаю взгляд на Кирилла. Лица не видно, но голова ко мне повернута, одеяло в кулаке сжимает. Дьявол, он придет в себя, у него все пройдет, а я? Смогу ли я забыть случившееся? Забыть зрелище выступивших вен на тыльной стороне ладони...
— Она и есть лечащий врач, — радует родительницу Кирилл, не дав мне возможности уйти от ответственности.
И это «она» звучит странно, непривычно. Не доктор Елисеева, не Жен, не даже шутливое Жен Санна. Просто «она». Разница, стертая морфием. И могло бы прозвучать оскорбительно, пренебрежительно, если бы не интонации. Такие личные.
— О... извините, — тут же говорит Галина Харитонова. Искренне.
Черт! Я-то уже приготовилась к колкому противостоянию (эх, привычка). Но она просто приняла меня за медсестру. С другой стороны, за кого еще она могла меня принять, если я по палате розы собираю? Хоть не за уборщицу, и на том спасибо!
— Налью воду в вазу и вернусь. У вас наверняка есть вопросы.
Из палаты я выхожу очень медленно, оглядываясь по сторонам, и предосторожность, уверяю, отнюдь не лишняя. Меня все ненавидят. И раньше за Капрановские привилегии не особо жаловали, а теперь совсем плохи дела. Павла не поскупилась на обидные обвинения. Как только она просекла, что за наш счет можно обелить собственное доброе имя — тут же воспользовалась. Не она ведь врала всей больнице — ладно, и она тоже, — но, вы гляньте, эти двое пошли против указаний главврача, вредят пациенту, и даже в известность никого не поставили! Хамы! Нахалы! Уууу, паразиты! Но, спорю, перед Хариновыми будет плясать, что кобра под дудочку, даже нас с Капрановым начнет облизывать.
— Лина, в палате Счастливчика (намеренно избегаю называть его Кириллом) все еще лужа. Пошли кого-нибудь, пожалуйста.
— Ага, — отвечают мне.
Пока я разбираюсь с жизнеобеспечением подарка из мира флоры, в палате появляются и Капранов с Харитоновым-старшим. И зачем я вообще вернулась? Розочки принесла? Серьезно? Да тут скоро магазин можно будет открывать! Кому они вообще нужны? Харитонов их даже не видит. Даром что чует, но запах роз мне, например, не слишком приятен, а ему? Спросить бы.
— Добрый день... — только и успеваю поздороваться, как перебивает раздраженный Капранов:
— Почему здесь лужа?
— А Лина что, так и не удосужилась озаботиться? — заглядываю через кровать.
И правда, лужа, аккурат около левого ботинка Валерия Харитонова. Около сверкающего ботинка из крокодильей кожи. Да такие даже мой папа не носит, а ведь он тот еще дэнди.
— Сейчас, погоди, разберемся, — многообещающе тянет Капранов, правильно поняв причину заминки.
Я, тем временем, ставлю вазу на тумбу, избегая встречаться глазами с родителями пациента. Они-то не слепые, им прекрасно видно, что генофонд Елисеевых не пропал даром...
— Кирилл, ваза здесь будет. Не опрокиньте.
Хотела заставить его коснуться стекла, чтобы почувствовал, где именно цветы теперь стоят, но не решилась взять за руку. Вот же подстава! Я врач, я не должна бояться реакции на себя пациента, не таковы наши отношения. Не должны быть таковы, но — чем богаты, как говорится. Пройдет наркоз — поговорим, а пока поостерегусь.
— Хорошо, — отрывисто произносит.
И тут включается громкоговоритель:
«Медсестра Лина, будь добра взять чертову тряпку и явиться в палату Харитонова, пока никто из его родственников не растянулся! Иначе счет за лечение мы выставим не больнице, а лично тебе!»
После такого Харитоновы многозначительно переглядываются, а я спешу занять их собственной неоднозначной персоной, пока не разразился сказал. Только мы представляемся друг другу (у них, как я и предполагала, с идентификацией проблем не возникает), как в двери влетает Лина. Вся красная, со шваброй, извиняется, и начинает усердно тереть пол.
— Лина, что это было? — по горячим следам, пользуясь случаем, и Павла объявляется. Нашла, значит, повод прискакать на всех парах.
