Уста, не знающие лжи (современная проза, 18+)

Вечера всем ))


Нет. Это с конкурса "Все мы родом из детства", рассказ занял второе место )


Вот и отлично


О-о, они вообще умнейшие животные )))


Ну... наверное, на прогулках Дуся их одаривала гордым взглядом из-под ресниц )))


_________________

___________________________________

Всем привет!)
Элли, спасибо за рассказ! Чудесно, душевно, легко читаемый и также легко и тепло ложащийся на душу)

С поросятами (не кабанчиками, конечно)) приходилось иметь дело в детстве. Бабули в деревне, куда меня ежегодно отправляли летом, приобретали поросят, понятное дело для чего. Я свинюшек не различала, не помню, чтобы приглядывалась, мне все они казались одинаковыми. Но однажды поросенок попался с заметной рыжинкой, вот его я запомнила и ему уделяла больше своего детского интереса, мы даже
как-то общались))) А когда приехала в следующий раз, там была опять свинка вполне обычная. Помню, что мне тогда сказали, что тот рыжий вырос и ушел из дома.
В общем, я бесконечно рада, что у очаровательной Дуси из рассказа судьба сложилась иначе)
___________________________________

Спасибо за трогательный рассказ.
Детство напомнил - была такая серия книжек про диких животных, которых брали в домашние условия. Только по итогу я не знала, смеяться или плакать: что свинья вошла в топ блоггеров рунета.
_________________

Доброго вечера всем

Света, взгляд очень выразительный ))) а обувь так вообще как у кинозвезды )))


А я-то как рада ))) спасибо за рассказ о детстве )


Современная культура порой выкидывает та-акие фортеля... осьминоги, собаки и прочая живность обходят хомо сапиенс ))))

Благодарю за отклики и сердечки
_________________

 » Сладкая синева

Он проснулся мгновенно, словно кто-то шепнул: «Пора!», и сразу же инстинктивно натянул на голову одеяло, прячась от яркого солнца. Внутри было темно, тепло, безопасно. Но потом стало жарко, даже слишком, и он нехотя раскрылся, спустил одну ногу на прохладный пол – так пловец-новичок пробует воду – и сел. Протер глаза... точнее, хотел протереть. Он опять забыл, что руки в перчатках.

Большие хлопчатобумажные перчатки, под ними много слоев бинта, пропитанного лавандовым маслом. Всюду здесь лаванда – в воздухе, в пище, даже вода, которую Генри достает из колодца, и та пропитана ее запахом, а еще букетики на прилавках, флаконы с маслом, бутылочки с порошком, везде лаванда, лаванда, дурацкая лаванда! Он начал обнюхивать свои подмышки, надеясь уловить собственный запах, но все впустую – только этот ненавистный провансальский цветок, символ юга. Кожа воняла лавандой. Закрыв глаза, он досчитал до тридцати, открыл их, встал, дошел до ванной комнаты и неуклюже справил нужду, путаясь в резинке трусиков толстыми, как сосиски, пальцами. Для душа пришлось сменить тряпичные на другие, резиновые. Мама в них мыла посуду...

Одеваться было мукой. Идти куда-то – тоже. Он задумался – не вернуться ли в постель? Просто лежать, укрывшись с головой, в уютной норе, не видеть мир, и чтобы мир тоже его не видел. Вот только Генри... Все равно покоя не даст. Вытащит из постели, как пить дать. Зануда.



- Джек, завтрак стынет.

Дядя уже сидел за столом, покрытым полосатой бело-голубой скатеркой, и пил апельсиновый сок.

- Не хочу.

Он демонстративно отодвинул на самый край тарелку с аппетитно пахнущей глазуньей, творожным сырком и двумя ломтиками поджаристого бекона. Его любимого. Стул поставил спинкой вперед и сел на него верхом. Засвистел грязную песенку, услышанную вчера в третьесортном кафе.

- Экскурсия через полчаса. Ехать довольно долго, потом часа полтора будем заняты. Устанешь, проголодаешься...

- Плевать! – Джек оскалился, как волчонок, и шлепнул руками по столу. – Плевать!

- Джеки...

- А я говорю – не буду! К черту завтрак! И тебя! И этот Прованс! Все это!

