Самые эротичные сцены интимной близости?

Sonata: 16.02.09 23:37

Да, Анита и Жак-Клод, этого стоило дождаться!

...

aitnur: 19.02.09 20:30

согласна! ВРОДЕ НИЧЕГО ЛИШНЕГО, НО ЦЕПЛЯЕТ...

...

Светик: 06.03.09 14:34

Моя любимая.

Еще какое‑то время шли переговоры и уточнения. Холод хотел четко оговорить, что ему не придется притрагиваться к гоблину. Я согласилась. Холод поднял меня на руки и понес в ванную. Китто уже был там, напускал воду в ванну. Когда мы вошли, он поднял глаза. Рубашку Галена он уже снял и остался в своей серебряной перевязи. Нам он ничего не сказал, только смотрел огромными синими глазами, одной рукой размешивая льющуюся из‑под крана воду.
Холод оглядел тесноватое помещение, потом посадил меня на столик возле раковины. Он стоял передо мной, и вдруг как‑то стало неловко. Поцелуй в машине – это было чудесно, но это было первое наше с Холодом прикосновение. А теперь нам предстоял секс – да еще и на публике.
– Правда неловко? – спросила я.
Он кивнул. От этого движения занавес его серебряных волос скользнул по телу.
Холод медленно, осторожно протянул руку к моему жакету. Он сдвинул бархат у меня с плеч, медленно спустил его вниз по рукам. Я стала помогать ему вынуть мои руки из рукавов, но он сказал:
– Нет, дай я.
Я снова опустила руки, и он стянул один рукав, потом другой и бросил жакет на пол. Кончиками пальцев он погладил мне голую кожу плеч. От этого у меня мурашки побежали до самых пальцев.
– Распусти волосы, – попросила я.
Он снял первую костяную заколку, потом вторую, и волосы упали вокруг сияющей новогодней канителью. Я протянула руку, зачерпнула их в горсть. На вид они были как серебряная проволока, но на ощупь мягче атласа и с текстурой витого шелка.
Он шагнул ближе, наши ноги соприкоснулись. Холод погладил меня ладонями по голой спине. Он касался меня так осторожно, будто боялся гладить.
– Если ты согласишься наклониться, я расстегну молнию.
Я наклонилась, уперлась головой ему в грудь. Ткань рубашки слегка царапалась, но руки, которые расстегивали мне платье, действовали медленно и ласково. Пальцы скользнули в раскрывшееся платье, кружа по гладкой коже спины.
Я попыталась вытащить его рубашку из брюк, но она не вылезала.
– Рубашка не вытаскивается, – пожаловалась я.
– Она пристегнута, чтобы лежала гладко, – объяснил он.
– Пристегнута?
– Мне придется сначала снять штаны, чтобы снять рубашку, – сказал он и покраснел – чудесный цвет бледно‑красной розы.
– Что с тобой, Холод?
Шум воды прекратился. Китто объявил:
– Ванна готова, госпожа.
– Спасибо, Китто. – Я поглядела на Холода. – Ответь, пожалуйста.
Он опустил глаза под занавесом блестящих волос. Потом отвернулся от меня к дальней стене, так что даже гоблин не видел его лица.
– Холод, пожалуйста, не заставляй меня спрыгивать со стола, чтобы заставить на себя смотреть. Я не хочу вывихнуть вторую лодыжку.
Он ответил, не поворачиваясь:
– Я себе не доверяю, когда я с тобой.
– В чем именно?
– В том, что может сделать мужчина с женщиной.
Я так и не поняла.
– Все равно не понимаю, Холод.
Он резко обернулся ко мне, в серых глазах клубилась буря гнева.
– Я хочу на тебя наброситься, как бешеный зверь. Не хочу быть ласковым. Я просто – хочу.
– То есть ты боишься, что не сдержишься, и меня... – я поискала слово, но нашла только такое, – ...изнасилуешь?
Он кивнул.
Я засмеялась – ничего не могла поделать. Я знала, что ему это не понравится, но не могла с собой справиться.
Он снова сделал надменное и далекое лицо, глаза его похолодели, хотя остались сердитыми.
– Чего ты хочешь от меня, Мередит?
– Извини меня, Холод, но невозможно изнасиловать желающую.
