Дом Счастливого Камня

Peony Rose
Мы перед иконкой просим одного, а нам дают то. что нам нужно на самом деле.
Конечно, мы все надеемся на счастливый исход... )

 » Глава 8.

8.
 
Следующую ночь Залубченко провел в сладостном томлении, прерываемом пароксизмами неистовства фантазии, в которые он загромождал воображаемое пространство головокружительными проектами, один лучше другого. И у него, действительно, кружилась голова. Что не удивительно, ведь если бы судьбе было угодно воплотить в реальность любой из вариантов его мечтаний, до конца дней его ему была бы обеспечена удивительная жизнь. Но он хотел жить всегда, то есть  бесконечно, поэтому мечте его не за что было запнуться, и фантазия разгонялась до невообразимой прыти.
- Ух! – вскрикивал Залубченко после каждого ее виража.
И тут одна простая, посторонняя при том, как ему показалось, мысль  вмиг остудила весь пыл его фантазий.
- Стоп! – сказал себе Залубченко, и скривился от досады, так не мило было ему возвращаться назад, к земным заботам. – А как же мне расколоть девчонку, вынудить  ее довериться мне  и рассказать все? Не просто, ох, не просто, чую, будет этого добиться! Нельзя терять ни дня, ни минуты! Завтра же возьму ее в оборот.
Как он будет брать Ирэну в оборот, он не придумал, но решил действовать по обстоятельствам.
И реальность подтвердила его опасения. Назавтра он узнал, что девушка уезжает в К***. Залубченко воспринял это известие как первое предупреждение судьбы, которая, как ему было известно, не любит тех, кто упускает свой шанс. И он поклялся, что второго предупреждения не понадобится.
«Рановато ты, Мишаня, разомлел, - корил он себя, - рановато. Ишь, губы раскатал, размечтался! Слава Всевышнему, что не вздумалось ей уехать еще вчера, пойди, найди ее тогда».
Бросив все, Залубченко всей семьей отправились за Ирэной. Верней даже не за ней, а вместе с ней.
Надо сказать, что к этому времени Залубченко-старший опять полностью подчинил сына своему влиянию. Как это ему удалось неизвестно, да и не столь уж важно. Вероятно, сын, перебесившись в подростковый период, повзрослев и успокоившись, сам почувствовал свою духовную близость с предком и прислонился к нему, как к опоре и авторитету. Как бы то ни было, когда отец сказал ему «поехали!», он его ни о чем спрашивать не стал. Надо – значит надо.
И тут выпала им первая удача: Залубченко удалось подсадить Митяя в купе Ирэны.
- Смотри, не спи там, малый, - сказал он ему. – И винишком не балуй, не время. Потом все будет. Ты наблюдай, слушай и запоминай все.
Потом, уже слушая подробный доклад Митяя, Залубченко радовался: вот же, вот оно!
Но трудностей все еще было много. Им пришлось перебираться в К***, и надолго. Чтобы на что-то жить и оплачивать съемную квартиру, Залубченко устроился на работу, по специальности, в больницу, куда его взяли весьма охотно. Ну, а младшенький осуществлял функции наружного наблюдения.
Четыре месяца они следили за Ирэной. Четыре месяца ходили за ней след в след, стерегли каждое ее движение, ловили каждое слово.
- Что ищем-то, батя? – спрашивал Митяй. – Какого черта?
Залубченко хитро щурился, раскрывать все карты сынку он не собирался.
- Клад, Митенька, большой клад, зарытый. А у этой девчонки план, - врал он.
- А чего же она сама его не выкопает? – задавал вопрос с подковыркой Митяй.
- Так, глупа же, по молодости лет, все равно как ты, -  выравнивал потенциал Залубченко.
- Ну… - обижался  младший, и, не без намека, поводил плечами.
- Шучу же я, господи! – торопился успокоить сына Залубченко и хихикал на сторону.
Когда в жизнь Ирэны, словно майский гром, вломился Глеб, Залубченко поначалу был встревожен и даже хотел как-то воспрепятствовать их сближению, но потом решил, что так даже пожалуй лучше, девчонка в своем роде под двойным присмотром будет. Со стороны Глеба никаких особых опасностей он не предполагал, но для страховки разузнал о парне все, что смог. И не прогадал. Тут ему очень сынок пригодился, значительно поднаторевший за последнее время на ниве сыска и добычи разнообразных сведений.
Однажды вечером Митяй ворвался в их убежище, страшный и стремительный, как тайфун, вышиб из рук отца газету и схватил его за горло.
- Ну, и гад же ты, папаша, - прошипел он и стал медленно сжимать пальцы, натренированные на кольцевом экспандере, который он вечно таскал с собой, до стальной жесткости и упругости.
Глаза Залубченко столь же медленно полезли из орбит, лицо приняло лазурный оттенок.
- Что случилось, сынок? – прохрипел он, чувствуя, что уже куда-то проваливается.
Когда Залубченко пришел в себя, Митяй сидел рядом, терпеливо дожидаясь этого момента.
- Ну? – немногословно сформулировал он вопрос, но наполнил его убедительным интонационным содержанием.
- Что ну? – хватаясь за горло, простонал Залубченко. – Ты чего это ошалел? В чем дело?
- В чем дело? – совсем уж грозно зарычал Митяй. – Да в том, что ты, гад, за дурака меня тут держишь!
И он в подробностях пересказал Залубченко все, что открыл для себя в кафе, подслушав там рассказ Ирэны.
- Так какой клад мы ищем? – вопросил он в конце.
- Как фамилия тех графов? Ну, у которых камень? – проигнорировав его вопрос выдвинул встречный Залубченко.
- Лихарские, кажется…
- Лихарские! – заорал вне себя предводитель семьи, возбужденный осенившей его догадкой и нахлынувшим ощущением долгожданной удачи. – Болван! – тут же выразил он порицание сыну. – Нашел, когда отношения выяснять. За мной!
Митяй только захлопал глазами, видя такой всплеск активной энергии в неактивной еще минуту назад протоплазме, но быстро мобилизовался и бросился за отцом.
С самого начала всей  этой истории, Залубченко сопутствовали и подталкивали к цели порой невероятные, но счастливые для него стечения обстоятельств. Сначала он подслушал – совершенно случайно – посторонний разговор о Дарующем Жизнь, и не отмахнулся от него, а сохранил для чего-то пустую по виду информацию в своей памяти. Далее, опять же совершенно случайно происходит так, что мать Ирэны умирает в его присутствии, у него, можно сказать, на руках, и из ее последних слов он узнает, что Дарующий Жизнь вовсе не вымысел. Мало того, он еще и узнает человека, который может привести его дальше – Ирэну. И вот, наконец, судьбе было угодно устроить так, чтобы единственный возможный владелец драгоценности оказался хозяином квартиры, в которой снимал комнату друг Ирэны Глеб. Даже не зная этого наверняка, Залубченко звериным своим чутьем учуял, что человек  этот именно тот, кто нужен. Потому что иначе быть не может! Ведь если судьба берется что-либо устраивать, она непременно доводит дело до логического завершения.
«Не зря, не зря я вас, голубчиков, обхаживал!» - твердил он себе, имея в виду тех голубков, о которых и мы все подумали. «Они еще там, в кафе, - высчитывал Залубченко, - это в двух шагах отсюда. Но после он пойдет ее провожать, а это не близко, противоположный конец города. Плюс, замилуется и задержится… Итого, часа три чистого времени. Успеем! Лишь бы старик оказался на месте, а второго пацана, если что, придушим…»
И снова им повезло.
Дверь открыл сам старик Лихарский.  Он, по обыкновению, свысока и несколько удивленно посмотрел на нежданных гостей. Пожевав, открыл рот, но спросить ничего не успел.
- Дави его! – крикнул Залубченко.
Митяй двинул плечом, дверь распахнулась, отбросив старика вглубь квартиры. Молодец вскочил следом за ним и, не давая опомниться и поднять тревогу, схватил Лихарского за горло, как совсем недавно отца. Железные пальцы клещами сдавили хилую, цыплячью шею старика. Тот захрипел, задохнулся, закатил глаза, беспомощно взмахнул руками. Почувствовав, что еще немного, и все, конец,  он отчаянно замотал головой, единственным доступным ему методом протестуя против насилия. От резких движений головы повязка соскочила с лица Лихарского, и открывшийся Дарующий Жизнь бросил снопы света в близкие глаза силача. Митяй инстинктивно ударил старика кастетом в висок и с воплем отскочил в сторону.
- А-а-а! – заорал Залубченко. Не растерявшись, он зажмурил глаза и бросился к лишившемуся сознания старику. Не успело тело Лихарского опуститься на пол, как совсем обезумевший предводитель семейной ОПГ своими тонкими, интеллигентскими пальцами выцарапал  пульсирующий камень из его глазницы.
Санькино счастье, что в это время его не оказалось дома.

