Энн Стюарт, Любить темного лорда

списибочки , так здорово то что Вы делаете девушки...я в восторге
_________________

Спасибо за ваш труд и перевод!!!
_________________

Девочки отличный перевод. Спасибо вам за это. Честно не ожидала что так быстро начнете выкладывать

Энн Стюарт!!! Огромное спасибо!!! Обожаю ее и ее мрачно-ироничных главных героев!!! С большим нетерпением буду ждать продолжения!

 » Глава 3

Глава 3
Эмма всегда считала себя счастливо одаренной несколькими достоинствами, возмещенными таким же количеством недостатков. Она была храбра, но когда кто-то поднимал на нее руку в угрозе, это спокойное, слегка высокомерное выражение ее лица обычно делало наказание намного хуже. Она была сильна, что давало ей способность противостоять большой боли - и физической, и эмоциональной, тогда как более слабый человек мог бы расплакаться, остановив тем самым мучения. Эмма полагала, что была довольно хорошенькой, хотя не совсем в общепринятом стиле, ибо была крупного сложения, но ее рост и тихая жизнь ставили излишне обеспокоенных обожателей в безвыходное положение. Лицо ее было достаточно миловидно, однако бледная кожа была испорчена злополучной россыпью веснушек, а карие глаза, пусть даже и красивые, были тревожно близорукими. И проблема неудачнейшего оттенка волос. Она бы отдала все, чтобы иметь волосы простого мышиного коричневого цвета, а не огненно-рыжего, с которым родилась. Мириам называла ее волосы шелком дьявола.
В довершение ко всему, Эмма был слишком умна для женщины. Этот ум, однако, сослужил ей хорошую службу. Не обладай она большим, чем просто хорошие мозги, Эмма никогда не догадалась бы, что было на уме у дяди, когда он вошел в ее комнату в «Груше и Куропатке».
Помимо всех других противоречивых благословений, ей выпало обладать богатством. Не достатком, не комфортным самостоятельным доходом. Богатством. Это принесло ей мало пользы. Кузина Мириам правила домашним хозяйством в Кроуч-Энд и дядей Хорасом железной рукой, и она убедила Эмму, что та не имеет никакого права требовать даже пенни из денег, которые отец оставил ей. Доход пошел по миру, как праведно сообщила ей Мириам, хотя Эмме приходилось до сих пор искать доказательства этому. Несомненно, если бы она была нищей, они, прежде всего, никогда не побеспокоились бы о ней, не говоря уже о том, чтобы убить ее.
Это намерение все еще изумляло ее. Она никогда не любила дядю Хораса с его мягкими руками и круглым животом, которым он, казалось, всегда задевал ее, с его кислым дыханием, пробивающимся сквозь мятные лепешки. Эмме никогда не нравился блеск его бледных глаз, когда он думал, что никто не видит, или жестокие щипки, но она была достаточно наивна, чтобы приписывать их неуместному вожделению. Не то чтобы в свои девятнадцать лет она имела большое знакомство с вожделением. Кузина Мириам, женщина неопровержимой добродетели и морали, была вдвое ее старше и так хорошо оберегала Эмму, что та была фактически заточена в стенах уродливого дома в Кроуч-Энд. Немногие мужчины, которые допускались в ее уединенную обитель, были или очень стары или специально держались в стороне, опасаясь Мириам де Винтер.
Но Герти, перегруженная работой горничная кузины Мириам, объяснила все это ей в терминах, которые, несмотря на их шокирующую откровенность, были притом довольно пленительны. Подробности воспроизведения потомства казались отвратительными, особенно когда связывались с образом Хораса де Винтера, и Герти оставила ее с некоторыми сомнениями, было ли это точно то, что имел в виду дядя Хорас с его нескончаемыми мягкими прикосновениями и блеском в глазах, когда он думал, что никто не видит.
Она научилась тонко, конечно же, заручаться поддержкой кузины Мириам. Если бы эта худая, разодетая в пух и прах солдафонша подозревала, что ее отец питает какие-либо неприличные склонности к Эмме, она превратила бы жизнь в сущий ад для них обоих. Не то чтобы она уже не сделала этого.
Но Мириам любила своего отца, насколько была в состоянии любить, в этом Эмма была уверена. И Мириам ни на йоту не заботилась об осиротевшей кузине с громадным наследством, которое однажды полностью перейдет к мужу Эммы, не оставив ни пенни самой Мириам. Она плохо воспримет новость о смерти дяди Хораса.
Эмма понятия не имела, когда хищнические планы дяди Хораса на ее счет стали смертельными - идея была настолько диковинной, что даже теперь она не совсем могла поверить в это. Не больше чем могла бы подумать, что на самом деле умрет он, погибнет от ее собственной окровавленной руки.
Но Хорас был мертв. Она стояла над его телом, оцепенев от ужаса. Маленькая часть ее разума, которая еще функционировала, приказывала Эмме бежать, прежде чем ее выволокут наружу и повесят на ближайшем дереве.
А затем появился он. То странное, манерное создание. Он высмеял, шокировал ее, загнанную в отчаянное положение, и потом совершенно спокойно принял на себя вину.
Ей не следовало бы удивляться его открыто заявленному мотиву. Эмма заглянула в блестящие глубины его глаз и увидела только холодную пустоту. То, что он спас ее жизнь из скуки, не должно было стать неожиданностью. Она только желала знать, почему ей не хочется этому верить.
Эмма едва ли имела право возражать, ведь он спас ей жизнь. И действительно, если причины его действий были правдой, то она ничего больше ему не должна. Это была достаточно справедливая сделка для того зимнего вечера - ее жизнь за его развлечение. Они были квиты.
Она все еще была не уверена, почему хозяин гостиницы появился с золотой монетой и именем таинственной женщины в Лондоне, не больше чем могла понять, почему этот ранее недоверчивый человек пожелал устроить поездку обратно в город. Эмма догадывалась, что это имело некоторое отношение к ее таинственному спасителю, но у нее не было намерений исследовать свою изменчивую удачу.
Первый приступ паники заполнил ее, но Эмма безжалостно подавила его. Она была молода, она была сильна, она была - как часто сообщала ей кузина - печально умна. Конечно, она сможет найти способ выжить.
Она не хотела становиться шлюхой, чью профессию, несомненно, предложит ей таинственная миссис Уитерседж. На улицах Лондона для женщины найдется немного занятий, а золотой монеты не хватит надолго. Очевидно, для нее это наказание, которое ей следует быть готовой нести. Она отобрала жизнь. Если миссис Уитерседж предложит ей подходящую епитимию, то она примет ее.
Конечно, это предпочтительнее жизни на улицах, и два дня спустя Эмма явилась на Маунт-Стрит, готовая начать жизнь дорогостоящей проститутки.
Однако она не совсем твердо знала, чего потребует от нее эта жизнь. Ее информация об акте, на который джентльмены, казалось, тратили такие средства, в лучшем случае была отрывочна, но Эмма определенным образом представляла себе это. Она не сомневалась, что сможет лежать в кровати в темноте, позволяя кому-то возиться с ее ночной рубашкой и проявлять по отношению к ней вольности. В конце концов, она должна была бы делать те же вещи, если бы когда-нибудь вышла замуж. Это было обязанностью женщины, проклятием женщины, и она с таким же успехом может получать за это плату.
***
Дом на Маунт-Стрит ни в малейшей степени не походил на бордель, но, с другой стороны, Эмма понятия не имела, как должен выглядеть бордель. Швейцар, который сопроводил ее внутрь, казалось, не был погружен в пучину греха, и вокруг не наблюдалось слоняющихся без дела распутных женщин. Миссис Уитерседж вызывала даже большее удивление. Ее простой серый парик, казалось, больше подходил вдове, чем сводне, а лиф ее превосходно скроенного полосатого платья был прикрыт широкой белой косынкой. Единственными украшениями на ее лице были толстый слой пудры и очень сдержанная мушка у внушающего страх носа.
Эмма стояла посреди комнаты, не будучи приглашенной сесть, когда вошла миссис Уитерседж. Эмма приняла ванну, как могла привела в порядок непокорную путаницу рыжих волос и оделась настолько смело, насколько позволил ее скромный гардероб. Кузина Мириам всегда следила, чтобы одежда Эммы была унылой, серой и сдержанной, больше подходящей для приходской сироты, чем для наследницы, а несколько предметов, которые Эмма взяла с собой, хотя и были немного более яркими, представлялись довольно неподходящими для шлюхи.
Миссис Уитерседж не сказала ни слова, пока, сузив глаза, обходила вокруг высокой, прямой фигуры Эммы.
- У Вас есть определенные возможности, - сказала она резко, голосом громким и сочным, хотя под аристократическими замашками чувствовалось ее рабочее воспитание. - Что у Вас на уме, дитя?
Эмма моргнула.
- Я не совсем Вас понимаю...
Миссис Уитерседж отошла от нее, чтобы сесть за изящный, безукоризненно аккуратный стол.
- Я очень требовательна к тем, с кем работаю, моя девочка, - сказала она. - Я не беру первых встречных. Желательны рекомендации.
- Рекомендации? - Слабо повторила Эмма. «Для шлюхи?» - Подумала она с удивлением. - Боюсь, что не могу предоставить Вам ни одной.
Миссис Уитерседж рисовала бледным пальцем круги по столу красного дерева.
