Герцог Чёрная Роза (ПИЛР)

Если я правильно помню роман, то на тот момент ее муж был уже мертв, а она сама была регентом при малолетнем сыне.
_________________

А если имеется в виду события до смерти Людовика, то мне кажется, что ничего он не прощает, просто политика в данном случае выше чувств. Они прежде всего король и королева, а потом уже муж и жена. Но Бланш - образ, конечно, очень яркий, но как ее собственноручно за Робера придушить хочется!!!

Алеся, солнце, я так рада, что ты прониклась де Немюром. Для меня он - главная изюминка романа, просто люблю я таких героев. Настоящий рыцарь с очень стойкими понятиями о чести. Этот герой - один из моих любимчиков-мужчин в романах, их достаточное количество, но не много, значит, это о многом говорит.

Alesia, спасибо большое за героя, рада, что он вам нравится. Но насчет его стойкости что-то я сомневаюсь. Хотя поживем-увидим.
Глав уже не так много. Совсем скоро начнется заключительная часть.

Бланш в натуре была совсем не такая, я перед ней очень виновата, что вывела ее такой бешеноматочной. Да простит мне ее дух...

 » 18

- Возьмите, кузен, - промолвил Людовик, протягивая герцогу бумагу. Де Немюр взял ее и сделал шаг к камину. Но король угадал его движение и остановил его, сказав:
- Герцог! Не делайте этого.
- Разве недостаточно с ее величества того унижения, которому она подверглась, государь? Этот документ должен быть сожжен.
- О, нет. Храните его, кузен. Я знаю, что вы исполните свою клятву и не воспользуетесь им из прихоти или низкой мести. Как не сомневаюсь в том, что мою супругу лишь этот клочок бумаги остановит теперь, чтобы немедленно не покончить с вами.
Де Немюр заколебался.
- Я настаиваю, герцог. Я повелеваю вам! Не уничтожайте документ.
Робер склонил голову:
- Я повинуюсь, сир, - и он положил бумагу за пазуху.
Людовик опять сел в кресло и забарабанил пальцами по подлокотникам. Он был в невеселом раздумье.
- Итак, - начал король, - в моих глазах вы очищены ото всех обвинений, кузен. И я должен был бы немедленно освободить вас. Но есть одно «но».
- Догадываюсь, какое, государь, - слегка усмехнулся герцог. — О моем «преступлении» в Немюр-сюр-Сен узнали. Пошли слухи.
- Увы, дорогой Робер. Откуда они начали идти — не понимаю. Уверен, не от Бланш. Она не была заинтересована в том, чтобы это дело всплыло на поверхность. И, конечно, ее верная Инес де Луна тоже не могла проговориться.
- Полагаю, это сделал Рауль де Ноайль, - сказал де Немюр. — Возможно, он рассказал моей... нет, не невесте, уже не невесте, - герцог криво улыбнулся, - Эжени де Монморанси. А она – отцу... ну, и, вероятно, своим подругам. Подобная сплетня могла облететь, через болтливых девиц, весь Париж за один день.
- Не исключено, - кивнул король. — И это все осложнило. Если сейчас мы выпустим вас на свободу, - все поймут, что были виновны не вы, а королева. И вновь будет затронута ее честь.
- В таком случае, государь, вам ничего не остается, как продолжать держать меня в Шиноне на положении узника, - спокойно подытожил Робер.
- Но это несправедливо, кузен! — вскричал Людовик. —Держать вас в этом замке... Невинного человека!
- Я готов пробыть в Шиноне, и вновь сидеть в оковах в темнице, столько, сколько понадобится, ваше величество. Лишь бы даже тень подозрения не коснулась вашей царственной супруги.
- Вы опять приносите нам слишком большую жертву, друг мой! Право, я не могу принять ее... Попробуем найти другой выход.
- Боюсь, сир, он единственный. Другого я пока не вижу. Я буду находиться в Шиноне на положении узника, пока слухи окончательно не утихнут. Пока все не забудется.
- Но на это могут уйти годы, кузен! Нет-нет, я не могу подвергать вас такому испытанию.
- Возможно, сам Господь Бог укажет нам выход, ваше величество. Будем уповать на него.
- Что ж, - король поднялся, – уверен, мы что-нибудь придумаем. Вот что: гарнизон Шинона будет полностью обновлен. В него попадут лишь самые верные и испытанные воины, умеющие держать язык за зубами, которые никому не выдадут тайны. Вы , конечно,не будете тут узником. Вам будет предоставлена, кузен, полная свобода передвижения.
- Я не покину замок, обещаю, сир. Только, если позволите, буду иногда гулять в его окрестностях.
- Конечно. Вы сможете выписать себе в Шинон из своих владений все, что хотите — людей, оружие, лошадей, книги. Замок и его охрана будут в полном вашем распоряжении.

- Этого уже более чем достаточно, ваше величество. Благодарю вас.
- Пока не за что, герцог. Но вы правы, — Бог укажет нам путь к вашему освобождению. Королеве же и всему двору будет пока объявлено, что вы находитесь в заточении в темнице. Для вас же, милый кузен, сейчас самое главное — получше питаться. Побольше дышать свежим воздухом. И уповать на милость Провидения. Как только у меня будут новости для вас, я тут же приеду в Шинон.
- Уверен, что мне не долго ждать этого, сир, - сказал де Немюр, кланяясь королю.

Робер оказался прав. Всего через два месяца Людовик инкогнито прибыл в Шинон, сопровождаемый несколькими верными дворянами, среди которых был Анри де Брие.

Новый начальник замкового гарнизона, седой невысокий человек с изборожденным морщинами обветренным лицом, выбежал во двор, застегивая на ходу кирасу, встречать столь знатного и неожиданного гостя. Спрыгнув с коня, король спросил коменданта:
- Где герцог де Немюр, мессир Лавуа?
- Он на охоте, ваше величество, - отвечал старый воин.
- Прекрасно, - улыбнулся Людовик. — Мы подождем его возвращения. Как он себя чувствует? Он всем доволен?

- Мне кажется, ему не на что жаловаться, сир, - сказал комендант Лавуа. — Он кушает превосходно, много гуляет пешком и верхом, читает по вечерам, у него хороший сон... И, если уж совсем откровенно, - старик понизил голос, - есть здесь в замке одна вдовушка. Ну, не из таких, государь, не подумайте... Порядочная женщина. Но перед нашим красавцем она не устояла! Так что у герцога де Немюра есть здесь все, что душа ни пожелает.
«Все, кроме свободы,» - с горечью подумал де Брие.
Но тут послышались звуки охотничьего рога, и из леса показались трое всадников, направляющихся к замку.
- А вот и он, - сказал начальник гарнизона.