Спасибо.

Ну и ОПГ подобралась, прямо отборные гадюки. Причем каждый - сам по себе и сам за себя.
Чувствую, если дойдет до дележки, сынуля от папаши избавится, глазом не моргнув. Равно как и Залубченко-старший - от сынули.
_________________

Peony Rose
ОПГ - это точное определение. Можно еще добавить: семейного типа.)
Но ведь это сказка, правда? Значит будем надеяться, что зло получит по заслугам.

спасибо за продолжение
___________________________________

Лушова
Спасибо, что читаете

 » Глава 9.

9.
 
Всю ночь квартира была полна посторонних людей. Они ходили туда сюда, все что-то искали, высматривали, измеряли, фотографировали, спрашивали, записывали и вновь спрашивали, спрашивали…  Ушли все под утро, поэтому поспать Глебу так и не удалось. Да он и не заснул бы, представься ему такая возможность, слишком уж он был возбужден и встревожен. Потрясение, вызванное виденной им кровавой картиной, не проходило.
Утром им и Санькой, по очереди, вновь занялся следователь. Вопросы его как-то не затрагивали сознания Глеба, порой он их просто не понимал, поэтому отвечал бестолково, а то и совсем невпопад.  Увидев в глазах следователя недоверие, он начинал горячиться, пытался что-то торопливо объяснить и запутывался еще больше. А в результате допрос затягивался.
Глеб рассказывал обо всем, что знал, умалчивая лишь о Дарующем Жизнь и о его связи с Ирэной, инстинктивно понимая, что говорить об этом не следует. Слова его были правдивы, но то, что он о чем-то умалчивает, ощущалось и побуждало следователя генерировать все новые вопросы. Сознание Глеба словно раздвоилось, при этом одна его часть пыталась поддерживать связь с внешним миром, другая же, отвернувшись от него, жила совсем в другой реальности. Все, люди, события, разговоры, отдельные слова и даже звуки, смены для и ночи – все слилось в единый серый поток, проносящийся мимо и в своем движении его почти не затрагивающий. Поток находился в другом измерении, в другом времени, его же, Глеба, время остановилось в тот момент, когда он увидел пустую, безобразно изуродованную глазницу поверженного на пол Лихарского. Эта картина словно на моментальной фотографии оказалась зафиксированной в его мозгу, и порождала одну и вполне конкретную ассоциацию: Ирэна. Ирэна в опасности! Ее нужно спасать. Это была не мысль, не просто мысль, поскольку она жила гораздо глубже, на уровне чувств, в области подсознания.  Это был страх, лежавший под сердцем, вскрик души, поразивший его первой же вспышкой.
- Молодой человек! С вами невозможно работать! – жаловался Глебу на него самого следователь. – С вами невозможно работать. Вы меня понимаете?
- Да, да… - кивал головой Глеб.
- А вот я вас, хоть убей,  понять не могу! – вскидывался оперативный работник.
- Да, да… - снова, думая о своем, отсвечивал сознанием на этой стороне Глеб.
Рассказ Ирэны, его догадка о Лихарском и последовавшая затем смерть старика, и, конечно же, пропажа Дарующего Жизнь – все эти события не казались Глебу случайными. События выстраивались в четкую цепь, история требовала  логической развязки и, очевидно, приближалась к ней. И казалось ему совершенно неизбежным, что маховик событий, раскрутившись, увлечет за собой Ирэну. И он очень боялся, что такой ход событий может грозить его любимой гибелью. Беда же была в том, что повлиять на ситуацию  он, Глеб, никак не мог. По крайней мере, он пока не видел такой возможности. Зная многое, он не знал главного, а именно – где, у кого теперь находится Дарующий Жизнь. Противник оставался невидим, раскрывшись лишь однажды – убийством старика, а до того, по нынешним воспоминаниям,  он лишь изредка оставлял ощущение присутствия чужой тени за спиной. Нить оборвалась неожиданно и сразу, но один конец ее все же оставался в руках у Глеба, правда, он уводил в прошлое.
- Сволочи! – вслепую выругался Глеб.
- Что? – всполошился следователь.
- Я не про вас, - спохватился Глеб. – Я вообще.
- Ладно, - сказал следователь. – Достаточно. Сделаем перерыв.
«Да, - думал Глеб, - будущее предугадать и предупредить невозможно. Выход один, не спускать глаз с Ирэны, не оставлять ее одну ни на минуту. Спрятать ее, наконец, хоть до Нового года, а там видно будет. Если только…»
«Если только уже не поздно», - едва не подумалось ему, но он сразу же пресек эту мысль. Думать о плохом не хотелось.
Ближе к обеду, едва освободившись, все с тем же тяжелым чувством, он позвонил Ирэне в общежитие. Трубку сняла хорошо его знавшая вахтерша тетя Маша.
- Кого позвать? – завела она свой обычный допрос. – Иринку?
- Да, тетя Маша, ее. Пожалуйста, побыстрей.
- Это ты, Глебушка, что ли? – продолжала допытываться тетя Маша. – Голос у тебя какой-то, не узнать…
- Тетя Маша! Все в порядке со мной. Вы Ирэну позовите.
- Так, как же ее позвать? – озадачилась вахтерша. – Нету ее.
- Как так нету? – не понял Глеб. – Совсем? Должна быть, вы внимательней  посмотрите в комнате.
- Да что же смотреть, - обиделась тетя Маша, - я и так знаю. Нет ее, касатик, совсем нет. Как ушла утром в институт свой, так до сих пор еще не верталась. Вон, и ключ ее на вахте болтается.
В трубке тоскливо заныли гудки.
