Розовый динозаврик:
06.04.12 09:03
» Опиум
Опиум
Бета: Jewel_olya
Жанр рассказа: angst, drama
Рейтинг: PG
Саммари: Дорога на эшафот – с улыбкой на губах, не замечая острых осколков под ногами. Упади на колени, вымоли прощения… И пусть она позволит тебе быть счастливым, пусть излечит, пусть станет твоим опиумом…
***
Ночь была безлунной и какой-то дикой: то хлестала сильным ливнем по окнам, то выла в вышине ветром, точно раненый зверь. Город спал, убаюканный симфонией безудержной стихии, беснующейся подобно старой ведьме, колдующей над снадобьем. Всё было серо – осень быстро утратила свои краски, и золото её потускнело, а затем рассыпалось прахом. Грязь и слякоть. Промозглый, пробирающий до самых костей холод.
В роскошном гостиничном номере было душно, казалось, сам воздух пропитался терпким ароматом страсти. В изножье богатой постели, застеленной белоснежным шёлковым и уже порядком измятым бельём, валялось наспех сорванное платье из золотистой и лёгкой ткани и дорогой мужской костюм. На накрахмаленном воротничке светлой рубашки виднелся смазанный след от ярко-алой помады. А на самом ложе сплелись в жарком объятии два обнажённых тела.
Молоденькая девушка бесстыдно изогнулась в руках глухо застонавшего сквозь зубы мужчины, покорная его желанию. Она заурчала, как дикая кошка, впиваясь острыми ноготками в широкую спину своего любовника. Теперь они лежали, и их тяжёлому дыханию вторили ледяные порывы ветра за окном. Приподнявшись на локтях, мужчина откатился в сторону и некоторое время лежал, успокаивая дыхание. Зависимость. Или одержимость. Сколько раз он говорил себе, что эта ночь будет последней? Сколько зарекался? И вновь шёл… А губительная связь лишь сильнее утягивала его на дно омута, оплетала удушающими узами.
Он был немолод – сорок с хвостиком, но из той породы, что как коньяк – с возрастом становился только лучше. Тонкие пальцы игриво коснулись его резко очерченного лица, пробежались по сильному подбородку, шее, запутались в светлых волосах. Мужчина едва не замурлыкал от удовольствия. Его наваждение… Ярко-голубые, бархатные глаза светились томным удовольствием. Он улыбался. Он был счастлив. Сейчас. И только где-то глубоко в душе, давно прогнившей и истлевшей в прах, притаилась боль, ожидая, когда сможет вспыхнуть адским пламенем. Да простой золотой обруч на безымянном пальце был немым укором его падению. Но всё это будет потом: и угрызения совести, и агония от невозможности, и ноющая пустота в груди.
Сквозь полуприкрытые веки он наблюдал за девушкой, растянувшейся рядом. Она не смотрела на него, её взгляд был устремлён на беснующуюся стихию за окном. Да и сама она вся – от кончиков огненно-рыжих волос, окутывающих её словно облако, до ослепительно белой кожи без единой веснушки – походила на Фрею, спустившуюся на землю. На чувственных губах играла томная полуулыбка, не находившая отражения в холодных, как драгоценный камень глазах. Цвет их был дивным – зелёные, словно спелые виноградины и прозрачные, точно море. Но какие же ледяные… Хрупкая, ладная фигурка с тонкой талией и соблазнительным изгибом бёдер. Он самыми кончиками пальцев провёл по спине, привлекая её внимание.
- Откуда это? – он коснулся по уже почти исчезнувшему синяку на бедре.
- Тебя действительно интересует? – девушка совсем по-кошачьи потянулась и устроилась в изголовье кровати, взяв сигарету с тумбочки. – Не возражаешь?
