Церковь действует на человека всегда по разному… Я всегда была верующей, потому что иногда сложно найти разумное объяснение настоящему чуду, что происходит в стенах больницы: исцеление, воскрешение. Конечно, потом все списывается на врачебную ошибку, вспоминают про человеческий фактор, усталость. Но я-то знаю, что иногда случаются вещи, не поддающиеся логической трактовке озадаченных членов квалификационной комиссии.
А сейчас, сидя на деревянном полу местной часовенки, я смотрела на сияющее отполированное распятие и молилась. Ведь мне больше ничего другого не оставалась. Я выжала себя, как мать, как человек, как врач…. Я подписала разрешение и умчалась вон из больницы, чтобы вдохнуть свежий воздух, не наполненный приторным запахом лекарств.
Служители проходили мимо, внимательно осматривая меня, сидящую на полу в белом медицинском халате. Останавливались, пытались заговорить, но уходили, понимая, что я пришла разговаривать не с ними. Мне не нужны были люди, устала от горестных взглядов. Мне просто нужен мой сын!
-Дочка, - батюшка в рясе сел рядом, громыхая большим крестом на груди.
-Батюшка, - я приложилась сухими губами к его морщинистой руке. - Я не смогу тебе помочь так, как тебе того хочется. Но выслушать смогу.
-Батюшка, - слезы побежали по щекам непрекращающимся потоком. В горле саднило, а на языке вспыхнул привкус горечи. - Я попала в ловушку, что уготовила для себя много лет назад. Я погрязла во лжи, недосказанности, страхе и собственной трусости. Никогда ничего не боялась, бралась за то, от чего открещивались профессора! Я же работала сутками, стараясь осчастливить тех, кто каждый день борется за жизнь и здоровье своих деток. А что сама? Что сделала со своей жизнью? Предала человека, кто любил меня такой, какая я на самом деле? Сбежала, испугавшись малейшей трудности! Я ж тогда думала только о себе, жалела, оплакивала любовь, которая уже не повторилась. Я вот сижу и думаю - за что мне все это?
-Это хорошо, что ты призналась. Нет, не мне, а самой себе, дочка, - старик прищурил добрые, уже ставшие бесцветными, глаза. Его большая мозолистая ладонь легла на мой лоб. Батюшка выдохнул и стал что-то тихо шептать, приводя меня в некое замешательство. Я не знала, как на это реагировать и просто закрыла глаза, пытаясь расслабиться. Вокруг нас ходили люди, чьи голоса становились каким-то неясным шумом. Я слышала только свое дыхание, биение сердца успокаивалось, а легкие, до этого сжатые в спазме, расправились, позволив вдохнуть воздух полной грудью. Сухая ладонь Батюшки была теплой и невесомой, а тихий голос, шепчущий молитвы, стал для меня маяком, к которому я брела, всматриваясь в свои страхи. Я осматривалась, ужасаясь множащимся теням, но продолжала брести на его успокаивающий шепот. Как только я перестала всматриваться в хмурые лица теней, воплощающих собой мои страхи, увидела золотистую тропинку, ведущую к большущему старому маяку, возле которого стоял мужчина.
-Ты можешь все исправить, дочка, - прошептал Батюшка и убрал свою ладонь, возвращая меня в холодную реальность….