«…еще не верталась!» На душе делалось все тревожней. Глеб решил идти к общежитию, а оттуда уже начинать поиски. Он накинул полушубок, взял в руки шапку  и выскочил на улицу. Всю дорогу он бежал, благо до общежития было не слишком далеко. Не оставлявшая его тревога вынуждала спешить. Ирэны на месте не оказалось, он решил подождать ее, и, чтобы не замерзнуть, ходил перед подъездом взад вперед. Думал, вспоминал… А что еще ему оставалось? Переживал, конечно. Они с Ирэной встречались почти каждый день, за редким исключением, но никогда еще вместо радости от предстоящей встречи душу его не грызла тревога, а будет ли она?
Часы на башне в центре города пробили три раза. Кажется, пора бы уже…
К остановке подкатил троллейбус, из которого, хохоча и перешучиваясь, высыпала стайка девчонок. Глеб узнал подружек Ирэны, две из них были знакомы ему еще по первой встрече на вокзале. «Ну, вот, - обрадовался он, - они уж точно что-нибудь знают».
Заметив Глеба, девушки издали замахали ему руками и стали кричать:
- Глеб, привет!
- Что, принц, пригорюнился?
- Подруга где твоя, кавалер!
Они обступили его, окружили облаком свежести и неощутимого, но явно существующего девчоночьего аромата. Они, не переставая, галдели, тормошили и щипали его. Настроение у них, судя по всему, было прекрасное, но это обстоятельство сейчас не очень радовало Глеба.
- Да тише вы! – прикрикнул он на девчонок. – Не все сразу! Где Ирэна?
Слова его девушек только подстегнули, раззадорили.
- А нет ее!
- Смотри ты, еще спрашивает!
- Сами у тебя узнать хотели!
- Так ее же увели!
- Увели? – Глеб почувствовал, как противный холодок прополз по спине. – Кто увел? Куда?
- Как куда? К тебе она пошла.
- Ко мне? – Глеб совершенно ничего не понимал. – Что значит, ко мне? Ну-ка, давайте по порядку. И по очереди, по одной!
- Вышли мы из института все вместе, - начала одна из девушек, - и тут к ней подходит какой-то молодой человек. Интересный такой,  симпатичный.  В драповом пальто, в коричневом.
- Да не в драповом вовсе! – заспорила другая.
- Господи! Мне ли не знать? – стояла на своем первая. – В драповом.
- Да нет же, не в драповом!
Не выдержав, Глеб сделал решительный жест рукой в сторону спорщицы:
- Все! Тихо! – и повернулся к рассказчице: - Продолжай!
- Я и говорю, – надулась девушка. - Подходит к ней парень, в драповом пальто, и спрашивает: Вы Ирэна? Она – да. Он говорит, что, мол, с Глебом, с тобой, то есть, плохо, и что ты просил ее прийти. Она побледнела вся и побежала за ним. Все, больше мы ее не видели.
- А ты вот он, собственной персоной. Живой, здоровый, целый и невредимый! – вновь вступила спорщица. – Хорошенькие же у тебя шутки!
Глеб опять нетерпеливо махнул на нее рукой, заставив замолчать.
- Как он выглядел, тот парень? – спросил он.
- Ой, он здоровенный, что твой шкаф двустворчатый. Плечи – во! Морда лица тоже вроде ящика бутылочного в ширину. Это я соврала, что он симпатичный.
- Ну, да, челюсть тяжелая, квадратная. Красавчик…
- Взгляд тяжелый такой, серьезный…
- Но зато кудрявенький такой, не то, что ты… Рыжий.
- А что это ты все выспрашиваешь, словно сам не знаешь?
- Снова проверка наблюдательности?
- Ой, а чего это ты побледнел? Глеб, ты что?
Не ответив, Глеб махнул рукой и, повернувшись, не помня себя, бросился прочь.  В голове билась, шипела, словно бенгальский огонь,  и разбрасывала искры одна назойливая мысль, но он никак не мог ее ухватить. Ноги его скользили и разъезжались по снежному насту на неочищенных тротуарах, которые не успевали приводить в порядок дворники, и прохожие испуганно шарахались от него в стороны, а постовой засвистел ему вслед, когда он перемахнул через улицу на красный свет – он ничего этого не замечал. Опомнился более-менее он уже около института, где, конечно же, не оказалось ни Ирэны, ни того парня с мордой ящиком. И только тогда он понял, что гнело его, про что была та мысль.
«Где же теперь мне искать ее?» - озвучил он, наконец, свою шипящую мысль и, поняв, что не знает ответа, застонал от отчаяния.
Где был он потом, в какие места попадал, в какие двери стучался – он не помнил. Но до дома он добрался лишь глубокой ночью. Не зажигая света, натыкаясь на мебель, ощупью он нашел свою кровать и без сил рухнул на нее замертво. Санька что-то пробормотал из своего угла – он не разобрал, что. Лишь теперь почувствовал, на сколько  он измучен. Хотел сосредоточиться и обдумать все, как следует, но, словно подушка упала на лицо, опрокинулся в забытье.
Проснулся Глеб ранним утром, когда по пустынным улицам, пробуя рельсы, разгонялся первый трамвай, а заспанные дворники застучали своими скребками по тротуарам, пытаясь сбить-таки с них ледяной панцирь. Наспех умывшись, он помчался к общежитию. Можно было позвонить, но ему хотелось узнать все лично. На стук его долго никто не открывал, но вот где-то в глубине здания зажегся свет, послышались шаркающие, неимоверно медленные шаги, и в окно выглянуло помятое, заспанное лицо вахтерши. Проскрежетал ключ в замке, и дверь приоткрылась на ширину носа. Носа вахтерши.
- Ну, что тебе понадобилось в такую рань? – недовольно спросила она.
Эту дежурную Глеб не знал, поэтому, боясь, как бы она не захлопнула сразу дверь, он заторопился.
