Шальная мельница (СЛР, ФЛР, ИЛР, 18+)

 » Глава 6. Бальга

***
Будучи неправильной, шестиугольной формы и состоящей из трех линий построек, в первую очередь, Бальга больше напоминала все же не укрепленный дворец, а крепость-казарму. Все основные помещения между собой связывались уютным внутренним двором, единственное исключение – это туалет, что (в противовес практически всей средневековой Европе) был не на задворках и не из окон, как и говорила Беата, а отдельно стоящим зданием, отрешенной, укрепленной башней, возвышающаяся над заливом (куда и отправлялись все нечистоты), связанной с замком лишь длинным коридором-галереей.
Сердце Бальги - дом Конвента, где и размещались, по словам Хельмута, палаты (дормиториумы, спальни) для рыцарей, резиденция Комтура, зал капитула (помещение для собрания орденских братьев), ремтеры (трапезные), часовня, склады для хранения продуктов питания, фуража, вооружения, а также оброка и товаров собственного производства. Здесь же располагалась и почта. Всё это окружалось форбургом, конюшнями, пекарней, мельницей, жилыми помещениями, мастерскими и нужным нам приютом (фирмари) - укреплёнными зданиями... вдоль стен и рвов (глубоких, наполненных водой, бока которых предусмотрительно укрепляли камнем), что в свою очередь образовывали вторую, промежуточную, и третью защитные линии построек[10] .

Неужто, та самая? Неужто я нахожусь в восстановленной… или еще не разбитой, не разграбленной громогласной Бальге? Столько раз фото видела сиих руин, причем, даже не самого этого замка, а той высокой смотровой башни, что за спиной (резвый разворот, украдкой взгляд, и снова взор перевести на пугающий и манящий вход в обитель Крестоносцев, обитель самого комтура нашей провинции). Сколько историй услышано, сколько прочитано моими знакомыми, пару раз даже ездила на экскурсию сюда от школы. И вот оно – воочию, живая, нетронутая, еще (или уже вновь)… могущественная Бальга.

***
Прими, подай. То тут, то там... Казалось, Хельмут - не человек, а машина, не просто исполняющая усердно, с трепетом в душе, четко каждую поставленную задачу, а, вовсе (не жалея себя, работая на грани невозможно-возможного, до полного изнеможения) творящая настоящее, невероятное чудо. И вручи ему в руки больше возможностей, знаний, современные технологии - цены бы не было такому доктору (причем, многопрофильному, а не узкой специальности, коих мы привыкли видеть в современном мире). Сейчас он - терапевт, а у следующей койки - хирург, еще шаг в сторону - костоправ, еще - и уже едва ли не чудотворец-спаситель.
Но, наверно, всегда, когда есть такие люди, которые не просто что-то творят полезное, невероятное, но и любят сие свое дело, будет рядом тот, кто исправно начнет гадить, ставить палки в колеса и добавлять ложки дегтя в бочки с медом. Так и в нашем случае. "Местный лекарь", Хорст, будучи человеком средних лет, внутри себя представлял истинную непоколебимую вековую глыбу. Вот что выучил в свое время, познал, получил какие знания от книг и учителя, на том образование его и закончилось. Развития - ноль. Плавный ход в колеи собственного опыта - и хоть стрелу в задницу засунь, сей мужчина ни за что в жизни не пойдет на уступки и не поменяет план действий. Естественно, будучи прямой противоположностью Хельмута, не обошлось без конфронтации. Несколько серьезных словесных перепалок - и, все же, осознавая, что сам "старик" всё не вытянет на своей шкуре, поддается на предложение разделить всех пациентов чисто технически, по койкам. Справа - наши, слева - их. Словно скот на базаре, но, а как иначе? Если этот баран… Хотя нет, куда там? Осёл, самый настоящий осёл! Даже на вид именно на него смахивает (формой лица, подбородком).
Немало перепадало и мне от него, от этого Хорста. Конечно, в основном я помогала, прислуживала Хельмуту, но иногда, нет-нет, да принималась вторить его помощницам. Не говоря уже о том, что вся черная работа вмиг оказалась исключительно на мне (постирать повязки, сделать мазь, убрать горшки, помыть хворого и прочее, прочее). И, что бы я не делала, всё равно будет, по его мнению, криво, косо, нерадиво, «глупо», «и зачем, вообще, он сюда тебя взял. Еще одна блаженная Беата».
Мерзкий скряга и брюзга, отчего больше ему хотелось дать подзатыльник или пинка под зад, чем исполнять его "мудрые просьбы".

...
- Как думаете, - не выдержала я и, присев на скамью около Хельмута, тяжело вздохнула и выдала, - долго нам еще здесь быть? Третий день, если не путаю, мы уже тут толчемся вместе с...
Колкий взгляд на меня из-подо лба (все еще не отрываясь от пациента: мазал мазью, а затем накладывал повязку).
- Анна, я всё понимаю, мне тоже многое неприятно, однако, сами видите, работы невпроворот. Что мы, что они - практически без сна, напряжение всех раздирает, а особенно, когда видишь, что не всё получается так, как того желает разум и душа.
- Просто... нельзя быть настолько... тугодумом и консерватором. Я всё понимаю, все эти его "штучки", однако... как можно не приемлеть элементарное, очевидное, только потому, что это - "новое", им не опробованное, и, вообще, "не одобренное церковью". Цер-ковь-ю... Нет, я понимаю, время такое, устои, верования… Но наука развивается, даже в таких дебрях, как то, что нас окружает. Да что наука, жизнь сама эволюционирует, все меняется, вплоть до поверхности земли и содержания рек, однако... здесь – мертвая стабильность. Как было двадцать лет назад, так и теперь. Как он не понимает, пока люди спят - мир живет и преобразуется, совершенствуется. Да те же бактерии и вирусы, они... черт дери, не дремлют и не ждут, когда уж там мы, люди, будем готовы к их мутациям.
- Анна, - резвый взгляд в глаза. - Успокойтесь, прошу. Не здесь и не сейчас. Мы - не дома.
- Да помню, - обижено рычу, повесив голову на плечах.
- Плохо помните. Хоть и шепотом - вас всё равно могут услышать. Это Вы думаете, что Хорст далеко, а пациенты спят и ничего не слышат. А на самом деле...
- СЮДА! - резвый, отчаянный крик за нашими спинами, отчего мы оба встрепенулись, дернулись на месте.
Живо оставляет своего больного Хельмут и тут же бросается на звук. Подоспел к месту происшествия и Хорст.
Двое мужчин внесли (поддерживая под руки) молодого человека без сознания, с пробитым, вспоротым животом.
- Что с ним? - ошарашено шепчет молодая женщина (помощница "местного").
- Сюда кладите! - бойко командует "упертый" Лекарь и тычет пальцем на стол.
Подчиняются незнакомцы. Обмер в нерешимости рядом с раненным и мой Доктор, жадно изучая издалека, представшую перед его взором, картину.
- Можете идти, заниматься своими делами, - желчно буркнул Хорст и махнул в нашу сторону рукой, словно прогоняя надоедливую муху. - Это уже моя забота.
- Позвольте помочь, - сдержано проговорил Хельмут. Шаг ближе. - По-моему, не время соперничать. Нужно срочно остановить кровотечение. Просто командуйте – а я всё исполню.
Резвый выстрел взглядом тому в глаза; жесткие, подобно шипению, слова Зацикленного старика:
- Я сказал, займитесь СВОИМИ, - резвое движение и разорвал ткань в районе живота, оголяя рану. Вмиг многие (кто окружал нас) перекрестились от увиденной жути.
- Господи, спаси и сохрани, - послышалось за моей спиной.
Невольно поежилась я. Но не так от кровавого месива, что узрела перед собой, а как от мысли, осознания того, что здесь (ни в этом здании, ни даже в этом городе, или еще где), нет ничего толкового чтоб помочь этому бедолаге: не только спасти от, казалось бы, обыденного, примитивного ранения, но и толково, гуманно перенести боль.
- Да остановите уже эту чертову кровь! - отчаянно зарычал Хельмут.
- УЙДИТЕ! - гневно рявкнул на него Хорст. Яростный взгляд в глаза, но лишь на мгновение, тут же осекся. Очи на пациента. - Кровопускание еще никому особо не вредило.
- Вы что, сумасшедший?! - невольно, машинально рявкнула я на него, оторопевшая от заявленного.
Игнорирует. Командует дальше:
- Накалите мне железо и принесите мазь с пластырем, да побыстрее.
- У меня есть масло хорошее, по рецепту Пфальцпайнта, да и зашить бы его, зачем сразу жечь?
- Э-э, а внутренности вы его пересмотреть не хотите? Может, они там перекромсаны?
- Вы издеваетесь что ли? Хельмут, уберите свою ведьму!
- Какую ведьму?! – гневно завопила я. – И это я-то ведьма?! Неряха мерзкий! Ты даже руки перед операцией не помыл! Рану ему не обработал против инфекции! И элементарного обезболивающего не дал! Ты,... Вы – изверг!
Кривится, злится, но молчит "Старик", не отвлекается. Нагло лезет в это месиво голыми, грязными руками, лишь слегка закатав рукава, и тычет бедному раскаленной «кочергой» непосредственно в рану. Дико завизжал, заорал вдруг молодой человек, просто, адски не вовремя приходя в себя. Вмиг дернулись, подались назад помощницы Местного и нервно перекрестились. Тихо забубнили молитвы и товарищи сего несчастного, теснясь в углу и метая на нас шальные взгляды.
Ошарашенный Хельмут всматривался то на пациента, то на Хорста, то на меня.
- Ну, не стойте! Сделайте что-нибудь! - визжу своему Врачу в лицо. - Он же убьет его!
- Уберите эту ополоумевшую! - гневно рычит в мою сторону "Лекарь", невольно плюясь уже от переполненных эмоций.
- Анна, не надо, - едва слышно шепчет сдавшийся Хельмут.
- Да как Вы можете? Это же - человек! Еще живой человек, а Вы так глупо его губите!
- Мы не у нас дома, здесь он - Господин, а мы - гости!
- Во-во! - вдогонку кидает нам ублюдок.
Казалось, я сейчас уже закиплю - дрожь пробирает до костей.
Еще немного, еще несколько топорных штрихов - и отступает в сторону Хорст. Победно ухмыляется своему творению. Злобный, полный презрения взгляд на меня, на моего Врача. Неспешный разворот - и пошагал на выход, нарочно бормоча слова, чтобы мы услышали:
- Судя по всему, сердце не задето, а потому даст Всевышний - выживет, а нет - то такова воля Божья. И ей стоит подчиниться, а не у дьявола и у его приспешников просить спасения.
Обомлела я, прозревшая.

Это кто здесь еще... дьявол во плоти, или его приспешник?!
Резво дернулась в его сторону, дабы догнать, ответить на это нахальство, как тотчас перехватил, схватил меня за руку Хельмут и заставил замереть на месте.
Покоряюсь, злобный, полный обиды и укора взгляд тому в глаза.
- Сердце? Нет, ну, Вы слышали? Как его сюда вообще взяли? Ладно, желудок, но в брюшине у него «сердце не задето»! Да естественно! Среди пищевого тракта, печени и прочих органов, глупо искать сердце, которое за ребрами! Ладно, смотря насколько глубоко задето, может, про мочевой, селезенку или почки еще стоит заговорить, но уж никак не про сердце! Он бы еще легкие сюда приписал!
Обомлел Хельмут, лицо вытянулось; пристальный взгляд в глаза:
- Вы так хорошо знаете анатомию?
Опешила я, взор около, а затем резко в глаза Доктору, едва слышно, попытка оправдаться:
- Поверхностно. Самое элементарное, конечно… А что?
(чувствую, как леденею внутри, как отнимаются конечности от предчувствия беды)
Еще миг тягучих, немых размышлений и вдруг тихо, словно жуткую тайну, шепчет, нервно, взволновано оглядываясь по сторонам:
- Мне... мое положение и этика не позволит пойти против, однако Вас в этом плане ничего не сдерживает. Ступайте, бегите в замок, но никому не признавайтесь с коим посылом прибыли. Отыщите там Генриха фон Менделя и уже ему, и только ему растолкуйте всё, что здесь происходит, и что думаете на этот счет, свои идеи, вот только без этих крайних ваших… «глупостей», и радикальных знаний, прошу. Он – человек широких взглядов, и многое поощряет, поддерживает… вопреки всему, а потому единственный, кто может во всем этом помочь и сознательно, добровольно пойти против Хорста. Однако, запомните, ни в коем случае не стоит перегибать палку. Ведь он – прежде всего, глубоко верующий,… и строгих правил, монах…
- По-моему, он уже не дышит, - отрешенно шепчет женский голос.
Резво обернулись все мы в сторону больного.
- Кто-нибудь, позовите священника, - послышалось издалека голос, приказ Хорста (отчего тотчас всё похолодело у меня внутри, от обиды, страха и злости).
Обмер на мгновение Хельмут, пристальный, сверлящий, изучающий взгляд на хворого – и вдруг резкое, уверенное движение вперед. Торопливо, покорно следую за ним.
Лицо молодого человека - бледное, синюшное, живот вздутый, как пузырь.
Но еще… дышит.
- Ступайте… да поторопитесь.

