Peony Rose:
27.10.15 14:04
» Особо ценные водные биологические ресурсы
- Марюков.
- Че?
- Ниче. Скучно.
- В «Танчики» уже сыграл?
- Ну.
- Жене отэсэмэсил?
- Дык.
- Тогда не знаю. У меня еще пивасик есть.
- Совсем с дуба рухнул, Марюков. А если проверка?
- Гы-ы-ы. А то ты не знаешь, что ребята нам заранее чирикнут.
Лейтенант Игнатов, сощурившись, почесал пузо над ремнем. Там, где достал. Объемы пуза, подпитанного многими и многими литрами пивасика, в последние месяцы угрожающе возросли. Нет, конечно, регулярные проверки делали свое дело: Игнатов, пыхтя и проклиная все нормативы, неделю перед сдачей усиленно тренировался в «качалке» и сдувал оное пузо до допустимого минимума.
Однако потом организм требовал своего, и ремень снова скрывался под некрасивыми складками. А что поделаешь, не мы такие, жизнь такая, туды ее в качель, как говаривал гробовых дел мастер Безенчук.
И все равно пить любимый напиток именно сейчас, сию минуту, ему не хотелось. Даже странно.
А чем тогда заняться? Вон она, дорога-дороженька, пустая, родимая… Ни одного «борзого зайчика», как ласково звали сотрудники ДПС нарушителей. И даже сигнала ни единого, туды его в качель, о приближении таковых, аж в радиусе ста километров.
Игнатов еще пуще затосковал, поскреб пузо усиленно, пукнул, вздохнул и снова взялся за «Танчики».
Марюков тем временем набивал эсэмэску любовнице Виктории Палне, старше его на десять лет, полной и страстной армянке с заметными усиками, пристрастием к сладкому и мюзиклам и изрядной любительнице ссужать деньги. В городе Н-ске ее за глаза звали «Акулой», а в глаза уважительно величали «Пална», про Марюкова говорили, что он хорошо устроился, а вообще-то… Кому какое дело, что и как говорят, думал философски Марюков, главное, что необходимые для душевного и физического здоровья бумаженьки с водяными знаками исправно ложатся к нему в карман.
Внезапно сработал радар, вокруг загудело, и оба гайца вернулись к своим непосредственным обязанностям.
По шоссе на место встречи, которое, как известно, изменить нельзя при очень большом желании, мчался катафалк.
Черный. Блестящий. Красивый.
Видимо, кто-то опаздывал на похороны.
Вряд ли это мог быть покойник, помыслил Марюков. Ему без надобности торопиться, он свое уже отнервничал.
- Совсем дикОй, - уважительно молвил Игнатов. – Глынь, как гонит, зараза – под двести выжал. Куда катимся, а?
- Врубай сирену, - скомандовал напарник. – Мало мы с них берем, сволочей, такие задавят старушку с внучкОм – и не поморщатся. Таких учить надо!
- А то, - и Игнатов, с хищным блеском в глазах, рванул с места.
Когда катафалк остановился, гайцы сдержали негодование и сразу прессовать водилу не стали. В конце концов, они ж не зеленые кильки, чтобы кидаться на извивающегося червя, который уже на крючке. Они – рыбы крупные.
Водила вышел, нервно прикусывая сигаретку. Посмотрел глазами испуганной лани, попытался сделать вид, что невинен, как девочка на первом свидании со старшеклассником, но Игнатов и Марюков только усмехнулись.
- Документы.
Пока Игнатов смотрел все, что требовалось, Марюков обошел авто сзади и пробасил:
- Багажник открыл!
Щелкнул замок, он распахнул дверцы. Не обращая внимания на протестующие вяканья водилы, он влез внутрь, посмотрел на черный гроб, лакированная поверхность которого отражала его мордоворотие, и потащил по направляющим к себе.
Дотянув гроб почти до края, Марюков подумал, что-то прикинул и вскрыл последнее прибежище покойного.
- Ну что? – крикнул Игнатов, насмешливо пригвождая взглядом танцевавшего от ужаса водилу. – Улов есть?
- Дык а то.
Марюков захлопнул крышку, вылез, достал пачку, выбил сигаретку и закурил.
- Много?
- Нормально. Полцентнера будет.
- Товарищи подлицейские, - заныл водила, упирая на буковку «д». – А договориться?
- Можно и договориться, - легко сказал Марюков. Игнатов скромно опустил глаза в права нарушителя.
Водила встрепенулся и даже попробовал улыбнуться.
- …но с другой стороны, у меня как раз показатели раскрываемости низкие, - рассуждал далее Марюков. – Поэтому, брат, прости. Придется оформлять.
- @#@, - только и выдохнул собеседник. – Ненавижу вас, тварей.
