Ветер вересковых пустошей (ЛР),под впечатлением от Светорады

Эля, спасибо за новую главу! Приятно увидеть в Горлунг нотки человечности.
С новым званием тебя!

_________________

Опять этот Яромир, когда Горлунг его перестанет вспоминать ?
Ага, я знала что Горлунг способна на чувства , хоть и к ребенку .
Я так понимаю, Горлунг с Олафом уже свадьбу сыграли .
_________________

Ух ты у Горлунг проснулись чувства !!!!! Так может она потом за сына Олафа и замуж выйдет раз он ей Яромира напоминает !!!!!! А чего у меня знакомый у него жена его на 12 лет старше живут уже 7 лет душа в душу !!! Ну это так отступление а отрывок мне очень понравился !!!!!!!!!!! СПАСИБО !!!!!!!!!!!!!!!
_________________

Ага, сама не ожидала, приятно было))))


Люся, ты всегда так живо реагируешь, мне так приятно, когда ты возмущаешься, или наоборот восторг выражаешь, спасибо тебе огромное


Нет, только он планирует, сказал хирдманнам, а Рагнар услышал. Так что в следующей главе Олаф скажет Горлунг, а там и свадьба)))


Антонина, я такого не планировала, если честно, но за идею спасибо)))))


Такое бывает, но очень редко, к сожалению)))


Спасибо большое, очень приятно!
_________________

Эля, это тебе огромное спасибо за то, что так замечательно пишешь .
Когда продолжение Будет ?
_________________

Надеюсь, что сегодня закончу главу и к вечеру выложу, ну, или в крайнем случае завтра)))

Люся, поздравляю с янтарем!!!
_________________

Эля, спасибо


Сегодня вечер, а проды нет, значит подождем до завтра .
_________________

 » Часть 3, глава 41

Люся, исправляюсь и выкладываю проду)))

