Роковая ошибка княгини (исторический детектив + ИЛР)

Все, сижу тихо и помалкиваю..
___________________________________

 » Глава 21. Лучия (первая часть)

(начало)
Здесь определённо было над чем подумать, но никаких предположений Александра выдвинуть не успела - извилистая дорога у подножия холма привела их к воротам Большого дома. Они были затворены, но сторож, заприметив хозяина, бегом бросился открывать, придерживая рукой котелок на своей лысеющей голове, чтоб не свалился, чего доброго, от совсем не старческой прыти.
Экипаж въехал в широкий, просторный двор и, проехав ещё немного по вымощенной мелкими белыми камешками дороге, остановился напротив широкого крыльца. Мишель уже успел спрыгнуть с сиденья и рассчитаться с извозчиком, а Саша всё продолжала зачарованно оглядывать массивное белое здание, с шестью греческими колоннами, подпиравшими веранду.
Они казались до такой степени огромными, тут и пары человек не хватило бы, чтобы обнять хотя бы одну! А веранда! Внушительных размеров веранда, со ступенями из белого мрамора, который так ярко блестел на солнце! Ослепнуть можно, если вовремя не отвернуться! А само крыльцо? Да у них в Басманной больнице крыльцо было меньше раза в три! Неудивительно, что имение называли Большим домом, вблизи он и вправду был огромным. А сколько же этажей? Саша приподняла голову и тотчас же прищурилась – солнце не щадя било по глазам, а поля шляпки были такими узенькими, что совсем не спасали её, пришлось подставить ладонь, защищаясь от яркого света.
Этажей оказалось всего три. Не так уж и много, например, у них в городе были и четырёх, и пятиэтажные дома, а Аня Исаева, боевая подруга-медсестра, и вовсе жила в шестиэтажном, но все эти сооружения казались неизменно ниже, нежели трёхэтажная усадьба Волконских. Наверное, в ней высокие потолки. Господи, какая же огромная!
Мишель не без улыбки наблюдал за Сашиной реакцией в течение нескольких секунд, а потом, когда стало ясно, что выходить из своего зачарованно-любознательного состояния она не собирается, решил проявить инициативу. Подойдя к пролётке, он самым наигалантнейшим образом открыл перед ней дверь, деликатно покашлял, намекая на своё присутствие, и протянул руку, когда она, встрепенувшись, повернулась к нему.
- Прошу, мадемуазель! – смеясь, сказал он, помогая ей спуститься вниз.
- Ох ты ж господи боже мой, какие почести! – Александра рассмеялась в ответ, иронию его оценив по достоинству, и вновь повернулась к усадьбе. – Я впервые вижу его так близко! – на всякий случай сказала она Мишелю, стараясь хоть как-то объяснить свой безграничный трепет перед этим местом, чтобы он не счёл её совсем уж деревенщиной. С грустью Саша подумала, что он наверняка и без этого уже давно не питал лишних иллюзий на её счёт.
По этому поводу полагалось с тоской воздохнуть, но она не смогла, очарованная небывалой красотой усадьбы, возвышающейся перед нею во всём своём великолепии.
Первый и второй этажи венчали две широкие веранды, нижняя с круглыми колоннами под потолок – верхняя открытая, без навеса. Третий этаж за счёт этого казался уже первых двух, но зато каждая из комнат наверху была оборудована собственным балконом. Чугунная узорчатая изгородь сплошь купалась в зарослях декоративного винограда, зазеленевшего каких-то пару дней назад, и зрелище это было до того чудесное, что у Сашеньки невольно перехватило дух.
Со второго по первый этажи эти длинные изящные лозы тянулись вниз, но не везде, где-то между ними мелькал белоснежный мрамор, или белая с розовым кирпичная стена. По ним художественные заросли с обеих сторон спускались до резного козырька, служившего крышей для веранды внизу. Его венчала немного жутковатая львиная голова, ощерившаяся в злобном рыке. Впрочем, так как и эта композиция была исполнена в неизменном белом мраморе, совсем уж отталкивающей она не казалась. Лозы винограда не раз пытались укрыть бдительное мраморное животное своими нежно-зелёными ветвями, но умелая рука садовника не давала им это сделать, то и дело выстригая особо настойчивые ветви.
Юлия Николаевна любила этого льва, для неё он символизировал эту каменную твердыню, сам Большой дом, и садовники, верно служащие своей госпоже, не давали фигуре скрыться под покровом зелёных зарослей.
Крыша усадьбы была выкрашена в нежно-голубой цвет, и украшена причудливой инкрустацией, изображающей дивных птиц из старославянских сказок, а под ней, в прозрачных стеклянных дверях, занавешенных белым тюлем, стоял Фёдор Юрьевич и с некоторым недоумением смотрел на прибывших.
Собственно, в появлении каждого из них по отдельности не было бы ничего удивительного. Хозяин на то и хозяин, чтобы приезжать, когда ему вздумается, а Александру Фёдор Юрьевич часто звал на чай, когда в усадьбе, кроме слуг, никого не будет, памятуя о том, как полтора года назад она вылечила его любимую Машеньку. Сама Марья состояла при имении кухаркой, и тоже Александру исправно зазывала, обещая "показать Большой дом, пока хозяев нету", а заодно и накормить своим коронным блюдом - пирожками с черникой. Правда, до сих пор Александра вежливо отказывалась и на бесплатную экскурсию в княжеское имение не спешила, справедливо считая, что делать ей там нечего.
Тем удивительней казалось видеть её теперь, этим солнечным майским днём, на пороге Большого дома, да не одну, а в компании молодого князя! Фёдор Юрьевич подумал, что, часом, перегрелся, слишком много времени проведя под весенним солнцем, помогая горничной выбивать ковры и вывешивать их на заднем дворе сушиться. Точно, перегрелся.
Потому что это никак не может быть правдой.
Хозяин, и... она? Нет-нет, Сашенька Тихонова – замечательная девушка, скромная, вежливая, воспитанная и умная, и руки у неё золотые, но неужели их благородие не знает, чья она дочь?! Наверняка не знает, раз позволяет себе разъезжать с ней на одной пролётке! Но... как бы поделикатнее ему намекнуть? И стоит ли, вообще, совать нос в чужие дела? Каждый слуга априори считал себя обязанным это сделать, но в данной ситуации Фёдор поостерегся. Должно быть, причиной тому стал суровый взгляд хозяина, мельком брошенный на него.
Старый дворецкий от этого взгляда тотчас же ожил, точно расколдованный волшебным прикосновением, и спустился по ступеням вниз, чтобы встретить хозяина как подобает.
- Добрый день, добрый день! – гостеприимно восклицал он, низко поклонившись его благородию, Михаилу Ивановичу. Затем перевёл взгляд на его спутницу. – Саша, а ты откуда здесь?
У хозяина-то он ни о чём подобном спрашивать не стал, ибо князь Волконский не обязан перед ним отчитываться, так что ставка на Александру казалась беспроигрышной. Ей воспитание не позволит оставить без ответа вопрос пожилого человека, своего старого знакомого, Фёдора Юрьевича Потапова.
Но не тут-то было.
- Она со мной, - немного резковатый ответ Мишеля в одночасье пресёк на корню дальнейшие расспросы любопытного старика. Фёдор поспешно вытянулся в струнку, пробормотал какие-то извинения, целиком и полностью признавая неуместность собственного любопытства, и низко склонил голову, демонстрируя свою безграничную покорность, а так же готовность выполнить любую волю хозяина.
Саша сначала растерялась, столкнувшись с необходимостью объяснений старому Фёдору своего внезапного появления, да ещё и в такой примечательной компании, но когда Мишель пришёл ей на помощь, растерялась ещё больше. Его слова прозвучали до того необычно, до того твёрдо, что никто не посмел и усомниться в данном факте, а сердце её замерло в который раз. Фёдор Юрьевич, седовласый старик, аж по струнке встал перед молодым хозяином, точно солдат на плацу – вот до чего боялись и уважали в Большом доме молодого князя!
А она, Саша, видите ли, теперь "с ним", его протекция распространялась и на неё тоже. Излишне любопытный дворецкий ни за что не посмеет больше лезть к ней с расспросами. Волконский словно взял её под своё крыло, и Александра упрямо не желала понимать одного – почему она испытывала по этому поводу такую необъяснимую и нескончаемую радость?!
- Прикажи запрячь карету, нам нужно вернуться в город, - велел Мишель дворецкому. Потом подумал немного и добавил: - И организуй нам что-нибудь поесть, я зверски голоден, - он обернулся на Александру и спросил дружелюбно, безо всякой манерности: - Составишь мне компанию?
Ох...! От этого вопроса, от этого его взгляда, и от тона, которым были произнесены эти, казалось бы, самые простые слова, у Александры заныло под ложечкой. Нужно было сказать что-то скромно-вежливое или поблагодарить за приглашение, но её хватило лишь на то, чтобы мило улыбнуться в ответ. И всё.
"Господи, какая же я идиотка! Спасибо, нужно было сказать спасибо! – принялась ругать себя она. – Когда ещё выпадет такая возможность – пообедать в Большом доме, да ещё и в такой примечательной компании! А я точно язык проглотила, ну не деревенщина ли?! Деревенщина и есть! Стыдно, Саша, стыдно! Где твои манеры? Что он о тебе подумает?"
Фёдор Юрьевич пообещал исполнить поручения в кратчайшие сроки и поспешно удалился, скрывшись за стеклянными дверями усадьбы. Мишель остановился возле них, дожидаясь Александру.
- Что ты? Не робей, заходи внутрь. Никто тебя здесь не обидит, - с мягкой улыбкой сказал он, наблюдая за её смятением. Саша окончательно расстроилась: выходит, все её эмоции и впрямь были написаны у неё на лице? Как это стыдно! Опустив голову, она почувствовала, что краснеет, и еле слышно произнесла в своё оправдание:
- Я просто... впервые в жизни так близко к Большому дому. Никогда раньше здесь не была.
- Ну так милости прошу, чего же ты ждёшь? – он открыл перед ней дверь, уже во второй раз посчитав её достойной столь учтивого обращения, и вновь улыбнулся.
- Знаете, в этом что-то есть, - призналась она, с замиранием сердца проходя внутрь, сквозь стеклянные двери, занавешенные белым тюлем, с удушливой майской жары навстречу уютной прохладе каменного особняка. – Никогда бы не подумала, что однажды мне доведётся здесь побывать. Это так волнительно! И в то же время страшно.
- Не бойся, - с милой улыбкой сказал Мишель, заходя следом за ней. – Я же с тобой.
- О! – Александра невесело улыбнулась. – Если быть откровенной, именно это и пугает меня больше всего!
Хотела ли она это сказать, или же непроизвольно озвучила свои мысли, как оно обычно бывало, Саша ответить затруднялась. Правда, в следующую секунду она уже и думать забыла об этом, когда он встал рядом с ней, и как-то по-особенному серьёзно на неё посмотрел. Как будто бы его обидели эти слова, как будто бы он безмолвно говорил ей: "Жаль, что ты не изменила своего мнения обо мне!", но это наверняка всего лишь игра её воображения.
"Между нами всё равно была бы пропасть, даже если бы не эта история со свадьбой наших родителей, всё равно он никогда бы не посмотрел на такую, как я!" - подумала Саша, продолжая медленно проваливаться в необъяснимое головокружительное небытие, под взглядом его изумрудно-зелёных глаз.
Неизвестно, сколько бы продлилось это странное молчание, если бы не старая кухарка Марья, вышедшая из столовой, с полотенцем через плечо, встречать дорогого хозяина.
- Михал Иваныч! – счастливо воскликнула она. – Фёдор мне только и крикнул, мол, князь молодой приехали, стол накрывай, а сам побёг на счёт кареты распоряжаться – так я-то ему и не поверила поначалу! Думаю, как – хозяин? Неужто?! Я-то уж и не чаяла, ваше благородие, Михал Иваныч, миленький, заступник вы наш! – она явно собиралась продолжить хвалебную речь дальше, но, мельком взглянув на спутницу его благородия, живо позабыла обо всём на свете и оборвала себя на полуслове. - ...Саша?!
- Марья, все вопросы на потом, пожалуйста, - снова Мишель избавил Александру от непростых объяснений. – Накорми нас, будь добра. Ужасно хочется есть с дороги!
Александра растерянно улыбнулась Марье Егоровне, вроде как, извиняясь за то, что не смогла ничего рассказать подробнее, а та всплеснула руками и, подобравшись, метнулась обратно в сторону столовой, на ходу приговаривая:
- Конечно, конечно, что же это я, старая... совсем от рук отбились, без хозяина-то! Всё на горничных, девок молодых, ругаюсь, а сама?! Проходите, милые мои, проходите, старая Марьюшка вас досыта накормит, как раз и обед подоспел... А если терпение проявите, то через полчасика и пирожки мои коронные будут, с черникой, Сашенька, как ты любишь!
Мишель с интересом посмотрел на Александру, вопросительно изогнув бровь.
- Э-э... было дело, - вполголоса объяснила она, стараясь, не перебивать Марьюшкины речи. – Марья Егоровна лечилась у нас от пневмонии, и в качестве благодарности потом ещё неделю носила пирожки. Ими вся больница объедалась, вкусные, право слово, пальчики оближешь!
Мишель улыбнулся ей, а Александра улыбнулась в ответ, в который раз думая о том, что их общение с князем стало уж слишком дружеским, запанибратским, и каким-то... милым? На удивление милым, как будто они - старые друзья, а не злейшие враги и соперники, познакомившиеся всего пару дней назад. Это-то и казалось подозрительным, и ни на секунду не давало расслабиться. Саша словно до сих пор боялась, что он нанесёт удар в самый неподходящий момент, а она окажется к этому не готова, и вновь с позором проиграет сражение.
- Проходите, проходите, не стесняйтесь! – приглашала их Марья, её весёлый голос доносился из кухни и, хоть её и не было видно из-за стены, нетрудно догадаться, что она улыбается. – Мойте руки и садитесь за стол! Сашенька, милая, вода вот здесь, иди сюда. Холодненькая, Илюша с утра натаскал, иди, миленькая, не стесняйся!
А она стеснялась. Каждого своего шага стеснялась, каждого движения, каждого вздоха! Этот огромный, богато обставленный дом, точно давил на неё, безмолвно намекая, что она здесь лишняя, что ей никогда не стать своей в этом старом дворянском гнезде. Никогда. Не то, чтобы она стремилась к этому, но всё равно чувствовала себя на удивление некомфортно. Всё вокруг, начиная с чьих-то незнакомых, но красивых портретов на стенах, заканчивая белой лакированной мебелью, да даже легкомысленные голубые обои в крапинку словно кричали ей – уходи, уходи, тебе здесь не место!
И лишь Мишель Волкоснкий, один-единственный посреди всего этого чужого, незнакомого мира, смотрел на неё с улыбкой, и выглядел дружелюбным. Но Саша отчего-то была уверена – и это тоже обман. Она хорошо помнила тот приём, что Волконские оказали им с матерью два дня назад.
Но она была ещё и голодна. Последний раз она ела вчера, в больнице, вместе с Верой, тётей Клавой и остальными – если только пару стаканов чая с баранками и печеньем можно было назвать едой. Потом она отправилась к Мишелю, а от него домой вернулась за полночь – разумеется, в суматохе она и не подумала о том, что нужно было бы купить что-нибудь на ужин. А после той жуткой встречи с Георгием в тёмном подъезде у Саши надолго пропал аппетит. С утра позавтракать не получилось ввиду отсутствия еды, а просить у злобной старухи Василисы хотя бы стакан чаю, она ни за что не решилась бы. Та и без того смотрит волком, и явно не испытывает бурного восторга в отношении своей соседки-квартирантки, так что ни к чему теребить осиный улей лишний раз.
Теперь же голод давал о себе знать, неминуемо и беспощадно. От наивкуснейших ароматов с кухни желудок скручивался в узел и, конечно, можно было и дальше продолжать стесняться, а ещё лучше – проявить гордость и послать к чёрту его величество с этим приглашением на обед, но сделать такой шаг Александра оказалась не в силах. И ей очень хотелось верить, что именно из-за голода, а не из-за желания побыть ещё немного в его обществе.
Да и шанс пообедать в Большом доме выпадает не каждый день!
"Скажешь кому - не поверят!" - с улыбкой подумала Александра и направилась к Марье на её зов.
Обед этот был поистине удивительным. И дело вовсе не в бесспорном поварском таланте старой Марьи Егоровны, хотя Саша до последнего старалась убеждать себя именно в этом, но на самом деле всё было куда сложнее. Если честно, потом она с трудом могла вспомнить, что шло на горячее, каким был гарнир и были ли в конечном итоге знаменитые пирожки с черникой, или же нет? Единственное, что она помнила отчётливо - Мишеля Волконского и его погибельные зелёные глаза... Остальное как во сне.
И негромкий голос старой Марьи доносился до неё словно сквозь пелену… что она там говорила? Из её хвалебных речей Сашенька уяснила только одно: в целом мире не сыскать человека лучше, чем князь Михаил Иванович! Ещё вчера она с этим поспорила бы, но сейчас, наблюдая украдкой за растерянной полуулыбкой Мишеля и слушая полные восхищения речи старой кухарки, Саша готова была с ней согласиться.
- Михал Иваныч нас спас от гордеевской орды! – по секрету поведала Марья, обращаясь персонально к Александре. Волконский рассмеялся.
- Так они у вас теперь называются?
- А как ещё-то, ваше благородие? – вздохнула кухарка, расстроено покачав головой, покрытой накрахмаленным белым чепчиком. – Точнее не скажешь, орда и есть. Поналетели аки коршуны, окаянные, весь розарий матушкин вытоптали, никакого уважения к людскому труду! А гостиную после них Анютка с Трифоном целый день отмывали! Только помоют, они – опять! Только помоют – опять! Тьфу их! А Варварку нашу, молоденькую? Прижали ведь около конюшни, оба! Двое на одну, насилу девка вырвалась, благо, Илюшка, конюх, поблизости оказался, с вилами на них... Ну, у него к Варварке вроде как интерес имеется... Они его, конечно, уделали до синевы, но уж лучше так, зато девку не испортили, прости Господи!
Выслушав этот содержательный рассказ, Александра обратила внимание сразу на две вещи. Во-первых, у старой Марьи была на редкость простодушная манера общения. Если Фёдор Юрьевич при разговоре держал неизменную дистанцию, то Марья Егоровна общалась с князем запанибратски. Очевидно, у старой кухарки в имении было особое положение, раз ей позволялись подобные вольности.
Второе наблюдение Саши сводилось к тому, что Марья, рассказывая про слуг, ни разу не повторилась с именами, всякий раз упоминая разные. Господи, сколько же их всего в этом огромном имении?
- А я этого не знал, - тем временем отвечал Мишель старой кухарке. – Что же ты раньше не рассказала? Видимо, придётся мне всё-таки поговорить с Петром и Георгием ещё разок. Предыдущая профилактика, как я понимаю, не помогла.
- Господи Иисусе! – Марья перекрестилась. – И не связывались бы вы с ними, ваше благородие! Батюшка ваш не тех людей себе в помощники выбрал, ох не тех! Каторжная морда этот его Георгий, вот что! А ещё я у него наколку на руке видела, такие, мне мой Фёдорушка сказал, только на рудниках сибирских делают... Опасный это человек, ваше благородие!
Вот-вот, мысленно согласился с ней Мишель.
Опасный. Один из самых опасных головорезов его отца. И он зачем-то приставил его к Александре! Эта информация не давала Мишелю покоя, а когда он смотрел на неё, такую застенчивую, такую хрупкую и беззащитную, с испугом вздрагивающую от каждого постороннего шороха, сердце и вовсе болезненно сжималось. Как у них рука-то поднялась на подобное чудо?
Правда, судя по разбитому носу Георгия, чудо явно сопротивлялось, прежде чем пасть жертвой неравного боя, но всё-таки, каким же надо быть мерзавцем, чтобы поднять руку на девушку? Всякий раз, когда Мишель думал об этом, его охватывала безудержная ярость, как в тот день, когда он спустил отца с лестницы. А когда он видел эту уже начавшую заживать рану на её виске, которую Саша отчаянно прятала за волосами, желание свернуть Георгию шею становилось и вовсе нестерпимым.
А что? Одним меньше. Какая разница? Ему не впервой убивать.
Он задумался, погрузившись в свои мысли с головой, и нить разговора сама собой оборвалась. И тогда Александра впервые за всё время решилась подать голос. Несмело, неуверенно, точно боясь, что её всё ещё могут прогнать, она спросила:
- И что, они вот так просто взяли и ушли?
Марье только и подавай, что хорошего слушателя – рассказывать она могла бесконечно!
- Как же, "сразу"! Их благородие их из имения вышвырнул к чертям собачьим под хвост! – с гордостью произнесла старушка, прижав руки к груди, в жесте неимоверного восторга.
- Фи, Марья, что за выражения! – вспомнил Мишель о своём дворянском воспитании, но улыбнуться – всё-таки улыбнулся. Приятно же, когда тебя хвалят!
- Ох, простите старую курицу! Совсем забываю, с кем говорю! – покаянно произнесла она. – От общества-то хорошего и отвыкла почти! Всё эти... заваливаются как к себе домой. Маша! Сделай-ка чаю! И ноги на стол, прямо в сапогах! Да какая я им Маша?! Эта Маша уже сорок лет в имении отработала, когда они на свет вылупились! Ох, ваше благородие, Михал Иваныч, родненький, как же тоскливо нам без вас-то было...
Мишель прикинул, что между убийством матери и его возвращением в имение прошло не более четырёх дней – наломали же дров Петька с Георгием во время его отсутствия.
После смерти Юлии Николаевны, Гордеев стал единственным полноправным хозяином усадьбы, за неимением Мишеля с Алексеем, и дал своим людям волю. Его орда в лице Петра и Георгия живо установила в Большом доме свои порядки, и нагнала жути на местную прислугу. Неудивительно, что возвращение Мишеля, живо поставившего всё на свои места, в имении восприняли как праздник.
"И, всё-таки, он редкостное ничтожество", - на удивление хладнокровно и спокойно подумал Мишель, представив, как изменился до неузнаваемости Большой дом, с приходом Петра и Георгия.
"И всё-таки, он не такой плохой", - в свою очередь подумала Александра, глядя на задумчивого Мишеля и слушая вполуха Марьины хвалебные речи. Ах, как же раболепно она о нём отзывалась!
- По секрету скажу, мы с Фёдором решили расчёт взять, в случае, если никто из Волконских не вернётся, - поведала Марья, подливая Александре ещё немного холодного ежевичного морса в наполовину опустевший бокал. – В большей степени, правда, матушку ждали, нежели вас с князем. Ей-то, знамо дело, сподручнее с Москвы доехать, чем вам с вашей проклятой Германии!
"Матушка" - это, должно быть, генеральша, поняла Александра. Вряд ли это про юную Катерину – такой заносчивой и высокомерной девчонке, как она, это прозвище вовсе не шло.
- Мы были вовсе не в Германии, - с улыбкой поправил старую кухарку Мишель. Её открытое простодушие не могло не забавлять его. Та лишь отмахнулась.
- Какая разница?! С немцем же воевали? Всё едино, Германия! Так на Алёшу свет Николаича и вовсе надежды не было никакой, что в ближайшее время вернётся, мы уж и не чаяли...
Но тут приехал Мишель и всех спас. Разогнал гордеевских приспешников, научил жизни самого Ивана Кирилловича, и прислуга в Большом доме вздохнула с облегчением. И Саша во все глаза теперь смотрела на него, открывшегося сегодня с совершенно новой стороны. Она понимала, что это некрасиво – вот так беззастенчиво пялиться, да ещё и на глазах у Марьи, которая наверняка подумает невесть что… Понимала, и всё равно ничего не могла с собой поделать!
Мишель прекрасно видел, как она на него смотрит, с каким невероятным удивлением. «Что, не ожидала, сестрёнка, что я могу сделать что-то хорошее?», - пряча улыбку, думал он, время от времени бросая на неё короткие взгляды. Саша всякий раз смущалась, встречаясь с его зелёными глазами, и спешила отвести взгляд, коря себя за невоспитанность.
Закончился их чудесный обед, Фёдор Юрьевич распорядился на счёт кареты, а кучер Игнат, Сашенькин спаситель, с меланхоличным видом восседал на козлах, в ожидании скорейшего отправления. Сам-то, ясное дело, периодически постреливал глазами в сторону княжеской спутницы, но вопросов никаких не задавал. Саша тем временем простилась с дворецким и его Марьюшкой, выслушав от обоих много тёплых слов, а затем уселась на сиденье, нервно теребя складку на юбке. Тут уж ничего не поделаешь: ей с самого начала делалось не по себе в присутствии Волконского, и неважно, язвил он, или же благородно молчал, как сейчас.
«Не смотри на него, не смотри!» - призывала она саму себя, и стойко продержалась целых две минуты, прежде чем предательский взгляд вновь вернулся к его красивому, задумчивому профилю. Саша решила благоразумно последовать примеру самого Мишеля и пустилась в размышления о том, что им удалось узнать за сегодня. Но, увы, не преуспела. Рядом с ним размышлять не получалось, а если и получалось, то совсем не о том. Тем не менее, Саша с завидным упорством возвращала мысли в нужное русло, анализируя всё то, что рассказал Рихтер.
Никаких ответов, одни сплошные вопросы. И какое-то дурацкое, предательское чувство безнадёжности, охватившее Сашеньку на подъезде к Москве. Вот-вот карета остановится и он высадит её прямо посреди улицы, не забыв в своей обычной манере сказать какую-нибудь грубость напоследок. Чтобы окончательно разбить иллюзии, которых у неё, по совести говоря, и не было.
Или были? Саша не удержалась от тяжелого вздоха, поймав себя на мысли, что вздыхает уже далеко не в первый раз. И тут же подняла взгляд на сидящего напротив Мишеля – заметил ли? Увы, заметил. Трудно было не заметить, если он всю обратную дорогу то и делал, что любовался ею. То есть, разумеется, со стороны это выглядело как «бросал пренебрежительные взгляды украдкой», но нам-то с вами правда уже известна.
- Я хотела заехать домой и забрать свой шёлковый шарф, – пояснила ему Сашенька причины своей тоски. Пускай он считает её такой же бестолковой, помешанной на тряпках девчонкой, как его Ксения, например! Пускай думает, что ему вздумается – ей всё равно. Скрестив руки на груди, она отвернулась к окну, а поэтому пропустила тот момент, когда он улыбнулся.
Шарф, как же.
- Вези на Остоженку, Игнат, – сказал он кучеру, выглянув в открытое по случаю жары окно. Саша удивлённо вскинула брови, не ожидавшая такой милости от его величества.
А Мишель сегодня был щедрым и мало того, что решил подвезти её до дома, так ещё и снизошёл до кое-чего другого, не менее невероятного. Но это чуть позже, когда роскошная карета с гербом Волконских остановилась напротив нужного дома, куда Саша так не хотела возвращаться.
- Уж прости, но с тобой я подниматься не буду, - с подобием на улыбку произнёс Мишель. – Не хочется лишний раз встречаться с отцом.
«Его величество извиняется?!» - едва ли не вслух удивилась Саша, но вовремя спохватилась, во все глаза глядя на Волконского, не иначе, сошедшего с ума. И следующими своими словами он только подтвердил её мысли о своё возможном сумасшествии:
- Я бы хотел поблагодарить тебя.
Тут Саша, конечно, не выдержала.
- Что сделать?!
Нечасто её благодарили в последнее время, но от заносчивого Мишеля услышать столь искренние слова было приятно и удивительно вдвойне. Волконский, как и ожидалось, поморщился, чуть сдвинул брови на переносице и пояснил:
- Я, вообще-то, нечасто говорю спасибо, но перед тобой я действительно в долгу.
Теперь Саша была готова молить Бога о том, чтобы следующей его фразой стало: «Проси что хочешь, я заплачу любые деньги!» Это, несомненно, испортило бы всё и нарушило очарование момента в одночасье. Именно этого она и хотела, прежде чем окончательно и бесповоротно потеряет голову.
Но Волконский отрезвлять её решительно не собирался. Только слегка улыбнулся, и очень галантно открыл перед ней дверь. Саша, однако, помедлила мгновение, прежде чем выйти.
- Скажете мне, когда узнаете, кто за всем этим стоит? – дрогнувшим голосом спросила она с такой надеждой, что у Мишеля натуральным образом защемило сердце.
«Господи, какая она красивая!» - совершенно ни к месту промелькнула мысль.
А потом он взял и улыбнулся ей. Впервые, наверное, с самого начала их общения эта улыбка получилась такой дружелюбной и искренней. И совсем не злой. И не холодной, не колючей, и это была именно улыбка, а не усмешка!
- Конечно, скажу. Ты же теперь моя напарница! Обещаю держать тебя в курсе дела, – тепло произнёс он, и в тот момент Александра поняла, что если прямо сейчас, сию секунду, не выйдет из кареты, то не выйдет из неё уже никогда. Просто не сможет. Сядет обратно на сиденье напротив, и будет смотреть в эти сумасбродные зелёные глаза…
- Спасибо, - пролепетала она, но и не забыла добавить: - Ваше величество!
Он вновь улыбнулся ей и кивнул, как будто и не обидевшись на её колкость. И тогда Сашенька наконец-то вышла, да так и остановилась у подъезда, не в силах сделать ни шагу вперёд. Звук закрываемой двери за её спиной заставил её невольно вздрогнуть, Саша обхватила себя за плечи и на несколько секунд прикрыла глаза, собираясь с мыслями.
«Что со мной, что со мной? Как же так?» - безмолвно спрашивала она себя, но ответа, увы, не находила.
И понятия не имела она, что сверху за этой сценой широко раскрытыми глазами наблюдает её мать. Именная карета Волконских на Остоженке не редкость, но эта карета принадлежала вовсе не Ивану Кирилловичу! Алёна не верила самой себе, а когда увидела мелькнувшее в окне лицо молодого князя, то подумала, что её обманывают глаза. Александра, её дочь, приехала с ним! Господи, как такое возможно?! Как ей удалось приручить этого зверя?! И почему она стояла теперь, бедняжка, в нерешительности, такая растерянная и отчуждённая? Уж не потому ли…
Алёна оборвала саму себя на мысли и покачала головой, то ли в восхищении, то ли в негодовании, то ли всё ещё отказываясь верить. Впрочем, сейчас неожиданная дружба Саши и Мишеля была уже неважной, о чём Алёна не помедлила сообщить, едва девушка переступила порог.
- Иннокентий Иноземцев приходил просить твоей руки, – бесстрастным голосом произнесла она, наблюдая за тем, как бледнеет и меняется в лице её бедная дочь. И, тут же, не меняя своего небрежно-повелительного тона: - Мы с Иваном Кирилловичем дали согласие. В конце недели он объявит о вашей помолвке. Поздравляю, девочка моя!