Он нахмурился, будто не понял фразы.
– Я хочу сегодня с тобой заниматься сексом. Таков наш план. Какое же тут может быть изнасилование?
Он покачал головой, волосы колыхнулись искрящейся волной.
– Ты не понимаешь. Я боюсь, что не смогу себя сдерживать.
– В каком смысле?
– В любом!
Он отвернулся, обхватив себя руками.
Наконец‑то до меня начало доходить, что он хочет сказать.
– Тебя беспокоит, что ты не сможешь достаточно долго продержаться, чтобы я получила удовольствие?
– Это, и еще...
– Что, Холод, что?
– Он тебя хочет трахнуть, – сказал Китто.
Мы оба повернулись к гоблину, стоящему на коленях возле ванны.
– Я это знаю, – ответила я ему.
Китто покачал головой:
– Не секс, а просто трах. Он так давно без этого, что просто хочет это сделать.
Я посмотрела на Холода – он отвел глаза.
– Это и есть то, чего ты хочешь?
Он повесил голову, скрылся за водопадом волос.
– Я хочу содрать с тебя трусы, посадить на раковину и засунуть. У меня не ласковое сегодня состояние, Мередит, а полубезумное.
– Так давай, – сказала я.
Он повернулся и уставился на меня:
– Как ты сказала?
– Давай делай как тебе хочется. Восемьсот лет – можно себе позволить небольшую фантазию.
Он нахмурился:
– Но тебе это не будет в радость.
– Это уж предоставь мне. Ты забыл, что я происхожу от богов плодородия. Сколько бы раз ты в меня ни вошел, я смогу снова пробудить в тебе желание одним прикосновением руки, использованием толики силы. И то, что мы начинаем ночь здесь, не означает, что здесь мы ее и закончим.
– Ты мне позволишь это сделать?
Я посмотрела на него с его широкими плечами, рельефной грудью, видной под завесой волос, узкой талией, неширокими бедрами, заключенными в невероятно обтягивающие штаны. Я подумала о том, как он сбросит эти штаны, как я впервые увижу его голым, как он будет проталкиваться в меня, жадно, столь полный желания, что ничего он не будет замечать, ничего иного не делать, как запихиваться в меня. Мне пришлось перевести дыхание, перед тем как ответить:
– Да.
Он двумя шагами оказался рядом со мной, поднял меня со столика и опустил на пол. Мне пришлось балансировать на больной ноге, но он не дал мне времени возразить. Одним резким движением он сорвал платье с моих рук – мне пришлось ухватиться за край столика, чтобы не упасть. Он сдернул платье, дал ему сползти на пол вокруг моих ног. Потом схватился за черный атлас трусиков и потянул их туда же, вниз.
В затуманенном зеркале я видела Китто – он смотрел во все свои огромные глаза, не проронив ни звука, будто боялся разрушить чары.
Холоду пришлось развязывать штаны, и это заняло время. Когда он сумел их развязать и содрать с себя, он уже тихо постанывал. Рубашка была застегнута в паху, и он просто разорвал ее. И был он длинный, твердый и более чем готовый. Я еще увидела его мельком через плечо, но тут его руки схватили меня за пояс и повернули лицом к запотевшему зеркалу.
На миг я ощутила, как он в меня входит, и вот он уже был во мне. Он впихивался через зажатое тело, проталкивался силой. Я ему дала разрешение, я хотела его, но без прелюдии это была боль вместе с наслаждением. Давление, оставлявшее синяки и ссадины, заставило меня ахнуть и от боли, и от желания. Когда он залез в меня как только мог далеко, он шепнул:
– Ты тугая... не готова еще... но ты влажная.
Я ответила с придыханием:
– Я знаю.
Он выдвинулся назад – частично, потом снова внутрь, и потом не было ничего, кроме его тела внутри меня. Голод его был огромен и свиреп, и таков же был он. Он вбивался в меня сильно и резко, как только мог. От этого у меня стоны вылетали из горла, от самой этой силы, и от ощущения, когда он двигался во мне, через меня, сквозь меня. Мое тело открылось ему – уже не тугое, только влажное.
