Fidelia:
14.03.10 23:01
» Глава 7
А ВОТ И ДОЛГОЖДАННАЯ ГЛАВА!
Глава 7
Краешек утреннего неба стал розово-оранжевым, окрашивая весь мир в яркие цвета. Озорной лучик проник сквозь окно, лег на подоконник и перебрался на руку Дэвины, пока та сидела на стуле и наблюдала в зеркале, как Нора расчесывает ей волосы.
Утром Нора ничего не сказала о внешнем виде своей госпожи, хотя подчас улыбалась так, будто пыталась скрыть изумление.
Дэвина рассматривала свое отражение в зеркале. Глаза стали другими, какими-то искрящимися, а на подбородке осталась розовая отметина. Впрочем, подобные отметины были по всему телу, но Дэвина успела их запудрить и надеть пеньюар еще до прихода Норы.
Но вот скрыть румянец на щеках не получилось, да и губы были распухшими. Любому стало бы ясно, чем она занималась всю ночь.
Прошлая ночь стала для нее откровением, и не только телесным. Маршалл каким-то образом проник в ее разум, заполонил ее сны. Дэвина терпеливо ждала, пока Нора закончит прическу, все это время вспоминая прикосновения мужа. Для этого не нужны были усилия: закрыв глаза, она представила Маршалла рядом с собой: на его губах играла все та же странная полуулыбка.
Дэвина открыла глаза, но к ее разочарованию рядом была только Нора.
Где он сейчас? Чем занимается? Заняты ли его мысли ею настолько же, насколько ее мысли – им?
Почему он ушел после их первой ночи? Может, ей стоило быть более осмотрительной в проявлении чувств? Не произносить ни звука? Или ей нужно было каким-то образом похвалить мужа? Или раскрыть всю глубину своего падения, подробно рассказав о своем позоре?
Да уж, роль невесты оказалась гораздо сложнее, чем ей поначалу казалось. И почему ей не пришло в голову задать такие вопросы тете Терезе? Даже сейчас Дэвина не знала, может ли она обсудить все это с тетей. Но если не с ней, то с кем?
О небо, что же ей делать?
Может, она зря так много времени посвящает мыслям о муже? Может, не стоит думать об этой первой брачной ночи больше, чем она в свое время думала о связи с Алистером? Правда, этой ночью все было совсем иначе, чем тогда днем с Алистером... Совершенно по-другому.
С этого момента она никогда не будет прежней. Отныне ее жизнь разделена на две части – до свадьбы и после. Какие открытия готовит ей семейная жизнь? Что нового узнает она о себе и муже?
Пребывание в постели графа Лорна стало незабываемым опытом, как в физическом, так и в эмоциональном плане. Дэвине очень понравились нежные прикосновения его пальцев и губ. Он его поцелуев она потеряла голову, а потом и вовсе вознеслась на седьмое небо, познав наслаждение в его объятьях. Дэвина и представить себе не могла, что первая брачная ночь может доставить столько удовольствия. И совсем не ожидала, что страх, радость и досада будут разрывать ее душу на части.
– Какой замечательный день, мисс Дэвина, – прервала Нора ее размышления. – Ой, простите, ваша светлость. Вы же теперь графиня Лорн.
Как странно… Она – графиня Лорн. Удивительно, но сама Дэвина совершенно об этом забыла. «Ваша светлость» звучало как-то неправильно. Ей еще привыкать к титулу и привыкать…
– Хотите надеть персиковое платье, ваша светлость?
В любой другой день Дэвина не стала бы заботиться о наряде. Но сегодня ей нужно было надеть свое лучшее платье, чтобы оттенить кожу и заставить глаза сверкать ярче.
– Думаю, голубое в полоску подойдет.
Нора ничего не ответила, но по ее глазам было видно, что она не решилась высказать свое мнение. Ну и ладно, пусть собственная горничная считает ее глупой. Какая ей разница? Да пусть хоть весь мир считает ее тщеславной дурой!