_________________

 » Глава 21. Лучия (продолжение)

- Кто такая Санда Кройтор?
Вопрос прозвучал подобно выстрелу в пустой комнате – Адриан заметно напрягся, меньше всего на свете ожидая ещё хоть когда-нибудь услышать это имя. Глаза его удивлённо расширились, забегали, но пытаться утаить что-то от Мишеля было заведомо бесполезно. Придя к такому выводу, Адриан вздохнул. И ответил, правда, неохотно:
- Я знал её под именем Александры Кирикеш. Это жена моего дяди.
Мишель с трудом удержал вздох облегчения. Просто камень с души свалился, когда он окончательно убедился, что Адриан здесь не при чём! За себя он не боялся: сладить с щуплым румыном ему не составило бы ни малейшего труда, а вот за матушку было бы очень обидно, если бы он оказался предателем. Но, по-видимому, Адриан и впрямь ни в чём не был виноват.
- Мне нужна вся информация о них обоих, - продолжил Мишель, когда понял, что Адриан не спешит откровенничать. – И желательно начать с той, которую ты как раз жаждешь утаить. Поверь, я всё равно узнаю, рано или поздно, за мной станется и в Румынию съездить, не так уж это и далеко, и плевать я хотел на военное положение! Но ты можешь упростить мне задачу и рассказать всё, что тебе известно. Прямо сейчас.
Адриан для начала вздохнул, будто ещё думал. Но о чём тут думать? Он перед Мишелем в неоплатном долгу, как и перед его матушкой. Имело ли смысл скрытничать? Волконский мог в одночасье выкинуть его из отеля, и тогда вновь пришлось бы пуститься в бега. А ещё он мог за шкирку оттащить его в полицию, и тогда... ах, и помыслить страшно!
- Я не ручаюсь за достоверность, ваше благородие, - сразу же предупредил Адриан, приняв, наконец, единственно верное решение. – Когда всё это произошло, я был десятилетним мальчиком. Чего-то я не помню, что-то от меня намеренно утаивали, сами понимаете, никто же не станет отчитываться перед ребёнком!
- Рассказывай, что помнишь, - велел Мишель.
И Адриан стал рассказывать, честно предупредив, что Мишелю его правда не понравится. Что ж, Мишелю и так уже не нравилось: бродить в потёмках в отчаянных попытках поймать истину за хвост.
История Адриана во многом совпадала с версией Рихтера, поставим плюсик нашему искреннему румыну. Но, помимо истории о муже-тиране и похищенном ребёнке, Адриан рассказал ещё кое-что любопытное.
- Их всегда было трое, ваше благородие. С самого начала, ещё до замужества. Спокойная, преисполненная достоинства Юлия Николаевна, беспечная хохотушка Санда, и некто Лучия Йорге.
Больше похожая на сушёную воблу, если верить рассказу Максима Стефановича. О третьей подруге Мишель уже слышал, вот только не знал, как её зовут. Лучия Йорге, стало быть? Увы, и это имя ему незнакомо.
Адриан тем временем рассказал о неудачном замужестве Санды, то и дело вздыхая с сожалением.
- Она ещё пыталась бороться, ваше благородие. Санда была решительной девушкой, такие просто не сдаются, не ломаются! Да и поддержка вашей матушки любого вдохновила бы на подвиги! Она хотела сбежать. Она была на седьмом месяце беременности и хотела родить своего сына вдали ото всего этого кошмара. Она хотела воспитывать его одна. Тогда Юлия Николаевна купила ей билет на пароход и подкупила слуг, чтобы открыли дверь чёрного хода из замка.
- Да-да, я знаю. Сбежать у неё не получилось, потому что их кто-то выдал, - вспомнил Мишель рассказ Рихтера, пересказанный Сашей.
- Точно так, - кивнул Адриан. – И вот что я вам скажу, ваше благородие, Лучии не стоило этого делать! Быть может, тогда ещё не поздно было всё исправить?
Ах вот оно как? Лучия, стало быть? Притворялась лучшей подругой, но в конечном итоге ударила ножом в спину? О, разумеется, ей не стоило этого делать! Когда Кройтор узнал о попытке бегства, он избил Санду – беременную, между прочим, Санду! – до переломов. И не убил лишь чудом, опять же, потому что вмешалась Лучия.
- Бросилась между ними, плакала, кричала, умоляла его остановиться, пощадить... - тихим голосом рассказывал Адриан. - Он послушал. Он редко кого слушал, но ей иногда удавалось до неё достучаться. Он любил её...
- Кого?! – Мишель решил, что он понял что-то неправильно. – Подругу своей жены?!
- Угу. Они были помолвлены какое-то время, но кандидатуру небогатой Лучии вскоре сменила знатная наследница рода Кирикеш, рыжеволосая Александра, Санда. Но, если хотите знать моё мнение, никому эта свадьба особо не повредила, если вы понимаете, о чём я.
- То есть, они... - тут Мишель понял, что слишком хорошо воспитан, чтобы произнести это вслух. Адриан оказался воспитан куда проще:
- Они были любовниками. Творили, что хотели у Санды за спиной, а она, наивная, ни о чём не догадывалась! А много ли надо, чтобы обмануть ребёнка? Она была совсем юной, когда вышла замуж, тогда как Лучия к тому моменту уже считалась старой девой. Но, если уж сравнивать их, скажу вам совершенно точно: это был неравный бой. Да, Санда была красива, невинна и добра, улыбчива и очаровательна, и так далее, но Лучия... Красивой её не назовёшь, она была до того невзрачна, что я с трудом могу вспомнить её черты, но... Ваше благородие, это была невероятно умная женщина! Или, нет, не то слово… Мудрая? Так это по-русски? Она видела людей насквозь, умела к каждому подобрать ключик, и мой дядя, Матей Кройтор, не стал исключением. А уж его-то расположить к себе было ох, как нелегко! Он вообще был неуправляемый, дикий, а вот представьте – эта серая мышь каким-то образом сумела влюбить его в себя и заставляла его подчиняться! Не всегда, повторюсь, он шёл на поводу, но если уж и слушал кого-то, то только её, можете не сомневаться.
- Почему, в таком случае, она не позволила Санде сбежать? На мой взгляд, она лишь выиграла бы от этого. Оставшись без соперницы, легко можно было вернуть своего любимого назад. И может, выйти за него замуж, наконец?
- Он бы на ней никогда не женился, - категорично произнёс Адриан. – Его всё устраивало в его положении, понимаете? Лучия в любом случае осталась бы при нём, и как любовницу её держать при себе было выгоднее, чем жену. Она это прекрасно понимала и знала, что ни при каком раскладе ничего не светит. Почему она не дала Санде сбежать? Ваше благородие, тут всё очевидно. Лучия любила моего дядю. А бегство жены стало легло бы на его имя несмываемым позором. Не говоря уж о том, что Санда могла рассказать обо всём, что он с ней вытворял, и призвать к ответу. Именно по этим причинам её держали в замке взаперти. Напрасно, если хотите знать моё мнение. Она и так ни за что не рассказала бы никому, потому что в противном случае мой дядя пообещал ей избавиться от самых близких её людей – Лучии и Юлии Николаевны.
- И что было дальше?
- Дальше Санда всё-таки родила, едва не погибнув при этом, а на следующий день после рождения мальчика, был убит мой отец, Драгош Кройтор, - Адриан вздохнул и перекрестился слева направо, по католическому обычаю. – Я в ту ночь был у себя в комнате, на верхнем этаже. Рыдал безутешно, обнявшись с отцовской саблей – это был его последний подарок мне. Я не помню свою мать, она умерла слишком рано, а батя... батя был единственным моим родным человеком, понимаете? Матей Кройтор, как вы, наверное, уже догадались, вовсе не был образцовым дядюшкой, и о моём существовании вспомнил исключительно в тот момент, когда нотариус огласил завещание...
- Ах, - только и сказал Мишель, не забыв изобразить сочувствие. Адриан послушно кивнул.
- Мой отец, Драгош Кройтор, был старшим сыном в семье, и всё наследство нашего рода по праву принадлежало ему. Его жена умерла с рождением первенца, то есть, меня. Других детей у него не было. Понимаете, теперь? – Адриан вздохнул, а Мишелю вдруг сделалось совестно, что по его воле ему пришлось ещё раз пережить эту давнюю трагедию в своих воспоминаниях.
- Ты остался единственным наследником огромного состояния, будучи десятилетним мальчиком. И твоему дяде, конечно, это не понравилось? Чёрт возьми, но тебе было десять лет! Он мог – хотя, что значит, мог? – он должен был оформить опекунство! Тогда ничто не помешало бы ему с чистой совестью распоряжаться твоим наследством, как своим собственным. По крайней мере, до достижения тобой совершеннолетия.
- Мог бы, - не стал спорить Адриан. – Но он предпочёл меня убить.
Своего десятилетнего племянника, каково?
- И как же ты спасся?
- Сабля, ваше благородие. Отцовская сабля, последний подарок! – хмыкнул Адриан. – Я слышал разговор. Слышал, как дядя Матей отдал приказ убить меня. Слышал, как его головорезы поднимаются ко мне в комнату, стуча сапогами по каменной лестнице... Я просто выпрыгнул на них из-за двери. Неожиданно. Вообразил себя мушкетёром из книги, которую перед сном читал мне отец! Они просто не думали, понимаете, не думали, не ожидали встретить сопротивление! Глухая ночь, спящий в своей комнате ребёнок... Они не подозревали, что я их ждал. Одного я убил на месте, второго повалил с ног и бросился бежать. Я слышал, как они бегут за мной. Я слышал, как дядя Матей приказал спустить собак. У нас на заднем дворе псарня была, жуткие твари там обитали, доберманы, убийцы... Меня спасла Дымбовица.* (Река в Румынии, на которой расположена столица, г. Бухарест) Удачно подвернулась, я и сам не ожидал, вроде бы и бежишь-бежишь, а потом под ногами вместо травы – воздух... И вот я уже не бегу, а лечу вниз, и холодные воды реки укрывают меня под своим покровом. Я, конечно, едва не захлебнулся и чуть не утонул, но так собаки потеряли след. Течение вынесло меня к рыбацкому поселению неподалёку от города. Крестьяне вытащили меня, накормили и стали расспрашивать, где мои родители. Всё это было чревато последствиями – я знал, что меня будут искать. Поэтому той же ночью ушёл, стащив мешок со всеми сбережениями бедных рыбаков. Мне стыдно за этот поступок, но так, по крайней мере, они приняли меня за обычного вора, а не за сбежавшего наследника знатного рода.
- А потом ты пришёл к моей матери, - скорее утвердительно, нежели вопросительно, произнёс Мишель.
- А куда мне ещё было деваться? Как говорится: враг моего врага… Юлия Николаевна ненавидела Кройтора, если она вообще умела ненавидеть. А меня любила! Я помню, как она часто играла со мной в саду, дожидаясь Санду с Лучией, чтобы идти на прогулку... Да и на прогулках, признаться, я тоже был частый гость – она души во мне не чаяла и говорила, что тоже хочет однажды родить сына, - тут Адриан скупо улыбнулся, и Мишель невольно улыбнулся вместе с ним.
- Про ребёнка Санды тебе что-то известно? – пересилив себя, спросил он.
- Юлия Николаевна забрала его, обыграв перед дядей Матеем так, словно тот был мертворожденный. Я слышал, как она договаривалась с Марисой. Мариса Николицэ на тот момент была известной акушеркой, её услугами, говорят, пользовались даже при дворе. Она согласилась помочь и, наверное, была не в себе в тот момент. Я не понимаю, чем она вообще думала, когда осознанно шла против Матея Кройтора.
- Она была помолвлена с репетитором моей матери, господином Рихтером. Ей пообещали отстранить того от должности, в случае, если она откажется помогать. А они собирались обвенчаться в скором времени, потому им не хотелось остаться без средств к существованию.
- Что ж, это многое объясняет. Но, я клянусь вам, Юлия Николаевна не раз пожалела, что пошла на этот шантаж! Марису Николице, акушерку, жестоко убили и бросили в Дунай, где она проплавала почти сутки, прежде чем её выловили. Видели бы вы, что сделалось с вашей матушкой, когда она об этом узнала!
- Могу себе представить, - хмыкнул Мишель. – Новорожденного мальчика спасла, а невинную жизнь всё же погубила.
- Она не хотела этого! – горячо возразил Адриан, встав на защиту своей покойной хозяйки. Мишеля это порадовало: несмотря ни на что, Адриан оставался ей верен, даже после того, как самой её не стало.
- Я знаю, что не хотела, – вздохнул Мишель. И, собравшись с духом, спросил: - Что стало с ребёнком?
Адриан задумчиво посмотрел на него, и Мишель поймал себя на мысли, что и Саша недавно смотрела точно так же – вглядываясь в черты лица, будто пытаясь отыскать в них какое-то сходство...
- Вот только этого не надо, - сразу же предупредил Мишель, подняв указательный палец. Адриан сначала закивал, а затем, наоборот, покачал головой:
- Я не знаю, ваше благородие, не уверен! Юлия Николаевна отправила меня учиться, в Петербург. А сама уехала в Софию, к матери. Оттуда она вернулась спустя четыре года, с очаровательным темноволосым мальчиком на руках. Тот же самый это был ребёнок, или какой-то другой, я сказать не могу. Юлия Николаевна передо мной не отчитывалась, да и я не решался спрашивать. Я был благодарен ей за то, что она не дала мне пропасть и позаботилась о моём образовании... После Петербурга она отправила меня в Берлин, оплатив обучение в престижной школе бизнеса, по выходу оттуда я превратился в неплохого специалиста и вернулся в Москву когда мне было уже двадцать три. И тут же получил должность управляющего её отелями, ибо к тому времени князь Михаил Николаевич, ваш дядя, уже скончался и дела шли из рук вон плохо. Понимаете, ваше благородие, я был не совсем в том положении, чтобы задавать вопросы! Я безгранично благодарен Юлии Николаевне за то, что она сделала для меня, и по правде говоря, меня не слишком-то волновало тогда, чей вы сын – её или моей тётушки Санды.
- Кто может знать это наверняка? – Мишель решил идти до конца, как бы неприятно ему всё это не было.
- Ваш дядя Михаил Николаевич, я думаю, знал. Они с Юлией Николаевной были очень близки.
- Мой дядя давно умер, у него не спросишь. Рихтер не уверен, как и ты. Кто ещё? Бабушка? Отец?
- Княгиня точно не знает. Юлия Николаевна очень боялась, что ей станет известно о гибели Марисы Николицэ. Она считала себя виноватой в её смерти и до последнего не могла себе этого простить. Страшно представить, как отнеслась бы к такой новости княгиня! Ваш отец? Вероятно. Я хочу сказать, если вы и впрямь сын Санды Кройтор, Гордееву сложно было не заметить, что его жена не ходила беременной.
- Ты забываешь, что он работал послом в то время, и разъезжал по длительным командировкам. Его не бывало по полгода. Шесть месяцев – это, конечно, не девять, но матушка могла бы как-то всё это обыграть, при желании. – Мишель заметил, как послушно кивает Адриан в такт его словам, и ему стало по-настоящему дурно. – Я ни в коем случае не хочу сказать, что я в это верю, конечно, - поспешно добавил он. – Просто, спрашивать у отца... я бы поостерегся. Если предположить, что я ему и впрямь не родной, а он просто не знал об этом... Он и так-то меня не слишком любит, боюсь представить, что он сделает, когда узнает! Нет, Адриан, с моим отцом лучше не говорить. Кто ещё мог знать?
Адриан крепко призадумался, почесав кучерявую голову. Затем просиял и хлопнул себя по лбу.
- Ваше благородие, как у русских-то говорят? За деревьями леса не видно! Кто ещё мог знать?! Конечно, Лучия!
- Лучия, - повторил Мишель, несколько удивлённо. Он почему-то был уверен, что она тоже умерла, вместе с Сандой и его матерью, унеся старые тайны в могилу.
- Лучия Йорге, - Адриан неверно истолковал его недоумение, решив, что молодой князь забыл, о ком речь. – Любовница моего дяди, подруга Санды и вашей матушки!
- Я понял, о ком ты. Но разве она жива?
- А что с ней сделается?! – тут Адриан пренебрежительно махнул рукой. – С такими, как она, отродясь ничего не бывает!
И тут Мишель вдруг вспомнил бабушкино письмо. Месяца полтора назад генеральша писала ему с просьбой приехать, ибо "Юленька совсем плоха". Помнится, в этом письме вскользь упоминалась некая подруга из Румынии, приехавшая скрасить серые будни Юлии Николаевны. Подруга. Из Румынии.
Совпадение?! Нет, не бывает таких совпадений!
- Адриан, она здесь ещё? – быстро спросил Мишель, словно прямо сейчас собирался бежать на её поиски. Впрочем, да, собирался. – Лучия Йорге, она здесь, в России?
- Я... ваше благородие, да я понятия не имею! Если и так, то мне про это неизвестно! – поспешно ответил Адриан, слегка напуганный решительностью молодого князя. – Но я могу попробовать её найти, дайте только срок!
- Будь любезен, - уже спокойнее произнёс Мишель и удручённо вздохнул. У него начинала болеть голова от этих подозрений. Сын, не сын... какая же всё это чушь! Нет, неужели он и впрямь начал сомневаться?! В собственной матери сомневаться? Самому было тошно от того, что он позволял себе такие предположения. И поэтому Лучия Йорге нужна была ему как воздух, дабы как можно скорее подтвердить или опровергнуть его догадки. Но лучше, конечно, опровергнуть.
- Ваше благородие, - Кройтор тронул его за рукав, выведя тем самым из этого странного оцепенения. – Не сочтите за дерзость, но к чему все эти расспросы были?
- Как это к чему? – вот теперь Мишель его действительно не понимал. – Кража ребёнка, по-твоему, недостаточно серьёзный мотив? Моя мать перешла дорогу твоему дяде, и, раз уж он был полный псих, как ты говоришь, очевидно, он и убил её из мести.
- Кто?! Матей Кройтор?! – воскликнул Адриан ошарашено. Так, словно это была самая невероятная версия из всех возможных.
- Мне непонятно твоё удивление, Адриан. Естественно, Матей Кройтор, кто ещё?
- Ваше благородие, это абсолютно невозможно! – с категоричностью отозвался Адриан. – Мой дядя погиб двадцать лет назад, его похоронили в фамильном склепе за замком. Это никак не мог быть он!
_________________

Ой, только не это!!!!!!!!!!!!!.... не помалкивай, пожалуйста!!!!
_________________

Определенно, да. Скот. Если сравнивать Кройтора и Гордеева с точки зрения их отношения к своим детям, то у Кройтора отцовские чувства, безусловно, развиты.. Как он над телом ребенка плакал! Это говорит о том, что хотя бы что-то человеческое в нем есть...привязанность к родной крови... Но если смотреть на картину в целом... жену он свою бил смертным боем, хотя она беременная была... его ребенком, просто чудо, что не скинула... Мы его воспринимаем только по его отношению к жене, но мы не знаем, что он там еще творил помимо этого, но, видимо, не зря его боялись. Хотя нет - знаем, невесту Рихтера так жестоко жизни лишил. Так что в общем и целом для меня что Гордеев, что Кройтор - все едино, и присматриваться к тому, у кого черная краска чернее, а у кого чуть бледнее, как-то бессмысленно, мне кажется. Оба жестокие, беспринципные, не знающие угрызений совести люди, наделенные большой властью и богатством. Жизнь человеческая для них - тьфу!