ГЛАВА 41
На следующее утро Горлунг встала раньше обычного и с особой тщательностью подбирала себе наряд. Из тканей, что привез Олаф с последнего набега на Гардар, она сшила платье нежно - голубого цвета, с вышивкой по подолу. Горлунг не привыкла к одеждам светлых тонов, в Торинграде она всегда одевалась в темное, поскольку либо целительствовала, либо собирала травы. Да и вообще все светлое претило натуре Горлунг, потому что было хрупким, непрактичным и марким. Кроме того, по мнению Горлунг, светлое платье требовало доброго, светлого настроя души, а у тех, кто лишен надежды, этого быть не может. Но сегодняшний день должен был стать исключением.
Тяжелые серебряные браслеты охватывали тонкие запястья, так туго, словно были не украшениями, а орудиями пытки, оставляя на коже красные отметины. Серебряный обруч с нацарапанными на оборотной стороне рунами удачи, удерживал смоляные косы, что на затылке были перехвачены гребнем по норманнскому обычаю. Голубое платье, сшитое из мягкой шерсти, охватывало тонкий стан, немного расширяясь к низу, не сковывая шаги. Всем своим видом Горлунг старалась подчеркнуть таинственное переплетение славянской и норманнских культур, в ее наряде были отголоски и той и другой культуры. Каждым предметом одежды Горлунг указывала на то, что не принадлежит ни Руси, ни Норэйг, она не такая как остальные.
В общий зал Горлунг пришла первой, рабыни видимо только что разожгли очаг, поэтому в зале было довольно прохладно и немного сыро. На длинном столе лежала льняная скатерть, на ней был каравай белого хлеба, накрытый салфеткой, что остался после вчерашнего дня. Горлунг неодобрительно покачала головой, нужно выдавать меньше зерна пекарю, расточительство - это не то, что может позволить себе Утгард.
Зябко поведя плечами Горлунг села у огня, она смотрела на разгорающиеся, набирающие силу язычки пламени. Они сначала такие маленькие и хрупкие со временем превращались в пугающе – сильную стихию. Так и она, со временем она станет лишь сильнее. В отличие от той же Прекрасы, чья сила была в красоте лица, что проходит со временем, Горлунг с годами станет лишь сильнее и могущественнее. А истоки этой власти она заложит сейчас, в этот такой непростой солнцеворот.
Довольно долго в зале никого не было, потом потихоньку стали подходить хирдманны. Они кивали Горлунг, садились к столу и наскоро ели, а она все так и сидела, глядя в огонь. Странно, но Горлунг не могла ни на чем сосредоточится, мысли, словно не держались нынче в ее голове. Они блуждали с одного предмета на другой, оставляя неясный шум в ее голове, немного пугающий, не привычный для Горлунг, что очень редко терзалась неведением и сомнениями.
Наконец-то появился Олаф, зевая на ходу, он шел к своему месту во главе стола, не замечая Горлунг. Хирдманны приветствовали его, кивая и понукая рабынь, чтобы те принесли блюдо Олафу. Сев во главе стола, он что-то говорил Свенну и Аре, но Горлунг почему-то не слышала этих слов.
Горлунг встала со своего места и взяла у одной из рабынь кубок с молоком, поднесла его Олафу, почтительно склонив голову. Олаф принял кубок, не сказав ни слова, лишь одобрительно кивнул.
Вскоре в общей зале остались лишь Олаф, Горлунг, несколько хирдманнов и рабыни, что убирали со столов.
- Горлунг, я хочу молвить тебе слово – тихо сказал Олаф.
Горлунг улыбаясь, кивнула, выходя вслед за ним из общей залы. Они шли мимо закрытых дверей и почему-то Горлунг вспомнился тот вечер, когда они впервые с Олафом разделили ложе, то как она со страхом шла в его одрину. И внезапно ее подумалось, что теперь до конца своих дней она будет делить свое ложе с ним, повинуясь любому его желанию.
Олаф затворил за ними дверь покоя и, повернувшись к Горлунг, долго и пристально смотрел на нее, будто собирался с силами.
- Я решил, что возьму тебя в жены – сказал Олаф будничным тоном, что так не вязался с его взволнованным выражением лица.
Горлунг кивнула, выражая свою покорность, перед его решением. Склонив голову, она ждала продолжения, а сердце в груди билось гулко и быстро. Наконец-то началось притворяться в жизнь то, что было ей предначертано свыше.
- Думаю, что брачный пир мы сыграем на следующей седмице – продолжил Олаф.
- На следующей седмице? Так скоро? – удивленно подняв голову, спросила Горлунг.
- Да.
- Ты уже послал мунд во двор наследника Ульва Смелого? – спросила Горлунг.
- Зачем? – Олаф выглядел настолько пораженным ее вопросом, что Горлунг захотелось его ударить и бить до тех пор, пока это выражение не сойдет с его лица.
- Как зачем? Ты же только что сказал, что решил взять меня в жены. В законные – с нажимом сказала Горлунг.
- Сказал – подтвердил Олаф – и возьму.
- Тогда ты должен послать за меня мунд, чтобы наш брак стал полным. Отца моего нет среди живых, к счастью, единственная родня, оставшаяся у меня – это наследник конунга Ульва Смелого – мужа моей бабки.
- Но Даг никому ничего не посылал, когда брал в жены Прекрасу – нахмурившись, сказал Олаф.
- Ему было и никому посылать, у Прекрасы нет более родни. Не сравнивай Дага и Прекрасу с нами, у нас с тобой иной путь, мы выше их – медленно, словно объясняя ребенку уклад жизни, сказала Горлунг.
- Не хочу я злато пускать на ветер. Ты будешь моей женой и все тут. Без всякого мунда – отмахнулся Олаф.
- Вот значит, как – прошипела Горлунг – решил найти себе ту, на которую сделаешь потом законной женой? А я буду тут на всеобщем осмеянии, наложницей, но с брачным пиром, что ничего не значит. Так решил меня опозорить? Как будто до этого мне мало доставалось – зло фыркнула она.
- Не хочу я никого искать – возразил Олаф.
Эти его слова будто успокоили Горлунг, она медленно вздохнула и, повернувшись к нему, тихо молвила:
- Не хочет он. Или ты посылаешь мунд к наследнику моего деда, или не будет брачного пира.
- Не будет? – переспросил Олаф, и, хмыкнув, продолжил – будет, коли я приказываю. И ни куда ты не денешься.