***
Выбраться из приюта и направиться, следуя подсказкам местных, через двор прямиком в сердце Великой Бальги.
Еще немного по брусчатке, и обмерла резко я у огромных дверей, окончательно прибитая прозрением.
Наконец-то за эти пару (быть может, уже даже несколько, не знаю) месяцев я одна. Без видимого надзора, опеки Хельмута и Беаты. Бежать? Может, ну его всё… и бежать? Но куда… и есть ли зачем? Ведь я и доселе не была пленницей. Никто меня силой не удерживал, напротив – добродушно приютили. Да, не сразу осознала это, боялась всего. Но… волей-неволей, здесь пока - мой дом, как и сказала Беата. А прорываться к своим, к русским, даже учитывая, временами, вспышки национализма в этом крае, нынче (с открывшимися обстоятельствами) не особо умный вариант, ведь не ведаю, что с соотечественниками творится. Если раньше я надеялась, что лишь Цинтен и его округа (по каким-то странным обстоятельствам) находятся в изоляции, то теперь... уже сложно представить, судить о масштабах сиих жутких перемен. Запросто могу наткнуться по прибытию на что угодно: от обвинения в измене Родине (из-за обитания за границей) и вплоть до пресловутого крепостного права (я, конечно, не так хорошо знаю историю, однако, мне кажется, именно оно царило в России в средние века и было "не столь приятным").
Так что, не к кому бежать и некого искать. Шалевского? Если он еще жив (если все же это – постапокалиптическое будущее), то наверняка забыл уже меня, доживает свой век с женой… и детьми.
А если прошлое - то тут и думать не о чем.

Глубокий вдох – сделать выбор: уверенный, отчаянный шаг вперед.
По крайней мере, хоть принесу какую-то пользу... Или хотя бы просто не сдамся в лапы этого темного упертого лба, мерзкого "старикашки" Хорста.

…
- Риттербрюдер[11] Генрих? - переспросил мужчина.
- Да, фон Мендель. Мне он срочно нужен. Пожалуйста, подскажите, где я могу его найти?

… и вновь, едва не срываясь на бег, стыдясь пытливых глаз, мчать в указанном направлении. Подняться наверх крутой лестницей, поворот налево и смело забарабанить в огромную, тяжелую деревянную дверь.

Шорох, неспешные шаги, радушные разговоры, и даже смех слышится. Еще немного – и скрипнули завесы, дрогнуло полотно.

Молодой, чуть старше тридцати на вид, с короткой бородой, усами, длинными до самых плеч (несмелой волной) волосами, грустными голубыми, как небо, глазами. Лицо воина, рыцаря, но… никак не монаха. Однако… одежда его говорила об обратном: длинный белый кафтан, а поверх него плащ… так же белый, но с большим, лапчатым, с длинным нижним лучом, черным крестом Крестоносца. Тевтонца.
Добрая улыбка, взгляд полный участия и заинтересованности.
- Да, я могу Вам помочь?
- Я ищу Генриха фон Менделя. У меня срочное дело к нему.
- Это - я. Проходите…
- Ладно, потом договорим, - недовольно поморщился от раздражения какой-то мужчина и торопливо вышел за дверь, учтиво оставляя нас наедине. Провести незнакомца взглядом, а затем смело и с вызовом уставиться в глаза нашей «надежде»…

***
- То, что он там творит, это - нечто ужасное, несуразное. Так нельзя… Я понимаю, что на всё воля Божья, однако… не до такой же степени стоит всё запускать. Зачем тогда, вообще, заниматься врачеванием, если, в итоге,… только ссадины лечить?
Отчаянный, полный мольбы взгляд мужчине в глаза.
Стоит серьезный, даже не шевелится. Жадно изучает мое лицо своим колким, заледеневшим взором.
Тягучая тишина – и, наконец-то, видимо, проигрывает моему ожиданию. Разворот к своему столу, поправил бумаги.
- А Вы, я так полагаю, знаете,… как его спасти?
- Нет, конечно,… не со стопроцентной уверенностью, но… есть предположения. Хотя бы, это будут попытки, а не жуткое опускание рук и передача эстафеты священнику.
Внезапно разворот, взгляд мне в глаза:
- Стопроцентной? Эстафеты?
Обомлела я, пришпиленная собственными промахами. Чувствую, как начинаю краснеть.
- Это… такие выражения.
- Я знаю, что это, и что они означают. Просто, удивлен, что и Вы… в сеем осведомлены.
- Разве это сейчас так важно? – поражаюсь его пассивности, медлительности, безучастности. – Он же там умирает. Дорога каждая секунда.
- Тогда, - вдруг скривился, - я всё еще жду резонные доводы, чтобы смело передать скипетр правления судьбами в достойные руки, отобрав у давно зарекомендовавшего себя Хорста как хорошего доктора. Да, может, он не настолько продвинутый, как Ваш Хельмут. Я слышал, что и он прибыл сюда. А Вы, судя по всему, с ним. Та самая… Анна. Однако. Мне нужны доводы. И если, как Вы говорите, каждое мгновение на счету, секунда, - загадочная ухмылка. – То… прошу, приступайте, не стыдясь.
Оторопела я от заявленного. Но я – ведь не медик… что я могу сказать? Только так, напутствовать ловкого и умного своего Врача.
- Я жду, - не выдерживает.
И вновь нервические шаги по кабинету, замер около своего стула, уперся руками в спинку. Пристальный взгляд на меня.
Тяжело сглотнула слюну.
- Ваш Хорст утверждает, что… кровопускание еще никому не повредило. И пусть, наверняка, это был элементарный сарказм, однако прозвучало уж слишком самоуверенно и реалистично. И если сие - правда, то я совсем уж не согласна с таким мнением. Мои знания говорят… о радикально противоположном. Очень многие погибают даже не от самых повреждений, разрывов тканей или инфекции, а от банальной потери крови, пусть и не в полном объеме. Ее в теле человека несколько литров. Если не ошибаюсь, у взрослого – пять или около того, но это не значит, что надо высосать всё до дна, чтобы больной умер. Пока довезли мужчину – уже сколько потерял, а затем, судя по вздутости живота, внутреннее кровотечение у него происходит. Но ваш Лекарь отказался даже заглянуть внутрь, осмотреть внутренности, может, где зашить надо, где артерию пережать, пока тромб там образуется, не знаю. Я не хирург. И, тем не менее, ничего! И зачем вслепую прижигание? Да что это за средневековая пытка? Зашить, обработать мазями, маслом, Хельмут и Беата отличные мастера в этом деле. При мне подобные случаи не раз вылечивали. А Ваш Хорст – вообще, думает, что где-то в районе брюшины, находится сердце, в то время как оно строго всегда вверху, слева под ребрами – если, конечно, не считать исключения из правил в плане мутаций. Но это бывает безумно редко, о чем и не следует вообще вспоминать. Сейчас же наша задача обследовать кишечник, ибо, вероятнее всего, именно он поврежден, - немного помолчав, осмеливаюсь на самое, что не есть, терзающее душу. - Нельзя быть таким… как Ваш этот… Лекарь. Это - даже не упертая глыба, простите на слове. А – Осел. Мир меняется – а он все время на одном уровне. Так нельзя,… по крайней мере, если ты не Бог. Ой, простите. В смысле, если ты не способен уже обретенными знаниями найти панацею от всех существующих болезней и бед.

Вздернул бровями фон Мендель, повел головой в сторону, скривился. Шумно вздохнул.

- Ваш Хорст уже смирился со смертью этого молодого человека. Позвал ему уже даже священника. А ведь у парня - вся жизнь впереди, наверняка есть жена и дети. Позвольте нам с Хельмутом попытаться спасти его. Это – не колдовство, как кто-то может подумать, и даже не, мать ее, Наука, от которой Вы все так шарахаетесь. Это - элементарное видение мира как он есть. У вас слегка рвется одежина (ладно, пусть не «слегка»), но Вы же ее зашиваете. Да? Ладно, пусть не Вы, но за Вас. Не выбрасываете же сразу? Верно?
Короткая, колкая ухмылка. Молчит.
- А здесь - жизнь. Если есть хоть шанс – разве не грех… бездействовать?
Глаза сверкали странной воодушевленностью, отчего ставало не по себе.
- Так как? – отчаянно шепчу, невольно сложив руки перед собой, словно в молитве.
Вдруг шаг в сторону Генриха, еще миг – и пристальный, проникающий в самую душу, взгляд мне в очи.
Коротко кивнул головой.
- Вот теперь я Вам верю. Ведите…

***
- Простите, уважаемые Господа, - резвые, уверенные шаги Генриха вперед, к столу, на котором едва заметно еще дышал раненный (без сознания). Несмело расталкивает в стороны помощниц (полусестер) Хорста да и немного отодвигает, все еще читающего на латыни молитвы, священника. Пристальный взгляд на моего Врача, на меня. – Прошу, приступайте.
Живо кинулась я вперед. Видимо, не сразу поверив своим глазам и ушам, Хельмут немного помедлил, но еще миг – и стремительно последовал моему примеру. Стянуть простынь, оголить живот.
- Принесите нож, иголку с ниткой, воду с тряпками.
- Воду и повязки прокипятите, дайте нам отдельно миску, чтобы руки хорошо вымыть. Cвечу, и вино.
- Что здесь происходит? – гневно взревел «Местный лекарь» и тут же кинулся к нам. Но замер у самого стола, не решаясь на активные действия при Риттербрюдере.
- Я премного благодарен, брат Хорст, за Ваш труд и заботу о всех нас, но сейчас… я решил дать им шанс себя проявить и поделиться с нами бесценным опытом. Неправда ли, это достойно и занимательно? - отозвался Генрих.
- Это же - душа! Как они смеют себя так вести?! - завопил "Глыба".
- Да куда она денется? – злобно рычу себе под нос, нагревая уже на огне свечи нож, дезинфицируя оного…
Дать немного опиума больному, втирая в десны, на случай, если начнет приходить в себя, промыть вокруг раны вином, очистить рваные края и вручить возможность Хельмуту забраться внутрь плоти.
- Это какая-то бесовщина, поглядите-ка! - все еще голосит, отчаянно восклицает проигравший недо-Лекарь.
Колкий взгляд бросаю на Фон-Менделя. Кривится, злится, но сдерживается. И не понятно уже, на чьей он стороне, однако… все еще не перечит, не останавливает нас, не пресекает разгоревшееся безумие.
- Что хоть с ним произошло? – кидаю взгляд на товарищей бедолаги.
Не сразу те отреагировали. Несколько несмелых шагов один из них проделал и прошептал дрожащим голосом:
- Лошадь дернулась, тот испугался – упал, да прямо на вилы. Давай орать – дурная скотина и того сильнее расходилась, Ульрих дернулся в сторону, еще сильнее распоров себе живот. А дальше мы подоспели – еле выдрали из лап смерти…

- Хорошо держите рану открытой, а то ничего толком не видно..., - шепчет, рычит мой Врач на то, что я отвлекаюсь. – Матерь Божья, сколько же крови, целое озеро…
- Повязки, нужно вымочить ими, - живо бросаюсь к миске с кипятком.

… аккуратно перебрать длинные петли кишечника. Найти места разрывов и дать возможность уверенным, ловким, золотым рукам Хельмута свершить предначертанное. Морщусь, кривлюсь, едва не реву, не зверею от ужаса, однако… адское желание… наперекор всем спасти этого молодого человека… уверенно берет своё.