Через пять минут охотники с соколами и дичью, притороченной к седельным лукам, въехали во внутренний двор Шинона. Немного близорукий король прищурился. Кто же из них де Немюр? Не черный лысый мавр, конечно. И не тот, со страшным изуродованным шрамом лицом. Неужели этот, на великолепном вороном коне, в черной маске, с небольшой окладистой бородкой?..
Да, этот человек соскочил с жеребца, кинул поводья и передал сокола с руки мавру, сорвал свою маску и, быстро подойдя к Людовику, встал на колено и поднес к губам руку короля.
- Это вы, кузен?.. Право, я не узнал вас! - удивленно и обрадованно воскликнул Людовик. — Встаньте. Поднимите голову. Вы прекрасно выглядите! Румяный... свежий... Взгляд сверкает. Совсем не тот изможденный страдалец, которого мы оставили здесь два месяца назад. И эта бородка вам очень идет!
Де Немюр улыбнулся и погладил свою черную с легкой проседью бородку.
- Я маскируюсь, государь. Вот и маску приходится надевать, когда я выезжаю из замка. Не дай Бог, кто-нибудь из окрестных дворян узнает меня! Ведь я сижу в темнице, в кандалах. - Он поздоровался с графом де Брие и остальными спутниками короля.
- Я уже знаю от господина коменданта, что вы неплохо проводите здесь время, герцог...
- Да, государь, не так уж плохо, - слегка покраснев, ответил Робер, бросив выразительный взгляд на мессира Лавуа, который лишь пожал плечами с самым невинным видом.
- Ну, ну, не стесняйтесь! — рассмеялся Людовик. — Я рад, что у вас есть здесь все – и для души... и для тела. И, право, долг каждого истинного христианина — помогать сиротам... и вдовам. А какой красавец ваш жеребец! Даже у меня на конюшне нет такого.
- Его зовут Сарацин, ваше величество. Благородное и отважное животное.
- Другого коня у вас и быть не может, наш кузен! А мы к вам с хорошими новостями.
Лицо Робера просияло.
- Я так и подумал! Признаюсь, сир, эта пасторальная жизнь мне изрядно наскучила, и мне все здесь до смерти надоело.
- Вы, наверное, еще не знаете, кузен, — началась война. Восстали провинции — Лангедок и Прованс. И уже почти все наши дворяне отправились на юг.
- Восстание?
- Альбигойцы, - объяснил король. - Их мутят катары, эти еретики. Вмешался сам Папа. Его Святейшество послал на подавление бунта и расправу с катарами графа Симона де Монфора.
- Я о нем слышал, - нахмурился Робер. — Неприглядная личность. Безжалостный и жестокий фанатик.
- Но именно такой и нужен сейчас на Юге, кузен. С ересью надо бороться — всеми доступными средствами!
- Государь! Мои детство и юность прошли в Провансе. Я знаю обычаи окситанцев, их язык. И, уверяю вас, в учении катаров нет ничего опасного или вредного. Оно вполне безобидно.
- Герцог де Немюр! — вскричал Людовик. — От вас ли я слышу столь недопустимые и кощунственные речи? Катарская ересь — безвредна? Не опасна? Вы — католик с ног до головы. Ваша мать была испанка из очень набожного рода. Отец – мой дядя — тоже был истинным защитником нашей праведной веры. На вашей груди — святой крест!
- Да, я католик, - сказал Робер, гордо вскидывая голову. — Но я еще просвещенный человек. И даже надеюсь считаться гуманистом...
Людовик фыркнул:
- Чтобы я больше не слышал от вас ничего подобного, кузен. Я запрещаю вам произносить такие речи! И, прежде всего, - ради вашего же блага. Инквизиция не дремлет. А вы окажетесь, если примете предложение, с которым я к вам приехал, среди ее отцов и приближенных графа де Монфора, а они не потерпят ваших, скажем мягко, заблуждений. А я буду слишком далеко и не смогу защитить вас.
- Итак, вы предлагаете мне, сир...
- Присоединиться к моей армии в Лангедоке.
Де Немюр заколебался. Да, ему осточертела эта сытая и ленивая жизнь в Шиноне. Война — это было так заманчиво! Но то, из-за чего эта война была развязана... Цветущий Лангедок, утопающий в крови бедных безобидных катаров... Он не знал, что выбрать.
- Вы возглавите большой отряд, - между тем продолжал король. — У вас будут самые обширные полномочия. Все нужные бумаги я уже подписал, и они у меня с собой.
- Получается, что я буду независим от Монфора? — спросил Робер. — И он не сможет приказывать мне?
- Да, кузен. Единственное мое условие — продолжение вашего маскарада. Никто не должен знать, что вы не в Шиноне, а на войне.
- Значит, опять маска, - вздохнул де Немюр.
- Увы, дорогой Робер! Но мы сохраним вам ваш герцогский титул; вы появитесь в Лангедоке под любым вымышленным именем, которое себе придумаете, а я собственноручно впишу его в ваши бумаги. Итак - вы согласны?
- Да, - сказал де Немюр. Ну что ж... Он будет действовать в Окситании самостоятельно. У него будет свой отряд. И к черту Монфора!
- Прекрасно. Я знал, что вы дадите мне положительный ответ. Итак, как вы назоветесь?
- Герцог... Герцог... Может быть, Черная Роза? — задумчиво сказал де Немюр.
- Черная Роза? Почему так?
- Инициалы совпадают с моими — «Р» и «Н». А роза — символ чистоты. И тайны. Моей тайны.
- А черный цвет?
- Траур, - слабо улыбнулся Робер. — По моей свободе. Ведь я все еще считаюсь узником Шинона.
- Не печальтесь, кузен! Эта война хороша для вас еще и тем, что поможет моим добрым гражданам быстро забыть происшествие в Немюр-сюр-Сен. Уверен, она не продлится долго. И, сразу после вашего возвращения, мы подпишем вам оправдательный приговор. И никто не вспомнит даже, за что вы сидели в Шиноне! Да... Тот документ, который написала наша супруга... Мы бы хотели, чтобы пока он был у нас. Как только вы вернетесь с войны и мы встретимся, вы получите его обратно, - в целости и сохранности.
- Да, государь. Я отдам вам эту бумагу, - сказал Робер. ( Он получил ее назад через пять лет, когда король перед смертью приехал в Лангедок и подписал де Немюру оправдательный приговор.)
- Вы знаете, - добавил Людовик, - ваш кузен, Рауль де Ноайль, - тоже там, в Лангедоке. Сразу после начала восстания альбигойцев он попросил у нас позволение присоединиться к графу Монфору, и мы милостиво разрешили ему это.
- Рад слышать, - сухо усмехнулся де Немюр. Он сразу понял мысль короля — может быть, Рауля убьют на войне? И тогда и это позорное пятно смоется с чести Бланш.
- Когда мне можно отправляться, сир?
- Как можно скорее, герцог. Сейчас в замке я впишу ваше новое имя в бумаги. Вы можете пока собираться. Да, вот граф де Брие еще в Париже выразил надежду, что вы согласитесь на мое предложение, и хочет также присоединиться к вам.

- Благодарю, Анри, - де Немюр крепко пожал руку другу.

- А два ваших хороших знакомых, также присутствующих здесь, - продолжал Людовик, —граф де Сю и барон де Парди, обращаются к вам с просьбой.

- Я готов выслушать графа и барона.

- Монсеньор, - сказал с поклоном граф де Сю. — У меня есть сын. А у барона де Парди — племянник. Оба они совсем молодые люди, подростки, но рвутся на войну. Мы хотели бы попросить вас, чтобы вы взяли их к себе оруженосцами. Вы окажете нам этим большую честь.
– С радостью, господа. Присылайте юношей в Лангедок.
- Вы можете взять еще людей, если хотите, - сказал Людовик.
- Тогда я возьму Гастона и Исмаила. Они верные товарищи и надежные друзья.
- Собирайтесь, кузен. И с Богом.
Через три часа четверо всадников вылетели на конях из замка и поскакали на юг. Впереди мчался на вороном жеребце в белом плаще с черной розой ( ее второпях вышила в своей комнате та самая прелестная вдовушка, о которой упоминал комендант. Она пролила на этот плащ и таинственную эмблему немало горьких слез!) высокий широкоплечий рыцарь, в сверкающем серебристом шлеме, закованный в броню. Герцог Черная Роза, будущий легендарный полководец, покинул Шинон.

14. Торжество любви.

...Где-то в отдалении колокол глухо отзвонил двенадцать ударов. Де Немюр вздрогнул и очнулся от своих воспоминаний. Уже полночь! А он до сих пор не спит. Ему осталось на сон всего несколько часов. Франсуа придет с завтраком в шесть. А потом — целый день в седле, и Бог знает, когда и где вновь удастся спокойно выспаться. «Надо заснуть! — чуть не приказал сам себе Робер, опять ложась на кровать. — О Господи, только пошли мне хорошие сны...»

Но приснившийся ему сон отнюдь не был хорошим. Хотя начало у него было божественным. Робер снова лежал на поляне в папоротниках. Светило солнце. Весело щебетали и пели птицы. Где-то неумолчно куковала кукушка. Ему снилось, что он лежит на спине, совершенно нагой, и смотрит в бесконечно синее небо.

И вдруг над ним склоняется ОНА. Его рыжая бестия. Одетая, как тогда: в мужском костюме, но без берета, и ее прекрасные длинные вьющиеся волосы цвета старого золота рассыпаются по его лицу и груди мягкими шелковистыми волнами. И герцог, как и тогда, обнимает Доминик, привлекает к себе, переворачивает ее на спину и оказывается сверху.

Он начинает целовать ее — безудержно, неистово, с какой-то голодной страстью. И она отвечает ему, и стонет, и изгибается под ним. Он дрожит... желание захлестывает его, он уже не в силах владеть собою... И в этот момент, как бывает часто во сне, - вдруг она исчезает.

Но Робер знает, где она. И с кем. Он знает, что она исчезла навсегда. Что она не вернется. Как и тогда, на поляне, его охватывает отчаяние. Бессильная ярость на судьбу, на Бланш, на прекрасную рыжую бестию, взявшую в плен его душу и сердце. Он катается по земле, сминая широкие перистые листья папоротников. Он рыдает. И зовет ее: «Доминик! Доминик!»

Де Немюр вдруг вздрогнул — и проснулся. Что разбудило его? Возможно, звук собственного голоса? Да, похоже, он кричал не во сне, а наяву. Черт возьми! ОНА не оставляет его даже в сновидениях. Что же это такое!

Робер яростно взбил подушку. Она была мокрая. Неужели он плакал? Он недоумевающе провел рукой по лицу... И почувствовал влагу на пальцах. Да, он плакал. Чего не случалось с ним много, много лет. В последний раз — когда он потерял Эстефанию. Но Эстефании больше нет. Она давно покоится в семейном склепе де Немюров. А Доминик жива. Она совсем недалеко, здесь, в Париже. Так близко — и так бесконечно далеко. А завтра их уже будет разделять не один десяток лье. И у Робера останутся лишь воспоминания. И ничего более. Боже, за что?..

Де Немюр перевернулся на живот и опустил голову на подушку. « Заснуть... но, Господи, без всяких сновидений! — взмолился он на этот раз. - Мне больше их не нужно!» Дремота вновь начала окутывать его...

И тут он вдруг подскочил, перевернулся и сел, сжимая в руке выхваченный из-под подушки кинжал. В его спальне кто-то был. Этот кто-то находился в нескольких шагах от кровати и держал в руке зажженную свечу. Глаза де Немюра расширились от изумления, — там стояла женщина в одежде монахини-картезианки, в белом плаще с низко надвинутым на голову белом капюшоном.