Ткань выбранного Дэвиной платья была в тонкую зелено-голубую полоску. Корсет сильно стягивал ее фигуру, от горла до талии шел ряд мелких черных жемчужных пуговичек, а расширяющиеся к низу рукава заканчивались кружевными отворотами над запястьями. Нижняя юбка ее кринолина была сшита из шерстяной саржи с вставленным в подол одним-единственным обручем. И хотя наряд становился от этого тяжелее, под платье уже не нужно было надевать еще две нижние юбки, чтобы обычный каркас из обручей не просвечивал сквозь ткань.
С белым воротничком и темно-синим бантом на шее Дэвина казалась девочкой-школьницей, но ее глаза опровергали первое впечатление. Неужели в них была страсть? Или ее глаза выражали что-то еще?
Нора заплела ее волосы в косы, уложив их короной на затылке. Да, со своими сверкающими глазами и румянцем на щеках Дэвина выглядела неплохо. Может, даже хорошенькой. Думать о себе как о красавице было бы пустым тщеславием…
Через минуту Дэвина вышла из своей комнаты, взмахом руки остановив последовавшую за ней Нору.
– Я пойду искать мужа, – сказала она. – Для этого мне не нужна компаньонка.
Должно быть, сложно застать Маршалла днем одного, а Дэвина не желала, чтобы кто-то стал свидетелем их встречи.
Нора только кивнула, но снова так посмотрела на хозяйку, словно знала, что у той на уме. Была ли ее горничная более опытной, чем казалась?
Желание видеть мужа гнало Дэвину вперед по коридору, а потом по лестнице на самый верх. Поместье было построено в форме буквы «Н», более изящный его фасад выходил к подъездной дорожке, сейчас же Дэвина созерцала внутренний двор, более простой и непритязательный, а растения в нем росли как им вздумается.
Никого не было поблизости. Ни одной горничной. Ни единого слуги. Дэвина застыла, прислушиваясь. Откуда-то издалека доносился смех, но потом и он стих. Амброз казался заколдованным замком – такой одинокой она себя здесь почувствовала.
По всему фасаду здания на обоих этажах были высокие окна, обращенные и к подъездной дорожке, и во внутренний двор. Они не были занавешены шторами, и можно было выглянуть наружу, оценив все великолепие поместья. Ярко-синее шотландское небо, изумрудно-зеленая трава и полный сад цветов – какой вид мог быть прекраснее в такой замечательный день? На небе ни облачка, ветерок шелестит листьями деревьев. Пейзаж напоминал картину, и Дэвине показалось, что в поместье не осталось ни одной живой души.
И тут ее внимание привлекло что-то за деревьями. Высокий, остроконечный объект, похожий на шпиль крыши. Еще одно строение на территории Амброза? Но в следующее мгновенье ветер стих, и сколько она ни ждала, так ничего больше и не увидела.
Решившись, Дэвина медленно спустилась по винтовой лестнице, крепко держась рукой за перила и поддевая носком ботинка подол юбки. Но и у подножия лестницы никого не оказалось. Ни одна горничная не подошла к ней. Ни единого слуги не было в поле зрения. А Маршалл? Где его искать?
Наверное, нужно было послать ему записку из своей спальни и терпеливо дожидаться, пока муж не соизволит навестить ее. Или же послать за тетей, чтобы расспросить ее, как должна вести себя графиня в первый же день после получения титула. Тереза всегда придавала чрезмерное значение нормам приличия и знала, кому как полагается себя вести.
Вместо этого Дэвина стояла перед резной дверью, ведущей во внутренний двор.
На первый взгляд дверь выглядела такой тяжелой, что ее можно было распахнуть разве что вдвоем. Но стоило Дэвине взяться за металлическую ручку, как та без труда открылась и так же легко захлопнулась за ней.
Три маленькие ступеньки вели во внутренний двор, вымощенный большими серыми плитами из сланца, на которых был вытесан узор брусчатки (14). То здесь, то там стояли каменные скамейки, чтобы можно было отдохнуть в тени вековых деревьев. Каменные вазы рядом со скамейками были переполнены цветущими растениями.
Так мог выглядеть парк Мидоуз (15) в Эдинбурге или какой-нибудь другой общественный парк.