- Не денусь – медленно повторила она, словно пробуя на вкус слово.
- Да, как я сказал, так и будет. И если я решу потом взять еще одну жену, то возьму, и никто меня не остановит. Ты – всего лишь женщина.
- Я клянусь тебе, что покуда ты не возьмешь меня в законные жены, я не рожу тебе ребенка – спокойно сказала Горлунг.
- Что ты молвила? – потрясенно спросил Олаф.
- Я молвила, что покуда я не стану твоей законной женой, я не рожу тебе ребенка – спокойно повторила она.
Олаф засмеялся:
- Горлунг, твоя угроза пуста и глупа, боги дают нам детей, помимо нашей воли.
- Я скорее удушу его собственными руками, чем позволю родиться вне законного брака.
Смех Олаф стих, в покое повисла напряженная тишина, в которой треск огня в очаге казался оглушительным.
- Возьми свои слова назад, пока я сам тебя не придушил – угрожающе сказал Олаф.
- Я убью нашего ребенка, если он родится вне законного полного брака – прошипела Горлунг.
В то же мгновение сильный удар по лицу заставил ее отлететь в к очагу, подол платья взметнулся, и в воздухе запахло паленным. Держась за красную щеку, Горлунг старалась сбить пламя с тлеющего подола, не глядя на Олафа, когда ей это удалось, Горлунг кивнула, и тихо вышла из одрины Олафа, шепча проклятия. Злость клокотала в ней, в каждой жилке, в каждом кусочке кожи, но огромным усилием воли Горлунг взяла себя в руки.
В своем покое она сорвала с головы обруч с рунами, приносящими удачу, и бросила его в сундук. Сняла голубое платье, надела темно – серое, привычное, в котором она ощущала себя уверенно и спокойно. Но сегодня этого не произошло, ненависть и раздражение волнами накатывали на нее, заставляя кровь стучать в висках.
Некоторое время спустя, дверь в ее покой отворилась, и вошел Олаф.
- Скажи мне, что все, сказанное тобой утром было неправдой.
Горлунг отрицательно покачала головой, отступая от него к стене.
- Что ты за женщина такая, если угрожаешь своего ребенка убить? – потрясенно спросил Олаф.
- Олаф, я буду или законной женой или никем, выбирай. Если ты хочешь, чтобы все оставалась как нынче, значит, брачный пир должен пройти по всем обычаям. Если ты не хочешь этого, я уйду из Утгарда.
Олаф засмеялся:
- Уйдешь? Кто отпустит тебя? Ты моя. И довольно об этом. Я прикажу, и тебя не выпустят даже за ворота Утгарда.
Считая, что последнее слово в этом разговоре осталось за ним, Олаф сдерживая бешенство вышел из покоя Горлунг.
***
С тех пор и повелось так, что Горлунг начала избегать Олафа, она пустила на самотек все хозяйство Утгарда и все дни просиживала в ткацкой с Прекрасой, а вечера в своем покое с Рагнаром.
Прекраса не одобряла поведения сестры и постоянно ей об этом твердила:
- Горлунг, ты зря так, нужно было соглашаться со словами Олафа – говорила она.
- Нет, Прекраса. Я права. Я ему не просто девка какая-то. Я – дочь князя, внучка конунга.
- Горлунг, прекрати ты эти разговоры. Об этом кроме тебя уже и не помнит никто, а ты, словно безумная все свое твердишь. Посмотри на меня. Я счастлива с Дагом – проговорила Прекраса, поглаживая свой округлившийся живот, - ты сама себе ищешь бед на голову.
Но Горлунг лишь качала головой, переубедить ее было никому не под силу.
Она была уверена, что Олаф все-таки пошлет мунд во двор наследника Ульва Смелого. Ведь каждую ночь Олаф приходил в ее покой, и волоком тащил ее в свою одрину. Горлунг в эти ночи не говорила ему не слова, ничем не выказывая своего отношения, она даже не смотрела на него.
- Я устал, Горлунг, от такой жизни – сказал однажды ночью Олаф.
- Ты сам ее выбрал – ответила Горлунг, спуская ноги с ложа и натягивая платье.
- Куда ты собралась? – поднимаясь на локте, поинтересовался он.
- В свой покой.
- Не уходи – схватив ее за плечо, сказал Олаф.
- Я еще нужна тебе, господин? – издевательски спросила Горлунг.
- Не выводи меня из себя – предостерег ее Олаф.
- Я и не держала в мыслях такого – ответила Горлунг полупочтительно – полунахально.
- Хватит, Горлунг, давай устроим брачный пир и забудем все, что было до него – примирительно сказал Олаф.
- Ты пошлешь мунд? – спросила она.
Олаф тяжело вздохнул и отвернулся от нее.
- Олаф, я прошу тебя, пошли ему мои венцы, серьги, перстни, браслеты - все, что есть у меня, только пошли этот проклятый мунд. Не могу я без него, покоя мне нет – устало сказала Горлунг – я не хочу жить с тобой в ругани, но и быть неполной женой, я просто не могу.
- Неужели для тебя это так важно? – удивленно спросил Олаф.
- Да, важно – ответила Горлунг – я хочу быть лишь законной женой, если ты захочешь взять себе еще одну жену я не буду против, но я хочу остаться хозяйкой Утгарда. Я всю жизнь об этом мечтала, мне это необходимо.
- Ладно – вздохнув, сказал Олаф.
***
Мунд был отправлен во двор наследника Ульва Смелого к концу той седмицы, а брачный пир Горлунг и Олаф состоялся за день до йоля . С тех пор наладилась жизнь в Утгарде, Горлунг весь люд принял как новую хозяйку. Утгард расширился и стал очень зажиточным двором. Каждое лето Олаф собирал хирдманнов и они шли в поход, но уже не на Гардар, теперь путь его драккан лежал на запад.
Прекраса к весне родила мальчика, названного Лодур, а спустя солнцеворот родила Дагу дочь и сына – Скуди и Веремуда. Горлунг же с разницей в два солнцеворота родила Олафу двух дочерей – Ингельду и Диду.
Рождение Диды было для всех омрачено гибелью младшего сына конунга Ингельда Молчаливого в одном из походов. Спустя еще два солнцеворота умер наследник конунга Ингельда от гнилой болезни. К тому времени как Ингельде исполнилось десять лет, из сыновей от законной жены конунга Ингельда оставался лишь Улль, прозванный Безумным.
Так нежданно и негаданно для самого себя Олаф стал наследником отца и вместе с Горлунг и детьми переехал в Ранхейм – двор Ингельда Смелого. Управляющим в Утгарде был оставлен Даг, к вящему неудовольствию Горлунг, так и не простившей ему убийства Яромира.