***
- Хороший врач – всегда на вес золота, - проговорил Генрих и прошелся по своему кабинету. Взгляд мне в глаза. - Давно мы уже слышали про победы Хельмута, и не раз звали к себе, занять место Хорста. Однако… никакие гонорары не могли на то его подбить. В Цинтене - его Беата, а значит, его дом – там. Забрать и Знахарку сюда - увы, не вариант, ей здесь не место. Уж слишком… много тех, кто…
- Недовольный ее методами, - киваю головой в понимании (опуская взор).
- Да, - вторит мне.
- Не понимаю, как можно считать пользование дарами природы во благо – промыслом колдуньи или бесов.
- Ну, никто не утверждает, что она - ведьма, иначе бы сожгли давно, но то, что знания ее… не всегда чисты, как и действия…
- Вы тоже так считаете? – удивилась я, колкий взгляд в очи.
Ответил взором. Вдруг усмехнулся добро так, нежно.
- На самом деле, то, что и Вы там творили с Хельмутом, сложно назвать… праведным, однако… и ничего греховного, бесовского в том не видел. Я лояльно отношусь к Беате, пока… ее действия на благо человечества, однако… мое слово – отнюдь не Закон. И то, что я смог сделать вчера – не значит, что смогу повторить завтра. Понимаете?
- Мир изменчив, - ухмыляюсь.
- И мир, и мы, и наша… власть.
И наши чувства…

***
- Ладно, со мной и Хельмутом всё понятно, но…почему Вы, - пристальный, коварный взгляд Генриху в глаза, - настолько лояльны, что согласились на такую безумную авантюру?
Ухмыльнулся. Шаг ближе – и присел на лаву за стол, как раз напротив меня.
Бессмысленный взгляд около. А затем вдруг уставился мне в лицо. Поджал на мгновение губы.
- Я считаю, что жизнь – это движение. Развитие – это наша цель, духовное, физическое. В то время как застой - напротив, сродни прегрешению, ведь еще при жизни от того превращаешься в тлен, ненужный, никчемный, бесполезный сор. Даже Господь, сотворив небо и землю, свет и тьму, на достигнутом не остановился, а пошел дальше – создав нечто большее, нечто невероятное.
Да и ваши действия с Хельмутов, если опустить жуткое зрелище, доказывают, что чудо возможно только в пределах самосовершенствования, роста, вариаций, а не замкнутости и ленивого бездействия. Я рад, что услышал Вас и рискнул, рад, что вступился, и что всё произошло так, как выдалось. За что и благодарю вас обоих… от всей души.

***
Недолго мы с Хельмутом на Бальге пробыли. Под весом гневных, презрительных взглядов Хорста, едва неделю продержались. Раненные с Фридланда, как и спасенный нами молодой человек, явно пошли на поправку, а потому, по сути, больше незачем нам было здесь задерживаться. Дома свои дела ждут.

Фон-Мендель не решился напрямую спросить, откуда я владею теми знаниями, с которыми ему пришлось столкнуться, откуда слова заумные взяла, и почему речи такие вольнодумные и дерзкие, однако, нет-нет, да постоянно прощупывал почву, обходными путями выуживая правду. Благо, современное (мне) общество научило держать ухо востро и за каждым словом с подобными личностями усердно следить (не считая, конечно, моменты, когда сие творится сгоряча - как тогда, когда выдала я (в тот злополучный день) безумную тираду).

Еще немного – и лошадь, устало таща за собой телегу вместе с нами, вырулила на прямую дорогу...
... к Цинтену. Наш шумный, родимый дом.


.................
[10] – по мотивам статей:***/тевтонский-орден/замки ; ***varandej.***536830***; *****travelkap*****rossija/zamok_balga** (с учетом того, что ссылки на др. источники запрещены )
[11] – Риттербрюдер – с нем. «брат-рыцать».

 » Глава 7. Покровитель

(Л и л я)

***
Не думала, что так соскучилась по Цинтену. И... по Беате.
И пусть поддержка, забота, советы Хельмута очень грели душу, однако... расслабленной (в меру того, как позволяют обстоятельства) я чувствовала себя только рядом со Знахаркой. С ней я всегда могла открыто говорить, не страшась, что она сочтет меня сумасшедшей. Естественно, всё таким стало не сразу. Однако, сколько бы я не выдавала порций жутких мыслей, предположений или... "рассказов", девушка никогда меня не осуждала, не злилась на меня, не перечила. Единственное, только боялась, что услышит всё это кто-то иной, да обратит уже, в самом жутком свете, против меня самой. Боялась, опекала, но понимала, поддерживала.
И лишь эта поездка, наконец-то, дала ответ почему. Беата в этом мире - такая же как и я: изгой, отброс, иная... Ее талант - спасать людей своими мудрыми знаниями, полученными от своей мачехи, используя дары природы; мой же - блистать знаниями, которые я (кстати, с не особой-то охотой) получила в школе и университете (причем, отнюдь не в плане искусства, что хоть как-то могло бы быть приемлемым для женщины в сим обществе). Так что, в итоге, оба этих наших "дара" были диковинными и вызывали ядреную оскомину у всех окружающих. Увы, но тайно нас считали... ведьмами.

- Представляешь, - смеюсь; обмерла я, руки застыли, перестав тереть одежду в воде. Взгляд на Беату. - Меня Хорст, в какой-то момент, ведьмой обозвал.
Застыла и та, взгляд через плечо мне в глаза. Улыбается.
Еще немного - и бросила простыни, выровнялась, вытерла чело рукавом. Руки в боки. Глубокий вдох.
Шум бурлящей быстрой реки рачительно забивал звук, однако всё же удалось ее расслышать, понять, что говорит.
- Ох, этот Хорст... сколько он крови мне попил в свое время. Ты даже не представляешь, - хохочет. Склонилась вновь над бельем. Силой рывки, переваливая простыни. - Был даже один раз случай. Не поверишь. Как раз этот... Гусь у нас гостил. А у Адель, - присела девушка на траву, взгляд на меня, переведя дух. Широкая улыбка тотчас выплыла на ее уста, - курица заболела. Казалось бы, проблема, да? Голову набок - и в суп. Но нет, наша Повариха ее любила до безумия. Та такие громадные яйца несла, да так часто, что любая птица позавидует. Вот эта женщина ко мне и примчала. Так мол и так, помоги. Не к Хельмуту с таким же идти? Ну, я и решилась. Лапа там была сильно повреждена. Даже уже гноиться начала, причем, мазями уже явно не помочь. Да и толку пытаться? Кто с ней нянькаться днями будет? Вот я и решила ее ампутировать. Дала немного поклевать травы, чтобы одурманить слегка, и принялась за свое дело. И вдруг заходит на кухню Хорст. Видела бы ты его ошарашенные глаза! - не сдержалась я и усмехнулась, представляя себе эту картину.- Бедолага даже креститься стал. Убежал, словно черта встретил. Представляешь, он стал всем утверждать, что я, будучи бесовской дочкой, ведьмой поганой, если по началу, просто над травой колдовала, варя отвары и делая настойки, то теперь, совсем страх потеряла и душу дьяволу продала: у живой курицы лапу пыталась отобрать (то ли отрезать, то ли оторвать), чтобы кинуть в котел и сварить свое жуткое зелье, заговоренное если не на смерть, то явно на какую-то хворь, чтоб потом самой же чудом и вылечить оную, зарабатывая при этом на несчастных бедных. Вот как такое можно придумать? И это-то при том, что и он хорошо знает, что с бедных простолюдинов мы и копейки не берем. Более того, вместе с Хельмутом последнее тратим, чтоб их содержать. За братьев и полубратьев Орден платит, как и за сестер и полусестер; вельможи сами про себя в этом плане могут позаботиться, а вот простолюдины, сироты - сама знаешь, хоть умирай, мало кто отреагирует, да и то, скорее всего, порицательно. А живот от голода у каждого крутит, и за травяные сборы заплати, за корешки, за полотна, и за вино, и за прочее. Как это он еще не заявил, что для него готовилось, - печально смеется. - Такой взрослый человек, и такой выдумщик. С таким воображением, в пору, ему заниматься колдовством, а не меня считать ведьмой. Но... , - голос дрогнул, - с тех пор понеслось. Словно искру бросил в бочку с порохом. Ох, что началось, что началось! Местные разбушевались, бунт подняли, курице «дьявольской», птице той неповинной, голову тотчас отрубили и даже на суп не отдали, в грязь затоптали, а затем и вовсе сожгли. Да и меня чуть на там кострище на тот свет не отправили, без суда и даже оправдательной речи. Хельмут, бедный, распинался изо всех сил, заступался, как мог, успокаивал, едва не клянясь своей душой, что они заблуждаются, приводя доводы, взывая к памяти и рассудку, напоминая, как их же спасала я, и никто тогда во всех моих действиях не видел ничего греховного или дьявольского. То же было и с этой несчастной птицей, а ведь она такое же божье создание, как и мы. Волей Господней, слепые и глухие люди наконец-то вняли словам Родного Лекаря и стали выше над утверждениями приезжего, никому неизвестного, пусть даже («вроде как») с самой Бальги, чужака. Махнули рукой и разошлись, лишь временами теперь на меня косясь и переговариваясь.
А вот... Хорст есть Хорст, не приклонен. Отправился, сбежал с первыми лучами солнца к себе обратно, клятвенно зарекаясь никогда больше не иметь с нами дел, а со мной - находиться даже в одном селении, а не то, что бы помещении. Небось, там и Орден против меня подбивал, своего Покровителя, однако... Всевышний смилостивился и не дал этому дураку затуманить разум благочестивым людям.
Опустила я глаза, чувствую, как смущение краской обдает щеки.
- Что? - заметила Беата. Пытливый взгляд в лицо. - Я чего-то не знаю?
Смеется.
Еще миг - и решаюсь на звук. Но уже при этом нарочно принимаюсь полоскать белье, строя вид непринужденности и занятости.
- Кажись, - невольно закусила я губу. Пунцовею, уже как идиотка. Нелепое движение - попытка вытереть мокрую щеку об свое плечо. - Этого их Покровителя. Может, конечно, ошибаюсь... Но...
- Фон-Мендель, если память мне не изменяет, - улыбается Беата.
Киваю головой. Смелый взгляд ей в глаза. Обмерла.
- Фон-Мендель. Генрих. Он и помог нам, заступился перед Хорстом и дал провести ту операцию.
Кивок - и отворачивается в сторону, дабы больше меня не смущать.
- Хельмут рассказывал. А еще... Анна, - несмело позвала меня девушка, тихо так, с опаской, руки обмерли, а телом подалась немного вперед (отвечаю машинально тем же). - Он, как и я, удивлены, как тебе это удалось. И нам страшно... Я же тебе не просто так рассказала, какой след в моей жизни оставил этот бальгиец, Лекарь. Ты ничего там лишнего не наговорила, не сделала? Не придут по тебя однажды ночью... с вилами и факелами?
Усмехаюсь.
- Не думаю, - отстранилась я назад, выровнялась. - Он другой, не такой ограниченный, как многие здесь. Хотя... почему многие? Почти все. Ты и Хельмут - приятные исключения.
- Анна, - болезненно поморщилась Беата, нахмурила брови, - кем бы ты не являлась в прошлом, и откуда бы не прибыла, не будь столь самоуверенной и смелой. Перемен все боятся, и даже я. Твои речи, иногда, - верная угроза существующей власти. А это никто и никогда не потерпит, даже если с виду будет улыбаться и потакать невинным и безобидным просьбам.
- То, что мы там творили с Хельмутом, - не невинное.
- Вот именно, - резво. - Вот именно. И этого стоит бояться. Твой Генрих может и добропорядочный человек, но он не один там, или, вообще, может быть не тем, кем кажется.
- Хельмут иного мнения, - несмело пытаюсь оправдаться; нервно сглотнула слюну.
- Хельмут многого не знает, и временами излишне доверчив, ... как и ты.
(похолодело у меня всё внутри)
- Ты же не хочешь сказать, что Хорст... прав?
Ухмыльнулась. Немного помедлила, но все же выдала:
- Увы, Анна. Увы. Если бы это было правдой, я смогла бы нас защитить, а так только приходиться упрашивать быть осторожными. Но если я - не зло, не значит же, что его не существует, и что оно не рядом.
- Но... Wer die Dornen fürchtet, kommt nicht in den Busch[12] ? Твои же слова?
Хмыкнула, улыбнулась та. Закачала головой в негодовании.
- Неужто... этот твой Генрих стоит всего этого риска?
Смеюсь. Лживо качаю отрицательно головой.
- Я этого не говорила.
- А по глазам видно, ох как видно...
- Чушь, - рассмеялась я.
Живо прячу глаза, принимаясь за работу, пристальный, занятой взор себе на руки.
Немного помолчав (и плюхнув, перевернув несколько раз белье на доске), Беата продолжает:
- Нет, я, конечно, рада, что ты им восхищена, - взгляды наши невольно встретились. - Как я когда-то Хельмутом, когда мы только встретились, однако... будь осторожней. Ни к чему доброму это не приводит. Тем более, монах - не слишком разумный выбор,... даже для таких юродивых, как мы.
Прожевав эмоции, я несмело:
- Но он же, прежде всего, - рыцарь, - едва слышно шепчу, отчего девушке, вероятнее всего, приходится читать по губам.
Молча, качает отрицательно головой, опускает виновато на мгновение взгляд.
(выжидаю)
- Он прежде всего – монах. Обет целомудрия, Анна. Как души, так и тела. Ни семей, ни богатств, ни пороков... Даже дворяне, вельможи, вступая в Орден, отказываются от всего, оставляя при себе лишь имя.

Немного помолчав, невольно скривилась я, поджала губы.
Натяжная, притворная улыбка.
- Вот и хорошо, нечего теперь бояться.