- Я не удовлетворяю праздное любопытство, поверь. Да и мне обещали… - мужчина запнулся, ощущая странную гадливость лишь от одного воспоминания о разговоре с сутенёром. Ведь он практически купил её. Она была шлюхой. «Чертовски дорогой шлюхой», - поправил он себя и горько усмехнулся. Хмель медленно развеялся. Осталась только беспощадная реальность.
- Он сдержал слово, - она с удовольствием затянулась и улыбнулась. – Это оставил не клиент. Поверишь, если скажу, что просто упала?
Мужчина покачал головой, странно чувствуя себя рядом с ней. Между ними была огромная пропасть: положение в обществе, происхождение, да даже тот же возраст. Как-то он спросил её про это – она оказалась младше его дочери… Между ними двадцать лет – целая жизнь! Только взгляд у неё был жёстким, холодным, как у человека, прожившего долго и видевшего мало радости. Он и спросил-то про синяк без особой надежды получить ответ – она редко говорила о себе. А ведь он готов был убить того, кто посмел поднять на неё руку…
- Я хотя бы нравлюсь тебе? – вдруг спросил мужчина, взяв у неё сигарету на одну затяжку, и посмотрел на неё глазами выброшенного на улицу щенка. Девушка улыбнулась, но без нежности. Ответ мог быть только один – вне зависимости от её мыслей. Пока он ей платит, она будет говорить то, что он желает услышать. Игра.
- Ты красивый мужчина, разве я могу устоять? – она взяла назад у него сигарету. Он вздохнул.
- Скажи честно. – Его губы коснулись обнажённого плеча. – Не притворяясь.
Она задумалась – между тёмных бровей пролегла едва заметная морщинка, придававшая всему её облику нечто трогательно-беззащитное. Он залюбовался ей. Ах, если бы он только мог…
- Иначе буду думать, что я тебе отвратителен.
- Отвратителен? – она вскинула бровь. – Ты ни разу не ударил меня или не принудил исполнять свои фантазии, как многие другие, ты щедр – я могу лишь догадываться, сколько денег ты спустил на меня. Ты красив и хорош в постели. Что ещё может желать такая, как я?
- Я бы мог вытащить тебя из этого Ада, дать тебе другую жизнь.
Девушка долго-долго смотрела на него, чуть склонив голову набок, затем рассмеялась.
- Давай, я поверю тебе, - прошептала она, обвивая его, прижимаясь всем телом. Его смертельная болезнь. Его проклятье, отравляющее каждый миг благополучной жизни. Жестокая усмешка злодейки-судьбы. Теперь его слова были пропитаны ложью – слишком он оказался слаб, чтобы бросить вызов всему миру. В груди заныло. Он никогда не сможет показаться где-нибудь с проституткой… которую посмел полюбить последней, отчаянной любовью, изводящей своей безысходностью и горечью. Боль придёт потом – не сейчас, когда в его объятьях врачующий демон.
…Скандалы и истерики жены. Он действительно казался больным со впавшими щеками, осунувшийся и уставший. Мучился, когда приходилось ложиться на супружеское ложе, ведь в мыслях была совсем не та, с которой он прожил столько лет. Не её имя срывалось с губ в моменты экстаза. Уже никому не лгал и ничего не объяснял – не имело смысла. Он был во власти молоденькой девчонки. Он смертельно заболел ей.