Стул с грохотом полетел на пол. Через секунду племянника уже не было. Хлопнула дверь, мимо распахнутого окна промелькнула тень – синие джинсы, голубая футболка, руки работают, как поршни, перекошенное от злости лицо. Генри не двинулся с места. К чему? Все равно Джек окажется в порту, как и вчера, и позавчера, и поза-позавчера. Будет неприкаянно бродить по набережной, провожая взглядами корабли, время от времени отвлекаясь на мусорные урны и пиная скамейки ногой, а добропорядочные молодые мамы будут шарахаться от «маленького американского монстра» и увозить прочь аккуратные плетеные колясочки с младенцами. И если он, Генри, попробует подойти к мальчику и положить руку на худенькое плечо, тот вывернется и прошипит: «Отстань, зануда». А то и скажет что-то неприличное, нарочито громко, чтобы и мирно играющие в шахматы старички расслышали все, до последнего словечка.

Полгода прошло с той ночи. А Джек все еще там. Кричит, барахтаясь в соленой бездне и отплевываясь; бьется в руках спасателей; тихо лежит под капельницей; каменно молчит на похоронах, не подходит к закрытым гробам, чтобы положить белые розы, которые он, Генри, сунул в забинтованные пальцы. Мальчишка все еще там. Застрял, как мушка в тягучей смоле горя, и помощь дяди ему не нужна. Нет – он думает, что не нужна, но на самом деле...

Гудок снаружи. Гид, Марве, и другие туристы ждут. Генри застонал и потер висок. Совсем потерял счет времени. Придется все же идти за племянником.



Ехали и впрямь долго. Хозяин полей, Ришар Сульво, густобровый улыбчивый брюнет, перецеловал двум дамам ручки, дружески похлопал мужчин по плечам и кивнул в сторону бесконечной, как море, синевы. Джек уныло плелся в хвосте, прислушиваясь к пульсации крови в обожженных пальцах, и думал. Он думал о том, какие черные тени у Генри вокруг глаз, как он постарел за эти полгода – седина проглянула в волосах, а ему ведь и тридцати нет... Отчего-то раньше он этого не видел. И не замечал, как Генри похож на отца. Он стиснул зубы и попытался вновь ожесточиться, но лаванда мягко прильнула к его ногам, обволокла тревожным сухим ароматом и зашелестела глубоко внутри. Краем уха уловил шепоток одной из дам: «Бедный ребенок... оба сгорели на яхте, да... трагедия, Сэлли, я просто не представляю...», и свернул на другое междурядье, потом еще, и через некоторое время оказался в одиночестве. Лег и раскинул руки, и позволил лаванде победить себя. Было солнце, были кузнечики, тишина, и сладкая синева, от которой захватывало дух, кружилась голова; стук сердца, и огонь, и крики, и молчание; а потом ничего уже не было, кроме слез. Он не плакал даже на похоронах, а сейчас вдруг вспомнил, как Генри каждый вечер менял ему повязки, словно не замечая запекшейся кожи, и волдырей, и вони, и как однажды поцеловал эти страшные руки – нежно, почти благоговейно, едва касаясь губами. Он тогда сделал вид, что ничего особенного не произошло. А ночью ему приснились папа и мама. И дядя стоял рядом с ними, и все трое смеялись. Не заметив его, Джека, прошли по пушистому ковру облаков, и исчезли.

А Джек остался один.



Шаги. Не стоило открывать глаза – и так все ясно. Генри.

Дядя молчал. Послышался шорох – это он лег рядом, головой к его голове, так, что макушки соприкоснулись.

- Что мне делать? – Джек, не замечая этого, мерно стучал кулаками по земле. – Что делать?

Дядя не произносил ни слова.

И Джек вдруг все понял.

Он резко сел, снял и бросил в заросли лаванды бейсболку. Перчатки – мамины, тончайшей кожи, модные – снимались с трудом. Он зашвырнул их так далеко, как мог, размотал бинты, помогая себе зубами, и протянул дрожащие руки к ближайшему кусту. Листья на ощупь были как наждак, лепестки цветов ранили, но он гладил их, приручая, и вслушивался в себя.

- Они не заживали так долго, потому что я не хотел.

- Да, - откликнулся Генри.

- Я не хочу больше прятаться.

- Я рад.