Печально ухмыльнулась подруга моя, скривилась.
- Мне жаль, - шепчет.
- А мне нет, - лгу, болезненно усмехаясь.
Опускаем обе очи. Молча, нервически, взволнованно исполняем свою работу, потопая в нахлынувших тяжелых, горьких мыслях.
Чертова жизнь.
Кого бы я не повстречала в своей жизни, на кого бы глаз не положила, кто бы сердцу не приглянулся - то обязательно он будет чей-то, кем-то занят. Обязательно будет запрет... Вот только с Церковью я еще не тягалась. Словно бес, за душу... праведника.
Столько вечеров за разговорами провели вместе. В его кабинете, в трапезной, на улице, во дворе, когда невзначай встречались - улыбки, странные взгляды, непонятные ощущения. Как не разлей вода. И это с учетом, что я до сих пор глубоко в душе схожу с ума по своему Гоше. Я как и прежде люблю своего Шалевского, однако... этот Генрих, он... он - как символ: чего-то доброго, настоящего, символ надежды на то, что я, всё-таки, смогу ужиться с этим новым, шальным миром.
Символ...
Однако, почему же на душе так тоскливо и болезненно от мысли, что этим символом сей Фон-Мендель так и останется?
Честно, еще не знаю.
Возможно, потому, что устала задавать себе одни и те же вопросы: предал ли меня Гоша? существует ли еще мой Шалевский в этой вселенной, параллельно со мной? встречу ли я когда-нибудь Его еще? Аль... лишена сего счастья уже навсегда... за все свои прегрешения.
И, если это - прошлое, вернусь ли я когда-нибудь в свое настоящее?
И, более того, хочу ли я туда... возвратиться?

Я так долго его ждала. Я так долго искала своего Георгия, навыдумывав о нем всё, что только возможно. Он стал идеален. Он стал идолом.
А вот когда повстречала - сразу же получила пощечину, нож в сердце. Так что вопрос: ... стоит ли всё это моих усилий и верований? Стоить ли борьбы? Или же... история окажется замкнутым кругом, где единственная переменная - это мой герой?

А Генрих...
С ним, в какой-то момент, мне показалось, что Господь освободил меня из темницы... неверных, запретных выборов. Что Бог дал шанс... вновь кого-то полюбить, но настоящего, познав истинную душу избранника, полюбить кого-то достойного и... без всяких опасений и табу.

В какой-то... момент.
А теперь Беата... говорит, что табу есть, что есть супротивник, и он - никто иной, как сама Церковь. Бог. Если выбрать Генриха - то уже стоит зачинать бой за любовь этого мужчины... с самим Всевышним? Разве может быть что-то более ироничное? Саркастически издевательское?

По-моему, я - проклята. И уже даже не знаю кем.
Ярцев-Ярцев... ты, по ходу, - не самое великое зло, с которым я столкнулась и еще столкнусь. Куда масштабнее - я сама...

Взгляд на девушку.
А Беата? Разве ее судьба лучше? Встретила достойного, но тоже не может быть рядом, открыто и счастливо. А всё почему? Что между ними? Молва, народ, чужое мнение и слухи. Только вина - не разлучничество, не обман, и даже не обольщение или разврат. Нет. Только домыслы... и искреннее желание помочь остальным в меру своих возможностей и знаний.

Неужто, даже будучи полной противоположностью мне в своих поступках, все равно не видать счастья заблудшей душе?

Тогда вопрос... существует ли оно, вообще, это счастье, на самом деле? Стоит ли его ждать, искать, наедятся? Или закрыть уши, зажмурить веки, залепить рот, и жить как они - отбывая свой срок, покоряясь вымышленной безысходности?

- Хельмут говорил, - внезапно отозвалась Беата, - что вы во Фридланде посещали кирху Святого Георгия. Правда, она изумительная? - добрый, нежный, зачарованный взгляд на меня, а перед глазами уже, судя по всему, совершенно иные картины. Сводчатый потолок, усеянный звездами, иконы, очи которых горят живым огнем, колокольня... неведомой высоты, ведущая в самое небо.
Улыбаюсь ее ребяческой завороженности.
- Да, действительно, необычайное место, - несмело шепчу. А в голове начинают господствовать странные мысли, волнующие воспоминания.
Нахмурилась я невольно, вновь застыла в напряжении, бросив работу. Попытки правильно подобрать слова. Тотчас отреагировала на меня девушка, обмерла, изучая мое лицо.
- Что-то не так?
Морщусь в неловкости.
- Беата, я тебе сейчас кое-что скажу, вернее, - тут же поправила себя, - кое-что спрошу. Прости, что лезу не в свое дело. Однако... уж больно меня все это впечатлило.
Молчу, выжидая, всматриваясь ей в глаза, но и заодно подбирая слова, дабы начать столь... откровенный разговор.
- Слушаю, - шепотом, да так, что только по губам и можно было прочитать.
Тяжелый вздох. Немного подвигаюсь к ней ближе. Глаза в глаза.
- Беата... А ведь даже слепому видно, как вы относитесь с Хельмутом друг к другу. Столько... трепета, нежности, заботы. И, тем не менее, такая между вами - пропасть. Вот у меня, сама видишь, по жизни всё время, что сейчас, что в прошлом, выбираю не то и не тех. А у вас - ведь никаких существенных преград между вами, разве что... надуманные. Почему вы так упорно сторонитесь друг друга, делаете вид, что вам нет дела,... что нет никаких чувств? А ведь время не ждёт, и не милует. Никто не знает, что будет завтра.
Шумно вздыхает. Щеки ее давно залились румянцем, а глаза, блестя от слез, скользили взглядом около.
- Не всё так просто, Анна, - колкий взор с опаской в глаза, и отвела тут же в сторону. Повесила голову на плечах. - Ты знаешь, а ведь... однажды и меня Хельмут вот так повел... в этот храм, церковь Святого Георгия, покровителя всех рыцарей и участников крестовых походов, воинов, земледельцев. В тот день, в тот момент, когда мы зашли, там проходило венчание. И вот мы стоим такие, молодые и наивные. Я только недавно с ним познакомилась. Еще глупая, неумелая, а он - уже признанный, ловкий, почитаемый. Стоим рука об руку, как и сами жених с невестой, смотрим на них - счастливых и беззаботных, влюбленных, полных веры и надежды на прекрасное совместное будущее, и... чувство такое внутри, будто это мы сейчас у алтаря стоим и клятву с трепетом в душе повторяем за святым отцом. Казалось, весь мир у наших ног - и все беды по плечу. Как вдруг, внезапно распахнулась дверь и бесцеремонно, варварски ворвались внутрь храма какие-то люди. Переполошенные, взбудораженные, они тут же охально прерывают сие дивное, сакральное таинство, превращая всё святое в балаган. Какая-то женщина громогласно заявляет, что брак не может состоятся, так как жених и невеста - сводные брат и сестра, по одному отцу. Долго сия тайна хоронилась, пока не стал обет молчания угрозой жуткого прегрешения. Так что сие венчание было против воли родителей... и, судя по всему, воли Божьей. Это был знак... и для нас с Хельмутом. Знак, что... наши отношения - неверный, гиблый путь. Быть рядом, плечом к плечу столько лет, но не сплетаясь судьбами воедино... Святой Георгий явил чудо: как, согласно приданиям, однажды он уже победил, сокрушил чудовищного змия, спасши невинную душу от порождения дьявола, так и сейчас - не дал свершиться жуткой участи, в том числе и нашему... заблуждению. - Тяжелый вздох. - Может, оно и к лучшему. Кого встретит иного, достойного, одобренного Богом и судьбою, да будет у него всё то, чего он заслуживает за свою доброту и бескорыстие.
Внезапно Беата находит силы взглянуть мне в глаза, обрушивая в них многозначительный взгляд, немо продолжая свое жуткое предположение...
Обмерла я, осознавая, прозревая от творящегося. Еще миг - и болезненно, саркастически коротко рассмеялась. Закачала головой.
- Нет, Беата. Нет, - вздернула та бровями от удивления. Молчит, внимая каждому моему слову. Продолжаю. - И дело не только в моих чувствах, а вернее, отсутствии их, и мнении. Хельмут - прекрасный человек, однако... ты и сама знаешь, где-то в глубине души, но однозначно знаешь: он любит тебя, и только тебя. Да он сам мне сознался, - решаюсь на обличение сокровенных тайн, - что никогда не променяет свою Беату на кого-либо другого, на другую. Ему достаточно того, что ты рядом, пусть даже если это сулит ему безбрачие и отсутствие детей. И я его понимаю. Однако, его совсем не пугают знаки, по крайней мере, ничего такого не говорил. Единственное, что его беспокоит, что останавливает, по его словам - так это страх... за тебя. Оправдываясь, что всё это повлечет за собой слухи, домыслы, будто ты приворожила его, а затем - гонение, и жуткий исход... Но так ли это? И стоит ли такое болезненное одиночество сих, осуществимых лишь с определенной вероятностью, страхов? Неужто, повенчавшись, пусть и тайно, а затем родив детей, вы не докажете окружающим, что сей брак благословлен на небесах?
Печально улыбнулась Знахарка. Взор около. Помедлила немного, но затем проговорила, закачав головой:
- Никто из священников на это не согласится.
Коварно улыбаюсь, окрыленная ее поддержкой:
- Я с Генрихом поговорю, и думаю, он... вам поможет.

Внезапно где-то недалеко от нас, в чаще, раздался странный шорох. Вмиг обернулись обе на звук. Не могло нам показаться одновременно, верно?
- Дикий зверь? - несмело шепнула Беата.
Еще миг - и метнулась странная тень, силуэт. Обмерла я в испуге.

***
Тяжелый вечер. Тугие мысли, вертевшиеся вокруг затронутых тем, да и по поводу странного, неизвестного человека, подглядывающего или подслушивающего за нами на реке (Штрадик, той, что недалеко от мельницы, той самой, где меня, якобы, тогда и выловили).
Кто это мог быть? И какие цели преследовал, следя за нами? И за кем конкретным была слежка... за Беатой... или, все же, мной?

- Анна, - едва слышно позвала меня Знахарка и присела рядом на лаву. Живо оторвать взгляд от плошки (в которой я делала мазь) и уставиться ей в глаза.
- Да?
Шумный, взволнованный вздох.
- Помнишь... там у реки. Сегодня...ты кое о чем обмолвилась.
- Ну, да, - улыбаюсь.
- Я не о Хельмуте, - закачала та головой.
Обмерла я, невольно округлив очи. Чувствую, как бледнею; резко пересохло во рту, не дышу.
Еще миг - и решается: тихо, едва различимо.
- Будто... ты делаешь выбор неправильный в своей жизни, что теперь, что... в прошлом. Ты что-то вспомнила? Да?
Внезапный, жуткий стук, отчего вмиг обе подскочили на месте, сердце скатилось в пятки. Резвый разворот - и взгляды устремить на выход. Скрипнули петли, а затем проделало ленивый ход деревянное полотно. У порога замялся, нервически сжимая в руках шапку, пожилой, судя по одеянию, зажиточный, человек. Растерянный взор около - и наконец-то нащупал необходимое: из угла, от дальних коек к нему навстречу зашагал Хельмут.
- Добрый вечер, - радостно заулыбался, хотя за этим взглядом, за этим выражением лица, как по мне, мало скрывалось добродушия.
- И вам доброго, - кивает головой наш Врач и тут же пожимает его ладонь обеими своими руками. - И не хворать.
- Вам также, - короткий, жеманный поклон.
- Какими судьбами? Аль у кого со здоровьем из братьев плохо?
- Хвала Господу, нет, уважаемый Доктор, - и вновь широкая, странная улыбка (отчего уже меня до мурашек это его "веселье" начинает пробирать). - Сегодня меня привело другое к вам дело.
- Проходите, присаживайтесь, да рассказывайте.
Махает рукой в сторону стола (за которым мы сейчас и сидели с Беатой), пропуская пред себя. Несмело поддается приглашению Гость, колкий взгляд мне в очи (отчего я тут же поежилась, нечто странное и жуткое осознав, хотя... может, и показалось). Вмиг срывается на ноги Беата, первой реагируя на происходящее, хватает меня за руку и тащит за собой. Невольно выпускаю из рук плошку, отставляя ту на столешнице, и следую за подругой.

Через проход - на кухню, и замереть у порога, жадно вслушиваясь в волнующий разговор.
- Чего застыли тут? - гаркнула на нас Адель, но Беата в момент цыкнула на нее, прижав к губам палец, взывая к тишине. Нервно выругалась женщина себе под нос от такой вольности, но все же подчинилась.

- Я пришел Вас просить, - раздался голос незнакомца, - помочь мне с нашей кобылицей. Отличная животина, молодая, сильная. Скоро должна ожеребиться. Всё было хорошо, никаких нареканий. Однако, последние дни, как по мне, с ней что-то не так, хотя сроки совсем еще не подошли ей рожать. Но могли бы Вы осмотреть ее? Прошу. Орден щедро заплатит за такую помощь.