- Попали в трудные времена, не так ли? - Спросила она. - Вы - женщина лучшего происхождения, чем те, с которыми я обычно работаю, но, тем не менее, я рассмотрю Ваш вопрос. Какова Ваша квалификация?
Эмма покраснела. Она не имела ни малейшего представления, какова надлежащая квалификация для проститутки, помимо очевидного физического снаряжения. И она полагала, что большинство женщин приходили, вооруженные основами.
- Я - девственница, - отрывисто сказала она.
Миссис Уитерседж на миг буквально вытаращила на нее глаза. А затем рассмеялась глубоким, раскатистым хохотом.
- Тем лучше для Вас, дитя, - сказала она, вытирая слезы с глаз. - Нынче подобное не слишком-то часто встретишь, хотя я сомневаюсь, что это будет иметь большое значение, когда мне предстоит устроить Ваше положение. Сядьте, дитя. Вы слишком высоки, однако, а постоянно смотреть вверх на Вас вредно для моей старой шеи.
Эмма села, притом резко.
- Положение? - Спросила она, опасаясь, что похожа на безумную.
- Разве не поэтому Вы здесь?
- Э-э... Конечно. - «Положение...», - думала она, терзая мозг. Герти что-то упоминала о различных положениях - мужчина сзади, или, может быть, под женщиной, но она не обратила большого внимания...
- Какие-нибудь еще характеристики, кроме вашего целомудренного состояния? - Требовательно спросила Миссис Уитерседж. - Вы умеете читать и писать? Шить ровными швами? Рисовать акварельными красками?
- Конечно, - сказала Эмма, удивленная. Ее образование включало примерно это, даже если акварели были ограничены религиозными темами, а материал для чтения состоял из брошюр по самоусовершенствованию, граничивших с фанатизмом.
- Конечно, - с вздохом пробормотала миссис Уитерседж. - Разве это все умеют?
- Неужели здесь такие требования?
- Для гувернанток - да.
- Гувернанток?
- У Вас проблемы со слухом, юная леди? - Миссис Уитерседж потихоньку теряла самообладание. - Я управляю конторой по трудоустройству. Моя специализация - находить старшую прислугу для богачей. Разве не поэтому Вы здесь? Вам что, не требуется работа?
- Конечно, требуется, - сказала она, напряжение в ее плечах незначительно ослабилось. - И я удовольствием стану гувернанткой.
- Нет, имей Вы больше опыта в этом, - с оттенком сухой иронии сказала пожилая женщина. - Я знаю, кто послал Вас сюда. Это не мог быть никто, кроме Киллорана, проклятье на его шкуру.
- Киллорана?
- Графа Киллорана. Если Вы встречали его, то вряд ли легко забудете. Очень нервирующий джентльмен, одевающийся в чёрно-белые тона с серебром, без сердца и души, но самого злодейского остроумия...
- Это был его светлость, - торопливо сказала Эмма, вспоминая те глубокие зеленые глаза, совсем лишенные жизни и чувства.
- И куда именно, подумали Вы, он посылал Вас, когда давал мой адрес? - Серьезно спросила миссис Уитерседж.
Эмма никогда не была поклонницей благоразумия.
- В бордель, - ответила она.
Миссис Уитерседж минуту качала головой.
- Вам вряд ли будут платить также хорошо, а работа будет намного тяжелее, - произнесла она. - Если у Вас есть желание быть шлюхой, я всегда могу что-нибудь организовать...
- Нет, спасибо, - быстро сказала Эмма. - Думаю, из меня получится очень хорошая гувернантка. Я очень люблю детей.
Миссис Уитерседж оглядела ее с сомнением.
- Любовь к детям и умение рисовать акварельными красками не слишком далеко продвинет Вас по этой жизни, моя девочка. Как вас зовут?
- Эмма, - сказала она, не размышляя. Запоздалая потребность в увертке остановила ее. - Эмма Браун, - добавила она.
- Браун, да? Самое распространенное имя в Англии. У меня немного возможностей, мисс Браун. Я стараюсь не посылать таких девушек, как Вы, в дома, где есть впечатлительные молодые люди, но в этом случае, боюсь, у меня нет выбора. Миссис Варенн не самая благородная из моих нанимателей, у нее не один, а два старших сына как раз такого возраста, чтобы напроказничать с привлекательной молодой женщиной под их крышей. Лучше всего не спускайте с них глаз, если миссис Варенн пожелает нанять Вас.
Неожиданная надежда начала переполнять Эмму, расправляя ее плечи и придавая блеск глазам.
- Я посвящу себя моим подопечным, - сказала она. - Кроме того, не думаю, что я - натура, которая взывает к низменным инстинктам мужчины.
Миссис Уитерседж оглядела ее сверху донизу, а затем благовоспитанно фыркнула.
- А я считала, что Вы знакомы с Киллораном, - проговорила она мрачно.
***
В доме было холодно и темно, шторы и занавеси плотно задернуты. Запах старой капусты доносился из безупречно чистых кухонь, а в передней гостиной слышался звук мерной поступи: шаг за шагом, шаг за шагом.
Медленно, решительно Мириам де Винтер передвигалась по комнате вперед и назад. Траур никак не изменил ее одеяние - она всегда носила черное. Мириам сняла цветное, будучи обыкновенной худой двадцатитрехлетней девушкой, оплакивающей смерть матери, и когда минул год, она решила, что черный действительно очень ей идет. Он давал зрелость, ощущение власти, которой она жаждала, и к тому времени, когда ей исполнилось тридцать, она приобрела манеру держать себя матриархом.
Ей не хотелось вводить это маленькое надоедливое отродье в свой дом, но она уповала на то, что имела представления о своем христианском долге. Кроме того, дядя Родерик превратил маленький литейный завод в неприлично выгодное оружейное предприятие, а Мириам имела пылкую привязанность к деньгам, которая едва ли не конкурировала с ее страстной преданностью ревнивому и мстительному Богу, которому она поклонялась. До тех пор, пока Эмма взрослела в границах семьи Мириам, не было бы никаких развлечений, никаких искушений, никаких молодых людей, которые могли бы жениться на ней и переманить ее состояние. Мириам научила бы ее всему, что знала: любить и бояться ее Бога, жить целомудренно и кротко. Оставить безвкусные денежные дела в способных руках своей кузины.
Если бы только Хорасу удалось сдержать свою неуправляемую похоть. Если бы только Эмма не была похожа на шлюху с ее отвратительно женским телом и греховными волосами. Мириам молилась, но Бог не был склонен подчиняться. И теперь она вынуждена жить с последствиями.
Он должен был убить ее. План был прост, но отец, как бы она ни обожала его, никогда не слушал ее наставлений. Соблазн прелюбодеяния и крепкой выпивки ослабил его ум. Это, а еще присутствие Эммы в их доме.
Ей нужно было умереть, отец Мириам не спорил с этим. У них истекало время: рано или поздно Эмма убежит, или какой-нибудь молодой человек увезет ее, и все эти замечательные деньги окажутся вне досягаемости. Это было бы достаточно простым делом - падение с широкой, пустой, сильно отполированной лестницы; или неуправляемый экипаж, который собьет ее, и никто никогда не обнаружит незадачливого виновника этого несчастного случая.
Но Хорас не послушал. Он не хотел сообщников, как он сказал. Другие люди вовлекут еще людей, которым они должны будут заплатить, а те могут вбить себе в головы начать требовать все больше и больше. Он мужчина: он может сделать это сам.
Но Мириам было не одурачить. Она увидела влажную трясину вожделения в его глазах и все поняла. Как бы то ни было, она ничего не могла сказать. Она была добродетельной дочерью, и послушной. Она молчала, когда он навсегда увез Эмму, понимая, что все скоро будет кончено. Понимая, что ее в последнюю очередь будет интересовать, что сделает с Эммой Хорас, прежде чем перережет ей горло.
Но мертв был именно Хорас. От собственной рапиры в руке какого-то испорченного ирландского лорда. А Эмма исчезла, оказавшись вне досягаемости Мириам.
Если бы только она могла найти Эмму. Девчонка заплатила бы за свои грехи, свои преступления. Она должна ответить за позорную смерть Хораса. Она, скорее всего, подговорила того ирландца убить отца, а затем сбежала.
Они вернули ей тело. Мириам скорбела, громко и долго. А затем она выпрямила и без того прямую как палка спину, и с набожной яростью принялась за месть.
Эмма заплатит за свои преступления. Наглядно заплатит. И не останется никого, кто бы унаследовал ее значительное состояние. Кроме ее дорогой, набожной кузины Мириам.
Если только она сможет найти ее.
***
- У меня есть забавнейшая история для Вас, Киллоран.
Он поднял глаза от книги, которую внимательно читал. Содержимое не относилось к тому, чем он особенно интересовался - трактат о сельском хозяйстве, который он купил более десяти лет назад, когда все еще думал, что мог бы вернуться в Ирландию. Трактат использовался им больше как средство докучать его компаньонке, и как таковой был очень эффективен.
- У Вас? - Пробормотал он лениво.
Изящный рот леди Барбары на мгновение сжался в тонкую линию, а затем она улыбнулась. Хорошо, что Натаниэля нигде не было видно. Он уже до смешного влюбился в леди Барбару, и нельзя отрицать, что у нее была действительно очаровательная улыбка. Если кто-нибудь хотел быть очарованным.
- Вы помните моих соседей? Эту ужасно ординарную семью, Вареннов?