Он руками спустил меня по столику, потом приподнял так, что почти все мое тело оказалось на столике. Я уже не касалась ногами земли. Он колотился в меня так, будто пробивал себе дорогу не просто внутрь, а насквозь и наружу. Плоть в плоть, так сильно и быстро, что я плясала на тонкой грани боли и наслаждения. Я все ожидала, что он завершит свой голод одним долгим отчаянным взрывом, но этого не происходило. Он приостановился, чуть подвинул меня сильными руками на столике – небольшое изменение, будто он подыскивал нужное место, – и снова ворвался в меня одним длинным сильным движением, и я закричала. Он нашел эту точку в моем теле, и колотил в нее, в нее, в нее, так же сильно и быстро, как раньше, но теперь уже постанывала я. Натяжение стало расти, разбухать, как будто во мне росло что‑то теплое, росло больше и больше, растекаясь по коже тысячей ласкающих перышек, и я визжала, извивалась, дергалась, испускала звуки бессловесные, бессмысленные, бесформенные. Это была песнь плоти – не любви, не желания даже, а чего‑то еще проще, еще примитивнее.
Глянув в зеркало, я увидала, что у меня светится кожа и глаза горят зелено‑золотым огнем. И Холод был виден в этом зеркале. Он был вырезан из алебастра и слоновой кости, сверкающая, сияющая игра белого света плясала у него на коже, будто из него выплескивалась сила. Он перехватил мой взгляд в зеркале, и эти сверкающие серые глаза – как облака, подсвеченные луной, – стали сердитыми. Он прикрыл мне глаза ладонью, отвернул мне лицо, чтобы я его не видела, и руку не убирал, зажав меня в ладонях, и тело его прижало меня. Я не могла двинуться, не могла освободиться, не могла остановить его. Я этого и не хотела, но осознавала. Для него было важно, чтобы он был хозяином положения, чтобы он говорил, когда и как, и даже то, что я на него посмотрела, было вмешательством. Этот миг принадлежал ему – я была лишь плотью, в которую он себя загонял. От меня требовалось быть ничем и никем, кроме того, что удовлетворяло его нужду.
Я услышала, как он дышит чаще, как начинает вдвигаться сильнее, дальше, резче, и я закричала, и он все равно не остановился. Я ощутила изменение ритма тел, по нему прошла дрожь, и меня не стало. Разбухающее тепло залило меня всю, прошло насквозь, забилось глубоко внутри, заставило выгнуться в судороге, задергаться, не в силах овладеть собой, и только его руки держали еще меня, не давали развалиться на части. Но раз мое тело не могло шевельнуться, наслаждению пришлось искать другой выход: оно хлынуло изо рта воплями, горловыми душераздирающими воплями, снова и снова, и я едва успевала переводить дыхание.
Холод надо мной тоже вскрикнул, наклонился над столиком, упираясь руками по сторонам от меня и опустив голову. Волосы его разлились по мне теплым молоком. Я лежала совершенно пассивно, все еще зажатая под его телом, и пыталась снова научиться дышать.
Он первым обрел голос и произнес прерывистым шепотом:
– Спасибо.
Хватило бы мне дыхания, я бы рассмеялась. В горле так пересохло, что голос получился хриплым:
– Поверь мне, Холод, это мне было в радость.
Он наклонился и поцеловал меня в щеку.
– В следующий раз я попробую сделать лучше.
Он убрал руки, давая мне двигаться, но не выходил из меня, будто ему не хотелось вылезать.
Я посмотрела на него, думая, что он шутит, но он был абсолютно серьезен.
– Лучше, чем сейчас? – спросила я.
– О да, – ответил он торжественно.
– Королева была дурой, – сказала я тихо.
Тогда он улыбнулся:
– Я всегда так думал.