Помолчал немного Хельмут, а затем вдруг хмыкнул.
- Я думал, у вас на этот случай есть особый человек, который специализируется на лошадях и жеребости.
Смеется тихо тучный старик. Прокашлялся (наигранно). Шумный вдох.
- Есть, есть такой человек. Однако, Вы знаете, я Ваше мнение безумно ценю, а случай для меня, для нас, очень важный. Много переживаний, средств, надежд вложено в эту кобылицу. А посему... никаких прорех не должно быть ни с ней, ни с ожидаемым приплодом.

Еще тягучие мгновения, рассуждения, взгляд около Хельмута по сторонам.
- Я понимаю, - продолжил Гость, - что Вам неприятно, что... открываю от лечения людей ради какой-то скотины, однако... прошу, внемлите моей просьбе и помогите нам.
Глубокий вдох, немного помолчав, все-таки одобрительно закивал головою.
- Хорошо, сейчас позову Беату, кое-что возьму с собой - и сможем отправляться с Вами.
- Нет, не надо Беаты, - спешно отозвался пожилой человек.
Обмер Хельмут, проглотив слова. Видно было, как он замялся от такой неловкости, хотя спорить не стал, так как не впервые ему сие слышать от окружающих людей.
Несмело кивнул.
- Хорошо... Тогда сам...
- А у меня еще одна просьба. Не сочтите за дерзость. Уже с Бальги дошла до нас молва о великолепном исцелении раненного молодого человека, которого Вы и Ваша новая Помощница (Анна, кажись) вытащили буквально из лап смерти. Ведь это правда - не просто сплетни?
Оторопел еще больше наш Доктор. Взглядом невольно выстрелил в нашу сторону, но тут же осекся, переведя глаза вновь на своего гостя. Шумный вздох.
- На вилы тот упал, брюхо распанахав. А так да, Анна мне помогала.
- Во-от, - поспешно отозвался мужчина. - Не могли бы и ее с собой позвать? Говорят, ее знания поражают своей глубиной и широтой, будто у нее дар Божий. Мне бы очень хотелось ей представиться, и, если соблаговолит, то иметь возможность с ней пообщаться. И от помощи не откажусь, если она вдруг понадобиться. И, не переживайте, - внезапно его в голос стал вкрадчивый, тихий, - за всё отблагодарим, и Вас, и Вашу Помощницу. Не обидим, Вы же знаете...

...
- Кто это? - озлобленная, прозревшая, оледеневшая от жути и страха внутри, отрешенно шепчу я Беате.
Звонкий вздох - и болезненно скривилась девушка:
- Бауэр фон Нейман, негласный Покровитель Цинтена,... и нашего приюта в том числе.


..............
[12] - Wer die Dornen fürchtet, kommt nicht in den Busch - с нем. дословно: "кто боится шипов, не идет в кусты", наш аналог: "волков бояться - в лес не ходить".

 » Глава 8. Животина

(Л и л я)
***
- Хорошо, уважаемый риттербрюдер Бауэр. Сейчас я переговорю с Анной, соберем всё необходимое и придём к Вам.
- Я сопровожу…

…
- Что он от меня хочет? – колко, испугано кидаю я Хельмуту, шепчу, едва тот подошел ко мне вплотную. Растерянный взгляд на меня, на Беату. Следую его примеру – перевожу взор на Знахарку, но та стыдливо, отчасти, виновато опускает взгляд и уходит в сторону, отворачивается от нас.
- Будь с ним предельно осторожна, и не доверяй ему, что бы он не говорил. Беата, - крикнул вдруг девушке, шаг в ее сторону.
Обернулась Знахарка, резвое движение вперед.
- Приготовь всё необходимое…

***
И пока мы с Хельмутом изо всех сил пытались осмотреть «опечаленную, вялую» (по словам Бауэра) кобылицу, этот странный, не на шутку пугающий, мужчина то и делал, что откровенно пялился на меня, словно желая забраться мне в голову и выудить оттуда все интересующие его тайны. Нет-нет, а все же, иногда, бросал какие-то странные фразы, вопросы, причем, больше адресованные мне, нежели Врачу, но я исправно следовала совету своих друзей - и упорно молчала.

- Я думаю, ничего страшного с вашей животиной не происходит. Истощение, усталость. Судя по всему, роды у нее все же скоро?
Молча закивал головой Фон-Нейман, при этом вновь бесцеремонно метая на меня взгляды.
Тяжело вздохнул Доктор, прошелся по помещению, вытирая насухо (после мытья) руки.
- Кормите лучше, выводите на воздух. А в остальном – даже не знаю, что предписать.
- Анна, а Вы что думаете по этому поводу? – внезапно решился на прямой выстрел старик.
Нервно сглотнула я слюну (дрожь скатилась к рукам). Обмер в нерешимости и Хельмут. Пристальный взгляд на мгновение я обрушила в глаза своему защитнику, словно ища в них спасение – да тщетно. Глубокий вдох для смелости, усердно пряча негодование по отношению к этому незнакомцу (из-за предостережения), и отозвалась:
- Я не имела раньше дела с лошадьми, а уж тем более с теми, которые были в положении. Опыт же мой показывает, что Хельмут практически не ошибается в своих суждениях, так что не думаю, что стоит поддавать сомнениям и в этот раз его слова.
- Рад слышать, - усмехнулся мужчина. Шаг ближе.
Внезапно взял меня за руки (подаюсь, с ужасом слежу за происходящим; слышно напрягся и Доктор). Движение – и обронил в мои ладони Фон-Нейман небольшой мешочек с чем-то тяжелым, звенящим внутри.
- Прошу, примите нашу благодарность, - милая, загадочная улыбка; взор переводит учтиво на Хельмута, хотя мои руки все еще не выпускает из своих – не сопротивляюсь, жду.
- Не хотели бы отужинать вместе с нами, гости дорогие? – замялся Врач, не зная что и ответить. Но Бауэр не стал и дожидаться. Тут же обернулся ко входу и крикнул. - Анкэль!

Вмиг вошел в конюшню монах. Беглый взгляд на меня, на Врача, на своего «повелителя» и тотчас покорно опустил очи в пол.
- Проведите наших гостей в трапезную… - махнул рукой в сторону Хельмута (а вот меня из своей "хватки" так и не выпустил).
- Прошу, следуйте за мной…
Молодой человек тотчас проделал разворот и всем своим видом вынудил моего Доктора последовать приглашению. Едва же я решила начать движение, как немедля остановил меня «Покровитель». Молча, уверенно, да так, что невозможно не подчиниться. С испугом взор тому в глаза – полная непроницаемость. Замерли от такого в нерешимости и остальные.
Шепчет Фон-Нейман, твердо, мерно, даже не удостаивая тех взглядом.
- Идите. Мы Вас сейчас же догоним.
С ужасом перевела я на Хельмута очи – несколько мгновений сомнений, но сдался: покорно, печально повесил голову на плечах и подался на выход. Скрылся за ним и монах.
- Анна, - тотчас выстрелил словами Бауэр, отчего я резко перевела взгляд ему в лицо. Поежилась. Не дышу.- Не сочтите меня… лишившимся рассудка или бесстыдным наглецом, но…я не могу молчать. Я не знаю, когда еще удастся побыть с Вами наедине, чтобы могли смело поговорить, не страшась посторонних взглядов и ушей... Посему решаюсь, прямо сейчас, буквально, в первую нашу очную встречу, высказаться, облегчить свою душу. Все рассказы об этой вашей самоотдачи, храбрости, уверенности, образованности… - всё меня так впечатлило, что я не мог пройти мимо. Это – дар Божий, чудо. Особенно учитывая то, если верить слухам, что памяти Вы лишились, однако… мудрости своей не растеряли. Это – невероятно.
Пристыжено опускаю очи, молчу.
- Но есть еще кое-что… Анна.
Невольно вздрагиваю. И снова глаза в глаза.
- Неведомым образом Вы стали мне небезразличны. Днями и ночами напролет я не могу ни о чем думать. Ни о чем, и ни о ком, кроме… Вас. Это, в какой-то мере, - богохульство, ересь, однако… я не ничего поделать, ни-че-го, - внезапно сжал до боли мои руки в своих ладонях (вместе с чертовой платой). – Я не могу без Вас, Анна! И был бы безумно рад, если бы Ваша душа откликнулась на зов… моей.
Обомлела я от услышанного, глаза округлились. Забыла, как дышать. Дрожу.
- Ну же, Анна. Прошу, не молчите, не рвите мне сердце. Скажите что-нибудь! Ил-ли, просто, кивните – и больше ни в чем, никогда не будете нуждаться! Я позабочусь о Вас, как о самом дорогом, что существует на всей земле.
Внутри заскребли кошки.
- Бауэр… фон Нейман, - сухим, неживым голосом прошептала я.
- Да, моё солнце ясное, - радостно заулыбался тот, еще сильнее приблизившись ко мне.
Растерянный взгляд метаю от глаз к губам, подбирая слова. А внутри уже заживо начинает сжирать меня страх.
- Я безумно признательна, однако…
Застыл, не шевелясь.
- Однако, - решаюсь продолжить. – Я не могу, - качаю отрицательно головой. – Вы – человек обета, верно? – молчит. – А я – порождение беспамятства. Я не знаю, ни кто я, ни откуда. И, может, - с натяжкой пытаюсь соврать, что-то толковое выдумать, да тщетно, ничего умного в голову не лезет. – Простите, - стыдливо зажмурила веки, морщусь. – Я не могу.

Господи, я, действительно…. Не могу. Не хочу. Даже если, возможно, это - самое безумно щедрое предложение для этой вселенной, этого времени, этого общества. И, не скрою, не так дело в религии и обете, как… не хочу. Господи, как же я не хочу обратно в капкан зависимости. Была уже там, нахлебалась сладкого сиропа сполна. Сыта, до тошноты сыта.

Только сейчас и здесь я ощутила всю прелесть и истинный вкус свободы. В бедности, но зато… никому ничего не должен, ничья ты не подстилка, и кому ночами свое тело и душу не должен отдавать… за жалкие подачки со стола… преданности и любви. Не хочу вновь быть дерьмом, об которое… заслуженно вытирают ноги.

- Простите, - резво вырываюсь из его хватки, шаг в сторону.
Не ожидал, а потому и вышло все неуклюже. Тотчас что-то упало на пол и зазвенело. Не реагирую. Плевать, плевать на всё!
Живо бросаюсь к выходу из конюшни и вслепую, куда угодно, лишь бы подальше от этой всей жуткой мерзости…

…
- Анна, Анна, стойте! – кричит мне вслед Бауэр.
А бежать-то и некуда… уткнулась в ворота двора.
"Хельмута, срочно нужно отыскать Хельмута".
Взгляд около, игнорируя старика. Но вновь – бессмыслица.
- Анна, - громко, отчасти грубо рявкнул мне в лицо Фон-Нейман, отчего я резко перевела на него взгляд. Заледенела.
- Я надеюсь, что сей разговор останется только между нами. Верно?
Пристальный, изучающий мой взгляд ему в лицо, в глаза. И несмело кивнула.
Шепчу:
- Да. Как и то, что я видела Вас тогда на реке. Однако, - внезапно силы нахлынули на меня, подпитываясь отчаянием и возрождающейся дерзостью, словно призрак Ярцева передо мной. – Прошу, не ищите больше со мной встреч. По крайней мере, не на этой почве. Я не смогу сделать Вас счастливым, даже если бы и захотела. А сейчас… извините.

Уверенный шаг в сторону – и подалась к дому, на пороге которого раздался знакомый голос… моего верного спасителя-Доктора.

***
- Анна, так ты расскажешь, что там было? – едва слышно шепнула Беата и пристыжено улыбнулась.
Взгляд по сторонам, дабы убедиться, что никто нас не подслушивает, и что Адель занята своим делом, придвинулась я ближе к девушке (вновь приняться перебирать крупу).
- Не это важно, а то… кто он, и почему Вы так убеждали меня его сторониться.
Вздернула бровями Знахарка в удивлении, недовольно скривилась. Шумный вздох.
- Это - тот случай, когда мало у человека отобрать всё, что у него было, дабы дать телу и душе обрести путь праведный. Нрав, хватку – невозможно искоренить худосочными (в его случае) обетами… послушания, бедности и целомудрия. Разные о нем ходят слухи. Но зачем слова, когда и так видно. Будучи полностью частью Ордена, он всё равно умудряется расставлять свои сети по всему Цинтену и его округе. Если за твоим Генрихом ходит добрая слава как о Покровителе Бальги (не знаю, может, дело, конечно, в приближенности к Комтуру), то об этом человеке сложно судить как о набожном и бескорыстном служителе Ордена. Потому то, чем именно ты могла заинтересовать столь… алчного человека, что ему нужно от тебя, пугает не на шутку. Будь осторожна, молю.
- Да что тут думать? - внезапно гаркнула громко, обличая нас с Беатой, Адель и тотчас с громогласным стуком поставила, взгромоздила таз с водой на стол перед нашими мисками. – Ясно, как божий день: новая, милая мордашка, сирота, никто не заступиться. Слава дурная: без памяти, да еще немного того. Попользуется – и бросит. Попортит… как не одну уже тут. А там, гляди, снова на реку побежит топиться…
- Снова? – обомлела я.
- Побойтесь Бога, Адель. Такие речи, да еще о ком?!
- А то Ваши, Беата, лучше. Молчали бы, дуры. А нет, охота языками почесать – вот и чешите по существу, а не все почему да почему. Потому, - резвый лязг – закинула тушку курицы в воду, отчего брызги тотчас полетели на нас. Поморщились. – Хочешь – играйся, побудешь счастлива и в шелках, сколько там ему… заблагорассудится, а не захочешь – порицания и гонения жди. Не отступится он просто так от своего. Не тот он человек. Ведь иначе никогда бы из низов не дополз до вельможи, а как тевтонцы пришли в его двор – так и до риттербрюдера, состоящего в совете командорства, и главы каммерамта выбился. Думайте, девки, думайте и по делу говорите. А не просто, воду в ступе толчете.