...За час до этого по улицам Парижа в полутьме два человека шагали к улице Жуайез, ко дворцу де Немюра. Это были, на первый взгляд случайного прохожего, два мальчика — один маленький, лет восьми, странно кривоногий и горбатый, с небольшим узелком в руках, и второй — лет шестнадцати, стройный, хотя и не очень высокий. У обоих висели на боку мечи, и то ли это, то ли просто удача помогли мальчикам добраться без всяких происшествий до улицы Жуайез.

Подойдя к воротам решетчатой ограды, на каждой створке которых литые чугунные львы, глядящие друг на друга, держали в вытянутых когтистых лапах по начищенной до блеска медной табличке с герцогской короной и гербом де Немюров, странная парочка остановилась.

- Очо, - сказал, дрожа не то от страха, не то от возбуждения, мальчик повыше, в котором можно было при желании узнать Доминик де Руссильон, - вы уверены, что нас не схватят? Что мы сумеем проникнуть во дворец?

- Ах, прекрасная герцогиня, - отвечал маленький горбун, - конечно! Если за дело берется Очоаньос — успех обеспечен! К тому же, несколько часов назад я был здесь и обошел весь дворец вокруг. Проверил, на всякий случай, еще раз, подходит ли ключ от решетки. Ваш муж у себя...

Муж! Как просто и обыденно Очо произнес это слово, в то время как она затрепетала еще больше, и даже мурашки пробежали по ее спине... Ее муж! Герцог Черная Роза! Он здесь, совсем рядом!

- В десять в его покоях погас свет, - продолжал карлик. - Спальня там, на втором этаже, - он показал рукой. - Ее окна выходят не сюда. Они слева и глядят на дворец вашего недавно столь обожаемого жениха, Рауля де Ноайля. Эге, - показал рукой карлик,-смотрите-ка! Дворец Рауля был темен. А сейчас там во многих окнах горит свет... Не вернулся ли ваш бывший женишок в Париж? Это было бы весьма некстати!

- Мне нет дела до де Ноайля, - ответила Доминик. — Вернее... сегодня ночью нет. Я его ненавижу и хочу отомстить ему за все зло, причиненное мне и другим. Но не хочу сейчас даже думать о нем.

- Вы правы, дорогая мадам! — улыбнулся Очо. - Не будем портить нашу прелестную вылазку, наш изящный маскарад мыслями об этом ничтожестве. Однако, какая погода нынче ночью! Слава Богу, дождя еше нет. Мы бы вымокли уже до нитки. Но приступим! Надеюсь, вы не забыли кольцо? И свадебные контракты?

Дом протянула руку. При свете раскачивающегося под порывами холодного ветра фонаря, висящего над воротами, Очо увидел на ее пальце золотую печатку с вензелем.

- Прекрасно! — удовлетворенно кивнул своей уродливой головой карлик. — Итак, мы входим...- Он вытащил из-за пазухи большой железный ключ, вставил его в замок, который щелкнул, отпираясь, — и совместными усилиями незваных гостей герцога де Немюра, которые налегли на массивную чугунную решетку, она медленно приоткрылась.

- Идемте, мадам! — шепнул карлик. — Вернее: добро пожаловать в ваш дом! Я говорю вам это вместо вашего супруга. Но, уверен, он повторит вам это, и очень скоро!

Они быстро пробежали по темной аллее к подъездной дорожке и по широкой лестнице поднялись наверх к тяжелым окованным медью входным дверям дворца. Над ними тоже висел фонарь, что позволило Очо так же быстро открыть и эту дверь вторым ключом.

И вот уже карлик и Дом были в просторном темном холле мирно спящего дворца де Немюра. Уродец достал свечу и зажег ее от огнива; огромное помещение почти не осветилось.

- Мадам, дайте все же мужу совет завести во дворце хоть несколько собак, - оглядываясь кругом, сказал карлик. — Мы так легко проникли сюда! А у него есть враги. Естественно, этот совет вы дадите ему не сегодня ночью. Ему будет не до того... Да и вам тоже.

Доминик вспыхнула. Ее сердце билось все сильнее... Де Немюр был уже совсем рядом! Скоро она увидит его...

- Нам налево, вот по этой лестнице. Здесь будет коридор. Не дрожите так, сеньора! А то и меня начинает трясти. Вот поворот. И – вторая дверь направо. Тише... Остановимся здесь. Переодевайтесь.

Очо развязал свой узелок и достал оттуда белое одеяние монахини-картезианки.

- Нижняя рубашка, - перечислял он шепотом, - как эти бедняжки такое носят! Никогда не постригайтесь в монастырь, сеньора. Носить такое с вашей белой нежной кожей — преступление! Грубая серая холстина... Колется и натирает кожу. Так... Это плащ с капюшоном. Маска... Я взял белую — будете девушкой в белом. Эдакое новое привидение дворца де Немюров. То-то старые переполошатся, увидев вас! Ну, переодевайтесь, а я посмотрю, все ли впереди тихо...

И он ускользнул в темноту, а Доминик сбросила мужскую одежду и быстро оделась в монастырское платье. Да, нижняя рубашка была неприятно-колючая и грубая. Но, как тут же подумала девушка, и щеки ее вновь заалели, ей недолго оставаться в ней.

Дом спрятала под плащ два контракта. Один был свернут трубочкой — тот, который герцог Черная Роза подписал, второй, составленный после его отъезда из Руссильона, был сложен в виде квадратика, - чтобы не перепутать, - надела маску и накинула на лоб капюшон. Ее наряд – можно сказать, свадебный наряд - был готов. А дрожь била все сильнее.

Карлик вырос из темноты так внезапно, что девушка чуть не вскрикнула. Нервы ее были натянуты как струна. Очо понял ее состояние.

- Успокойтесь, прекрасная герцогиня, - шепнул он. — Мне надо было взять с собой бутылочку бургундского... Все пошло бы веселее. Но я как-то забыл. А мне и самому неплохо было бы чем-нибудь подкрепиться. Впереди все спокойно. Первая дверь направо — слуги герцога, некоего Франсуа. Неприятный тип! Но храпит так громко, что слышно через дверь. А у вашего мужа все тихо. Так... Давайте соберем вашу одежду. Меч тоже мне дайте. Контракты взяли? Пусть де Немюр подпишет настоящий... И не вздумает упираться. Ну, не тряситесь же так! Ведь вы смелая. Не в пасть же льву вы идете.

- А вдруг он меня опять прогонит? — слабым голосом пробормотала Доминик. — Вдруг он снова не захочет меня?

- Так вот чего вы боитесь! — улыбнулся Очо. — Я-то, простак, думал, что другого! Уверяю вас, что не прогонит. И захочет. Но вы должны быть спокойны. Ничем не должны выдать своего волнения. Будьте величественны и торжественны, как статуя, сошедшая к нему с пьедестала. Не забудьте изменить ваш голос. Ине позволяйте ему снимать с вас маску. Вы выглядите как настоящая монахиня! Он будет поражен... Потрясен... Действуйте быстрее, пока он не пришел в себя от изумления; если он опомнится, справиться с ним будет гораздо труднее. Он упрям, как тысяча севильских ослов! Про голос не забудьте.

- Если он у меня вообще не пропадет, - слабо усмехнулась Дом, кивавшая на каждый совет своего друга.

- Надеюсь, что нет. Так, берите свечу. Запомните еще одно — ваш супруг видит, как кошка, в темноте. И никогда не зажигает по ночам свечей в своей спальне.

- Может, я пойду без свечки, Очо?

- И, не дай Бог, за что-нибудь зацепитесь впотьмах. Что-нибудь опрокинете. Или упадете сами. Ведь тогда вся сцена будет испорчена! А мы так прекрасно задумали ее! Нет, вы должны двигаться величаво и плавно. Говорить тихо, но торжественно. Чтобы у вашего супруга появилось ощущение нереальности происходящего. И тогда можно будет, уж извините меня за такое выражение, брать его тепленьким... Да, еще: у него под подушкой наверняка кинжал. Надеюсь, он не метнет его в вас. Вы уж сразу начинайте говорить с ним. Нервы у него крепкие, — но со сна чего не бывает!

- Ну уж нет! - твердо сказала Доминик. — Я не позволю ему убить себя в свою первую брачную ночь!

- Да, вы уж там займитесь чем-нибудь более приятным, чем убийство, - улыбнулся уродец. — Ну что, вы хоть немного успокоились? Я благословляю вас — и прощаюсь здесь с вами. Надеюсь, мы увидимся завтра во дворце. И вы явитесь туда рука об руку с вашим драгоценным герцогом Черная Роза! Ну, мадам! Дышите глубже... Вперед! С Богом!

Дом взяла в руки свечу и медленно двинулась по коридору к указанной Очо двери. Она была босиком, и это позволяло ей идти совершенно бесшумно. Вот она уже рядом с нею... Девушка протянула руку, взялась за ручку и повернула ее. Дверь бесшумно открылась. Дом проскольнула в комнату... И остановилась в дверях. Ее продолжала колотить дрожь. Надо было хоть немного успокоиться — и приглядеться.

