Терновый венок надежды. Цикл ВПН. ВЛР (18+)

 » "Ч. 2 Глава 11. Сто лет одиночества"

Памяти Габриэля Гарсиа Маркеса.
Пусть и не довелось мне еще пока познакомиться с Вашим творчеством, но выказываю свое неподдельное восхищение Вашим трудом и упорством; спасибо за, в какой-то мере, в плане писательства, единомыслие и невольную поддержку.

***
(А с к а н и о)

Казалось бы, земля рванула - и мир перевернулся с ног на голову.

То, во что я окунулся, и с чем пришлось нам с Матиасом столкнуться, было вовсе не то, на что рассчитывал. Да, политика, в которую мы играли, будучи маркизами, герцогами, коннетаблями, кондотьерами - ничто, по сравнению с тем беспределом и абсурдом, с которым приходилось сражаться теперь каждый день.

Виттория была спрятана от посторонних глаз, и каждые десять лет я исправно продлевал ее заточение свежим колом великого дерева кедра. Но мне было мало этого. Мало, и как с Фернандо, мне нужна была уверенность в том, что место ее погребения было известно лишь мне и только мне, а посему, буквально сразу, пришлось попрощаться с Оливеретто, хоть как бы ни печально было лишаться такого умелого, верного слуги.

И все - счет пошел на года... года моих отчаянных попыток состроить дом, в который я мог бы привести... свою младшую, ранимую и хрупкую сестру. Которой я еще в глубоком детстве дал клятву оберегать, чего бы мне это не стоило. И теперь так фанатично оную исполняю, хоть девчушка об этом... давно уже и не помнит.

***
(В и т т о р и я)

Испуганно зажмурила глаза и замерла.
Удар. Болезненный, жуткий удар - и вмиг все тело охватило леденящее оцепенение.
Короткие мгновения - боль стала отступать, вскоре оставив по себе лишь прозрачный шлейф предупредительного страха.

- Не бойтесь, Синьора. Все будет хорошо, - словно прочитав мои мысли, прошептал старик. - Думайте о хорошем, думайте о своем муже и обо всем том, что ждет вас впереди. Скоро всё закончится, переменится - и вы свободными птицами помчите дальше по своей судьбе.
...
Мир вокруг замер, неряшливо забыв отобрать звуки и ощущения - достаточно для осознания, что еще существуешь.

Чужие разговоры, молитвы, прощания. Шепот знакомых... и болезненные, пламенные речи близких. Бешенный, отчаянный стук разбитых сердец. Хотелось выть, рыдать вместе с ними и молить о прощении за свою жестокость.

Голос Асканио. Я узнала его среди всех - тихий, размеренный, сдержанный... холодный.
Приближающиеся шаги.
Тепло вмиг разлилось по моему мраморному телу - кто-то взял за руку.

- Держись, - едва уловимо... прошептал брат, догадываясь, или все же надеясь, что услышу.


Чиркнула плита - и безжалостно медовый свет (сквозь веки) обратился во тьму.

***
Я цеплялась за время и гнала его прочь, дабы скорее эта беспомощность и сумасбродность растаяли - и я обрела свободу.

Но мысли убегали в небытие, то плавно, размеренно, то сумбурно и дико, сменяя, погоняя одна другую, лукаво отчерчивая в моем сознании свою собственную, жестокую шкалу времени. Ожидание казалось бесконечным, и зверски невыносимым.

Прилежно старалась следовать мудрому совету старика, но это лекарство оказалось невечным. Все попытки прогнать тоску и боязнь в какой-то момент взорвались обидой и злостью.

А дальше... а дальше - поселился в душе моей страх. Коварный, извращенный, безжалостный страх.
... а что... если это ожидание, и вправду... длиною в вечность?

А затем все, как по цепочке: в голову отчетливо стали вползать детали недавних событий, и прибитые, притушенные, придавленные вопросы тех дней с размытыми ответами, вновь остро стали и отчаянно завопили ужасом осознания. Осознания истины и безысходности положения: все было не "зазря", и не "по установленному плану". Хотя нет, по плану... вот только чьему?

Ведь буквально сразу, через недолгое (теперь уже, если сравнивать с пребыванием, ожиданием) время... тьма снова обратилась в свет. Кто-то открыл саркофаг и унес меня, кто-то, теплый и живой, а значит не Фернандо. И не Асканио - его сердце билось совсем иначе, не как это: сие - надломленный, сбитый с четкого ритма, изношенный жизнью, механизм, а не холодный, бесчувственный, ровной поступи, маятник.

Колкость острых игл, что вполне могут быть какой-то соломой, скрип колес и тихий стук копыт старой, усталой лошади по твердой каменке.

Чирканье лопаты о твердый, засохший грунт, а дальше, дальше...
Дальше - тяжесть земли вместо легкого, мягкого покрывала.
Звуки ее, живой: шуршание жуков, червей, роющих свой нелегкий путь в плотной почве. Холод влаги, скорее всего от дождя, или тепло... прогретой солнцем земли.

Мой нынешний мир... - мир под толстым слоем укрывательства... или предательства.
Остаются же мне - лишь догадки, предположения, надежды... и мечты.

Я чувствовала, как живность подбиралась ко мне, ползала рядом, вплотную и по самому телу - но вкусить так и не решалась. А вернее, даже не пыталась. Незачем. Такие, как я, - бесполезное, ненадобное образование, непригодное, неспособное, ни на что, кроме как потреблять и уничтожать. Моя плоть - бездушный камень. Теперь я - просто лишний пласт, порода, объект среди бурлящей, развивающейся, движущейся по своему пути (кем-то свыше заданному), от рождения к смерти, жизни. Я - ничто, что замкнуто в пределах своей бессмертной плоти. Я - островок сознания... где-то под толщей земли на необъятных, безликих просторах.
И кто меня найдет? Спасет? И есть ли, вообще, шанс на спасение?
А, может, - это и есть смерть? Та смерть, о которой так много говорили и думали, но никто так и не испробовал прежде, чем рассказать остальным. То, куда все шагаем, и никто не возвращается.
Рай и ад обывателей.

И я в аду. В аду. И знаю за какие заслуги.

***
Но время шло - и рассуждения, философия, покаяние, обиды и злость сменялись сном, а затем... а затем... какой-никакой жизнью. Новой, моей жизнью. Моим бытием.

Я предалась своему прежнему занятию, которому столько много времени раньше посвящала.
Поэзия. Возвышенная, прекрасная, воздушная... А после, в моменты особого отчаяния, - болезненная, бунтарская, вольная.

Я сходила с ума... сама того не замечая.
Я отбывала свое заключение, как могла.
Как могла...

А далее, далее - пришло то, что перевернуло весь мой новый (старый уже, свыкшийся) мир с ног на голову.

Пришли... мысли, воображение, фантазии, мечты.

Я стала рисовать тот мир, в котором хотела бы существовать, жить... процветать.
Уже давно все ощущения стали редкими гостьями - время напролет ни звуков, ни осязания - никаких помех действительности.
Сознание рисовало свои детали, свои картины, свои... яви.

И всё шло своим чередом, безликим рядом грёз умопомешательств.
Я жила... в мечтах. И больше ничего не просила, не ждала и не молила.
Я смирилась. Смирилась.
Подчинилась и сдалась.


…И тут наступил он. День, когда многие вопросы нашли свои ответы, и большинство стало ясным. День, когда мир вновь вспыхнул жизнью и взмахнул крыльями бытия.

***
Неожиданно в небе, ярко-алом, придуманном, пробило трещину - и хлынул белый свет. Свет сквозь веки - извне...
Холод, необычное, давно забытое ощущение коснулось моей кожи, заставив (в душе) поежиться. Это был ветер. Не выдуманный, не нарисованный, не... сказочный. Настоящий, легкий, дерзкий, вольный ветерок стеганул меня по лицу.

Замерла в ужасе, вернувшись из грезы впервые так резко, неожиданно, без усилий сна.
Сжалась от страха. Душа моя сжалась.

Звук... стук сердца, знакомый, какой-то нежно-родной, из прошлого...
Но кому принадлежит - так и не смогла выковырять из памяти.
Холод рук спасителя - мои сомнения и догадки. Ведь время стерло из моей головы детали, детали действительности и той правды, которой когда-то жила.

Фернандо? Асканио? Ар де Ивуар?
Или вообще, просто, человек? Знакомый человек?
... не знаю.

Молчит.

Я мысленно кричу, воплю, зову его - но сердце его не дрогнет, и слова не сорвутся с уст.

Слезы, слезы застряли внутри меня, не имея возможности выбраться наружу.

...И вдруг, вместо спасения, вместо помилования, вместо счастья - удар. Болезненный, предательский удар в грудь, в сердце.

Немного поныло - и снова застыть в своей приговоренной вечности.
И вновь осколки сухой земли рухнули мне... на лицо и грудь, озвучивая приговор предательства.

***
И заново понадобилось время. Время, силы и желание позабыть реальность.
Позабыть обиду, боль и переживания.
Я ненавидела свой самообман, но ничего иного не оставалось.

Рассуждения о том, кто это был, что и почему сделал, вернется ли, простит... - были важными лишь первую половину безумия. Нового безумия, а затем - злость, ненависть, желание выбраться наружу и уничтожить всё... и всех.
Еще виток - и бессилие, апатия... поселились в моей голове, следом безропотно уступившие престол сломленному смирению.

Смирению...

И более того, нашла во всем случившемся положительный момент: тот, кто меня сюда заточил, жив... и помнит обо мне. Помнит.
У меня есть надежда, далекая, страшная, исхудалая... но существующая надежда, упование на помилование и возвращение. Возвращение обратно, на землю, в мир живых - хоть тенью, но не здесь, не в земле, не в темноте... не в мечтах и мыслях. Не в себе больной и с одиночеством - а там, за пределами абсурда фантазии, искалеченной, прибитой явью, фантазии.

И более того - я жива. Значит - жива...

Но чаяния зачерствели - и вскоре вовсе от них остались лишь мощи.
Я вновь чувствовала себя простым, слепым, недвижимым камнем в почве. Наедине с... выдумкой.

...
И в этот раз я пошла дальше - изо всех сил сопротивлялась сну, обрывам «видений». Более того, я научилась отключать какие-либо ощущения извне - чтобы даже редкие, но такие внезапные и ненужные вспышки перемен вкруг звуками и ощущениями, не врывались больше в мою, новую, построенную, нарисованную жизнь. Я научилась быть камнем. Таким, каким представляла себя в глазах окружающего меня мира. Настоящим камнем, без чувств и мирских желаний.

Я погрузилась в фантазию... длинную, реалистичную, приятную и манящую, с головой.
И ото сна ко сну (что силой меня ломали и утаскивали в свою пучину от истощения) я успевала уже проживать целую жизнь, целую судьбу, полную счастья, веселья и любви. Любви с моим Фернандо. И даже боль делили пополам, беду и радость.
В тот раз у нас было трое сыновей, а в этот раз - три сыночка и еще две дочки.

Я запуталась. Я потерялась. Я застряла...
И уже сложно было различить ощущения: того мира, где я «спала», или того, где порхала...

...
Белый свет сквозь трещину в небе... Он еще появлялся. Появлялся несколько раз.
И если первые пару-тройку раз я все еще надеялась на прощение своего божества, то дальше - лишь смиренно подчинялась новому удару, крушению... незваному, внеплановому моего придуманного мира - да и только.


А затем, затем и того проще - я перестала на него реагировать. Замечать.

Я окунулась целиком в фантазию, потеряв наконец-то потребность спать. И дорога моей жизни стала, по истине, плавной, ровной, беззаботной и бесконечной...
Впервые я стала полноценной женой, матерью, бабушкой и прабабушкой.
Мы были с Ферни вечными. Как и хотели. Вместе, вечными и счастливыми. Занятыми тривиальной, тихой жизнью простых смертных, влюбленных смертных, со сказочным билетом в долгий-долгий путь.

Путь, который внезапно однажды оборвался, разлетелся в щепки... когда из трещины в небе... надо мной, раздался незваный голос прошлого.
Голос, словно гром, словно демон, требующий, повиливающий вернуться из радужной сказки в жуткую, страшную, кишащую одиночеством, параллель.

- Ну, здравствуй, Виттория.

***
Стены измышления рухнули, разлетаясь острыми осколками ярких картин.

Замерла я, боясь в сознание окончательно впустить происходящее.
Почувствовала, как кто-то сжал мою руку.

Голос знакомый, до боли знакомый, но все еще не могла понять, кто именно.
И самое главное - правда ли всё это? Или очередная шутка помутневшего сознания.
(подобные сбои давно уже не тревожили меня, не рушили мой измышленный мир, а потому было сейчас всё запутанно и дико)

- Прости меня, - и снова грохот... среди темени.

- Я не справился. Не справился... я уже на грани. Боюсь, недолго мне осталось. Вчера. Вчера я едва не погиб. И ты бы осталась одна. А ведь никто не знает, что ты здесь. Не знает, что я натворил... и что еще сделаю.

"Асканио..." - прошептал разум, сознание, расплываясь трепетными чувствами по телу.

- Фернандо был прав.

"Был?" - испуганно сжалась душа.

- Всё напрасно. Вся эта игра, битва... - всё напрасно. Этот поток, поток черноты и бесчестья... неиссякаем. И я не в силах ему противостоять. Если не я, не они, то чертов Бельетони... всех нас погубит и сотрет с лица земли. Но придут другие - и колесо закрутится вновь. Вновь станут на доску пешки, ладьи и короли с королевами. Вновь все закрутится - и польется кровь, посыплются головы... и зажгутся костры, подуют ветра, развеивая прах на их пепелищах.
Нам не победить, Виттория. Не победить.
Если я больше не приду, прости. Прости за всё. И за смерть Фернандо - тоже...
…Прости меня.
Прости.