- Не особенно. - Он положил книгу, рассматривая леди Барбару со скучающим выражением лица. По правде говоря, она еще не наскучила ему. Ее решительное преследование, объединенное с абсолютной нехваткой искреннего интереса к его неисчислимым прелестям, почти настолько же очаровывало его, насколько и мгновенная, страстная преданность ей Натаниэля. Семейный кружок, который они сформировали, продолжал оживлять его дни из-за леди Барбары, которая, как обычно, не обращала внимания на декорум и прибывала к его порогу утром, днем и вечером, таким образом убеждая благовоспитанное общество - ошибочно, - что является его последней любовницей. Киллоран выказывал ей очень небольшое поощрение, которое, казалось, только разжигало ее решимость. Она не успокоится, пока ей не удастся уложить его в постель, но он не понимал почему. Он действительно очень хорошо знал женщин, а в ее опытном взгляде не было настоящей чувственности, и никакого пьянящего желания в полных губах. Она так же искренне интересовалась удовольствиями плоти, как и томами сельского хозяйства, с помощью которых он обычно игнорировал ее, и Киллоран почти склонялся принять вызов. Мужчин, с которыми она спала, был легион, включая большинство его знакомых и тех, кто достаточно заблуждался, чтобы называть себя его другом. Ни один из них, казалось, не замечал, что она играла в игру. Игру, изучением которой он не особенно интересовался.
Ах, но юный Натаниэль сделал все это гораздо более занимательным. Он смотрел на леди Барбару с такой неистовой страстью, что даже сумел поразить столь опытную кокетку. Киллоран сомневался, испытал ли он когда-либо подобное сам за всю свою пресыщенную жизнь. Она старалась держаться от него подальше, хотя и тонко, что очень развлекало Киллорана. Юный Хепберн, всегда старательно учтивый во всех своих дружеских отношениях, сделал поддающуюся манипуляциям леди Барбару крайне нервозной. Этого было достаточно, чтобы заставить Киллорана терпеть их обоих.
- Они - семья простых горожан, - поведала леди Барбара, поднимаясь и медленно направляясь к нему. Сейчас было полпятого вечера, пятница. Леди Барбара прибыла к завтраку, и, несмотря на совершенное отсутствие у Киллорана гостеприимства, отказывалась уезжать. - Один из их прыщавых юных сыновей продолжает присылать мне цветы. - Она экстравагантно вздрогнула.
- Не то чтобы Вы не заслуживаете всех цветочных подношений, - сказал Киллоран лениво, - но почему?
- Вы никогда не посылали мне цветов, - произнесла она удивительно мягким голосом.
- Вам не интересны цветы от меня, моя сладкая, - ответил он.
Ее улыбка была ярка, самоуверенна, но как всегда не достигала ее фарфорово-синих глаз.
- Верно! А молодой человек был в высшей степени восприимчив к моим чарам. Он, по-видимому, наблюдал за мной из окна своей спальни. Оно смотрит прямо в мое.
- Очаровательно, - заметил он. - А Вы сделали что-нибудь, чтобы заслужить его обожание?
- Бедный мальчик был так хитер в том, что касалось всего этого. Всегда тушил свет и оставался точно вне поля зрения, но я смогла заметить его из-за ужасных кружевных штор, которыми его мать украсила буквально все. Ночь за ночью он, вероятно, караулил, надеясь мельком увидеть что-нибудь. Я подумала, что такая преданность заслуживает некоторой награды.
- Уверен, Вы так и сделали.
- В некотором смысле, боюсь, это и могло вызвать нынешнее непредвиденное осложнение.
- Я надеюсь, что Вы развлечете меня окончательной развязкой этого замысловатого рассказа, - проворчал Киллоран. - Или мне следует вернуться к своему агрономическому тексту.
Леди Барбара прошла через комнату к дивану, стоящему рядом с ним, затем уселась туда с коленями как можно ближе к графу. Ее платье, слишком открытое для дневного времени, выставляло напоказ ее маленькие, бесспорно прекрасные, груди, и от нее пахло фиалками. Он никогда не любил фиалки.
- Целую неделю, Киллоран, я устраивала так, чтобы моя горничная раздевала меня перед этим окном. Я всегда оставляла свечи ярко горящими, и удостоверялась, что Клотильда стоит за мной и не загораживает вид мальчику. - Она вздохнула. - Нехорошо с моей стороны, не так ли?
- Действительно, - проговорил он. - Хотя и не неожиданно.
- Вы никогда не считаете злые выходки неожиданными, Киллоран. Именно поэтому я нашла Вас таким интересным. Я делала это в течение недели. А затем прекратила, резко. Бедный мальчик никогда бы не покинул свою комнату. Он был как обезумевший, ожидая еще одного шанса увидать меня. У меня весьма красивое тело, Киллоран, Вы знаете. Многие мужчины говорили мне это.
- Я видел его, - сказал он вежливо.
- Но не взяли его.
Он улыбнулся в потерянные глубины ее глаз.
- Заканчивайте Ваш рассказ, Шехерезада.
- Я решила понаблюдать за ним. Я была намного искуснее его, и он понятия не имел, что я проберусь в темноте и устроюсь за своими шторами. У него очень сильное тело. Прыщавое лицо, но этого было не видно через двор.
- Вы похотливая, распутная девка, - сказал он сухо, зная, что это ложь. - Полагаю, Вам это понравилось.
Она улыбнулась, проводя языком по своим полным губам жестом столь же опытным, сколь и бессмысленным.
- Этим утром я увидела кое-что намного более интересное, чем голое мужское тело.
- Я прошу Вас, не говорите мне, что Вы подсмотрели, как он валялся с горничной. Казалось бы, женщина Вашего опыта должна давно устать подглядывать. В конце концов, существует лишь ограниченное число вариаций, а я полагаю, что Вы опробовали большинство из них. Конечно, больше чем может представить прыщавый подросток.
- О, это было намного более интересно чем совокупление, Киллоран, - произнесла она, преднамеренно используя слово, как будто чтобы доказать: она может сказать это и не вздрогнуть. В ее устах это звучало грустно и абсурдно. - Я получила шанс наблюдать совершение убийства.
Он закрыл книгу.
- Действительно..., - пробормотал он. - И кого убили? Прыщавого маленького вуайериста?
- По-видимому. Она ударила его по голове кочергой, и с моей точки наблюдения я даже смогла увидеть кровь.
- Она? Полагаю, служанка? Все это становится неинтересным, дорогая. Слишком предсказуемо.
- Я надеялась, что это была его сестра, - сказала леди Барбара, - но у меня такое ощущение, будто эта молодая особа все же несамостоятельна. Догадываюсь, что это была гувернантка, хотя я еще должна выяснить.
- Зачем гувернантке нужно было убивать его?
- Он пытался изнасиловать ее. Накинулся, разорвал на ней одежду. Боюсь, что это моя ошибка. Я, должно быть, довела его до безумия.
Киллоран тихо фыркнул.
- Лестное мнение, ненаглядная моя, - протянул он. - Так что случилось?
- Она ударила его кочергой. Он рухнул кровавой массой, а она стояла там, уставившись на него, застывшая, должно быть, на несколько минут. Я заставила себя дождаться кого-нибудь, кто бы ворвался в комнату, но ничего не произошло. В конечном счете, она положила кочергу и привела себя в порядок. Даже с такого расстояния я могла заметить, что у нее дрожат руки.
- Не каждый обладает Вашим хладнокровием, моя дорогая.
- Затем она наклонилась, и некоторое время была вне поля зрения. Я не знаю, добивала ли она его или пыталась помочь. Немного погодя она поднялась, еще раз заколола волосы и покинула комнату.
- И?
- И я ждала около часа, чтобы посмотреть, раздадутся ли крики «держи!», «лови!», но, казалось, никому не было известно, что случилось. В спальню молодого человека никто не входил, и полагаю, что его тело не обнаружили. Поэтому я и приехала сюда на завтрак. Вы не возражаете, правда, дорогой? После всего этих треволнений мне необходимо было немного дружеской поддержки.
- Вы, вероятно, пропустили все веселье. К тому времени, когда Вы вернетесь, Ваша убийца-гувернантка будет уже отправлена в тюрьму, труп юноши убран, а ставни его комнаты закрыты. Ваше развлечение подходит к концу. На Вашем месте я бы поспешил домой на случай, если все это не совсем завершилось.
- Вы пытаетесь избавиться от меня, Киллоран?
- Да.
- Вы предпочитаете трактат о выращивании зерна наслаждению, которое я могу Вам предложить? - Она понизила голос до хриплого шепота, а ее тонкая рука расположилась на его бедре.
- Среди удовольствий, которые Вы так стремитесь предложить, нет ничего, чего бы я уже не испытал в избытке. Я сомневаюсь, что Вы можете устроить мне что-нибудь необычное.
- Почему Вы так жестоки со мной, Киллоран? Разве Вы не хотите меня? Уверяю Вас, я посвятила бы всю себя Вашему удовольствию. Я очень... изобретательна.
- Я уверен, что это так, Бабс. Но факт остается фактом - ваша изобретательность рассудочного свойства, она не чувственная. Вы не хотите мужчин, с которыми спите, и действительно не хотите меня. Поэтому я не намерен скучать, кувыркаясь в постели с холодной, лживой, аристократической потаскушкой. Если Вы собираетесь быть воспитанной шлюхой, Бабс, Вы могли бы быть, по крайней мере, более убедительной.
Она отдернула руку.
- Вы злобный ублюдок, - произнесла она горько. - Если бы я была той рослой рыжеволосой гувернанткой, у меня самой было бы искушение убить Вас.
Он уже собирался покинуть ее, но застыл на мгновение.
- Рослая рыжеволосая гувернантка? - Отозвался он эхом. - Ну, это я считаю намного более интересным, чем прыщавые молодые самцы. Вы забыли упомянуть об этой детали.
