... я смотрю на твой новый сет, улыбаюсь и нифигаушки не понимаю)))
но мне простительно - я тока шо пришла в себя. В прямом и переносном смысле))
Я по-быстренькому расскажу, где былЬ, что виделЬ и побегу читать, что настрочили))
"Я прекрасно обхожусь без него. Я прекрасно обхожусь без него", - повторяла я точно заклинание, занимаясь самовнушением. Чтобы не сбиться со счета, я бормотала волшебные слова, одновременно проворачивая рычажок ручной мельницы-кофемолки, каждый раз проговаривая порядковый номер: чтобы внушение подействовало, его было необходимо повторить сто восемь раз. С начала моих упорных трудов прошло всего лишь несколько дней, и о гарантированном счастье пока мечтать было рано, но результата хотелось добиться отчаянно и как можно в сжатые сроки: меня так и подмывало плюнуть на всю эту трихомудь, сесть на метлу и полететь в Дублин, чтобы... чтобы... Нет, не могла я этого сделать сейчас, ну никак не могла! "Архангельское свечение" держалось на мне как вошь на кожухе, и черти, когда затаскивали корыто на чердак, что досталось мне в наследство после незадачливого ковбоя, еще раз это подтвердили - они испуганно шарахались в разные стороны при моей малейшей попытке приблизиться. Тогда-то и нашла я на чердаке книжку со скромным названием "Как стать счастливой за тридцать дней" и ухватилась за предложенное верное средство для счастья, как утопающий хватается за соломинку. Тонула я по собственной глупости, что по-другому называлась щенячья влюбленность в Иегудиила и стала неодолимой преградой между мной и Бальтазаром. Вернее, для меня это преградой не являлось и вовсе, а вот для демона... Я до сих пор помню каждое его слово и каждый взгляд, которым оно сопровождалось... В общем, я перемолола вручную мешок кофе, натерла на языке мозоль, научилась устному счету, но обходиться без него, и уж тем более прекрасно, никак не получалось.
Не знаю, сколько бы это продолжалось (кофе в зернах закончился, перец-горошек тоже, левая рука гудела), если бы Якову, моему домовенку, не осточертели мои попытки добровольно свихнуться, и он, спрыгнув с каминной полки, не подошел и не подергал меня за юбку, привлекая внимание. Дождавшись, когда я посмотрю вниз, он взял меня за руку и повел наверх в мансарду. Там, под его чутким руководством, я улеглась на диванчик и, постепенно успокаивая дыхание и стараясь не моргать, смотрела, как на цепочке колышется в его руках серебряное ситечко для заварки в форме остроконечного яйца. "Пятьдесят, сорок девять, сорок восемь... одиннадцать, десять...", - ведя обратный отсчет, я чувствовала как расслабляются все мышцы и тело постепенно становится невесомым. Перед глазами стоял отчетливый образ той, в которую мне необходимо было "вселиться", забраться, чтобы пускай опосредованно, но увидеть его, дотронуться...
Я слышала о таком трюке "подселившегося" сознания, видела как это делали другие, но вот так, самой в роли медиума мне приходилось выступать впервые. Было чувство, словно примеряешь чужую одежду, аккуратно вдевая руки в рукава, и неуверенно покачиваешься в туфлях на незнакомой колодке. Я ощущала себя безмолвным зрителем, что смотрит на окружающее сквозь прорези маски. Девять... Восемь... По мере погружения "одежда" становилась знакомой, привычной, постепенно проявлялись ощущения и чувства. Три... Два... Один... Теперь я была её неотъемлемой частью, сиамским близнецом. И звали моего близнеца Маргаритой. Марго - в узком кругу. Она беспринципна и абсолютно не щепетильна. Для нее нет разницы: навести на ничего не подозревающего бедолагу смертельный недуг, если за это хорошо заплачено, состряпать любовное зелье, от которого насильно влюбленный будет чахнуть или, шутки ради, помочь какому-нибудь обывателю вне очереди урвать кусочек счастья.
Я не считала ее хорошей или плохой. Просто она была другой. Чтобы размыть границы, слиться с ней сознанием до однородной массы, я вынуждена приглушить свое собственное "я", иначе рискую вылететь из чужого тела, и нет никакой уверенности, что смогу вновь повторить подобное. Я имею право только на беспристрастное созерцание и ни малейшего на собственное отношение к происходящему. И помоги мне, Господи, вернуться...
Марго в гадальном салоне, что приютился возле облюбованного мною книжного магазина, и витринами выходит на узкую тихую улочку Дублина. Вывеска у салона неброская: "Предсказательница". Окружающая обстановка рассчитана поразить воображение неискушенного посетителя прямо с порога: царивший полумрак освещают многочисленные свечи разных форм и размеров, курящиеся благовония пропитали воздух небольшого помещения, шар на столе, покрытом тяжелой бархатной скатертью. Обычно прозрачный, сейчас он отражает огненные блики свечей молочно-матовой поверхностью. На самом верху книжного шкафа, заставленного старинными фолиантами в потершихся переплетах, сидит черный ворон и, наклонив голову, смотрит на хозяйку немигающим глазом с синим отливом. Пара летучих мышей, зацепившись коготками за плотные шторы, свесилась вниз головой и спала, закрывшись кожаными крыльями.