— Я не успевала и...
— Здесь должно быть все безупречно, ясно? — рычит. — Кирилл Валерьевич наш важнейший пациент! Почему я должна об этом напоминать? Простите, пожалуйста. Это больше не повторится. — В этом месте Ян бы точно демонстративно засунул два пальца в рот, но я культурнее.
— Хотелось бы надеяться, что проблем с неподчинением персонала у вас нет, — вставляет шпильку Харитонов-старший.
О, разумеется, нет. В последнее время в этой больнице чудеса невыдрессированности проявляю только я, и все, кто имеют дело со мной. Прятки снимков пациентов, разговоры за закрытыми дверями, окровавленные забеги, скандалы с начальством, интим на рабочем месте и прочее — все это не без моего участия. Ай да Жен. Везде успела.
— Нет, разумеется, нет, — сверкает улыбкой чеширского кота Павла. И выглядит, кстати, такой же безумной.
— Извините, но я только после операции и... можно мне поспать? — разряжает ситуацию именно Кирилл.
Знает, когда нужно вмешаться, а то Мельцаева может и умереть от сердечного приступа после таких слов. Господи, скорее бы моего пациента выписали, тогда он бы перестал действовать на нервы всем вокруг. Одно лишь имя Харитоновых будто перебрасывает реле из состояния нормальности в «охренеть, срочно придумай, что делать». Вот и делаем. С поправкой на персональные отклонения. Я уверена, что если бы его здесь не было, то все пришло бы в норму. Я бы вернулась в операционную и закопалась в учебу. И никаких драм да эксцессов. Мне они вообще противопоказаны...
— Мне можно будет просто посидеть рядом? — спрашивает Галина Сергеевна, явно выбирая место на теле сына, по которому можно погладить. Наконец решает, что ладонь свободной от гипса руки выглядит лучше остального.
— Разумеется, — отвечает Павла участливо, даже рукой машет, обозначая, видно, что в этой больнице им можно все. — Мы переговорим у меня в кабинете.
Капранов, Павла и Валерий Харитонов уходят без меня. Это шоу с рейтингом врач плюс. Не для ординаторов-малолеток. И, прости Господи, счастье-то какое! Не хочу помогать им тягать неподъемный шар из лжи и провокационных замечаний. Но и оставаться с Кириллом и его матушкой — чур меня.
— Зовите, если что, — сообщаю Галине и разворачиваюсь к выходу.
— Доктор... Елисеева, подождите. — Она меня боится, кстати сказать, и тоже не в восторге от столь тесного соседства. Не плюй в колодец, называется. Кто бы мог подумать, что я буду выхаживать сына людей, которые стянули одного из важнейших моих врачей... — А можно мне ваш телефон? На всякий случай.
— Разумеется.
Я диктую номер, с силой сжимая в кармане ручку. Неловкость зашкаливает. Точно знаю, что эта дама не станет звонить по поводу и без. Но сын для нее много значит, а он мой пациент. Ирония судьбы или вдох, выдох и прочие прелести аутотренинга.
— Умоляю, скажите ей, что Кирилл прекрасно слышит: уверена, и он тоже ничего матери не скажет.
— Нет, и вы это знаете, — отвечаю.
Она недовольно поджимает губы — не на такой ответ рассчитывала. Только вот здесь у нас клуб любителей неправильных решений. Павла и Капранов не были правы, не сделав вторую трепанацию. Я натворила дел еще раньше. Родители подлили в огонь масла, и один только Кирилл — козел отпущения, который мужественно все выдерживает.
— Но, я уверена, все будет хорошо. Капранов не допустит... — чтобы новая сверкающая должность уплыла из его цепких лапок. — Чтобы с вашим сыном что-либо случилось. — На подавление проснувшегося цинизма уходит очень много сил.
После этого я действительно покидаю палату — мой штаб, мой лагерь, мое безопасное место. Отныне оно во власти вражеских оккупантов. Сижу в подсобке среди столь нелюбимых Линой швабр и медикаментов, да еще на каком-то ящике. Черт, возможно, я уже не так сильно люблю эту больницу...