Но не парк привлек внимание Дэвины, а тот странный объект, что она видела за деревьями. Она усилием воли разгладила морщинку на лбу, памятуя о тетушкиных словах: «Дорогая, мужчины не любят злых женщин». Но ее морщинка была вовсе не злой, это была морщинка любопытства. Как однажды сказал отец: «Любопытство – проклятье умных, детка. Оно никогда не проходит, его нельзя удержать или избавиться от него. Оно как наркотик – на всю жизнь».
Дэвина вышла со двора в парк, осторожно ступая на камни, выглядывающие из травы. Она немного приподняла юбки, чтобы не замочить подол росой, и сосредоточилась. Дэвина прошла через огород, мимо грядок с травами – рядом с каждой была аккуратная табличка – и мимо какого-то лабиринта из декоративных тисовых деревьев. Следующий сад головокружительно благоухал, ветер далеко разносил аромат цветов.
А еще ветер приносил какой-то другой запах, сильнее аромата цветов. Запах пыли и прогретой солнцем земли.
Поднявшись на вершину невысокого холма, Дэвина не поверила своим глазам: в центре довольно большой лесной поляны было еще одно строение. Двухэтажное здание из того же камня, что и сам Амброз, и в том же стиле – как будто это было пятое крыло дома, только построенное в отдалении. Перед ним был еще один двор, вымощенный большими желтыми плоскими камнями, врытыми в землю.
Но ее внимание полностью приковало к себе то, что находилось в центре двора: огромный четырехгранный обелиск, увенчанный заострением в форме пирамиды, указывающий прямо в небо.
Дэвина пошла к таинственному строению, уже не обращая внимания на мокрый подол и не сводя глаз с обелиска. Когда она добралась до двора, шаловливый ветерок поднял ее юбки, поиграв с кружевом панталонов и погладив лодыжки. Дэвина поспешила придержать юбки руками, пока их не подняло выше головы. Ветер почти сразу же стих, а дворик залил такой яркий солнечный свет, что ей пришлось прикрыть глаза рукой.
Как мог здесь появиться этот обелиск? Однако же он возвышался посреди мощеного камнем двора, словно она была в Египте, а не в Шотландии. Осторожно подойдя к памятнику, Дэвина остановилась на расстоянии футов двадцати от него и оглядела колонну снизу, от основания из розового гранита, до самой вершины. Потом медленно обошла вокруг обелиска, изучая выбитые в камне пиктограммы.
– Он называется «Игла Айдана».
Дэвина обернулась и увидела Маршалла, стоящего в дверях здания.
– Он был выдолблен из скалы в Асуане (16) по приказу фараона Тутмоса III (17) в пятнадцатом веке до нашей эры, – сказал он. – Потом римляне перевезли его в Александрию.
– А вы привезли сюда?
– Вообще-то это был подарок паши Египта принцу-регенту, а тот уже передарил этот обелиск моему отцу, который был и рад забрать его.
– И ваш отец привез его сюда, – Дэвина дотронулась до гранита, удивляясь тому, что камень казался теплым, как будто живым. – Наверное, трудно было его сюда доставить.
– Да уж. Обелиск весит более двухсот тонн. В Шотландию его перевозили на трех кораблях в течение двух лет.
Каким необычным местом оказался Амброз, и как странно, что она понятия не имела об этом до приезда сюда. Всего за один день ее жизнь изменилась так, как она и представить себе не могла…
Дэвина осмотрела двор: обелиск был не единственной достопримечательностью, хотя другие статуи были гораздо меньше и не производили такого грандиозного впечатления. На краю двора находились две каменные статуи мужчин, сидящих на креслах. У мужчин были строгие позы, а острые бородки завивались на концах. Голову каждой статуи венчал остроконечный головной убор, украшенный змеей, а взгляды обеих статуй и змей были навсегда устремлены в сторону Амброза.
– А вы знаете, что в Нижнем Египте Уаджет (18) считалась женой Хапи (19)? Ее всегда изображали как женщину с головой змеи, – сказала Дэвина.
– Откуда вы это знаете? – удивился Маршалл.