...

juli: 06.03.09 19:05

КЛАССНО!

А теперь срочно признавайся откуда этот отрывок

...

Sonata: 06.03.09 22:26

Это Лорел Гамильтон, цикл о Мередит Джентри.

...

KREESEE: 06.03.09 23:39

Дааа..., Гамильтон - это уже своего рода классика. Вот всё думаю, как ето ей удается тааакие сцены придумать.Она как бы балансирует на грани пошлости. Хоть Лорел и описывает половой акт ну очень детально, но выходит очень эротично и (как по мне) не пошло совсем. А то есть такие автора, что после прочтения их книжек остается гадкое и грязное ощущение

...

Темперанс: 08.03.09 12:49

Потрясающая сцена. Надо обратить внимание на этого автора

...

Tatami: 13.03.09 15:12

Вeisree Acuna - Praise the beasts - о ней подробно рассуждали в "паранормальных" романах и слэш
очем тут вообе говорить, если роман о инкубе (демоне сладострастия), который должен свойе страстью довести до смертельного истощения женщину - тем самым ее убив, а он в нее влюбляется...
из книги:



перевела почти построчно для тех, кому а английском читать тяжело. без вычитки и проч. для ознакомительного знакомства с текстом так сказать... (для затравки, гы)


...вот... а потом страницы три описание самого "пиршества"......

книжка атасная))))

...

Эрделька: 13.03.09 21:34

А мне нравятся сцены в книгах Джанель Дженисон, особенно в "Устоять невозможно", уххх, как впечатляет!

...

Toni: 18.03.09 11:37

Как по мне, то эротическе сцены красиво описаны и в Линдсей, и в Коулте, и у Гудмен!

...

Charise: 28.03.09 21:10

Очень понравилась у Гамильтон сцена первой близости Аниты и Жан-Клода. Так красиво описано...
А вообще эротические сцены нравятся у Сьюзен Элизабет Филлипс и Линды Ховард. И у Тэми Хоаг еще.

...

Рейт: 28.03.09 22:24

Больше всего поразили эротические сцены в Розмаи Рождерс "Лабиринты Любви" и Лиза клейпас "Любовник леди Софии". Пожалуй обе книги-сплошная эротика без отрыва на посторонние факторы

...

Tatami: 28.03.09 22:59

Рейт, а короткие зарисовки - избранное - из Роджерс можешь изобразить? чтоб представление было))

...