Опиум…
Яд…
Дурман…
Впервые он поднял руку на дочь. Испытывал ли мужчина от этого ужас? Раскаяние при виде слёз в её глазах и следа от увесистой оплеухи на щеке? Ни капли. Он даже не до конца понимал, чем была вызвана такая вспышка гнева. Кажется, она пыталась его вразумить, взывала к голосу рассудка…. Но последней каплей стало едкое оскорбление, брошенное со зла в адрес незнакомки, рушащей их семью. Шлюха… Знала бы его дочь, насколько она права…
Красотка с рыжими волосами и глазами падшего ангела властвовала в его мыслях. Он готов был ползать перед ней на коленях, вымаливая хотя бы один нежный взгляд. Но, казалось, её сердце уже невозможно было ничем тронуть. Она оставалась холодна, как драгоценный камень. Мужчина часто задавался вопросом, что же она испытывает к нему? Получив такого покровителя, как он, ей теперь жилось куда более вольготно, чем раньше. Он хорошо помнил, как увидел её в самый первый, роковой раз: худая, словно щепка, и бледная, как полотно. Она молча выслушивала поток брани, который изливал сутенёр, безропотно снесла пощёчину. Тогда он спас её, даже не собираясь спать с ней, пожелал вырвать… И погиб сам. Пропал. Встречи их становились всё чаще, он шёл к ней, как привязанный; мучился от сжигающей, бурлящей ревности, стоило только ему представить, что она принимает ещё кого-нибудь. Миром правят деньги – известная аксиома. Он купил её. Никому не было дела, что он сделает с ней. Так просто… Их отношения казались ему какой-то жуткой, безысходной пародией на сказку для взрослых. Обречённой. Счастливого конца быть не могло.
Чем она жила? Что творилось у неё внутри? Он так часто пытался выпытать хотя бы маленькую деталь о ней, но ответы её были призваны угодить ему. Она лгала. Каждым словом, каждым действием, мимолётной лаской… Лживо улыбалась, лживо целовала и отдавала себя. Ему принадлежало только тело, манившее его каждым изгибом, душа же оставалась недосягаемой, неуловимой. Она была с ним, но в то же время бесконечно далеко от него; даже в минуты страсти зелёные, как виноградины глаза её оставались безучастны к происходящему.
Время отказалось его лечить, наоборот, отравляя всё сильнее. Долгие часы проводил он со своим демоном, только с ней одной был счастлив. Всё походило на наркотический дурман – исчезали проблемы, становясь такими далёкими, незначительным; он улыбался, совсем как мальчишка, радовался каждому ласковому слову. Пока она была рядом… Потом же наступал ад. Он уходил, возвращался домой, храня её запах и сладкий вкус кожи, что-то делал – не жил! – и так по кругу, трепетно ожидая новой целительной встречи. Друзья, работа, семья отошли на второй план, превращаясь в ненужный ему прах, плохо прорисованный, расплывчатый задний план. Декорацию.
Безликие гостиничные номера со временем сменила уютная квартира, которую он снял для неё. Он одевал её, словно куклу – в шелка и драгоценности; дарил подарки, которые она не принимала. Однажды он даже осмелился вывести девушку в ресторан. В тот вечер он впервые ударил её, ослеплённый тем, что на неё просто посмотрели. Раскаялся сразу же: молил её прощения. Простила – не могла не простить. Не имела права на капризы. Молча, как всегда безучастно слушала его извинения, только кивнула, показывая этим, что приняла их. Как он жарко и трепетно целовал её руки, самые кончики пальцев – никогда и никого он так не любил. Как преданно заглядывал в холодные глаза…
После того памятного инцидента он почти не выпускал её никуда. Заплаченной сутенёру суммы вдоволь хватило, чтобы ближайшие месяцы он не появлялся и не пытался излишне опекать девушку. Она стала его, он хранил её только для себя, заключил в клетку… И какими золотыми ни были прутья, сколько бы уюта ни обещало гнездо – всё равно неволя оставалась неволей. Часто, приходя к ней, он заставал её у окна, глядящую на серый дождь за окном, оставляя след от тёплого дыхания на стекле. И тогда он начинал бояться, что она уйдёт когда-нибудь в стихию, растворится в осенней мороси. Липкий страх потерять такую желанную игрушку закрадывался в душу, отравлял мысли. Но ей некуда было идти – ведь так? Она только его…