– Я много читаю, – отозвалась она и повернулась к мужу. – Меня всегда завораживал Египет, но мне и в голову не могло прийти, что однажды я увижу настоящий обелиск в своем новом доме.
Маршалл промолчал.
Ее муж казался сегодня совсем другим. Незнакомец, строгий и надменный. Он был одет просто – в темные брюки и белую рубашку, распахнутую на груди, а его волосы выглядели так, будто он несколько раз провел по ним пятерней. Его сапоги были хорошо начищены, а их внутренняя часть потерта, как если бы они были предназначены для верховой езды.
Но как бы Маршалл ни выглядел, глаза выдавали в нем графа. И холодность этого взгляда делала его незнакомцем.
Дэвина почувствовала, что краснеет. Нужно было быть полной дурой, вообразив, что он захочет ее видеть. Но все же она не ушла и не стала искать предлог, чтобы оставить его одного.
– Я что-то делаю не так? – спросила Дэвина, думая про себя, не слишком ли она прямолинейна. Если да, то Маршаллу придется привыкать к ее странности. В конце концов, разве это не одна из целей совместной жизни –узнать о страхах и недостатках другого человека и принять их?
– Почему вы ушли от меня вчера ночью? Потому что я не стала рассказывать о скандале?
Маршалла, казалось, удивил ее вопрос:
– Я бы оставил прошлое позади, Дэвина, где ему самое место. Я не собираюсь ворошить его.
– Значит, у нас просто разные спальни? Я почему-то думала, что мы будем спать вместе.
Маршалл отвернулся от нее и прошел к самому краю двора. Он долго смотрел на Амброз, и Дэвине показалось, что он про нее забыл. Или он просто хотел таким образом показать, что хочет остаться один?
Дэвина подобрала юбки и решила, что лучше уйти, пока она не поставила себя в еще более неловкое положение.
И только она приняла это решение, как Маршалл обернулся. Дэвина отпустила юбки и стала комкать пальцами ткань, натянувшуюся на обручах. Дурная привычка, за которую ей всегда влетало от тетки. «Дэвина, обручи нужны для того, чтобы юбка твоего платья выглядела пышной. Но если ты все время будешь хвататься за них, ты только привлечешь внимание мужчины к тому, что у тебя под юбкой».
Впрочем, Маршалл и так прекрасно знал, что у нее под юбкой. И она тоже видела его обнаженным.
– Мои родители ночевали в разных комнатах, – проговорил Маршалл. Он не повышал голос, но Дэвине было хорошо его слышно, несмотря на значительное расстояние между ними. Неужели каменный двор усиливал звук? – Думаю, их обоих это устраивало.
– А они любили друг друга? – спросила Дэвина.
На секунду ей показалось, что он не ответит.
– Я так не думаю, – сказал Маршалл после паузы.
– А мои родители обожали друг друга. Моя мама умерла, когда я была маленькой, но мой отец до самой смерти носил в кармане ее миниатюру. И он всегда спал на левой стороне кровати, как будто ее призрак занимал правую. Он никогда не убирал вторую подушку.
Может быть, Дэвине не стоило этого говорить, но она просто обязана была сказать. Маршалл, без сомнения, ее за это осудит. Или глянет сверху вниз, пожелав, чтобы она оказалась за тысячу миль и за тысячу лет от него.
– Но мы же с вами почти не знакомы, – сказал он.
– И не познакомимся, если будем жить в разных комнатах.
– Разве мой поверенный не объяснил вам, на каких условиях я вступаю с вами в брак?
Возможно, ей и правда стоило уйти сейчас, пока беседа не зашла слишком далеко. Впрочем, кажется, хуже быть уже не может. Как много женщин так откровенно жаждали любви и привязанности? Как много женщин спрашивали собственных мужей, почему те отказываются делить с ними спальню? Она никогда раньше не была замужем и не знала, как вести себя. Но у нее было смутное чувство, что нельзя так спорить с мужем, как она делает это сейчас.
Впрочем, не в первый раз Дэвина решалась на рискованный разговор или на высказывание нетипичного мнения. Тетя Тереза могла часами внушать ей то, что нужно быть более рассудительной.