Дядя пошевелился, сел. Джек бессильно откинулся на его широкую, такую надежную спину и затих. Было солнце. Была тонкая нить между ними двумя.

И сладкая синева.
_________________

Эх, какие чудесные у тебя миниатюры выходят, Элли! Такие "вкусные детали", с намеком на нечто большое и развернутое
Вот картиночки принесла про

Только маленькая поправочка

Творог встречается только в бывшем СССР и в Польше, а западнее - только варианты мягкого сыра. А творожные сырки вообще, наверно, только у нас
___________________________________

Света, какие фото классные ))) Спасибо!


Вот уже сколько раз сказали, что есть намеки на большое ))) Видимо, надо учесть и развернуть хоть что-то )


Не-а, такую вкусноту давно уже делают во многих странах мира. Ну а во Франции, скорее всего, помимо своих, есть и импортные продукты )))
_________________

а вот лаванда на моем огороде, когда-то я у Ластика в Стреле Кушиэля показывала

___________________________________

Привет!
Элли, спасибо за еще один рассказик, пропитанный солнечной грустью и французской лавандой.
Так и хочется после него воскликнуть: а жизнь продолжается.
С твоими героями всегда хочется узнать, что дальше.
_________________

Доброго вечера всем ))


Здорово Посадить такую тоже, что ли...


Пожалуйста ) Солнечная грусть? Хм. Интересно )


К счастью, да.



_________________

Все пройдет.
А солнце, запахи и жизнь останутся и продолжатся.
Очень емкая миниатюра. Заставляет задуматься о том, что было и будет.
Элли , спасибо.

 » Любимый музыкальный инструмент: результаты опроса

Доброго вечера ))



Результаты опроса "Ваш любимый музыкальный инструмент?" таковы:

на первом месте - фортепиано и гитара (по 6 голосов);

на втором месте - саксофон (3 голоса);

на третьем месте - виолончель, гармонь, скрипка, фагот, орган (по 1 голосу за каждый).

Итого - 20 голосов.

И... я отдала голос за гитару. Ах, эта гитара... что сказать ))))

Сегодня, кстати, услышала чудесную композицию Sander Van Doorn & Firebeatz - Guitar Track (Sam Feldt Remix), любители современной танцевальной музыки должны оценить ;)

Всем добра и отличной музыки каждый день!
_________________

 » Omnia vincit amor...

- Свежий выпуск! Свежий выпуск! Битва у острова N.! Есть жертвы! Два немецких дирижабля подбиты!

Руки Леаны дрогнули, и пушистый клубок выскользнул и покатился под стул. Оттуда послышался громкий «мрррм». Оберон проснулся.

Она кинулась за клубком, выкрикивая служанке:

- Дорали, немедленно за газетой!

- Да, мадемуазель, - откликнулась та из-за двери. – Бегу!

Три минуты спустя Леана торопливо листала страницы, пахнущие краской. Списки раненых и погибших. Вот, вот еще...

Ла... Ле... Лемадье. И сразу за ним – Луренн. Слава Богу.

Она встала. Газета соскользнула на пол, укрыв мурлычущего котенка. Тот сразу же схватил новую игрушку и начал ее вдохновенно терзать.

Светало. За окном, в молодой листве вяза пискнула птица. Вот она неуверенно взяла первую негромкую ноту, замолчала... снова запела, уже звонче и настойчивее, требуя внимания слушателей. К ней присоединились товарки. Хор журчал, скрипел, свистел, тенькал, трепетал от восторга. Жизнь воспевала самое себя.

В открытую форточку долетал аромат цветущей сирени. Над черепичными крышами показался краешек сливочно-желтого солнца. Леана сложила руки крест-накрест, успокаивая тяжело бьющееся сердце, и закрыла глаза.

Франсуа, сказала она себе. Франсуа. Вернись. Неважно, как. Неважно, когда. Только вернись.

Они познакомились два года назад, в салоне ее родной тетки, графини Элизы К. Всем было ясно, что они суждены друг другу, и точно так же все знали – свадьбе не бывать. Франсуа Лемарль, журналист, выходец из семьи мелких буржуа, не мог и мечтать о руке аристократки. И неважно, что ее род потерял все земли и влияние еще в эпоху Революции. Или что ее покойный отец вынужден был открыть магазин модных тканей, сам встал за прилавок и преуспел в торговле; а его бедные, но гордые друзья закрыли перед ним и его женой и дочерью двери своих домов. Тетушка Элиза была исключением из правила. Но она первая указала Леане на недопустимость такого союза.