Жуть сдавила мое сознание, отрицая и прогоняя творящееся.

И снова кол... загнанный прямиком в сердце, и снова меня оставляют в заточении безжалостных врат плоти и бытия, не назначая сроков повторных встреч и свет, в конце трудного, жестокого, неотвратимого пути...
... не давая шанса на прощение.

 » "Ч. 2 Глава 12. Поиски"

***
Я вновь разбита, разбита и брошена на растерзание своим собственным демонам и вечному спутнику одиночеству.
И вновь следовало по осколкам собирать свои силы и желание жить. Желание... странное слово, учитывая вынужденность и далее отбывать свое бытие, принудительность, ведь не имела элементарной возможности... просто сдохнуть.

И мало того, теперь я должна существовать с пониманием, осознанием того, что мужа своего я потеряла. Вновь, и теперь... уже навсегда.
Неужели, и вправду, его больше нет?
Остался лишь придуманный Ферни? Придуманный?
Фантазии?
Фантазии...
Да только они... они больше не манили. Изжили свое. И это лекарство перестало уже приносить успокоение и радость, лечить сознание. Фантазии обратились в приторный елей, ненавистный, и чем больше я пыталась заставить себя их снова полюбить и отдаться, предаться им, разум и душа отчаянно бунтовали, требуя реальность. Реальность, какая бы она теперь не была. Какая бы она теперь не была!
...Без Фернандо, под гигантской толщей земли и с предательством собственного брата!

Реальность.
Реальность...
Но и она была теперь мне слишком трудной и сложной к восприятию.

Страх, страх что сплю, что теряюсь в выдумках, мыслях или мечтах, - был куда ужаснее, сильнее, безобразнее прежней безысходности.
Я потеряла себя - и это уразумеваю, осознаю... и ужасаюсь.

Как понять, где я настоящая, а где - вымышленная?

Мир придуманный не был бы столь жуткий? Да?
А что если это - просто кошмар? Кошмар. Сон всё же победил меня. Или, вообще, сознание сыграло в злую, бесконтрольную шутку, нарисовав свою собственную фантасмагорию?

А что если меня настоящей больше нет? Есть только выдумка?
А что... если... меня... настоящей... просто, больше не существует?
Что тогда?

***
Необъятное время напролет я сходила с ума, утопая в придуманном страхе, и упивалась жгучей яростью, адским желанием определиться и найти себя.
Я не знала, ни на что способен тот, кем я нынче являлась (учитывая свою победу, вроде как, над сном; вечную жизнь; мгновенное заживление тела; лечебные свойства крови; способность не дышать и не питаться столько времени лишь под действием одного обездвиживания деревянным колом в сердце и прочий, казалось бы доныне, до встречи с новым Фернандо, абсурд), ни что могу выдержать. Но в своем мире и сознании я поставила три точки, позиции и определения, которые отныне и навсегда не смогу поддать сомнению и переначертить.
Во-первых, из множества перековерканных, перекрученных, пересмотренных и проанализированных миров в моей голове, этот - единственный, который во многом походит на правду, ту, которую еще помню, хоть и жестокую, но правду, а значит - единственный настоящий, и других больше искать никогда не стану, и более того - через сон не упущу.
Во-вторых, я - сильное, мифическое, мистическое создание, способное на гораздо большее и, вероятно, отчасти сказочное, чем простой человек.
И третье - и непоколебимое: я выберусь отсюда, чего бы мне это не стоило. Чего бы мне это не стоило!
...я выберусь - и точка.

***
Изо всех сил пыталась гнать из головы мысли, рвения (злобные, яростные) о том, что сотворю с тем, кто меня предал...

Очистить разум, дабы полностью посвятить себя ныне лишь одному стремлению. Одному, и это - выбраться из этой вражьей могилы, и как можно скорее.

…
Молиться Господу уже давно не смела. Не смела, потому что на сегодняшний день я - совсем не то создание, не то существо, которое могло бы рассчитывать на его помилование, снисходительность.

Нынче я - грешник, в своих былых поступках, теперешних размышлениях и будущих радениях.
Я - грешник, и не жду прощения...
Я - грешник. И единственное, на кого могла сейчас рассчитывать, надеяться, кого просить о помощи и содействии - это Природа (Natura, как ее называют приверженцы великого таинства под названием Наука). Natura, единственная, кто теперь могла уступить и освободить меня из заточения (ведь не от брата же мне ждать помилования!) - и если не разорвет она оковы дерева, что в сердце моем гниет и трухнет... то, по крайней мере, пусть укажет путь к избавлению, путь, который я должна буду пройти, дабы очиститься от прежних проступков и, с непорочной душой, вновь возродиться на этой, непостижимой разумом, Великой земле.

***
Поиски, рассуждения и душевные метания ничего мне разумного не дали, кроме как решения полностью отдаться тому, что так мастерски доныне убивала в себе.
Ощущения.

Если я когда-то смогла их полностью изничтожить в себе, то почему бы сейчас не пойти от супротивного - и не дать волю оным, необузданным и всемогущим (нынче, когда я в ипостаси мистического чудовища и способна на неведомое и феерическое)?
Почему бы не дать им то, что так рьяно те пытались исполнять на первых порах моего жуткого пути?
Почему?

Поддалась.
С трудом и волнением, я вновь впустила их в себя, дав всецело разлиться забытым чувствам по моему телу: казалось бы, до кончиков пальцев пропитываясь ими и безрассудно наслаждаясь красотой скрытого царства, я познавала давно утерянное, но невероятно важное и непростительно оставленное...

И... однажды, одним далеким, радостным, солнечным для моей души, днем...
свершилось. Свершилось!
СВЕРШИЛОСЬ!!!

И теперь я уже различала не только шуршание живности в почве, журчание ручейков, струек дождя, что так алчно врывались в землю, но и... тихий шелест травы; вольную, дерзкую песню ветра; и родной, хоть и гневный, шум ливня...

Я открыла мир звуков. Звуков, таких реальных, милых и дорогих, звуков, что, казалось, давным-давно позабыла...

Шум прибоя, стук камней, сорвавшихся вниз с уступа, крики чаек...
И однажды… голос,
…настоящий, тихий голос, плач подлинной, живой, невыдуманной души, чужой души - опечаленной жизнью, незнакомой мне девушки.

 » "Ч. 2 Глава 13. Прозрение"

***
Девушка...
Надломленный, тихий стук разбитого сердца...
...и ласковый, тонкий голосок, что время от времени срывался с ее губ, и слал в этот черствый мир изнеженные, полные переживаний, на грани крика, на грани отчаянного визга души, элегии... чудесные, возвышенные, глубокие, рвущие струны внутри разума и сердца, что заставляли закипать всё, вздымая потайное из самого темного дна до предельного верха, ставая болезненным комом горечи в горле, раздирая его до крови и слез на глазах, выуживая из памяти прошлое, и ставя его вровень, в понимание того, что твориться в сознании поэта. И ты уже невольно путаешься, сливаешься с мыслями, душой стихотворца - и уже так же искренне, пылко любишь и ненавидишь Его, кого-то «Его», грустишь и сгораешь от несчастной любви к нему, от недосказанных, разбитых чувств и от утраченных возможностей, надежд и ощущений.
И если, поначалу, во многом в ней я видела себя прежнюю, одинокую и разлученную со своим дорогим мужем, со своим Фернандо, то потом... изо дня в день, из ее одного такого визита в другой... в моей голове стал рисоваться тайный, придуманный, безликий образ, к которому у меня тоже стали зарождаться непонятные чувства, трепетные и теплые, горькие и сладкие в одночасье.
...Сочиненная, какая-никакая, "любовь". Это было сродно симпатии к вымышленному герою поэмы. Ничего серьезного... но и ничего простого.

И при всем этом... я ощущала себя предателем, невольным предателем, хоть и давшим обещание... жить, сердцем жить и после ухода Авалоса... Ощущала себя изменницей - а потому сражалась, боролась, противилась чувствам изо всех сил... и проигрывала. Проигрывала - и проиграла, смиренно, в конце концов, подчинившись, покорившись происходящему.

Время стерло грани - и я, не понимая всей сути обреченности исхода творящегося, непроизвольно стала отождествлять себя с ней: я начала жить ее судьбою.
Я, прибитое землей сознание, жадно искала хоть какой-нибудь выход за пределы своей узкой, давящей безумием на разум, скорлупы. И наконец-то нашла его - и тут же, без раздумий, голодно набросилась и паразитически срослась с нащупанной, пойманной в цепкие щупальца, жизнью. И что больше всего поражало - не жалела об этом ни капли.

***
Ее биение сердца стало словно моим собственным. И каждый ее приход был для меня сродным пробуждению от тяжелого сна. Я свыклась так быстро и легко со всем этим, как никогда ни с чем другим доселе, что даже самой порой становилось страшно от происходящего. Но менять что-либо в данной ситуации не только не хотела, но и наотрез отказывалась, невыносимо, до терпкого ужаса, оного страшась.

И все было таким органичным, естественным и складным. Я жила звуками, словно слепой, во многом полагаясь на остаточные воспоминания и фантазию: рисовала мир вокруг себя, свои ощущения, как если бы не она, а я сейчас сидела где-то там наверху, на краю морской бездны, и отчаянно молила у судьбы снисхождения и счастья. Молила, просила вернуть Его и нашу любовь...


Но однажды, в один такой прекрасный «день», мгновения ее визита, что-то случилось, что-то переменилось. Забыв заранее оповестить меня об этом, учтиво предупредить... или, хотя бы, пояснить происходящее.
Ее сердцебиение, оно словно сбилось с такта, словно взбунтовалось, сошло с ума: то плавным, размеренным ходом шло, клекотало… То вдруг на бешеный, взволнованный, шальной бег срывалось, в трепет мечущейся птицы в клетке превращаясь. Так не бьется сердце человека, так не бьется сердце ни одного существа, которое мне было ведомо доселе...
Я не понимала, что с ней происходит и что это может значить, пока... пока сама судьба, жуткий случай не раскрыл истину, не обнажил все карты, болью и ужасом хлестнув мне правдой в лицо и раскромсав мою душу на ошметки...

***
Сии волнами перебои в ее теле стали теперь постоянным атрибутом. Я не понимала ничего, но еще больше удручало то, что, в чем бы эта тайна не заключалась, я все равно не смогу помочь. Спасти девушку...
И этого становилось еще ужаснее. Невыносимо страшно. А что если что-нибудь станется с ней? Что если она умрет? Пропадет? Или просто перестанет сюда наведываться?
Я же умру.
Нет, я исчезну! Растаю. Я больше не выдержу одиночества! Только не так... Больше не так!


Я пыталась душой вырваться наверх, взглянуть на нее, понять, что происходит. Я пыталась вырваться из-под земли и спасти свое спасение, спасти ее, родимую... Спасти себя.

Я стала думать, размышлять о том, что бы было, если смогла бы ее увидеть. Что бы она делала, когда пришла сюда, как бы это происходило: вот неспешно присела на теплый, разогретый солнцем, гладкий, округлый серый камень, что едва ли возвышался над поверхностью земли; ласково и аккуратно провела рукой, ладонью по колкой, невысокой, сожженной светилом, сухой траве, и нежно, дружески улыбнулась солнцу. Затем взгляд поплыл куда-то вдаль, коснувшись шальных волн: и недолго, но так жадно и страстно, упивалась завораживающей красотой их побегов.
А дальше - легла на землю, уставилась в небо... и тихо, едва шевеля губами, про себя, стала вновь сочинять оды, эпитафии раздирающим душу чувствам, переживаниям и надеждам... Вновь предалась поэзии и мечтам.

Но это были лишь мои фантазии, мои догадки, мои предположения...
Ее же воочию узреть я так и не могла.

Так было и в следующий, и в грядущие после него разы...
Никаких сдвигов. Никаких видений.
Лишь гипотезы.


И вот... в очередной такой «день» бессмысленных поисков, пришло оно. Пришло ПРОЗРЕНИЕ. Жестокое, больное прозрение.


Чиркнул где-то вдали камень, еще немного - и я стала отчетливо различать чьи-то шаги. Шаги... и холодное, размеренное, бесчувственное, как у Асканио... биение сердца.
Хоть это был не он, не мой брат, (его-то пульсирующую мраморность теперь я уж ни с чем не спутаю), предвзятость и злость сковало мою душу к незваному гостю.

А ее... а ее-то сердечко вдруг встрепенулось и бешено, сумасбродно заколотилось. Вскочила девчушка на ноги. Стремительный бег навстречу - и замерли рядом друг с другом.

Тяжелый глоток воздуха (ее) и прошептала:
- Тома... Томмазо, любимый, ты пришел!

(Тома. Имя нашей, неразделенной, разбитой любви - Тома...)

Шаркнула земля под ногами, вскрикнула девушка, словно тот ее схватил до боли, и вдруг... вместо тепла, вместо ангельского, божественного, родного голоса презрительное шипение:
- Чего ты от меня не отстанешь всё никак?!
- Тома! Мне больно!
Вздернул ее, прогоняя наваждение чувств, да так, что та вновь невольно вскрикнула.
- Родной мой, перестань, прошу!
- Приди в себя, немедля! О чем ты хотела со мной поговорить? Давай быстрее, меня еще дела ждут!
- Зачем ты так со мной?