Кирилл

Забавно. Я хотел, чтобы родители пришли, а теперь жду, когда они уйдут. Потому что должен извиниться за случившееся перед своим доктором. Но мама рядом постоянно, а где мама, там Жен нет. Все Рашида, видимо, делят, и мой доктор теперь прибегает, карябает в карте ручкой и — снова к двери чуть ли не с реактивным ускорителем. Маму это устраивает. Она у меня всегда оживленная, говорливая, почти нездоровый энтузиазм так и выплескивается, но как придет мой доктор – молчит, и, спорю, шею втягивает, как черепаха. При мне Жен ей ни единого даже относительно грубого слова не сказала, а уж вне этой палаты они и вовсе навряд ли общаются (эту роль, спорю, на себя взял отец), но мама все бдит и ждет ответной гадости.
Кстати, она как увидела и поняла, насколько сильно мне досталось на самом деле (не знаю, что ей там наплел Капранов. Наверное, что я отделался сломанным мизинцем на ноге), решила вытянуть последнюю копейку из виноватых. Теперь она половину дня держит меня за руку, причитая, а вторую тратит на звонки юристам. Иногда они встречаются прямо здесь — у меня в палате. Предполагаю, что мама таким образом пытается продемонстрировать степень серьезности моего состояния. В общем, как я уже и говорил, в обычной жизни от одиночества я не страдаю. Благо хоть отец не крутится тут целыми днями. Жен обронила, что пока мама стучит дятлом по мозгам юристам, папа то же самое проделывает с Капрановым и Павлой. Мне очень хотелось бы на это посмотреть, но, увы, звук без картинки — не то.
Кстати, я на пути к выздоровлению. Сегодня должны окончательно снять бинты с лица, то есть, теоретически, я в некоторой степени стану похож на себя прежнего. Скорее бы перестать напоминать чудовище, научиться улыбаться снова, распрощаться с незавидной участью быть сфотографированным со всех сторон и ракурсов, прокомментировать ситуацию для тысячи печатных изданий и, наконец, вернуть себе зрение.
Оперировавший мое лицо хирург приходит в компании одной лишь Жен. В отличие от Павлы и ее подпевал, разговаривает он очень вежливо. Оттаял? Растопила? Она к себе располагать умеет, при этом не устраивая показательные прыжки на задних лапках, как та же Мельцаева. Кстати, глава отделения пластики тоже не из подлиз. Вместо того, чтобы заискивать перед моими родителями, он в сотый раз повторяет предостережения: никакого напряжения, как можно меньше волнения, о половой жизни можно тоже забыть на довольно длительное время...
— А где Андрей Николаевич? — спрашивает мама у Жен, в то время как мою голову разматывают.
— На операции, — мой доктор лаконичен донельзя.
Я уже успел соскучиться по ее голосу, прислушиваюсь, пытаюсь определить в каком она настроении. Но это сложно. Рядом с моей мамой она всегда какая-то кислая. Будто, если станет хоть чуточку подружелюбнее, ее обвинят в капитуляции по всем фронтам.
— У него все та же ассистентка? — спрашиваю, пытаясь подбить ее на дальнейший разговор.
— Да, — и снова так же сухо и кратко.
Дуется, она дуется на Капранова. Я бы рассмеялся, но ведь обидится, боюсь. К Капранову ее не подпускают, к маме она сама не подходит. Чем она вообще в больнице теперь занимается?
Последний лоскут бинта наконец снят, и я поднимаю руку, чтобы коснуться собственного носа. У меня раньше на нем была горбинка, но от нее обещали избавиться в рамках операции. Смешно, если учесть, что вместо носа у меня еще несколько дней назад был страшный крючок. Надеюсь, хоть кто-нибудь из журналистов снимет меня в профиль, иначе такое богатство — и насмарку.
— Ну что, я похож на себя прежнего?
— Ох, милый... как бы тебе сказать, — отвечает мама. — Пока не очень.
От ее слов я начинаю смеяться. Врачи тоже подозрительно хмыкают.
— Поверьте, Кирилл, стоит чуть-чуть подождать, прежде чем с газетчиками общаться. Разве что прорвутся сквозь наши бастионы, — сообщает мне Жен.
— Прорвутся? — спрашиваю.
— А вы думали, у нас тут мирно? Шутите? Я припарковалась сегодня за два квартала — сплошные фургончики. И ведь пропуска на территорию больницы где-то достали.
— Ими обычно охранники приторговывают. Но вы пожалейте болезных, Жен Санна, им камеры тащить, а вы...
— Пять раз поскользнулась. Их стараниями мы скоро собственные, а не ваши переломы лечить возьмемся.
Пластик хмыкает.
— Ох, Кира, — вздыхает мама, поддерживая тему, а я кривлюсь от такого обращения. — Ты думаешь, я просто так, что ли, больницу совсем не покидаю? Да ведь как за дверь ступишь — оглохнуть страшно.
— Это, вроде, забавно, — говорю, поворачиваясь к хирургу. — Я бы хотел улыбнуться. Можно попробовать улыбнуться? — спрашиваю доктора, не забывая про зашитые губы.
— Только без фанатизма, — предупреждает доктор.
Пытаюсь приподнять уголки губ. Мышцы лица будто атрофировались за время бездействия, но со второй попытки выходит, и мама даже в ладоши хлопает.

