Whitney:
06.07.12 21:49
Когда-то
Флер выкладывала здесь что-то вроде заговора о возвращении пропавшего домашнего питомца.
Ты ведаешь, Велес, Землею и Сушей,
Ты видишь и знаешь зериную душу.
И если она не в Небесных Чертогах -
Не дай, умоляю, ее чернобогу!
О ты, кто владеет всем царством звериным,
О Велес, ты просьбу мою не отринешь!
Понес мои болести друг мой небесный.
Прошу, огради его душу от бездны!
С уходом его Яви краски поблекли.
О Велес, не дай ему знаний о пекле!
О Велес могучий великий и древний!
Не дай мое чадушко Маре-Моревне!
Урок извлечен, только боль - бесконечна.
Дай шанс мне на встречу с моим подопечным!
О ты, сторожащий межу в Навь и Ирей,
Мне друга опять возроди в этом мире!
Расколото сердце, на части разьято!
Прошу я, верни мне пушистого брата!
О нем совершая сегодня помины,
Прошу, возверни мне мою половину!
О Велес, всесильным не зря тебя кличут:
Верни мне дитя в его новом обличье.
Горит вся душа, как сухие поленья.
Обетом скрепляю свои устремленья.
Я данных обетов во век не нарушу -
ты только верни мне родимую душу
А еще она писала, что зажигала свечу на подоконнике - дескать, нужно осветить коту путь домой. Не знаю, помогает ли это, но, наверное, стоит все испробовать, чтобы вернуть кошку домой.
...
Тили:
09.07.12 18:59
Девы! Привет! Как давно я здесь не была!!!
Слушайте легенду!
он достался им совершенно бесплатно, уже взрослым.
ни тебе бессонных ночей над колыбелькой, ни режущихся зубов,
ни педиатров, ни прочих приложений к взрослению.
один целый незамутненный воспитанием кот.
семья умилилась, восторженно поохала и назвала кота Боренькой.
раза четыре.
а потом стало как-то не до того.
отличительной особенностью этого кота была бездонность.
кот жрал.
в максимальном смысле слова.
как будто не для себя одного жрал, а для всей кризисной Греции в придачу.
пёр по кухне полосатым танком, отодвигая детей от стола вместе с табуретками.
молотил бойкой мясорубкой и свое, и найденное, и спёртое.
не пропускал мимо даже комаров - ловил и жрал с мордой гурмана.
попробовали кормить Бореньку в два раза больше.
кот благодарно переваривал, курчавился, крепчал и тырил в два раза интенсивнее.
при этом из кота счастливо мурлыкало басом что-то похожее на "Жизнь удалась, мляу!"
когда Боренька тихо, на цырлах уволок кило замороженного фарша
и сточил его за шторой в спальне, не размораживая и вместе с упаковкой,
стало понятно, что с именем для своей оборзелой лошади семья промахнулась.
так Боренька стал Бо́рзелем.
по версии главы семьи кота стали звать намного более нецензурно,
но с сохранением общего смысла - "тыохренел!".
Борзель одинаково азартно тырил со стола и колбасу, и лимоны.
за ужином практически залезал растопыренной лапой в рот хозяину
и этой лапой вынимал из хозяина оливье.
всасывал жарящиеся котлеты прямо со сковороды.
в полете отковыривал шпингалет на кухонной двери и крышки с кастрюль.
семья с трепетом ждала, когда этот медвежатник вскроет холодильник.
на второй месяц кот осознал: всё, что падает на пол,
в силу человеческой жабы становится его едой по умолчанию.
бдительная семья сразу стала намного реже ронять еду
и даже научилась эквилибристически ловить всё падающее
в сантиметре от пола.
эту проблему кот решил прыжками на стол, всеми четырьмя лапами в тарелку,
одним движением переводя еду в категорию корма без участия пола.
если в тарелке в это время был борщ, Борзель игруче плескался в нем,
а потом облизывал всё и всех вокруг до стерильной чистоты.
однажды ночью глава семьи столкнулся с Борзелем в коридоре.
тот нес в зубах батон и думал, куда его выгоднее вложить.
в шкаф или под диван.
думать об инвестиции помешал мат свыше.
когда хозяин попытался оторвать батон от кота, выяснилось,
что они срослись в районе горбушки и расставаться не хотят.
кто-то из них двоих мужчину даже обшипел.
в конце концов всем стало казаться, что кот плотоядно косится на бабушку.