Шаг в сторону, выпуская ее из рук (отчего ее сердце отчаянно заныло и еще больше заколотилось внутри).
- Не уходи! Прошу!
- Говори, что хотела, иначе не видать тебе меня больше.
Замялась, разволновалась, глотая пустые звуки:
- Я... я...
- Что ты?
- Мы...
- Баттиста! - гневно вскрикнул. - Пойми, нет больше нас! Нет! И никогда не было!
- Как не было?! - отчаянно вскрикнула девушка.
- И вообще, я скоро женюсь!
- Что? - замерло на мгновение ее сердце, а боль резко ударила отскоком мне в душу. Застыла в ужасе и я.
- Что слышала! У меня есть невеста. И скоро мы объявим о помолвке.
- Но... - несмелый шаг навстречу к палачу... с протянутой рукой (казалось, я видела все как никогда ясно и без домыслов).
- Нет никаких «но». Прощай!

Разворот и пошагал прочь.

И вдруг тихий, прощальный шепот. Ее, отчаянный, болезненный ропот:
- Но я жду от тебя ребенка.

Замер. Услышал.

Оборвалась и во мне душа.
Не ожидала. Не знала. Не догадывалась...

Мгновения рассуждений - и вдруг разворот, коротко, быстро приблизился к девушке, к нам. Ярость прыснула из глаз, зубы чиркнули от ненависти:
- А почем мне знать, что этот ублюдок мой?
- Тома... - раненной птицей пропела, протянула блаженную ноту.

Тяжело сглотнул, прогоняя злость, застрявшую в горле:
- И чего ты от меня хочешь?

Молчим...

И вновь глубокий, тяжелый вздох. Выровнялся, вытянулся во весь рост, набираясь смелости.
Выпалил:
- Хорошо, я помогу тебе избавиться от него.

- Что?

Почернело вмиг у нас двоих на душе и в очах.

- Что-что? Не рожать же ты этого щенка собралась?!

Стряхнув пелену ужаса со своих глаз, девушка ожила. Испуганное, робкое движение назад - отступила.

- Ты не посмеешь.

Молчит. Лишь еще больше тот таращит глаза от ярости, что искрами рвет в ответ ее и мое сознание.

И вдруг, так резко, взбешено, приговаривая - рывок...
(глаза мои распахнулись, впервые и навсегда вобрав истинные краски мира, и воочию узрев происходящее, сгорая от ненависти, обиды и ужаса, я увидела все, что творилось наверху, да только... тело по-прежнему оставалось камнем, и не подвластно было мне)

Рывок, его рывок к ней - и, разъяренно схватив ее (меня, нас) за горло, тут же сдавил оное.
- Ты не посмеешь родить, - прорычал, выплюнул свою гниль в лицо.

- Посмею, - твердо прошептала Баттиста, сознательно обрекая... себя на смерть.

Движение, стремительное, бездушное, сумасбродное - и буквально несколько футов за кротчайшие мгновения протащил ее. Замер у выступа, застыл в плену агонии (лишь иногда покачиваясь от резких порывов ветра).
Колкий, презрительный, пожирающий взгляд в глаза:
- Последний шанс даю! Соглашайся!

А она, она - уверенна и непоколебима. И пусть страх и естественная борьба за существование горели в глазах, с уст так ничего и не сорвалось. Мать жизнью стала за свое дитя. Стала - и от этого пала.

- Твое решение!

Резко толкнул от себя - и слетела, рухнула, сорвалась вниз, разбиваясь о скалы... пеной морской и моим жутким, вновь обретенным, одиночеством.

 » "Ч. 2 Глава 14. Терзания"

***

Хоть одиночество и поселилось вновь в моем доме, однако обратного пути уже не было.
Мир звуков по-прежнему оставался ярким и бушующим, живым и не замершим, несмотря на то, что ее я потеряла. Ее, мою талантливую, любимую и родную поэтессу. Мою опору... и восставший из пепла дух.

Более того - время от времени, когда эмоции и чувства совсем переполняли меня, будь то радость или грусть, в глазах снова наливалась краска - и чернота отступала прочь. Я видела мир, который окружал меня, и он казался, почему-то, до боли знакомым, родным, но окончательно уразуметь, что это было за место, где я была захоронена, увы, так и не смогла.

Вырваться далеко, за холмы, и осмотреться все никак не удавалось. Мой предел как слуха, так и зрения, ограничивался лишь несколькими десятками футов.

Но все эти старания выскользнуть за пределы, очерченного возможностями, круга основывались, мотивировались и питались отнюдь не интересом, а желанием, адским желанием найти нашего горячо любимого Тома... - и добиться справедливости, наказать его. Его, бессердечную тварь.


***
Я рвалась за грань, как птица из клетки, рвалась, ни жалея ни сил, ни возможностей.
Сознание мутнело, я сбивалась с достигнутого, падала назад в пропасть, свою черную яму - и очень еще долго не могла услышать даже старательного червя у своего уха. Но новое усердие, новая безрассудная попытка на грани отчаяния - и вновь вырываюсь из-под земли, взлетая вверх, к самому небу, и стрелой мчу от бездны морской к уже так ненавистным мне холмам, в сторону тайны.

Еще, еще... день сменялся ночью, и так по вечному кругу, но я не унывала.
Не унывала, ведь если не я - то больше некому. Никто не знает, что здесь произошло. Более того, никто, наверняка, даже и не догадывается о степени жестокости этого человека, этого... животного, существа. Только Господу известно, кто еще может от его грязных лап пострадать.

Я должна, я обязана до него добраться!

Еще прыжок, еще рывок, еще рвение - и, проигравши, вновь падаю лицом наземь, а цепкие кандалы уже алчно сжимают мои щиколотки, дерут до крови ноги. Затвор щелкнул, рубильник сорван - и снова невидимый мой кат крутит беспощадное колесо, наматывая на ось тяжелую цепь обреченности. Фут за футом, фут за футом - и сызнова судьба стаскивает меня за ноги в яму. Рухнула, рухнула вниз, в свою могилу - и в очах стемнело.

***
Бессчетное количество попыток, неугасаемый напор, но ... даже камень вода точит.
Так и я - поддалась. Утихла. Смиренно закрыла веки виденьям - и позволила себе отдохнуть.

Нет, я не сдалась, просто нуждаюсь в паузе, в перерыве. Необходимо обдумать всё. Обдумать и взвесить.

И вдруг, резко так, пронзительно что-то кольнуло, дрогнуло во мне. Нет, не тело, а душа. Кто-то, что-то задело мои струны - и разлилась восхитительная музыка. Еще немного - и разум уже констатировал, шептал, ведал о потаенном.

Колокола... звон колоколов - такой знакомый, такой родной, прямиком из детства, безоблачного и беззаботного детства. Помню, как из церкви Санта-Мария-делле-Грация (которая на северном склоне острова, что заботливо окутал своими стенами Арагонский замок, как раз на крайнем выступе, с которого видно сам Неаполь) святой отец всегда рассказывал: как у всех судьбы разные, как глаза и голоса людей неповторимые, так и звон колокола - уникальный, индивидуальный, неподражаемый. Форма одна, а звучание - разное. Никому и никогда не отыскать и не сотворить одного и такого же. Так вот и наш, Арагонский, инструмент небес, имел свой звон, особенный, непревзойденный, характерный. И мне ни с чем и никогда его не спутать, не спутать перелив многообразия красок, могущественности тембра и душещипательности эха.
Не подвела я себя и в этот раз.

Искья. Моя родная и горячо любимая Искья. Все это время я была дома. Дома... в единственном месте на земле, где поистине была счастлива и беззаботна. Место, где я знала все до последнего камня, и где мир казался совершенно иным, не черствым, безоблачным и чистым. Место, где вовеки моя душа срослась с землей и стенами сердечной обители. Местом, где я вновь ожила...

Словно щелкнул затвор - и оборона рухнула. Все запреты, заслоны, преграды пали - и истина нагой синьориной стала передо мной.

Шаг за шагом, страх за страхом... я двигалась к черте, к вопросу и опасению.
Еще усердие, еще движение - и стала на пике холма. Осмотреться, покружиться, уверовать - и наконец-то насладиться запретным. Искья, моя обожаемая родная земля, мой оплот и тыл терзаний. Вымышленный, но такой глубокий, уверенный вдох - и пуститься легким бегом навстречу истинному другу.


Арагонский замок.
Не знаю, правда или ложь... Но многое здесь переменилось.

Нет, не почернел и не испортился он. Нет. Но что-то чужое и холодное стало витать в его улочках, в коридорах, а душа цвингера, душа... будто уснула, застыла... притихла и замерла.
Люди все так же сновали туда-сюда, озабоченны своими мирскими, низменными делами, лишь иногда придаваясь коротким, отдаленным вспышкам философии, - и вновь тонули в темени проблем. Проблем простых и невзрачных, но жизненно важных. Для их жизни - важных...

Еще немного - и прошла сквозь ворота, словно призрак... еще шаги - и нырнула в Храм моей прежней жизни.

Портреты представителей рода Авалос больше не украшали стены парадного зала, более того, во многом даже изменен был стиль оформления комнат.
Здесь было все чужим и иным, не таким, как закрепилось в моей памяти. Словно параллельный мир - холодный, претенциозный, показушный и притворный.
Не скрою, многое благоухало роскошью и прекрасным вкусом, но все было каким-то нарисованным, выставочным, искусственным, не пригодным к простой, счастливой, уютной жизни.

Я бродила коридорами прошлого и с ужасом понимала, что мир, мир... который я помню - больше не существует. Более того - места ни для меня, ни для моих близких - здесь отныне нет.

Остался ли кто из моих прежних знакомых, друзей и родных? Живы ли они? Осталось ли хоть что-то, что в какой-то степени несет в себе отпечаток всего того, что помню, чем жила и дышала?

Или теперь лишь звон, эта земля и стены - жестокий памятник тому, сколько я пропустила и утратила. Жестокий памятник тому, что мимо меня пролетело...

***
Знакомые, забытые пути - и выбрела к двери. Знакомой двери. К двери комнаты, что была когда-то моей. За этим деревянным полотном так скрупулезно пряталось счастливое детство, а затем - нежная, полная трепетных чувств и сладких надежд, супружеская жизнь с Ферни.
Но кто теперь здесь хозяин? Во имя кого вновь и вновь зажигают слуги свечи, и от чьего имени дают балы?
Чьей теперь душой пропитан Арагонский замок?
Друг, милый, дорогой мой друг, кто... теперь... твой покровитель?

Несмело коснулась пальцами вычурных узоров талантливого мастера - и на мгновение показалось, будто почувствовала гладкую твердь... Но фикция, самообман, внушение. Движение - и рука провалилась внутрь. Я - ненастоящая. Я - выдумка... Шаг вперед - и замерла среди руин прошлого. Неровные, малознакомые контуры в холодном, бледно-голубом свете луны. А вот кровать. Моя, наша с Фернандо кровать, но на ней спим отнюдь уже не мы.

Девушка, лет шестнадцати на вид... Роскошные рыжие волосы небрежно разбросаны по подушке. Одеяло скомкано в ногах; покрывало, сползшее с кровати, валялось на полу.

Но как бы она не безобразничала, ее лицо, лицо ангела, подкупало даже меня. И хотелось прощать, прощать ей исключительно всё.
Чистое, милое, невинное. Оно излучало доброту и тепло. Детскую наивность и непорочность.

Отступила я назад, словно признавая свое поражение.
Не я, не моё и не наше.
И так правильно, так естественно, и так нужно.

Еще шаг - и уткнулась в тумбу. Разворот - зеркало... я никогда не разрешала его сюда ставить, отчего-то считая неправильным ловить отражения заходящего солнца...
Погодите.
Замерла в ужасе и осознании.
В зеркале, в зеркале... отражение. Оно было. Оно, действительно, было. Я видела себя, свой образ, свою фигуру. Такую, как помню в тот далё-ё-ёкий, далекий день, когда Фернандо вновь отправился в поход, а я больше не могла сражаться с одиночеством в чертогах нашей обители, и спешно за ним покинула Арагонский замок, как оказалось, в последний раз в статусе какой-никакой, но счастливой жены...

И вдруг, вдруг... словно раб, следуя моим воспоминаниям, менялся вид в воссоздании... Вот я в пышном, бежевом, усеянном множеством атласных цветов, платье, как в тот день, когда я отправилась на воскресную службу в церковь, где в последний раз видела свою Лукрецию, где и дала то злосчастное обещание, что так перевернуло наши жизни. А вот скромное, темно-зеленое одеяние, в котором застал меня Авалос, когда внезапно вернулся из неудачного похода домой. А далее - черный бархатный плащ с громадным капюшоном, что скрывал меня от чужих глаз, меня, бегущую из Рима. А в этом я приехала навестить Микеланджело после смерти Фернандо, моего далекого, но так безнадежно влюбленного и одинокого, как и я, друга. А вот я как в тот вечер, когда отправилась на поиски надежды к руинам Этфе. Еще миг - и наконец-то застыла в конечном, нынешнем наряде - белая, льняная, мятая рубаха на голое тело и деревянный, затертый молитвами, крестик на веревочке, что испуганно застыл на моей груди.

Вот она моя, несчастная жизнь в окне времени, в бегстве сомнений, решений и последствий.

Вздернула головой, погоняя видения - и вдруг растаял мой образ в зазеркалье.
Коснулась рукой холодной глади - но ничего, лишь только провалилась внутрь.

Резко отстранилась и кинулась прочь. Выбежала в коридор и замерла, испуганная, словно преступник.

Что я творю? Что я ищу? Чего добиваюсь?

Зачем ворошу прошлое? Зачем его к себе зову?

Не нужно. Не нужно! Молю, не нужно!

Отпустила же. Давно отпустила - где отмолила, там забыла. Где не простила - приняла.
Но прошлое - осталось в прошлом. На том и всё, на том - и дело.