***
- Беата… - несмело позвала я Знахарку.
- А? – живо сделала полуоборот ко мне, хотя все еще перевязывает хворого. Взгляд на мгновение в очи…
- Ты думаешь, Адель правду сказала? – шепчу, тщательно подбираю слова, чтоб не наговорить лишнего при сторонних.
Скривилась в негодовании девушка, неуверенно пожала плечами. Колкий взгляд, украдкой на меня.
- Вполне вероятно. Очень даже… вполне.
Поежилась я от услышанного. Дернулась немного назад.
- И что мне делать?
Смолчала, виновато поджав губы. Закачала головой. Опустила взгляд.
- Не знаю, надо думать. Надо думать…

***
- Фух, Беата. Я уже думаю, что мы больше переживаем, чем есть на то причины.
Криво усмехнулась Знахарка. Погладила несмело меня по макушке.
- Дай Бог, Анна. Дай, Бог.
И снова тяжелый вздох. Взгляд около и снова на девушку.
Едва слышно шепчу:
- Уж лучше бы ты и вправду была бы ведьмой, тогда не так страшно было бы.
Смеется.
- Мы и так справимся. Не бойся.

***
И снова река. И снова сидим на берегу, стирая белье. А мысли тугим узлом завязываются в голове жуткой обреченностью.
- Беата, - несмело зову девушку.
- Слушаю, - мило улыбается мне подруга моя невольная, мое спасение и единственная отрада… и первая после ухода Ани.
- Помнишь, ты меня… однажды спросила, кажись даже, в тот вечер, когда Бауэр со своей животиной к нам последовал,… что я оговорилась о прошлом, и не вспомнила ли я чего-то… из него?
Обмерла Знахарка. Даже руки забыли свое дело. Пристально всматривается мне в глаза. Но еще мгновения и, немного отойдя от шока, принялась вновь теперь простыню.
- Помню, - едва слышно прошептала та.
- Так вот и я… помню, - криво улыбаюсь.
И вновь… полный ужаса и потрясения взгляд. И снова заледенеть, оторопеть, как статуя.
- Причем, - решаюсь дальше продолжить, бросая взор по сторонам, убеждаясь, что никто не подслушивает; наклоняюсь к ней ближе и едва ли не в лицо, – совсем не то, что ты, и что остальные, ожидаете услышать.
Тяжело сглотнула скопившуюся слюну Беата.
- Ну? И кто ты?
Закачала я головой.
- Это - не столь важно. Правильный вопрос – откуда я. Да беда в том, что даже я не знаю ответа. Помня, практически, всё, что было со мной в прошлом,… сие так и остается для меня загадкой. Мир, в котором я раньше жила и который так хорошо помню, знаю, – совершенно переменился. Словно исчез, полностью уступив место для вашей… вселенной. Но что самое страшное, я не могу никак окончательно понять: то, что меня, нас, ныне окружает, – это моего мира будущее, прошлое, или, вообще, нетронутая параллель. Согласна, безумно звучит… Однако, мне кажется, ты меня поймешь. Ты и только ты. Ни Генрих, такой лояльный, ни Хельмут, такой открытый и добродушный. А только ты – такая же отвергнутая этой жизнью, как и я... за наше внутреннее мировоззрение.
Я не знаю, ведьма ты или нет, - еще тише шепчу. – Но и мне всё равно. И совсем не от того, что в мое время к этому даже с любовью относятся.
(втянулось ее лицо, округлились очи, молчит)
Дело в другом. Ты – добрый человек, и я верю в тебя, какими бы ты знаниями и талантом не обладала. И дело даже уже не в схожести наших ситуаций. Я восхищаюсь тобой, ведь, не смотря на возможности и власть, что тебе дана, ты используешь всё с умом, аккуратно, бережно. Тебе не понаслышке знакомы слова самоотречение, самопожертвование. Это у вас с Хельмутом на двоих. В то время как я, ты даже не представляешь, - насколько эгоистична. И всё то, что вам здесь кажется невероятным во мне, – воспринимаю как марнотратство сил и жизни. Да, сейчас, как никогда, пригодилось, хотя… может, местами и навредило, однако еще полгода назад – я готова была проклинать, потому, что за всё это платила душой… и телом, - немного помолчав. - Ты даже не представляешь, на что я готова была и на что шла... в прошлом… ради себя, ради своего (как я думала) "счастья", покоя, достатка.
Даже с Гошей…

Обмерла я, стыдливо прикрыв руками лицо… шепчу дальше.

- В какой-то момент, я даже хотела, соглашалась на то, чтобы, в итоге, Он бросил двух своих детей… ради меня. Меня, которая… почему-то, больше заслуживала его любви, внимания и заботы, чем они…
А ведь я уже выросла, и счастье свое получила, хоть и упустила буквально сразу. А у них – вся жизнь впереди. И они так же молят (пусть и молча) о втором шансе, как и я когда-то. Мне с Аней, нам, он был дан, хотя и не в той мере, не в том виде, в каком хотел мой упертый, глупый разум. Но был дан. Тогда как теперь... я могу сама лично забирать у других детей нечто подобное? Как?
… и тем не менее.
Но здесь, оказавшись в этом вашем мире, вдали от всего того жуткого, получив возможность замедлить бег, оглядеться на происходящее, я увидела себя со стороны (все свои желания, «потребности», как считала, как называла их), и, наконец-то, успокоилась. Одумалась. Приняла, как мне кажется, правильные решения, определила курс. Даже... чертов Бауэр – это тот маятник, маяк моего прошлого, куда зовут мой корабль, но куда, во что бы то ни стало, не пойду, даже если попаду в шторм и на горизонте замаячит неминуемая гибель. Вырвав с корнем меня из моего мира, некая неведомая сила, ухватив за плечи, задала такую отличную встряску, заставив, наконец-то, почувствовать себя саму, что я даже... благодарна за это. Я всегда была рядом с кем-то: чьей-то частью, тенью - Ани, Ярцева, Шалевского. Да даже сейчас – я так же интуитивно льну к тебе, как к ним. Но, по сравнению с прошлым, я уже зрячая. В какой-то мере, самостоятельная. Ты - мой вдохновитель. Друг. Но и только. Я - уже есть я.
(тяжелый вздох, пристальный взгляд в глаза ошарашенной Беате)
Понимаю, что здесь я - чужая. И, как бы не любили меня, но и вы это чувствуете. И даже если я не хочу обратно, нет здесь мне места, и никогда не будет. Сожгут на костре? Этого боится Хельмут? Этого страшишься и ты? Вот и я так думаю, - лихорадочно киваю головой. – Мне все сложнее контролировать себя, сдерживать. Я расслабляюсь, чувствуя уже себя здесь как дома, отчего вылезает наружу потаенное, запретное. Как вы обожаете это называть: ересь? Вот именно, ересь.

***
Молчим. Беата даже моргать временами боится. Тягучие минуты безучастия снаружи, и бури мыслей, доводов и отрицаний внутри.
- Так откуда ты? – едва слышно, и то, различимо только читая по губам.
Криво усмехаюсь.
- Если верить вашим словам и книгам Хельмута, из будущего. Вот у вас здесь 1453 год, близится зима. А пропала я в 2016 поздней весной, практически летом (когда, примерно, и появилась в этих краях, да?). Невероятно, немыслимо, но факт. И как произошло это, что случилось - совершенно не помню, и допустить нечего. В памяти моей - только работа, поездка со своим… кхм, бывшим молодым человеком. А надо сказать, Беата, ценности в отношениях у нас… совсем иные. Нет, - замахала я рукой. – Как и прежде, каждый жаждет найти себе верную любовь до гроба. Да такую, чтоб дух захватывало. Но это – глубоко внутри. Снаружи же мы - чаще позволяем себя любить (как я в свое время). Да и отношений почва - в основном, не трепетные чувства, а привычка, выгода, элементарное желание побороть скуку и одиночество. Сегодня – он муж, а завтра с легкостью дается ему приставка «бывший», и уже с новым лезешь в кровать. Чаще всего и без брака. Девушки для парней, парни для девушек - это даже не развлечение, а обыденность. Как еда. Пользуются, выбрасывают. И всё ищут, ищут… да только кто кого? А, по сути, и неважно. Главное - не останавливаться, пробовать. И ни капли не сражаться, не меняться, не терпеть. А если терпеть, то, непременно, воевать друг с другом и (или) обреченно хныкать, опустив голову и руки. Вот как вы с Хельмутом – да многие бы плюнули. И с десяток других нашли. А вы нет: страдаете, но терпите, подстраиваетесь, потому что… любите. Да, в ваше время, тоже мало счастливых пар вижу, однако… у вас есть шанс, обретя что-то стоящее, не профукать. А выковать, если с мудростью и умом подойти, достойных союз. Труд, черствость, во многом и религия, держит вас в жесткой колее, не давая глупо метать взгляды по сторонам. Вынуждает воспринимать всё всерьез. А нас же – окружают лишь мягкие, желейные стены развлечений, свободы, комфорта, чрезмерного самокопания и самопознания: натыкаясь на малейшие преграды, рвать когти дальше, но вбок, при этом ценя время, как ресурс, куда выше простых человеческих чувств, эмоций окружающих. Своё собственное я - высоко на пьедестале возвести, да на таком, что давно уже не видано и не слыхано, что такое бескорыстность, отречение, самопожертвование и доброта.
Хотя… - немного помолчав, добавила, - с другой стороны, живя в ваших рамках, вышла бы я замуж за Ярцева - и вся жизнь моя … пошла б под откос. Две стороны у этой медали, две. И хорошие перемены в мое время настали, и плохие. Обидно, что мы,… обретя свободу мысли и расширив свои горизонты мировоззрения до невероятного, пошли куда дальше золотой середины. Отчего и оказались едва ли не над пропастью исчезновения семьи как основополагающего института, понятия безмерно ценного и важного, за которое (если оно с обеих сторон воспринимается искренне) стоит бороться душой и телом, верить в него и трудиться над ним изо всех доступных и недоступных сил.
…Вообще, странно всё это. И даже не в том смысле… Я думала, что, будучи заточенная под свое время, бесспорно готова к любым бедам, что выстою везде и всё, однако здесь,… где в шелухе лживой (в маске) скорее задохнешься, чем выживешь, оказалось всё иным и немало сложным. Сдается, будто ты - голый, и на тебя… с вилами идут. Вся утонченность боя сменилась на топорность и грубую силу. Где без шансов – или ты на коне, или под ним.
Долго удавалось мне находиться рядом, не касаться всего этого «бытия». Но этот ваш… Покровитель… решил иначе. Силой, за шкварки вволочил в игру. И мне страшно, хотя уже и сталкивалась с таким адом,… мне, все равно, черт дери, страшно.
Беата… я очень хочу понять, как сюда попала, за что, почему… Мне надо... знать, что случилось с теми, кого… ненавидела и любила. Ведь сложно смело идти вперед, не зная, какие следы остались позади. И есть ли шанс вернуться, если осмелюсь.
А иначе, мне кажется, я сойду с ума. Уже окончательно, а не просто… громогласные слова или юродивость. Окончательно...

Немой, пристальный, многозначительный взгляд Знахарки мне в глаза, отчего даже внутри похолодело. Не дышу.
Таинственный шепот:
- Приходи ночью на кухню, когда все уснут. И никому ничего не говори, особенно, Хельмуту…

***
Дождаться, когда уснет Адель и Хельмут, да пробраться на кухню.
- Немного розмарина для памяти, пару листков датуры-дурмана, слизь вонючего сморчка[13] , а также…
- Зачем ты мне всё это рассказываешь? – ошарашенная, едва слышно шепчу.
Обмерла девушка, колкий взгляд мне в очи, с удивлением и негодованием. Но миг – и, проиграв моему упрямству, отозвалась:
- Не всё же тебя учить, как подорожник к ране прикладывать. Некоторые вещи, просто, необходимо знать, тем более, что, возможно, это придется проделать не один раз. И, вероятно, уже без моей участи и присмотра.