Игнатов переглянулся с напарником, махнул, и оба отошли, оставив водилу реветь над поруганной честью.
Через полчаса обесчещенный катафалк трюхал на малой скорости за машиной ДПС к ближайшему посту.
- Вот ты говоришь, Игнатов, скучно. А я тебе так скажу: нет интереснее работы, чем у нас. И прибыльнее. И вообще – спортивнее! Так что цени, Игнатов, свое дело. Люби свою профессию, брат.
Игнатов посмотрел на товарища и улыбнулся.
Воистину, надо слушать советы старших и опытных.
Всегда.
- Вике-то отщипнул икорки из гроба? – уточнил он.
Марюков посмотрел на него, как на малыша, и ласково улыбнулся в ответ.
Водила катафалка плакал.
...
Peony Rose:
09.12.15 23:20
» Дед Мороз-снайпер
Автор с удовольствием посвящает рассказ вдохновительнице - Свете khisvetlana, отправившей соклубнице открытку с веселым Дедушкой Морозом )))
Всех с наступающими праздниками, дорогие читатели! Держитесь. Декабрь скоро закончится. Впереди много радости для малых и старых ))) Люблю вас. Ваш Автор.
Стукольский не любил вставать рано. Но приходилось.
Актера массовки, как и волка, и журналиста, и представительниц другой древнейшей профессии кормят ноги, смекалка, зубастость. Ноги – важнее, кто быстрее, тот и урвал свое.
Вчера он поставил аж семь будильников на прикроватную тумбочку.
Сегодня утром ни один из них не зазвонил.
Ни. Один. Не.
Стукольский мог бы заподозрить барабашку, если бы верил в такие вещи. Но он не верил.
Он мог бы свалить все на внезапно возникшее в его квартирке магнитное возмущение. Но резонов опять же не находилось.
Как бы то ни было, факт оставался фактом. Будильники молчали, Стукольский проспал и в результате опоздал на кастинг новой городской игры. Ее должны были проводить на местном заброшенном заводе «Аргос» для скучавших богатых молодцов и бабочек. В труппу обслуживающего персонала, по словам давшего наводку приятеля-помрежа, брали крепких мужиков, способных в случае чего и побегать, и пострелять из фальшивого ружья, и умереть красиво, с криком: «Россия, люблю тебя!» на устах.
А деньги утекали сквозь пальцы. Как вода, песок, пшеничная крупа за двадцатник, которую он варил себе на обед уже неделю. В кошельке уже виднелись швы и потрепанное дно, в боковухе жалко звякала мелочь.
Стукольский перестал клясть будильники, удачливых конкурентов, довольно примерявших костюмы зомбаков и мутантов, вышел за ворота завода и закурил.
Перекурив и втоптав бычок в землю, он ссутулился, сунул руки в карманы и пошел обратно в центр. Пехом, потому что тратиться на маршрутку было в лом.
Минут через сорок он передумал, потому что ноги выли и жаловались на чрезмерную эксплуатацию мозгу.
Но маршрутки, как на грех, в ближайшей видимости не наблюдалось.
Стукольский уже просто от отчаяния сделал знак автостопщика, и тут случилось первое в этот день маленькое чудо. Рядом остановилась старенькая «Лада» белого цвета с веселым желтым солнышком на капоте. Под солнышком красовалась надпись: «Детский дом «Гнездышко»».
- Мужчина, вас подбросить? – в открывшееся окно высунулась рука. И голос, и рука принадлежали женщине – явно молодой, судя по маникюру и белизне кожи, и обаятельной, судя по тембру голоса.
Стукольский обрадованно крикнул:
- Да!
Обежав «Ладу», он подождал, пока водитель откроет дверцу, сел, захлопнул дверцу и вытянул гудевшие конечности, насколько смог.
- Уф-ф-ф. Дай вам Боже здоровья, девушка.
- Вашими молитвами, - откликнулась та без всякого намека на иронию. Искоса он осмотрел хозяйку машины: молода, симпатична, как и предполагал, губки вот подкачали – тонковаты, и нос слегка с горбинкой, этого нам не надо… А так – вполне и вполне.
- Что ж, позвольте представиться. Стукольский Виктор Сергеевич, актер.
- Сазонова Анастасия Павловна, директор детского дома. Очень приятно, - машина тронулась, набирая скорость.
Он неопределенно хмыкнул. Она покосилась на спутника, и в усмешке промелькнула вроде бы давно знакомая – как же ее зовут-то? – женщина.
- Да вы не стесняйтесь. Я весь набор фраз давно выучила. «Бедные детки. Работа у вас не сахар. Что за жизнь… Россия наша гнусная». Ну и так далее.