P.S. Будет еще либо 2 маленькие главы, либо 1 но большая. Так что это еще не конец))))
_________________

Эля , спасибо , замечательная глава.
Я так рада за Горлунг . Подозреваю, что это она приложила руку и прибрала всех наследник конунга Ингельда . Ну, кроме Олафа конечно же.
_________________

Как все повернулось интересно. Горлунг своего добилась всё-таки.
Эля, скорее проду давай!
_________________

Люся, спасибо огромное))))


Да, что было, то было. Сама удивляюсь своей героине, по головам идет просто)))


Катя, спасибо большое)))


Катюш, постараюсь побыстрее, но не знаю как получится))))
_________________

Эля, замечательная авка, мне очень нравится.
Когда продолжение будет ?
_________________

Люся, спасибо огромное)))) Мне твоя ава тоже очень нравится, женщина-кошка, очень загадочно)))


Надеюсь, что к выходным выложу последнюю главу, уже начала писать, но что-то вчера в этом диком холоде мозги у меня объявили забастовку, поэтому написала очень мало, но к субботе ручаюсь выложу)))
_________________

 » Часть 3, глава 42

ГЛАВА 42
Студень 880 год н.э., Норэйг, Ранхейм
Стояла холодная, ясная, зимняя ночь, на звездном небе не видно было и тени облачка, оно казалось манящим, темно-синим, словно мягкая ткань, что прославила Утгард. Ночная правительница сияла на темном небе, словно подмигивая подлунному миру, тонким полукругом. Она видела на своем долгом веку многое: рождение и смерть, поле брани и брачные пиры, зло, предательство и прощение, но почему-то всегда сопоставлялась со всем темным, загадочным и манящим. То ли от того, что ночами решались иногда судьбы целых держав, то ли от того, что обычно ночами творилось зло, темное время для темных дел, гласила мудрость народная.
Олаф открыл глаза, не понимая, что его разбудило, но было такое ощущение, словно его кто-то толкнул в бок. Повернув голову вправо, он посмотрел на совсем юную девчушку, что спала подле него, разметав по плечам черные косы, и по-детски подложив руку под щеку. Посмотрев влево, Олаф увидел, что и спящая с другой стороны подле него русоволосая девчонка не могла его разбудить, слишком уж крепок был ее сон. Олаф вздохнул, мечта любого воина – молодые, услужливые рабыни, почему-то на сей раз его не обрадовали. Сколько их было теперь подле него? Уйма, и ни одна не затронула его сердце и думы, красивые, покорные, пустые – они вились вокруг него, нового конунга Ранхейма.
Олаф встал с ложа тихо, чтобы не разбудить юных дев, и одевшись, вышел из покоя. Ранхейм, кто бы мог подумать, что именно Олаф наследует его? Норны неожиданно сплели его судьбу, все у него в жизни получилось совсем не так, как ему хотелось. Но почему-то все чаще посещала Олафа мысль, что отцовский двор стал для него клеткой, лишившей всего: свободы, удачи, веры и надежды. Видимо, чтобы стать достойным правителем, нужно с детства к этому быть готовым, а он, Олаф, лишь терялся от своей власти, в отличие от Горлунг.
Подойдя к покою жены, Олаф увидел, что дверь в него приоткрыта и оттуда слышны голоса его жены и сына. Рагнар и Горлунг о чем-то громко спорили, Олафа это удивило, обычно они жили мирно и очень редко ссорились. Странно, но из всех детей Олафа, Рагнар был ближе всех к Горлунг, хотя она не была ему матерью. Эти двое, словно связанные одной нитью, бродили по Ранхейму, сея ненависть в сердцах дворового люда, слишком властные, требовательные, смотрящие далеко вперед, безжалостные.
Горлунг, перед мысленным взором Олафа возникла фигура жены, плавные линии рук, покатые плечи, округлая фигура, а ведь когда была такой худой, что аж кости выступали. Олаф вспомнил, какой увидел Горлунг впервые в Торинграде, улыбнулся той женщине, что навсегда похитила его сердце. Тогда она была совсем иной, более человечной, доброй и любящей, теперь все иначе, они оба изменились. Да, изменились, стали хуже, злее и жестче. Никогда бы он не подумал, что так все сложится, ведь ничего не предвещало такой жизни. Они с Горлунг были так счастливы, когда родилась Ингельда и Дида, хотя, нет, счастлив был он, а она всегда была немного отстраненной.
Олаф услышал голос своего сына, хриплый, низкий, взволнованный. Как незаметно вырос их с Гуннхильд сын и как давно он не говорил с Олафом, а лишь презрительно и брезгливо морщился, глядя на него, на своего отца.
- Горлунг, ты и в правду думаешь, что мне нужно взять в жены дочь конунга Руара?
- Да, Рагнар, как иначе? – спокойно отвечала Горлунг.
- Горлунг, ну она же некрасива, не приятна для взора, я не о такой жене грезил!
- Рагнар, прекрати молоть вздор! Ты рассуждаешь, словно простой хирдманн! Конунг Руар даст в приданное за свою дочь землю, ты расширить Ранхейм, а все эти разговоры о красоте не стоят ничего. Ты будущий правитель, негоже тебе рассуждать как простому воину. И потом, Рагнар, тебе всего лишь нужно будет, чтобы она родила тебе наследника, а красивых наложниц взять ты всегда сможешь. Вон, посмотри, как живет твой отец, его девок вскорости будет столько, что весь Ранхейм будет работать лишь на их содержание – насмешливо сказала Горлунг.
- Горлунг, но в этом есть и твоя вина – осторожно заметил Рагнар.
- Какая? – тихо поинтересовалась Горлунг.
- Если бы ты давала отцу думать, что все по-прежнему, этих девок бы не было, ну, или их было бы не столько.
- Рагнар, милый, поверь, так проще. Пусть их будет больше, чем люда в Ранхейме, только бы твой отец никогда более не переступал порог моего покоя. Не могу я смотреть на этого слабака, что мнит себя великим правителем.
Олаф поморщился, он давно уже знал, что Горлунг его не любит и не уважает, но слышать эти жестокие слова ему было неприятно.
- Горлунг, - вздохнув, ответил Рагнар, - но я не хочу брать ее в жены.
- Рагнар, сейчас ты мне напоминаешь своего отца, что не видит никогда дальше своего носа! Ты расширишь свои земли! Твой отец хороший воин, но никудышный правитель, разве ты не видишь этого, разве все наши с тобой разговоры прошли в пустую? Я же растила тебя, не как какого-нибудь мальчишку, а как мудрого правителя, мы же вместе вершили суд еще в Утгарде, а здесь ты вообще стал моей опорой. Ты же видишь, что Ранхейм не приносит былого дохода, нам нужны земли, иначе твоим сыновьям нечего будет наследовать. Это стоит нескольких ночей с Турой, уж поверь мне – убежденно сказала Горлунг.