Изумленно вздернула я бровями. Смолчала. Покорно перевела взгляд на ее руки…
Бросить в плошку несколько пучков травы, ягод, выковырять и добавить слизи гриба, немного капель масла - и раздавить, размолоть, вымесить, пока всё не станет однородной массой.
- Будь осторожна с этой мазью. Не переборщи, и ни в коем - не принимай внутрь. Ведь чуть больше, чем надо, и, в лучшем случае, сойдешь с ума, а нет - то Богу душу отдашь. Никому не показывай, и рецепт не рассказывай. Храни в тайном месте, а если что – сразу в огонь.
А теперь следуй за мной…

…
Баня. Заполнить огромную деревянную кадку (застеленной простыней) горячей, едва ли ни кипяток, водой и погрузиться (оставаясь лишь в одной рубахе) в нее, практически, полностью, по самую шею.
Пар дурманит, мешает свободно дышать. Боль в теле не дает побороть напряжение. В голове путаются мысли.
- Закрывай глаза – и глубоко дыши. Ни о чем не переживай. Я за тобой присмотрю. Опускай веки…
Подчиняюсь. Попытки расслабиться. Отчаянные, диктованные страхом, усилия сдержать рассудок в себе.
Но внезапно почувствовала прикосновения Беаты – втереть прохладную мазь в виски, на шее, рядом с мочками ушей… Еще немного – и перед глазами замерцал странный свет, поплыли не менее пробивающие до дрожи картины. Мир закрутился, в теле стало так легко, словно парила я, покинув наконец-то надоедливую, глупую, узкую, сковывающую душу, плоть…
Чьи-то глаза, взоры. От порицания до радости. Все кружилось, вертелось, казалось, бессвязно сменяя одно другим. Странные звуки: от курлыканья какой-то птицы до шипения, рычания, клокотания воды.
Еще немного – и внезапно передо мной стал женский образ. Колкий, волнительный взгляд,… но вместо зла на лицо проступила добрая улыбка.

***
- Анна! Анна, ты меня слышишь? Анна, вернись ко мне…
Странные звуки, нехотя сплетающиеся в слова, стали врываться в мое сознание, утаскивая из темноты наружу. На свет…
Взгляд около – лежала я на лаве, в слегка влажной рубахе. Вокруг полумрак – лишь мерцание свечи где-то вдалеке. Малознакомая комната.
Еще миг – и узнаю, тоже не без труда, лицо взволнованной девушки.
- Беата, где мы?
- Баню помнишь?
- Баню? Ах, да… - нехотя шепчу. Привстаю (не без помощи Знахарки), а затем и вовсе рассаживаюсь. Обхватить голову руками – Боже, как же она раскалывается. Несмелый, с опаской взгляд подруге в глаза.
- Ну, как, получилось?
Усмехается.
- Это ты мне скажи. Получилось?
Обмерла я. Попытки выудить из головы что-то толковое.
- Женщину. Точно, я видела там женщину.
Оторопела я. Жадно выпучив глаза: картинка стала так ясно, как даже там я не видела ее. С ужасом взор в очи Беате.
- Что? - испуганно шепчет та.
- Кого-кого, а меньше всего я ожидала увидеть именно ее.
- Кто это был?
Тяжело сглотнуть слюну.
- Ирину. Я видела Ирину. Она меня встретила… и добро так улыбнулась. Взяла за руку и повела. Но почему она?
Неуверенно пожала Знахарка плечами, смолчала.
- Ты даже не представляешь… кто это. Черт дери… Ирина. И-ри-на. Жена… моего любовника, моего… кавалера, жениха, хоть и, в итоге, бывшего. Невероятно, – нервно рассмеялась я, все еще прозревая от воспоминаний. – И вот она берет меня за руку и ведет за собой. И что самое странное, нет ни в ней ко мне зла, ни во мне – к ней. Будто мы… не враги, а… подруги, что ли, - и снова болезненный смех. – И идем прямиком на нашу мельницу. На нашу, Цинтеновскую. Только внутри всё как-то странно. Непонятно. Словно и заброшено, но и одновременно - нет. Местами, ляпами. А в центре, непосредственно около входа, огромная дырень, провал в полу. Замерли мы около нее обе. Вглядываюсь я туда – а там… словно бездна, ни конца, ни края. Только свет, странный, мутный, словно сквозь туман светит. Я шаг ближе – чтобы лучше разглядеть, как вдруг тотчас хватает меня за руку Ирина, останавливая. Буквально на мгновение метнула на нее взгляд, а затем снова на провал – а ничего уже и не было. Ровный пол, и только луч света играет, как в тот ясный день, когда меня нашли. И девушки уже больше нет. Только голос ее звучит, отдаляясь: «Рано тебе еще сюда. Рано. Слишком рано». И что это может означать?
Пожала Беата плечами. Скривилась. Молчит.
- И главное, чувство такое, будто я эту дыру уже когда-то видела…
Немного помолчав, вдруг отозвалась каким-то холодным, уверенным голосом Знахарка.
- Мельница, говоришь?…
Многозначительный взгляд – переглянулись, тотчас коварно ухмыльнулись, осознавая всё, как единое.

***
Придумать нелепый повод, и уже по обеду отправиться с Беатой на мельницу. Недовольные, удивленные взгляды, кривляния, перешептывания местных работников, но все же… перечить не осмелились, ведь… вполне вероятно, что завтра уже сами они могут прийти к нам (в приют) за помощью.
Пройтись вдоль и поперек здания, но ничего толкового, знакомого не найти. Сделать вид, что осматриваем раны (давно уже затянувшиеся) старого нашего пациента – и, обреченно, повесив голову, выбраться наружу.
- Подожди, а склад?
Оба наши взгляда выстрелили на второе, рядом стоящее строение. И снова вдох, и снова с натяжкой оправдания. Крутые ступеньки – и едва я зашла за деревянное раздвижное полотно, как обмерла, словно пришпиленная. Взгляд скользил по знакомым силуэтам – и в душе ставало боязно, как-то не по себе. Резвые шаги вперед – к противоположному окну и обомлела я, вглядываясь с высоты нескольких этажей вниз, а за спиной словно ощутила вмиг разъяренного Ярцева. Резкий разворот в испуге – но тщетно. Пусто. Только незнакомцы и Беата. Нет моего прошлого. Нет.
- Вспомнила? – с опаской шепнула девушка.
Несмело, едва заметно кивнула я – и тут же шаг вперед. Живо хватаю ее за руку и тащу на выход.
Вспомнила. Еще как, сука, … вспомнила.

Но, не успели выйти, спуститься, ступить на брусчатку, как, тут же, кто-то преградил нам путь.
- Анна? – взволнованно переспросил мужчина, словно не веря своим глазам.
- Добрый День, риттербрюдер Фон-Нейман.
- И Вам, добрый, Анна, - беглый взгляд на мою спутницу. – Беата.
Молча кивнула та. Снова старик обрушивает взор мне в очи. – Какими судьбами? Может, я чем пригожусь?
- Приютскими, всё приютскими. Благодарим за Ваше великодушие, но нет. Мы уже со всем справились – и теперь торопимся обратно.
- Анна, - шаг ближе, преграждая путь. Колкий взгляд на Знахарку, отчего та вынужденно откланялась и неспешно пошагала прочь. Решился продолжить. – Анна, не поймите меня неверно. Мне всё не дает покоя тот вечер. Моя оплошность, фривольность. Не могли бы Вы… сделать для меня еще одолжение – и позволить хоть как-то загладить свою вину и образовавшуюся неловкость.
- Что Вы, право, не стоит беспокоиться.
Делаю уверенный, дерзкий шаг в сторону, намереваясь обойти сего назойливого собеседника, но тот тотчас вновь вторит за мной, лишая права на выбор.
- Прошу, Анна. Дайте шанс.
Обмерла я, пристальный взгляд в глаза. А там, действительно, никакой робости и нежности. Одно притворство и черствость. Жажда. Словно глаза Ярцева вглядывались мне в душу, как тогда, когда я была еще не досягаемая, а он был… сродни ангелу-хранителю.
Поежилась. Страх дикой кошкой выбрался из недр души, пробегая по спине и сдирая заодно острыми когтями кожу.
- Простите, мне пора, - комкано, надрывисто, плевком.
Резвый шаг и, не давая шанса, мигом бросаюсь наутек, не стыдясь последствий и слухов.

…
- Беата! Беата, спаси меня! – бешено, отчаянно завопила я, едва добралась до приюта и ворвалась на кухню, где сейчас та помогала Адель с едой. Колкий взгляд на женщину, которая так нежелательно стала свидетелем всего этого, но, проигрывая прошлому, что сейчас затуманило, задушило разум, вновь рычу. – Спаси меня! Молю!

Резво срывается на ноги, хватает за локоть и тащит на улицу. В сторону хлева.
- Что случилось? Чего кричишь? – рычит мне на ухо.
Еще немного и обмерли мы. Глаза в глаза.
- Теперь я точно знаю, чувствую… Он не отступится. Вы были правы. Это – только начало. И, Боже, Беата, я так этого всего боюсь.
- Что я должна сделать?
- Помнишь, девушку черноволосую, что к тебе приходила не так давно. Она у тебя просила настойку какой-то там полыни. Девушка… из борделя.
- Ты что задумала?
Закачала я головой.
- Ты меня не поймешь, - бешено тараторю. - И мало меня кто поймет. Но поверь, мой опыт показывает, что всё возможно, и ко всему надо быть готовой. И если это и произойдет,... то что, еще забеременеть от этого ублюдка, да? Куда я? Здесь? Как? Что потом буду делать? Не рожать же?
- Что ты несешь? Не согласись – и не тронет он тебя…
- Ты уверенна? Он уже мне проходу не дает. А ваши тому слова – только доказательства.
- Он же… не настолько скотина?
- Ты уверенна? Ты УВЕ-РЕН-НА?
Тяжело сглотнула, смолчала Знахарка, печально опустила глаза.
Тягучие минуты - и, наконец-то, несмело бормочет:
- И что ты… хочешь, кастильскую полынь? Это же – не просто эликсир, - взгляд мне в глаза, - не просто… лекарство. Той девушке… уже нечего терять. А ты… у тебя еще есть шанс. Это средство не только предотвращает нежелательную беременность, но и может вызвать бесплодие. А иногда – и саму смерть. Анна, одумайся!
- Но не бежать же мне? А если так, то куда? – выпучила я глаза, моля о подсказке. Еще миг – и закачала обреченно головою. - Нет, Беата. Нет. Я уже прошла этот ад, и ни в коем случае не хочу обратно. Пусть я буду сумасшедшей и зверски глупо перестрахуюсь, однако потом… не придется лить слезы в подушку и просить тебя свершить… уже действительный ужас, и неоспоримый грех. Ведь его вы все здесь в этом времени боитесь. Боитесь, хоть и совершаете. Так вот не надо, добавлять в эту копилку еще и это безумие.
Утопила лицо в ладонях и замерла я тяжелых рассуждениях, не имея возможности больше сдерживать слезы.
- Беата, я не хочу от вас уходить. Не хочу, - лихорадочно мотаю головой. – Вы – мой дом. Куда я без вас? Я никого и ничего не знаю. А за мои речи, мысли, знания – без вас меня точно сожгут на костре. Молю, Беата…
Шумный вздох. Взгляд мне в лицо Знахарки.
- Ты не знаешь, о чем просишь и чем рискуешь.
- Знаю… В том то и дело, что… знаю.

***
Долго я скрывалась за стенами приюта, всячески избегала любых дел вне присмотра Беаты и Хельмута. Хотя и знала, что правда в том, что, случись что, мало чем помогут. И дело не в нежелании или страхе. Нет. Дело в немощности… против власти этого ублюдка.

Но можно вечность скрываться, а затем обязательно наступит такой момент, когда просто… не останется выбора.
Судьба написана, и колесо мельницы делает свой ход.

Очередная эпидемия простуд в свете ранних заморозков прибавила немало работы, как в приюте, так и за его стенами. Хельмут и Беата практически без сна. Что могу, то выполняю и я, едва уже волоча ноги. Глаза сами слипаются, а громкие звуки даже уже над ухом не всегда могут уже привести в чувства. Жуткий, хронический недосып. Здесь нет элементарный лекарств – а потому все лечение сводится к компрессам (подобно тому, что проделывала со мной в первый дни Беата), отвары трав, мази и прочие «народные средства» из глубин преданий.

- Анна! – крикнул мне Хельмут. – Говорят, девушку в Штрадике выловили какую-то. Я не могу вырваться отсюда. Сбегай сама посмотри, окажи первую помощь и, если можно транспортировать, то сюда пусть несут. Адель пока койку подготовит.
- Хорошо.

За этой суматохой, дурманом в голове совсем забыла о элементарных мерах безопасности, да и, вообще, осмотрительности. Сокращаю через улочки к выходу из города, а там через чащу в указанном прохожими направлении...

