kabardinochka:
» Правила жизни: Квентин Тарантино
Ай да Квентин!
Сегодня день рождения у прекрасного режиссера и сценариста, ярчайшей фигуры современного кино Квентина Тарантино - ему исполняется 48 лет. Тарантино заслуженно считается самым большим киноманьяком Голливуда, - редкий человек в этом мире любит кино больше, чем он. Любой девушке, с которой у юного Тарантино завязывались более или менее серьезные отношения, он показывал одну из своих любимых картин «Рио Браво», и если фильм ей не нравился, встречи с недостойной избранницей вскоре прекращались. Сейчас имя Квентина Тарантино стало нарицательным - появилась целая плеяда последователей, снимающих кино «по-тарантиновски», а сам режиссер стал символом успеха. Всего за несколько лет обычный работник видеопроката превратился в великого кинорежиссера, чьи фильмы стоят теперь на главных полках всех видеопрокатов мира. Его имя знают даже те, кто вообще не разбирается в кинематографе.
Квентин Тарантино родился 27 марта 1963 года в Ноксвилле, штат Теннесси. Когда он появился на свет, его родители были еще студентами - матери было 16, а отцу 21. Его назвали Квинтом, в честь ковбоя, которого сыграл Клинт Иствуд в телесериале «Gunsmoke». Тарантино не нравилось собственное имя, и позже он перекрестил сам себя в Квентина. После окончания школы парень устроился работать в видеопрокат магазина на Манхэттанском пляже в Калифорнии. Там Квентин и его друг Роджер Авари проводили дни напролет, просматривая и обсуждая видеофильмы. Во время этих бесед у будущего режиссера и возникла идея снять свое собственное кино. Его первая любительская картина называлась «День рождения моего лучшего друга» («My Best Friend's Birthday», 1986), сценарий к ней он написал вместе со своим школьным приятелем.
Путь в большое кино для Тарантино был не самым легким и приятным. Его первая работа в Голливуде заключалась в том, что он убирал на площадке после того, как снимавшиеся там собачки справят естественную нужду. Но Квентин не унывал и в 1988 году написал свой второй сценарий «Настоящая любовь» («True Romance») и вместе с Роджером Авари начал искать средства для того, чтобы самостоятельно экранизировать эту историю. Но никто не хотел давать денег неизвестному парню из видеопроката, и Тарантино пришлось продать сценарий, впрочем, за приличную сумму – 50 тысяч долларов. Чуть позже он написал сценарий «Прирожденные убийцы» («Natural Born Killerz») и тоже его продал.
Вырученные деньги Квентин решил потратить на экранизацию своего нового сценария «Reservoir Dogs». Изначально он хотел снимать фильм на черно-белую пленку, а в главных ролях задействовать своих близких друзей, но ему крупно повезло: через третьих лиц – приятелей своих приятелей – Квентин познакомился с видным актером Харви Кейтелем. Кейтелю сценарий очень понравился. Он не только согласился сниматься бесплатно, но и вложил свои деньги в производство фильма. Премьера ленты произошла на фестивале независимого кино Sundance и была высоко оценена критикой и зрителями. После успеха «Бешенных псов» Квентин Тарантино был завален предложениями различных студий, причем среди присланных ему сценариев были такие проекты, как «Скорость» и «Люди в черном»(!). Но начинающий режиссер собирался снимать только свое собственное кино, по собственным сценариям.
В 1994 году на Каннском фестивале прошла премьера «Pulp Fiction», который не только получил гран-при Каннского фестиваля и многих других престижных кинопремий, включая семь номинаций на «Оскар», но и произвел революцию в кинематографе, стал законодателем киномоды, нового киноязыка. Фильм, состоящий из трех новелл, рассказывающих о жизни бандитов, наркоманов и сексуальных извращенцев, породил целую толпу последователей. Снимать, как Тарантино, стало модным. Какой-то период времени все независимые авторы делали кино в так называемой «пост-тарантиновской» манере, но сам режиссер не искал и не ищет выгоды от свалившейся на него популярности. Кевин, который весь пропитался и нередко прямо заимствовал из других произведений, сам стал классиком, вдохновляющим и цитируемым.