Да ладно, девчонки, это ж я сыронизировать хотела, а вы прям сразу копья ломать..
___________________________________

Вот в этом они, определённо, схожи!


Я по-доброму безо всякого злого умысла!
_________________

Всем привет! (тихо сам с собою, я веду беседу... )

Выкладываю следующую главу, наконец-то дождалась появления на сцене своей любимой Марины! Поделитесь впечатлениями потом, как вам показалась эта героиня, хорошо?

Буду ждать!
_________________

 » Глава 22. Марина

Два выхода Саша видела теперь: утопиться или всё же попробовать сбежать. Но ведь в случае бегства Гордеев прямым текстом пообещал неприятностей Сергею Авдееву, а такого допустить она никак не могла. Ах, да, Серёжа…
Серёжа стал бы третьим выходом, если б не уехал из города в такой неподходящий момент. Или не стал бы? Любовь любовью, но чувство собственного достоинства у Александры тоже имелось, и оно не позволяло ей прийти к Авдееву и попросить на ней жениться. А то, видите ли, пока Сергей Константинович изволили думать, другие желающие предпочитали действовать, и действовать незамедлительно!
А Иноземцев-то каков! Как ему в голову-то такое пришло?! Сашенька без конца вспоминала, прокручивала в голове события того злосчастного вечера и пыталась понять: когда, где, каким намёком она показала Иннокентию, что он ей хоть сколько-то симпатичен?! Да, она была любезна с ним, но не более. Ни единой улыбки, как с Голицыным, ни лёгкого весёлого флирта, как с тем же Антоном, с полковником Гербертом и заводчиком Алеевым – ни уж тем более танцев! Ни разу они не танцевали вместе, Иннокентий для этого был слишком стеснителен.
Позвольте, но как же так? Двух дней не прошло, а уже свадьба! Да с чего он взял, что она согласится?! Тут Сашенька всякий раз вспоминала, что согласились уже за неё. Её Иноземцев не изволил даже спросить, чёртов негодяй! И единственное, что ей оставалось – это беззвучно рыдать в подушку, чтобы не видел проклятый Гордеев, и молить Всевышнего о чуде. Жаль только, что она была слишком взрослой и слишком хорошо знала жизнь для того, чтобы верить в чудеса.
Однако, независимо от Сашиного мнения по этому поводу, чудеса всё же случались. Только, почему-то, не с ней.
Высушив слёзы, она категорически отказалась от совместного обеда, предложенного Алёной, и заявила, что уезжает в больницу. Недовольная матушка высоко подняла брови, безмолвно намекая на воскресенье за окном, а Иван Кириллович, сама доброта, сказал:
- Пускай едет, милая! Ей уже всё равно недолго осталось наслаждаться своей свободой, так не омрачай же её последние дни!
Фраза про «последние дни» прозвучала до ужаса двусмысленно, и, видимо, именно этого Гордеев и добивался. Ухмылка его – наглая, ехидная, мерзкая – морозом пробрала до костей, но Саша своих чувств не выдала и, высоко подняв подбородок, ушла победительницей. Постаралась уйти. В дороге, разумеется, глаза её снова увлажнились, а на подъезде к больничному двору бедняжка уже рыдала вовсю.
Замуж за Иноземцева чертовски не хотелось. А с некоторых пор Саша с большим трудом представляла себя и графиней Авдеевой. Вот так-то, всего за несколько дней, образ невесты в белом платье, под руку с нежно любимым русоволосым Серёжей, растаял как дым. Стыдно признаться, но не его, увы, она видела всякий раз, когда закрывала глаза…
Но об том и думать не стоило! Собравшись с мыслями, Саша успокоилась и, расплатившись с извозчиком, подошла к больничным воротам. Сегодня было на удивление тихо, сестринская непривычно пустовала, и даже извечная тётя Клава отсутствовала на своём месте. Кто же дежурит из докторов? Сидоренко наверняка опять пьёт у себя в подвале, но к нему идти Саша не решилась. И начать сочла нужным с княгини Караваевой, занимавшей ближайшую палату на первом этаже.
Беседовали они долго, и хороший, душевный это получился разговор! Начатый с простого: «Как ваше самочувствие?» он закончился тем, что Саша, сама от себя не ожидая, рассказала Любови Демидовне едва ли не всю свою жизнь. Княгиня качала головой, с восхищением глядя на юную, стойкую девушку, а под конец с улыбкой выдала:
- Тебя нужно непременно выдать за какого-нибудь достойного человека!
Она хотела как лучше, это факт. И, увы, не поняла, отчего это вдруг Сашенька подскочила как ужаленная и выбежала из палаты, даже не закрыв за собой дверь. И Мишель Волконский, мимо которого она пронеслась в коридоре, тоже ничего не понял, растерянно глядя ей вслед. Он, вообще-то, шёл к Владимирцеву, но в ту секунду что-то заставило его на мгновение остановиться.
Она плакала? Нет, должно быть, показалось. Мишель тряхнул головой, разгоняя такие бредовые предположения, и уже вновь собрался было идти к Володе, но…
…развернулся и зашагал в противоположную сторону. Спросили бы вы его тогда, что он делает и зачем – он вряд ли бы ответил. Он не знал. Просто отчего-то понял, почувствовал, что не может бросить её одну, когда ей плохо. Она ведь, в самом деле, плакала?
Странно, что она вообще знает, как это делается. Из небольшого опыта общения с этой девушкой, у Мишеля сложилось стойкое убеждение, что перед ним настоящий кремень, с потрясающей силой воли и железным стержнем внутри. Право слово, он удивился бы куда меньше, если бы увидел, например, рыдающего Авдеева! Но рыдающая Александра…
…да ещё и рыдающая так горько, съёжившаяся на узкой скамейке в саду, совсем одна, прятавшая лицо в ладонях. Как и любой мужчина, Мишель женских слёз не выносил и плохо представлял себе, что в данной ситуации нужно делать или говорить. Уйти и оставить её одну – верх малодушия, да и не мог он уйти. Как оставишь её, это хрупкое, невинное создание, наедине с её бедой? И, вообще-то, что у неё успело случиться?
Саша почувствовала его приближение, несмотря на то, что сидела спиной и не слышала его шагов. Одеколон. Его одеколон, его запах.
«Бог ты мой, этот-то откуда здесь взялся? – едва ли не с раздражением подумала она, поспешно вытирая глаза рукавом. – Ах, к Владимирцеву пришёл, должно быть!»
- Уйдите с глаз долой, ваше величество, - уныло произнесла Саша, очень сомневаясь при этом, что у неё вообще получится говорить. Мишель, конечно, никуда не ушёл. Наоборот, обошёл скамейку и остановился подле неё.
И спросил покровительственно:
- Кто посмел тебя обидеть?
Хмурый у него какой-то был взгляд! Вообще-то, он у него всегда был такой, но раньше недовольство адресовалось исключительно ей, Саше, а теперь… Теперь он будто бы всерьёз переживал за неё.
Смешно.
Волконский! Переживал! Да ещё и за неё! Ха.
Саша не ответила, только грустно улыбнулась, чувствуя, что несмотря на все попытки, слёзы снова вот-вот хлынут из глаз. Не удержит она их, не сумеет. Слишком сильна была боль, слишком велик страх перед будущим и слишком велика обида на саму себя – за то, что Мишель увидел её плачущей.
Сейчас непременно начнёт издеваться! И точно:
- Только я могу тебя обижать безнаказанно, – с подобием на улыбку произнёс он. – Другим же никому не позволю. Ну так?
- Вам всё весело? Над горем моим хотите посмеяться? Что ж, извольте, смейтесь, коли угодно! – Саша широко развела руками, демонстрируя саму себя во всей униженной, отчаянной и оскорблённой красе. – И невесту свою позовите, вот уж точно, кому отрадно будет за моим горем посмотреть!
«Господи, да что это я без конца попрекаю его Ксенией?!» - с ещё большим раздражением на саму себя, подумала Александра.
«Она что, ревнует?!» - с неимоверным удивлением вдруг понял Мишель и рассмеялся невольно. Чем, кажется, ещё больше подтвердил Сашины мысли на свой счёт.
- Это, действительно, смешно, – согласилась она. – Так мне и надо, чего уж там!
- Ты соизволишь рассказать мне, в чём дело?
- Можно подумать, вам интересно!
- Коли не было интересно, но стоял бы здесь сейчас, – резонно возразил Мишель.
«Вот привязался-то!» - удручённо подумала Саша, а вслух сказала:
- Ступайте, куда шли, ваше величество! – и тут же, спохватившись, добавила: - Впрочем, нет, постойте!
Она жестом попросила его подойти, и пока Мишель сделал эти два шага, Саша успела достать какой-то листок бумаги из внутреннего кармана своего жакета. С удивлением он понял, что это недостающая часть полицейского дела, когда сложенный вдвое листок лёг в его ладонь.
- Забирайте! – щедро разрешила Александра. – Мне оно больше ни к чему.
Забрать-то он забрал, но, вопреки ожиданиям Саши, никуда не ушёл, а уселся рядом с ней. Так близко, что они почти соприкасались коленями, что, как вы догадываетесь, уверенности ей не добавляло.
- Что у тебя приключилось? – уже совсем другим голосом спросил он. Тяжёлым, требовательным, с нотками… заботы? Всерьёз ли вы это, ваше величество?!
- Меня выдают замуж, – вздохнув, созналась Саша. Отмалчиваться было бессмысленно, ибо совершенно очевидно, что Мишель от неё так просто не отстанет, покуда не добьётся объяснений.
- Замуж? И, судя по этим слезам отчаяния, не за Авдеева? – с такой глубочайшей иронией спросил он, что Саша тотчас же вскинула голову и широко раскрытыми глазами посмотрела на него, позабыв даже, что следовало бы обидеться.
«А чего это он попрекает меня Авдеевым?!» Ревнует?!
- За Иноземцева, – ответила она тихо. – Ваш трижды проклятый батюшка уже обо всём договорился, помолвка будет в конце следующей недели.
- За Иноземцева, прости, которого? – уточнил Мишель зачем-то.
- Да какая разница?! – взорвалась Саша, всплеснув руками.
- Да, в сущности, никакой, мне просто интересно, насколько извращённая фантазия у моего трижды проклятого батюшки, - тем же тоном отозвался Мишель, не забыв очаровательно улыбнуться. – Иноземцевых четверо, - пояснил он, - младший, Иннокентий, самый выгодный кандидат. Он, по крайней мере, без дефектов и довольно умён. А вот его брат родителям не удался: хромоногий, косоглазый и неприлично толстый. А ещё плешивый. Это в двадцать четыре-то года! Потом идёт Иноземцев-отец, вдовствующий порядка десяти лет: отвратительный тип, если хочешь знать моё мнение, хитрый и ушлый, с лица сущий урод! Говорят, он убил свою вторую жену, заподозрив в измене. А первую утопил в озере, потому что она никак не могла родить ему наследника. Ну и, напоследок, самый очаровательный из всех, Иноземцев-дедушка! Я бы, со своей стороны, рекомендовал тебе именно его. Знаешь, почему? Во-первых, не в пример остальным Иноземцевым, он милый. Добродушный и весёлый, остёр на язык, с ним не соскучишься! Во-вторых, сама понимаешь, единственный полноправный хозяин всего их состояния пока ещё он, так что выгоды очевидны. Но есть одно «но», к сожалению. Он пугающе стар. Да-да, кошмарно, ужасно, жутко стар! Лет сто ему, кажется? Девяносто восемь? Не знаю. Но зато есть варианты, подумай только! Допустим, он не доживает до первой брачной ночи и наследницей оставляет – кого? – правильно, свою молодую жену! И ты богата! Представь, как здорово будет утереть нос оставшимся Иноземцевым – мерзейшим личностям! – а заодно и Ивану Кирилловичу!
Саша понятия не имела, как это у него получилось её развеселить. Но тем не менее, к концу его шутливого монолога, она уже смеялась от души, несмотря на то, что слёзы по загубленной молодости ещё не высохли. Потом она, правда, чуть нахмурилась и спросила:
- А если он всё же доживёт до первой брачной ночи?
Они с Мишелем многозначительно переглянулись, и Волконский изобразил сочувствие.
- Ох! Ну тогда… даже и не знаю, право! Тогда тебе придётся постараться! – сказал он и рассмеялся, отведя взор. Саша подумала, что он наверняка намекал на какие-то очень пошлые старания, связанные с возвращением любовного пыла столетнему старику, но, может, воспитанный князь имел в виду лишь те старания, что были связаны со становлением хозяйкой огромного состояния Иноземцевых. И почему она засмеялась вместе с ним?
- Вы ужасный! – подытожила она вместо «спасибо».
- Я знаю, – не стал отрицать Мишель. – Ну так кого же, ты не ответила? Иннокентия, верно? Не смог забыть твоей очаровательной улыбки и влюбился без памяти? Да так, что не побоялся бросить вызов великому Авдееву?
Про «очаровательную улыбку» он зря. У Саши едва ли внутри всё перевернулось после этих слов. Но, наверняка, он сказал это просто так, вовсе не собираясь баловать её комплементами. И, кстати, про «великого» Авдеева с такой иронией тоже не следовало бы говорить.
Обидно всё же, что он не воспринимал милого Серёжу всерьёз и даже не думал скрывать этого!
- А, позволь спросить, он сам-то куда смотрел? – продолжал допытываться Мишель.
- Кто?
- Кто? Твой любимый Серёжа, кто же ещё?
И сколько презрения-то в голосе, посмотрите-ка на него! Саша едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Отчего же его величество так невзлюбил Сергея Константиновича? Кабы знать наверняка!
- Мой любимый Серёжа пока ещё ни о чём не знает, – вздохнув, сказала Александра. – Его вызвали в Петербург на пару дней. Практика, по работе. А когда он вернётся, боюсь, будет уже поздно.
Насмешку во взгляде Мишель даже и не собирался утаивать. И, о да, она прекрасно это видела и прекрасно понимала, что он хотел этим сказать. Авдеев? Уехал? Что ж, вовремя. И так ли расстроится он, когда узнает? Так ли ему нужна Александра, как он хочет показать? А если нужна: почему, чёрт возьми, Иноземцев, видевший её один раз в жизни, уже готов был жениться, а «любимый Серёжа» тянул вот уже несколько лет?!
И что на это скажешь? Саша прекрасно понимала, что Мишель кругом прав. Хотя он ещё ничего и не сказал, она по взгляду всё видела и знала – нет смысла спорить. Поэтому, вздохнув вдругорядь, она подытожила:
- Я пропала.
«Видимо, и впрямь всё плохо, - подумал Мишель, глядя на неё. – Раз уж решилась отдать мне недостающую часть дела, значит, потеряла последнюю надежду. Браво, Иван Кириллович! Что же это, вам удалось её сломить? Сомнительно. Наверняка что-нибудь придумает. Сбежит, или наложит на себя руки. Авдеев, сукин ты сын, что же ты медлишь? Такую девушку теряешь из-за своей нерешительности!»
Дальше мысли Мишеля приняли такое неожиданное направление, что удивили его самого. И он предпочёл рассуждать о чём-то более невинном, например, как ей помочь и можно ли вообще помочь?
- Погоди отчаиваться, - сказал он тихо. – Из любой ситуации есть выход.
- Вам легко говорить! Не вас выдают за Иноземцева!
Мишель усмехнулся, покачал головой и сделал нечто уж совсем неожиданное – склонился к ней, коснулся её лица, лёгким движением отведя в сторону медно-рыжую прядь, и вытер горячую-горячую слезинку, что бежала по щеке. Саша забыла, как дышать в тот момент, когда он до неё дотронулся. Она просто во все глаза смотрела на него, как утром, в поезде, и медленно погибала под этим взглядом.
«Боже ты мой, я, должно быть, сплю!» - подумала она, с трудом переведя дух.
Волконский тем временем заботливо ей улыбнулся и достал из нагрудного кармана белоснежный платок с золотистым вензелем «V», точно таким же, какой красовался на двери их кареты. И вместо того, чтобы отдать этот платок Саше, он сам заботливо вытер её слёзы, при этом то ли невзначай, то ли намеренно, коснувшись рукой её мягких, непослушных волос, то и дело спадающих на лоб.
А потом улыбнулся так открыто и доброжелательно, как не улыбался ещё никогда.
- Знаешь, сестрёнка, с тобой гораздо приятнее иметь дело, когда ты вредничаешь и дерзишь мне, нежели когда вот так… Давай-ка соберись, возьми себя в руки! Мне нужен достойный оппонент в спорах, а не размазня!
Саша уже не могла ни плакать, ни смеяться – вообще ничего. Только продолжать изумлённо таращиться на Мишеля, из дикого монстра превратившегося вдруг в заботливого ласкового ангела.
С Ксенией он, наверное, тоже такой? «Да далась мне эта проклятая Ксения!»
- Пообещай, что больше не будешь плакать, – напутствовал тем временем Мишель, вручив ей платок. – И уж тем более пообещай не делать глупостей. Договорились?
- Да... – пролепетала она то единственное слово, на которое была способна.
- Вот и отлично, – Мишель улыбнулся и, поднявшись со скамейки, дружески похлопал её по плечу. – Не грусти, сестрёнка! После ночи всегда наступает рассвет. Так любил говаривать наш генерал.
И на этой многообещающей фразе он и ушёл, не забыв послать ей ещё одну премилую улыбку, от которой у Саши на сердце запела весна.
«Боже мой, нет, нет, нет!» - отчаянно взывала она к своему здравому смыслу, но, увы, бесполезно. Умом она понимала, что влюбляться в этого человека ей ни в коем случае – никогда, ни при каких обстоятельствах! – нельзя. Но глупое сердце всё делало по-своему. Дошло до того, что Саша вполне серьёзно поймала себя на мысли, что ради этой улыбки Мишеля Волконского – ради одной только его нежной улыбки – она готова была хоть сейчас выйти замуж за Иноземцева. Да хоть за всех Иноземцевых разом! И провести брачную ночь – тоже, хоть со всеми четверыми, лишь бы только Мишель ещё раз улыбнулся ей, сел рядом, коснулся её волос, щеки и утешал её тихим, заботливым голосом, не забывая при этом улыбаться.
И обо всём на свете она забыла! И о грядущей помолвке, и о конце своей спокойной жизни, и о несостоявшейся карьере доктора – обо всём, кроме ласковых зелёных глаз человека, с которым никогда у неё ничего не получится. Мечтать о нём было заведомо бессмысленно, но сердце упрямо продолжало верить в чудеса.
После ночи всегда наступает рассвет. Это он правильно сказал.
«Нужно выбросить из головы эти глупости и навестить Марью Станиславовну, как и обещала!» - строго сказала самой себе Саша, но всё равно задержалась в саду ещё на несколько минут. Требовалось привести себя в порядок, дабы ни в коем случае не являться пред ясные очи Никифоровой заплаканной и растрёпанной. Старушка подмечает всё на свете и вряд ли оставит без внимания Сашин никуда не годный внешний вид, а говорить с ней о причинах не хотелось. Саша вообще предпочла бы никогда об этом не говорить и не думать!
Благо, при Никифоровой удалось держаться молодцом. Спасибо Мишелю, чьих прикосновений и слов Саша до сих пор не могла забыть, и потому болтала с Марьей Станиславовной, борясь мечтательной улыбкой на лице. Глупо это было: жизнь её рушилась, летела в бездну с безумной скоростью, а она так искренне радовалась тому, что Волконский ей просто улыбнулся!
Ещё бы ему не улыбаться, думала Саша с иронией. Дело-то теперь полностью при нём, он может дать ему ход, как только сочтёт нужным! И улыбка – это слишком малая цена за такой подарок. Но ей уже и улыбки было достаточно.
После задушевных бесед и маленького чаепития с Никифоровой, Саша спустилась вниз. Дверь в кабинет Викентия Иннокентьевича оказалась приоткрыта, и девушка с неохотой подошла, чтобы поздороваться. Нехорошо получится, если он увидит её потом, безразлично проходящую мимо. Заподозрит, глядишь, в чём-нибудь, или сразу повесит на неё кражу дела с рабочего стола.
Вот только в кабинете оказался вовсе не Воробьёв.
- Марина Викторовна? – Саша отчего-то удивилась, хотя в присутствии госпожи Воробьёвой, второго по старшинству и мастерству доктора во всей больницы, странного как раз ничего и не было.
- Саша? Бог мой, ты откуда здесь?