- Мне Ирэну, из сто тридцать первой комнаты, срочно! Будьте так добры!..
Но, видимо, ни о какой доброте не могло быть и речи. Не время было для доброты.
- Что? Да ты в своем уме, парень? – возмутилась вахтерша. – Голова у тебя вертится, так ты поверти ей, посмотри кругом-то, ночь на дворе! Люди спят еще, а ты утра дождаться не можешь! Ирэну ему, вишь, подавай! Иди себе, иди с Богом! Днем придешь, как все нормальные люди ходят.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Глеб плюнул под ноги от отчаяния, и стал спускаться по ступенькам, когда дверь за его спиной открылась вновь.
- Слышь, парень, - послышался виноватый голос женщины, - ты говоришь, из сто тридцать первой? Так нет ее. Вчера весть вечер искали, так и не нашли. Нет ее.
Глеб на удивление равнодушно кивнул в ответ, словно услышал то, что и ожидал услышать. Да так оно, собственно, и было. «Все кончено, - подумал он.  – Так все и должно было случиться». И сам ужаснулся своему спокойствию в этот миг. «Все, что от меня зависело, я сделал, - зачем-то успокаивал он себя. – Или не сделал, не смог. Но что теперь об этом говорить? Надеяться больше не на что. Все».
Он посмотрел вокруг себя, словно вняв совету старушки вахтерши, и вдруг ощутил, что этот шумный и тесный мир людей сделался пустым и ненужным. Ненужным ему. Да и на что, скажите, ему эти краски, эти звуки, если их больше не увидит и не услышит Ирэна? Если ее не будет рядом? О, эта мысль была невыносимой.
«Не будет? - встрепенулся вдруг он, ощутив опустошение, произведенное в душе его этой мыслью. – Ну, уж нет! До Нового года почти сутки, и за это время с ней ничего не случится, так что надежду терять рано. Есть время, а, значит, есть шанс все исправить. Буду искать!»
И, забыв о себе, словно в омут неизвестности, окунулся он в этот такой понятный и знакомый прежде город. Глеб просто доверился ему. И город принял его в свои объятия, людской поток подхватил его, закружил и, извиваясь в каменных берегах улиц, увлек за собой.
В этот день город К*** жил особенной, предпраздничной суетой. Горожане спешили, торопились закончить все дела до назначенного волшебного часа. Они несли домой елки, покупали, кто не сделал этого заранее,  игрушки, украшения и подарки, не забывая про самое главное, про то, что будет украшать праздничный стол. Казалось, что сама природа трепещет в радостном предвкушении небывалого еще чуда, красивого и веселого.  И это трепетное ощущение было всеобщим. И – странное дело! – люди словно позабыли о том, что существуют и другие чувства, другие заботы, которые никуда ведь не делись, а только отошли, отодвинулись на второй план. Глаза перестали замечать чужую боль, и если вдруг чей-то взгляд задерживался ненароком на печальном лице Глеба, это вызывало в ответ лишь легкую, как рябь на воде, тень недоумения, неуместного воспоминания, взгляд соскальзывал, как покрывало с памятника, и человек торопливо проходил мимо. В людской толпе Глеб оказался один на один со своей бедой. Что мешало ему обратиться за помощью и получить ее? Он и сам не знал. Да нет, знал, конечно. Он просто боялся, что ему никто не поверит.
Новый год! Ах, какие надежды, какие мечты были связаны у него с предстоящим событием – переходом через рубеж. Самый любимый, самый желанный, этот праздник приобрел для него особое значение, ведь этот Новый год он должен был встречать с Ирэной. «Да, - подумал он,  - как встретишь, так и проведешь. Но для меня не год, а всю жизнь. Если бы я только мог остановить время!»
Не зная устали, Глеб ходил по улицам города. Он заглядывал в окна домов, которые были для него словно зеркала надежды, а в лицо каждого встречного прохожего всматривался так, будто именно в нем он мог прочитать ответ на свой вопрос: где? Иногда он садился в трамвай или троллейбус и уезжал на окраину, где улицы были похожи на переулки центра, где дома были, как правило, в один этаж и прятались за заборами в глубине садов. Но и эти улицы были так же пусты для него. Он словно оцепенел и совершенно не ощущал холода и усталости.
Время от времени он звонил в общежитие.
- Нет, не появлялась, - узнав его голос,  отвечали ему виновато, и не сердились.
Время шло, неумолимо приближалась полночь. Часам к восьми вечера суета улеглась, город успокоился, затих. Людской поток поредел, потом и вовсе иссяк, улицы сделались пустынны. Все стихло, ушло в паузу ожидания. Даже моторы машин, изредка еще проносящихся по улицам, стали звучать приглушенней и почти не достигали сознания Глеба. Последние часы уходящего года были строги и торжественны, словно великий портной отсек еще один отрезок жизни, и каждый живущий перед зеркалом вечности примерял его на себя.
Неожиданно повалил снег, густой, неестественно  пушистый, почти декоративный. Мягкие его волны, натыкаясь на стены домов, оседали на улицах и тротуарах, тех самых, которые весь день так старательно очищали дворники. Снег укутывал плечи прохожих, тех редких счастливчиков, которым выпало такое счастье.
Тишина сделалось густой, словно взбитые сливки.
Мироздание явно готовилось к чему-то важному, и все эти приготовления не могли закончиться ничем.