Надо сказать, феномен Тарантино скопирован с феномена Годара. Оба великих мастера - удачные примеры творческого гения в эпоху постмодернизма, искусства из искусства. Жадный и благодарный синефил Годар, проработавший несколько лет кинокритиком, начинал, как виртуозный жонглёр ссылками и цитатами. Не меньший киноман Тарантино так "накачался" кино, в том числе и Годаром, что разорвал матрицу и выбрался наружу, став над кино, и создавая совершенно новое кинопространство, новый киноязык. Годар показал, как можно быть независимым в кино, как можно подчинить сюжет философии свободы, а действие - созерцанию обыденности. Годар был страшным, неисправимым романтиком, каких не бывает. Может быть еще Хемингуэй был таким. Тарантино показал, как элементы бульварщины становятся значимыми, становятся новым кино, ставшим выше традиционного. Он подчинил сюжет словесной пикировке, а действие - любованию насилием. Он вывел на первый план структурную усложненность сюжета и, конечно, диалоги.
Тарантино открыл новый мир слов, в котором люди общаются друг с другом фразами настолько свежими и неожиданными, что они не могут не заставить вас улыбнуться. Он способен поднять обычный диалог до уровня чарующей поэзии, которая доступна только ему. Его взгляд на поведение людей и на общение между ними абсолютно уникален, но при этом совершенно не кажется искусственным или самонадеянным. Странный, мрачный, остроумный, сложный, милый, удивительный и всегда умеющий увлечь в еще неизведанные дали, Квентин обладает умением проникать в души своих персонажей; сводить воедино такие противоречивые эмоции, какие никому больше спровоцировать не под силу. Он обладает талантом создавать объемные характеры, излагая их мировоззрение и биографию всего в нескольких строчках. Царь Мидас конца XX века, Тарантино делает культовым все, к чему прикасается.
С днем рождения, Квентин! Мы нагло ждем от тебя еще большего!
В подарок - сцена танцев Франка, Одиль и Артура в годаровской "Банде неудачников", вдохновившая сегодняшнего именинника на танцы Винса Веги и Мии Уоллес.
В честь праздника, Тарантино откроет новую рубрику КДК, в которой знаменитости кино будут рассказывать о своих
правилах жизни.
Если бы я не был художником, я вряд ли работал бы на почте или на какой-нибудь такой восьмичасовой работе. Думаю, я был бы кидалой. И всю жизнь бегал бы от ребят из отдела по экономическим преступлениям.
Не то чтобы я жалею, что я не черный. Просто так сложилось — там, где я вырос, была куча черных. Если вы выросли во Франции, вы будете говорить по-французски и любить все французское. А я рос среди черных. Один из моих старших товарищей — мы с ним были действительно близки — был похож на Орделла (торговец оружием из фильма «Джеки Браун»). Людей он не убивал, конечно, но проворачивал темные делишки.
Я не шляюсь по бильярдным. Я не играю в покер. И я не хожу на спортивные соревнования. Для меня даже по телевизору спорт смотреть — пытка. Я могу сходить на «Доджеров» (главная бейсбольная команда Лос-Анджелеса), потому что там игра не так важна, как пиво и люди вокруг. Чего я не могу понять, так это того, что средний американец не может три часа отсидеть в кино, но может четыре часа смотреть идиотский, скучный футбольный матч.
У меня есть куча теорий, и одна из них состоит в том, что никто на самом деле не любит спорт. Мужчины просто считают, что они должны его любить, и притворяются. То же самое я думаю про группу The Who. На самом деле никто не любит эту группу. Предполагается, что ее просто необходимо любить, вот все и делают вид. Им страшно признаться, что король — голый.
Кому-нибудь снесут полбашки из винчестера — и меня это ни капли не тронет. Я воспринимаю это как клевый спецэффект, или мне нравится мизансцена. Меня по-настоящему трогают обычные человеческие истории. Кто-нибудь порежется листом бумаги на съемочной площадке, и меня пробирает, потому что я могу это на себя примерить. А получить в живот очередь из Узи — ну как такое на себя примеришь...
У меня нет оружия. И я не против запрета на ношение оружия. Он мог бы сотворить настоящие чудеса. Уличное насилие в Америке запредельное. Когда приезжаешь в Европу, кажется, что сбежал от постоянного ощущения опасности. В Европе тоже убивают и насилуют, но, по сравнению с Америкой, это просто детский сад какой-то. Хотя, если взглянуть на это все немного иначе, можно сказать, что запрет на ношение оружия в Штатах — немного лицемерная идея. Америку основали люди со стволами в руках, которые просто брали что им понравится. Мы, в общем, нация воинов. Мы очень легко заводимся, и иногда по делу.