Жен дежурит (услышал, как медсестры об этом говорили), и я сделал все возможное, чтобы выставить родителей из больницы. Она еще не знает, что моих родных нет, но во время вечерней проверки состояния точно выяснит. Сижу, бестолково повернув голову к выходу, и жду. Не знаю сколько, но у меня занятий не прорва, а ожидание уже почти привычно. По крайней мере, когда поблизости нет мамы. Наконец дверь открывается, впуская внутрь запах апельсинов. Неожиданно.
— Открывайте рот, — говорит Жен, присаживаясь на кровать рядом со мной.
— Отравить меня вздумали?
— Предпочитаю расправляться с людьми помощью скальпеля. — После этого она вкладывает мне в рот дольку апельсина. Безумно сладкого, сочного. Даже не помню, когда мне в последний раз такие попадались.
— Например с моей матушкой. — Смешок. — Ай да Рашид. Я прямо ревную. Так рассорить дам, не завязав интрижку ни с одной из них... Это ж кем надо быть?
Она хмыкает.
— С чего вы взяли, что у нас с Рашидом не было интрижки? А у вашей мамы?
— Эй, Жан Санна, вы полегче, гипс-то тяжелый. — Хохочет и отправляет мне в рот новую дольку.
Словно бы невзначай касаюсь языком соленой кожи ее пальца, отчего прижатое к моей ноге бедро начинает ощущаться в тысячу раз острее. Это напоминает мне о главном:
— Я собирался попросить у вас прощения, но вы прятались, и извинения запоздали.
— Я пряталась не от вас.
— О, я уверен, что не от меня. Я-то беспомощен, а вот у мамы и папы по две руки и две ноги. С таким набором можно запросто сграбастать любого врача и сбежать. — Она суховато, но все же усмехается. — Тем не менее простите, вышло неловко.
— Это один из возможных побочных эффектов наркоза. Вам не за что извиняться.
— Интересно, вы все, что вам не нравится, можете объяснить с точки зрения науки?
Она спорить не спешит, вместо этого просто жует апельсин. Мысль о том, что он у нас один на двоих, мне очень нравится.
Кстати, Жен сидит просто непозволительно близко. Действительно списывает мое поведение на действие лекарств. Вот ведь смешная...
— Сколько людей погибло? — Этот вопрос я еще не задавал. Не знал, что почувствую, если узнаю, насколько плохи дела.
— Триста четырнадцать человек, — отвечает без запинки.
— Знаете, я отказал людям в финансировании разработок лекарства. Это последнее, что некоторые их них услышали, а теперь еще и семьи остались, группу распустят, кого-то уволят...
— У вас наверняка были причины.
— Были, — киваю. — Но от моего решения их катастрофа только больше.
— Ну так сделайте добро. Пусть накажут виноватых, а не бедного главного бухгалтера, как это всегда в России бывает, и добейтесь выплаты компенсаций. Это будет правильно. Тогда ваш отказ от своевременной трепанации станет не напрасен. Помнится, так он и позиционировался. Надеюсь, вы еще помните об этом? Я вот помню.
Не могу не улыбнуться в ответ на ее слова. Благо, теперь можно. И едва осознавая, что делаю, касаюсь ее щеки ладонью.
— Жен, черт возьми, ну как же можно было до двадцати шести лет дожить, сохранив такие максималистические представления о жизни...
Она дергается назад, с грохотом вскакивает на ноги. Да слоненок бы столько шума не издал. А я ее, однако, здорово разозлил...
— Я знаю, что это возможно! И вы знаете! Мой отец — не святой человек, но он умеет добиваться справедливого наказания, а вы с вашими юристами и Рашидами только друг другом и интересуетесь. Вы вкладываете бешеные деньги в конкурентные исследования, лишь бы приумножить капиталы. О людях вообще не думаете. Без вас бы кардиомедицина ничего не потеряла, а без моего отца — да. Никакой Рашид бы и не подумал заняться изучением сердец, если бы не щедро спонсируемый интерес. А вы взяли и доказали, что так поступать правильно, что он заслуживает поощрения. И, главное, полная безнаказанность. Кинул исследования, пачкой зеленых отмахнулся — ура; рухнуло здание — сделали вид, что наказание заслуженное, — ура. А что толку? Сердец нет, а люди так и гибнут! Вот что случается, когда алчность перевешивает здравый смысл. У вас были исследования в других областях, но этого показалось мало, и, решив, что уже достаточно взрослые и независимые, вы полезли отнимать у людей врачей и надежду. Знаете что? Я пыталась закрывать глаза на все это, но раз уж вы сами охотно поднимаете тему, выдвигаю встречное условие: если вы хотите, чтобы я к вам приходила, чтобы держала за руку во время операции на мозге (а вы, кстати, будете в сознании) и проверяла, куда залез зонд Капранова, сделайте так, чтобы виновные были наказаны, а пострадавшие получили компенсации. Иначе ищите себе другого аниматора!
А ведь она права. И не пальцем в небо тычет. Я хочу, чтобы она приходила и говорила со мной во время операции, хочу, чтобы сидела здесь и кормила меня апельсинами. Именно она. Вот только так ли уж наш ангелок бескорыстен? Ну-ну. Мой доктор, пусть и ссылается на наркоз, а ситуацией пользуется вовсю и прекрасно осознает, что делает.
Поясню: вы сами знаете хоть одного мужчину, который не согласился бы выполнить условия женщины желанной, но не полученной? Да это же противоестественно! Выходит, я с высоты возраста отношусь к ее наивности с определенной снисходительностью, однако она далеко не овечка, и, кстати, грязно играет. Моя Жен Санна может быть сколь угодно милой, но это отнюдь не свидетельство невинности.
— Я вас понял. И учел... пожелания, — говорю.