Спасибо за продолжение

Обманули все-таки девушку :( Причем так классически, сыграв на страхе за близкого человека... Ай, хоть бы "шкаф рыжий" и его папаша пленницу не мучили, с них станется.
Не представляю, как Глебу удастся их отыскать...
_________________

Цветочек
Peony Rose
Да, становится все страшней! )
Ног это же сказка, в ней можно уповать только на чудо, иначе никак.
А в чудо нужно верить, и тогда оно обязательно произойдет .

 » Глава 10.

10.
 
 
 
Незадолго до полуночи Глеб сидел у окна невесть куда мчавшегося троллейбуса. По ту сторону стекла возникали и уносились назад бесконечные вереницы домов, чередовались улицы и переулки, мелькали, словно фантомы, редкие прохожие. Широко распахнутые глаза Глеба ничего этого не видели. События последних дней и, в особенности, последних часов, бесплодные поиски Ирэны вконец измотали его. Теперь, когда времени оставалось так мало, совсем ничего, он сердцем чувствовал каждое движение стрелок, неумолимо приближавших его погибель. Да, в том, что жизнь его прекратится, если спасти Ирэну не удастся, он не сомневался. Время истекало неумолимо, а он ничего не мог поделать, и страшно было подумать, что именно вот этой минуты бездействия может не хватить в последний момент. Он вдруг ощутил свою беспомощность физически, до остановки сердца, и совсем отчаялся от того, что не может ничего изменить. Мысль эта была столь мучительна, что он застонал.
«Выходит, - изводил себя мыслями Глеб, - я взял на себя заботу уберечь Ирэну от беды и не смог этого сделать? Оказался слишком жидкого замеса? А что было делать? Просить помощи? У кого? Да и было бы так лучше? Возможно, да, теперь уже не выяснить. Можно, можно было, не раскрывая всего… Сказал бы, мол, пропал человек, помогите найти.  Ее искали бы, и я искал бы, все больше было бы шансов найти. Ох, как глупо, как глупо все! Преступно глупо…»
И все же в глубине души он надеялся, он был уверен, что один, всего один шанс все исправить у него еще будет, не может не быть. Надо только вовремя узнать и не упустить его.
Почувствовав рядом с собой присутствие постороннего живого существа, Глеб отвлекся от своих переживаний и вернулся в реальный мир. Существо сидело, развалившись на сидении прямо напротив него, и сверлило его глазами. С первого взгляда Глеб понял, что перед ним бродяга, без роду, без племени, будто вырванный злым колдовством из прошлого времени, память о котором не сохранил никто на Земле. Глеб никогда не встречал бродяг, разъезжающих в троллейбусах, обычно они проходили своим путем пешком, но здесь, видимо, был особый случай.
«Какой странный человек, - подумал Глеб. – Кто он? Откуда пришел? Странно подумать, что до сих пор кто-то может жить так, без корней, без привязанностей, без тепла и приюта. Какая ужасная жизнь, какая нелегкая судьба… Как, однако, горят его глаза! Боже, так ведь он безумен!»
На мгновение Глеб представил себя на месте бродяги, и ему сделалось жутко. «Неужели нельзя ему как-нибудь помочь?» - вновь подумал он. Глеб вздохнул и отвернулся к окну, новый, еще более сильный приступ тоски и отчаяния овладел его сердцем. Ему было бесприютно, пусто и страшно на этой Земле.
Между тем, поскольку возвращение в реальность состоялось, Глеб определился на местности. Как он понял, троллейбус как раз въехал в один из самых старых и удаленных районов города. Это был уже пригород, больше похожий на забытую богом деревню.
Вот за окном промелькнул какой-то узкий темный переулок, въезд в который обозначали два одинаковых дома из красного кирпича.
- О-о-о-о! – взвыл вдруг бродяга и протянул обе руки, указывая куда-то  в сторону переулка. То ли дома-близнецы чем-то ему приглянулись, то ли увидел что-то другое, ему одному доступное, не ясно.
«Что тебе, божий человек? – подумал Глеб про него. – Чего кричишь - волнуешься? Какое такое диво дивное увидал? Юродивый… Богом отмеченный. А может, и сейчас его руками кто-то высший, сама судьба подает мне знак? Может, это и есть тот знак, которого я жду? А что? Почему нет. К тому же, какая  мне теперь разница? Если я еще куда-то успею, так только сюда. Что же, пойду, пройдусь переулком. Может, и в самом деле что…»
Троллейбус как по заказу остановился, двери открылись, приглашая сделать следующий шаг. Глеб не заставил себя ждать. Он резко поднялся и вышел на остановку. Еще через пару минут он уже стоял между домов из красного кирпича. Прямо от его ног убегал, теряясь во тьме новогодней ночи, длинный проезд. На доме слева была цела табличка, сообщающая своим присутствием, что переулок не безымянный какой-то, а вполне себе имеющий собственное название, которое все же из-за состояния таблички невозможно было прочесть. Глебу показалось, что из переулка тянет сыростью, как из склепа. Во всяком случае, тишина и темень там точно были могильные. «Ну, да, - усмехнулся Глеб, – бродяга точно знал, что мне туда и надо». Он оглянулся, проводил глазами прошелестевший мимо по главной дороге автомобиль, и шагнул в темноту проезда.
Отгороженные от улицы высокими заборами, с обеих сторон дороги потянулись сады. Ближние деревья перевешивали через изгороди заснеженные ветви и делали ими успокаивающие пасы, дальние лишь угадывались в глубине дворов концентрированной темной массой. Оттуда, из гущи деревьев и мешанины ветвей и сучьев, изредка пробивался свет горящих окон, который колол привыкшие к темноте глаза тонкими иглами. Глебу приходилось щуриться и отворачивать лицо в сторону. Было совсем тихо и очень мрачно. Когда Глеб привык к темноте, он смог заметить, что темноты как таковой не было вовсе.  А был свет, неверный и фантастический, который искажал реальность и творил из нее фантасмагорию. Предметы и объекты теряли свои настоящие очертания, а, может, наоборот обретали истинные формы, сплетаясь в гротескные картины, которые расплывались в ночном воздухе, дрожали и таяли, так что Глебу все чаще казалось, что дороги под ногами уже нет. Тем не менее, он продолжал идти вперед.
- Мрак всему, - бубнил Глеб себе под нос. – Что в этой тьме можно увидеть?