Стукольский смущенно откашлялся. Профессиональная выдержка пришла на помощь.
- Ну, коли так, пропустим преамбулы. Давайте не о вашей работе, а о моей.
Анастасия снова скосилась и усмехнулась, на этот раз удивленно-радостно.
- Надо же. Очко вы выиграли. Браво. Так что там с вашей работой?
- А ничего, - ему вдруг стало легко, даже странно, ведь женщин Стукольский всегда воспринимал как вероятный трофей, объект охоты, а тут… Да, пожалуй, он впервые разговаривал с женщиной вот так вот, запросто. – Профукал сегодня кастинг. В кармане ни шиша, жизнь наша зело хороша.
- Еще и поэт, - вот теперь это точно была улыбка, искренняя – в таких оттенках он разбирался. – Ищете работу, значит.
- Ищу.
Анастасия помолчала. Впереди уже виднелась приметная крыша мэрии, а за ней махина областного драмтеатра. Там когда-то юный идеалист Витька начинал свой актерский путь… Смешно вспоминать тогдашние мечты.
- Раз так, вы не против, если мы по дороге заедем в местный луна-парк и разомнемся? Заодно порассуждаем о вашей вероятной занятости…
- По специальности? – уточнил актер.
- Почему бы и нет, - Настя, как он ее уже мысленно называл, кивнула и кокетливо поправила пальчиком упавший на лоб светлый локон. За дымчатыми стеклами очков цвета глаз было не определить, но Стукольский чувствовал – они красивые.
В луна-парке он ощутил небывалый прилив сил.
Такой, что впервые за много лет решил прокатиться в «Пещере ужасов», которую презирал, и во время тряского путешествия в вагонетке ржал над выскакивающими из ниш зелеными скелетами и падавшими с потолка резиновыми летучими мышами.
Настя пофыркивала в ладошку, сдувала локоны с лица и делала вид, что прячется за широкую мужскую спину. Это было очень непривычно. И очень приятно.
Возле тира Стукольский понял, что день таки задался, и предложил:
- Я постреляю?
Настя кивнула.
Он величественно взял предложенное хозяином тира ружьецо, встал в позицию, прицелился и выстрелил.
Бегущая уточка с писком свалилась.
- Метко вы, - кисло сказал хозяин, и, пожевав усами, выдал Стукольскому приз – толстого медведя с бантиком на пузе.
Спустя двадцать выстрелов хозяин уже без слов выдавал призы – слоников, панд, крокодильчиков, ягуаров, лисичек и прочее зверье. Лицо его, перекошенное от ярости, напоминало известную картину Дали позднего периода. У тира уже собралась толпа, аплодировавшая Стукольскому и кричавшая: «Браво!».
Настя с восхищением прижимала к себе самый крупный трофей – обезьяну в половину ее роста и поощрительно подпрыгивала каждый раз, когда с писком рушилась очередная уточка.
- Ура!
Ее выкрик, видимо, переполнил чашу терпения владельца аттракциона.
- Хватит! – и перед носом Стукольского захлопнулся решетчатый занавес, а из-за него раздался гулкий бас: - Закрыто до завтра!
Толпа разочарованно загудела, но делать было нечего – стали расходиться.
По дороге к детдому Настя, забыв обо всем, расспрашивала его о том, когда и как он учился стрелять. Стукольский, севший за руль, неохотно бросал что-то в ответ, пытаясь не дать плохим воспоминаниям выползти из стоячей воды и защелкать зубами.
Незачем ей знать о Чечне и о том, как он туда попал.
И он наврал о дяде-снайпере и уроках охоты в сибирском лесу.
Настя нежилась в обнимку с обезьяной, потом, когда приехали, позвала туда.
Он не выносил детского визга, но почему-то пошел.
И даже стал помогать ей раздавать игрушки.
- Дед Мороз, - сложил два и два какой-то карапуз лет шести и снизу вверх посмотрел на него: - Дед Мороз! А пальто красное и шапка с бородой где?
- Дед Мороз – снайпер, - с гордостью ответила Настя, сняла очки. И Стукольский понял – глаза красивые. Голубые, чистые, добрые глаза много повидавшей хорошей женщины.
- Ну да, - согласился он. – Я он и есть.
И когда дети с писком стали водить вокруг него хоровод, он решил, что жизнь хоть и странная, но приятная штука.
Особенно, когда тебе улыбается, как Джоконда, женщина, ради которой можно иногда совершать подвиги.
И когда вместе с ней улыбаются много детских мордашек и пушистая, здоровенная, с хитрой лыбой и носом-пуговкой то ли орангутангша, то ли гамадрилиха, то ли гориллиха. А за окнами медленно, уверенно падает, падает и падает крупными хлопьями белый снег.
...