Жен

Кажется, я перегнула палку. Вообще не понимаю, откуда взялся в голове этот ультиматум. С чего я решила, что ему нужна моя компания? Раньше — может быть, но теперь у него здесь всегда толпа. Я без него скучаю, но глупо было думать, что и он — тоже. Говорила же, что если мне влезть в душу — не отпущу, и так и вышло.
Его лицо уже начало приобретать выражение... Непривычно, будто теперь он и не мой пациент вовсе. Каждая операция отдаляет его от меня, возвращает к прежней жизни. Думаю, как только Кирилл окончательно станет похож на себя самого, я перестану чувствовать эту связь. Ничто не вечно.
От грустных мыслей отвлекает шум из коридора. Судя по количеству высунутых из палат носов, все, кто вообще находится в этом коридоре, озадачены. И картинка просто маслом: Капранов и Павла, как два пса, стоят, злобно наклонившись друг к другу, а между ними мнется перепуганная блондиночка. Она и краснеет, и бледнеет, и не знает, что ей делать. Кажется, мечтает провалиться сквозь землю.
— Часы в нейрохирургии пусть отрабатывает у кого-нибудь другого! — орет Капранов на Павлу. — Кому пациентов не жалко!
— А как еще ты думаешь учить молодых врачей? Все ошибаются.
— Но не все роняют шпатель внутрь черепа пациента!
— Да, некоторые предпочитают бегать по больнице, заляпанные кровью ака невесты Франкенштейна!
— Твою мать, Мельцаева, есть разница, сходит с ума врач после операции или во время. Можно было сказать, что это пациентка отделения душевнобольных с датой Хеллоуина ошиблась! А тут что я сообщу родственникам? У меня ординаторша-идиотка дорвалась до открытого мозга и от счастья детской лопаткой в нем поковырялась, перекурочила там все к чертям собачьим, и, скорее всего, их сын теперь так и останется овощем?
— Простите, этого больше не...
— Молчи, — предупреждает девушку Павла, зная, что хуже будет.
— Еще бы это повторилось! Отойди от меня на пять метров и дыши в другую сторону, — рявкает Капранов.
— И что, ты теперь отказываешься работать со всеми ординаторами, кроме Елисеевой, которая не допущена к операциям? Я не позволю ей тебе помогать — не добьешься!
— Майорка — отличное место. Возьму-ка я отпуск, пожалуй. Как раз кто-нибудь Харитонова долечит, и ты вынуждена будешь допустить моего единственного и неповторимого ординатора к операциям. Того, который знает, что мозг дан, чтобы думать, а не лопаткой в нем ковыряться, — язвит в сторону блондиночки.
— Андрей, это переходит все границы.
— Ты тоже перешла все границы. Хочешь поиграться, стравливая между собой персонал больницы? Совсем помешалась на мистических денежках и гребаной гордости? Свою работу ни хрена не делаешь — и другим мешаешь. Очнись: больница далеко не в шоколаде, а с тобой она и вовсе на дно уходит, — непродолжительное молчание. — Хочешь, чтобы я продолжал оперировать — будь добра обеспечить меня лояльными и квалифицированными сотрудниками. Я не собираюсь тратить время на беготню по судам!
В этот миг я впервые понимаю, что уход Капранова из больницы Павлы более чем реален, и виновато в этом не исключительно честолюбие...
— Невеста Франкенштейна? — кричит из палаты Харитонов, который, наконец дорвался до темы моего наказания. — Мне нравится.