Так он прошел довольно долго, как ему казалось, до конца переулка, и ощущение глупости и бесперспективности затеи с походом сюда совсем взяло в нем верх. Он даже хотел уже повернуть обратно, когда вдруг впереди него заскрипел снег под чьими-то тяжелыми шагами. Кто-то невидимый и потому грозный шел прямо на него. «Ну, слава Богу, - обрадовался Глеб, – хоть одна живая душа во всем районе. Сейчас я у него спрошу…» О чем спрашивать, он не знал, да это было и не важно. Просто захотелось пообщаться.
- Простите, - начал Глеб, когда встречный прохожий поравнялся с ним, - не могли бы вы…
Он не успел закончить фразу, потому что сильный удар в лицо сбил его с ног.
Вопрос его повис в морозном воздухе, съежился, беспризорный, растворился и исчез за ненадобностью.
Придя в себя ввиду усталости позже, чем мог бы это сделать в нормальном своем состоянии, Глеб приподнялся на руках и попытался встать на ноги, но почва качнулась и ушла из-под них, обнаружив свою зыбкость и ненадежность. Гул в голове воспроизводил одну басовую ноту, как и положено колоколу, а сияние перед глазами было таким, что они благодаря ему проникали в микромир, но совершенно не замечали окружающие ландшафты.
«Что за ерунда такая? – подумал он. – За что такие почести?»
Он взялся руками за голову, и почувствовал, как растет, наливается и делается упругой шишка под глазом.
- Вот сволочь! – выругался он вполне от души. – Ах, какая сволочь!
Шаги той живой души, которая оказалась с такими тяжелыми кулаками, еще скрипели где-то в глубине переулка. Тяжелые, спокойные шаги человека, который не спешил, потому что не мог опоздать. Глебу никак не улыбалось еще раз встречаться с этим гражданином, ночью, один на один, тем не менее, уловив скрип его шагов, Глеб бросился за ним в погоню. Он чувствовал, как распирает его ярость, словно в нее, как в отдушину уходят напряжение и тревоги прошедшего дня. Возможно, эта встреча на узкой тропе и этот удар в лицо тоже были неким знаком, но он об этом не думал. Все мысли его сконцентрировались на одном, догнать и… Догнать, а там видно будет.
Глеб пробежал за обидчиком несколько десятков метров, но догнать его не смог.  Остановившись и едва переведя дыхание, Глеб понял, что незнакомца нигде нет. Он просто исчез! Глеб прислушался, пытаясь уловить хоть что-то, скрип, стук, все равно, но кругом царило полное безмолвие. Все замерло, застыло, затаилось, и даже ветер стих. Снег тоже перестал, звезд над головой не было ни одной, так что Глебу показалось, что он опустился на самое дно, неважно чего, но где и дышать уже было невозможно.  Тут же он почувствовал легкое удушье и поторопился отругать себя за мнительность.
Покой царил в пространстве, и, во что бы то ни стало, нужно было его нарушить.
- Эй! – закричал Глеб что было мочи. – Не спрячешься! Выходи!
Тишина после крика, как показалось Глебу, еще больше сгустилась. «Ах, гад, - злился он. – Спрятался, сбежал!» Вдруг где-то, совсем рядом, едва слышно стукнула калитка. «Ага! – сообразил Глеб. – Не иначе здесь!» Он бросился в обозначенном звуком направлении и уперся в высоченный забор. Забор был совершенно глухим, добротным, доски в нем одна к одной были подогнаны так плотно, что невозможно было найти ни одной щели, чтобы заглянуть внутрь двора.  За забором, пружиня тишину и мрак, лежал сад. Магия выглянувшей в просвет между тучами Луны, осеребрила ветви деревьев. Как по команде вспыхнули  самоцветы великолепного снежного покрывала, разостланного вокруг к новогоднему торжеству. Снег лежал повсюду ровным, без изъяна, слоем, и лишь к калитке в заборе подходил пунктир следов.
Подойдя вплотную, Глеб попробовал толкнуть калитку, но она не поддалась. Заперта! Тогда, недолго думая, Глеб перемахнул через забор и по тропинке, ведшей от калитки, бесшумно заскользил  вглубь  сада. Он не искал какой-либо рациональности в своих действиях, потому что, если бы стал размышлять, то остановился бы и не смог сдвинуться с места. Он просто доверился какому-то голосу внутри себя, который нашептывал, что он делает то, что нужно. И он не спрашивал себя в этот миг, как сможет узнать ударившего его типа, ведь в темноте он его все равно,  что не видел. Но и этот вопрос, возникни он, не остановил бы его, теперь не остановил бы, потому что влекущая его вперед сила так окрепла, что он уже не мог ей противиться. Он только подгонял себя: скорей, скорей…
Тропинка привела его к дому. Глеб взбежал на крыльцо и подергал дверь – снова было заперто. «Нет, что-то здесь не так», - засомневался он и громко постучал. Удары отозвались за дверью гулким эхом, словно там, по ту сторону была пустота. Никто не отозвался на его стук, не отреагировал никаким явным образом, однако Глеб был уверен, что в доме кто-то есть: с крыльца ему была хорошо видна на снегу тень колеблемого ветром дыма из трубы. Если топится печь, значит, есть тот, кто ее топит, все логично.
Глебу страстно захотелось заглянуть внутрь дома. Он спустился с крыльца и по тропинке обошел вокруг него, заметив, между прочим, что дом ничем не примечателен. Типичная для здешних мест постройка, таких домов в округе множество, перемешать все в одной куче и не разберешь потом, где какой.
На всех окнах оказались ставни, и все ставни были закрыты, что тоже не вызывало особых подозрений, потому что жители этого района всегда были склонны  соблюдать меры безопасности, жизнь к тому вынуждала. Все ставни были закрыты плотно, словно люки подводной лодки, и только на одном окне под ставней оказалась небольшая щель, из которой выбивался узкий луч света.  В это окно, как предположил Глеб, можно было заглянуть. Он посмотрел по сторонам и увидел неподалеку, возле кособокого сараюшки штабель ящиков. Он быстро метнулся к сараю и притащил оттуда пару ящиков, затем  взгромоздил их один на другой под окном. «Так, так», - поощрял он себя за работой. Проверив сооруженную конструкцию на устойчивость, он осторожно взобрался наверх и прильнул, наконец, к щели.