Комната была довольно большая. Кровать стояла посередине спальни. Лежал ли кто-нибудь на постели — было не видно, хотя полог был отдернут, так как слабый свет свечи от порога почти не достигал ее. Но, может, Доминик услышит дыхание спящего де Немюра? Она прислушалась. Ничего. Может, услышать мешает этот толстый капюшон? Но Дом боялась снять его. Наконец, она сделала несколько робких и и осторожных шагов вперед по мягкому темно-синему ковру. И вдруг с кровати донесся стон... Еще один. И голос герцога, какой-то странно хриплый и захлебывающийся, как от рыданий, позвал ее:

- Доминик! Доминик!..

Девушка замерла. Сердце ее заколотилось у самого горла. Он звал ее! И этот его голос... Он плачет? Нет, не может быть! Она услышала затем, как он заворочался на кровати. Возможно, ему снится сон?.. А вдруг он сейчас проснется? Дом быстро прикрыла рукой свечу.

Она слышала, как он взбил подушку... повернулся... И затих. Прошло несколько минут. Дом опустила руку и сделала еще пять бесшумных шагов к постели. Теперь она видела де Немюра, — он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку.

И тут он подскочил, резко сел и повернулся в ее сторону. И в свете свечи Доминик увидела, что он абсолютно нагой, что волосы у него взъерошены, что он смотрит прямо на нее расширенными блестящими глазами. Слишком блестящими... Потому что он все-таки плакал.

Плакал о ней! В горле вдруг встал комок. Ей стало нестерпимо жаль его. И стократно возросли ее любовь и нежность к нему. Он, такой сильный... Такой гордый... такой мужественный — плачет! Она довела его до слез! Доминик и сама была готова заплакать... И поэтому не сразу заметила кинжал в его руке.

О, Боже, Очо был прав! Надо было что-то сказать... И немедленно, пока де Немюр не метнул клинок. Доминик протянула к герцогу руку и промолвила, забыв, что должна говорить не своим голосом, - но стоявший в горле ком и так изменил его тембр.

- Монсеньор, ради всего святого... Я пришла к вам с миром...

Она сама не узнала свой голос. А де Немюр — тем более. Он сидел на кровати, изумленно глядя на это странное видение. Что это? Продолжение его сна?.. Или все-таки явь?

- Кто вы? — наконец, хрипло спросил он.

- Ваша супруга. Та, на которой вы женились четыре года назад. С которой вы обвенчались в капелле Руссильонского замка...

Нет, это не сон. Теперь Робер был почти уверен в этом. Но кто эта женщина? Она изображает Мари-Флоранс...Но она не может быть ею! Значит... Значит, опять какая-то интрига! И он догадывается, от кого эта интрига исходит. Очередные проделки Бланш! Она решила подшутить над ним. Подсунула ему какую-то девку, разыгрывающую из себя его жену... Он злобно сощурился. Рот сжался в узкую полосу. Доминик заметила это и поняла, о чем он подумал.

- Нет, монсеньор. Это не игра. Не чьи-то злые происки и интриги. Я — ваша жена... и могу доказать вам это.

- Докажите. — Он инстинктивно понял, что от этой женщины не исходит опасность ... Пока, по крайней мере, - и положил кинжал обратно под подушку.

Доминик подошла совсем близко к кровати и вытянула вперед правую руку.

- Вот это кольцо у меня на пальце... Вы узнаете его?

Робер взглянул. Не может быть! Да... Это была его печатка. Он поднял глаза. Если бы женщина сняла капюшон, и он мог увидеть ее лицо!

- Итак, вы узнали...А это — ваш брачный контракт, - Доминик достала свернутую трубкой бумагу и протянула ему. Де Немюр взял в руки бумагу, встряхнул, разворачивая... Да, это был тот самый контракт! И его подпись внизу, рядом с подписью Мари-Флоранс.

- Да, - прошептал он, - это та самая бумага. И мое кольцо.

Дом торжествовала. Он признался!..

- Так вам довольно доказательств?

- Я не знаю, - он покачал головой. — Я ничего не понимаю, мадам. Откуда вы? Как вы сюда проникли?

- Разве вы не видите по моей одежде? Из монастыря, монсеньор. А как я попала к вам во дворец — пусть, прошу вас, останется моей тайной.

- Так вы — Мари-Флоранс? — он все еще был в сомнениях. Возможно ли, чтобы это была его жена, каким-то волшебным образом явившаяся из закрытой далекой обители? И ее голос... Несколько раз во время их разговора в нем промелькнули знакомые нотки. Может ли быть, что это не Флоранс, а Доминик ? Ведь они очень похожи. Доминик!..Стоило ему подумать о ней, как он почувствовал, что начинает возбуждаться.

Но нет... Если в одежде картезианки пришла к нему Доминик де Руссильон, - Робер не дотронется до нее! И прогонит. Потому что он поклялся на кресте, что не коснется этой женщины... Любовницы своего подлого кузена Рауля! Неужели это — Доминик? Рыжая бестия Доминик? Она вполне способна на такой обман! Ведь обманула же она его тогда, на поляне, поклявшись, что не сбежит. А сама толкнула его ногой. Ускакала...

«Верить этой женщине нельзя. А она, как и Бланш, похоже, вожделеет меня. Если это она пришла ко мне... Боже, дай мне силы выполнить мой обет — и удержаться от соблазна!»

- Хорошо, мадам, - сказал он. — Я не буду спрашивать больше, как вы вошли в мой дворец. И я верю... почти... что вы — моя жена. Но снимите же капюшон. И ваш плащ, чтобы я мог окончательно удостовериться, что вы не лжете!

Доминик подняла руку — и откинула капюшон.

Де Немюр отпрянул в изумлении. На лице ее была белая маска. – Что это значит? - спросил он. — Вы в маске!.. Почему? – Но и вы носили маску, монсеньор, - вы помните? - когда я выходила за вас. Теперь и я решила прибегнуть к небольшому маскараду. Я буду лишь в маске, — но все остальное я вам покажу. Вы ВСЕ увидите, ваша светлость. Вот мои волосы... Вы узнаете их?..

Дом тряхнула головой, и волосы ее, не убранные под сетку и не заплетенные в косы, рассыпались по плечам и груди. Герцог встал на колени на постели и, забыв о своей наготе, потянулся и с каким-то благоговейным восхищением приподнял и поднес к лицу тяжелую темно-рыжую прядь.

Да... это были ЕЕ кудри. Кудри Мари-Флоранс... и Доминик. Такого необыкновенного оттенка волос он не встречал больше ни у одной женщины, кроме двух сестер, дочерей графа Руссильона. А их мягкость... Шелковистость... Как сказал Робер когда-то своему другу де Парди — в них хочется зарыться лицом!

Де Немюр всматривался в лицо женщины. Да, белая как алебастр кожа... И бездонные синие, как васильки, глаза. Она не отвела их и ответила ему прямым, хотя и напряженным, взглядом. Черт побери! Если бы не эта маска...

- Снимите маску, - хриплым голосом потребовал он. — Я хочу видеть ваше лицо!

Она отступила на шаг.

- Нет, монсеньор. Не просите меня об этом. И не требуйте... Я не могу. А, если вы будете настаивать, - я уйду. И вы меня больше не увидите.

- Я вам не позволю уйти! – властно сказал он. - Вы пришли ко мне сами. Я вас не отпущу! Знаете что я сделаю? Я сорву с вас маску... И овладею вами!

Она вдруг улыбнулась — спокойно и бесстрашно, как будто Робер сказал что-то очень смешное и нелепое. Синие глаза сверкнули, как два сапфира, в прорезях маски.

- Монсеньор!.. Мы оба знаем,что вы никогда не сделаете этого.

- Почему?

- Потому что мой муж, герцог Черная Роза, и вы, Робер де Немюр, не способны причинить вред беззащитной женщине! — она произнесла это, вскинув голову, с какой-то необыкновенной гордостью. Он сдался.

- Вы правы. Я не способен на это, - сказал он. — И я отпущу вас... Как только вы захотите уйти.

- Но я не хочу, - шепнула она. — Я хочу остаться здесь... с вами!

И этот шепот был так горяч... Наполнен такой любовью, что де Немюр не мог не откликнуться на него. Он задрожал. Волна желания набежала на него. Но он подавил ее усилием воли. Он все еще не верил этой женщине.

Доминик заметила его колебания. Боже, какой он упрямый!.. И неподдающийся! Верно сказал Очо — «как тысяча севильских ослов».

- Монсеньор!.. Вы все еще не доверяете мне? Устройте любую проверку. Задавайте любые вопросы. Я отвечу на все, - лишь бы убедить вас!

Де Немюр задумался. Мог ли он проверить еще как-нибудь, Мари-Флоранс ли перед ним? Он видел свою супругу всего один раз — в момент знакомства с нею. Но тогда они и тремя словами не обменялись. Он и голоса-то ее почти не слышал! А в капелле — она была в такой густой вуали, что под этой завесой могла находиться, в сущности, любая женщина. И во время венчания она отвечала священнику так тихо...

Было ли между ним, Робером, и Флоранс нечто такое, что объединяло лишь их? Что было известно лишь им двоим? И вдруг он вспомнил — те слова, которые он шепнул ей перед самым своим отъездом. Их слышать не мог никто... Кроме его супруги.