Отек на лице Кирилла спадает примерно через неделю. К тому моменту его избавляют еще от одного гипса, и теперь он по поводу и без размахивает не сгибающейся рукой. Видимо, от счастья. Приходится чаще сидеть с ним, проводить физиотерапию. В смысле, с ним — и его мамой, конечно. В итоге, наполненные неестественными светскими разговорами минуты растягиваются в часы. Галина Сергеева при мне опасается общаться с юристами, я при ней стараюсь избегать интересных тем с Кириллом. Выходит сухо, пресно и тошно, но другого нет.
Полное выздоровление все ближе, и я все чаще насильно гоню себя домой, к Диме на консультации, на встречи с родными... я отвыкаю, пытаюсь вышвырнуть из головы остатки мыслей о Кирилле. Так будет лучше и проще. Нашему общению короткий век, так что усугублять? Прежде чем посадить самолет, нужно обеспечить ему посадочную площадку. Тут то же самое. Я жду, когда Харитонов исчезнет из моей жизни окончательно, возвращаясь к своему скупому досугу. Кстати, он это знает и злится. По лицу теперь видно. К нему вернулась мимика, причем подчеркнутая. Природа та же, что и с глухими: чем хуже слышит человек, тем громче он говорит. Вот и на лице Кирилла много... децибел.
В день пресс-конференции в больнице не протолкнуться. Лина расставляет цветы в палате Харитонова, и их столько, будто он не болен, а уже помер — но некоторые соображения лучше держать при себе, и я молчу. Представители СМИ, пробрались наконец сквозь бастионы, и теперь фотографирует все на своем пути, отчего врачи ведут себя вопиюще неадекватно. Даже я губы накрасила. Глупо? Конечно. Пришлось утешиться тем, что мой макияж самый скромный во всей больнице. Но, что врать, массовый дурдом прокрался и в мою черепушку. Да сегодня, кроме как сходить с ума, и делать-то нечего: процедуры сорваны, все не срочные операции перенесены. Даже пациенты забыли о том, что им надо болеть: повставали с кроватей и ходят, шушукаются. Медсестры замучались разводить их по палатам, а журналисты — подбирать ракурсы, где нет старых страшненьких халатов.
— Займите меня чем-нибудь, — прошу Капранова, шмыгая в его кабинет, пока газетчики не застукали место уединения.
— У меня мозговые паразиты.
— Что значит — у вас? — настороженно спрашиваю.
— В банке. Эхинококк. На, — радостно протягивает мне трофей. К счастью, тот за стеклом.
Ленточные черви ужасно противные, но любопытно же. Капранов притащил микроскоп, теперь при помощи верного зонда гоняет червяков по банке.
За этим милым занятием нас пресса и застает. С порога щелк-щелк-щелк, а мы сидим бок о бок, перетягивая микроскоп и по очереди пялимся на червей... Вот зря они не постучались. Ой зря... Стоит Капранову проделать с представителями прессы то же, что и со мной (в смысле радостно объявить, кто у нас за третьего, четвертого и пятого в интим-порядке), как половину товарищей с фотоаппаратами можно выносить. Они аж выскакивают за дверь, уверенные, что червяки отрастят крылья и бросятся брать штурмом новые территории. Думаю, после парочки вечерних гугл-запросов наш мир приобретет нескольких новообращенных веганов.