Рейт: 28.03.09 23:17

Сложно сказать, там вся книга такая, причем много именно игр: слов и прелюдий, когда до дела так и не доходит. Вот пример, до дела не дошло:
Ну разве можно было представить себе каких-нибудь пару дней назад, что
она будет лежать на спине на теплом мраморном полу возле камина,
согревающего ее трепетную плоть, представ обнаженной перед единственным
человеком в мире, которого она ненавидела и презирала, и он станет
прикасаться к ней так, как никто на свете!
Как можно было допустить это? Если бы движения Марко вновь стали грубыми
или если бы он тем или иным способом попытался нарушить тот странный
договор, который они между собой заключили, Сара нашла бы в себе силы
поставить его на место и гордо удалиться. Но он не позволял себе ничего
такого, что вызвало бы ее протест или насмешку. Он просто делал ей массаж:
спокойно, как и обещал. Или ему и в самом деле было все равно? Но нет, ей не
пригрезились легчайшие, легче перышка, касания его рук с внутренней стороны
ее бедер. Черт побери, он как будто поставил перед собой цель вывести ее из
себя, заставить проявить инициативу.
Ах, эти чуткие пальцы, как ни в чем не бывало ласкающие ее тело! Бог
знает, скольких женщин он вовлекал в подобную игру. Массаж, называется!
Запоздалый возврат к здравому смыслу и отчетливое подозрение побудили
Сару сесть: она моргала, будто только что очнулась ото сна.
- М-м-м! Просто замечательно! Однако долг платежом красен, теперь моя
очередь. Я и сама, знаешь ли, классная массажистка.
Хорошо, что она по крайней мере читала, как это делается, и не могла
пожаловаться на память. С дразнящей улыбкой, не спуская взгляда с
изумленного лица Марко, она взяла баночку с кремом.
- Теперь твой черед расслабиться, так что давай ложись.
- Как это мило с твоей стороны. Я польщен. - Но от Сары не укрылось, что
даже после того, как Марко вытянулся на животе - как и она вначале, - он
исподлобья, недоверчиво продолжал поглядывать на нее.
Чрезвычайно довольная собой, она одарила его кошачьей, не лишенной
некоторого ехидства улыбкой.
- Не сомневаюсь, ты всегда найдешь толпы желающих. Однако я постараюсь не
ударить в грязь лицом.
- Весьма признателен, - сухо отозвался он. - По окончании сеанса я
выставлю тебе отметку. У меня нет ни малейшего желания почувствовать, как ты
вонзишь в меня свои острые когти.
- А вдруг я удивлю тебя и выбью десять очков? Никогда не знаешь заранее.
- Валяй! - он пожал плечами и уронил голову на руки, словно смирясь с
неизбежностью малоприятной процедуры.
Встав перед Марко на колени, Сара только и позволила себе, что состроить
гримасу, благо он лежал к ней спиной и не видел. Да уж, она не отказалась бы
от удовольствия хорошенько исцарапать его всего, но ей нельзя было выходить
из роли. Поэтому ее пальцы с неожиданной силой начали массировать ему
затылок, в точности повторяя его недавние движения.
Благодаря похожему на мед притиранию, ладони Сары плавно скользили по его
прокаленному солнцем телу, так что она сама удивилась: как это она могла
решиться на такое, да еще и получала от этого удовольствие? Она чувствовала,
как под ее ладонями напрягаются крепкие, как у молодого животного, мускулы:
он все еще не знал, чего ждать от нее. Она скользила костяшками пальцев
вдоль позвоночника: вниз и снова вверх, разминала плечи; потом легонько
пробежалась до пояса и даже рискнула задержаться на бедрах.
- Это называется массаж? - прорычал Марко, но это не вызвало у Сары
ничего, кроме лукавой усмешки. Судя по его беспокойным движениям, он изо
всех сил сопротивлялся возбуждению.
- Ты чем-то недоволен? - в ее голосе послышались провокационные нотки, а
руки посылали его телу незримые сигналы: с каждой секундой Сара узнавала
что-то новое, постепенно начиная ощущать свою власть над этим человеком,
вызывая в нем непредвиденные реакции.
- Ты меня дразнишь? Берегись!
Ее влажные от крема пальцы еще увереннее запорхали по его горячему телу.
- С какой стати? Ты же дал слово! Или мне лучше прекратить массаж?
"Она кокетничает, сознательно разжигает меня, - угрюмо подумал Марко. -
Первостатейная стерва!" Конечно, ей было легче оставаться бесстрастной: само
устройство мужского тела делало его уязвимее, давало ей преимущество. Черт
возьми! Как же ему хотелось распять это гибкое, длинноногое тело, придавить
его собой, заставить ее признать, что она всего лишь ловкая шлюха, которая
руководствуется одними инстинктами, без зазрения совести удовлетворяя любую
свою прихоть. Как он хотел, чтобы и Карло, наконец, убедился в этом!
Он резко оборвал себя, поймав на оговорке. "Хотел"? Нет, хочет! Конечно
же, умна, образованна, и все-таки она только похотливая самка, такая же
податливая, как и все остальные... не исключая его собственной матери. Марко
скривил рот в горькой усмешке: хорошо, что она не видит. Нет, не случайно он
поместил Дилайт в тех самых покоях: это был издевательский поступок, смысл