а главе семьи - что он работает на еду для кота и успокоительные для остальных.
посоветовались с интернетом.
поисковик на запрос "кот охренел ворует и жрет" сразу выдал
фото Борзеля с волочащимися следом шестью метрами чужих сосисок,
а ниже - ссылки с советами про борьбу.
например, про брызгание в жрущего кота неприятно мокрой водой
и кидание в него же металлической баночки с гремящими монетами.
по версии специалистов брызги и шум не нравятся котам настолько,
что они сразу перевоспитываются.
некоторые аж книксены делать начинают.
но очень важно брызгать и кидать незаметно, чтобы кот не понял, кто пакостит,
и не отшлёпал вас укоризненно украденной у вас же куриной лапой.
Борзель, конечно, не заметил, кто брызгал.
был занят.
но воде обрадовался.
надо же было чем-то запивать только что упоротую котлету.
а грохота баночки с монетами очень испугалась бабушка,
пришлось и на нее слегка побрызгать из пульвелизатора.
кот же отодвинул баночку от котлеты мордой
и продолжил жрать в том же темпе.
на бабушку, кстати, методы подействовали.
какое-то время она отказывалась от еды
и вязания.
способ, заключающийся в установке по периметру кухни
датчиков движения и арбалетов с ядом, был отвергнут сразу.
из-за все той же бабушки.
решили по старинке оборонять территорию вокруг стола
метлой и меткими пинками.
Борзель сначала удивился,
потом хмыкнул, посмотрел на всех свысока
и с холодильника уронил в салат будильник...
так впервые в мире будильник стал каплей.
последней.
под скрежет когтей по металлу кот был оторван от мавзолея еды,
с трудом и матом дотащен за шкирку до двери и с еще бОльшим трудом и матом
запущен в открытый подъездный космос.
недалеко, не дальше коврика.
потому что нажрал себе себя до размеров карликового барана
и стал в придачу к бездонности еще и плохобросаем.
наконец, в доме наступили покой и постоянные котлеты.
бабушка опять начала вязать и есть.
глава семьи расслабился настолько, что позволил себе зимнюю рыбалку.
три дня идиллии пролетели быстро, как металлическая баночка через кухню.
на четвертый день за завтраком семье открылось зрелище,
по красоте и волнительности сравнимое с кенийским рассветом
и зарплатной ведомостью.
за окном на сетке со смерзшимся уловом,
качаясь от ветра и эмоций, висел Борзель.
висел и жрал.
только раз полоснул волевым взглядом по подавившейся семье
и продолжил выгрызать из рыбного камня рыбий хвост.
оторвать Борзеля от авоськи ни у кого не поднялась рука.
обнявшихся, их внесли на кухню и положили хором оттаивать в углу.
а сами смотрели на планомерное обтачивание восьми кило окуня
и неожиданно для себя умилялись до слёз.
ведь если вам повезло с котом,
то это навсегда.
одной семье повезло с котом...
:
http://dobraya-veda.....com/45948.html ...
soling:
09.07.12 23:06
Девочки, всем привет!
Лизонька, потерпи! Вернется твоя Асевна-мордасевна! На свободу потянуло. Надо ждать! Как кысенка назвала? Или не придумала еще?
Тили, спасибо, смеялась до слез!
Сегодня в рассылке рассказ пришел грустный...
Они дружили без малого десять лет. Были неразлучны, доверяли друг другу и в меру сил заботились. Ну, и надоедали друг другу, конечно! Время от времени. Тогда на полдня устраивались по разным углам и занимались своими делами. Деликатничали. Зато спали всегда рядом – Варвара и Маруся. Старые подруги.
Возраст тяготил уже обеих. Варваре – исполнилось 78 недавно, а кошке ее Марусе – сравнялось 10 лет. Но дружбой своей превозмогали болезни и тяготы.
Одиноки они были давно и привычно.
Варвара - с тех пор, как похоронила мужа в шестьдесят один год. Детей им Бог не дал. А Маруся – с самого детства, когда ее выкинули в лесополосу между деревенскими полями. Так часто тогда делали. Никому не охота кормить лишние рты, вот щенков с котятами и выкидывали. Вроде для совести легче – не убили же. А там уж у каждого судьба своя – кто выживет, а кто и нет. Маруся выжила. Правда, до встречи с Варварой исхудала до страшного. Стала настоящим скелетом с огромными зелеными глазами.