- Я подумаю, Горлунг – тихо сказал Рагнар.
- Подумай и прими верное решение, у нас нет выхода, Рагнар, - тихо сказала Горлунг.
На какое-то мгновение повисла тишина, и Олаф невольно забеспокоился, не увидели ли они его.
- Отец все также продолжает? – спросил немного спокойнее Рагнар.
- Рагнар, ты же знаешь своего отца – в голосе Горлунг сквозил холод и равнодушие – он навеки останется таким, каков он есть.
Олаф выругался про себя. Его жена, в венах у нее течет не кровь, а студеная водица. И Рагнар ее во всем поддерживает, как они ему надоели, они оба! Горлунг, проклятая, она отняла у него сначала сына, потом уважение людское и власть, она заправляет всем в Ранхейме.
Не в силах более слышать ее холодный голос Олаф быстро прошел в общий зал, где молодые рабыни мыли очаг. Увидев возле общего стола маленькую и худенькую фигурку новой рабыни, Олаф быстрым шагом подошел к ней. Девчонка обернулась, испуганно глядя на него большими васильковыми глазами, стараясь проскользнуть мимо него. Но нет, он и так упустил слишком много, и, задрав подол рабыни, Олаф повалил ее на стол, на глазах у остальных. Он – хозяин Ранхейма, одного из богатейших конунгств Норэйг, ему можно все!
***
Олаф увидел Горлунг следующим утром, она как это обычно и было, поморщилась при его появлении, неодобрительно посмотрела на его помятое лицо с давно не стриженной бородой. Но почтительно склонила голову, как это не смешно, но Горлунг всегда подчеркивала его высокое положение, хотя уже давным-давно сама заправляла всем в Ранхейме.
От этого Олаф взбесился, ему необходимо было доказать ей, всем вокруг и в первую очередь себе, что Олаф Ингельдсон конунг Ранхейма еще на что-то способен.
- Я собираюсь пойти в набег в этот солнцеворот – отрывисто сказал Олаф.
Чужие земли, где не будет ее, вот что манило теперь Олафа больше всего на свете. Он с усмешкой вспомнил свой давний поход, когда только и грезил, что о возвращении, да о ложе Горлунг.
- Как тебе будет угодно, но…
- Ты останешься хозяйкой Ранхейма – перебил ее Олаф.
- Благодарю за доверие, муж – с почтением ответила она.
- Когда я приду из набега, будем решать вопрос о супружестве Ингельды – продолжил Олаф.
- Она еще слишком молода, Олаф – возразила Горлунг.
- Молода, зато поразительно красива, все хирдманны заглядываются на нее – голос Олафа стал теплее, а взгляд довольным и мечтательным – волосы у нее словно злато, в кого они такие? Если бы я не был уверен, что в Утгарде у тебя не было милого друга, я бы решил что она не от меня.
- Ну, твой отец и мой были светловолосыми – улыбнувшись, ответила Горлунг, - наверное, она в них.
- Зато остальным в тебя – с упреком сказал Олаф – вот Дида - другое дело, моя дочь. А в Ингельде слишком много твоего, эти твои пугающие глаза, когда она смотрит на меня, мне хочется поскорее уйти от ее взора.
- Я не виновата в этом. Когда ты брал меня в жены, ты все обо мне знал, я не скрывала его от тебя – склонив голову, ответила Горлунг.
- Я и не виню тебя в утайке. Но уж больно Ингельда красива, словно сама Фрея – улыбнувшись, продолжил Олаф – ни кого нет краше нее. Заметила, какой она стала, совсем выросла, пора ей разделить ложе с воином.
- Да, мы подберем ей мужа – как-то нервно и быстро сказала Горлунг – давай не ждать твоего прихода с набега, может сейчас.
- Горлунг, ты же не хотела, мгновение назад ее супружества – ошарашено сказал Олаф.
- А теперь хочу – нервно облизав губы и испуганно глядя на него, сказала Горлунг.
На ее лице был написан такой ужас, какого Олаф не видел никогда, Горлунг вся подобралась от страха и смотрела на него, словно он был изувером. Внезапно Олаф понял причину ее испуга.
- Ты решил, что я…. – у Олафа даже дар речи пропал.
- Олаф, ты же только что сказал, что она должна взойти на ложе с воином, что я могу еще подумать? – высоким испуганным голосом, ответила Горлунг.
- Но она мне дочь!
- Все твои наложницы годами тебе в дочери годятся – начала оправдываться Горлунг – а бывает и моложе. Я тебе ни разу не говорила ни слова, но все эти оргии, что ты устраиваешь на глазах у всех, я не позволю тебе распустить свои руки на Ингельду.
- Замолчи, женщина, ты, видимо, безумна! – в гневе вскричал Олаф.
- Прости – молвила Горлунг, заливаясь румянцем и отходя от него на почтительное расстояние.
***
Горлунг всегда глядя на дочерей, невольно их сравнивала. Ингельда, похожая к неудовольствию матери на свою бабку – Суль, была красива, белокожа и светловолоса. Ее золотые косы прославили дочь Олафа на весь Ранхейм, признанная красавица, она упивалась своей властью над мужчинами. И если бы не ее черные, словно крыло ворона, глаза, то Горлунг, была бы клона сравнивать ее с Прекрасой. Но она давно поняла, что в отличие от ее сестры, Ингельда умна, хитра и изворотлива, истинная внучка Суль.
Ее младшая сестра Дида была совсем не похожа на Ингельду, черные прямые волосы, смуглая кожа и отцовские глаза, причудливого сине – зеленого цвета. Каждый раз, когда Горлунг смотрела на них, ей вспоминался день тризны по князю Торину, ее первое видение, когда она узрела своих дочерей. Видения давно перестали ее посещать, с тех самых пор, когда Горлунг смирилась со смертью Яромира, но она помнила их все четко и ясно.
С самого рождения Ингельды Горлунг знала, что та унаследовала ее дар – черные жгучие глаза не оставляли в этом сомнений. Горлунг с самого раннего возраста учила Ингельду разбираться в травах и варить зелья, Дида тоже всегда была на этих занятиях и даже неплохо варила настои и готовила целебные мази, знала все травы и их действие на человека. Но Дида не унаследовала дара Горлунг, она не понимала травы, не слышала их, а Ингельда владела этим в совершенстве. Иногда Горлунг с грустью думала, что о такой внучке мечтала Суль, но Ингельда никогда не узнает об этом, слишком уж похожа она на бабку.
Горлунг всегда старалась научить Ингельду применять травы лишь во благо, ибо готовить яды старшая дочь Олафа умела и сама. Иногда Горлунг с ужасом смотрела на понимающе - заинтересованный взгляд, что бросала Ингельда на ядовитые, опасные травы, она словно чуяла их. Ингельда всегда, словно исподтишка, старалась выведать у Горлунг все о ядах, как манили они ее! По прошествии лет Ингельда поняла, что от матери ей не добиться ответов и лишь ехидно улыбалась, задавая вопросы об опасных травах, глядя на каменное лицо Горлунг.