Марину Викторовну не любил никто, никогда и нигде. В их захудалом уездном городе её за глаза называли «вороной», несмотря на то, что она была светловолосой и чёрного цвета отродясь не носила, чтобы не казаться старше. В Басманной больнице госпожа Воробьёва именовалась исключительно «выдрой», с подачи старушки Никифоровой, у которой ловко получалось придумывать всем прозвища.
Иван Фетисович, Сашин батюшка и лояльнейший человек, и тот поначалу недолюбливал вечно хмурую, некрасивую женщину, высокую, сухопарую и неприятную. А вот Викентий Воробьёв её любил. Искренне, безумно и преданно. Между прочим, возвращаясь далеко назад, скажем вам по секрету – именно Иван Фетисович и познакомил своего друга Воробьёва со своей соседкой, тогда ещё простой акушеркой Мариной. Они впоследствии поженились и вырастили сына и дочь, перед этим сделав блестящую карьеру на медицинском поприще и обзаведясь своей больницей в городке.
Но если провинциальная клиника, подаренная Юлией Николаевной, была вотчиной Воробьёва, то Басманной заправляла исключительно Марина Викторовна. На пару с мужем, безусловно, но официально старшей являлась она.
Что сказать о ней? Некрасивая, немолодая, факт. Скупая на слова, жёсткая, порой грубая, не общительная и не умеющая улыбаться женщина. Но – готовы ли вы удивиться теперь? – Марина Викторовна была поразительно честной. Она не брала взяток. Никогда. Ни единого разу в жизни. Она не принимала подарков от богатых пациентов, чьи жизни время от времени спасала. Но ей и не спешили ничего дарить. Куда охотнее получалось иметь дело с её добродушным и улыбчивым супругом, льстящим и заискивающим перед господами, нежели с этой немногословной строгой женщиной.
И ещё один удивительный факт – Сашу Тихонову она любила до безумия, как родную дочь. Правда, если вы познакомитесь с Мариной поближе, то усомнитесь в словах автора – как это такая женщина способна на любовь?
А вот способна.
- Ты плакала? – напрямую спросила Марина Викторовна, уже после того, как усадила Сашу напротив и выслушала её короткую историю о том, как она здесь оказалась. И, разумеется, заметила её покрасневшие глаза, хотя Саша была уверена, что у неё хорошо получается притворяться.
Не получалось. Под цепким, пронзительным взглядом Марины Воробьёвой, Саша со вздохом сдалась и рассказала ей всё как есть. Не считая лирического отступления о подлом предателе Викентии Иннокентьевиче, за деньги согласившемся разрушить её будущее – об этом Сашенька предпочла благоразумно умолчать. Воробьёва умная женщина, сама обо всём догадается, когда узнает, что Сашу вверили в распоряжение Ипполита Сидоренко, самого ужасного доктора больницы. Ну а пока, истории про брак по принуждению оказалось достаточно, чтобы объяснить свои слёзы.
И, что бы вы думали, Марина Викторовна на это сказала?
- Гордеев, чёртов сукин сын!
Это для начала. А потом, распахнув окно, она достала из кармана больничного халата пачку папирос и спички. И ничуть не смущаясь, предложила Саше – та охотно взяла. Папиросы были дорогие, американские, ей не хватило бы жалованья, чтобы купить хотя бы одну штуку! Но Марина Викторовна не жадничала и, зажав папиросу в худых, узловатых пальцах, повернулась к окну и продолжила:
- Этот ублюдок только и умеет, что разрушать чужие жизни! Да взять хотя бы его жену! Святую женщину загубил, упокой господь её душу! Алёна неправильно поступила, связавшись с ним. Никакие деньги, никакие богатства не стоят того, чтобы терпеть подле себя такое чудовище!
«Подписываюсь под каждым словом, милая Марина Викторовна!» - с усмешкой подумала Сашенька. А госпожа Воробьёва тем временем, сделав ещё одну затяжку, продолжила:
- Наслушалась я уже историй о становлении его карьеры в министерстве. Шёл буквально по головам. Конкурентов вырезал семьями. Одного, вон, как столыпинских детей, в дачном домике закрыли, только тех подорвали, а этих подожгли. Детей, Саша! Малютки совсем, крохи! Я младшего помню, сама роды принимала у матери. Чудо был, а не малыш! Какое там, Гордеева это разве остановит? Видите ли, конкуренты ему были не нужны, а добровольно отказываться от своей кандидатуры тот человек не хотел, и Иван Кирилыч решил воздействовать на его семью. Все погибли, а убитый горем отец сошёл с ума. А такой человек министром быть не может.
И зачем она всё это говорила? Саша и без того боялась Гордеева как огня, а послушав историй о сожжённых заживо младенцах, и вовсе решила заночевать в больнице. Мало ли что? Вдруг он уже знает о том, что Саша украла дело у Воробьёва и отдала Мишелю? Вдруг ему уже доложили об их совместной поездке к Рихтеру?
- А про Михаила Николаевича знаешь? – Марина обернулась через плечо. – Это старший брат Юлии Николаевны, отец княжны Катерины. Волконская любила его до безумия, и даже сына в его честь назвала.
- А что с ним? – Саша покачала головой, потому что про старшего Волконского знала лишь то, что его давно уже нет в живых.
- Чахотка. Умирал долго, мучительно. Видишь, никакие деньги не спасли. Уж сколько ездил по санаториям, по курортам. А уж мы с Викентием, да с батюшкой твоим, сколько над ним бились! И всё впустую. Потом вдруг полегчало ему, пошёл на поправку ни с того ни с сего. А потом так же внезапно умер. Твой отец был уверен, что мы его вытащим, а тут – раз! – и всё, посыльный пришёл с визитом, сообщил, скончался наш доблестный Михал Николаевич! Мы недоумевали: как же так? Уж потом Фёдор, дворецкий в Большом доме, кое-какие слухи донёс. Не знаю – правда или нет, но с гордеевской-то подлой натурой и не удивлюсь, если правда. Приступ у его светлости случился, а Гордеев не велел за доктором звать. Они тогда в усадьбе вдвоём были, так что ни Юлия Николаевна, ни генеральша Волконская повлиять на ситуацию не могли. Гордеев запретил, и всё тут. Дескать, само пройдёт, сколько раз уж проходило. А он кровью захлебнулся. И всё, нет человека. Зато, знаешь что есть? Четыре отеля в Москве. Он хозяином был, все дела вёл сам, и по наследству они к Юлии Николаевне перешли. И к Гордееву соответственно, как к её мужу.
- А брат его? Алексей Николаевич?
- Во-первых, разница в возрасте, – покачала головой Марина. – Он у генеральши поздний ребёнок, она его лет в сорок родила! Ему на момент смерти старшего брата лет семнадцать миновало. А уж потом, когда подрос, никому бы и в голову не пришло отдавать ему отели! У него же ветер в голове, а на уме одни кутежи да гулянки!
Ах, вот как? Сашенька невольно улыбнулась, вспоминая красавца-князя в ночь их первой встречи, когда он принёс Юлию Николаевну на руках к ним в больницу.
- Выходит, Гордеев убил старшего Волконского из-за отелей?
- Убил, или позволил ему умереть, – Марина пожала плечами. – Как по мне – разницы никакой.
- Господи, это ужасно! – прошептала Саша и перекрестилась.
- Да уж. А про Юлию-то Николаевну и вовсе смысла нет говорить. Святая женщина была, Саша, святая! Кроткая, тихая, добродушная! Всех привечала, всем помогала, благотворительностью занималась втайне от Гордеева, ох, до чего же была хорошая женщина!
«А может, у неё спросить про сына?» - озадачилась Саша, тронутая откровениями Марины Воробьёвой и её искренним сочувствием.
Но спрашивать не пришлось, она рассказала обо всём сама.
И не про сына, а про дочь.
- Одна история с той девочкой чего стоит! Это же словами не передать, какой скот ваш Гордеев! Так подло поступить с невинным ребёнком! – Марина Викторовна возмущённо фыркнула, затушила папиросу о подоконник и выбросила её в окно. И только потом заметила, как Саша на неё смотрит.
- Девочкой? – уточнила та. – Вы про Катерину Михайловну?
- Катерина-то здесь причём? – Воробьёва отмахнулась. – Горя не знает и как сыр в масле катается, кругом достаток и почёт! Другая девочка у них была, Сашенька. Лет двадцать назад Юлия Николаевна её из Румынии привезла, сиротку. Удочерить хотела, а Гордеев на дыбы встал, дескать, на кой чёрт нам чужой ребёнок сдался, когда вон свой растёт?
- Из Румынии? – осевшим голосом переспросила Саша.
Такого совпадения быть не могло.
Лет двадцать назад, говорите?
- Из Букарешта, они туда с Гордеевым раньше часто ездили, он по службе, а она за компанию. Подруги у неё там жили. Потом она уже без Гордеева поехала их навестить, а вернулась с ребёнком. Девчушка такая была прелестная, Саша, ты бы её видела! Пухленькая, смешная, глазастая! Юлия Николаевна сказала, это дочь её покойной подруги. Будет подрастающему Мишеньке сестрёнкой. А Гордеев на то ответил, что коли так, то Юлия Николаевна может прямо сейчас вместе со своей новой дочерью идти искать себе другое жильё! Вот только сына пускай оставит, Иван Кириллович его воспитает сам. Ты, конечно, понимаешь, перед каким жестоким выбором она тогда оказалась?
Сашенька понимала только то, что у Санды Кройтор была ещё и дочь! И бедняжка наверняка сообщила об этом в письме к подруге, а Юлия Николаевна, чей добрый нрав мы уже давно знаем, не смогла отказать и примчалась по первому же зову. И перед смертью Санда отдала ей ребёнка, ещё одного своего ребёнка, который не должен был достаться этому чудовищу Кройтору!
«Бог ты мой, вот оно всё как!» - это была первая её мысль, а вторая – нужно срочно сообщить обо всём Волконскому! В пору прямо сейчас подрывайся и беги, как сбежала она от Караваевой.
Но обычно молчаливую Марину Викторовну сегодня прямо-таки прорвало, и упускать эту возможность явно не стоило.
- И что же стало с девочкой? – спросила Саша осторожно, стараясь не показать проницательной Воробьёвой, как на самом деле её заинтересовала эта история.
- Юлия Николаевна выкрутилась, отдала её какому-то своему другу на удочерение. У того как раз умерла новорожденная дочь, а жена лежала в беспамятстве и про мертворожденную не знала. Да так и не узнала никогда, воспитывала девочку как родную. Ей ничего не сказали. А зачем? Все были счастливы, и Юлия Николаевна отделалась малой кровью, и несчастная мать никогда не узнала про смерть своего ребёнка. А девочка та, бедная сиротка, вновь обрела семью. И ведь, что интересно, даже после такого бедная Юлия Николаевна от Гордеева не отвернулась! И до последнего своего мгновения, я уверена, продолжала этого мерзавца любить!
- Как её звали? – облизнув пересохшие губы, быстро спросила Саша. – Девочку ту как звали?
- Румынское какое-то имя, - Марина пожала плечами. – Я не вспомню теперь. Да и при крещении ей наверняка другое имя дали, я не знаю, не интересовалась.
- А родители её? В чью семью её отдали?
- Я не знаю, Саша, ну что ты. Не спрашивала никогда, у меня нет привычки лезть в чужую жизнь. Просто пересказываю тебе сплетни, чтобы ещё раз доказать, какое ничтожество твой будущий отчим! А что касается той девчушки: твой отец наверняка знал о её судьбе. Нас с Викентием тогда не было в городе, а Иван Фетисович Юлии Николаевне с этим делом помогал.
И вот это стало уже последней каплей.
У Саши и так уже начинали строиться самые неприятные догадки, а последняя фраза Марины Викторовны их лишь подкрепила. Голос Юлии Волконской до сих пор звучал в её голове: «Ты так похожа на неё... точно такие же яркие волосы... её даже звали так же: Александра, но все называли её Санда...» И Иван Фетисович, до смерти любивший свою жену Алёну – да никогда в жизни не смог бы сказать ей, что её первенец умер!
И ещё один чудесный факт: Саша знала наверняка, что роды у Алёны он принимал сам. И роды эти были очень тяжёлыми. Вполне может статься, что Алёна и впрямь лежала в беспамятстве несколько дней, пока её мёртвого ребёнка заменили живым.
В качестве наглядного примера, чтобы стало уж совсем очевидно: Алёна была сероглазой блондинкой, а Саша – рыжеволосой и кареглазой. В отца? – предположите вы. Что ж, здесь ещё лучше, Иван Фетисович был голубоглазым брюнетом. И, между прочим, с лица на него Саша не походила ничем, равно как и на мать. Справедливости ради стоит сказать, что и маленький Арсений на Ивана Фетисовича не особенно походил, но тут уж зная лёгкий нрав его матери, предположить можно всё, что угодно.
Вот Саша и предположила.
«Я не могу быть той девочкой!» - тотчас же возразила она себе. Нет, нет, это совершенно невозможно!
Марина Викторовна, обернувшись на Сашу, заметила её терзания и удивлённо приподняла одну бровь.
- Детка, что с тобой?
- Я… ох! Нет, ничего, – запоздало спохватилась она. – Просто Гордеев… ваши рассказы… это всё так ужасно!
- Да уж, – хмыкнула мадам Воробьёва и с тяжёлым вздохом вернулась назад в своё кресло у стола. Саша озадачилась, удалось ли провести её на этот раз, или нет? Хмурый, ничего не выражающий взгляд Марины Викторовны мог означать всё, что угодно, и Саше сделалось не по себе. Нужно было сменить тему, срочно, как можно скорее! Пока она опять не выложила ей всё, как на духу, о своих догадках и предположениях.
- Что это у вас? – Александра кивнула на серую папку, поверх которой Марина Викторовна сложила свои худенькие, морщинистые ладони.
- Это? – Воробьёва поморщилась и с безразличием покачала головой. – Личная карточка одного нашего пациента, Владимира Владимирцева. Ты наверняка уже слышала о нём, местная легенда, герой войны, инвалид, которого невеста променяла на заезжего цыгана.
Не только слышала, но и, к сожалению, водила личное знакомство. Саша вкратце объяснила, что с недавних пор офицер Владимирцев – её личный пациент, и будучи в своём праве, разумеется, поинтересовалась, зачем Марине Викторовне понадобились результаты его обследований.
- Взгляни сама, - хмыкнула Воробьёва, развернув папку заглавием к Сашеньке. Девушка послушно взяла документы, разложила на коленях и ознакомилась с содержанием. Кое-что из докторских заключений, написанных размашистым почерком Викентия Иннокентьевича, она видела не впервые. Другие же записи оказались совсем свежими, это Марина Викторовна составляла. Под конец Саша подняла брови и послала Воробьёвой полный изумления взгляд.
- Марина Викторовна, да он же вовсе не безнадёжен!
И отчего-то так хорошо сделалось у неё на душе, когда она поняла это. Потом, правда, Саша живо напомнила себе, что её больничной карьере уже на следующей неделе придёт конец, и задача поставить на ноги Владимирцева перестанет быть её выпускным экзаменом, счастливым билетом в новую, докторскую жизнь. Но это вовсе не значило, что парня не надо спасать!
Воробьёва хмыкнула, Сашиной радости явно не разделяя.
- Он ни за что не даст своего согласия на повторную операцию, – объяснила она свой скептицизм. – Ты говорила с ним? Успела уже узнать, какой невыносимый у него характер? Бедный мальчик делает хуже только самому себе: закрылся ото всех, озлобился, ненавидит весь мир, а сам, может статься, упускает свой последний шанс вернуться к нормальной жизни!
- Нужно его непременно уговорить! – не унималась Александра.
- Попробуй, - хмыкнула Марина Викторовна. – Но я сомневаюсь, что он тебя послушает. Он и на рентгеновское излучение-то не согласился, против воли сделали, обколов его успокоительным. Нам нужны были эти снимки, чтобы решить, что с ним делать – оставлять ноги или нет. И вот здесь, видишь, отчётливо видно… - Воробьёва перегнулась через стол и, достав один из снимков, ткнула в него пальцем. – У него осколок в ноге. До сих пор. Причиняет адскую боль и, разумеется, мешает встать на ноги.
- Я вижу. Я читала современные журналы по медицине, я знаю, как всё это выглядит. Марина Викторовна, а если попробовать его извлечь?! Коленный сустав раздроблен, возможно, если не удастся собрать его, Владимир Петрович будет хромать на левую ногу, но он, по крайней мере, сможет ходить!
- Он никогда не согласится на повторную операцию, – повторила Воробьёва. – Я уже пыталась говорить с ним, но всё бесполезно. Твердит одно и то же: вы хотите пустить меня в расход, потому что я вам не нужен, хотите ставить опыты на моём теле, чтобы потом, если получится, прославиться за мой счёт! Уф, зла на него не хватает! Я тогда сорвалась, не сдержалась и сказала ему обидное, что, мол, скорее уж прославлюсь на своих научных трактатах, чем на его заведомо безнадёжном случае! И ушла, хлопнув дверью. Этим я сделала только хуже. Хотя вряд ли могло быть хуже.
Саша обдумала её слова ещё раз, с невесёлой усмешкой на лице. Затем, сама не зная для чего, спросила тихо:
- Я могу забрать это на время? Хочется поточнее изучить его случай. Вы не будете против?
- Забирай, отчего же нет? Он, в конце концов, твой пациент! – с подобием на улыбку сказала Воробьёва и махнула рукой. Судя по всему, упрямство Владимирцева её неимоверно раздражало, и она уже не против была оставить всё, как есть.
- И ещё один вопрос! – уже поднявшись со своего места, сказала Саша. – Если предположить, что он всё же согласится…
- Что очень вряд ли, - вставила Воробьёва тут же.
- Знаю, шансы малы. Но если предположить… Марина Викторовна, вы взялись бы за операцию такой сложности?
Воробьёва ответила не сразу, прежде о чём-то подумав несколько секунд. Затем, взглянув на Сашу блестящими глазами, скупо улыбнулась и кивнула. И сказала зловеще:
- Варианта здесь два: либо мы убьём его, либо всё же поставим на ноги. Риск велик, но, согласись, цель оправдывает средства.
- Подождите, подождите, вы сказали – «мы»?
- Да, Саша, я так сказала. Я возьму тебя помощницей. При условии, что тебе удастся уговорить этого упрямца, разумеется!
Вот такого покровительства от вечно недовольной, вредной, хмурой и всеми презираемой Марины, Саша точно не ждала. Нет, они всегда хорошо общались, мадам Воробьёва ни единым словом не попрекнула её ни разу за всю жизнь, но подобное расположение от неё – это было что-то новенькое. И, безусловно, невыразимо приятное!
Марина Викторовна, правда, слегка разрушила иллюзии, пояснив:
- Да кроме тебя мне и некого брать. Вера Гурко – безрукая идиотка, дельные наши медсёстры почти все ушли на фронт, из оставшихся половина падает в обморок от вида крови. Про докторов ты знаешь – Сидоренко только над трупами издеваться горазд, Макаров слишком стар, а Викентий, разумеется, на подобный риск не пойдёт. Если Владимирцев умрёт у нас на столе, это будет наша вина, Сашенька. Ты же понимаешь это? Мой муж тоже понимает, и поэтому ему проще оставить всё как есть. Так что, если надумаем спасать офицерика, делать это придётся втайне от Викентия Иннокентьевича. Ты готова рискнуть?
«Мне-то рисковать нечем, - подумала она с грустью. – Моя жизнь и так скоро закончится. И это будет подарок судьбы, если мне удастся напоследок поставить на ноги бедного Владимира Петровича! Это лучшее, с чем я могла бы уйти!»
- Я готова, Марина Викторовна, – твёрдо сказала Саша. – Главное, чтобы сам Владимирцев был готов.
Сущие мелочи, не так ли? Зная характер Владимира Петровича, можно было не сомневаться, что дело заведомо безнадёжно. За оставшуюся неделю она его точно не убедит. Но попытаться, несомненно, стоило!
И, покидая кабинет Воробьёва, Саша неожиданно для себя поняла, что улыбается. В последнее время люди открывались ей с неожиданной стороны: сначала Волконский, научившийся быть чутким и добрым, и теперь вот, Марина Викторовна.
Самый вредный и заносчивый доктор во всей больнице, ещё хуже даже, чем Ипполит Сидоренко! А оказалось, что у неё было доброе сердце. Уж точно добрее, чем у её продажного супруга, Викентия Воробьёва.
_________________