В комнате горел свет, но об этом Глеб знал и раньше, поэтому не удивился. Первыми на глаза ему попались ходики, неторопливо мотавшие маятником на стене как раз напротив окна. «Без пяти», - отметил Глеб машинально. И тут словно запустился в его груди скрытый механизм, застучали внутренние часы глухими ударами сердца, забарабанили в висках молоточками пульса. Время стронулось с места и заспешило, заторопилось, заструилось неудержимо, приближая момент, после которого уже ничего не будет. «Тик-так, тик-так», - начитывали ходики свою мантру, и с каждым слогом этой вечной молитвы все явственней и очевидней становилась для Глеба надвигавшаяся на него пустота.
Заставив себя сосредоточиться, он скосил глаза, насколько это было возможно, пытаясь заглянуть за ставню, и осмотреть комнату справа от ходиков.
«Ничего себе», - пробормотал он, слегка опешив от увиденного, и торопливо протер глаза. Заглянул снова, но видение не исчезло. Там, в дальнем углу комнаты на стуле, привязанная к нему по рукам и ногам, сидела девушка. Лицо ее до самых глаз было замотано толстым пестрым шарфом, и, наверное, поэтому девушка, судя по выражению ее глаз, была близка к обмороку. Свет яркой лампы рассыпался стальными искрами по разметавшимися в беспорядке черным волосам, а глаза… Глаза, Господи! Это же… 
Сердце Глеба сжалось от догадки и узнавания, и рванулось вперед.
- Стой! – почему-то снова закричал Глеб и, в три рывка вырвав ставню, вышиб плечом раму. В облаке осколков, со звоном и грохотом ввалился он в комнату. Что-то теплое потекло по его лицу,  он, не замечая боли, отерся ладонью, мельком заметив, что она стала красной. «Кровь, порезался» - автоматически сработал мозговой регистратор событий и состояний.
В противоположном, скрытом до этого момента от Глеба  углу комнаты застыли в нелепых позах двое мужчин.  Тот, что помладше, но  повыше и шире в плечах, показался  Глебу знаком, но размышлять над этим, а, тем более, предаваться воспоминаниям, у него не было времени. От слова совсем. Потому что он знал, что эти двое не пошутить здесь собрались за праздничным столом, что они опасны и что надо немедленно действовать. Рывком поднявшись на ноги, Глеб подхватил тяжелый табурет, стоявший тут же у окна, и, не давая опомнится, запустил его в хозяев помещения. Регистратор событий и состояний привычно отметил, что бросок получился на славу. «И откуда только сила взялась?» - оценил регистратор содеянное.  Но если к приложенному усилию претензий не было, с точностью его как-то не задалось.  Следовало попасть в Митяя, но снаряд угодил в Залубченко старшего. Как все уже догадались, это была именно наша парочка.
Стул под Залубченко развалился, словно конструкция из соломы, а он сам взвизгнул, как подвернувшийся под ноги щенок, завалился на спину и замер под накрывшим его табуретом. Падая, он резко всплеснул руками, будто пытаясь ухватиться за воздух, при этом что-то выскользнуло у него из кулака и, ударившись в потолок, рассыпалось на множество осколков. Осколки посыпались вниз. Глебу показалось, что пролился бриллиантовый дождь – весь пол засверкал безумными огнями.
- А-а-а! – закричал диким голосом опомнившийся Митяй.  Оскалившись и сверкнув глазами, он изогнулся и метнул в Глеба тяжелый нож, который до сих пор держал в руке. Голубой молнией клинок пронесся по воздуху, прочертив мгновенную и зыбкую, как граница жизни, линию, чиркнул по плечу успевшего уклониться Глеба и с грохотом упал где-то за его спиной. Глеб ждал, что в следующий момент крепыш бросится на него, но, вместо этого, Митяй  опрокинул стол, освобождая центр комнаты, и бросился собирать с пола рассыпанные по нему искры. Он распластался на полу и сгребал стекляшки двумя руками, как  песок на пляже, стараясь ухватить побольше, и прятал все под себя. Получалось не так уж много, небольшая кучка красноватых зерен. Он постоянно что-то выкрикивал, совершенно нечленораздельное, так что Глеб вполне уверился в его безумии.
Не теряя времени, Глеб подобрал с пола нож и, разрезав им путы, освободил Ирэну.
- Милая, родная, - шептал он ей, - все позади, мы снова вместе. Девушка дрожала и, не в силах сказать хоть слово, прижималась к Глебу мокрым от слез лицом. Парень совсем размяк, убедив себя сам, что все действительно кончилось, и не следил за тем, что происходит у него за спиной. Ирэна же видела все. Вдруг она оттолкнула Глеба в сторону и бросилась вперед. Раздался выстрел, такой оглушительный и неуместный. Ирэна вздрогнула, вскинула руками, словно остановленная в полете птица, и, оглянувшись на Глеба, со счастливой улыбкой на губах стала оседать на пол.
- Эй, эй, что это ты? – не осознал  происшедшего Глеб. Он кинулся поддержать ее, но что-то чужеродное и непреодолимое остановило его, грубо толкнув в грудь. Там, где прозвучал один выстрел, возможен и второй.  Но того, который его убил, Глеб не слышал. Превозмогая силу, сбившую его влет, он, падая, дотянулся до Ирэны и обнял ее. А больше ему ничего и не было нужно.
Так они и застыли, обнявшись, навеки вместе.
Из угла, из-под кучи обломков выбрался Залубченко. Разбитое в кровь его лицо дрожало, но не выражало, тем не менее, никаких чувств, и было похоже на маску. Он постоял мгновение, глядя на распростертые на полу тела влюбленных, потом перевел взгляд на ходики на стене.  Тут он оживился, отбросил прочь дымящийся еще наган, который сжимал в руке, бросился к сыну и стал отбирать у него то, что тот успел собрать на полу.
- У-у-х! У-у-х! – рычал он, вырывая из рук Митяя осколки Дарующего Жизнь.
Они стали бороться, они возились, кусали друг друга, рвали зубами, словно два хищника, делящих добычу. Черты их лиц менялись, становясь все меньше похожими на людские, зубы превратились в клыки, клыки окрасились кровью…  Дарующий Жизнь , даже исчезнув, проявил их настоящую сущность.
А после, когда, заворочавшись на стене, заворчав механизмом, ходики ударили в гонг двенадцать раз, комната вдруг наполнилась огнями. Кровь из простреленных сердец влюбленных, смешавшись, возродила Дарующего Жизнь. Вновь воспылал этот факел любви, и в лучах его горячих сгинула навсегда нечисть.
- Мы проспали Новый год! – воскликнула Ирэна.
- У нас вся жизнь впереди! – улыбнулся в ответ Глеб.
Сжимая в объятьях любимую, трудно думать иначе.