А с тех пор, как Варвара подобрала ее в той злосчастной посадке, они так и не разлучались больше. И в город вместе переехали.
Варвара тогда решила, что на старости лет в городе ей проще будет. Все же врачи-аптеки, младший брат с детьми рядом. Да и за квартирой не надо много присмотра. Не то, что дом с садом. А пенсии им с Марусей вполне хватало. В старости желания пропадают. Были бы хлеб с молоком – и довольно.
Иногда забегала к ним Анютка. Двоюродная племянница. Хорошая девчоночка, ласковая. То продукты принесет, то по дому поможет, то в аптеку сбегает.
Очень она Варваре с Марусей нравилась.
Дни, когда она приходила, они потом за праздники считали. Редко, конечно, они случались. Оно и понятно – у молодых свои дела, семьи, работа. Некогда им со стариками рассиживать. Варвара все понимала, каждому звонку, каждому приходу радовалась. Скрашивала им Анютка однообразные дни. Но иногда заводила Варвара разговоры о смерти, чем вгоняла племянницу в краску.
- Ты, Анюта, не бросай меня перед смертью-то. Боюсь я, что одна останусь. Да и век доживать одной тяжело. Болеть я стала часто. Слабая стала. Да ты не бойся, помру я скоро, надолго тебя не озабочу. А квартиру тебе отпишу. Будет память о тетке.
Анютка всегда смущалась, когда заходили такие разговоры, щеки полыхали.
- Да ты что, тетка Варя! Какая квартира! И вообще, тебе жить еще и жить! Люди вон до 100 лет доживают, а тебе всего-то 78! Рано о смерти думать!
- О ней никогда не рано подумать, Анюта. Она никого не минует. Такова доля человеческая.
Но разговоры эти они быстро сворачивали. И оставалось у Анюты в памяти лишь то, что не любит Варвара своего одиночества. Вот и старалась она по мере сил разбавлять его. И то сказать – никого у Варвары с Марусей не осталось.
Дни долгие, ночи – того дольше. С утра пойти в поликлинику рецепт выписать. В середине дня свежий хлеб завозили в соседний магазин – пройтись за хлебом. Марусю на обед кошачьим паштетом побаловать. Хоть и не каждый день, но из пенсии все же можно выкроить 30 рублей на баночку. В доме прибрать или супчик сварить. Теперь одно дело у них на целый день растягивалось. Так и говорили себе вечером: «Сегодня суп сварили, завтра надо бы пыль протереть».
В молодости обе заводные были. Варвара сто дел успевала переделать. Да только с годами бойкость пропала. Сила в руках уже не та, ноги болят, сердце пошаливает. И работа, что раньше в руках спорилась, теперь из тех же самых рук валится.
Руки тоже меняются. Они, бедные, едва ли не первыми годы считать начинают. Конечно, морщинки на лице в первую очередь замечаешь. Но руки-то, они первыми утомляются. Пятнышки на них проступают, вены набухают, суставы воспаляются, пальцы становятся неловкими. Да что там говорить! Ну, а у Маруси шерсть раньше всего возраст отметила. Перестала быть такой шелковой да гладкой, как в юности.
В свои размеренные дни они много вспоминали. Да и
что делать, если вынужден часто отдыхать? Не будешь же спать весь день! Только и остается, что старые фотографии перекладывать, старые воспоминания друг другу пересказывать.
И читать понемножку, пока глаза не устанут.
Маруся свернется клубочком на коленях и мурлыкает блаженно, запах книжки вдыхает, шелест страниц слушает. А Варваре приятно. Уронит руку на мягкий кошачий бок, и словно волна тепла ее окутает.
В своем одиночестве и старости были они друг для друга настоящей отрадой.
Варвара Марусю баловала. Маруся о Варваре заботилась. Так и жили.
Была у них только одна беда на двоих – Варварины сердечные приступы. Подступали они всегда внезапно и пугали обеих. Маруся, правда, заранее их чувствовала. Бежала к телефону и громко мяукала, требуя вызывать доктора. А потом сидела рядом, пока лекарство не начинало действовать, пока врачи не уходили.
Несколько раз скорая настаивала на том, чтобы забрать Варвару в больницу, но та каждый раз отказывалась: «На кого я Марусю оставлю?»
И ничего, Бог миловал. Каждый раз обходилось, начинало снова стучать сердечко. Не то, чтобы очень ровно, но все же.