которого оставался ясен ему одному. Его мать, сбежавшая с любовником, была
такой же развратницей. Все они сделаны из одного теста. Есть только один
способ их обезвредить...
Сара упивалась своим триумфом. Против воли захваченная новыми
переживаниями, она утратила бдительность и не смогла сдержать испуганного
возгласа, когда Марко вдруг поймал ее запястье и больно сжал его.
- Ну, довольно!
И почему только она ни разу не слышала от него ничего, кроме команд и
угроз?..
- Что тебя не устраивает? Пусти, мне больно! Ты же дал слово!
- Прекрасно помню. Но ты, кажется, твердо решила спровоцировать меня на
нарушение границ, которые сама же и установила. Я не наивный остолоп вроде
Карло и, как правило... - он подчеркнул это выражение насмешливой интонацией
и одним резким движением поднялся на колени, в то же время не выпуская
сариной руки, - как правило, я не отказываю себе в тех мимолетных радостях,
какие ты способна мне доставить. Так что будь осторожна, или я приму твои
заигрывания за сигнал к атаке.
При этом его глаза нарочито медленно вбирали в себя ее наготу,
задерживаясь на груди и темной впадине между ног. Под этим оскорбительным,
оценивающим взглядом Сара залилась предательской краской. Наконец она
собралась с силами и попыталась вырваться.
- Мне следовало помнить, что ты не умеешь проигрывать. Сначала в теннис,
а теперь вот...
- Ну, это еще как посмотреть: кто из нас побежденный, а кто победитель, -
голос Марко звучал ровно, под его большим пальцем лихорадочно бился ее
пульс. - Хочешь убедиться?
Сара сделала над собой усилие и постаралась сдержать дрожь в голосе.
- Я полагаю, что на сегодня хватит. Пожалуй, согласимся на ничью и...
отправимся спать. Перестань крутить мне руки, я же сказала - больно!
- Сказала, - подтвердил Марко и некоторое время задумчиво следил за ее
яростными, но безуспешными попытками освободиться. - Но, кажется, тебе не
удалось выманить у меня еще одно обещание: не причинять боли? Что-то не
припомню.
- Пусти! - прошипела Сара прямо в это смуглое, неулыбчивое лицо. - Я тебе
не какая-нибудь!.. Ты еще не положил меня на обе лопатки - если это именно
то, чего ты добиваешься!
- Неужели ты думаешь, что если бы я этого захотел, меня остановили бы
твои жалкие увертки? Но ты не хуже меня знаешь, что еще немного - и ты сама
будешь пытать страстью, и я смогу делать все что угодно с этим телом,
которым ты так бесстыдно щеголяешь!
В черной глубине его глаз сверкнули искры, наподобие язычков пламени, что
вырываются из-под тлеющих углей. Это был тревожный симптом, и Сара
безошибочно угадала его значение.
- Ни за что! - бросила она ему прямо в лицо, отчаянно жалея о том, что не
может покрыть его царапинами. Ах, если бы у нее был нож, она без сожалений
всадила бы отточенное лезвие в это упругое мужское тело, значительно
превосходящее ее силой. - Ни за что! Тебе никогда не вызвать во мне желания!
- И она храбро скрестила взгляд своих увлажнившихся, полных отчаяния и
ненависти глаз с его пламенным взглядом. Потом засмеялась каким-то чужим,
ломким смехом. - Потому что... если ты возьмешь меня силой или каким-либо
коварным способом распалишь мое тело и овладеешь им, я всего-навсего закрою
глаза и представлю на твоем месте кого-нибудь другого - кого угодно! Понятно
тебе? Я сама выбираю себе Любовников, синьор герцог! Ты же - совсем не в
моем вкусе! Я ясно выражаюсь?
За этим взрывом последовало напряженное зловещее молчание. Казалось, они
оба затаили дыхание. Сара силилась - и не могла отвести от Марко глаз: его
взгляд сделался жестким и твердым, как сталь. Других перемен в нем она пока
не заметила. Но почему он молчит и ничего не делает? К своему стыду, Сара
почувствовала, как бешено колотится ее сердце, и испугалась, что он
догадается, в каком она ужасе.
- Слышал, что я сказала? - на этот раз ее голос прозвучал на очень
высокой ноте и едва не сорвался.
- Естественно. Мы же так близко друг от друга - трудно не расслышать, -
приятным, слишком приятным голосом откликнулся он. Саре еще сильнее
захотелось пуститься наутек. - Кроме того, ты отличаешься замечательной
дикцией и просто-таки завидной прямотой - когда хочешь. Пожалуй, тебя можно
отнести к продажным женщинам, отъявленным вертихвосткам. Ты моментально
загораешься и тотчас гаснешь. Прирожденная шлюха.
То, что он произнес эти немыслимые, эти безобразные слова все тем же
спокойным, даже небрежным тоном, было выше ее понимания. У Сары пылало лицо
- как и все тело. Убей его, подсказывал внутренний голос. Воспользуйся
первым попавшимся оружием - иначе он растопчет и уничтожит тебя: именно
этого он и добивается так хладнокровно и так жестоко, с кривой ухмылочкой,
меньше всего похожей на улыбку.
- Если бы я и вправду была... такой, как ты говоришь, будьте уверены,
синьор, что вам не купить меня ни за какие деньги. А еще можете быть
уверены, что я скорее отдамся первому встречному, хотя бы это оказался
мусорщик или ассенизатор.