Тома. Томмазо - вот моя нынешняя головная боль.
Наш Тома...
Я должна тебе стать если не палачом, то, хотя бы, холоднокровным судьей и бесчувственным блюстителем справедливости, дабы очистить имя Баттисты...

Но где же тебя искать? С чего начать? Кем в свете общества себя мнишь? И где коротаешь ночи?

***

Я обошла всю околицу, дома в пределах крепости, да что там - весь остров Искья, но Томмазо так и не отыскала.
Завтра направлюсь в Неаполь, и да смилуется надо мной судьба...

Но едва в моей голове зародилось это отчаянное решение, как тут же из внутренних рассуждений в мир земной вырвал меня внезапно раздавшийся грохот копыт стремительно приближающихся лошадей. Замерла я в ожидании. Еще немного - и наконец-то моему взору (а вернее, уповаю на это) откроется нынешний хозяин Арагонезе.

Йокнуло что-то внутри - и оборвалось.

Ловкий вираж - и буквально в пару футах от меня замерли новоприбывшие.
Я смотрела ему в лицо - и понимала, как бы я не отрицала и не боялась самого противного и неприемлемого, этого мне никак не изменить и не избежать.

Мастерски соскочил на землю, на ходу уже отдавая поводья вовремя подоспевшему мальчику-слуге.

- Велите накрыть на стол для меня и моих гостей!

Высокий, статный, черноволосый молодой мужчина (лет так двадцати пяти от роду, не больше и не меньше), с цвета неба (ледяными, колких взоров) глазами... и с дерзкой, едкой ухмылкой на искусно выточенном, словно божества, идеальной красоты, лице. Эта усмешка, кажется, уже так органично влилась в его образ, что даже в самом глубоком покое или благоволении души сего существа, не смажется оная и ее ядовитость даже и на крупицу.

Рывок - и, ни капли не дрогнув, отнюдь ничего не почувствовав, прошел через меня (словно я пустое место, чистый воздух) и, быстро перешагнув небольшие ступени, скрылся внутри строения, внутри замка.

Тома- Тома... вот я тебя и нашла.

***
Несмелые шаги за ним, не обращая внимание на тех, кто резвился, пускал шуточки и, впервые на моей памяти, заставлял Арагонский замок стать чем-то большим, чем просто тихая обитель смиренных вельмож.

Юношеский пыл, неугасаемый задор, звонкий смех и излишняя самоуверенность просто взрывались эхом в просторных залах Величия.

Еще шаг - и мой взор прикипел к молодой паре...

Рыжий ангел лежал в объятиях моего Томы и, утопая в чувствах, сгорал в сладком поцелуе, в Его поцелуе...

- Томмазо делла Торре! Немедля представь нас этому невероятному созданию! Я просто пленен сей божественной красотой!

Шаг назад, выпуская из хватки и учтиво (с некой шутливой загадочностью в голосе) прошептал своему товарищу:
- Моя будущая жена - Агата Бентивольо, а это - мой давний друг, о котором я вам, моя дорогая, уже столько рассказывал - Энцо д'Эсте.

 » "Ч. 2 Глава 15. Истинность"

***
Я запуталась. Я основательно запуталась. И нет, не были мои чувства всему тому виной. Нет, отнюдь. В этой части ситуации я была непоколебима и решительна, как и прежде. Но вот Ангел, Рыжий Ангел... Что будет с ней? На что обрекаю? Как переживет?
... может, я не права? Может, все совсем иначе? Они любят друг друга... и суждено этому союзу быть совершенным, и более того - стать удачливым и плодовитым.
Может, с ней... он будет иным?

Все мы грешны, и заслуживаем, если не прощения, то хотя бы - второго шанса.

Его я получила, тогда почему должна лишать возможности исправиться Томмазо?

... и чем глубже я в эти рассуждения погружалась, тем сложнее и тяжелее было определить правильную сторону и сделать окончательный выбор. Выбор пути... прощения или мщения. Я не Бог, но в моих руках оказалось слишком многое...

***

Тома... Томмазо делла Торре...
Комната, что когда-то служила покоями моему любимому Фернандо, теперь принадлежала тебе, столь противоречивому созданию. Хотя нет, не так противоречив ты, как мои чувства к тебе...
Если к Авалосу я питала всепоглощающую, чистую, великую любовь, то к тебе - лишь интерес, привитую Баттистой симпатию, и адскую, жгучую ненависть вперемешку с болезненной обидой.

Я стою у твоей двери и боюсь зайти внутрь. Боюсь даже прикоснуться рукой к пустынной глади.

Нет мне места там... да и не рвусь туда. В моей голове совсем другие планы. И Ангел, Ангел у тебя есть... Рыжий, прекрасный, нежный Ангел... Береги же его. Береги!

Вдруг шаги по коридору - стремительно нарастает звук, уверенное приближение.
Из-за поворота выныривает знакомый молодой человек. Энцо д'Эсте.

Испуганно, неосознанно дернулась я в сторону, пытаясь скрыться от выкрывающий правду глаз, да только зазря - колючее осознание... Замерла в нерешимости.
Пустой, взволнованный, полный тяжелых дум, взгляд его шаркал по полу, погоняя за собой своего хозяина. Еще несколько футов - и замер около двери. Несмело поднял кулак, возвел его к дверному полотну, но сразу ударить так и не решился. Мгновения тяжких рассуждений - глубокий вдох, и лишь потом коснулся твердым стуком.

- Да-да, - раздался уверенный тенор изнутри.


... направилась и я в комнату, следуя за гостем.

Тома лениво лежал, развалившись на кровати, и внимательно наблюдал за своим товарищем.
... как тот несмело прошелся к креслу, короткий взгляд метнул на Торре, но так и не получив ни приглашения присесть, ни какого-либо другого замечания, пожелания, интереса, развернулся и стал, застыл среди покоев, выровнявшись, вытянувшись во весь рост в нерешимости. Вздох - и, путаясь в словах и утопая в переживаниях, попытался донести до своего собеседника тревожащие его мысли.

- Тома... мы... мы же знакомы уже давно. Еще с глубокого детства знаем друг друга... Учились вместе, и даже...

- К делу, - не выдержав, гаркнул молодой человек, перевернулся на бок, и, упершись локтем в постель, подпер голову рукой. Пристальный взгляд на Энцо.

- Ты же знаешь, что мой отец недавно скончался и было оглашено завещание.

- Да, знаю.

- Так вот... Оказывается, из всего ныне положенного мне имущества, что осталось от этого старого дурака, это - долги. Земли, золото, скот - все проиграл он. Проиграл под чистую, оставив по себе лишь целый сундук векселей...

- И? - не выдержал паузы Томмазо.

- И... - обрадовавшись заинтересованностью друга, уже более собранней, живее и уверенней заговорил Эсто, - Есть одно к тебе дело. Как я уже сказал, все земли, в том числе и виноградники, перешли от нашей семьи к его партнерам по Primero[6] . Виноградники, и заброшенная, старая винодельня. Еще когда я был мальцом, его отец, мой дед, рассказывал мне, что глубоко под землей, в одной из потайных комнат подвалов этих руин, запрятаны бочки с отличным, домашним, приготовленным по особому рецепту, вином, вкус которого со временем станет еще более изящнее, а цена за него вырастет в несколько десятков раз. Ты только подумай, в несколько десятков раз!
Я бы хотел просить тебя выкупить все эти земли и винодельню у их нынешнего владельца и отдать мне в пользование. Я бы отыскал бочки и продал вино, более того - в замке, и я знаю где именно, запрятан старинный рецепт безупречного крепленого напитка моих прадедов. Я, на вырученные деньги, восстановил бы производство. Возродил бы загубленное дело и вернул утраченную славу и богатство. Я верну все потраченное тобою, причем с лихвой, в кротчайшие сроки! Ни пить, ни есть не буду - забуду, что такое роскошь и удобства, пока не расплачусь, но прошу, - резкий шаг вперед к Торре и уставил на него свои взмолившиеся глаза, - прошу, помоги! Спаси меня и все то, что по праву, должно было принадлежать мне и моей семье, то, что с таким трудом и упорством наживали предки, и что так бестолково просадил отец. Прошу!

(руки невольно сложились в молитве - ладонь к ладони, и замер среди комнаты, в ожидании вердикта)

Тягучая тишина... жестокая пауза, и, едко цыкнул, поднялся, расселся на кровати Томмазо. Ехидная ухмылка, загадочный взгляд.

- Ладно, я подумаю...

- Благодарю! БЛАГОДАРЮ, дорогой! - кинулся к нему (с пунцовым, от переизбытка чувств, лицом) Энцо, желая, по всей видимости, в сердцах обнять товарища. Но тот лишь отпрянул, отмахнулся от него, ловко уйдя в сторону.
- Я сказал, ПОДУМАЮ! - гневно гаркнул Торре. Встал с кровати и прошелся по комнате.

Замер в нерешимости Энцо, но короткое мгновение - и, вновь поддаваясь наваждению эмоций, залился улыбкой и счастливой признательностью...

***

Прошло уже несколько недель с того дня, как приезжали товарищи Торре в Арагонский замок.
Я более-менее свыклась с тем миром, который меня теперь окружал. Бродила тихими улочками острова, темными коридорами замка, коротала ночи в комнате в северном крыле, где когда-то обитали светские гости и, однажды, даже сама Лукреция. Я жила безликим привидением в своем старом доме и ревностно пыталась понять, принять и осознать наставшие перемены.

За все это время Тома несколько раз покидал замок, оставляя нас с Рыжим Ангелом утопать в жестоком, болезненном одиночестве. Чего кривить душой, я скучала по нем... вместе с ней. Я отступила, я дала ему шанс... и более того, понимала, что придет время - и мне придется покинуть эту обитель. Покинуть, ибо негоже заглядываться на чужих мужей. Я лишь оправдывала свою неспешность в этом деле тем, что хочу удостовериться, что приняла правильное, верное решение - и Агате ничего не угрожает. Что с ней... он иной, другой, способный на доброту и любовь, способный на снисхождение и чувства...

... но пришел день, день когда все вновь перевернулось с ног на голову - и глаза демона вспыхнули с новой силой, требуя крови, жертвенной крови и клыки снова разорвали плоть...

Утром прибыл гонец с письмом от сестры Агаты, в котором оповещается, что их матушка очень больна... и скоро может случиться непоправимое.
Девушка, с позволения и, более того, настоятельной просьбы самого Томы, отправилась к себе домой, на родину, дабы побыть эти последние дни с таким дорогим сердцу человеком. Торре же обещал прибыть к ней, как только здесь управится с делами, что не терпят отлагательств.

А все начиналось так искренне и безобидно...

Но к вечеру, едва солнце склонилось к горизонту, как замку подъехала карета.
Уверенный, спешный шаг - молодая особа, очаровательная дамочка, жгуче устремилась на встречу с обитателем.

Учтиво открыта дверь, приглашая гостью войти внутрь.
Но, не дожидаясь пока объявят, позовут хозяина, бесцеремонно девица окликнула, крикнула на весь зал.
- Тома! Томмазо делла Торре!

Резвые, торопливые движения - и замер подле нее.
(облизался; едкая ухмылка застыла на лице)
- Что? Даже не поцелуешь? - едко прыснула та, и прошлась по комнате, на ходу уже снимая с себя шляпку и отдавая ее прислуге.
- Какими судьбами, дорогая?
- Слышала про твою суженную. И то, что она покинула замок.
- Агату?
Резкий разворот, удивленный взгляд на молодого человека.
- Да, Агату. И ее мать. Или у тебя есть еще какая другая суженная?

Стремительное приближение - и неожиданно заключил девушку в объятья, откровенно прижав к себе. Приблизился губами к уху.
- Кто же знает...
Резвый, уверенный, отчасти грубый, дерзкий поцелуй в губы.


(замерла я в оцепенении, шоке и жути)
Вдруг, даже не отрываясь от похотливой бесцеремонности, подал своим слугам однозначный знак, дабы те скрылись долой, оставляя их наедине.

Поспешно затворились двери, пряча похабность от чужих глаз.

(лишь только я стою среди комнаты с отвращением и ужасом, наблюдая за горьким, ядовитым бесстыдством)

Упиваясь разожженной страстью, Тома проворно подхватил девушку себе на руки и понес ее к софе. Тут же повалил на сидение и живо забрался сверху.

Похолодело все у меня внутри.
Поежилась.
Сердце болезненно сжалось и слезы обиды застыли на глазах.
Что же ты творишь?

... вскрикнула девушка от прилива удовольствия и жадно вцепилась когтями в спину своего кавалера.
Упорные, резкие движения...

Отвернулась я, сгорая от отвращения. Сгорая от злости, но едва захотела сделать шаг - убраться, исчезнуть от этого сумасбродства, как тут же раздался шум за дверью. Обернулась я ко входу - и в то же мгновение отворились двери. Крик стал четким и яростно-злобным.

- УБЛЮДОК! Скотина ты паскудная!

(узнала я Энцо в этом взбешенном существе)

Спешно хозяин оторвался от своей, пойманной в любовные сети, "жертвы" и, поправляя одежду, выровнялся рядом с софой, учтиво закрывая от позора свою даму.
(но та уже вскочила, отпрянула в сторону, забилась в угол комнаты, и испуганно прижалась к стене, лихорадочно наглаживая то платье, то прическу)

- КАК ТЫ МОГ! КАК? - не унимался Эсте. - Я же тебе верил! Верил, как себе! Верил, как никому другому! Рассказал все тайны! А ты меня предал! ПРЕДАЛ!

- Все сказал? - прорычал непробиваемый Томмазо. Вдруг его лицо покрылось жестокой черствостью, искажая миловидность в безобразие, и глаза превращая в ледяной огонь, что с жадностью требовал казни.