— Мы... думаем начинать, — с трудом выговаривает самый мужественный из представителей СМИ. Герой, кстати: отважился подойти к столу Капранова на полметра.
После такого нам не только свободный доступ в переполненную палату Харитонова обеспечивают, но и санитарную зону в ней. Кириллу очень вовремя сняли гипс с рук, и теперь сидит на кровати, скромно сцепив пальцы в замок и устремив слепой взгляд в собственные колени. Он хорошо ориентируется на звук и иногда не понять, видит или нет, а тут все просто кристально ясно – слеп, как новорожденный котенок. И безобиден ровно настолько же. А вокруг цветов... в общем, я уже говорила, где еще столько бывает. Кирилла для трепанации побрили, но за прошедшие недели на голове уже начал пробиваться светлый пушок, и лицо... еще не совсем «жених», но узнаваем.
В общем, шквал сочувствия обеспечен.
— Добрый день, — начинает он, улыбаясь «без фанатизма». Кирилл вообще очень послушный пациент, пока наркоз не дают. — Я бы хотел поблагодарить всех за внимание к нашему горю...
— Боже мой, да это лучшая мужская роль! Надо отжать у ДиКаприо Оскар. Снова, — шепчет мне на ухо Капранов.
Закрыв лицо рукой (чтобы скрыть усмешку), тычу Капранова локтем в бок. Подпрыгивает от неожиданности, а Павла уничтожает нас обоих взглядом. Благо, что хоть журналисты все еще под впечатлением от мозговых паразитов, и старательно избегают смотреть в нашу сторону.
А больной, тем временем, продолжает свою вдохновенную и проникновенную речь.
— А все же круто у парня получается. Такой талант чуть не погребло под обломками... Может, его незрячим оставить? Он же на статус святого тянет, когда так скромно глазки поднимает.
— Заткнитесь! — шиплю.
— Во! Вот смотри, сейчас.
И правда, Кирилл внезапно так раз — и коротко стреляет взглядом вверх, ни на ком не фокусируясь — а затем снова в пол глаза. Ну точно великомученик. Против воли начинаю хихикать, а оттого чуть не пропускаю известие века:
— И я бы хотел сделать еще одно заявление. Наш фонд взял на тебя подготовку благотворительного аукциона в помощь семьям пострадавших. Обращаюсь ко всем, кому небезразлично случившееся...
Эти слова как удар в солнечное сплетение. Вот, оказывается, как он вывернулся из нашего соглашения. Или так и было задумано? Родители Харитонова старательно держат маски, но на краткий миг переглядываются. Удивлены. И Кирилл, главное, смотрит на меня. В смысле не смотрит, а просто повернул голову. Взглядом не нашел, но понимает, где примерно нахожусь. Кажется, мне дают понять, что часть моих условий выполнена и сделка в силе.
— Однако, — задумчиво и на этот раз серьезно говорит Капранов. — Теперь они вытрясут деньги из богачей, уповая на неравнодушие к чужим бедам, а газетчики все осветят в деталях, прижмут собранными суммами страховщиков и заставят тех найти виноватых... Эх и скользкий же этот Харитонов тип, а все таким милым кажется. Я прямо впечатлен!