Да и то сказать – притомилось оно за длинную жизнь. Чего только пережить не пришлось. И голод, и войну, и зиму в подвале, где они с братом прятались среди старых пустых ящиков. И страх был, и боль, и смерть вокруг. И отчаяние сколько раз тяжелым катком утюжило. Да и любовь не миновала – рвалось сердце на части, пока мужа от соперницы домой ждала.
Потом деток у Бога просила. Да видно грехи не пустили. Ведь не только любить, а и ненавидеть умела.
Солдата, что отца-инвалида во дворе их дома расстрелял, ночью его же штыком заколола. Спасибо, добрые люди от расправы спрятали, уберегли. А с мужем, плохо ли, хорошо, но полвека они вместе прожили. И как хоронила его, не помнила: темнота перед глазами стояла. Словно и ее сердце тогда остановилось.
С тех пор и барахлило, острой болью мучило, удушьем по ночам будило.
Марусино мурлыканье тут хорошо помогало. Слушаешь ее, бывает, слушаешь, и боль отпускает. И вроде снова все неплохо. И одиночество как-то отступает.
Ведь у Варвары была Маруся. А у Маруси была Варвара.
Однажды наступил новый день.
ТОТ САМЫЙ.
И начался он как обычно. Варвара сварила гречневую кашу на обед. Написала список, что в магазине купить, и прилегла отдохнуть. Проснулась от боли. Словно кинжал в грудь вонзили – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пошла за лекарством – ноги отниматься стали. Не дошла до столика – рухнула на диван. Там и осталась.
Маруся заметалась, заплакала над ней. Помощи бы, да откуда взять ее? Выскочила в окно, благо на первом этаже жили. Под ноги прохожим кидается, кричит, плачет, к окну зовет. Да только кто обратит внимание на кошку? Орет, на людей кидается – шальная, что ли?
Один даже камень не поленился в нее бросить, лапу ушиб. Стара она уже стала, чтобы от чужой злобы уворачиваться.
Так и вернулась к Варваре ни с чем. Села рядом слушать дыхание. А его и нет почти. Грудь еле-еле поднимается, боль вдохнуть не дает.
Ткнулась Маруся ей лицо холодным носом. Варвара погладить ее хотела, да ладонь бессильно упала рядом, скользнув по боку.
Что ж тут поделаешь, раз беда пришла? Только и можно, что любовью своей поделиться. Боль на себя перетянуть, страх забрать. А ведь и это немало, если так рассудить. Любовь, она границ не знает. Человек ли, кошка – любовь едина.
Маруся прилегла рядом, уткнувшись носом ей в шею, и замурлыкала. Словно теплое облако растекалось от этих звуков, уютно укутало Варвару.
«Ты не одна. Забудь страх. Отдай свою боль. Моя любовь с тобой.
Она бережно укрывает тебя золотым покрывалом.
Я с тобой, и мы вместе пройдем назначенный путь.
Я с тобой…»
Анюта звонила весь день, трубку никто не брал. В предчувствии чего-то недоброго сжималось сердце. Но с работы уйти не получилось. Так и пришлось ждать вечера, нервничая и набирая номер телефона тетки.
Вечером сразу поехала к ней. Стучала, звонила – никто не ответил. Открыла дверь своим ключом, пытаясь усмирить стучащее сердце.
Глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду. Конечно, Варвара с Марусей могли пойти в гости к соседке, могли выйти за хлебом, но нервозность сворачивалась в желудке противным липким клубком.
Бросила сумку на тумбочку и на ватных ногах зашла в зал.
Варвара лежала на диване, неловко подогнув одну руку, словно упала, да так и осталась лежать. У нее на груди
пристроилась Маруся, уткнувшись носом ей в шею.
Внутри все оборвалось. Даже и подходить не надо было, чтобы понять – на этот раз все. Не выдержало старое сердце.
Потом она с трудом могла вспомнить, как вызывала скорую, что ей говорил врач, как снимала мертвую Марусю с тела тетки. Кажется, ей объяснили, что у тетки остановилось сердце. И боль, если и была, то была кратковременной, долгих мучений ей не принесла. «Хорошая смерть, всем бы такую!» - сказал тогда врач.
Похороны – невеселые хлопоты. Забыть о них хочется поскорее. Если уж и вспоминать близкого человека, так живым и радостным.
А у Анюты перед глазами все стояла мордочка Маруси, прильнувшая к Варвариной груди, и почему-то звучала фраза: «Ты не одна. Я с тобой…»
Полина Рэй
...