- В Вас тоже присутствуют черты вуайериста, Киллоран? - Поддразнила она его. - Юный Варенн не сумел сорвать с нее всю одежду. Думаю, потому что она была выше его и крепкого сложения. Довольно полная женщина - неудивительно, что неопытный парень был охвачен похотью. Он смог разорвать спереди ее платье и дернуть за волосы. Они были огненно-рыжего цвета - очень ирландского. Поэтому она, вероятно, и убила его. Говорят, что этот пламенный цвет разъедает мозг и делает человека безумным.
- Эта гувернантка пробыла у них долго?
- Откуда мне знать? - Раздраженно сказала леди Барбара. - Обслуживающий персонал семьи таких выскочек, как Варенны, едва ли представляет для меня интерес.
- Только их личная жизнь.
Она состроила ему гримаску.
- Собственно говоря, я не думаю, что она пробыла там долго. Не больше двух недель. У них склонность достаточно быстро выживать слуг. Старшие мальчики похотливы, а мать - тиран.
- Две недели, - лениво повторил он.
- Почти столько же, сколько и Ваш гость. Как надолго он здесь останется, Киллоран?
- Разве Вам не нравится Натаниэль, моя дорогая? Он самый преданный Ваш поклонник.
- Меня не интересуют преданные поклонники, - сказала она категорически.
- Ну, я заметил. - Он резко поднялся, отстраняясь от ее прилипчивого, пахнущего духами соседства. - Я сопровожу Вас домой, Бабс.
Он сумел удивить ее.
- Вы придете ко мне домой? - Спросила она, в ее глазах воевали осторожность с триумфом. И не было абсолютно никакого предвкушения.
- Да.
- Вы отказывались от всех моих приглашений, Киллоран. Почему Вы вдруг передумали?
Он еще раз протянул руку, и она поместила свою маленькую ладонь в жесткую хватку его бледной кисти.
- У меня явная слабость к рыжеволосым убийцам.
***
Эмма неподвижно сидела в своей комнате на чердаке и ждала. Здесь было очень холодно, а за две недели пребывания в доме Вареннов она не больше привыкла к холоду, чем приспособилась к бесцеремонным прикосновениям мастера Фредерика.
Недреманное око и крохоборство миссис Варенн не были в новинку: по сравнению с кузиной Мириам та была почти воплощением дружелюбия. Да и мастер Фредерик казался каким-нибудь незначительным раздражением - заблудившаяся блоха, от которой осторожно уклоняются, счищая с вежливым смехом.
Но теперь он лежал в кровавом месиве на полу своей спальни, мертвый, и Эмма поняла, какая она испорченная тварь. Смерть одного человека от ее руки была просто необходимостью. Это была ее жизнь против жизни дяди Хораса, и она не стала размышлять дважды. Но убийство второго человека в течение месяца выходило за пределы того, что было допустимо в изысканном обществе. Она была чудовищем, заслуживающего какого бы то ни было сурового правосудия.
Поэтому она сидела в своей комнате и ждала.
Становилось темно, и вечерний воздух принес в комнату холод. Миссис Варенн не одобряла камины для слуг, и в удачнейший из вечеров все, на что Эмма могла надеяться, - приглашение присоединиться к семье на обед. Большей частью это происходило, когда семья принимала гостей, и Эмме не потребовалось много времени, чтобы понять причину, лежащую в основе подобной переменчивой любезности.
Варенны были богаты и, безусловно, вульгарны - они заставили бы дядю Хораса казаться положительно благородным. Всякий раз, когда прибывали гости, мисс Браун вызывали вниз и обращались с ней с самым изумительным подхалимством, и Эмма поняла, что она, должно быть, похожа на свою аристократическую мать больше, чем когда-либо осознавала. За желанием Вареннов представить ее в выгодном свете своим разнообразным гостям не могло скрываться никакого другого мотива.
За те теплые, сытые вечера приходилось платить свою цену. Каждый случай лести миссис Варенн возмещала еще большей степенью снисходительной враждебности. И потом Фредерик.
Миссис Уитерседж предупреждала ее. Действительно, младший брат Фредерика, Теодор, был слишком занят, валяясь в постели с посудомойкой, чтобы даже замечать присутствие Эммы в доме. Но Фредерик, который имел привычку проводить слишком много времени в своей комнате, бросил единственный взгляд на Эмму и начал преследовать ее - к большому неудовольствию своей мамочки.
Один раз он поцеловал ее. Долгая, влажная, слюнявая попытка убедила Эмму, что она не создана быть ни шлюхой, ни женой. Однажды вечером, когда Фредерик понимал, что она не рискнет закричать, он стал мять ее ягодицы и шарить по груди. Она приложила все усилия, чтобы держаться подальше от него: заперлась в детской с маленькой Амалией и юным мастером Эдвардом, подающим надежды распутником одиннадцати лет, который надеялся превзойти своих старших братьев в разврате, как только пройдет еще несколько лет.
Но миссис Варенн вызвала Эмму в ее спальню для утренней порции резкой критики. И когда она возвращалась назад вверх по лестнице, дверь в комнату мастера Фредерика открылась, и он втянул ее вовнутрь, его мягкая, жестокая рука зажала ей рот, прежде чем она смогла вскрикнуть.
Он был сильнее, чем можно было подумать, сильнее дяди Хораса. Она боролась дико, тихо, стремясь просто освободиться. Эмма схватила первую же вещь, до которой смогла достать рукой, и только когда услышала отвратительный глухой стук и увидела, как он оседает на пол, она поняла, что наделала. Снова.
Она всматривалась в него с все возрастающим ужасом. Так много крови из раны на его прыщавом лбу, а он, безжизненный, лежит на ковре с закрытыми глазами. Она все еще чувствовала, что ее тело измято, истерзано его руками.
В действие вступил инстинкт. Она схватила эти руки и оттащила его в сторону, пряча неподвижное тело за кроватью. А затем она взбежала по лестнице к своей маленькой, тесной комнате на третьем этаже, заперла дверь и стала ждать.
Но за ней никто не пришел. Дети уехали на пикник в деревню к бабушке. Это должен был быть, волей-неволей, ее свободный день. Если бы она имела хоть сколько-нибудь здравого смысла, то бросилась бы отсюда со всех ног.
Но два мертвеца меньше чем за месяц были ее пределом. Она будет сидеть и ждать и примет свое наказание. На сей раз не найдется никакого испорченного, элегантного избавителя вроде графа Киллорана. На сей раз она умрет. И кузина Мириам, наверное, будет рядом, чтобы прочитать религиозный трактат об отмщении, а затем станцевать величественный гавот на ее могиле. За исключением того, что Мириам никогда не танцевала.
В отдалении она могла расслышать шум разговора. Варенны не имели никаких планов развлечений на этот вечер, поэтому для внезапного притока людей могла быть только одна причина. Они прибыли, чтобы арестовать ее. Тело Фредерика обнаружено, и теперь это всего лишь вопрос времени.
Она поднялась, распрямляя плечи. Она больше не будет сидеть здесь, съеживаясь от страха в ожидании возмездия, которое придет и утащит ее, кричащую и отбивающуюся.
В прихожей было темно и жарко, тепло поднималось на все эти четыре этажа. Она спускалась медленно, ее мысли были в тумане, руки крепко сжаты под тяжелым передником из грубого сукна, который заставляла ее носить миссис Варенн, когда не было гостей, чтобы производить впечатление. Она могла слышать звук женского смеха, легкого, мелодичного, взмывающего вверх; голоса, которого она никогда прежде не слышала. Это не было ей понятно, но с другой стороны, она находилась за пределами способности понимать.
Глубокий голос миссис Варенн гудел, слышимый снаружи, скромный и игривый, даже кокетливый. Другой голос ответил, слишком тихо, чтобы Эммы расслышала слова, но звук был странно, сбивающе с толку хорошо знаком. Это был голос, который она слышала в своих снах, в кошмарах: тягучий, мужественный, слегка мелодичный.
Она открыла дверь, не постучавшись. Миссис Варенн, расположившаяся на парчовом диване как жирный черный паук, подняла на нее глаза и наградила свирепым взглядом. Возле нее стояла действительно самая красивая женщина, которую Эмма когда-либо видела: существо из сказки, одетое в нечто прозрачное и просвечивающее.
Она повернулась, и к своему ужасу взглянула в лицо Фредерика Варенна, нисколько не мертвого. Он имел самый удручающий вид, а толстая белая повязка на его лбу, наложенная под обдуманно ухарским углом, закрывала некоторые из его наихудших прыщей.
Видеть человека, которого, как думала Эмма, она убила, должно было быть и без того ужасно. Но это оказалось просто пустяком по сравнению с темной фигурой, которая вышла из тени на яркий свет свечей.
Одетый в абсолютно черное и белое, отделанное серебром, стоял ее спаситель из «Груши и Куропатки». Его тонкий рот кривила насмешливая улыбка, зеленые глаза мерцали весельем. Он посмотрел на нее, а затем его пристальный взгляд намеренно скользнул к бинту на лбу Фредерика.
Эмма открыла рот, чтобы что-то сказать, хоть что-нибудь. У нее были ум, сила, самообладание. Она могла выдержать эту невозможную ситуацию; она могла спокойно и вежливо что-нибудь сказать, а затем удалиться. Она могла войти в комнату, как будто ничего не случилось, как будто она не пыталась убить молодого наследника дома, как будто она не была поймана с окровавленными руками злонамеренным повесой, внезапно вернувшимся в ее жизнь.
Она могла сделать все это с непринужденностью. Она издала тихий, задушенный звук. И затем плавно опустилась на пол в глубоком обмороке.