- Мадам, вы помните то, что я сказал вам, когда прощался с вами перед отъездом в Каркассон?

Конечно, Доминик помнила! Еще бы она забыла! Весь тот ужасный, - вернее, казавшийся ей тогда ужасным, - день врезался навсегда, во всех мельчайших деталях, в ее память.

- Если я произнесу те слова... Вы мне поверите? Поверите, что я — ваша жена?

- Да, поверю.

- Поклянитесь. И поклянитесь в том, что не снимете с меня маску.

- Клянусь. — Да, Робер чувствовал, что нашел правильное решение. Кольцо и документ можно было похитить у его жены. Она могла сама оставить их в Руссильоне, уходя в монастырь, так же как и Снежинку. Но те слова... Вряд ли Флоранс повторила их кому-нибудь!

- Вы наклонились ко мне, - медленно промолвила она, прикрыв глаза, ощущая, как воспоминание о своем венчании вновь охватывает ее. - Поцеловали мне руку... И шепнули: «Я вернусь, мадам, клянусь честью, и докажу вам, что я вовсе не тот монстр, каким все меня считают... Дождитесь меня!»

- Да. - Его голос дрогнул. — Я сказал именно это. Значит, вы... вы — Мари-Флоранс?

- Не нужно имен, монсеньор. Просто — ваша жена. Ваша супруга. Которая так долго ждала вас. И пришла к вам сама, чтобы стать ею по-настоящему.

Доминик глубоко вздохнула. Теперь, когда он поклялся, все становилось гораздо легче. Кажется, она все-таки убедила его!

Девушка поставила свечу на пол и развязала шнурки белого плаща. Он упал сзади к ее ногам. И на ней осталась лишь грубая серая холщовая рубашка, подвязанная на поясе узким кожаным шнурком. Доминик развязала шнурок, потянула тесемки и плавными движениями, как купальщица, раздевающаяся перед заходом в воду, спустила рубашку вниз. До талии... Еще ниже... Когда холстина сползла до колен, девушка переступила длинными ногами, — и мешковина осталась лежать на темно-синем ковре.

Дом стояла нагая, но не прикрывалась руками. Де Немюр был ее муж, и ей нечего было стесняться его... Ведь и он был обнажен.

А он не сводил с нее глаз. Ловил каждое ее движение. Ибо тело, которое скрывалось под этой серой рубашкой, было самым прекрасным, самым обольстительным из всех виденных им женских тел. Устоять и не поддаться этому видению сладострастия мог только святой. А де Немюр не был святым. Доминик видела, как вздымается его грудь... Как горят его глаза... И, наконец, как растет и поднимается то, что , по рассказам мальчиков, и делает девушку женщиной, а невесту — женой.

«Боже, - подумала она в некотором смятении, но все же стараясь не терять чувства юмора, - ведь это в сто раз больше и длиннее пальца герцогини де Луна! Как же это все войдет в меня?»

- Дайте мне руку, монсеньор, - слабым голосом сказала она. Де Немюр вздрогнул. Это был голос Доминик! Он опять заколебался.

- Дайте! — теперь она потребовала — и уже громче и настойчивее. Неужели он отступит... сейчас? — Или я уйду.

- Нет, не уходи! — Он поспешно протянул руку и привлек ее к себе на постель. — Не уходи... Останься!

Он тут же оказался сверху. И начал целовать ее податливое белое тело. Однако, герцог все еще контролировал себя. И теперь, когда она лежала под ним, и он чувствовал запах и вкус ее кожи и волос, он опять был почти уверен, что это все же Доминик. Ибо ни от одной женщины не мог исходить такой божественный аромат.

Получается, что он, де Немюр, изменил своей клятве? Но нет! Он не войдет в нее, пока не убедится, что это не любовница Рауля. «Если она — не девственница... Я остановлюсь!» - сказал он себе. Однако, сознание того, что под ним лежит именно Доминик, сделало Робера почти грубым, каким он никогда еще не был с женщиной. Он уже не старался доставить ей удовольствие — ей, бессчетное число раз принимавшей его кузена. Она этого не заслужила!

А Доминик сразу почувствовала, что он не такой, как раньше. Не такой, как в своем замке, как в папоротниках. Она вспомнила и его слова, подслушанные ею когда-то в комнате сестричек,-как он собирался овладеть в первый раз своей юной женой. И девушка ждала сейчас чего-то подобного. Нежного... Ласкового... Медленного пробуждения... А лежащий на ней мужчина был чуть ли не груб. Он не ласкал, — он мял и тискал. Он не целовал — он впивался и чуть ли не кусал. В памяти Дом возник вдруг давний кошмар — про двух мужчин в масках. Де Немюр напомнил ей первого из тех двух. Ей стало обидно до слез. За что он так с ней? Но деваться было некуда. Дом скрепилась.

«Возможно, так ЭТО всегда и происходит? Может, я сама ошибалась? Ждала неизвестно чего... Какого-то чуда... А всегда случается именно так? Во всяком случае — де Немюр почти мой. И никуда уже не денется!»

Она постаралась расслабиться и не мешать ему. «Если я не получу удовольствия... Пусть его получит хотя бы он! Он это заслужил. Я так долго мучала его!»

И, когда он коленом раздвинул ей ноги, она с готовностью развела их пошире. Робер вновь испытал глухую злобу. Ему казалось, что все ее движения изобличают опыт и развращенность, - в то время как девушку вел вперед некий почти врожденный инстинкт.

Де Немюр приподнялся над Доминик — и начал медленно входить в нее. Он сразу почувствовал, что она не готова принять его. Что там, куда он устремился, узко и почти сухо. Странно! Он продвинулся еще чуть-чуть... И огромным усилием воли задержал движение. Там была преграда! Значит... Значит, он ошибся. Это не Доминик! Это — Мари-Флоранс! Его жена... и девственница. Герцог слишком поздно понял свою ошибку. Жгучий стыд охватил его. Он задрожал всем телом, пытаясь все же сохранить контроль над собой. И даже попытаться повернуть назад.

Доминик опять уловила его смятение и колебание. Ей пока не было больно, — но она чувствовала, что боль близка. И будет очень сильной. Но надо не дать ему отступить! Пусть ей будет больно. Но он за все свои страдания, за нанесенную ею рану, за оскорбления и холодность должен быть вознагражден! И наградой ему будет ее тело! И Доминик шепнула ему, обвив его ноги своими и как бы удерживая его, сама не заметив, что перешла на окситанский:

- Вперед, герцог Черная Роза!

И де Немюр внял этому тихому призыву. Он сделал движение вперед — и порвал преграду. И погрузился в глубины тела Доминик.

Она же испытала такую боль, что слезы сами собой выступили на глазах, хотя она и не вскрикнула. Боже! Это и есть то, чего она так ждала? Это и есть любовь? Не может быть!

Однако, боль вскоре начала стихать. Дом постаралась прислушаться к себе, к тем новым ощущениям, которые родились и появились при слиянии ее и ее мужа. Он был так глубоко, что при каждом новом толчке казалось, что эта часть его тела, находящаяся в ней, достигает чуть ли не сердца. Доминик обняла его плечи, — они были влажные от пота, как будто он пробежал бегом не меньше лье. Его мускулы двигались и шевелились под кожей, как будто живущие каждый отдельной жизнью. Какой же ее муж большой и сильный... и тот, что на ней, снаружи... и тот, что сейчас внутри нее!

Боль почти пропала. Доминик инстинктивно постаралась подстроиться под ритм толчков де Немюра. Она немного приподняла бедра. Согнула ногу, чуть повернулась. И вдруг с удивлением почувствовала, что какая-то крошечная неведомая раньше часть ее тела... Где-то там, внизу, между ног... Там, где находился сейчас и ОН... как будто вздрогнула. И из этого заветного места вверх, до самой макушки головы, и вниз, до кончиков пальцев ног, пробежала томительно-сладкая волна.

Доминик постаралась зацепиться за это странное чудесное открытие. Она изогнулась и вновь приподняла бедра, встречая очередной удар де Немюра. И волна накатила снова, еще сильнее... Еще приятнее... Боль исчезла окончательно, заслоненная почти охотничьим азартом, охватившим Дом: встречать удары де Немюра и ловить то невыразимо сладкое мгновение, когда накатывает новая волна, с каждым разом становящаяся все выше. Ну же! Сильнее!.. — понуждала она его про себя, чувствуя приближение не волны — девятого вала...

Но вала не наступило, — потому что де Немюр содрогнулся. И медленно, тяжело дыша, скатился с нее и лег рядом, перевернувшись на спину. Острое разочарование пронзило Доминик. То, что она пыталась поймать, было так близко! И должно было быть, - она была в этом уверена, - так сказочно прекрасно!.. Де Немюр остановился так не вовремя!

«Я не буду расстраиваться, - сказала себе Дом. - В следующий раз я скажу ему, чтобы он не останавливался. А сейчас главное, чтобы ему было хорошо. Чтобы он был доволен. А с меня хватит пока и того, что я наконец-то стала по-настоящему его женой. И теперь он никуда от меня не денется! Вот только как все-таки сказать ему, что я — не Мари-Флоранс?»

И тут де Немюр вздохнул, повернулся к ней и спросил тихим, чуть дрогнувшим голосом:

- Доминик... Зачем ты это сделала?