Ингельда всегда беспокоила Горлунг, ибо понимала с младенчества, что в ее руках дремлет сила. Она упивалась этим осознанием и всегда ставила себя выше других, в Ингельде, словно в темном омуте сплелось все плохое, что унаследовала она от предков: высокомерие и жестокость Торина, дар Суль, знания Горлунг, беспечность Олафа.
К 16 годам Ингельда решила, что люб ей один из хирдманнов Олафа. Красивый и развращенный Веремуд не сводил с Ингельды пронзительного, плотоядного, тяжелого взгляда серых глаз. Его внимание Ингельда принимала за признак влюбленности и грезила только о нем, не делая из этого тайны.
- Ингельда, я против твоего супружества с этим хирдманном Веремудом – однажды не выдержав, сказала Горлунг.
- Но почему? - насмешливо проворковала Ингельда.
Дида, что сидела в углу покоя на обшарпанном сундуке, связывая сушенные травы в пучки, подняв голову, прислушивалась к разговору сестры и матери.
- Ты – дочь конунга, а он хирдманн – спокойно ответила Горлунг.
- Но он тоже сын конунга, просто самый младший, вот и нанимается в хирд – возразила ей дочь.
- Ему не быть никогда конунгом.
- Почему же, отец ведь стал – с улыбкой ответила Ингельда.
Ее словно забавлял этот разговор с матерью, так беседует сильный и умный соперник и глупым, зная, что победит в споре. Накрутив золотую прядь на тонкий палец, Ингельда с интересом смотрела на мать, выжидая момент для главного удара.
- Ты своего отца не равняй с Веремудом! – громко сказала Горлунг.
- Отчего же?
- У них разные судьбы.
- Разные судьбы, - улыбнулась Ингельда – но ежели в женах любого из них особенная женщина, то путь в наследники лежит сам собой.
- О чем ты, Ингельда? – спокойно спросила Горлунг.
- Матушка, неужели ты считаешь, что я не могу сопоставить простейшие вещи – вкрадчиво спросила Ингельда.
- Я не понимаю о чем ты – твердо повторила Горлунг.
- О даре нашем с тобой – промурлыкала Ингельда.
- Это не дар, Ингельда, далеко не дар, к несчастью я поняла это слишком поздно – грустно сказала Горлунг.
- Не дар? А что тогда? – удивленно подняв бровь цвета темного меда, спросила Ингельда.
- Это проклятие богов, что ниспослано на наши хрупкие плечи – вздохнув, ответила Горлунг. Сколько раз она пыталась объяснить это Ингельде, но все без толку.
- Проклятие? – все также забавляясь, спросила Ингельда.
- Ингельда, почему ты никогда не задумывалась о том, счастливы ли мы с отцом? – горько улыбнувшись, спросила Горлунг.
- Он – конунг, ты – его жена, неужели есть иное счастье?
- Ингельда, женщине помимо прочего, нужно любить кого-то, верить кому-то, быть любимой – тихо прошептала Горлунг.
- Неужели ты несчастлива? – усмехнувшись, спросила Ингельда – ты, что держит весь Ранхейм в подчинении, что решает за всех, что вертит отцом, не счастлива?
- Ингельда, ты помнишь свою тетку Прекрасу? – спросила Горлунг
- Помню, как не помнить – зло бросила Ингельда.
- Вот она счастлива, она всегда была счастливее меня, она не теряла веры.
- Она вместе со своим мужем живет приживалкой в Утгарде, и то отцовой милостью – презрительно скривив губы, процедила Ингельда.
- Да, и она рада каждому дню, что прожит и надеется на каждый грядущий день.
- А ты нет?
- Нет, надежды меня давно покинули. И все из-за этого, как ты говоришь, дара. На деле это проклятие, что отнимает веру и силы, убивает в душе все светлое, сеет лишь мрак, и вседозволенность. Власть – есть то, что портит и развращает неподготовленных, и я и ты к ней не готовы.
Дида удивленно смотрела на мать, никогда еще та не говорила так грустно и печально.
- То есть ты хочешь сказать, что тебе жаль первую жену отца? – коварно улыбнувшись, спросила Ингельда.
- Почему жаль?
- Ты же убила ее, ведь так, матушка? – спросила Ингельда.
Дида тихо вздохнула в углу покоя, у нее в голове не укладывались слова сестры.
- С чего ты это взяла? – спокойно спросила Горлунг.
- Я просто знаю и все тут, я знаю, ведаю, чувствую сколько крови на твоих руках, ее кровь и братьев отца – прищурив глаза, сказала Ингельда.
Горлунг молчала и лишь качала головой, расстроенная словами дочери. Видимо, и правду говорят, как аукнется, так и откликнется. Вот Ингельда и попрекнула ее в преступлениях, убийствах страшных и коварных, что совершила она, возводя Олафа к власти, чтобы потом отнять ее. Ингельда, та, которую она должна была воспитать другой, доброй и отзывчивой, борющейся со злом внутри себя, избрала своим кумиром именно ее.
- Ингельда, я все равно против твоего супружества с Веремудом, ему не быть конунгом – тихо молвила Горлунг.
- Я все для этого делаю – запальчиво воскликнула та.
- Доченька, не человек решает свою судьбу, а вездесущие и лукавые норны. Твоему отцу было суждено стать конунгом, просто я немного ускорила это, а Веремуд не такой, у него иная судьба.
- Ты просто мне завидуешь, потому что я сильнее тебя – бросила ей Ингельда и выбежала из покоя.
- Матушка, Ингельда сказала правду? – тихо спросила Дида.
- Нет, милая, все это лишь ее домыслы, это ложь – грустно сказала Горлунг, но она прекрасно видела, что дочь ей не верит.
- Матушка, не расстраивайся – сказала Дида, подходя к Горлунг.
Горлунг смотрела в красивые глаза дочери и узнавала в ней Олафа, такого же слабого и безвольного.
- Дида, я рада, что у тебя хоть нет никого дара – горько сказал Горлунг.
- Матушка, он есть – виновато ответила Дида.
- Да? – подозрительно изогнув черную бровь, спросила Горлунг.
- Да.
- И что это за дар? Быть любимицей Ранхейма?
- Нет, я вижу тех, кто покинул подлунный мир – тихо молвила Дида.
- Что? – резко переспросила Горлунг.
- Я вижу тех, кто умер.
У Горлунг, словно на плечи упал огромный и неподъемный груз, вот боги и покарали ее, они отняли разум у ее дочери. Видит мертвых, нечего безумнее и быть не может.
- Это, правда – видя, что мать ей не верит, Дида покачала головой.
- И давно ты их видишь? – осторожно спросила Горлунг.
- Всегда.
- И кого ты видишь? – тихо спросила Горлунг.
- Рядом с разными людьми – разных.
- О – только и смогла выдавить Горлунг.
- Рядом с отцом и Рагнаром я вижу женщину с белыми волосами, она грустно улыбается и хочет дотронуться до плеча отца, но всегда отдергивает руку.
Горлунг удивленно посмотрела на дочь. Неужели боги действительно дали ей столь редкий дар?