- Ты не просто не вернул мне мои земли, нет! Ты отобрал их, забрал себе! Виноградники, винодельню, замок! Всё-всё отобрал!

- Я дал тебе год. Живи - наслаждайся, - жестоко, мерно прошептал кат.

Раздраженно рассмеялся, сплюнул вбок Энцо.
- Год? А дальше что? Куда я подамся? Я? Моя жена, дети? Что нас ждет? Голодная смерть где-нибудь на окраине былой жизни? А?

Промолчал Томмазо, промолчал, но глаза лишь еще ярче заблестели от сдержанной ярости.

- Молчишь? Молчи! Бог тебе судья, чертов демон!
(плюнул в сторону Торре)
Подавись ты всем, гад ползучий. Подавись, но рецепт вина не получишь, немощь проклятая!

Вдруг ехидно рассмеялся Тома.
- Он уже у меня.

Замер, обомлел Энцо д'Эсте. Лицо моментально сменило бордовый отлив на мертвецко-бледный.
Тяжело сглотнул.

- И дальше что? - подначивал бес.

Мгновения растерянности, а затем неожиданно сжался, стиснул кулаки отчаянный проигравший. Резкое движение - и вырвал из-за пояса меч.

- Мне погибать, но и тебе тоже!

Вдруг жестоко, холоднокровно рассмеялся делла Торре. Не обращая внимания на обнаженный клинок, повернулся к бывшему товарищу спиной, неспешно, самоуверенно прошелся, прошагал по комнате. Застыл у своего стола.

- А ты уверен, в своих словах? - ловкое, четкое движение - и, вырвав, вытащив откуда-то снизу, выхватил из-под стола пистоль. Дуло вмиг прикипело к противнику. - И? Что теперь? Ты быстрее пули? А?

Оцепенела и я от жестокости этого существа. Нет, нет и никогда не будет, не заслуживает оно прощения! Ни шансов, ни попыток, ни снисхождения!

Обреченно опустил взгляд Энцо, а затем... и оружие. Шаг назад.

- Ты когда-то за все это заплатишь.

Ухмыльнулся Томмазо.
- Посмотрим.

Несмелый разворот Эсте - и пошагал прочь.

Недолгие мгновения ожидания - дабы удостовериться, что бой, по истине, выигран - и враг бежал с поля боя, и, заткнув пистолет за пояс, прошелся неторопливо вдоль комнаты к забитой в угол, все еще утопающей в жутком страхе и не скрытом беспокойстве, девушке.
Страстно, дерзко обнял ее и прижал к себе. Бархатным шепотом на ухо:
- На чем мы там... остановились?
- Тома... - жалобно, взволнованно протянула та.
Но не слушал, не видел, и не хотел - тут же подхватил и усадил ее сверху на комод. Резкими, уверенными движениями задрал платье вверх - и...

... только и вскрикнула та от прилива чувств.

Тяжело сглотнула я. Обескураженная, обижено опустила взгляд в пол и тихо прошептала:
- Тома-Тома... - прошептала я, утопая в обреченном огорчении.

- Что? - вдруг резко оторвался от губ девицы и обернулся тот. Иступленный, испуганный взгляд по комнате, в мою сторону. - Ты сейчас слышала это?

- Что? - впала в недоумение та.
- Кто здесь?

---
Сноски:
[6] - В Италии и Испании в 16 веке была популярна игра, которая была чем-то похоже на покер и называлась она «Primero». Ее правила и вправду похожи на покерные. Игрокам сдавалось по три карты, после по кругу объявлялись ставки, и побеждал игрок, который смог собрать старшую комбинацию.

 » "Ч. 2 Глава 16. Желания"

***
Прежде, чем возвратится домой Ангел, необходимо было действовать. Мне действовать.
И все шло, складывалось, как никогда, лучшим образом, невольно потакая этому.

Тома свою "блудницу" выгнал почти сразу же после произошедшего: уже утром в замке ее и след простыл. Оправдываясь вынужденным (срочным) отъездом по неотложным делам, Торре разыграл целое представление со спешными сборами, сильной удрученностью и сверх занятостью, втянув во весь этот балаган даже слуг. Не было шансов. Девушка не могла не поверить. Более того, даже я не поддавала сомнению происходящее, ужасно волнуясь и боясь упустить птицу из клетки. Зазря, все было фикцией, искусно выточенной реалистичной притворностью, мастерским фарсом. А потому, едва карета дамы покинула остров, как молодой человек тут же дал отбой всей своей прислуге: велел расседлать лошадей и подавать на стол обед.
А пока направился в свой кабинет, что в южном крыле, топить дурные мысли в бокале.

С этого дня это стало его странной забавой.
Его... и моей. Мы запирались в этой крохотной комнате, и каждый тонул в своих думах.
Он сидел, вальяжно разлегшись, в кресле, время от времени попивая спиртное и выкуривая сигару.
Я в свою очередь - бродила по кабинету, непредумышленно меряя его шагами.
Мы стали эдакой пожилой, изжившей свои чувства, парой. Парой, что, хоть и существовала бок о бок, но давно уже не видела, не замечала друг друга, мы жили в своем собственном, узком мирке - своими мыслями, личными мечтами и непересекающимися надеждами. Мы были чужими, хоть и находились рядом, коротали дни вместе...

Что же его глодало, я упорно не могла разгадать. Более того, не могла предположить.
Судя по поведению накануне, в тот жуткий день, вряд ли его занимало его предательство друга, тем паче невесты или странное поведение с любовницей. Его сознание разрывало что-то иное.

Первым звоночком раскрытия тайны стал расспрос служанок, не было ли кого из чужих в его замке в тот далекий день. Он присматривался, прислушивался, но так ничего не узнавал и не находил.
Второй ход - он направился в самый низ, в подвал замка, и забрел в дальние складские помещения.

Томно потягивая из бокала вино, неспешно прохаживался по комнате среди разного рода предметов, учтиво укрытых от пыли белыми покрывалами. Еще шаг - и нашел то, что искал. Резкое, уверенное движение - и ткань слетела, явив нашим взорам портрет.
Альфонсо де Авалос, отец Фернандо.
Пристальный взгляд Томмазо, но затем неожиданно скривился, видимо, разочаровавшись находкой.
Еще рывок - и очередное полотно было оголено, открывая тайну пытливым разумам.
Иньиго Д'Авалос, кардинал, сын Альфонсо, брат моего мужа. Следующий - Иньиго Д'Авалос, что приходился отцом Альфонсо, дедом моему Ферни.
И снова не то, и снова не это...
Кларисса, Чезаре, Родриго...
И вдруг... мое изображение. Виттория Колони. Замер, словно пришпиленный.
Пристальный, изучающий взгляд...
(застыла и я, поледенев в душе от удивления, волнения и страха)
Внезапно ожил - движение, и, учтиво забросив обратно покрывало на картину, перекинул бокал, допивая остатки темной жидкости, и тут же разбил стеклянный кубок об каменный пол.

Уверенный разворот - и стремительно пошагал на выход.

И... каков итог?
Что это было?

Что он искал?
И что, в конце концов, нашел... осознал?


***
Томмазо молчал, а мои попытки прорваться в его мысли - были тщетными.
Казалось, чем сильнее я стремилась проникнуть в его голову, дабы нащупать истинные ответы, тем истовее... он старался от меня закрыться и спрятаться.
Вымыслы. Догадки. Надежды невпопад...
Да только... Gutta cavat lapidem.
Капля камень точит.

Нет, все не стало сразу, как на ладони. Отнюдь нет. Поначалу, это было сродно интуиции, внутренним подсказкам, которые точно указывали или предсказывали, что тот намеревался совершить или изречь в следующий момент.
А затем, затем и вовсе в моем сознании стали рождаться фразы, слова, речь, что совершенно не могли принадлежать мне... из-за своей черствости и твердокожести. Из-за своей жестокой бесчеловечности и бессердечности.
Тома абсолютно не считался с чувствами окружающих, будь то собака, или человек. Прислуга или друг. Блудница или невеста.
Да и потом, ubi rerum testimonia adsunt, quid opus est verbis? Где дело само за себя говорит, к чему слова?

Что же касательно его непонятных поисков и постоянной озадаченности чем-то серьезным и глубоким, - все осталось на прежнем уровне, на тех же позициях, как и доныне, все так же было недоступно моему пытливому разуму.

***
Не позабыла я и стремление прорваться сквозь решетки невидимости.
День у день сражалась со своей бестелесностью и нематериальностью.
Я пыталась тушить свечи; кричать, рычать, визжать от безысходности - но ничего. Ничего, кроме глупых гримас в отражении зеркала... Я пыталась бить стекла, рвать простыни, отчаянно крушить все, что попадалось под руку - безвыходно, напрасно... безнадежно.
По-прежнему - ничто. По-прежнему - призрак.

Привычно скрипнула дверь. Внутрь "наших" покоев зашел мой "недо-супруг". Уже давно не реагирую.
Все так же пристально смотрю в зеркальную гладь, заклиная вырваться изображение оттуда.
Но... вдруг что-то дрогнуло внутри меня. Что-то было не так. Не так, как всегда. Тома не прошелся по комнате, не открыл графин и не налил себе выпить; не лег на кровать спать; или не подошел к стеллажу за книгой и не опустился в любимое кресло, дабы предаться чтению. Нет. Что-то произошло. Что-то встревожило его. Остановило...
Полуоборот - и уставилась ему в глаза. В глаза, что так пристально следили, глядели на меня и, не скрывая глубокий интерес и, отчасти, замешательство, изучали увиденное. УВИДЕННОЕ!


- Вы кто? И как здесь оказались?

Замерла я, сгорая от волнения и неожиданности происходящего.

Вдруг шаг (его) навстречу, ближе. Буквально пару футов между нами...

Это - шанс. Это то, что так долго ждала, и что может уже никогда не повторится.
Набраться смелости, храбрости и сил - да разыграть необходимое во всю мощь и весь масштаб, достигая давно уже начертанной цели.

Налить в душу яд придуманного, чужого образа.
(скрыть свои чувства, сомнения и трепет. Скрыть всё, уступая холодности и манерности. Уступая правосудию...)
- А разве это - именно то, что стоит вопроса?

Ухмыльнулся. Плавный шаг ближе - застыл за моей спиной.
Выпрямилась, вытянулась и я - взгляды наши встретились в зеркальной глади.
Неожиданно наклонился к моему уху - и вкрадчиво, словно заговор, словно страстные, любовные слова, прошептал:
- Зачем ты здесь?
(неосознанно, томно прикрыла веки)
Мне казалось, я кожей чувствовала его жгучее, трепетное дыхание, отчего тотчас побежали (пусть и вымышленные) мурашки по телу.
Невольно стала задыхаться от наваждения чувств.
И в тот же мгновение устремила взгляд в зеркало. Только все то, что переживала, все то, что с новой силой возродилось, проснулось во мне (что когда-то заставляло отчаянно колотиться сердце) вмиг взорвалось, вспыхнуло и заныло в негодовании. Отчего-то вдруг резко стало противно и невыносимо болезненно. Но мое это, не с ним, и не к нему эти чувства, чистые и пылкие... Не тот человек сейчас за моим плечом. Лишь Фернандо принадлежит мое сердце и душа. Лишь ему, живому или мертвому. А остальное - неправильно, неправильно и гадко.

Я клялась, что не буду уповать на надежды, клялась, что буду жить с четким осознанием того, что меня ждет, едва выберусь. Но ничего не могу с собой поделать. И мне неважно, что выбираю одиночество, где бы оно не бродило - под землей, или на земле...

Живо дернулась вперед, и сама не поняла, как за кротчайшее мгновение оказалась в другом углу комнаты.
Захохотал вдруг Тома.
Обернулась, уставилась на него взглядом в непонимании.
Весь его вид выказывал ликование - он думал, что покорил меня, и я просто не выдержала натиска чувств вожделения?

Но не это важно.
Его совсем не занимала, не смутила моя скорость? Неестественность происходящего?

Молчу, невольно молчу, подбирая нужные слова и собирая осколки невозмутимого образа.

Вдруг его шаг навстречу, движение - и замер около стола (что рядом с кроватью).
Взгляд искоса на меня (а на лице так и разлилась всем своим ядом коварная ухмылка).
- Колони, - пауза... выжидая моей реакции. Отлично сыграно - от неожиданности округлились мои глаза, брови выгнулись; я замерла, не шевелясь. Мой вид явно давал положительный ответ в его догадках.
Победа за ним.
Я тону...
- Что происходит? - продолжил. Несмело взял в руки бокал и вытянулся.
Молчу и дальше.
Тяжелый его вдох и медленное движение, оборачиваясь ко мне целиком.
- ВИТТОРИЯ! - резкий, неожиданный вскрик и тут же полетел в меня бокал. Пронесся, пролетел через меня и с грохотом разбился о каменный пол.

Дернулась в сторону, но за тем замерла.
Казалось, побелела я от ужаса.

А тот... лишь вдруг громко, нервически захохотал.
- ЧЕРТ! Так и знал!

Мгновения тяжелых вдохов (его, моих вымышленных) - и набралась храбрости.
- И тебя все это никак не пугает?

- Пугает? ПУГАЕТ?! - от переизбытка чувств еще громче переспросил, а затем закачал отрицательно головой. - Приятно удивляет, радует, манит, но никак не пугает. Отчего?..- пауза. - Я слишком много повидал, чтобы такого пугаться.
(шаг от кровати в мою сторону и застыл)

- Видимо, слишком много, что стал таким бесчувственным и бессердечным.

Притворно, наигранно вздернул бровями.
- Кто знает...
(пожал плечами)

- Я знаю, - с вызовом, резкий шаг вперед и гордо выпрямилась.