«Ну вот и все, - с невыразимым облегчением подумала Дом, снимая с лица маску и отбрасывая ее на пол. — Маскарад закончился... Он меня узнал.»

- Вы догадались, что это я? — шепотом спросила она. – И давно?

Он слегка усмехнулся. – Я сомневался. До последнего... До того момента, когда начал соединяться с тобой. Но ты выдала себя, моя рыжая бестия, и я понял, что это все-таки ты!

Неужели она сделала что-то не так? Они с Очо так хорошо все продумали! – И как вы это поняли? - Очень просто, - он не выдержал и, потянувшись, коснулся губами ее щеки; затем Дом почувствовала, как зубы его слегка прикусили мочку ее уха... Его теплое прерывистое дыхание согревало кожу и одновременно будило в глубине тела Доминик волнующую дрожь. — Ты сказала, когда я входил в тебя: «Вперед, Черная Роза!» Так могла произнести только ты. Но не твоя сестра-монашка! Скорее всего, в тот миг она в ужасе, вся сжавшись, взывала бы к Всевышнему... Разве я не прав?

Дом неожиданно хихикнула. Конечно, он прав! И именно так Мари-Флоранс и поступила бы на ее месте: лежала бы неподвижно, зажмурившись, и читала бы молитву!

Де Немюр узнал ее! Она чувствовала облегчение, но было и немного обидно. Ведь они с Очо так готовились к этому маскараду! В то же время, если бы герцог не разгадал их хитрость, она, возможно, сочла бы его менее умным. И одновременно со всем этим она с радостью поняла, что он занимался любовью именно с нею, с Доминик, а не с Мари-Флоранс. Почему-то это было очень важно для нее — знать, что его жаркие поцелуи и ласки предназначались именно ей.

Но его вопрос: «Зачем ты это сделала?» показывал, что, узнав ее, он все еще не верит, что она — его жена. Придется объясниться. Но это не сложно... Самое сложное уже позади.

- Вы спросили меня, почему я сделала это — пришла и отдалась вам. Потому что вы призывали меня, монсеньор. И потому что я — действительно ваша жена.

- Моя жена — Мари-Флоранс.

- Нет. Вы не знаете. Фло вышла замуж за Гийома Савиньи. Без ведома отца, за две недели до вашего приезда в Руссильон. Она побоялась признаться в этом и отцу, и вам. И поэтому под вуалью в капелле оказалась я. Я венчалась с вами. Думала, что обману всех... и вас в том числе. И что брак будет незаконным. Но отец Игнасио понял, что это я изображаю невесту. Если помните — он произносил лишь имя «Мари», не добавляя «Флоранс»... И получилось, что я вышла за вас замуж по-настоящему.

- Да... Я помню, — медленно сказал де Немюр. Неужели она говорит правду? Выдумать такое, даже при ее затейливом и изобретательном уме, было невозможно. Но и поверить в это счастье он тоже все еще не решался.

- Я ненавидела вас, - говорила она. — Господи, как я вас ненавидела! После вашего отъезда папа послал вам с графом де Брие записку, где все объяснял. И кольцо, которое я так и не надела вам на палец. Но вашего друга и пажей убили люди Рауля. И кольцо с запиской оказались у него. Так Рауль узнал, что я — ваша жена. А папа отправил меня в монастырь. Я провела там четыре года. За эти годы я многое узнала о вас. О вашем благородстве. О вашей доброте. И я вас полюбила — даже не видя ни разу в жизни. Может быть, вы будете смеяться надо мной... Но это так. А потом пришло известие о вашей гибели под Тулузой. И я пролила по вам немало слез. А потом папа узнал от Моленкура, что вы живы, — и вызвал меня в Руссильон. Но не успел сказать мне ваше настоящее имя. Я знала лишь инициалы — «Н» и «Р». И что вы — кузен покойного короля. И я решила поехать в Париж и найти вас. Я уже собиралась в дорогу, когда приехал королевский гонец с приглашением от Бланш де Кастиль прибыть ко двору. А потом мы с вами встретились в дороге... Помните?

- Конечно. - Робер невольно улыбнулся. Мог ли он забыть ту встречу у реки? Он прижимает к земле коленом двух мальчишек... А она вылетает на лошади из-за поворота, с луком в руках, в разрезанном платье, с распущенными по ветру рыжими волосами. И целится в него. Вспомнил он, и как ехал рядом с де Парди в шлеме с опущенным забралом, изображая рыцаря де Круа... А она вдруг взглянула на него сияющими глазами и прижала руку к груди.

- Я была уверена в тот момент, что это вы — герцог Черная Роза, - сказала Дом. – Но вы вели себя странно. Отстраненно... Холодно... И я засомневалась. А еще я жутко ревновала вас к Бланш. И я уже тогда была почти уверена, что Бланш — это королева...

- Откуда ты узнала обо мне... и Бланш?

- Я подслушала ваш разговор с де Брие. Когда вы принимали ванну в комнате моих сестер, а потом одевались. Вы сказали, что Бланш истерзала вас. И оставила после себя пепелище. И я решила, что это — ваша любовница. Поэтому я и с Раулем вас перепутала. У вас одинаковые инициалы. И Рауль — любовник королевы. И тоже кузен короля. И внешне он на вас похож... Ну, вернее, мне тогда так казалось. А вас я боялась, потому что мне о вас говорили ужасные вещи, все, кроме только сеньора Очо. И я решила, что Черная Роза — Рауль. А он поддерживал во мне это заблуждение, потому что они с королевой решили поиграть – и с вами, и со мной...

- Ну, на игру это было мало похоже, - зло сказал де Немюр. — Зная, что ты — моя жена... Посвататься к тебе - и чуть не жениться... Рауль! Ты мне дорого за это заплатишь!

Теперь он верил Доминик. Все, что она говорила, было правдой. Все вставало на свои места, как собиравшаяся долго и мучительно головоломка. Рауль и Бланш! Вечные недруги... Вечные интриганы... Они хотели отнять у него все. Даже то, что принадлежало ему по всем божеским и человеческим законам — его жену!

Его жена! Невыразимое счастье охватило де Немюра. Вот она лежит рядом... Он может — нет, имеет полное право! — поцеловать ее. Дотронуться до нее. Обнять. Прижать к себе. Эта женщина, которую полчаса назад он считал вычеркнутой из своей жизни, которую мог призывать лишь во сне, с которой мысленно распрощался навеки, — теперь она здесь. Она никуда не денется. Она будет рядом всегда, до конца его дней!

Он задрожал от радости. И тут же вспомнил, как был с нею груб. Какую, наверное, боль он ей причинил, не подготовив ее к акту любви. Ему стало безмерно стыдно. Как загладить то, что он сделал, лишив ее девственности столь поспешно и грубо, не задумавшись о ее чувствах?

Робер приподнялся на локте и взглянул Доминик в лицо. Конечно...В ее синих глазах стоят слезы. Она не вскрикнула, когда он вошел в нее. Но ей наверняка было очень больно. Он осторожно дотронулся пальцами до ее щеки.

- Прости, - шепнул он, — я сделал тебе больно.

Но Дом вдруг улыбнулась ему.

- Ничего страшного, монсеньор. Зато вам было хорошо. Не правда ли?

- Да. Но я предпочел бы, чтобы нам было хорошо обоим. И не называй меня «монсеньор». И на вы. Говори мне «ты». И называй по имени.

- Мне это сложно, - необычно робко призналась она. - Я привыкла думать о вас, как о де Немюре...

- Попробуй. Смелее. Вперед, герцогиня Черная Роза! — сказал он тоже по-окситански, подбадривая ее.

Дом снова улыбнулась. Смешно называть мужа на «вы», - мужа, с которым ты лежишь в одной постели голая, который только что осуществил с тобою свои супружеские права. Он прав.

- Робер, - шепнула она. — Робер...

Как это было необычно... И чудесно - слышать свое имя из ее уст! Де Немюр прильнул к ним. И она ответила ему. Они целовались бесконечно долго... И бесконечно сладостно. И он почувствовал, что вновь начинает возбуждаться. Но может ли он снова овладеть ею сейчас? Не будет ли ей больно?

- Я опять начинаю хотеть тебя, - прошептал он, и она услышала извинение в его голосе, и оно наполнило ее новой нежностью к этому мужчине, такому близкому — и такому еще непонятному ей. — Ты сводишь меня с ума. Но я боюсь причинить тебе боль.

- Не бойся, - ответила тоже шепотом Дом. — Разве Черная Роза может страшиться хоть чего-то?

- Только одного. Что все это — сон. Что ты вдруг исчезнешь. И я проснусь один...

- Нет, это не сон! Я — твоя. Навсегда твоя! И, если ты хочешь меня... Возьми.

- Подожди. - Он лег между ее ног, слегка развел их рукой, и Дом почувствовала, что его язык проникает в то место, где было так больно. И где потом родилось то неведомое приятное ощущение. Сейчас де Немюр дотрагивался до этого потайного места языком. Откуда он знал, где именно и как надо коснуться? Доминик изогнулась, как бы помогая ему... И в тот же момент ТО ощущение возникло снова. На этот раз оно было даже более сильным... Более ярким.