Еще до «Криминального чтива» я начал понимать, как здорово быть режиссером. Когда я стал ездить по фестивалям, я начал трахаться, как кролик. До этого я никогда не выезжал из страны, а тут не просто трахался — трахался с иностранными телками. А когда я не трахался, я обнаруживал, что обнимаюсь с какой-нибудь итальянской девушкой, которая ни в чем не уступает Мишель Пфайфер.
Можете забрать тридцать процентов моей славы, и ни капли не обижусь. Не то что мне не нравится быть знаменитым, но на тридцать процентов меньше — вполне достаточно. Раньше я мог просто погулять и подумать о своем, а теперь это невозможно. Если бы я хотел каждый вечер клеить новую девушку, это было бы совершенно потрясающе, но я не хочу. Теперь это очень просто, но мне особо не надо.
Я не ходил в киношколу, я ходил в кино.
Есть две причины, почему я люблю хлопья на завтрак: во-первых, они действительно вкусные, и во-вторых, их действительно просто готовить. Что может быть лучше, чем хлопья с молоком, если, конечно, у тебя есть коробка хороших хлопьев? Все остальное требует столько времени. Хлопья, они как пицца, ты их ешь, пока тебе не станет плохо. И мне всегда нравилось, что производители до сих пор ориентируются на детей. Хлопья выходят из моды быстрее, чем рэпперские кроссовки. Они стоят в супермаркете три месяца, а потом исчезают. И все, только вы их и видели.
У меня отличный большой дом, который позволяет мне коллекционировать кучу вещей, — не то что квартира. Последнее время я собираю прокатные копии фильмов. Для ценителя кино собирать видео — это как травку курить. Лазерные диски — это, безусловно, кокаин. А прокатные копии — чистый героин. Когда начинаешь собирать прокатные копии, ты словно все время под кайфом. У меня серьезная коллекция, и я действительно ею горжусь.
Хотите узнать мою любимую грязную шутку? Черный парень заходит в салон кадиллаков. К нему подходит продавец и спрашивает: «Здравствуйте, сэр. Думаете купить кадиллак?» — «Я собираюсь купить кадиллак, — отвечает тот, — а думаю я о телках».
Не чувствую никакой «белой вины» и не боюсь вляпаться в расовые противоречия. Я выше всего этого. Я никогда не беспокоился, что обо мне могут подумать, потому что искренний человек всегда узнает искреннего человека. Нормальные люди всегда меня поймут. А люди, которые сами полны ненависти и хотят всех подловить, будут спускать на меня всех собак. Другими словами, если у тебя проблемы с моими фильмами, значит, ты расист. Буквально. Я действительно так думаю.
Страшно люблю жанровое кино, причем все — от спагетти-вестернов до самурайских фильмов.
Я немного горжусь тем, что достиг всего, чего достиг, не получив даже среднего образования. Это делает меня умным. Производит впечатление на людей. Я не большой любитель американской системы государственного образования. Я так ненавидел школу, что сбежал в девятом классе. Единственное, о чем я жалею — хотя и не то чтоб очень сильно, — это то, что я думал, этот ужас будет длиться вечно. Я не понимал, что в колледже будет по-другому. Сейчас, если бы я все делал заново, я бы закончил школу и пошел в колледж. Уверен, что справился бы.
Я никогда не встречал своего отца и никогда особо не хотел его встретить. Он не мой отец. Только то, что он переспал с моей матерью, не делает его моим отцом. Единственное, что я могу ему сказать: «Спасибо за чертову сперму». У него было тридцать лет, чтобы меня повидать, но он вдруг решил это сделать, когда я стал знаменитым. Отвратительный побочный эффект славы. Когда-то, когда я носил его имя, а он не появлялся, я думал: «Что ж, это даже круто. В этом есть стиль». Но эта чертова слава притягивает людей.
Давно я не видел ничего такого в кино, что могло бы меня испугать. Что меня действительно пугает, так это крысы. У меня настоящая фобия. Кроме шуток.
Когда я работал в видеомагазине, я слышал, как родители ругали детей за то, что те все время брали то кино, которое они уже видели и любят. Ребенок ведь как думает: «Зачем брать неизвестно что? Возьму-ка снова эту кассету». И он смотрит ее в пятнадцатый раз и искренно смеется над всеми шутками. Вот и у меня психология ребенка — мне нравится такой подход.