Ириша, спасибо за проду! К сожалению по предыдущим главам опять не успеваю подробно отписаться.

Иноземцев какой шустрый да быстрый! Подсуетился и быстренько предложение сделал, пока Сереженька раскачивался. А Саше уже и Сергея не надь, она уже по Мишелю сохнет. Бедная девочка! Без неё её уже замуж почти отдали. Во времена! Надеюсь она сможет отделаться от этого сомнительного типа Иноземцева.

Марина понравилась.. Я ее по-другому представляла, судя по рассказам.. А она производит впечатление порядочного человека, и к Саше вон как хорошо относится..



Порадовало, что у Владимирцева появился шанс встать на ноги, теперь Саше осталось только его уговорить на операцию.
___________________________________

Ира, чао!
Знаю-знаю, я уже вышла из доверия,но всё же рискну появиться
Проблемы с Инетом,которые никак не кончатся,не дают раскатать отзыв на две страницы, время ограничено,потому кратенько очень-очень.
Во-первых,спасибо за проду!Новые главы прочитаю на днях,попробую отписаться...
Саша,надеюсь,скоро избавится от своей недоверчивости к Мишелю! Он уже решил ей помогать, а она всё сомневается. Да ещё мало что сомневается,так ещё и вслух это высказывает! Пока не знаю,что там произошло в новых главах, но надеюсь,она поняла,что без Мишеля ей никуда.
Спасибо за отличный роман! И очень надеюсь не потеряться окончательно
_________________

Спасибо, Лиля! Спасибо, Ксюша!