Волна... Еще одна... И еще...Она изгибалась в такт движениям языка мужа, зажмурившись и чувствуя, как дрожит, трепещет и начинает гореть ее тело. Под веками замелькали огоньки. Красочные, словно неведомый живописец стряхивал там кисть с множеством необыкновенно ярких красок. Ее тело уже не дрожало, — оно почти содрогалось в конвульсиях приближающегося девятого вала. И, когда он захлестнул и накрыл Доминик с головой, она выгнулась дугой и закричала. И тогда Робер вошел в нее снова, и они соединились вновь. На этот раз он был очень осторожен. Он двигался медленно и нежно. И привел ее к еще одному пику наслаждения.

...Потом он лежал на спине, а Дом зажгла свечи в шандале и, поставив его в изголовье кровати, склонилась над телом мужа.

- Я хочу изучить тебя получше, - сказала она. — Лежи тихо. Не двигайся. Я начну сверху.

Она провела пальцами по его волосам. По лбу, носу, подбородку, который уже слегка кололся. По шее, груди, животу. Боже, сколько у него на плечах, груди, животе, даже на бедре, — было шрамов! То, что было ниже живота, Доминик исследовала так долго и внимательно, что Робер с трудом подавлял вновь подступившее желание.

- Неужели именно эта часть тела помогает женщине зачать? — спросила она.

- Да. Без нее, пожалуй, нельзя, - слегка улыбнулся де Немюр.

- А я... Как скоро я забеременею?

- Любовь моя, я не знаю. Это бывает по-разному.

- Ты хочешь иметь детей?

- Конечно. Много-много мальчиков.

- Как?.. И ни одной девочки?

- Ну... Одну можно. Но сначала - только мальчишек. Хотя бы троих.

- А если я рожу первой дочь?

- Придется попросить у Папы развод, - пошутил он.

- Нет... Серьезно? Если у меня будет девочка... А потом еще? И еще? Как у моей мамы? Ведь они с отцом так и не дождались наследника.

- Пускай будут только девочки, - со вздохом согласился Робер. — Значит, так угодно Господу. Я буду любить и дочек. Обещаю!

- Ты такой добрый. Я тебя так люблю, - шепнула она.

- За что ты меня полюбила? Скажи.

- За твой запах, - сразу, не задумываясь, ответила она.

Де Немюр приподнялся на локте и удивленно воззрился на нее:

- За что?..

- За запах. Ты знаешь, что ты пахнешь необыкновенно? Божественно? Великолепно? Ни один мужчина не пахнет так прекрасно, Робер де Немюр!

- Рад это слышать. Ты так говоришь, как будто перенюхала сотню мужчин... - немного недовольно пробурчал он.

Дом лукаво улыбнулась. Он ревнует!

- Ну... Я нюхала только твоего кузена. Нет, нет, не подумай ничего плохого! Но он же подходил ко мне близко, - объяснила она. - И он не пах так, как ты. Ты — единственный и неповторимый! Я люблю в тебе все. Твои руки, ноги, плечи, кудри... нос... грудь... все твои шрамы...

- И эти ожоги? — Голос его прозвучал неожиданно резко и хрипло. — Эти две буквы у меня на груди... Тебе и они нравятся?

Дом незаметно напряглась. Она понимала его. В этих двух буквах были заключены страшные мучительные воспоминания. Эти ожоги были и болью, и унижением, и ненавистью. Как сделать так, чтобы Робер начал думать о них иначе? Чтобы забыл все то, что связано с этими ужасными символами его прошлого?

- Да, - сказала Доминик твердо, - мне нравятся и эти ожоги.

- Я их ненавижу, - произнес он сквозь зубы. — Знаешь, Доминик, я хотел лечь обнаженной грудью на раскаленную плиту, чтобы они исчезли.

- Нет...- прошептала Дом. — Это сумасшествие, Робер.

- Но иного выхода нет, чтобы избавиться от этих позорных знаков. Каторжников, убийц клеймят, выжигая лилию на плече. Но на плече все же не так заметно, как на груди.

- Послушай... Ведь это всего лишь две буквы. И они могут означать все, что угодно!

- Для меня — нет. Только имя королевы... Только оно.

- Робер!.. Ты должен избавиться от этого наваждения. Побороть это в себе. Мы что-нибудь придумаем. Давай постараемся дать этим буквам какое-нибудь иное, безобидное значение.

- Какое же?

- Ну...Что-нибудь хорошее. Светлое. Чистое.

- Это невозможно, Доминик.

- А я придумала! — Дом даже подскочила на постели. — Робер!.. Наши дети... Если родится мальчик - назовем его на «Б». А девочку — на «С».

Де Немюр сел и посмотрел на ее разгоряченное лицо.

- И — что?

- Как ты не понимаешь! — она горячо схватила его за руку. - У нас будут дети. С именами, начинающимися на эти две буквы. Вот они родятся. Будут расти. Научатся читать... И, когда увидят эти буквы у тебя на груди, ты скажешь им: «Я мечтал о вас всю жизнь. И еще до вашего рождения знал, как вас будут звать. И поэтому у меня на груди первые буквы ваших имен!»

Робер слегка улыбнулся. Только женский ум был способен выдумать такое! Но ее мысль ему пришлась по душе. - Быть может, - продолжала Доминик, воодушевившись, - когда-нибудь станет модным наносить на свое тело подобные буквы. Или знаки... Конечно, их будут наносить не так болезненно. Но люди будут ставить на свои тела имена своих возлюбленных. И даже какие-нибудь рисунки... Кто знает?

Де Немюр рассмеялся.

- Ты — выдумщица, любовь моя! - сказал он. — Ну, а дело за малым. Чтобы мальчик и девочка как можно быстрее появились на свет!

- Мы постараемся вместе. А пока можно придумать имена. Мальчика можно назвать Бернар. Или Батист. Или Бертран...

- Бертран, - заявил де Немюр. — Так звали моего прадеда. Он был смелым и гордым рыцарем.

- Прекрасно! А девочку... Девочку мы назовем...

- Катрин. Если ты не против.

- Мне очень нравится это имя... Пусть будет Катрин.

Они сидели на кровати и улыбались друг другу. И тут Доминик вспомнила про контракт. Надо, чтобы муж подписал его! Ведь их брак до сих пор не подтвержден документально. - Робер, - сказала она. — Нам надо подписать с тобой новый контракт. - Я готов подписать их сотню, - легко согласился он. – Если это не займет много времени. Ведь мы можем потратить его куда интереснее, чем возясь с бумажонками. – Он у меня с собой. Исправленный отцом Игнасио, - Дом встала, подошла к своей одежде и вытащила из складок белого плаща сложенный конвертом лист бумаги. — Только нужны перо и чернила. - На столе у окна, любовь моя. Неси все сюда.

Через минуту они сидели на постели и подписывали контракт. – Теперь ты довольна? — спросил Робер. — Графиня д'Арманьяк де Родез, герцогиня де Немюр? - Все это лишь титулы, - покачала головой Дом, - они значат немного. И мне не они нужны. Только твоя любовь, Робер, только она!

- Ты — волшебница...Чаровница... - шепнул он. - Подожди. Давай положим контракт под подушку. Не хочется вставать. Знаешь - ты околдовала меня. С тобой я забыл все на свете. Иди ко мне.

Она с готовностью прильнула к нему... И тут раздался стук в дверь.

- Кто там? — испуганно прошептала Дом. Рука ее невольно метнулась под подушку, нащупывая клинок Робера.

- О черт... Неужели уже шесть? - удивленно произнес де Немюр. – Не бойся, дорогая, и оставь мой кинжал в покое. Это Франсуа, мой слуга. Он принес завтрак.

- Завтрак? — Дом вдруг почувствовала, что ей хочется есть.

- Да. Я же собирался уезжать утром. И велел ему в шесть принести сюда завтрак. Лежи тихо. Я задерну полог, чтобы он тебя не увидел.

Робер встал, натянул штаны и, задернув с двух сторон полог на кровати, пошел открывать дверь. Доминик тихонько смотрела в образовавшуюся узкую щель. На пороге стоял невысокий лысоватый человек с маленькими темными глазами под нависшими густыми бровями, с чахлой козлиной бородкой. В руках он держал поднос с бутылкой вина, кубком и тарелками с хлебом и свиным окороком.

- Доброе утро. Ваш завтрак, монсеньор, - неприятным писклявым голосом сказал слуга, кланяясь.

- Доброе утро, Франсуа. Поставь поднос на стол. И можешь идти.

Доминик заметила, как маленькие темные глаза быстро обежали комнату, окна, как-то недобро прищурились на горящий у изголовья постели шандал. Затем на мгновение задержались на задернутом пологе. Затем Франсуа подошел к столу, поставил поднос и с поклоном спросил:

- Когда вы собираетесь выехать, монсеньор? Велеть конюху седлать гнедого?

- Пока нет. Ступай, Франсуа.

Мужчина поклонился и вышел. Робер закрыл за ним дверь.

- Хочешь есть? Или пить? — спросил он Доминик.

- Есть. Ужасно.