- И? Что дальше? - игривая пауза. - Ты меня пришла перевоспитывать? - расхохотался над абсурдностью моего суждения. - Или что? ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ?
- Кто-то же должен тебе указать на твои "ошибки".
- И это будешь ТЫ? - еще громче рассмеялся. - Что, действительно, так думаешь? С этим пришла? На это надеешься? Именно этот бред туманит твою голову? А?
(напористо, дерзко, пренебрежительным тоном тараторил, бил словами, словно выстрелами)

Пустила взгляд около.
- Ты меня недооцениваешь.
- Да не ужели? А может ты себя переоцениваешь?

Уткнула свои очи в его глаза. Молчу, давая его взбешенному сознанию высказаться.
- Да ты - вообще, кто? А вернее, ЧТО такое? Мираж? Видение?.. призрак? ТЫ - НИЧТО! И сделать мне ничего не сможешь. Разве я не прав?
(замер, выжидая, невольно наклонив голову набок и подначивая меня взглядом)
Тяжелая пауза. Молчу.
- Да и вижу тебя, как уже давно убедился, только я, - резко выстрелила взглядом ему в глаза, ища ответы и подтверждения догадкам, - так что и сказать никому ничего не сможешь.

Проиграв, опускаю взгляд.
Он прав. Прав, черт дери, ПРАВ!

- Я так и думал.

 » "Ч. 2 Глава 17. Месть"

Бой проигран, но война еще не закончена. Всё главное - впереди...
И не будь я Витторией, если сдамся.
НЕ СДАМСЯ!

***

И пусть первое время я была сломлена... раздавлена. Растрощена. Пусть.
И что, что если и выбиралась из своей ямы, то всячески избегала встречи с Томмазо? И что, что боялась его взгляда, его слов, очередного своего жуткого падения,
... его насмешки?

И что?

Ведь затем пришло оно. Пришло прозрение.
Прозрение и большие перемены...
(хоть и не сразу)

МЕСТЬ.
Она перестала быть просто словом для меня.
Перестала ознаменовать что-то ужасное, неприемлемое. Жуткое.

Она стала моей манией.
Она стала моей жизнью.


Я откинула предрассудки. Откинула чувство вины перед Фернандо за свое увлечение.
В конце концов, откинула даже гуманность...

Во мне окончательно умерла... слабая, нежная, хрупкая Виттория де Авалос.

Я знала, чувствовала, понимала, что Фернандо больше нет.
И согласилась на право свободы.
Согласилась.
Согласилась на перемены. На ту жизнь, что мне была уготовлена с произошедшими давным-давно переменами.
Странно, что на все это понадобилось столько времени. Времени, чтобы саму себя отпустить. Вызволить из темницы и взять в руки, словно флаг, право на жизнь.



Виттория Колони.

С тех самых пор я стала Колони. Какой родилась. Такой и умру...

И да. Этот подонок мне тоже разбил сердце. Хватит оправдываться. Отрицать.
Унизил и растоптал. И он за всё... и всех ответит.


Что ж, дай мне силы моя земля, моя Великая Искья, свершить задуманное. Та, на которой взросла, в которой погребена,
... и на которой воскресла.


***


Конкретного плана не было. Только злость. Злость, яд и презрение.

Резкие, уверенные шаги по коридору. Еще один заворот - и вошла в зал.
Увидел. Обратил внимание.

Не дожидаясь приглашения, вальяжно расселась на софе, как раз напротив НЕГО. Исполненный превосходства, пренебрежительный взгляд обрушила на мерзавца. Едкая ухмылка.

Чуть не поперхнулся. Спешно (неосознанно) оставил тарелку и учтиво вытер губы салфеткой (впитана в кровь жеманность).
- Я так понимаю, на тебя не подавать? - улыбнулся.
Молчу, все еще маня его своей дерзостью.

Замер. Выжидание, но поняв, что не отвечу, продолжил:
- Ты не сильно расстроишься, если я продолжу свой завтрак, а ты лишь будешь довольствоваться видом еды? Или познать запах тебе тоже доступно?
(молчу, едко усмехаясь)
Нет, можешь облизаться, я никому не расскажу.
(схватил нож, вилку и принялся резать свой бекон).
Давно тебя не видел. Пряталась? Я надеюсь, не обидел в прошлый раз, ваше великолепие?

- Так много воды в словах, смотри не захлебнись.

(рассмеялся (сквозь набитый рот), хотя и видно было по глазам, что задела грубостью; прожевал)
- Зачем явилась? Снова будешь взывать к моей совести?
(схватил маленькую ложечку и стал разбивать яйцо)
(молчу)
Или ты решила просто промозолить мне глаза до той степени, чтобы я ослеп или сгорел от злости?

(мило, лживо улыбнулась)
- Пусть я не могу тебя удушить, или заставить это яйцо застрять в твоем горле. Но поверь, я найду способ полыни добавить в твою бездну мёда.

Расхохотался.
(но ложку отложил, так и не съев яйцо)

- Была бы ты живой, настоящей, я бы тебя проучил, - добавил с графина себе в бокал еще вина. - А так мне тебя только жаль.

(яд пускаю)
- Поверь, я куда живее и настоящее тебя. Ты - мгновение, а я - вечность.
И я не тороплюсь... в отличии, от некоторых. Неправда, Томмазо? Сколько тебе сейчас? И сколько еще осталось? Кто после тебя останется? И что их ждет?

Улыбнулся; молчит. Резко отодвинул стул и встал из-за стола (бокал подхватил с собой). Шаг ближе. Взгляд - на меня.
- Сколько бы мне не осталось, я проживу это время так, как захочу, - большой глоток, словно запивая напутствующую (самому себе) речь. - И поверь, ты, как и остальные, будете давиться от зависти. И когда я уйду - я... уйду, а не как "кое-кто", неприкаянное отродье, бесцельно снующееся по земле и вымаливающее себе место под солнцем. Ах да, и ЧТО или КТО после меня останется - мне глубоко плевать. Плевать на все ваши условности, привязанности и мечты. Я есть я, и не стоит со мной тягаться - кружева порвутся.

(расхохоталась, встала, поравнялась с ним; шаг ближе, вплотную, как никогда доселе себе не позволяла - да так, чтобы дыхание мое почувствовал на совей коже)

- Ты меня еще полюбишь, - съязвила.
Ухмыльнулся. Шаг в сторону, полуоборот, а потом снова уставился на меня. Вдруг поднял вверх бокал и едко прыснул:
- Уже люблю, моя дорогая. Уже люблю... Кстати, красиво платье. Ты в нем похоронена?

***

Я преследовала его везде и всюду, буквально ходила за ним по пятам, пытаясь разозлить, отравить его жизнь своим присутствием, осуждением и злостью. Эдакая совесть, которую ему в тело забыл Бог добавить при рождении. Был ли это завтрак, поздний ужин, деловая встреча... или свидание с одной из его любовниц (ах да, их было около десятка, если не больше). Везде я - рядом с ним.
Да всё пошло наперекосяк и вышло из-под контроля...

Это стала какая-то больная игра, причем нас двоих.
Жаркие сражения.
Томмазо перехватил инициативу и теперь сам давал бал, когда хотел.

Рыжего Ангела в Арагонезе по-прежнему не было, а потому я невольно и беспрепятственно заняла место его "супруги" (хотя видеть меня мог, как и доныне, только он).
Но что самое смешно, отказаться от старой затеи я уже не могла, хоть и сильно хотела...

Торре не на шутку нервировало мое отсутствие, а вернее "невозможность" меня лицезреть рядом с собой в той или иной момент своей жизни. За что расплата (за мою своевольность и "некорректное" поведение) была скорой и непомерно высокой.

Томмазо заводила мысль о том, что делал мне неприятно , заставлял гневаться или (чего греха таить) ревновать (странно, это, конечно, осознавать, учитывая его поступки и мою ненависть к нему за это, но, видимо, слишком привыкла, привязалась к Томе, хватаясь за ублюдка, как за единственную соломинку, ведущую из моей ямы).

Любые дела он обязательно стал изворачивать так, чтобы кому-то сделать неприятно. Больно. Или едва ли не смертельно... И всё сие я должна была наблюдать воочию, дабы дать насладиться этому демону его победой и моим жутким поражением.
Более того, его больше не вдохновляли простые плотские игры с девицами. Нет. Ему было надо непременно все это учинять при мне, доводя меня до побагровения от бешенства и заставляя в спешке покидать разгоревшуюся оргию.

И вскоре я осознала жуткую истину... от которой самой даже стало не по себе.
Я... перестала быть для него простой несуразицей. Наказанием. Или развлечением, в конце концов. Я стала частью, огромной, важной, частью его жизни, его скучного, доныне, бессмысленного существования.
Эдакое единственное непокорное, неприступное, и никогда недосягаемое... желание.
Томмазо делла Торре сильно привязался... сам того не хотя.
... влюбился.
Отчего его жажда строптивого трофея стала настолько адской, маниакальной, утонченно жестокой и бесчеловечной, что бросало в дрожь.

Моя боль вызывала у него экстаз. Мои мощные эмоции в ответ на его, такие же сильные, но без права на смысл и значимость.
Если бы я была из плоти, он бы силой добился моего расположения и физической близости. А так, в любой его из фантазий все эти надежды терпели крах. Порочный круг замыкался, оставляя за собой бездну недоступности и голода желаний.
От этого он ставал только злее и безрассуднее...

***

Мы сидели по старой, больной привычке, замкнувшись в кабинете. Прямо как тогда, в те, казалось уже, далекие времена, когда я была для него невидимой, и мой разум воспринимал нас как "охладевшая пара". Так, да не так.
Сейчас это был чан адских страстей, накала и похоти.

Я сидела на софе, а он в кресле. Пристально всматривался мне в глаза.
Ухмылка медленно расплывалась на его лице. В очах зарождался очередной больной план измывательств надо мною.

- Прошу не надо. Тома...

Расхохотался. Встал.
- Брось, Витти. Не порть игру.

Вскочила за ним. Шаг ближе... руками хотела коснуться (тщетно, увильнул, лишний раз избегая для себя напоминания того, что я - "выдумка").
- Это - же люди!

Приблизился, да так что его губы едва не касались моих:
- А это - я и ты. Дальше что?
- Ну что ты от меня хочешь? - едва ли не сквозь слёзы пропищала.
- Сама знаешь ответ, - скрипя зубами прорычал.
Смущенно опустила глаза.

- Хочешь я уйду? Исчезну из твоей жизни? - дрогнул мой голос, соглашаясь на поражение. На полную капитуляцию. - Ты за будешь меня, как гадкий сон. И я больше никогда тебе о себе не напомню. Живи как знаешь. Но хватит этого безумия и неоправданной жестокости. Прошу, хватит!
- Не-е-ет, ты так просто от меня не денешься, - едко улыбнулся.

- Все равно все твои поступки в конечном итоге бессмысленны. То, о чем ты так рьяно мечтаешь, никогда не сбудется.
(мысль, что этот демон может меня откопать, пусть и даруя моему телу свободу, но при этом добиться того, что так чудовищно желает, даже если потом и выбросит, отступив от "казни" других во имя издевательств надо мной, ... была куда ужаснее адских пыток, которые и так мне Бог уготовит за мои поступки и нынешнее поведение, а посему я эту тайну хранила прилежнее всего, пускай это даже будет стоить тысячи покалеченных судеб...
Я найду другой способ его остановить. Я найду...)

Расхохотался во все горло:
- Каждому свое, дорогая. Каждому свое.
Шаг вдоль стены. Замер около двери, ухватившись за ручку.
- Я тут недавно прокручивал в голове наши ранние разговоры. И знаешь что вспомнил?
(тяжело сглотнула; молчу)
Ну же, взгляни на меня.
(невольно подчинилась)
А хотя, - вдруг дернул на себя деревянное полотно, и, выйдя уже в коридор, продолжил, - пусть это тебе будет сюрпризом, милая. Ты же любишь сюрпризы. Не так ли?