Вечерком будет прода!
_________________

 » Глава 23. Иноземцев

- Не желаете ли закурить?
Владимир поднял полный священного недоумения взгляд на девушку, которую не без основания считал своим проклятием вот уже который день. Сначала ядовитые насмешки, вкупе с раздеванием и принудительной сменой повязки, потом бесконечные потоки ехидства, и вот…
- Что? – переспросил он, решив, что ослышался.
Но зрение-то его точно не подводило, тем удивительней казалось то, что она подошла к нему вплотную и протянула пачку папирос. Владимирцев посмотрел сначала на них, затем на саму Сашеньку. С недоверием.
- Издеваешься?
- Если бы я хотела поиздеваться, то ткнула бы пальцем в вашу раненую грудь, а потом смотрела бы, как вы корчитесь от боли! – хмыкнула она, помахав пачкой в воздухе. – Берите, ну что же вы?
- Разве у вас в больнице можно курить?
- Понятия не имею! Вероятно, нельзя. Даже, скорее всего, нельзя! Но нам-то с вами терять уже нечего, не так ли? – с этими словами Александра достала одну папиросу и демонстративно, с наслаждением, прикурила от спички. Владимирцев сглотнул подкативший к горлу ком и осторожно потянулся к пачке – так, словно боялся, что Саша отдёрнет руку и начнёт его дразнить.
Но ничего этого она, разумеется, не сделала. Она охотно помогла ему со спичками и улыбнулась, услышав блаженный вздох офицера, когда тот принюхался к запаху дешёвого табака.
- Боже, я не курил целую вечность! – вырвалось у него. Такая искренняя фраза заставила Сашу улыбнуться снова. Кажется, Владимирцев тоже умел быть добрым, когда хотел.
- Вот и курите, пожалуйста, на здоровье. Я открою, с вашего позволения, окно? Если кто-то из докторов учует запах табака, нам с вами крупно не поздоровится! – с этими словами она подошла к окну и распахнула створки. И, облокотившись о подоконник, вдохнула полной грудью. А Владимирцев поймал себя на мысли, что вот уже почти минуту бессовестно пялится на эту самую грудь – полную, высокую, красиво обтянутую тёмным платьем под незастёгнутым халатом больничной медсестры. Спохватившись, он сделал вид, что сосредоточился на своей папироске, но всё равно, нет-нет, да и поглядывал на изгибы девичьей фигуры.
Осознав, что молчат они уже неприлично долго, Владимирцев спросил:
- И с какой же это стати такие почести?
Саша обернулась через плечо, а Владимир едва ли не застонал в голос – до чего изящно и легко заплясали в тот момент волосы вокруг её лица. Неминуемо захотелось приблизиться к ней, коснуться этих волос, убрать пряди, падающие на лоб (всё ещё скрывающие её страшную рану) и провести рукой по нежной, бархатистой щеке…
Женщины у Володи не было уже порядком, насущные потребности неминуемо давали о себе знать, тем более в присутствии такой красавицы. Именно так он объяснил себе это совершенно безумное, дикое желание.
- Почести, – повторила Саша с кривой улыбкой. – Дайте-ка подумать! Например, вы выиграли приз за звание самого невыносимого человека во всей больнице!
- Что?! – Владимир собрался было оскорбиться такому бесцеремонному обращению, но к собственному удивлению вдруг понял, что смеётся вместе с ней.
- Да будет вам, Владимир Петрович! – весело ответила Саша, махнув рукой. – Просто мне захотелось вас порадовать, но я не знала как.
- Какой-нибудь интересной книги было бы достаточно. – Сам не зная зачем, сказал Владимирцев. – Я, например, Лермонтова очень люблю.
- Прозу или стихи?
- Прозу. Но и стихи у него есть вполне сносные.
- О, боже! А вы, я посмотрю, тонкий ценитель прекрасного! «Вполне сносные»! Это ж надо было так сказать про величайшего русского поэта! – и Сашенька вновь рассмеялась, беззлобно и заразительно. Владимирцев с растерянной улыбкой наблюдал за нею. А потом, задумавшись, вдруг спросил:
- Что ты вообще здесь делаешь? Разве сегодня не выходной?
- Выходной, но мне безумно хотелось вас навестить, – она кивнула. – То есть, конечно, я имела в виду: ведь вам в одиночестве было бы куда лучше, спокойнее! Я решила всё испортить и вот, пришла. А на самом деле, я искала князя. Я надеялась, он ещё здесь.
«Князя она искала!» - обиженно подумал Владимирцев, вновь почувствовав себя никому не нужным. Откуда же он знал, что Саша в любом случае не прошла бы мимо его палаты сегодня! И, обиженный на весь мир в очередной раз, он недовольно ответил:
- Он уехал к Ксении, – тут он поспешил посмотреть на Сашу, чтобы узнать, как она отреагирует на эти слова. – Это его невеста. Прекрасная графиня Митрофанова, слыхали о такой?
К Ксении. Разумеется, куда же ещё? Должно быть, поехал извиняться за свою вчерашнюю грубость и навёрстывать упущенное. От осознания этого Саше сделалось дурно, а ещё хуже от того, что ещё час назад он был таким ласковым с ней, а сейчас – вот в эту самую минуту – наверняка точно так же любезничает со своей Ксенией! Знала бы она, что в ту самую минуту Мишель любезничал вовсе не с со своей невестой, а с Иннокентием Иноземцевым – о, она была бы самой счастливой на свете!
- Прекрасная графиня Митрофанова! – повторила Сашенька с ехидством. – Изысканная, утончённая, безупречная аристократка и по совместительству так же и жуткая стерва! Бедный, бедный его величество! А, впрочем, такому как он, как раз нечто вроде неё и нужно, чтобы жизнь не казалась раем! – высказавшись, Саша уставилась на Владимира, который зашёлся весёлым смехом, похлопывая себя по здоровому колену.
- О, боже, – резюмировал он, вытирая выступившие слёзы. И только. Больше ничего не сказал.
Саша с улыбкой наблюдала за ним, стараясь прогнать с сердца тоску, а затем, заслышав в коридоре шаги, сделала большие глаза и поскорее выбросила папиросу в окно. Владимирцев, точно школьник, застигнутый за какой-то шалостью, с растерянным видом смотрел на неё, но Саша и от его папиросы избавилась точно так же виртуозно, как от своей собственной. В дверь постучались и вошла дородная тётя Клава с подносом ужина.
- Саша? И ты здесь? – удивилась она. – Ох, а чем это у вас тут пахнет?! Уж не табаком ли, а, Владимир Петрович?
- Это Марина Викторовна курит у себя в кабинете, – безжалостно сдала свою начальницу Саша, с невиннейшей улыбкой глядя на тётю Клаву. – Окна выходят во двор, а нам с Владимиром Петровичем мучайся теперь!
- Ох уж мне эта Марина! – проворчала тётя Клава, ставя поднос на столик. За спиной у Владимирцева она вдруг показала Саше большой палец, кивая на русоволосую кудрявую голову офицера. Саша еле-еле удержала улыбку, лишь кивнула коротко – о, да, Владимирцев чудо, как хорош! Его бы умыть, побрить, подстричь и причесать: влюбилась бы, как пить дать, и не посмотрела бы, что инвалид! И на характер его дрянной тоже не посмотрела бы, особенно, когда после уходя тёти Клавы он вдруг сказал тихо:
- Побудь со мной немного.
Саша подумала, что ослышалась. Нет, в самом деле! Обернувшись на Володю, она с недоумением поглядела на него, а тот, хмуря брови, уже пожалел о своих словах. Он жутко боялся отказа. И ещё больше боялся, что эта невоспитанная девчонка сейчас рассмеётся ему в лицо и скажет, что даже она, нищая медсестра из больницы, не опустится до того, чтобы делить трапезу с инвалидом.
А она сказала:
- Тогда вам придётся поделиться со мной ужином! Я ничего не ела с… - с того памятного обеда в Большом доме у Волконских, но не скажешь же об этом Володе? – С самого утра! Да-да, с самого утра на ногах и ни крошки во рту не было!
- Забирай хоть весь! – щедро разрешил Владимирцев, который, во времена своей довоенной жизни привык к изысканным угощениями и скромную больничную еду не ставил ни в грош. Он и так практически ничего не ел из того, что приносила тётя Клава, к величайшей досаде последней.
- Весь – никак не могу, – посетовала Саша. – Вам же тоже нужно питаться, а иначе как вы встанете на ноги?
Ох, и не это она хотела сказать! Просто выражение такое, она ни в коем случае не намекала на его перебитые конечности! Но Владимир, однако, вновь замкнулся и отвернулся к окну. Саша, безмолвно ругая себя, вздохнула и сказала:
- Нет, Владимир Петрович, так не пойдёт! Коли пригласили даму на романтический ужин: извольте за ней ухаживать!
Владимирцев, по правде говоря, не думал, что в этой жизни его ещё хоть что-то может удивить. Но эта странная девушка, так непохожая на всех тех, что он знал когда-то, поистине творила чудеса.
- Романтический ужин? – невольно улыбнувшись, спросил он.
- Я могу зажечь свечи! - Саша кивнула с улыбкой. - Это подбавит романтики.
- Бог ты мой. А зажги, пожалуй! Вреда не будет.
- Как скажете! – послушно отозвалась она, радуясь, что Владимирцев снова заговорил. Подойдя к полке, что висела над столом, Саша встала на цыпочки и пошарила там в поисках свечи. В зеркало, что висело рядом, Саша заметила, как Владимирцев бессовестно разглядывает её со спины, и решила, на радость офицеру, повозиться со свечами подольше. Пускай поглядит, бедняжка, это теперь у него единственная отрада осталась! Да и внимание его, стыдно признаться, было лестным.
Вот бы и Волконский однажды посмотрел на неё так же! Ах, да что о нём мечтать – он с Ксенией теперь. И почему ей так больно об этом думать? Собравшись с мыслями, Саша на секунду прикрыла глаза, а когда повернулась к Владимиру снова, на лице её цвела дружелюбная улыбка.
Поставив свечи на стол, она достала спички и непроизвольно вздрогнула, когда поверх её ладони легла его теплая, сухая рука.
- Позволь мне самому, – сказал Владимирцев с улыбкой. – Это же я, в конце концов, пригласил девушку на романтический ужин!
«Боже, неужели удалось его развеселить?! Вера говорила, он не разговаривает ни с кем, кроме князя, а со мной даже улыбается!» - с этими утешительными мыслями Саша вручила Владимирцеву спички и пододвинула стул к низкому столику, где стоял поднос с едой.
- Как там дальше? – спросила она, разворачивая бумажную салфетку на манер обычной и рассматривая её как какую-то диковинку. – Сюда? – с этими словами она заправила её за ворот, а Владимирцев, рассмеявшись от души, покачал головой.
- Нет, не так. Давай, я покажу, как нужно, – он взял салфетку и осторожно расстелил её у Саши на коленях. Она улыбнулась, перехватив его взгляд. Это была игра, разумеется. Она прекрасно знала, для чего нужны салфетки и как ими пользоваться, но на радость Владимирцеву готова была хоть весь вечер изображать из себя провинциальную дурочку, чудом попавшую на бал аристократов. В конце концов, именно таковой все они её и считали. К чему разубеждать?
А так, глядишь, удастся расшевелить этого замкнутого и нелюдимого беднягу! Уже удалось, судя по тому, что он сам велел ей остаться.
- Расскажи о себе, – попросил Владимирцев, как истинный аристократ, решивший завести светскую беседу за ужином. И Саша охотно принялась рассказывать: о своём врачебном пути и о Юлии Волконской, своей первой пациентке, с которой всё и началось. Беседа текла легко и непринуждённо, как будто между ними не было никакого классового неравенства, как будто это были самые обычные парень и девушка, испытывающие друг к другу взаимную симпатию. И Владимир, вы не поверите, забыл на какое-то время о своей ущербности и вспомнил о ней, лишь кода всерьёз собирался встать, чтобы, по старой привычке, помочь даме выйти из-за стола. Встать! Он едва не умер от боли, тотчас же отозвавшейся в левом колене, и вновь пригвоздившей его к креслу. Вот тогда-то и закончилась сказка, вот тогда-то и напомнила о себе суровая реальность.
Но Саша и этот момент умудрилась сгладить. Подойдя к окну, где, на подоконнике стоял графин и стаканы с водой, она взяла один из них и до середины наполнила его молоком из кружки, что принесла тётя Клава. И, вручив бокал Владимирцеву, взяла ополовиненную кружку себе и провозгласила тост:
- За вас, Владимир Петрович!
Пила она так, словно это было изысканное дорогое вино, и до того всё это выглядело потешно, что Владимирцев не сдержал очередного приступа смеха. Подняв свой бокал, он с удовольствием выпил – сначала за себя, затем за неё, ну и третий тост, насущный: за мир во всём мире!
А тётя Клава потом не поверила своим глазам, заметив пустую кружку.
- Саша, - сказала она. - Этот человек ни разу за все месяцы у нас не пил молоко! Он же на дух его не выносит! Девочка моя, да тебе в который раз удалось невозможное!
На самом деле, невозможное удалось Мишелю Волконскому, а не ей. На следующее утро Викентий Иннокентьевич позвонил Сашеньке на квартиру в Мариьну рощу и сказал, что сегодня ждёт её во вторую смену, так что с утра она свободна. Это было бы хорошо, если бы тремя минутами позже не позвонил Гордеев и не сказал, что тоже ждёт её, у себя на семейный завтрак. Слишком уж вовремя позвонил, наверняка они с Воробьёвым и на этот счёт договорились. Семейный завтрак Саша предпочла бы пропустить, но Гордеев сказал, что уже послал за ней экипаж, и тот прибудет с минуты на минуту. Пришлось соглашаться.
«Я даже знаю, о чём они будут за этим завтраком говорить! – думала она с тоской, спускаясь по ступеням в тёмном подъезде. – Расписывать богатства Иноземцевых, убеждать, что это слишком опасные и влиятельные люди, чтобы оскорблять их отказом… И что Иннокентий, в сущности, не такой уж и плохой. Чёрт возьми, как же я всего этого не хочу!»
Возле экипажа она резко остановилась, заметив на козлах не своего старого знакомого Георгия, а какого-то молодого парня вместо него. Ах, да, Георгий же… с некоторых пор… не вполне доступен, так скажем. Интересно, что Игнат с ним сделал? Сашенька даже и не спросила, забыла совсем, поддавшись чарам зелёных глаз его величества и ни о чём на свете больше не думая. Сейчас она немного побоялась садиться к очередному доверенному лицу Гордеева, не представляя себе, чего от него ожидать. Но возница, вполне приятный с виду малый, кивнул ей с улыбкой, приглашая располагаться поудобнее в роскошном экипаже с всё тем же фамильным гербом Волконских на двери. Подумав, что средь бела дня в открытом экипаже с ней уж точно ничего не приключится, Саша решилась и забралась на сиденье, неотрывно глядя на уже знакомый герб Волконских.
Волконских…
«Я должна ему сказать», - твердила себе Сашенька по дороге на Остоженку. Сказать про дочь Санды Кройтор, а заодно и спросить, что удалось выяснить у Адриана. Ведь наверняка Мишель говорил с ним! Спросить, сказать, просто поговорить, ещё раз услышать его голос, заглянуть в его глаза…
Он провёл эту ночь с Ксенией, напомнила себе Саша, стараясь хотя бы этим отрезвить себя. И, уныло вздохнув, скрестила руки на груди и принялась бездумно смотреть на городские пейзажи вокруг, и так – до самой Остоженки. А там её ждал настоящий сюрприз.
- Твоя свадьба отменяется, – сказал Иван Кириллович, как только она переступила порог квартиры.
- Моя свадьба – что делает? – Саша нервно рассмеялась, с недоверием глядя на него. – Ну и шутки у вас, господин министр!
- Я не шучу, маленькая ты дрянь, а говорю совершенно серьёзно! Иннокентий Иноземцев передумал на тебе жениться. Я понятия не имею, как ты это сделала, но учти, ты об этом ещё пожалеешь! – прошипел он в её ухо и, довольно грубо взяв за руку чуть выше локтя, едва ли не силой втолкнул в столовую. А там, уже совсем другим тоном: - Алёна, дорогая, а вот и наша Сашенька!
А наша Сашенька, совершено ошеломлённая, стояла посреди комнаты и не знала, куда себя деть. Слова Ивана Кирилловича, а главное тот раздражительный тон, которым они были произнесены, пролили бальзам на её израненную душу.
- Алекс! – Алёна коротко, на дворянский манер кивнула ей, не поднимаясь из-за стола. А вот Арсений по-простому, едва не опрокинув стул, бросился к ней с объятиями.
- Сашуля! Сестрёнка!
Саша сначала рассмеялась такому тёплому приёму со стороны брата, а затем расплакалась, но это уже когда села на корточки перед ним и ласково обняла его. Не хотела она плакать при Гордееве, но слёзы радости текли по щекам сами собой. Прижимаясь к мягким кучерявым волосам брата, она закрыла глаза и с неимоверным облегчением вздохнула.
- Арсений, ты не должен вот так вскакивать из-за стола, это не comme el faut! – укоризненно сказала Алёна, но, впрочем, тут же улыбнулась, заметив, с какой искренностью её сын радуется появлению Сашеньки.
- Оставь, Алёна, он же ещё ребёнок! – благодушно отмахнулся Иван Кириллович. – Я вот своего, как видишь, и за двадцать три года манерам не обучил!
«Он у вас всё равно самый лучший на свете!» - подумала Саша и порадовалась, что не сказала этого вслух.
- Так, а теперь, когда с приветствиями покончено, я прошу вас за стол, – скомандовала Алёна и шепнула сыну: - Милый, поухаживай за нашей Сашенькой как, я тебя учила! Подай ей стул и спроси, не желает ли она чего?
Саша желала. Больше всего на свете она желала получить малейшее объяснение происходящему, но, увы, в голову пока ещё ничего не приходило. Расцеловав братика, она с притворным воодушевлением села на поданный им стул и сказала, что страшно желает попробовать персикового суфле. Арсений с видом взрослого, умудрённого опытом мужчины, сдвинул бровки на переносице и заявил, что никакого суфле она не получит, пока не съест может и противную, но очень полезную кашу на завтрак. Их весёлый, непринуждённый смех зазвучал на всю столовую, к величайшему раздражению Ивана Кирилловича.
- Подумать только, - обронил он в пространство. - Она даже не скрывает, как она счастлива!
Саша вскинула голову и послала ненавистному Гордееву взгляд-молнию.