Глава 4
Комната была темной и слишком теплой. Необычное обстоятельство - начиная с того, как Эмма оставила сомнительную безопасность дома де Винтеров, она отвратительно мерзла.
Она не двигалась. Она могла слышать слабое шипение и треск огня в камине в дальнем конце комнаты, отблески пламени танцевали на темных стенах. Она была в дальнем кабинете, уединенном убежище миссис Варенн. И она была не одна.
Она хорошо помнила, что упала в обморок, и это было странно само по себе. Эмма никогда не была подвержена crise de nerfs[1]. Но миссис Варенн не была понимающей персоной, когда дело касалось питания слуг или содержания их в тепле, а нервное напряжение этого дня сделало свое дело.
Эмма села, слишком поспешно, и новая волна головокружения затопила ее. Она не убила его. Она даже не сильно его ранила. Бледные глаза Фредерика Варенна смотрели на нее с острой неприязнью, но он не угрожал ей, не потащил ее из дома по обвинению в покушении на убийство. Возможно, он просто не собирался обращать внимания на это.
Она так не думала. Фредерик был хулиганом, молодым человеком, склонный к обидам, так же как и к прыщам. И она не хотела думать о цене, которую он мог бы потребовать за то, чтобы держать свой рот закрытым.
Она должна уехать. Хотя именно то, куда она могла пойти, было еще одной проблемой - она сомневалась, что почтенная миссис Уитерседж с одобрением отнесется к тому, как Эмма напортачила на своем первом месте работы.
Она снова легла, закрывая глаза. Ей не хотелось никуда уходить. Она устала, она хотела есть, и она была унизительно близка к слезам - она, которая так редко плакала. Если бы только Эмма могла вспомнить, что случилось непосредственно перед тем, как она опустилась в свою унизительную судьбу. И кто в менее чем дружелюбном семействе Вареннов позаботился о ее комфорте и принес в это теплое, тихое место, где она могла прийти в себя. Кто ослабил ее одежду и...
Она снова села, ужас заполнял ее, по мере того как память возвращалась обратно.
- О, нет, - сказала она вслух, весьма отчетливо.
И его голос, низкий, прохладный, тягучий, слегка напевный из темноты произнес:
- О, да.
Эмма спустила ноги вниз, поставив ступни на толстый французский ковер. Ее платье соскользнуло с плеч, и она поняла, кого благодарить за эту услугу.
- Вы, - сказала она, не потрудившись замаскировать ужас в голосе.
- Я, - согласился он. - Пришел, чтобы спасти Вас еще раз, моя сладкая. Вы, кажется, действительно имеете талант попадать в неприятности.
Она тщательно переварила это, по-видимому, невинное утверждение, пытаясь не позволить панике затопить ее.
- Я не знала, что была в беде, - сказала она.
- Тогда почему Вы упали в обморок, увидев юного мастера Фредерика?
Он никак не мог узнать. Но, с другой стороны - дьяволу известно все. Она не могла видеть, где он находится - темная одежда скрывала его в тени - но она знала, что он наблюдал за ней.
Эмма провела последние семь лет жизни с кузиной Мириам. Она не собиралась позволять таким как Киллоран сбивать ее с толку.
- Я потеряла сознание при виде Вас, милорд, - сказала она спокойно. - Та ночь в «Груше и Куропатке» часто посещает меня.
- Часто посещает Вас, не так ли? Очевидно, недостаточно часто, чтобы помешать Вам взять кочергу и ударить по голове юного Фредерика. Такая яростная молодая особа; это действительно удивляет меня, - проговорил он лениво. - Вы уверены, что не вид Вашей второй жертвы, воскресшей из мертвых, отправил Вас в этот драматический обморок?
- Он выболтал Вам, - сказала она испуганным голосом.
- На самом деле нет. Правильнее думать, что он был крайне растерян. Мамаша у него - та еще фурия, сомневаюсь, что она будет очень-то им довольна.
- Тогда как Вы узнали?
- У меня есть шпион. - Затем он двинулся, материализовавшись из теней как призрак, обретший форму - она могла видеть белизну его кружева и рубашки, мрачную черноту его камзола и бриджей. Его полночной черноты волосы были не напудрены, а бледное лицо - непроницаемо. Он был столь же темным, столь же красивым, столь же зачаровывающим, как она помнила и старалась так упорно забыть.
- Он, однако, не собирается позволить Вам безнаказанно избегать его авансов. Он что-то говорил о золотой галстучной булавке с бриллиантом, которая, кажется, внезапно пропала из его комнаты. И он сказал матери, что видел, как этим утром Вы покидали его комнату с виноватым видом.
- Я не касалась его галстучной булавки! - Неистово произнесла она. - Хотя Вы правы, я действительно выходила из его комнаты, и действительно чувствовала себя очень виноватой. Однако он был не в той форме, чтобы заметить меня.
- Полагаю, его мать собирается вызвать агентов с Боу-Стрит, если уже не вызвала. Или это, или юный мастер Фредерик найдет способ добиться наказания. Вам не кажется, что Ваше пребывание в доме Вареннов не останется столь же спокойным, как сейчас.
- Жаль, что я не убила его. - Она не предприняла никаких усилий сдержать горечь в голосе.
- Я уже заметил, что в Вас есть кровожадная черточка, - оценивающе прокомментировал Киллоран. - Есть маленький вопрос, который интересует меня. Если Вы думали, что он был мертв, почему не удрали? У Вас внезапно появилось желание закончить свое существование?
- Убить одного человека - в большей степени несчастье, - категорически ответила Эмма. - Убить второго - преступление.
- Некоторые могли бы с Вами поспорить насчет этого факта. Закон сказал бы, что первая смерть была столь же преступна. Лично я думаю, что любому, кто избавит мир от этого прыщавого, скучного юного существа, должны быть оказаны все почести. Итак, моя дорогая юная леди, Ваше желание?
Эмма всматривалась в него сквозь темноту. Ей было жаль, что она не может видеть выражение его лица, но затем, исходя из воспоминаний, решила, что ей будет лучше в темноте. Он был слишком красивым, слишком хладнокровным и порочным. В его темно-зеленых глазах не будет света добра или участия, не будет мягкой улыбки на его тонких, подвижных губах.
- Мое желание, сэр?
- Вы останетесь здесь и будете ждать своего наказания? Или убежите? Вам нужно сказать только слово.
- Я не доверяю Вам, - ответила Эмма ему. - Я наслышана о Вашей репутации, а она - за пределами сомнительной.
- Это так. Подходящий компаньон для убийцы, Вы не думаете? - Спросил он кротко.
- Я не... - возразила она, а затем слова подвели ее, поскольку она вспомнила - да, она действительно была убийцей. Дядя Хорас мертв, и кузина Мириам, несомненно, будет в глубоком, неистовом трауре. Замышляя отмщение.
Киллоран был опасно терпеливым мужчиной - одна из многих вещей в нем, которые заставляли Эмму беспокоиться. Он ждал, пока она высчитывала все последствия и перспективы - ни одна из них не оказалась приятной.
Наконец она заговорила.
- Я думаю, учитывая альтернативы, что мне хотелось бы убежать, - сказала она спокойно.
Он вежливо кивнул, не вынося никаких суждений насчет ее выводов.
- Мой экипаж ждет.
Она просто смотрела на него. Нерешительно.
- Вы поможете мне?
- Я уже говорил Вам, что еще раз пришел, чтобы спасти Вас. Я как deus ex machine[2] - появляюсь там, где больше всего необходим.
- Вы не кажетесь мне хоть в малейшей степени похожим на бога, - заметила она. - В сущности как раз наоборот.
Ей, наконец, удалось озадачить его. Он разразился резким, удивленным смехом.
- Я не посланец Сатаны, - сказал он мягко. - Это только так кажется.
Она взглянула на него, на миг абсолютно забывшись и всецело ему доверившись. Он протянул ей руку. Это была изящная рука, с бледной кожей, с длинными, ловкими пальцами и узкой, изящной кистью. Он носил множество золотых колец, и пенящееся белое кружево легко касалось суставов его пальцев. Это были красивые руки, обманчиво сильные. Но Эмма боялась прикасаться к нему.
Она осторожно поднялась, убедившись, что в состоянии сохранять равновесие. Ослабленное платье болталось вокруг нее, и она прижала его к себе, отводя спутанные волосы от лица. Она не посмела спросить, кто принес ее в эту комнату, кто расстегнул ее одежду. Она знала, что ей не будет интересен ответ.
- Разве они не попытаются остановить нас? - Спросила она, вглядываясь в него. Эмма была высокой женщиной, привыкшей смотреть большинству мужчин прямо в глаза. Рост этого мужчины только увеличивал ее тревогу.