Зависимость…
Отрава…
Боль…
Судьба насмехалась над ним – раньше он был готов убить кого угодно за синяк на её шёлковой коже, теперь сам нередко становился причиной их появления. Его душа разлагалась, прогнивая от безнаказанности и вседозволенности. Иногда ему казалось, что он на пороге сумасшествия. Одержимость. Он практически стал ненавидеть девушку за ту власть, которую она над ним обрела. Она и только она стала крахом его жизни! Опоила, одурманила… Он злился, срывался на ней из-за любого неосторожного действия или жеста, невзначай брошенного слова. Терзался от вины, когда не сдерживал свою ярость, и сатанел, вспыхивал, едва остынув. Мужчина давно перестал быть для неё кем-то, кто относился к ней лучше. Он стал как все. Но различие было в одном – он имел над ней полную власть. И знал это. Его пьянило это ощущение, кружило голову хмельной радостью. Только его…
Он вышвырнул её на улицу одним серым ноябрьским вечером. Как ненужную вещь. Убеждая себя в том, что наигрался. И она ушла в противную морось дождя в лёгком, тонком плащике и со следом удара на рассечённой в кровь губе. В никуда. В холодную морось, растворилась в тумане среди болезненного света фонарей. Мужчина метался по квартире, едва не рвал волосы на голове, глухо выл сквозь сцепленные зубы, но не бросился за ней. Хотел исцеления, уже много месяцев мечтая о нём. И жизнь великодушно подарила ему этот шанс.
Ад…
Пустота…
Предсмертная агония…
Его роковая ошибка – он думал излечиться, отпустив её от себя, но не смог, бросился искать на следующее утро. Она была нужна ему, как воздух, он рвался к ней каждой частичкой своей души. Мужчина готов был ползать на коленях, вымаливая, чтобы она вернулась к нему. Ей ведь некуда идти и нечего ждать? А он лучше других, которые тянули в его больных фантазиях к ней лапы – она сама так говорила! Он уже представлял, как она улыбнётся, увидев его, и пусть её глаза будут скованы льдом. Она будет рядом – его рыжий ангел или демон. Его лекарство от реальности.
Чувство брезгливости зародилось в его груди, когда он переступил порог притона, в котором когда-то нашёл девушку. Скоро она вновь будет рядом с ним, он вырвет её отсюда, заточит в золотой клетке. Ему были противны масленые взгляды размалёванных красоток, призывно глядящие ему в след. Одна из них – жутко раскрашенная, с наслаждением выкурившая сигарету, насмешливо произнесла:
- Ты её тут не найдёшь. Ей не повезло.
- Она у клиента? – буквально выплюнул он. Его затрясло крупной дрожью от ярости, перед глазами встала кровавая пелена. Девушка отточенным и соблазнительным движением закинула ногу на ногу и посмотрела на него сквозь клубы сизого дыма. Во взгляде бледных глаз промелькнула жалость.
- Есть что-то похуже…
Бездна разверзлась перед ним, принимая его в удушающие объятия. Он не верил, не хотел верить, не принимал. Не мог осознать. Его любимая - смысл его жалкой жизни - лежала на холодном металлическом столе в морге, прикрытая тонкой простынёй. Безмятежная, точно спала. И он ждал, что она проснётся. Оживёт. Но грудь её не поднималась в такт дыханию. Лицо хранило мертвенную бледность. А нежные губы посинели. Мужчина упал на колени, прижимая ледяную руку к своей щеке. И плакал. Рыдал, как ребёнок. Что-то бессвязно шептал. Ему было всё равно, что с ней произошло. Её уже не вернуть… Случайность. Ошибка. Догони он её, поддайся желанию… А теперь рядом с ним остывшее тело. Ей уже никогда не будет больно.
Его не стало через месяц. И пока петля на шее сильнее затягивалась, лишая его дыхания, ему чудилась она. Всё такая же прекрасная, раскинувшая объятия ему навстречу. И он знал – простила… Он умирал с улыбкой. С последним судорожным выдохом с его губ слетело её имя.
А в окно всё барабанил промозглый дождь.
...