 » "Ч. 3 Глава 23. Поиски"

Ар де Ивуар. Он был, действительно, когда-то настоятелем монастыря Святой Елены из Флоренции. Был, да только, это было очень давно, несколько десятков лет тому назад. Никто уже и не помнит, не знает его имени. Разве что старожилы ( и то те, которые еще не выжили из ума)... еще как-то могли мне дать в общих очертаниях сведения о том, что с ним случилось тогда, после моего ухода. А след, останки, где захоронен - всё покрыто тайной. Всё кануло в забытьё.
- Вы, конечно, извините меня, старика. Но, сами понимаете, мне тогда было около двадцати лет. Молодой, дурной. Строптивый. И даже одев на себя рясу, я всё еще сражался, отстаивая свое право на жизнь. Я не любил его, ох, как не любил. Хотя и пытался побороть это в себе. Но кто в молодости слышит стариков? Внимает их словам? А когда тот исчез, я был так счастлив, что самому стыдно сейчас. Просто, меня выводило из себя его терпение, его медлительность, нежелание уходить от пережитков. Словно, тишина в поле. Ни дуновения ветерка. Вот такой он был, этот Ивуар. Словно застывшее время. Как статуя. Ничего нового не привнести было в уклад нашей обители. Будь то новый сорт яблони, или курица другого цвета.
- И никто не может мне помочь отыскать его след?
(поджал тот губы, расстроенный взгляд в землю)
- Да кто же уже? Если я тогда молодой был, а теперь словно пень - ветхий и никому не нужный. То кого бы спросить? Ничего уже из того времени не осталось. Разве что эти стены? Но они молчат. Знаете, сколько раз я к ним обращался? Сколько вопросов задавал? Но они... они, упертые и злые, всё молчат. Молчат, словно время. Молчат, вынуждая жить и только тогда получать ответы. Жить, а не наперед предвещать будущее. Оно неведомое. И местами несправедливое.
(невольно закивала головой, соглашаясь со стариком)
- А хотя, - вдруг встрепенулся монах и так по-детски, счастливо заулыбался. Глаза заблестели, счастьем, словно у ребенка, получившего конфету, - Мария. - вдруг поднял тот руку вперед и иссохшимся, тонким, крючковатым пальцем замахал перед собой, - Мария из картезианского монастыря. Ее отец - был другом Ивуара. Они когда-то хорошо дружили, пока тот не скончался. И вот Марии наш старик потом помогал, много помогал. Он же и заманил ее на стезю любви к Господу. Ее спросите. Точно, ее спросите. Вот она может вам помочь. Ну, а больше некому, - развел руками. Закивал головой. - Сами понимаете. Время... никого не щадит. И все мы за ними уйдем. Все. Сначала я, а там... и ваш черед придет. Но не торопитесь, - вдруг нахмурился, словно злясь сам на себя, - не слушайте старика. Совсем я дурной стал. Не слушайте...
(расстроенный взгляд около, блуждая в своих мыслях)
- Простите, а Картезианский монастырь, этот тот что по дороге из Павии в Милан?
- Да. Да, он самый, - широко улыбнулся чернец. - Из Павии. В Милан. Езжайте туда. Езжайте. И да прибудет Господь с вами и вашей душой...
(перекрестил меня, наставляя в путь)

***
Еще несколько дней тяжелого, заблудшего пути с надеждой, что так отчаянно пыталась осветить мне путь. С надеждой, что едва ли тлела в моем сердце. Но всё же была, а потому зажав в кулак свой страх, растерянность и отчаяние, я брела вперед. Вперед, хоть и наощупь...
- Мария?
- Да, послушник из монастыря Святой Елены сказал, что здесь могу найти Марию, монахиню, в возрасте. Она мне очень нужна. А вернее ее ответы на мои вопросы.

Печально улыбнулся мужчина и на мгновение опустил голову, подбирая слова
(удерживал дверь, не пуская меня внутрь):
- Картезианский монастырь - мужской монастырь. И здесь никогда не было никакой монахини с именем Мария. Мы знаем одну Марию, и она Матерь Божья.
(виновато поджала губы)
- Но мне...
(растерянно уставилась в землю; столько времени потратила... столько сил... и впустую)
- Вы наверно устали? - вдруг отозвался тот. - Проходите. Отобедайте у нас, отдохните. И, может, мы или наш настоятель будет в состоянии ответить на Ваши вопросы. Может, не все так и плохо, как кажется на первый взгляд? Ведь не зря Господь привел Вас сюда. Может, все так и должно было случиться?

***

- Виттория... Я даже не знаю, как вам помочь, - ответил настоятель и легким движением руки пригласил пройтись по тропинке, ведущей в сад монастыря. - Как и сказал ранее вам брат Бенедикт, никого с именем Марии у нас не было. Монахини? Сами же видите. Может, он что перепутал, ваш знакомый, указывая путь к нам?

(растерянно покачала головой)
- Я уже не знаю. Может, и выдумал всё. А может, что и спутал. Хотя спутать мужчину и женщину. Дочь и сына.
- Ох, - улыбнулся тот, - старость и не такое творит. А что, если, конечно, это не тайна, вы должны были разузнать у нее? Может, я или кто другой смог бы помочь?
- Я ищу одного человека, - запнулась на правде, - вернее. То, что о нем помнят. Его останки. Его след. Давным-давно, почти век назад, настоятелем монастыря Святой Елены, что во Флоренции, был Ар де Ивуар. Но однажды тот исчез, и больше о нем никому ничего не известно.
- Ар де Ивуар? - удивленно уставился на меня пожилой мужчина.
- Да, - радостно, с удивлением замерла я на месте и взглянула ему в глаза. - Да, Ар де Ивуар, вы его знаете?
- Слышал, - продолжил тот ход, отчего мне пришлось подчиниться и последовать за ним. - Слышал, когда-то, да и так, мелочи. Но вам нужно расспросить нашего брата Марко. Вот он, если мне память не изменяет, его лучше знал. И, вроде, даже виделись когда-то...

***
Марко... Марко.
Брат Марко уже неделю как находился с деловым визитом в бенедиктинском монастыре, что на горе Монтекассино, близь Рима. Так что ответы не особо спешили ко мне. Отправится за ним - вероятнее всего разминуться. А потому мне ничего другого не оставалось, как остаться здесь и ждать. Дожидаться следующего шага к правде.
Мне несомненно повезло, что настоятель разрешил остаться у них в тепле, с едой и кровом над головой. Так что всё обернулось не так уж и плохо...

Около недели пришлось жить в Картезианском монастыре и притворяться человеком. Еда, которая не лезла в горло, и голод... который, казалось, разъедал кости и душил плоть. Вода. Ледяная вода. Только она могла меня привести в чувства. Отвлечь... и вновь вселить в тело и душу силы, противостоять злу, что нынче обитало во мне и требовало жертвы...

***
- Виттория, вы очень болезненно выглядите... Может, вам показаться нашему брату Александру? Я думаю, он сможет вам помочь.
- Благодарю, святой отец. Всё в порядке. Я знаю свой недуг. И я сама... с ним справлюсь.
- Марко! Марко! Вот где ты!
- Что с Вами?

***
- Обморок. Голодный обморок. Вы ничего не едите?
- Где я?
- Я - брат Александр. Я смогу вам помочь, наверно, - последнее добавил еле слышно. - Настоятель сказал, вы знаете, что у вас за недуг? Скажите. Я, конечно, много повидал, но...
- Что?

(тяжело сглотнул, замялся тот)
- Я думаю, у вас простое истощение. Хотя мне не все, конечно, ясно.

(решаюсь на бой и пора убегать отсюда, пока не пришла беда)
- Марко. Он вернулся? Он здесь?
- Брат Марко вернулся. Он хотел, было, с вами поговорить, но вам стало плохо. Успеете, не переживайте. А сейчас вам необходим покой, да и подкрепиться бы несомненно.
- Пожалуйста. Марко... мне нужно с ним поговорить, а потом всё, что вы пожелаете.

Замялся в рассуждениях. Тягучие мгновения борьбы взглядов, моей немой мольбы - и сдался...

- Хорошо,
будь по-вашему.

***
- Ар де Ивуар... Прошу, скажите, - жалобно прошептала я, уже, казалось, утопая в отчаянии, - вы что-то знаете о нем? Где он? Вернее, - вновь осеклась, - куда пропал и что с ним случилось?
- Ох, - вдруг громко выдохнул монах, глаза забегали по сторонам, тут же присел на стул рядом. - Ивуар... - хмыкнул и тут же разлилась добрая улыбка на его устах. - Я, наверно, уже полвека его не вспоминал. Хотя... он мне был, как второй отец. - перевел взгляд на меня, уставившись в очи. - Они. Ар и мой родной отец, были лучшими друзьями. Я его еще дядей называл... Ар, да Ар. Именно так его звали. Дядя Ар.
Рассмеялся.
- Так вы слышали, что-нибудь о нем? Что с ним случилось после того, как пропал из монастыря Святой Елены?
(пытаюсь встать с постели)
- Нет, нет, лежите, - вдруг дернулся ко мне и тут же силой уложил обратно. - Брат Александр явно мне дал понять, что не стоит этого делать, и взял с меня слово следить за вами. Вам бы хорошо поесть да поспать. Я знаю, еда тут не очень. Не та, которой стоит потчевать достойных господ, но все же...
- Нет-нет, - дернулась я, - здесь отличнейшая еда. Это - я. Мой недуг.
- А... простите. Простите... - опустил голову, стыдливо пряча глаза.
- Так... - болезненно, сквозь воспитанность и робость, веду свою линию, - вы что-то слышали про Ара де Ивуара после исчезновения?
- А. Да, - вновь взгляд устремил на меня. - Он отправился паломником в Иордан.
- КУДА?! - невольно вырвалось из моей груди, и от ужаса закрыла веки.
- В Иордан, но потом он вернулся! - поспешил добавить послушник. - Ко мне заходил. Да, точно. Провел немного времени здесь. Я помню, он так изменился. Бороду длинную отрастил. Лицо еще сильнее нахмурилось, глаза потускнели. Помню, дядя так переживал о своей большой потере. Всё повторял, что не может простить себе...
- Что?
(выстрелила на брата Марко взглядом, посмотрел и тот на меня)
- Говорил, мол, по его вине... пострадали двое близких ему людей. И что, если бы не его самоуверенность, он мог бы спасти, по крайне мере, девушку. Если честно, я мало тогда что уразумел из его рассказа, а теперь уж и вовсе едва ли что помню. Так что, дабы не соврать, больше ничего говорить не стану. Знаю только, что подкосило это все его очень. И тот ушел. Но скитаниям не удалось смыть горя с души и заглушить злость самобичеванием, а потому принял решение вновь податься в монастырь. Аскетом. Да, аскетом. Полное самоотречение и изоляция. Тогда мы и попрощались навсегда. Ушел. О, Господи, - потер свою седую бороду, окидывая неосознанно взглядом стены.- Куда же он направился?
(тяжелый вздох, разгоняя туманные мысли, зачерствелую память)
Convento dei Cappuccini (монастырь капуцинов). Да, именно он. В Палермо.
Он направился туда.

 » "Ч. 3 Глава 24. Надежда"

Время наступало на пятки.
Сколько еще я могла обманывать себя и свою плоть, подавляя надеждой страх и голод?
Сколько еще я могу держать свой разум при себе, не отдаваясь во власть инстинктам?
Под взгляды негодования и жалости я покидала картезианский монастырь, от всей души благодаря добрых людей за бесценную помощь.

Но оставаться дольше было неразумно.
Шаг за шагом, от поддержки одних до содействия других, я двигалась вперед, навстречу упованию. Единственному, что мне оставалось.
Всё, чем теперь богата. Всё, что у меня есть.
... молитвы и надежда.

***
- Ар де Ивуар? Вы что-нибудь слышали, знаете о нем? - я уже не верила в свое везение, хотя разум приказывал не сдаваться. Просто не сдаваться. Потому что другого пути нет. Нет, или, по крайней мере, я его не искала.

(нахмурился пожилой человек)
- Брат Ар. Помню такого, помню, - закивал головой тот. - Давно его не стало. Давно...

Словно кто полосонул меня изнутри - тут же зажмурилась от боли и безысходности.

- Болезнь его какая-то скосила. Ужасная. Быстро, несчастный, сгорел. Быстро. И наш брат Марчелло даже не понял, что же это было. Не смогли помочь. Не успели.

(тяжелый выдох мой; глаза налились слезами)
- А... останки? Он захоронен здесь?
- Да, - закивал головой монах. - Конечно. В крипте, где и остальные братья, которые ушли в мир иной...
- А я могу его увидеть?

(лицо его вытянулось, а глаза округлились, как блюдца)
- Это... закрытая территория, и, к тому же, зрелище не для ... дамы.
- Пожалуйста, мне очень нужно. Очень, иначе не успокоюсь. Я так много прошла, так долго его искала, что просто не могу отказаться, развернуться и вот так уйти. Прошу вас!
(невольно сложила руки в мольбе)
Прошу, святой отец!

(тяжелый вздох; тягучие мгновения рассуждений)
- Ну... Раз это так важно... - неуверенно шепнул.
- Благодарю! Безмерно благодарю!

***

Медовый свет свечи взволнованно мерцал, играл тенями на стенах узкого коридора, ведущего под храм монастыря.
Спешные шаги, боясь отстать. Остаться хоть на мгновение здесь одной.
Еще немного - и дверь отворилась. Специфический запах волной ударил в лицо, заставив поежиться. И вновь не дышать, пусть и вызывая при этом подозрения.
Ужас пробежал по моему телу, сдирая заживо кожу.
Пожилой человек обернулся ко мне и, видимо ища подтверждение своим суждениям, переспросил:
- Вы точно уверены?
- Да.
Шаги, твердые, осмысленные,
но при этом пытаясь не смотреть по сторонам. Не думать, где нахожусь. И кто со стен на меня так пристально смотрит.
Еще немного пути внутрь, душу леденящего, некрополя - и наконец-то остановились.
- Вот он.
Мумифицированное тело лежало на лаве. Иссушенная, худая, рыжевато-земляного цвета фигура, едва ли напоминала когда-то живого человека.
Глубокий вдох, прогоняя туман с разума.
Еще один выдох и тотчас отвернулась.
- Благодарю. Мы можем покинуть это место сейчас же?
- Да, конечно. Конечно, синьора.
Живо дернулся на выход.
- За мной.

***
Но не успели мы выйти наверх, подняться в Храм, как вдруг на одном из поворотов длинного, узкого коридора нас кто-то окликнул.
(меня пронзило током)
Остановились. Разворот.
- Брат Никколо?
- Я могу поговорить с Вашей гостьей? наедине...

- Да, конечно... если Вы не против, - обратился уже ко мне мой поводырь.
- Естественно. Да, конечно, - утопая в замешательстве, протараторила я.
- Давайте пройдем сюда.
Подчинилась.


(едва дверь захлопнулась)
- Я слышал вы расспрашиваете про брата Ара? - еле слышно прошептал тот.

- Да. А вы что-то о нем знаете? - вторю его скрытности.
А в душе словно кто стер прежние краски ужаса и вновь налил в мой сосуд жизнь. Надежда вспыхнула, будто факел, и ждала, требовала ответ.

- Вы Виттория Колони?
(замерла я в ужасе, не зная даже что ответить)
- Если да, то просто кивните.
(несмело подчинилась, коротко опустив голову вниз)
- Он Вас ждет. Место, где вы вновь повстречали мужа. Помните?