- Полагаю, да. Леди Барбара будет отвлекать их, в то время как мы уйдем через сад. - Он опустил свою руку, больше не приказывая ей, но она знала, что ее отсрочка долго не продлиться. Рано или поздно она должна будет дотронуться до него, и у нее были самые странные идеи насчет того, как он вынудит заплатить ее за трусость.
- В стене сада нет никаких ворот, - заметила она.
- Тогда мы должны будем перелезть через нее, не так ли?
Эмма искоса посмотрела на его шелка и атлас, его изысканные кружева. А затем взглянула в его спокойное, загадочное лицо и не сказала ни слова.
***
Ночь была холодная, и в воздухе витало обещание снега. Эмма дрожала, жалея, что не захватила шаль. Она уже совершила один побег, захватив чуть больше чем можно унести во вместительном саквояже. На сей раз она убегала даже с меньшим.
Она взглянула на мужчину подле нее - он шел по скованному морозом, залитому лунным светом саду как призрак, и на мгновение Эмма задумалась: может, ей было бы лучше с ищейкой с Боу-Стрит. Или с палачом.
Но она никогда не трусила. Она противостояла бедствиям снова и снова, и сейчас было не время, чтобы сдаваться как ноющая дуреха. Из защищенного, избалованного детства, где она была единственным ребенком во всем потакающего отца, Эмма попала в строгое и суровое убежище дома Мириам де Винтер в Кроуч-Энд. Она приспособилась, стала сильной, и никогда не предавала ни свою душу, ни свою надежду. Не начнет и теперь. Распрямляя плечи наперекор этой ужасной ночи, она пустилась в путь за ним, тщательно избегая окон и тревожного недремлющего ока миссис Варенн.
Или он обладал сверхъестественным знанием, или уже обследовал сад за домом миссис Варенн в поисках низкого фрагмента стены. Он безошибочно двигался туда, оборачиваясь, чтобы подождать ее.
Ее храбрость едва не подвела ее. Он стоял и смотрел на нее, безмолвный, неподвижный, пока она шла к нему, и сквозь рваные облака лунный свет заливал все вокруг него. Он был человеком лунного света, мелькнула у нее фантастическая мысль. Холодный и посеребренный - создание ночи и сумрака. И Эмма вручила себя его милосердию, хотя искренне сомневалась, что он был одарен этим специфическим качеством.
Он протянул руку, и на этот раз она знала, что у нее нет иного выбора, кроме как принять ее.
- С другой стороны стены кое-то ждет, - сказал он. - Идите с ним, и он отвезет Вас в мой дом на Керзон-Стрит.
- А Вы не поедете?
Его улыбка была холодной и спокойной как зимний сад.
- Я приду довольно скоро. Запаситесь терпением, дитя мое.
Эмма смотрела на него, задаваясь вопросом, могла ли петля палача быть предпочтительней. А затем она вложила свою руку в его.
Его плоть была холодна на ощупь. Кружево, которое спускалось с его рукава, накрыло их переплетенные руки, скрыв от взгляда, и на мгновение она застыла, расстроенная.
Он плавно двинулся вперед и поднял ее в воздух, над стеной; его тело было сильным и твердым под шелком, атласом и кружевами, руки как стальные обручи обхватили ее.
А потом он отпустил ее, и она кучей свалилась на ту сторону, пойманная другой парой рук.
- Получил ее, Киллоран, - объявил из темноты ее второй спасатель.
- Отправляйтесь с Натаниэлем, любовь моя. - Его голос плыл над стеной. - И умоляю, не пытайтесь убить его. Он поборник бедных и обманутых. И он - Ваша единственная защита против меня.
Эмма пристально смотрела на красивого смущенного молодого человека, уставившегося на нее. Она отскочила от него, одергивая платье вокруг бедер. Она не помнила его, но он, похоже, знал ее.
Натаниэль быстро пришел в движение, срывая с себя строгий шерстяной камзол и укутывая им Эмму.
- Она будет в совершенной безопасности со мной, Киллоран, - твердо объявил он и покровительственным жестом обхватил рукой ее плечи, которые были почти что вровень с его.
Отдаленный смех, тихий и издевательский, огласился эхом по другую сторону каменной ограды.
- Я знаю.
- Идите со мной, мисс, - сказал Натаниэль, отрывая ее от стены.
Она позволила, чтобы ее отвели к экипажу, разрешив себе потворствовать прихоти впервые за то время, что, казалось, длилась вся ее жизнь.
Он помог ей подняться, последовал за ней внутрь, и к тому времени, когда она была надежно устроена, укутанная меховой полостью, которая закрывала ее до шеи, экипаж начал движение по темным Лондонским улицам.
Она посмотрела на мужчину, сидящего напротив нее.
- Мы знакомы? - Спросила она вполголоса.
Она в значительной степени подозревала, что мальчик покраснел. Не то, чтобы он и в самом деле был мальчиком - возможно, он был на три или четыре года старше ее - но по сравнению со своим невероятным компаньоном он виделся действительно ребячливым.
Он прочистил горло.
- Я был в «Груше и Куропатке», - сказал он нерешительно. - Конечно, Вы были слишком расстроены, чтобы заметить меня, но я очень переживал за Вас. Киллоран - чудовище.
Во имя справедливости Эмма посчитала необходимым не согласиться.
- Он спас мне жизнь.
- Я полагаю, что так. Несомненно, не из благородных побуждений. Вы сильно устали, но я обещаю Вам: пока Вы находитесь под крышей Киллорана, Вам ничего не грозит. Я прослежу.
- Что насчет Киллорана? - Она справилась со слабыми следами усмешки, кривившей ее рот.
- Он не тронет Вас. - Натаниэль был очень суров для столь молодого человека.
В темноте он не мог видеть ее полную сомнений улыбку, и Эмма была рада этому. Она не хотела обидеть этого наивного защитника, но знала, что если такой мужчина как Киллоран возьмет себе в голову овладеть ею, то, наверное, никакой неистовый и благородный юный герой не будет способен остановить его.
Однако она сомневалась, что Киллорана будет это беспокоить. Эмма не относилась к разновидности женщин, которая привлекала мужчин таких пресыщенных интересов как у его светлости: она была предметом старческих мечтаний и устремлений прыщавых юнцов. На какое-то время она будет в безопасности. Достаточно долго, чтобы отдышаться и решить, что делать потом.
- Я уверен, мотивы Киллорана относительно Вас безупречнейшие, - добавил Натаниэль.
- Я сомневаюсь, что в милорде Киллоране вообще есть что-либо безупречное, - сказала она. - И у меня не больше иллюзий о причинах, почему он пришел мне на помощь на сей раз, чем когда я ошиблась в его действиях в прошлом месяце. Ему скучно. И он счел меня интересной.
Она ожидала, что Натаниэль опровергнет ее предположение. В течение долгого времени он не проронил ни слова, и только когда экипаж остановился, заговорил.
- Возможно, Вы правы, - произнес он медленно. - Но из-за этого не следует недооценивать Киллорана. В нем скрыто больше, чем кажется на первый взгляд.
- В этом, - сказала Эмма, - я не сомневаюсь.
Она едва замечала окружающую обстановку, когда Натаниэль сопровождал ее в дом, меховая полость была все еще крепко обернута вокруг нее. У нее было смутное ощущение света и элегантности, невозмутимых слуг и тепла. Очень большой и на удивление мягкий диван рядом с ярко горящим камином в комнате, которая, вероятно, являлась библиотекой, был гораздо удобнее, чем Эмма могла бы ожидать, и у нее появилось обманчивое, сбивающее с толку убеждение, что Киллоран, возможно, спал там, вытянув по всей длине свое изящное тело. Это мысль заставила ее почувствовать себя крайне неловко, но недостаточно, чтобы вскочить.
- Вам, несомненно, захочется что-нибудь съесть и, может быть, чашку чая, - заботливо сказал Натаниэль. - Прилягте на минутку, а я посмотрю, что смогу сделать...
Слова исчезли в толстом бархате ее мыслей. Тепло, наконец, просочилось в ее кости, превращая их в желе, и она закрыла глаза, уплывая в глубокий, беспомощный сон, прежде чем Натаниэль смог даже закончить говорить.
***
- Что Вы собираетесь с ней делать?
Киллоран повернулся, чтобы посмотреть на леди Барбару, лениво изумляясь, почему удивительное совершенство ее лица оставляет его столь равнодушным. Он довольно хорошо мог рассмотреть ее в тусклом свете кареты, но хотя граф и восхищался этой красотой, она не разжигала в нем ни искры страсти.
- Сомневаюсь, что это Вас как-нибудь касается, любовь моя.
- Не называйте меня Вашей любовью, Киллоран, - перебила она, отвлекшись на мгновение, как он того и хотел. - Если не имеете этого в виду.
- Я никогда не имею это в виду, любовь моя, - неспешно сказал он. - Вам следовало бы знать.
- Я не совершаю ошибки, полагая, что Вы собираетесь уложить эту девку в постель, - продолжала леди Барбара.
- И почему же нет?