 » Глава 11. Эпилог.

11.
 
 
Трепетным майским вечером, когда прекрасную нашу землю окутывает влажная теплая темнота, когда жизнь затихает в волшебном сне под оглушительные трели вернувшихся из заморских странствий соловьев, а небо становится той прозрачной черноты, сквозь которую звезды видятся нестерпимо яркими и доступными, на самом краю высокого речного обрыва стояли, взявшись за руки, юноша и девушка.
Где-то внизу, в темноте терлась мокрым телом о берег и ворчливо вздыхала невидимая река.  Оттуда, из-под обрыва, где обреталась вечность,  веяло прохладой.  Вечность не бывает теплой, ее пронизывают другие ветра. В тихом шепоте волн чуткому уху слышался их рассказ о том, что они видели и что узнали за время своего долгого пути. Под строгим секретом доверяли они друг другу ведомые только им тайны. Плеск волн  манил, увлекал в края далекие.
Горящие за парком огни большого города казались звездной россыпью на темном небе, которое, приблизившись, растворило в себе землю.
Легкий ветерок едва касался молодых тел, и эта ночь, эти звезды, это ласковое обтекание воздуха создавали ощущение необыкновенной легкости бытия. Молодым казалось, что они одни в этом безбрежном мире, который принадлежит только им двоим. Они не испытывали одиночества, его для них не существовало. Они были одни, но вместе, друг с другом, они воспаряли ввысь, в небо, к звездам и не боялись ничего  на свете.
Юноша и девушка стояли, обнявшись, на краю обрыва, и в высоко поднятой руке юноши горела звездочка.
Они пришли сюда, чтобы проститься с другом, одарившим их бессмертием и вечной молодостью. Они решились на это, зная, что весна не оставит их сердец, пока жива в них любовь. Они свято верили, что в любви их бессмертие.
- Грустно, - сказала девушка.
- Грустно, - согласился юноша.  – Грустно и печально расставаться с тем, кто нам дорог. Но, все же, мы не вправе владеть единолично таким сокровищем.
- Я понимаю, - вздохнула девушка, - там, на небе, ему будет лучше. Быть может, ему не будет хватать нашей любви и нашей теплоты, зато небо убережет его от человеческой зависти, жестокости и вероломства. Может быть, позже, потом, когда-нибудь, когда все изменится, и люди, наконец, снова станут людьми, он вернется…
- Думаю, это станет возможно еще не скоро. Пора!
- Пора…
Юноша взмахнул рукой. Маленькая рубиновая звездочка прочертила в темноте дугу, но не упала вниз, как ожидалось. Зависнув над обрывом, звездочка мигнула влюбленным, словно прощаясь с ними навек, коснулась лучом их лиц, будто желая запомнить и сохранить их в своей памяти, и, разгораясь все ярче, взмыла ввысь. Звездочка поднялась в небо, заняв там место среди других звезд.  В этот вечер она затмила своим сиянием другие звезды, про то есть многочисленные свидетельства очевидцев. Она и до сих пор на небе, и всякий, кто действительно того желает, найдет ее там и даже наладит с ней связь.
Дарующий Жизнь рассудил все по-своему. Он не покинул людей навсегда, но лишь равно удалился от всех. Счастливый и свободный, он обрел свой дом, и оттуда светит во тьме, чудесный маяк, указывая путь всем влюбленным. Рожденный в пламени любви, он стал ее вечным символом. Это ли не счастье?
Он и сейчас над нами. Каждую ночь он зажигает в небе свой факел и шлет на землю лучи добра и прощения. И каждую ночь глаза влюбленных всего света разыскивают этот волшебный огонь среди мириад других звезд.
Вы не видели его? Нет? Значит, просто вы не любили еще. Торопитесь же, торопитесь! Лишь в любви счастье земное.

Спасибо!

Какая фантасмагория с поисками Ирэны. А потом - кульминация и победа добра. И эпилог очень добрый.
Сказка получилась отличная.

_________________

Peony Rose
Спасибо за внимание.
Добро должно победить зло, иначе это не сказка.
И еще, конечно, должна восторжествовать справедливость,
т.е. мы ждем всего того, чего не хватает иногда в жизни.

В читателях.
Как бы в начало надо ставить, в самом вверху, так вроде бы более притянет читателей, а то чаще всего смотрят на объём и кол-во читателей, если заголовок и аннотация не зацепили. Удачи и творческих успехов.
_________________

Arabella-AmazonKa
Спасибо, я подправил - на сколько это теперь возможно.