- Сейчас принесу тебе завтрак в кровать. А мне хочется пить. — Он налил вино в кубок и жадно выпил его. Затем взял поднос и направился к постели. Но вдруг, сделав несколько шагов, покачнулся... Поднос со звоном выпал из его рук... И Робер медленно осел на ковер лицом вниз. Доминик вскрикнула и, соскочив с постели, бросилась к нему. Он не шевелился.

В то же мгновение дверь распахнулась, и в спальню ворвалось шесть человек в масках, с обнаженными мечами в руках. Дом в ужасе глядела на них, сразу поняв, что это убийцы. А кинжал де Немюра лежал слишком далеко... под подушкой на кровати. Да Дом было бы и не справиться одной, даже с кинжалом, с шестью здоровенными вооруженными мужчинами. Они окружили ее и лежащего ничком Робера. И один из них вдруг сказал, - и от этого столь хорошо знакомого голоса мурашки побежали по голому телу Доминик:

- Ба! Кого я вижу? Да это же моя дорогая невеста!


Часть 4. Расплата.

1. Очо и Пачита.

...Проводив Доминик взглядом, пока она бесшумно двигалась к спальне де Немюра, карлик вздохнул и повернулся, чтобы уйти. А как ему хотелось остаться - и посмотреть, как будут развиваться события в спальне герцога! Но он обещал Доминик. Поклялся ей. И, хоть уродец и не был де Немюром и не раз изменял своему слову, в данной ситуации он хотел все же остаться настоящим рыцарем.

Но послушать-то под дверью он может? Вдруг де Немюр все же прогонит свою супругу? И надо будет заступиться за нее перед ним? Карлик подкрался к двери спальни герцога. Приник ухом к замочной скважине...Тихо. Он постоял пять минут. Еще пять. Не выдержал — и прижался к отверстию глазом. Черт...Темнота. Свеча Доминик много света не даст.

Очо отошел от двери. Опять вздохнул. Прислушался. Везде царила тишина. Дворец по-прежнему спал. Придется возвращаться в королевский замок на остров Ситэ. Карлик повернул налево по коридору. И тут дверь комнаты личного слуги де Немюра чуть приоткрылась. Показалась полоска света. Очо едва успел скользнуть в темную довольно глубокую нишу напротив спальни де Немюра. Из-за двери показался слуга, тот самый Франсуа, о котором карлик сказал Дом, что это весьма неприятный тип. В руке он держал свечку и был, как ни странно, полностью одет.

«Четвертый час пополуночи. Куда это он? Да еще в такую погоду?» - подумал Очо. Тут душа у него ушла в пятки, — Франсуа повернулся в его сторону. «Неужели он меня заметил?» - карлик невольно сжал рукоять своего маленького, почти игрушечного, меча, и вжался в стену. Но Франсуа подошел на цыпочках к двери спальни де Немюра. Как и карлик только что до него, он прижал ухо к замочной скважине. Затем посмотрел в нее. И, странно улыбнувшись, - улыбка его напомнила вжавшемуся в нишу Очо волчий оскал, - двинулся налево и исчез в коридоре, по которому недавно снизу пришли Дом и карлик.

Очо вышел из своего укрытия. Сердце его бешено стучало. Но куда все же направился Франсуа? Карлик подбежал к углу и осторожно выглянул из-за него. Огонек свечи был уже еле виден вдалеке. Очо крадучись последовал за ним. Франсуа спустился на первый этаж, прошел через холл, достал связку ключей и открыл наружную дверь. Оглянулся...И вышел, осторожно закрыв дверь.

Очо следил за ним с лестницы, спрятавшись за перилами. Итак, слуга герцога ушел. Впрочем, наверное, все объясняется весьма просто, — у Франсуа есть любовница, и он отправился к ней.

Очо подошел к двери. Похоже, дождь все же начался. Карлик слышал стук капель по парадному крыльцу. Погодка не для увеселительных прогулок! Ему все меньше хотелось покидать дворец де Немюра. Очо стоял в холле в полной темноте и раздумывал. Боже, как он был глуп, когда в свое время просил начертить ему план этого дворца! Надо было не только месторасположением спальни герцога поинтересоваться. Но и узнать, где находится кухня. Сейчас он бы пробрался туда. И наверняка нашел бы чем поживиться. Хотя бы кусок мяса. И глоток вина. Но на герцогской кухне, Очо был уверен, нашлось бы много вкусностей.

Какрлик потер свой большой нос. Как хочется есть! И не хочется возвращаться к Бланш! Впрочем... Франсуа, похоже, не запер уходя свою дверь. Не может ли найтись в его комнате чего-нибудь съедобное? «Вернемся наверх, - решил Очо. — И посмотрим.» Уродец опять поднялся на второй этаж и дошел до комнаты Франсуа. Повернул ручку...Так и есть! Дверь не заперта!

Карлик вошел. В комнате, к счастью, горели две свечи: одна на столе у окна, другая — в изголовье кровати. Ура! На столе также находилась бутыль вина. Почти полная. И большой ломоть хлеба. Очо не был слишком привередлив, — он тут же схватил хлеб и бутыль и отхлебнул из горлышка. А вино-то – прекрасное!.. Видно, из погребов де Немюра. И дорогое... Неплохо живется слуге герцога!

Тут Очо заметил на столе лист пергамента. Записка! Вероятно, от той самой женщины, к которой посреди ночи направился Франсуа. Прочтем... Уродец поднес бумагу к свечке. Совсем коротенькая записка. «В четыре ночи будьте у меня во дворце.»

Ба! Неужели в любовницах у этого не слишком симпатичного типа какая

О, милый автор, добавьте меня в ПЧ!
Я так взволнована Вашым романом

Гюльнара, у меня в блоге отсутствует текст!

Alesia, прошу прощения , наверное, три главы сразу - это слишком круто, пришлось одну убрать.

Свободный Кактус, очень Вам рада! Сейчас все открою.

А почему круто? В системе какие-то ограничения заложены?

Ой, да ну что Вы! не волнуйтесь, пожалуйста!

спасибо за продолжение!!!!как же мне понравилось ее признание в любви из-за запаха и как же ловко она смогла заставить его видеть в шрамах не королеву, а будущих деток Дом все-таки большая умничка и все-таки Рауль не дремлет и все им испортил, и когда ж эта сволочь только успокоится(((
очень понравилась дама сердца Очо, замечательная девушка, жаль так недолго они общались, так хочется, чтобы и он был счастлив

Ох, какая глава! Гюльнара, это настоящий вулкан из чувств, страсти, эмоций и событий! Великолепно! И, как это обычно и бывает, глава оборвалась на таком волнующем моменте! А Франсуа таки оказался предателем! Эх, герцог, герцог, как же ты это проглядел, почему не прислушался к мудрым словам старого друга!
И я солидаризуюсь с jullietta - так хочется, чтобы и сеньор Очо был счастлив!

Да уж, просчиталась я)))

Викуля, а его приступы неконтролируемого бешенства тебя не смущают?))) (шучу!)
Я вообще люблю, когда в "главной роли" именно герцог. Не граф, не барон, не управляющий богатого особняка. Вот нравятся мне герцоги, и всё тут! Жаль, маркизов в романах почему-то маловато)))

Ой, неа, они компенсируются сполна его рефлексирующей натурой. Я даже диплом писала по таким вот переживательным объектам русской и зарубежной литературы.

Я думаю, не просто так Гюльнара нам подарила такую главу про Очо - может быть, нас в конце ожидает какой-то сюрприз?

Я, кроме герцогов, еще графа люблю.

[quote="Alesia"[/quote]А почему круто? В системе какие-то ограничения заложены? [/quote]
Похоже на то. Во всяком случае, три главы блог не захотел вставлять в одну статью.

Джули, спасибо Вам за отзыв! Вы всегда так эмоционально комментируете, мне очень приятно! И спасибо за Очо, мне тоже очень хотелось сделать его счастливым.

[quote="Alesia"]
Alesia, действительно, странно, что они никого раньше вроде не смущали...

Солидарна. Хотя остальные титулы тоже приемлемы, кроме барона. Ну, не люблю я баронов, и всё тут!

Угумс, все в одном дипломе.
К сожалению, таких, как Робер, в классической литературе немного, особенно в русской классической, потому что она занималась и занимается в большей степени другими проблемами, но есть много других, не менее интересных представителей.
Я диплом писала по Григорию Печорину - он был и остается моим любимым персонажем русской классики. Тема моя звучала как "Печорин и другие: к проблеме литературных прототипов". Именно этот роман Лермонтова в большей степени напрашивается на сравнение с зарубежкой, начиная с Гамлета Шекспира даже. Ну и дальше - "Страдания юного Вертера" Гете (правда, каюсь, скучно до желания заснуть - не моя история ), "Рене" Шатобриан, "Исповедь сына века" Мюссе и вообще весь французский исповедальный роман первой половины XX века (ну и еще Жан-Жак Руссо, который был раньше). В русской литературе тоже есть с кем сравнивать, но я больше именно зарубежке внимания уделяла.
Это все, что мне удалось вспомнить, надо бы в диплом залезть и уточнить, а то меня как-то преподаватель в магистратуре спросила, чего я там писала, а я и забыла уже.

Само собой! Иначе и быть не может - сколько бы не пришлось пережить нашим героям, но счастье в итоге они получить просто обязаны!!!