(внутри волнами набегало безумие и леденящий страх)
И снова неуверенно, несмело киваю.
- Через три дня. Ночью. Вы как раз должны туда поспеть. Наш брат Вильгельм сейчас направляется в Рим по делам и сможет вас подвезти с собой. Но только никому и ничего не рассказывайте. Даже брату Вильгельму. Ни о нашем разговоре, ни о том, куда и к кому едите. Хорошо?
- Хорошо, - сухо, едва живая, пробормотала я.
- Еще... вот, возьмите, - вдруг вытянул из кармана коричневый, из плотной ткани мешочек (вероятно всего с монетами) и протянул мне. - Возможно, это вам пригодиться. А сейчас - поторопитесь. Вас ждут на выезде из монастыря.

 » "Ч. 3 Глава 25. Встреча"

***
А что если это - Асканио? Что если это - его уловки? Что если это всё - обман? И Ар де Ивуар на самом деле (всё же) умер. А мои расспросы выкрыли меня, и теперь мой брат объявил на меня охоту? Что если я вновь попаду ему в лапы? Что если он снова мне кол в грудь и опять запрет под толщею земли?
Нет, нет! Ни в коем случае нельзя самонадеянно, наивно, слепо полагаться на везение.
Монах мог и не знать, что его обманывают. Или, вдруг, это был вовсе не монах?

Что же мне делать? Как узнать, что и кто за всем этим кроется, но при этом не попасть в ловушку?
Ну же, Виттория... думай.
ДУМАЙ!

Погодите... а что если?


***
Деньги, врученные монахом, сейчас очень даже пригодились. И вновь затерянный в глуши, около дороги, небольшой трактир.
- Хочу снять комнату на пару дней. Сколько это будет стоить?

***
... и главное условие - что бы ни при каких обстоятельствах меня не беспокоили и не прерывали молитвы, в том числе приглашениями на обед или ужин - у меня строгий пост, а посему - не стоит заморачивать себе голову по этому поводу. Всё необходимое - при мне.

Подобная вынужденная ложь должна была немного сбавить подозрительность просьбы, да и разрешить кое-какие вопросы по поводу моего чрезмерного аскетизма и затворничества.
По крайней мере, я искренне на это надеялась.

Глубоко вздохнуть, прогоняя волнение.

Легла на кровать. На полную грудь вдох - и замерла.

Странно, почти век пролежать под землей без единой капли крови во рту, а теперь чуть больше двух недель без нужной пищи - и жизнь, кажется, выскальзывает из рук. А еще в легендах говорилось, что эти существа бессмертны.

Чувствовала как с каждым ударом сердца силы покидали тело, и вместо попыток реализовать задуманное, я отчаянно сражаюсь с голодом и навязчивыми, маниакальными мыслями о крови. Едва закрываю веки - как перед глазами пульсирующие сосуд на шее, словно заговоренную, манил меня к себе.
Еще один вдох. Еще усердия... тщетные и слабовольные.

Ну же, Виттория... битый час уже сражаешься с невидимыми демонами.
Не успеешь... не успеешь на встречу. Это - единственный шанс. И ты обязана взять себя в руки и свершить затеянное.

Еще один вдох - и погружаюсь. Мысли... мысли нужно привязать к чему-то и оттуда уже направляться вперед.

Трактир. У входа стояла огромная деревянная бочка, а рядом с ней сидел котенок, черный котенок, прилежно повторяющий за своей мамой ритуал умывания.
Еще немного и зеленая трава, что чуть ниже колен, сменилась на каменную кладку убегающей дороги вдаль.

Шаги... шаги прочь отсюда, по направлению к Риму, а там немного вбок и... из памяти выудить место, нужное мне место.

Человеческие рамки образ мой давно поборол. И, если на лошади мне пришлось бы скакать полдня, то сейчас я эти расстояния преодолевала за пару часов. Былая жизнь, скитания, невольные тренировки, пока я пыталась избегать Тому, пока злилась или ускользала от давления его черствости и упрямства, сейчас служили хорошую службу. Я больше не спотыкалась перед неизведанными местами, как на том несчастном холме. Нет. Я шла вперед без препятствий и запинок.
Более того, как давно уже это не было (после пробуждения), мне вновь стало легко и хорошо. Жажда отступила, страх растаял. Я была свободна и счастлива как в те (казалось бы) далекие, солнечные дни, когда Тома стал поправляться... телом, и душой. Когда справедливость расставляла шахматные фигуры в правильном порядке... - и всё ставало на свои места.

Боюсь, я разучилась жить телесно. Боюсь... я навсегда останусь призраком, хоть уже и не заточенным под землей. Нет, я не оправдываю действия Асканио. И я по-прежнему боюсь повторения своей участи, но и вместе с тем... уже не рвусь на поверхность. Я не рвусь ногами ступать по траве и руками черпать воду... Нет.
Я умерла... Умерла. И теперь уж в любом виде - отбываю свой срок глыбой. Глыбой, каменной и холодной, хоть и с надеждами и мечтами... Привидением. Рядом с жизнью... чужими судьбами... обитающим в зазеркалье, существом.

... Этфе. Казалось, я уже никогда тебя не увижу. Старый друг. Друг, который подарил мгновения радости. Радости, страха и ужаса...
...и ужаса.

Но я не злюсь. Ты не виноват, не виноват, что люди плетут интриги, строят западни и рушат чужие судьбы.
Не виноват...
Этфе...
такой же измученный временем, как и прежде. Хотя, чего кривить душой? Хуже. Всё стало намного хуже выглядеть, чем раньше. Как и моя дрянная жизнь: всё... только... хуже.
Правда, и ныне гордый, статный,
не сломленный.
Крыша сильнее покосилась и еще больше провалов и обрушений стен зданий сего величественного архитектурного ансамбля.
Шаг во двор - фонтан. Часть скульптуры, что стоит в мраморном, позеленевшем от травы и водорослей кольце, обвалилась. Рухнула. Теперь сложно определить, что именно задумывал мастер, творя сие великолепие.

Твердая поступь вперед - и оказалась внутри главного здания. В замке (или то, что от него осталось). Огромный зал; крутые, обваленные, с костлявым, извечно торчащим каркасом, прилипшим к стенам, парадные ступени. Лестница, которая когда-то вела на второй этаж, к не менее вычурным покоям...

Голуби... Голуби в этот раз не срываются с гнезд, не порхают, переполошившись от страха. Нет. Теперь я органично влилась в этот тусклый, серый, упущенный из виду временем, хоть и потрепанный, мир. Призрак радости и былого шика, как и я. Мы - видение, несуразица. Неестественность.
Грязь на подсвечниках (сквозь которую едва ли просвечивается позолота), трухлые ошметки вместо богатых полотен, прогнившие балки, что вот-вот рухнут с грохотом, поднимая до небес кутерьму пыли. Но не долго. Не долго будет эхом луна идти. Мгновения - и исчезнем, растаем. Растворимся.
... если нам не помогут. Если нас не спасут.


Часы шли, а я бродила по осколкам богатств, и в каждом таком падении видела себя. Свои надежды... и мечты.
Этфе. Родной мой, если я когда-нибудь вновь засияю, если вновь в мои руки придет достаток, я обещаю, я тебе обещаю... я верну тебя к жизни. И так само, как и мне свезло, я верну тебе твою плоть.

***
Внизу что-то шаркнуло и тут же послышался хруст. Мгновения... долгие, тягучие, опровергая упования.
Неужто крыса или птица?

Резким рывком спустилась я вниз и замерла посреди зала. Ну же, гость, яви своё лицо. Яви себя, не скрывайся!

Внезапно дуновение ветра - и над письмом (что я заранее предусмотрительно оставила здесь, на мраморном полу) склонилась неопознанная особа в черном балахоне, длинною до пят, и с, частично скрывающем облик, едва ли не по самые глаза, капюшоном. Шаг ближе, обойти и присесть рядом.
Пытливый, полный надежды, взгляд в лицо...
Глаза. Сквозь пышные заросли седой растительности на лице (усов и бороды), я узнала его.
Узнала. Эта доброта до сих пор сочилась наружу, даже не смотря на то, как жестоко на лице полосовала пытки свои жизнь. И я ее никогда не забуду. Не забуду ее, эту доброту, ведь именно она меня провела тогда, напутствовала... в последний, такой долгий, путь.

Аккуратно развернул конверт и достал эпистолу.
Мой взгляд скатился на строки, и невольно стала вторить губам старика.

"Вам известна моя история, а потому не серчайте на это мое недоверие и предосторожность. Если Вы - действительно, тот, кем назвались, я буду премного благодарна и счастлива встретится с вами лично. Но не сейчас. Прежде, всё же хочу убедиться, что за этими надеждами не стоят злые умыслы других людей и их подлый обман. А посему жду вас завтра около полуночи на том месте, где мы впервые встретились много-много лет назад. Жду и уповаю на искренность и правдивость происходящего.
Ваша В."

... на глазах мужчины заблестели слёзы.
Резво смахнул их рукой.

Нелепо облокотился ладонью об пол и неспешно, с немалым усердием встал, выровнялся на ногах. Быстро спрятал в потайной, внутренний карман письмо. Вытрусил пыль с балахона и, в очередной раз вытерев слезы, поправил на голове капюшон.
Разворот - и торопливо пошагал на выход.
Покорно подалась и я за ним.

***
Уверенно пересек двор и пошагал к дороге. Там, недалеко от того места, где когда-то я оставляла привязанным своего скакуна, стояла лошадь старика.
Но едва он подошел в животному, как вдруг резко обернулся:
- Кто здесь? - испуганно вскрикнул и тут же уставился мне в глаза. - Вы? Я... я думал...
- Вы меня видите? - пораженная до глубины души, сухим голосом проговорила.
- Д-да, конечно, - замялся тот, не понимая толком смысл постановления вопроса. - Как Вы? Вы живы! Господи, Вы живы, Виттория, - резкий шаг ближе и тут же хотел в сердцах схватить меня за руку, но только что и поймал, так это воздух.
Побледнев. Нервно заморгал и испуганно отступил, подался немного назад.

(невольно закачала я головой)
- Не бойтесь, это - я. Хотя и не совсем такая, которой вы рассчитывали меня увидеть.

- Что с вами? Вы умерли?
- Нет, - спешно опровергла и тут же нежно улыбнулась, пытаясь успокоить старика, пока тот в ужасе не кинулся от меня прочь. - Я жива, просто... умею кое-что немного больше, чем прежде.

- Я сплю?
- Нет, что вы! - невольно рассмеялась я. Шаг ближе. - Я не знаю, как всё это правильно объяснить, сказать. Но я жива и жду вас. Но силы мои на исходе. Я умираю, и мне нужна ваша помощь.
- Д-да, конечно. Куда ехать? Что могу сделать?

Усмехнулась. Счастливо так, сладко... Я нашла.
Я... нашла... его!

***
Учтиво объяснив, как добраться до трактира, в котором остановилась, я тут же, спешно, покинула своего друга, уповая на того скорый, непосредственный визит.

Я чувствовала, что теряю контроль.
Видение тает... А голод добрался уже и до призрачности.
Вернуться в тело... и целиком ощутить, то, от чего так нерассудительно пыталась сбежать: вмиг налилась болью и слабостью.

Сил не хватало даже встать. Как же я могла так просчитаться? Ведь если бы не удача, не только не видеть мне больше Ара, но и не жить вовсе...
Веки распахнулись, руки дрогнули, но голову от подушки оторвать так и не смогла.
Моментально по жилам растеклась власть Смерти, пуская свой яд, леденя конечности и обездвиживая их...
...

- Она просила ее не беспокоить! - послышалось за дверью.
- Синьора умирает. Я - священник. Я должен исповедать ее.

Скрипнула дверь. Тихие, мягкие шаги.
- Оставьте нас, пожалуйста, - обратился старик к хозяйке трактира.
А та, видимо, все-таки удостоверившись в словах незнакомца, пытливо рассмотрев меня через его плечо, немного помялась у двери, но всё же покорилась и вышла.
(тихо шепча молитвы и судорожно крестясь)

Резко прильнул, дернулся ко мне. Присел рядом.
- Господи, Виттория, что с Вами?
(пытаюсь, пристыженная, улыбнуться)
- Я не знаю... как питаться, не убивая людей.

- О, Пресвятая Богородица, - в ужасе закрыл глаза. - Сколько вы не ели?
- Недели две... три.

(лицо его вытянулось от страха, перекрестился от ужаса)
Резко спохватился. Встал, дернулся к столу.
- Это невероятно. Невероятно, - бормотал себе под нос, словно заговор. - Как вы вообще выжили...
(что-то достал из своей сумки и стал звенеть посудой на столе)
Я слышал, чтобы неделю не ели. Но две, три? Любой другой уже бы сошел с ума. Инстинкты бы побороли разум и заставили взять своё. Причем в самой отвратной, открытой, бесстыдной форме. Но вы...

Шаг ближе - и протянул мне глиняную кружку.
- Пейте. Быстрее пейте, - присел рядом, обхватив мою голову, немного приподняв.- Пейте и не думайте о том, что это и какова цена. Пейте.

Запах ворвался в мои легкие, заставив невольно прикрыть веки. В голове заслал все туман, слова эхом теперь отбивая о колокола внутреннего мира.

- Это все лишь животное. Люди едят их мясо. А мы - кровь. Ничего сверх дурного.

"Животное", - повторилось в моей голове. "Животное"...
Но разум уже не отреагировал. Жадные, больные глотки, казалось желая душу выдрать из посудины, будь это даже не кровь, а раскаленная лава.

Жизнь. В меня алчно врывалась жизнь, наливая соком, ссохшееся от голода и жажды, тело...