– Я встречалась с вашим поверенным только один раз, – сказала Дэвина. – И разговаривал он в основном с моей тетей. Возможно, я чего-то не знаю?
– Я буду приходить в вашу спальню, когда у меня будет соответствующее настроение.
– И когда же это? По полнолуниям? Или когда вам взбредет в голову? – Дэвина раздраженно окинула взглядом двор. – Или когда древние египтяне пошлют вам весточку?
Ей показалось, что на его лице промелькнула улыбка, но она была такой мимолетной, что Дэвине могло и показаться.
Когда Маршалл не ответил, ей захотелось топнуть каблуком по камням под ногами. Или позволить себе вспышку раздражения. А как еще поступить отвергнутой жене?
– А вы всегда говорите о том, что думаете? Или о том, что чувствуете? – заинтересовался Маршалл.
– А когда вы обращаетесь к собеседнице, вы никогда не называете ее по имени? И не смотрите на нее?
Маршалл посмотрел на нее в упор, не мигая и так пристально, что Дэвине захотелось отвести глаза. Но она была не из робких. Иначе она бы сейчас здесь не стояла.
– Я вас не боюсь, – сказала она. Дэвина была уверена, что эта фраза удивила Маршалла. Но когда он в ответ улыбнулся, она снова поразилась его красоте.
– Вы или очень глупая молодая женщина, – сказал он беззлобно, – или очень смелая.
Дэвина долго смотрела на него, не зная, что сказать или даже подумать. Ее охватило очень странное чувство, чем-то похожее на то, которое вызывали прочитанные ею книги. Как будто его слова сдвинули что-то у нее внутри, проникли в самое сердце, вызывая то ли томление, то ли предвкушение, к которому она не была готова.
– Возможно, и то, и другое, – сказала Дэвина мягко. – Мой отец говорил, что в мужестве мне не откажешь. Но мужество как шоколад – его нужно экономить.
– По всему видно, что ваш отец был мудрым человеком. Вы никогда не пробовали следовать его совету?
– Так часто, как только смогу. Но «часто» не означает «всегда».
Дэвина чуть помедлила, а потом снова заговорила:
– У меня никого нет, кроме тетушки, а у вас остался только дядя, – она опустила руки, памятуя о тетиных нотациях и стараясь не теребить платье. – Мы с вами оба сироты, и у нас почти нет родственников. Было бы прекрасно, если бы мы обрели семью друг в друге.
Маршалл снова отвернулся, устремив взгляд за горизонт.
Видимо, она все же перешла границы дозволенного…
– Простите меня, – проговорила Дэвина, выжав из себя улыбку. – Очевидно, вы хотите совсем другого. Хорошо, тогда скажите, чего мне ожидать от этого брака? Какие еще существуют правила?
– Только одно.
– Что ж… – Дэвина приподняла юбки, повернулась и пошла прочь.
Вероятно, она должна была что-то сказать на прощание, но ей сложно было представить, что Маршалл может обидеться на ее поспешный уход. Да и вообще Дэвине показалось, что он более чем рад этому.
– Кажется, мы неплохо друг друга нокаутировали, моя юная
женушка, – сказал ей вслед Маршалл. – Вас это должно удовлетворить.
Дэвина обернулась, взглянув ему в лицо:
– Вы так меня называете, потому что не помните мое имя? Меня зовут Дэвина. Очень просто. Впрочем, я могу отзываться на какое-нибудь другое, если
это вам не по вкусу. Вам есть, что на это ответить,
ваша светлость?
– Я уложил вас в постель, и вы почти потеряли сознание от удовольствия.
Она была раздражена тем, что краска залила грудь и лицо. Зудящую кожу покалывало, будто ее обожгло крапивой.
Дэвина так крепко ухватилась за юбку, что явно испортила тонкую ткань. Усилием воли она заставила себя разжать пальцы и разгладила мятый подол.
– Разве это нормально? Я имею в виду – говорить о том, что происходит в супружеской постели, – Дэвина высоко задрала подбородок и расправила плечи.