Сама владелица салона, проводив очередного желающего узнать свое будущее, пересчитала вырученную сумму, положила деньги в сейф и поспешила на гудящий звук вибрирующего мобильного телефона. Потому, как дрожали в нетерпении её руки, когда она вытряхивала все из сумки на стол, желая добраться до трубки и успеть ответить до того, как звонившему надоест ждать и он отключится, становилась понятно, что этот звонок она не пропустила бы ни за что на свете. Мы не пропустили бы ни за что на свете. Потому, как заколотилось ее сердце, и одновременно и мое, что затрепыхалось сейчас в лежащем в мансарде обездвиженном теле, участив пульс и подкатив к самому горлу, ошибиться было невозможно - именно его звонок мы ждали. У нас выработался условный рефлекс на все, что с ним связано, даже на звук его голоса. Ему только нужно было заговорить с нами в своей манере, и мы уже включались, страстно желая его, понимая, что готовы умереть ради его прикосновения. Это одновременно был и рай, и ад. Он словно вводил нас в транс, и мы не могли из него выйти. Это было ужасно. Ей-мне здесь, и мне-там. Услышав его, мы сгорали от одержимости и рвались туда, куда он звал. Она-я здесь и я-там.
Маргарита не стала собирать вываленные вещи обратно в сумку, выхватила из кучи ключи и вылетела ну улицу к припаркованному возле салона автомобилю. Она двигалась в центр города, проклиная невесть откуда взявшиеся в выходной вечер пробки. Нетерпеливо постукивая по рулю, она шептала заклинания, вынуждая впередистоящих сворачивать в первые попавшиеся ниши и закоулки, освобождая влюбленной ведьме дорогу, расчищая путь. Ей-мне здесь и мне-там. Она въехала во двор знакомой ей гостиницы, где не так давно его ждала, приехав с ним, наигранно-веселым. И уехала с ним, молчаливым и отчужденным. Не посмела тогда задать ни единого вопроса. Побоялась. Почувствовала, что сейчас его лучше не трогать. И вышла безропотно возле своего салона, едва успев ступить на асфальт - машина лишь притормозила, не останавливаясь. Он бросил короткое: "Выходи" и сорвался с места.
Выйдя из автомобиля, она подошла к большому черному монстру, ласково провела по неуспевшему остыть капоту и поспешила навстречу тому единственному, которому принадлежала душой и хотела бы принадлежать телом. Я-здесь замерла, когда мы поднялись на второй этаж, и облегченно вздохнула я-там, когда, миновав злополучный номер, мы зашли в соседний. Маргарита подошла к креслу и остановилась. Она горела от нетерпения и, еле дождавшись под оценивающим взглядом позволительного кивка, села ему на колени, обвив руками его шею. Он напрягся и отстранился, когда она хотела его поцеловать. Одним небрежным движением он сбросил ее на пол - он мог быть грубым. Она сидела с задравшейся до пояса юбкой, и смотрела на него преданно, по-собачьи. Мы смотрели. Она протянула к нему руку, несмело коснувшись, и прошептала-выдохнула, одними губами: "Бальт". Мы прошептали. Она-я здесь и я-там. Рывком он поднял Маргариту с пола и, не дав ей обнять его, жестко подтолкнул к стене. От удара у неё зашлось дыхание, но она лишь судорожно сглотнула и не смела отвести от него глаз. Мы не смели. Я-здесь держалась из последних сил, чтобы не выскочить с первого зрительного ряда и не прорваться к экрану, остановившись у самой рампы. Он содрал с неё одежду, подцепил носком ботика и отшвырнул в сторону. Сосредоточившись на необыкновенной красоте, что расцвела у него ниже пояса, она опустилась на колени. Мы опустились. Он не дал ей наклонить голову, удерживал за волосы и сказал: "Смотри мне в глаза". Нажал на подбородок и скользнул в открывшийся рот. Проронил: "Хватит", так же за волосы поднял, подхватил под ягодицы, раздвигая ноги, и пригвоздил к стене. Охнув от напора, она вздрогнула и, покорившись, положила голову ему на плечо. "На меня смотри", - процедил он сквозь зубы и, поведя плечом, оттолкнув ее голову, стал врываться яростно и беспощадно. Я-здесь неимоверным усилием цеплялась к сроднившемуся на время телу, не давая затянуть себя в открывшуюся бездну почерневших глаз. "Сука, какая же ты сука!" - рассмеялся он сатанинским смехом, опустил между соединенными телами руку, быстро нашел искомое и заставил зайтись от захлестнувших судорог. Её-меня здесь и меня-там.
Это было последнее, что я ощутила, перед тем, как вылететь из тела Марго словно мячик, подброшенный выстрелившей катапультой. Успев увидеть, как Бальтазар перешагнул через лежащую возле его ног, обмякшую, ставшую более ненужной девушку, с застывшей на губах счастливой улыбкой.
Хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, я очнулась в своей мансарде и обвела безумным взглядом окружающие меня вещи, с трудом приходя к пониманию, что я - это я, и мое ослабевшее, покрытое потом, с подозрительной влагой между ног тело - тоже мое. На Якова заботливое: "Может, водички?" я, не сумев пошевелить даже языком, закрыла глаза и впала в оцепенение...