- Потому что Вы отказались взять то, что предложила я, - выпалила она в ответ. - Я сомневаюсь, настоящий ли Вы мужчина вообще. Возможно, Вы предпочитаете внимание представителей своего пола.
Он мягко рассмеялся.
- Возможно, я просто пытаюсь найти трудную задачу, дорогая Бабс. Вы более чем ясно дали понять, что я могу получить Вас в любое время, если выкажу хоть малейшую заинтересованность. Возможно, мне нравится охота.
- Возможно, Вам нравятся другие мужчины.
- Возможно, - пробормотал он, равнодушный к ее попытке досадить ему. - Несомненно, Вам бы хотелось, чтобы я бросил Вас на сиденья экипажа и доказал, как неверна Ваша гипотеза.
- Несомненно, - промурлыкала она, вся внезапно расцветая чувственностью без подлинного чувства под всем этим. Она его не одурачила, как и никогда ранее. Уловки Барбары были для таких легковерных молодым людей, как Натаниэль.
- Жаль обижать Вас, дорогая, - сказал он, - но прямо сейчас мне более интересно узнать, как поживает наша маленькая мисс Браун.
- Я едва назвала бы ее маленькой, - язвительно проговорила Барбара.
- Ну уж нет. - Киллоран позволил известной доле особенной оценки проникнуть в его голос, ровно настолько, чтобы и дальше приводить Барбару в ярость. - Она весьма соблазнительная штучка, не правда ли?
- Вы с ней знакомы, так ведь? - Проницательно спросила она. - В тот момент, когда я описывала ее, Вы уже знали, о ком я говорю. Кто она? И не ждите, что я поверю, будто ее имя на самом деле Браун. Миссис Варенн может, и называла ее так, но я никогда не была высокого мнения об ее интеллекте.
- Сомневаюсь, что это так. Я понятия не имею, каково ее настоящее имя; кто знает, может быть, и Поттл.
- Поттл? Какое отвратительное имя. - Барбара вздрогнула.
- Действительно. Только не допускайте, чтобы Натаниэль слышал, как Вы утверждаете подобное. Он был предан мисс Поттл.
- Я запуталась, Киллоран. Натаниэль любит девушку, которую мы только что спасли?
- Конечно же, нет, дорогая. Он любит Вас, бедный парень, и Вы хорошо об этом знаете. Прежде он был влюблен в леди из Нортумберленда с неблагозвучным именем Поттл, а затем он, вероятно, влюбится в мисс Браун.
- Что был бы большим утешением для меня, - сказала она, возможно даже не осознавая, что лжет. - Вы все еще не сказали мне, где Вы видели ее прежде.
- Нет, - спокойно произнес он. - Не сказал.
Едва карета Барбары остановилась на Керзон-Стрит, Киллоран открыл дверь и выпрыгнул. Начался легкий снегопад, и пушистые белые хлопья плыли, покрывая одеялом улицу.
- Я знаю, что Вы откажетесь войти, поэтому даже не потружусь спрашивать Вас, - сказал он ровно, поднимая глаза на Барбару, когда она высунулась за дверь кареты.
Да, она была бессердечной, но это опытное тело все же могло дать ему ночь сладкого забвения. На одно краткий миг Киллоран задался вопросом, мог ли он позволить себя уговорить.
- Но, Киллоран, - произнесла она, и возможность исчезла так же стремительно, как и появилась.
- Спокойной ночи, Бабс, - сказал он, прочно закрывая дверь перед ее хорошеньким надутым личиком.
***
Он не очень любил вертящихся вокруг него слуг, и холл был блаженно пуст, когда Киллоран вошел в дом. Он бросил свои тонкие лайковые перчатки на стол из позолоченной бронзы, затем побрел по парадным помещениям, глядя на них новыми глазами, задаваясь вопросом, что подумает его новая гостья о столь эксцентричном великолепии. Он не вполне мог определить ее происхождение. С одной стороны, казалось более чем вероятным, что она из фермерской семьи - приличная кровь среднего класса, возможно подпорченная торговлей. Простолюдинка, основательная и лишенная воображения.
Несмотря на то, что Киллорана не сильно волновали люди, он был очень наблюдательным, а мисс Эмма Браун не была простолюдинкой. Порода чувствовалась в ее прекрасных, сильных костях, в спокойной храбрости взгляда, в изяществе рук и в этой не поддающейся объяснению ауре грации. Она была загадкой, эта мисс Браун, жестокой, смертоносной загадкой. И она была благословенно занимательной.
У него имелось для нее применение. Идея витала на задворках его мыслей эти последние несколько недель - просто образ, который он принимал во внимание. Тогда он понятия не имел, что сможет найти ее снова, как и не был уверен, что захочет, чтобы миссис Уитерседж дала ему ее адрес: ведь не было никаких гарантий, что девчонка использовала в своих интересах его предложение, никаких гарантий, что она вообще все еще была жива.
Но вмешалась судьба, а Киллоран был достаточно ирландцем, чтобы верить в судьбу. Красивая рыжеволосая бродяжка второй раз предъявлялась его вниманию. Он должен быть дураком, чтобы не использовать ее.
Натаниэля нигде не было заметно. Камин в библиотеке манил Киллорана, и этой ночью он уступил земным благам, направившись к единственной комнате в доме, где позволял себе сбрасывать броню, которая так хорошо его защищала.
Он освободился от камзола, бросив его на кресло, затем положил на стол кружевной шейный платок и запонки с бриллиантами и изумрудами. Он придвинулся поближе к огню и, закатывая свои кружевные рукава, увидел ее.
Ее рыжие волосы пламенели на покрывале из белого горностая, которым она была укутана. Она крепко спала, лежа на диване, и он мог видеть ее белое от невзгод лицо, бледность губ, легкие брызги веснушек на ее коже. Ему стало любопытно, смог бы он окрасить в красный цвет те губы.
Заплатит ли она неизбежную цену за спасение? Она была в его доме, в его власти, и если она была хоть в малейшей степени информирована о том, как устроен мир, то знает, что от нее потребуется. Вероятно, под эти мягким белым мехом она лежит обнаженная, ожидая его.
Внезапный прилив желания затопил его, и он удивленно осознал это. Прошло очень много времени с тех пор как мысль о мягком, сладком теле будила в нем интерес, не говоря уже о другой, более требовательной его части. Но Эмма Браун, с ее кровожадными привычками, мягким, застенчивым ртом и удивительной храбростью только что сделала именно это.
Он подошел и остановился прямо перед ней. Он раздумывал о том, чтобы расстегнуть бриджи и взять ее прямо на диване. Все-таки она должна быть шлюхой, несмотря на эту невинность. Никто не мог видеть, как она вела себя, оказываясь в подобных ситуациях и оставаясь нетронутой.
Он протянул руку, стаскивая мех вниз и надеясь увидеть незащищенную кожу. Вместо этого он обнаружил ту несчастную серую саржу, которую хотел сорвать с нее, когда расстегивал одежду ранее. Она не была создана для серой саржи. Она была создана для шелка, атласа и мехов. И нетронутой белизны постельного белья, и гладкой кожи.
- Что Вы делаете?
Его омерзительный гость, Натаниэль, появился в дверном проеме - каштановые волосы были взъерошены со сна, на лице застыло негодующее выражение.
- Восхищаюсь мисс Браун, - лениво проговорил Киллоран, возвращаясь взглядом к спящей женщине. Звук голосов не разбудил ее, и он подумал, что ей весьма обоснованно следует продолжить спать.
- Где леди Барбара?
- Я отослал ее домой.
- Киллоран... - Голос Натаниэля был резким от осуждения.
Киллоран мельком взглянул на него.
- Да? - Его голос был достаточно холоден, чтобы устрашить и более твердые души, но Натаниэль был героем, полным решимости защитить цветок женственности от убежденного негодяя. Это должно было быть забавно, но ядовитое чувство юмора покидало Киллорана, когда ему больше всего была необходима эта защита.
- Оставьте ее в покое, Киллоран. Я обещал ей, что Вы не сделаете с ней ничего дурного.
- И она поверила Вам?
- Ни на мгновение.
Киллоран оглянулся на нее.
- Мудрая девочка, - пробормотал он. - Но пока она в безопасности. Я обещаю держать свои хищнические руки подальше от ее непорочного юного тела. Пока что.
- Черт побери, Киллоран, она невинна! - Горячо возразил Натаниэль.
- Мой дорогой Натаниэль, - крайне утомленным голосом проговорил Киллоран, как только отвернулся от спящей девушки. - Никто не невинен. - И без лишних слов оставил комнату. Прежде чем мог бы передумать.
__________________________________________________________
[1] crise de nerfs (фр.) - нервные припадки, истерики.
[2] deus ex machina (лат.) - букв. «бог из машины», в античном театре обозначало бога, появляющегося в развязке спектакля при помощи специальных механизмов (например, «спускающегося с небес») и решающего проблемы героев (формулировка взята из Википедии).
_________________