Немного ушла от дороги, как внезапно странный шорох, стремительно приближающий звук раздался где-то сбоку. Осмотрелась по сторонам. Не хватало еще на дикого кабана наткнуться. Кого-кого, а его уж вряд ли я осилю. Но еще миг – вынырнул наружу темный силуэт. Глаза встретились.
Уж лучше бы была… это какая животина, зверь дикий. Наверно, было бы не настолько жутко.

- Анна… - шаги ближе.
Нервно дергаюсь в сторону, пячусь.
- Что Вы здесь делаете? Уберите руки от меня.
- Я, просто, поговорить хочу.
- Прошу, не надо. Я спешу, там девушка.
- Ей уже не помочь.
- Что вы несёте?
- Анна!
- Руки уберите!
Еще миг – его хватка, жесткая, болезненная, мои отчаянные попытки вырваться, кричать – да только шум реки буквально все сводил на нет.
Борьба, удары, крики, но ублюдок ловчее и сильнее моей нелепости. Чувствую, как уже пробирается под полы платья.
- Всё равно будешь моей, - гневно рычит, уже ни в чем себя не сдерживая.
Отчаянно завизжала я, на грани рыданий, чувствуя его прикосновения как ожоги. Брыкаюсь изо всех сил. Еще миг – и удается вырвать руку из плена. Тотчас вцепилась ногтями в лицо, желая если не выдавить глаза, то содрать заживо кожу. Завизжал, завопил мерзавец, еще немного - и впилась зубами ему в ухо. Выдраться, выбраться из-под него, поднимаясь на колени, а затем и вовсе выравниваясь на ногах. Не отстает и он: словно медведь, пытается вытянуться во весь рост, но успеваю вовремя - наскочить на ублюдка и резвым ударом в пах вывести из равновесия животное.
Бросаюсь наутек. Куда глаза глядят, да так, что только сердце колотится в предсмертной агонии.


***
С шальным взглядом, растрепанная, разорванная, вбежала я на кухню. Обмерла Адель, всматриваясь на меня.
- Что случилось?
- Беату, срочно…
- Что случилось, Анна? – не слушается. Шаги ближе, пытается дотронуться до меня, но грубо отбиваю ее руку в сторону. Дерзко, мерно чеканю слова. – Беату срочно!

***
Закрылись мы в коморке. Я, Беата и… Хельмут.
Сижу на полу, нервно потираю руками лицо, качаясь взад-вперед. Шепчу:
- Конец, это – конец всему. Теперь уже точно… нет пути обратно.
- И что… сильно поцарапала?
Обмерла я, растерянный взгляд на Доктора.
- А что?
Нервно сглотнул слюну.
- Если не афишировать, можно попробовать надавить, сыграть на страхе разоблачения перед Орденом.
- Хельмут, будто она первая такая? Адель спроси. Он сама только что сказала, что на ее памяти - уже трое.
Обмерла я. Ошарашенный взгляд на Беату. Не реагирует девушка. Ведет свою речь дальше:
- Не знаю, почему они терпят его. Хотя… чего… не знаю? И дураку ясно: только при нем Цинтен такие доходы стал приносить в казну Ордена, что можно глаза закрыть на всё. Когда есть веская подпитка, всё можно оправдать и проигнорировать. Не говоря уже о "глупых шалостях" с такими кнехтами[14] , как мы.

Тягучая тишина пролегла между нами, отчего еще больше стало не по себе.
Шумный, глубокий вздох Хельмута – и вдруг, хлопнув обреченно ладонями по коленям, резко встал. Взгляд около, на меня, а затем Беате в очи.
- Забирай ее, да так, чтобы Адель видела. Уведи за город и возвращайся обратно. А ты Анна, пойди в дом на окраине, там отшельник живет, старик. Он уже давно не от мира сего, потому его и боятся. А, тем более, что захворал неслабо. Болячка незаразная, но людям не втолкуешь. Ступай туда, а я через пару часов приду, якобы навестить его. Дождись – и я помогу.
- И куда ей? – отчаянно рявкнула Знахарка.
- Куда-куда? Куда надо. Хватит болтать, собирайтесь. И помните, сейчас за вами все следят. Лишнее слово или действие – и уже больше не спасти.

***
Это ожидание было сродно пыткам. Любой шорох во дворе, или от того же старика, в чьем доме я сейчас пряталась (не говоря уже об сводящем с ума затяжном кашле, за которым ничего не было слышно, что твориться извне) – всё доводило меня не просто до бешенства, а до откровенной истерики, паники и ужаса.
Забиться в самый тесный угол, поджать под себя ноги – и ждать. Ждать своего приговора. Совсем как тогда, когда… после всего случившегося с Ярцевым, после его жуткой "пирушки", я забилась в угол и ждала Аню. Ждала… до победного. Пока не позвонили из милиции…

***
Несмелый стук, скрип – и наконец-то дрогнуло дверное полотно, в дом вошел Хельмут. Немного секунд, чтобы совладать с собой, успокоиться, принять, осознать увиденное – и тут же кинулась к нему.
- Вот, держи, - протянул мне какую-то темную мантию. – Одевайся, заколи волосы, как это умеешь, спрячь под капюшон. Выдашь себя за странствующего монаха. Отправляйся прямиком на Бальгу. Но никому не говори кто ты, откуда и кого ищешь. Старайся молчать.
- Бальгу? Вы не шутите?
- А что ты еще хочешь, Анна? После всего… не сыскать тебе больше нигде покоя. Одна только надежда теперь у всех нас – на Генриха. Проси, чтоб приютил, чтоб вступился. Только не вздумай ему сразу выдать всё, как есть, всё, что здесь произошло. Он хоть и широких взглядов, и хорошо к нам, к тебе отнесся, но все же он – прежде всего, риттербрюдер, и солидарность потребует от него выбрать сторону собрата. Будь предельно осторожна, и при малейшей угрозе беги, не глядя. Вот, держи, - протянул мне небольшую вязанку. - Там Беата передала тебе некоторые снадобья. Никогда не стесняйся своего дара целителя и тех знаний, что сидят в твоей голове, но будь аккуратна с теми, кто за всем этим наблюдает. С дороги не сворачивай, а лучше повозку какую останови да попроси подвезти. Уйдешь с рассветом, тогда меньше всего шансов встретится лицом к лицу с разбойниками.
(похолодело всё внутри)
- Будет возможность, как уляжется всё, проведаем тебя. А самой, - закачал головой, болезненно скривившись, - не стоит рисковать. Бог с тобой, Анна. Бой с тобой, - вдруг шаг ближе и крепко обнял, прижал к сердцу. Поцелуй в макушку и замер, не дыша.
- Береги себя, - несмело продолжил. – Молю, береги… и не безумствуй. Всё это время ты была мне как дочь, и я благодарен судьбе за это. Благодарен за всё... Но позволь, чтобы это счастье было как можно дольше.

...................
[13] - Вонючий сморчок – он же гриб Весёлка, «ведьмин гриб», «чертово яйцо».
[14] - Кнехт – с нем. слуга, крепостные в средневековой Германии.

 » Примечания. Сноски (общее)

* Лилия – символ в христианстве: чистота, праведность; возрождение, бессмертие, воскрешение (по аналогии с многолетними растениями); благосклонность, милость Божья, провидение, божественное покровительство избраннику (избраннице); грех и покаяние, очищенная от грехов душа.
Значение имени Лилии – «Бог - моя присяга».
Удивительно то, что имя было выбрано интуитивно, а смысл оказался гораздо глубже, нежели задумывалось по началу.
* Фамилия Мендель (фон Мендель) происходит от ласкательной формы еврейского мужского имени Менахем ("Мендель"), которое означает "утешитель".
* Эльза - в какой-то мере, аналог имени Лиля (Лили, Лилианна).
Нани - аналог имени Анна.
* Для точности восприятия авторства и линий времени, введены понятия «Лиля», «Лиля-2», «Лиля-3», «Лиля-4», «Лиля-5».
* Автор «Первой главы», действительно, Аня (Нани).
* Пфальцпайнт – реальный, невымышленный персонаж. «Брат-рыцарь» Тевтонского ордена, состоявший в середине XV в. в Мариенбургском конвенте, внес значительные улучшения в дело лечения раненых. Изучив хирургическое искусство еще до своего вступления в Тевтонский орден, в 1460 г. написал трактат по хирургии, в котором обобщил свой многолетний опыт. Он спас множество раненых со вскрытой брюшиной, смазывая прямо на поле боя вывалившиеся из раны внутренности особым, подогретым маслом, рецепт которого был составлен им самим, после чего, с помощью самого раненого или ассистента, заправлял кишки обратно в брюшную полость и сразу же зашивал еще свежую рану. ***imha***1144535493-o-sanitarnoj-sluzhbe-tevtonskogo-ordena***
* Разная форма кавычек – технический аспект, и не несет в себе подтекста.

...................


[1] – Haben Sie mich verstanden? - с нем. Вы меня понимаете?
[2] – Może masz Polakiem? - с польского: Может быть, ты полячка?
[3] – Ar Lietuvos? - с литовского: Или литовка?
[4] – Историческая реконструкция — воссоздание материальной и духовной культуры той или иной исторической эпохи и региона с использованием археологических, изобразительных и письменных источников. (Википедия)
[5] – Absud - с нем. – отвар.
[6] – Комтурство (командорство) или коменда — минимальная административная единица в составе рыцарского ордена. Обычно употребляется по отношению к Ордену Святого Иоанна Иерусалимского (где впервые были введены комтурства) или к Немецкому (Тевтонскому) ордену. К 1300 году в Тевтонском ордене насчитывалось около 300 комтурств, расположенных по всей Европе, от Сицилии до Прибалтики. Как правило, комтурство состояло из одного замка и непосредственно прилегающих к нему территорий. Во главе каждого комтурства стоял комтур (командор). Самые маленькие и бедные комтурства могли выставить лишь по десятку вооружённых воинов, наиболее крупные и влиятельные — более тысячи. Комтурства объединялись в баллеи(провинции). (Википедия)
[7] – Каммерамт – малая административная единица орденского государства; по сути - город с округом.
[8] – Фирмари – приют при комтурских замках для больных и старых орденских братьев и орденских священников, которые из-за старости или ранения не могли нести службу.
[9] – Sic vita truditur - с латыни: Такова жизнь; Весь мир - бардак.
[10] – по мотивам статей: ***apb-to.***/тевтонский-орден/замки ; ***varandej.livej***536830 ; ****travelkap***rossija/zamok_balga***
[11] – Риттербрюдер – с нем. «брат-рыцать».
[12] - Wer die Dornen fürchtet, kommt nicht in den Busch - с нем. дословно: "кто боится шипов, не приходит в кусты", наш аналог: "волков боятся - в лес не ходить".
[13] - Вонючий сморчок – он же гриб Весёлка, «ведьмин гриб», «чертово яйцо».
[14] - Кнехт – с нем. слуга, крепостные в средневековой Германии.
[15] - Dziewczynka, gdzie idziesz? – с польского: «Девушка, куда путь держишь?» О! Można jeździć? Ja też tam. – с польского: «О! Может, подвезти? Мне тоже туда».
[16] - Шемиза - льняная, реже хлопчатая, нательная рубаха (нижнее белье). Брэ - нижние короткие штаны-трусы, к которым крепились чулки-шоссы (на основе статей про одежду Тевтонцев и Госпитальеров (в том числе, спасибо автору Fra Bertran)).
[17] - Полубратья (лат. «димидии», или «семифратрес») - некоторые союзники «кавалеров Святой Девы Марии» и «благодетели», или «донаторы» (а говоря современным языком — спонсоры ордена). Главные задачи подавляющего большинства полубратьев (приносивших при вступлении в Тевтонский орден обеты целомудрия, послушания и бедности и вносившие в качестве вклада всю свою движимость и недвижимость) лежали в сфере хозяйственной деятельности в орденских имениях. Димидиус был лично свободным человеком. Ниже полубратьев в орденской иерархии тевтонов стояли так называемые фамилиары. Они не принимали монашеского пострига, вели обычную мирскую жизнь за пределами орденских комменд (уже упоминавшихся нами выше замков-монастырей), не выходя из своего сословия, но должны были выполнять определенные обязанности по отношению к ордену Девы Марии. В знак своей принадлежности к ордену фамилиары, подобно вышеупомянутым «полубратьям», носили черный «половинчатый (половинный) крест» в форме буквы «Т», или «Тау» («крест святого Антония»). (Ист. – «История Тевтонского ордена» В.В. Акунов).
[18] - -«История Корнево». ***prussia39***


* - все ссылки на источники завуалированы, дабы не нарушать политику сайта.

~ * The End * ~

___________________________________

Оля привет и спасибо огромное за продолжение)
___________________________________

Всем привет и громадное спасибо за то, что откликнулись!




NinaVeter, спасибо за поддержку!
___________________________________