- А чего же мне скрывать, коли так и есть? – пожав плечами, она потянулась к суфле, но Арсений шутливо ударил её по руке и вручил столовую ложку, намекая на необходимость позавтракать как следует, кашей. Она рассмеялась снова, взъерошила его волосы и, взяв таки ложку, собралась последовать советам своего младшего братика. Но под сухим взглядом Ивана Кирилловича аппетит у Саши тотчас же пропал.
- Что ты ему сказала? – холодно спросил господин министр.
- Кому? Иноземцеву-то? – Саша пожала плечами. – Ничего, клянусь вам!
- И после твоего «ничего» он позвонил мне и сказал, что категорически не желает иметь с тобой дела никогда в этой жизни? – хмуро продолжил Гордеев. – Позвонил, заметь! Побоялся прийти лично, или побрезговал! Надеюсь, у тебя хватило ума не рассказывать ему про свои похождения с Авдеевым?!
- Ваня, не при ребёнке! – укоризненно воскликнула Алёна, а Александра резко поднялась со своего места, окончательно убедившись, что в обществе этого человека ни на секунду больше не останется.
- Про мои «похождения», вы изволили выразиться? Не судите людей со своей колокольни, Иван Кириллович! Если уж говорить о похождениях, то вас-то мне ни за что в жизни не переплюнуть!
- Саша!
Гордеев, как ни странно, не обиделся, уже давно решив про себя, что такая выходка с рук мерзкой девчонке не сойдёт.
- Тогда как, чёрт возьми, ты заставила его отказаться?! Ещё вчера он краснел и бледнел, но, тем не менее, был преисполнен уверенности, а сегодня трусливо сбежал!
- Да ничего я ему не говорила, чёрт возьми, мы даже не виделись с ним и я… - тут она замолчала на полуслове, вдруг вспомнив улыбающиеся зелёные глаза и тихий заботливый голос, говоривший ей: «Погоди отчаиваться, сестрёнка, из любой ситуации всегда есть выход». – Боже мой, – побледневшими губами произнесла Сашенька. – После ночи всегда наступает рассвет! Боже мой, нет, да не может быть!
И с этими странными словами она вихрем вылетела из столовой, а затем и из самой квартиры, хлопнув дверью на прощанье. Изумлённые Арсений и Алёна смотрели ей вслед, а Иван Кириллович мрачно сдвинул брови на переносице и покачал головой.
«Право, ну не он же это, в конце концов?!» – спрашивала себя Александра по дороге к Садовой. И всякий раз приходила к выводу, что больше заступиться за неё было попросту некому. Сергей Авдеев, самый явный её защитник, ныне был в Петербурге и знать не знал ни о какой помолвке, но…
…но представить, чтобы его величество снизошёл до того, чтобы прийти на помощь?! О нет, Саша не могла при всей своей фантазии. Поэтому ей требовалось поговорить с ним – сейчас же, немедленно! Поговорить и попросить объяснений и пускай даже узнать, что она ошиблась в своих предположениях. Но она чувствовала, что не ошиблась.
У себя на квартире Мишель не обнаружился, но горничная, совершающая ежедневную уборку, с удовольствием рассказала, где его искать и дала адрес. Квартира генеральши Волконской располагалась неподалёку, можно было сэкономить на извозчике и дойти пешком, что Саша и сделала. Правда, «пешком» не получилось – она то и дело срывалась на бег, вот до чего торопилась поскорее его увидеть.
Впрочем, на квартире у генеральши её ждало небольшое препятствие. Точнее, знающие люди назвали бы дворецкого Аркадия и вовсе препятствием непреодолимым, но Сашеньку в тот момент было не остановить.
- Я вам ещё раз повторяю, их сиятельства изволят завтракать, и отвлекать их во время такой важной трапезы никак невозможно! – учтиво, но твёрдо произнёс Аркадий, с некоторой долей негодования глядя на растрёпанную простолюдинку, посмевшую зачем-то отвлекать от завтрака сиятельного Михаила Ивановича. Аркадий рассудил так: Михаил Иванович парень ладный и статный, но кто из нас не без греха? Девочка-то, хоть и небогато одетая, но красивая и фигуристая, наверняка приглянулась князю пару раз, но сама-то она наверняка ждёт от него теперь чего-то большего! А тот достаточно рассудителен для того, чтобы не затевать серьёзных отношений с простолюдинкой, во-первых, и – он помолвлен, во-вторых. И невеста его, многоуважаемая Ксения Андреевна, тоже присутствовала теперь на семейном завтраке – это, в-третьих. Было ещё и в-четвёртых: выяснения отношений на глазах у хозяйки, только-только оправившейся после приступа, пришлись бы совсем уж некстати. Не говоря о том, что подобное могло стоить Аркадию карьеры – за то, что вообще посмел впустить эту девчонку сюда. Поэтому он готов был стоять насмерть.
Но и Сашу не так просто было заставить отступить.
- Я не отниму у него много времени, пожалуйста! – взмолилась она, в то же время прекрасно понимая, что по-хорошему дворецкий её ни за что не впустит. – Мне только бы поговорить с ним с глазу на глаз, хотя бы минуточку!
- Я вам повторяю ещё раз, это абсолютно невозможно, и… бог мой, куда вы?! Немедленно остановитесь!
Улучив момент, Саша проскользнула у Аркадия под рукой и зашла в квартиру. Дальше возникли затруднения, потому что из широкого светлого коридора вело сразу несколько дверей, поди угадай, какая из них в столовую? Да и на гадания времени не оставалось совершенно – дворецкий уже кинулся за ней. Вопреки устоявшимся понятиям о дворецких, этот был молодой и плечистый, и сладил бы с ней в одно мгновение.
«Значит, закричу на весь дом, глядишь и услышит!» - утешила себя Сашенька, наугад открыв первую ближайшую к ней дверь. На её счастье, это и была дверь в столовую. Или, правильнее будет сказать: на её несчастье?!
Четыре пары глаз как по волшебству обратились к ней, стоило ей показаться на пороге. И Саша затруднилась бы сказать, кто из них пугал её больше. Катерина – Бог с ней, как бы ни пыталась эта юная крошка изображать из себя гневную королеву, со стороны она всё равно куда более походила на рассерженного котёнка. А вот Ксении изображать ничего и не пришлось: она и так была не в настроении из-за той ночи, когда Мишель выставил её за дверь, и до сих пор не могла ему этого простить, а на этот завтрак согласилась прийти исключительно из уважения к генеральше. И вот, столь замечательный повод выплеснуть свою ярость на самую подходящую кандидатуру из всех – на ту, что не сможет дать сдачи! Ну, это Ксения думала, что Саша не сможет.
Впрочем, и не Ксения испугала её. А скорее сама генеральша, княгиня Волконская собственной персоной. Худая, старая женщина, прямая, как палка, с гордостью восседавшая во главе стала, впилась в Сашу таким пронзительным взглядом, что у бедной девушки заныло под ложечкой.
А вот Мишель порадовал. Он единственный из всех улыбнулся её присутствию. Причём улыбка его была потерянной и, может, даже осуждающей. «Не надо было сюда приходить!» - читалось в ней, однако, без такого гнева, как у Ксении. Ну и, старое доброе: «Что же теперь с тобой делать, сестрёнка?»
- Доброе утро! – провозгласила Саша, изо всех сил стараясь бодриться и не пуститься в позорные бега под пристальным взглядом старухи-генеральши.
Митрофанова, наконец-то, не выдержала:
- Что?! Доброе утро?! Господи, да как ты смеешь сюда врываться?! Миша!!!
- Боже мой, да что за наказание, полнейшее отсутствие манер! – вторила ей Катерина, жеманно прикладывая кончики пальцев к виску с таким видом, словно у неё начала болеть голова вот прямо сейчас, в этот самый момент. А Аркадий, опешивший, застыл на пороге и ждал, что скажет хозяйка. Он медлил исключительно потому, что заметил живейшее любопытство во взоре генеральши, а иначе давно бы уже взял в охапку наглую рыжеволосую девицу и выставил её за дверь.
Генеральша, однако, молчала, зато Ксению Андреевну было не заткнуть:
- Кто-нибудь, уберите это отсюда! Она портит мне аппетит! Господи, Миша! Выстави же её за дверь!
Мишель действительно поднялся – но не потому, что хотел выставить Сашу за дверь, а потому, что приличия не позволяли ему сидеть в присутствии дамы. И, отчаянно борясь с прокрадывающейся на лицо улыбкой, подошёл к ней.
- Ваше величество, нам надо поговорить! – покаянно сказала Александра. – Извините за вторжение, но это, правда, очень важно!
Мишель прямо-таки физически ощущал, как бабушка смотрит ему в спину, и мимолётно обернулся на неё. Простите, а что означал этот взгляд? От старой княгини Мишель готов был ожидать той же однозначности, что и от Ксении с Катериной, но генеральша его несказанно удивила. Она искривила губы, что вполне могло сойти за улыбку, и перевела взгляд с него на их незваную гостью.
И вдруг спросила низким, скрипучим голосом:
- Не желаете ли присоединиться к трапезе, раз уж вы здесь?
В столовой повисла тишина. Затем Катерина возмущённо ахнула, а Ксения с негодованием куда большим, чем позволяли приличия, воскликнула:
- Ну нет! Это и вовсе никуда не годится!
Кажется, она забыла, что была такой же гостьей в этой квартире, как и сама Сашенька. И генеральша уже собралась ей об этом напомнить, если бы скорая на расправу Александра её не опередила. Она сама не знала, что на неё нашло в тот момент – честное слово, не знала!
То ли всё ещё не могла простить Ксении своего безнадёжно испорченного платья, то ли, что ещё хуже, не могла простить ей Мишеля. Или, быть может, Сашенька просто привыкла не давать себя в обиду и никому не позволяла себя оскорблять?
Потому без малейших церемоний она пошла к Митрофановой и, мило улыбнувшись ей для начала, взяла со стола бокал с вишнёвым соком и без малейших предупреждений вылила ей на голову.
Саша была уверена, что на белом платье Ксении малиновые пятна смотреться будут очень выгодно! И вообще-то, как она посмела нарядиться в белое?! У её жениха траур, а она?! Вот, и поделом ей! От этого, кажется, дорожки из вишнёвого сока веселее побежали по её щекам.
- Боже мой! – театрально воскликнула Саша, поставив бокал на место и прижав руки к груди. – Какая же я неловкая! Ксения Андреевна, милая, да как же так получилось?!
Митрофанова от ярости, бессилия, обиды и неожиданности даже не смогла ничего ответить. Катерина и вовсе сидела в полнейшем безмолвии, а генеральша Волконская во все глаза наблюдала за происходящим. Ну а Мишель…
…а что Мишель? Вы же всё равно не поверите, если мы скажем, что он счёл забавным внешний вид своей невесты? С намокшими прядями, прилипшими ко лбу, и в перепачканном платье, она больше не выглядела самоуверенной гордячкой, и это, в самом деле, было забавно.
А Саша всё не унималась:
- Но вы не волнуйтесь, милая графиня! Я пришлю вам одно из своих платьев! – тут же она приложила ладонь ко лбу, словно сетуя на себя. – Господи, как я могла забыть! Оно же будет велико вам в груди, вы ведь такая плоская! Но ничего, я неплохо шью, я переделаю его под вас, вы только мерки пришлите!
Мишель на секунду отвернулся и спрятал лицо в ладонях, отчаянно стараясь не рассмеяться. Это, конечно же, заметила его бабушка, но сама Ксения, слава богу, нет. Она, рывком поднявшись со своего места, вытерла лицо салфеткой и сказала с ненавистью:
- Это моё платье стоило больше, чем ты можешь заработать за всю свою жизнь, дрянь!
- О-о, я не сомневаюсь, ваш жених купит вам с десяток новых, ещё лучше! – парировала Александра, испытывая при этом жгучий стыд за саму себя. Да как она посмела так вести себя в приличном обществе?! Зачем сцепилась с Ксенией? Как могла поддаться на провокации? И как ей в голову пришло вылить на Митрофанову сок?! Боже, она вела себя именно так, как от неё ожидали – точно невоспитанная, неотёсанная деревенщина.
Но кое-кому, похоже, это даже нравилось.
- Так, хватит, – Волконский, придав своему голосу строгость, решил взять ситуацию в свои руки. – Ксения, изволь не выражаться хотя бы при княгине! А ты, Александра, попробуй в следующий раз вести себя прилично, очень тебя прошу.
- Что?! – взревела Митрофанова, обиженная до крайней степени тем, что её он так строго отчитал, да ещё и при всех, а эту невоспитанную девчонку всего лишь легонько пожурил. – Миша, да как ты можешь?!
- Приведи себя в порядок, – сказал он ей. И, взяв Александру за руку, силой вывел за дверь, обронив через плечо оставшимся Катерине с генеральшей: - Прошу прощения за инцидент, дамы. Уверяю вас, этого больше не повторится! Ведь не повторится, Александра?
- Ой, конечно же, разумеется, ничего подобного впредь! – крикнула она в приоткрытую дверь в столовую. – Рада была познакомиться, ваше превосходительство, госпожа княгиня! Вы оказались очень милой и приятной женщиной!
«Что я несу?!» - сокрушённо спросила себя Александра, уже приготовившись к тому, чтобы быть проклятой всеми Волконскими вплоть до седьмого поколения. Между прочим, она попала в точку, генеральша сегодня была милой и приятной хотя бы потому, что не уничтожила её одним лишь только взглядом! Более того, Саша сильно бы удивилась, а Мишель и вовсе не поверил, если б узнал, что как только за ними закрылась дверь, старая Волконская разразилась низким, скрипучим смехом, на глазах у изумлённой Катерины.
- Ну и что это было, глупое ты, маленькое создание?! – вроде бы и строго, но всё с той же заботой в голосе спросил Мишель, выйдя вместе с Сашей в подъезд и закрыв за собой дверь – так, чтобы их не смог подслушать любопытный дворецкий Аркадий.
- Ваше величество, умоляю, простите! – простонала Саша с неподдельной искренностью. – Клянусь, не знаю, что на меня нашло! Я обычно так не делаю, правда-правда! Просто она… она… - и что ему сейчас сказать, как объяснить до чего ей стыдно за этот свой порыв?
- Ладно, сестрёнка, не трудись, я и без тебя знаю, какая она, – с усмешкой сказал Мишель и посмотрел на неё внимательно. – О чём ты так хотела поговорить?
- А вы не знаете?! – Саша хитро прищурилась. – Иннокентий Иноземцев, например! После ночи всегда наступает рассвет, ну и так далее.
- Ах, об этом! – Мишель широко улыбнулся ей, кивнул и, не отрицая своих заслуг, сказал: - Не благодари!
- Значит, это всё-таки были вы! Так я и подумала, – Саша закусила губу и покачала головой, не зная, радоваться ей или отчаиваться. – Ваше величество, что вы ему сказали? Чем вообще можно было запугать самого Иноземцева, у которого в подчинении половина Москвы?!
- Сестрёнка, ну какая тебе разница? Всё же обошлось, ведь так?
- Но, ваше величество, он же опасный человек! Или, не сам он, возможно, а его отец, про которого даже в нашем захолустье слухи ходили ещё похуже, чем про вашего батюшку! Ох, не стоило вам переходить ему дорогу ради меня! – с искренней тревогой в голосе произнесла Саша, а Мишель лишь улыбнулся ей.
- Да? Значит, я ошибся, и ты совсем не против была выйти за него замуж?
- Разумеется, нет, но… - Саша замолчала, не зная, как продолжить и как выразить ему свои чувства. И, главное, свою безграничную, бесконечную благодарность. Он ведь спас её! Не побоялся бросить вызов Иноземцевым, которые, страшно подумать, но наверняка не оставят дело так. А он… ради неё…
Ради неё!
И ведь уже после того, как она отдала ему бумаги – то есть, практической выгоды у него от этого не было никакой! Так зачем же он тогда…? Саша вновь подняла на Мишеля растерянный взгляд и, заметив смешинки в его глазах, невольно вздохнула. Плохо понимая, что делает и зачем , она подошла к нему вплотную, обняла за шею и поцеловала в щёку, с сердечным:
- Ох, ваше величество, знали бы вы, как я вам благодарна!
И этого ей тоже, разумеется, делать не стоило. Правда, по сравнению с тем, как она поступила с Ксенией, этот невинный поцелуй казался не таким уж и страшным. Просто Саша, как привыкла всю жизнь, искренне и открыто выражала свою радость, вот и всё.
Вот только получилось нечто совсем уж из ряда вон выходящее.
«Я, что и впрямь поцеловала его?!» - ужаснулась Саша самой себе. И, устыдившись этого порыва, поспешно отступила назад, врезавшись в медные перила у лестницы. Единственное, чего она не могла понять – почему он так смотрит на неё теперь.
Девушки Мишеля целовали часто. Гораздо чаще, чем позволял бы статус уже почти женатого человека, и целовали куда менее целомудренно, а бывало, что уж совсем… э-э, хм.
Но никогда прежде не испытывал он такого сильного волнения. Волнения, головокружения и ещё чего-то, что свойственно скорее семнадцатилетним юнцам, нежели боевым офицерам, видавшим и войну и смерть.
«Да что с тобой, чёрт возьми?!» - спросил он самого себя, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что с каждой секундой теряет над этими чувствами контроль. А это уж совсем никуда не годилось, учитывая то, что там, за стеной, всего в нескольких шагах, находилась и его бабушка, и его сестра, и, главное, его Ксения.
Но про Ксению почему-то он думать уже не мог.
Как-то так вышло, что его мысли занимала теперь эта сумасбродная рыжая девчонка с доверчивыми глазами цвета шоколада.
- Хм… пожалуйста, – запоздало выдохнул Мишель, сетуя на себя за то, что поддался на её чары как бестолковый мальчишка. – Обращайся, ежели что. Это всё, что ты хотела со мной обсудить?
Может, прозвучало грубо, но это, по крайней мере, отрезвило их обоих. Саша отрицательно покачала головой – нет, не всё. Но в то же время прекрасно понимая, что не имеет права задерживать его сейчас. Бедняга, ему и так нелегко придётся: объясняйся потом с Ксенией, что означал этот визит. Да и бабушка, наверняка, молчать не станет – вон с каким любопытством глядела!
- Вы придёте сегодня к Владимирцеву? – спросила она севшим от волнения голосом.
- Собирался, вообще-то.
- Вот и хорошо. Приходите! Там и поговорим.
С этими словами она развернулась и едва ли не бегом помчалась по ступеням вниз – куда угодно, но подальше от этого зеленоглазого наваждения! Что-то ей подсказывало, что останься она ещё на минуту – быть беде. И причиной была бы вовсе не вредная Ксения Андреевна. Куда скорее её погубило бы собственное глупое сердце, всякий раз бьющееся чаще рядом с этим человеком.