- Рядом с тобой – продолжила Дида – я вижу старого воина, он улыбается и завет тебя «светлая», он такой страшный и все время с кинжалом в руках.
Сердце Горлунг учащенно забилось, неужели это Эврар? Эврар ее старый рында подле нее? Быть такого не может.
- А еще возле тебя я иногда вижу молодого воина с глазами цвета янтаря и шрамом поперек щеки, он смотрит на тебя и что – то улыбаясь, шепчет.
- Что он шепчет? – резко спросила Горлунг, еще не веря, что это Яромир.
- Не знаю, он не по-нашему – виновато улыбнувшись, сказала Дида.
- Дида, почему ты никогда мне этого не говорила, это очень редкий дар, он дается лишь немногим – спросила Горлунг.
- Ингельда бы обиделась на меня, она так хочет быть лучшей – опустив голов, ответила Дида.
В этом была вся Дида, она думала обо всех, кроме себя. Горлунг печально вздохнула и подумала, что для одного дня слишком много потрясений.
***
Со временем Горлунг смирилась с тем, что Дида видит покойных и даже перестала ловить себя на мысли, что может быть младшая дочь безумна. Ингельда перестала разговаривать с Горлунг и лишь отворачивала голову при ее появлении. Однажды Дида сказала Горлунг, что Ингельда тайно встречается с Веремудом в кладовой.
Чем заканчиваются такие встречи Горлунг знала слишком хорошо, ей сразу вспомнились Прекраса и Рулаф, поэтому она велела запирать снаружи на засов покой дочери и приставляла к дверям хирдманна. После этого Ингельда прокляла ее.
В один из зимних дней, когда Горлунг с Дидой сидели в ткацкой, та тихо сказала ей:
- Матушка, вот тот воин со шрамом опять появился.
- Где? – нервно оглядываясь, спросила Горлунг.
- Вот же рядом с тобой – и Дида показал ей на пустое место справа от нее.
Горлунг посмотрела на место, где, по словам Диды, стоял Яромир, но ничего не заметила, только как будто холоднее стало или же так ей казалось от волнения.
- Что он говорит, Дида, повтори, я пойму – гулко попросила Горлунг.
И Дида, коверкая славянскую речь, сказала несколько слов, что навсегда изменили мир Горлунг.
- Одна ты меня помнишь, светлая княжна, видимо и в правду мил я тебе был. Отпусти меня, устал я метаться в подлунном мире, не держи меня своими мыслями.
Ни слова не сказав Диде, Горлунг выбежала из покоя и побежала в свою одрину. Достав из сундука старый оберег Яромира, Горлунг до боли сжала его в руке.
Она выбежала за ворота Ранхейма и бежала через лес, лес, что всегда встречал ее словно родную. В голове стучали слова Диды, отпустить не может она его, не под силу ей. Сколько лет, она хотела его забыть, но не могла. Не было сил у Горлунг на это, ее любовь к Яромиру была сильнее разума, сильнее веры, сильнее ее самой.
Горлунг внезапно остановилась и увидела, что стоит посредине вересковой пустоши, ветер колыхал еще голые ветки вереска. Что ее жизнь? Что она стоит? Ничего. И не станет ее, все будет также, ветер, все также будет дуть на этой вересковой пустоши. Все будет также, лишь не будет терзаний, ничего не будет.
Внезапно Горлунг четко осознала, что счастлива она была лишь короткое последнее лето своего девичества, там, в Торинграде, на Севере Руси. Когда в ней вопреки разуму теплилась надежда на счастье и любовь. Если бы Яромир был жив, все бы было намного проще, ведь ей хватало, лишь сознания того, что он есть, что он жив и может быть когда-нибудь придет за ней, чтобы забрать на века. Пускай, она понимала, что этому не бывать и что Яромир ее не любит, но разве это мешала ей надеяться на чудо и милость богов? Нет, не мешало.
Горлунг вспомнилась Суль, твердившая, что высший удел женщины – быть женой конунга и иметь власть над людьми. О, у Горлунг было больше власти, чем ей хотелось, но почему-то она уже давно перестала ее радовать.
Ветер сбивал крошечные снежные покрывала с веток вереска и наклонял их к земле. Он же растрепал волосы Горлунг, и они окутывали ее черным плащом. Пустошь огласил ее хриплый смех. Горлунг осознала, что была плохой ученицей Суль, плохой дочерью, плохой ведьмой, плохой женой и Карну и Олафу, и плохой матерью, что не научила Ингельду нести свой дар во благо и не разглядела дар у Диды. Она ничего не сделала в своей жизни из того, что должна была совершить. Все пустое, есть лишь один ветер, что дует среди вереска и сбивает ее с ног.
***
Горлунг не вернулась в Ранхейм, ее замерзшее тело нашли через несколько дней, в руке она сжимала кусочек железа с вырезанной руной.
Олаф многое пережил с момента смерти Горлунг. Странно, но ему стало легче, когда она ушла, более никто не давил на него, Олаф словно освободился от оков. Он уехал из Ранхейма, оставил там правителем Рагнара и вернулся в дорогой его сердцу Утгард. Он видел, как его старшую дочь забивают камнями за противные богам дела, Ингельда, что так была похожа на Горлунг тоже от него ушла, покинула.
До конца своих дней Олаф находил странное удовольствие в обществе Прекрасы и Диды, они обе говорили с ним о самой любимой и самой ненавидимой им женщине, о его Горлунг.
Олаф взял еще одну законную жену и разогнал своих девок. Жена родила ему сына и дочь. Он умер древним старцем, прожившим все-таки счастливую жизнь.
ЭПИЛОГ
Становление Российского государства имеет длительную историю, и нельзя отрицать, что огромное влияние на нее оказала культура викингов. Они силой навязывали свои государственно – правовые образования славянам, строя свои грады, порабощая их. Но согласно летописи монаха Нестора, 862 год был ознаменован тем, что славяне изгнали варягов «за море».
Это был кровавый год для всей Руси. В том же роковом 862 году славяне поняли, что сами не могут создать свои государственно – правовые образования, наладить жизнь в них на том уровне, что мог сравниться с градами изгнанных викингов. И в том же году славяне призвали на княжение Рюрика и его братьев.
Именно с этой даты и принято было долгое время вести отсчет русской истории: в 1862 году даже было отмечено с превеликой помпой так называемое 1000-летие России по случаю чего в Великом Новгороде установили великолепный памятник по проекту скульптора Михаила Микешина, ставший чуть ли не символом российской государственности и монархии.
КОНЕЦ
Я бы хотела выразить огромную благодарность: Катя, Люсе, Антонине, Маше и всем Леди, кто читал то, что пишу. Именно благодаря Вам я все-таки дописала этот рассказ. Спасибо, что не дали мне бросить начатое!
_________________