Я не большой фанат машин. Машина просто возит меня из одного места в другое. Красный шеви Малибу, который Траволта водил в «Криминальном чтиве», принадлежит мне. Мне не было до него никакого дела. Я хотел от него избавиться. Держал его на парковке, чтобы пореже с ним сталкиваться. На съемочной площадке я пытался его продать. Он был совсем еще новый, и все ходили и облизывались. Но всем казалось, что с ним должно быть что-то не то, потому что я не обращал на него никакого внимания. А я говорил: «Да нет же, мне он просто не нужен. Заплатите мне столько, сколько я за него отдал, и он ваш». Мне куда больше нравится Гео Метро (малолитражка шевроле).
Между мужчинами и женщинами все время есть напряжение. Я это чувствую. Женщина идет по улице, а я иду сзади, и вдруг появляется это напряжение. Я просто иду по улице, нам просто по пути. А она думает, что я насильник. И теперь я чувствую себя виноватым, хотя я ни хрена плохого не сделал. Вроде «простите, что я иду позади вас». А она думает: «Что, теперь уже и по улице пройти нельзя?» И сразу появляются напряжение и злость, хотя вовсе не из-за чего.
Если в конце года я могу сказать, что я видел десять по-настоящему — без всяких скидок — хороших фильмов, значит, год удался.
Большие Идеи портят кино. В кино самое главное — сделать хорошее кино. И если в процессе работы тебе в голову придет идея, это отлично. Но это не должна быть Большая Идея, это должна быть маленькая идея, из которой каждый вынесет что-то свое. Я имею в виду, что если ты снимаешь кино о том, что война — это плохо, то зачем тогда вообще делать кино? Если это все, что ты хочешь сказать, — скажи это. Всего два слова: война — это плохо. То есть всего три слова. Хотя два слова будет еще лучше: война — плохо.
Насилие появляется ниоткуда. Ты можешь сидеть и смеяться, а в следующее мгновение стать неуправляемым... Однажды я ждал автобуса на углу Уэстерн и Санта-Моники — там куча проституток. Там же стояла черная проститутка-трансвестит. И вдруг рядом остановилась машина, из нее выскочил мексиканский парнишка с бейсбольной битой и пошел к проститутке. Это был полный сюр. Я не мог даже рот открыть. Она что-то почувствовала, повернулась и увидела, что парень сейчас ее ударит. Она ему сказала с угрозой: «Не делай этого, я шлюха». Совершенно дикий ответ. Я испугался. А парень держит биту у нее над головой и врубается, что она сказала. И она говорит: «Не делай этого, блядь, не делай этого». И вдруг — бац! — он ее бьет. Они начали драться, и тут из машины вылезают еще несколько парней. Тут уж я дал деру, и она дала деру. Вот вам настоящее жизненное насилие.
Я был жестким парнем до того, как меня признали. Потому что чувствовал, что так же хорош, как и сейчас, но об этом же никто не подозревал. В двадцать лет я дальше пригородов Лос-Анджелеса и не выбирался. Да чего там — я снег впервые увидел, тогда когда поехал на фестиваль в Сандэнс.
Я кое-что заметил про «Оскары». Когда «Красота по-американски» стала лучшим фильмом, это было как новая эпоха. Фильм про неудачников, крутой фильм, наконец выиграл. До этого у них всегда было так: был фаворит, голливудское кино и крутое кино. Знаете, любимец критики. И всегда, когда доходило до награждения, голливудское кино выигрывало. Лучший фильм, лучший режиссер. Ну а крутое кино всегда получало приз за сценарий. Это был такой утешительный приз за крутизну.
В детстве я собирал комиксы. Тогда это было круто, потому что, где бы ты ни жил, в пригороде или в городском микрорайоне, вокруг было по крайней мере шесть ребят, которые собирали комиксы. Можно было взять с собой комиксы, прийти к абсолютно незнакомому мальчику, постучать в дверь и сказать: «Привет, я Квентин. Ты Кен? Я слышал, ты собираешь комиксы? Я тоже. Можно посмотреть твою коллекцию?» Это был ритуал. Ты показываешь свою коллекцию, он — свою, вы меняетесь. Можно было просто прийти к абсолютно незнакомому мальчику и подружиться с ним.
Когда обо мне стали писать, я узнал столько всего удивительного. Оказывается, я до смешного нелеп: слишком быстро говорю, слишком размахиваю руками. Так что теперь я думаю: «Ох, может, не стоит так быстро говорить?», или «может, не стоит теребить волосы?» Я совершенно помешанный.
Записали Джинджер Родригес и Робин Линч.
...