_________________

Ириша, привет! Вот я и созрела для отзыва. Хотелось бы, чтобы и Лиля подтянулась в нашу теплую компашку и "раскатала отзыв на две страницы"...

У Саши с Владимирцевым явный прогресс в отношениях. Мило поболтали, покурили, ну и попикировались заодно, но уже не так, как раньше. Очень понравилась мне эта сцена. Саша такая добрая душа...вон как старается его развеселить, тем более, что он сейчас такой ранимый и обидчивый, ну это понятно в его положении...

К тому же красота Саши явно не оставила его равнодушным. Это только сама Саша сомневается в своей женской привлекательности, представители мужского племени как раз таки очень в ней уверены. Вон как Владимирцев пялился на Сашу, а Иноземцев даже предложение сделал.



Опа, мне бы очень хотелось посмотреть, как Мишель с ним любезничал! Мне дико любопытно, что такого Мишель ему сказал, что любовный пыл Иноземцева так быстро угас и он пошел на попятный. Должно быть, их беседа было ужасно интересной и содержательной..



Мишель что-то наплел про Сашу?



Боже ж мой! Как же далеко все зашло!

Сцена в столовой - это что-то с чем-то!



Саша да не сможет? Наивняк!



Ха-ха, похоже, Саша подумала, что как брюнетке вишневый цвет будет к лицу Ксении..

Ай да Сашка! Какая вопиющая невоспитанность! Какое прискорбное отсутствие манер! Но Мишелю эта сцена явно понравилась да и мадам княгиня тоже как будто не воспылала гневом к незванной гостье..





Только вот Саше вдруг стало стыдно за себя. Может, она и погорячилась, зато душу отвела.

Интересная дама эта княгиня, хотелось бы с ней поближе познакомиться.



Зачем? Вот уж действительно вопрос вопросов!



Такими темпами как бы совсем крышу не снесло.. Если его от обычного поцелуя в щечку так повело, то это весьма показательно..
___________________________________

Привет, Ксюша! Спасибо за отзыв!
С Лили отзыв теперь уже на 3 страницы, пусть только попробует схалтурить...


Ты что!!!! Конечно, нет! Как таковой этой сцены нет, и не было, я не прописывала между ними диалог, нарочно оставив его на усмотрение читателя. Понятия не имею, что он там ему сказал, но, вероятнее всего, это звучало так: "Если ты немедленно не оставишь её в покое, то дальше будешь иметь дело со мной!" Ничего плохого он про неё точно не говорил, и сказать не смог бы, офицерская честь не позволила! Но, так как Мишель у нас имеет репутацию парня горячего (батю родного с лестницы спустить не пожалел!), то Иноземцев предпочёл с ним не связываться, себе дороже!


Да уж... и с каждой главой ещё дальше, неминуемо, и назад пути уже нет... Как Юлиана и говорила, любовь не выбирает, разрешения не спрашивает...


О, да!!! Я надеялась, что понравится! В следующей главе тоже будут забавные сцены, я старалась!


Будет Сделаем, шеф! Я без внимания такую красочную личность вообще никак оставить не могла!


Ага!!!! Ни за что не догадаться...


Ох, и не говори... Держать себя в руках всё сложнее ему! Вроде, такой серьёзный, местами жестокий парень, а так реагирует на неё! Эх... Как мне такие моменты нравятся, словами не передать!

Спасибо большое за отзыв! Ждём Лилю!
Новые главы завтра вечерком по МТ, как обычно, в мой час "икс"
Всем спасибо, всех люблю!
_________________

Уж мы дофантазируем..



Примерно так я себе это и представляю..



Конечно, я не имела в виду, что он что-то плохое сказал, боже упаси! Но я предположила, что он как-то все это дело преподнес, что у Иноземцева сложилось впечатление, что от барышни этой лучше держаться подальше. Ну это же Мишель!
___________________________________