 » Отзыв Изабелла

Тебе спасибо, что писала! Да и какой это "рассказ" - целый роман!

А теперь о впечатлениях:
Горлунг мне очень жаль, но она - естественный продукт своего воспитания. Всё, что она в жизни видела, всё, чему её учили, она впитала как губка и все её командирские замашки, стремление к власти (даже не богатству, а именно к власти) - следствие влияния Торина и Суль, один из которых её не замечал и боялся, а другая намеренно взращивала все негативные стороны её характера. И никто не понимал, что единственное, что нужно ребенку - любовь. Вот оттуда и пошло это слепое обожание Яромира, который был единственным, кто ей улыбнулся образно говоря. Даже если бы Горлунг не стала такой беспощадной, с Олафом ей счастья не было бы, как бы они друг друга ни любили. Пара должна смотреть в одну сторону, а не друг на друга. Олаф по жизни довольствовася тем, что имеет, а Горлунг - сильнее, она всё равно хотела бы и добивалась чего-то большего, может, и не такими путями, но добивалась бы. И рано или поздно всё равно бы возненавидела его, как Карна.
Грустный роман, конечно, но очень правдивый, жизненный.

Что тут скажешь? Мужикам всегда всё легче и больше по жизни везет. Ой... не удержалась


С окончанием очередного произведения, Эля!!!
Когда ждать следующее?