- Я все больше убеждаюсь, что под обольстительной оболочкой, благодаря
которой ты снискала известность, таятся все пороки, присущие вашему полу.
Назвать их?
- Я не желаю слушать. Пусти сейчас же, говорю тебе!
Марко невозмутимо продолжал:
- У тебя слишком кипучий темперамент и слишком злой язычок: и то и другое
сослужит тебе плохую службу, если однажды ты поставишь перед собой цель
удержать любовника дольше, чем на одну-две ночи. Холодная, расчетливая,
насквозь лживая...
- А ты не что иное, как самовлюбленный осел! Рассматриваешь меня под
мутным стеклом своего микроскопа и чрезвычайно доволен собой, в то время как
на самом деле...
Сара остановилась как раз вовремя, убоявшись последствий того, что она
едва не произнесла.
- Что на самом деле? Тебе следовало бы поучиться заканчивать предложения!
- за обманчивой медоточивостью его голоса она уловила готовность перейти
опасную грань.
- Как только тебе надоест насильно удерживать меня здесь, заставляя
выслушивать гнусные измышления, я немедленно уйду. Мне уже невмоготу стоять
на коленях на жестком холодном полу - или ты считаешь, что таким образом я
искуплю свои пресловутые грехи?
На этот раз Марко разразился грязной, площадной бранью и наконец грубо
поставил ее на ноги. Возможно, он рассчитывал, что девушка потеряет
равновесие и упадет ему на грудь, но, черт возьми, она, как кошка,
удержалась на ногах и по-прежнему не сводила с него изумрудно-зеленых глаз,
в которых плясали золотые язычки пламени. Что можно прочесть в этих глазах
отъявленной кокетки, проститутки по призванию? И тело под стать - он не мог
не видеть этого, как не мог и не реагировать соответствующим образом. Он
назвал ее расчетливой? Так оно и есть. И, по всему видно, она насквозь
порочна. Королева шлюх! Кажется, она что-то вякнула об искуплении?
- Боюсь, что искупление существует лишь для чистосердечно раскаявшихся.
Если бы мы жили сто и более лет назад, можешь мне поверить, ты не отделалась
бы чисто моральным осуждением!
Сару насторожило то, что его голос понизился чуть ли не до горлового
рычания, а глаза сделались подозрительно неподвижны и продолжали следить за
каждым ее движением. Но все-таки он отпустил наконец ее занемевшую руку, и
Сара принялась нарочито медленно растирать ее, одновременно как можно более
незаметно отступая от него.
- Благодарю, но тебе действительно нет необходимости что-либо
расшифровывать. Не сомневаюсь, ты с удовольствием заточил бы меня в темницу
или применил еще что-либо такое же допотопное, подверг изощренным пыткам,
вырывая признание во всех грехах, которые мне приписывает твое больное
воображение. - Она демонстративно поежилась и продолжала: - Мне остается
только воздать хвалу Господу за общественный прогресс. У меня за плечами
долгая эволюция, так-то, мальчик!
Момент как раз был подходящий для того, чтобы эффектно, с достоинством и
грацией покинуть сцену. Вот только отыскать бы запропастившийся купальный
халат.
- Рад это слышать, - сухо сказал Марко и с отменной вежливостью добавил:
- Ты что-то ищешь? Не это ли?
"Это" оказалось пропавшим халатом, который он подобрал и так небрежно
швырнул, что ей пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы поймать его.
Как раз на это он и рассчитывал!
Раздался громкий всплеск; Сара пошла ко дну, затем вынырнула, услышала
его омерзительный хохот и снова погрузилась в бездну. На этот раз она не
спешила подниматься на поверхность. Уроки подводного плавания сделали ее
способной подолгу задерживать дыхание, а за бортом бассейна в этот час не
горели светильники. Если Марко решит, что она ударилась головой и вот-вот
захлебнется, - интересно, попытается ли он спасти ее или преспокойно даст
утонуть?
Сара почти исчерпала запас воздуха и вдруг услышала, как он нырнул за
ней. Тогда она пулей выскочила на поверхность, подплыла к бортику и одним
прыжком выбралась из бассейна.
Гнусный, самоуверенный подонок! Сара понадеялась, что он еще долго будет
шарить под водой - достаточно долго, чтобы испытать страх перед перспективой
судебного расследования и обвинения в убийстве. Может, он предпочтет
утопиться?
Она помчалась к выходу, не смея оглянуться, как вдруг ее остановил
ненавистный голос:
- У тебя хватило ума удрать от меня, чертова сучка! Окажись ты рядом,
тебе больше не пришлось бы притворяться утопленницей!
Сара вновь пустилась бежать, нимало не смущаясь тем, что последнее слово
осталось за ее противником. Все, что она себе позволила, это осторожный
взгляд через плечо. Ее вдруг охватила паника: босые ноги поскользнулись на
остывшем мраморном полу, и она чуть не упала, но вновь устояла, добежала до
своих апартаментов и в изнеможении прислонилась спиной к двери.
Тогда только она вспомнила, что дверь не запирается.

...

juli: 28.03.09 23:25

Рейт, спасибо, отрывок очень понравился.
Я почти поставила для себя крест на Розмари Роджерс, но ваш отрывок заставил меня дать автору еще шанс.

...