...

Airkiss: 16.03.16 18:58

Спасибо, Лекси. Такая глава 9главища просто!), столько подробностей. Особенно о взаимоотношениях! Киря у нас счастливчик, конечно, но Жен, оказывается от его семьи так пострадала, что впору и решку выкидывать! Интересно Елисеевы-то не знают, поди, какого пациента она выхаживает)) Вернее после интервью точно будут знать и Алексу с Кариной, наверно, будет не по себе. Вот мне так точно от таких поворотов поплохело. Из-за денежных интересов отнюдь не бедных людей пострадала не только Жен, но и все, кто рассчитывает на новое сердце. И даже благотворительность Кирилла это не исправит, но может потом он "вернет" Рашида обратно, где взял, с доплатой так сказать, - попользовался и будет!

...

Диана Казанцева: 16.03.16 19:34

Лекси, привет!

Я тоже!
Вот, значит, почему Капранов держит возле себя Елисееву))
Наконец, Счастливчика починили
Лекси, спасибо за интересное продолжение

...

ma ri na: 16.03.16 20:31

Лекси, спасибо за продолжение и очень красивый коллаж)
Печальный факт, деньги правят бал, так было, есть и будет, увы. Вот и мне интересно, Капранов уйдёт в клинику Харитоновых? Скверная история с Мурзалиевым, многие пострадали от этого приобретения Харитоновых, Жен в том числе))) Кирилл и ей место готов организовать, да только.... А этот цирк со СМИ, опять деньги. Даже вторую операцию отложили специально! Но теперь то уже ничего не мешает её провести. Неужели Кирилл просто исчезнет из жизни Жен?

...

LexyGale: 17.03.16 12:07

Доброе утро всем) Спасибо огромное за комментарии!


Елисеевы? Знают все, конечно, но что они сделают? На войне как на войне: выхаживаешь и своих солдатов, и неприятельских.


Положить на место? Ну-ну, не все так просто. Рашида самого не больно обидишь!


Ну да, товарищ хитрый! А Счастливчика... недочинили еще. Господи, мне уже самой так надоело, что он вечно на больничной койке. Но ничего, в следующем Орле выпишем и пусть пляшет)


Исчезнет он, как же. Прилипчивый он тип! Если есть шкурный интерес - не отделаешься.

...

Чудышко: 17.03.16 12:20

Я тоже впечатлена наравне с Капрановым. Молодец Кирилл!
Несколько раз на работе отвлекали от чтения и сцена с червями пришлась бы к месту.
Ох, такая глава насыщенная, спасибо огромное

...

Ирэн Рэйн: 17.03.16 17:25

Рашид выступил в роли каната. Кирилл отрабатывает будущий Оскар, а Капранов с Жен распугивают журналюг червяками. Браво!

...

Айсир: 18.03.16 06:07

и тут я уже под столом... чуть ребенка не разбудила, а дальше вообще всё краше и краше. Очень нравится твоё творчество. Всё есть: и любовная линия, и познавательное, и динамика, напряжение, страсть, острые диалоги и сарказм (что я очень люблю)... Шикарно как всегда. Я смакую каждую главу. Если честно иногда абзацы перечитываю, как вино на языке перекатывают, - я так прочитанное.
Кирилл оказывается обладает хваткой питбуля и Кутузовским мышлением. И тянуть резину не стал и вроде бы выполнил часть условия. И главное Жен дал понять, что вызов принят. Как-то запутанно у них всё оказалось. И враги и не враги- всё в одном флаконе. ..
Лекс, будешь наверное смеяться, но до меня только дошло, что Решка- Сантино (как "дно общества"- проблемный, разный в социальном статусе ) и Орел- Кирилл, -как вроде и ровня, из одного "мира", и правильный, чистенький. И реакция Жен на него удивила. Искра? Тяга? Или привычка? Я тоже думаю, что даже когда выпишется с больницы- не значит , что отступится. Он хоть и "белый воротничок", но за своё борется, свои интересы отстаивает.
Я наслаждалась...очень- диалогами. Карпанов всё же хоть и не лично, но значимость Елисеевой признал, что она хороший специалист. Правда очень жутко, как они говорят легко о операциях, людях и всё в такой безразличной форме.. Хотя, чему тут удивляться, я за 2 года проведенных на кафедре среди преподавателей такого нагляделась, Индия отдыхает... Вся эта атмосфера интриг, подлянок, нескончаемой борьбы за первенство во всём ..так и в больницах, да и думаю повсюду.
Очень интересно, что же дальше ожидает героев, узнают ли мужчины друг о друге, когда будет операция ы Жен и кого она выберет...
Спасибо!

...