«Дочь торговца? Увы. Но кровь, как известно, не вода. Дю Эгрен всегда останется дю Эгреном, даже в рубище или шутовском колпаке. Журналист? Фи, моя дорогая, фи. Мезальянса мы не потерпим».

И они сделали все, чтобы разлучить Леану и Франсуа. В ход пошли сплетни, намеки, становившиеся все более прозрачными и ядовитыми, и, наконец, в канун войны, грянуло обвинение – пронырливый борзописец лишь охотится за состоянием девицы дю Эгрен. «А знаете ли вы, милочка, сколько у него долгов? О, мой кузен, который постоянно играет в клубе «Перепелятник», был свидетелем...»

Леана села и начала вязать. Спицы мелькали в ее тонких пальцах, клубок бегал по корзинке, маленький Оберон, прищурив глаза, внимательно за ним следил. Голубая мериносовая шаль была готова едва наполовину; хорошо, что пряжи хватает – Франсуа привез запас.

Франсуа...

«Я видела расписки! Видела! Ты лжец! Лицемер! Ненавижу тебя»

«Леана... Леана, не верь им... Все подделано! Умоляю...»

«Убирайся! Видеть тебя не желаю! Никогда!»

Она вывязывала петли, не глядя – так знакома была рукам эта работа: лицевая, две изнаночные, лицевая, четыре изнаночные...

На следующий день началась война. Он ушел добровольцем.

Десять месяцев непрекращающегося ужаса. Бессонные ночи, пустые дни, похожие один на другой. Ни одного письма от него.

Клубок худел на глазах, становясь из круглого толстяка-гедониста унылым и тощим пуританином.

Вернись. Неважно, как. Неважно, когда. Только вернись. Прости меня. О, Франсуа!

Леана вязала все быстрее. Оберон подобрался к корзинке, собрался в тугой энергичный комочек, прицелился и прыгнул.

Нитка оборвалась. Что-то звякнуло и запрыгало в угол. Счастливый зверек кинулся туда же.

- Оберон! Стой!

Леана вскочила с кресла и побежала за котенком. Подняла с пола предмет. Задрожала.

Кольцо.

Скромное, тоненькое обручальное кольцо; а к нему привязана голубой шерстяной ниткой записка: «Omnia vincit amor»*. Сюрприз от Франсуа.

Она сидела на полу и плакала. Оберон ходил вокруг нее, терся и мурлыкал. А с улицы доносились голоса разносчиков:

- Мороженое! Кому свежее мороженое! Фисташки, малина, карамель, шоколад, ваниль! Мадам, мадемуазель, исключительные сорта для исключительных красавиц!

- Салаааат! Огурчики! Зелень как в райских кущах и почти даром!



Земля еще несколько раз обернулась вокруг золотой звезды. Была зима 1918 года. Черный вяз дрожал на ветру, тряслись от стужи его длинные руки-ветви; птицы давно улетели туда, где солнце жарче, а люди смуглее.

Война закончилась. Отгремели сражения, враждующие стороны подписали мирный договор. Солдаты возвращались к своим семьям – кто раньше, кто позже...

Лейтенант Лемарль стоял на тихой улочке и смотрел на окно возлюбленной. Поежившись, опустил голову, вздохнул и пошел прочь.

- Франсуа! Нет, нет, Франсуа! – раздался крик над его головой. Стукнуло окно, и откуда-то с неба слетела голубая, как яйцо дрозда, пушистая, легкая шаль.

Он поймал ее на лету и увидел знакомые, снившиеся ему каждую ночь глаза. А потом прижал шаль к лицу и замер, вдыхая ее запах.

Запах Дома.



* (лат.) «Все побеждает любовь», Вергилий, "Эклоги", X, 69; полностью - Omnia vincit amor et nos cedamus amori. Все побеждает любовь, и мы любви покоримся.
_________________

Да, кровь не водица, а сердцу не прикажешь.
Сентиментально и символично: нить, клубок, кольцо - как хорошо, что нет ничего сильнее любви.
Элли, спасибо за трогательный рассказ.