– А у нас и не будет
нормального брака.
Дэвина кивнула, как будто поняла, о чем он говорил. Вообще-то, она понятия не имела, что происходит, а особенно ее сбивало с толку то, как Маршалл мог быть таким пленительным мужчиной предыдущей ночью и настолько высокомерным, сдержанным и холодным сейчас.
Она сделала глубокий вдох и заставила себя улыбнуться:
– Вы хотите относиться ко мне так же, как относитесь к любой незнакомке? К кому-то, чье имя вы даже не можете запомнить? Как к некой даме из Эдинбурга, которую вы уже давно не видели?
Когда он не ответил, она снова повернулась, собираясь уйти. Когда Маршалл не окликнул ее и ничего не сказал вслед, Дэвина оглянулась и увидела, что он смотрит на нее. Хотелось бы ей, чтобы он не обладал такими пронизывающими карими глазами и таким пристальным взглядом. Она хотела спросить Маршалла, о чем он думает. Но гораздо сильнее она хотела спросить – и пусть это глупо – что он думает о
ней.
И, прежде чем Дэвина успела убедить себя в том, что это глупо, если не просто безумно, она развернулась и пошла назад к Маршаллу, остановившись только напротив него. Его улыбка исчезла, но взгляд был таким же пронизывающим. Теперь она поняла, что ей казалось странным в его глазах. Они были карими, но сейчас зрачок стал настолько темным и широким, что глаза казались черными озерами, наполненным темной таинственной водой – и это пугало.
– Вам было хорошо со мной прошлой ночью?
О, какая же она глупая! Какая простушка... Но слова обратно не возьмешь и не смягчишь их смысл объяснениями. Вопрос повис между ними без ответа. А затем Дэвина все испортила еще больше, добавив:
– Мне показалось, что это было чудесно.
Его взгляд изменился, настолько незаметно, что не смотри Дэвина на него в упор, она бы и не заметила этого. В его глазах что-то промелькнуло – так бликует лунный луч на черной воде озера.
– И я была бы не против повторить это, – добавила Дэвина. – Если, конечно, вам тоже этого захочется. Мне бы очень хотелось сделать это еще раз.
И ушла, прежде чем он успел что-нибудь ответить, или же, что еще хуже, промолчать в ответ. Дэвина быстро шла по двору и все это время ощущала спиной его пристальный взгляд.
______________________________________________
(14) – Cobblestone pattern – тип узора, который наносится на большую цельную плиту для имитации брусчатки. Как это выглядит, можно посмотреть здесь:
http://www.hazenconstruction.com/cobblestone-walls
(15) – парк Мидоуз – старинный общественный парк в Эдинбурге; сейчас – большая открытая площадка для занятия спортом, проведения фестивалей, активного отдыха, выгула собак и проч.
(16) – Асуан – древний город на территории Египта, речной порт на правом берегу Нила, на протяжении многих веков был торговым центром на караванном пути. В окрестностях Асуана высекали из скал огромные каменные блоки для обелисков, пирамид, дворцов и храмов.
(17) Тутмос III – фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1479 – 1425 годах до н. э., из XVIII династии. При этом фараоне велось обширное строительство в разных городах Египта, помимо дворцов и храмов были воздвигнуты несколько обелисков. В Гелиополе в 1450 до н. э. были воздвигнуты два крупных обелиска – так называемые «Иглы Клеопатры». В 19 н. э. обелиски по приказу римского императора Августа были перенесены в Александрию. Один из них упал на бок и в 1872 был вывезен в Лондон, а другой в 1881 был привезён в Нью-Йорк. По замыслу писательницы одна из «Игл Клеопатры» и стала, по всей видимости, «Иглой Айдана».
(18) – Уаджет (уаджит) – в древнеегипетской мифологии богиня-кобра, изображение которой – урей, украшало голову фараона. В паре с коршуном Нехбет она символизировала власть фараона над Нижним и Верхним Египтом.
(19) – Хапи – в древнеегипетской мифологии бог Нила. Космическое божество, почитался как «высокий Нил, который дает жизнь всей стране своим питанием», податель влаги и урожая.
...