Прода...ура спасибочки
_________________

Ура!!! Целых две главы!!!
Обломова, спасибо!!!

СПАСИБО!!!!!

Спасибо Вам большое за перевод. Мы так долго ждали продолжения. Спасибо, спасибо, спасибо большое.
_________________

Певодчику спасибо за проду. Все отлично получилось. Жду проду.

Девочкам!Спасибо за Стюарт(люблю этого автора)!

Энн Стюарт мне очень нравится.
Обломова и Фиби, огромное спасибо за возможность встретится с новыми героями этой писательницы. Успехов вам в дальнейшей работе!

_________________

Спасбо

Наконец-то у кого-то хватило смелости взяться за Энн Стюарт. спасибо.
Можно только сделать несколько замечаний по переводу?
Мне показалось, что так лучше
со слабейшими следами напевности - слегка напевный, мелодичный
печально умна – к сожалению, умна
акт доброты – добрый поступок
выключать свет – тушить, гасить свет (время электричества еще не пришло)
Обслуживающий персонал – все-таки термин современный, лучше «слуги»
ослабить ее концентрацию – сбить ее с толку
специфическим качеством – редким качеством
хотя здесь скорее (he was possessed of that particular commodity) - он владел таким редким товаром
Желаю успехов и жду с нетерпением продолжения

Заинтригована. Жду проды.
_________________