Унтерменшен (ИЛР, 18+)

Конечно подозревала, она сама с оккупированной территории, на ее глазах брата повесили. Но любовь ослепляет. Алеся обеляла Харди, старалась ничего не замечать: он не такой, как все, он - другой, он не мог... А когда увидела факты, да еще Харди их подтвердил, началась паника, посыпались обвинения, упреки. Хотя Алеся в глубине души понимает, что Харди прав, от этого ей еще больнее.
Дара, спасибо большое за комментарий!
_________________

 » 46. Унтерменш

ГЛАВА X

1

— Как быстро летит время, уже осень, — вдохнул отец, когда порыв ветра ударил в стекло дождем и мокрыми листьями. Отдаленный раскат грома совпал с боем напольных часов в гостиной.

После десятого удара отец скрестил ноги, поудобнее устроился в вольтеровском кресле, сделал глоток невероятно вонючего, но, по его словам, полезного травяного отвара.

— Гроза... Последняя, наверное, в этом году, — продолжил он, прижимая чашку к груди, — Знаешь, Леонхард, в детстве я до смерти боялся грозы. Однажды, еще мальчишками, возвращались с приятелями с реки, и началась гроза. Мы спрятались под деревом. Надежная защита от дождя, как нам показалось. И тут оглушительный удар… Ба-ах! Дерево в паре шагов от нас, точно такой же дуб! Разломило надвое, и он вспыхнул как факел. До сих пор страшно, что было бы, если молния ударила правее... Зато я навсегда запомнил, что от грозы нельзя прятаться под деревьями...

Я выслушал отца, кивнул и улыбнулся хорошему и поучительному концу истории.

— Бывает.

Отец покачал головой, зевнул — его клонило в сон после ужина. Глядя на него, я тоже зевнул. Мы снова сидели в тишине и темноте

— Слушай, а может, нам купить бильярдный стол? — предложил я.

— Стол? Зачем?

— Играть вечерами. Не все же болтать. Или в шахматы сыграем?

— Леонхард, ладно я, старый хрыч. Но ты рано превратился в затворника и домоседа, который планирует свой досуг по вечерам.

— Что я сказал смешного? После службы отвлечься, разыграть партию — самое то... Можно подумать, в твоем ферейне любителей карамболя по вторникам собираются одни старые бездельники. Ведь нет. К слову об отдыхе. Какой стол у нас в комнате отдыха стоит? Брансуик?

— В гестапо? Не знаю, честно говоря, не обращал внимания.

— Брансуик, кажется. Американский. Хороший стол. Сукно хорошее. Десятифунтовый, — рассуждал я.

— Десятифунтовый? Для русского бильярда?

— Не обязательно русского...

Зазвонил телефон. Я обернулся, прислушался к шагам Марты и ее словам. Когда услышал, что спрашивают меня, вскочил с дивана, почти бросился в холл, но старая курица запоздало уточнила: "Страховой агент".

— Перезвоню, — ответил я и вернулся к отцу. Взял сигареты и подошел к большому французскому окну. Хотел приоткрыть его, но чуть не опрокинул цветочный горшок.

— Наставили глины, как дерьма в гончарной мастерской!.. Черт бы побрал этот ливень, надоел! — выругался я. Щелкнул зажигалкой. Выдохнул. Серый дым растворился в полумраке гостиной, в драпировке темных тяжелых портьер.

Отец внимательно посмотрел на меня и задал вопрос, точный, болезненный и острый, как укол.

— Леонхард, как здоровье Алис? Ты совсем не говоришь о ней. Как ее ушиб? Надеюсь, все зажило?

— Зажило, — повторил я, разглядывая сквозь мокрое стекло хмурое небо, сырой и мрачный сад...

— Славно. А то я было забеспокоился. Обещала жаркое и пропала. Напомни ей, а то наверняка забыла... Девичье племя такое, с короткой памятью.

— Да... — выдохнул я. Не хотел говорить о ссоре. — Так что, в выходные посмотрим стол?

— Разумеется. Если это правда то, что тебе нужно сейчас, — согласился отец.

Я поблагодарил его за вечер, пожелал хороших снов и вышел из зала. В холле заметил свежие письма: просмотрел адресант каждого, но с досадой бросил стопку обратно на поднос.

***

Первые числа сентября я встретил в своем доме с каменными львами у входа. Я больше не чувствовал себя изгоем с голой задницей. Я снова жил на Хорнштайнштрассе, а не в закутке с видом на кладбище. С отцом установились теплые, как никогда, дружеские отношения. Можно было не думать о бытовых проблемах, чистом белье, выглаженных рубашках или ужине, и как раньше по вечерам отдыхать в каком-нибудь солдатском кафе…

Жизнь возвращалась в привычное русло. Но, как ни странно, я не чувствовал прежнего спокойствия, удовлетворенности. Наоборот, я все чаще вспоминал служебную квартиру. То время, когда я видел Алесю каждый день.



...Она не пришла ни вечером после ссоры, ни на следующий день, ни через неделю…

Что скрывать, я ждал, надеялся на каждый телефонный звонок, просматривал корреспонденцию за день, спрашивал прислугу, не приходил ли кто в мое отсутствие. Я мысленно написал десяток писем, состоялись десятки телефонных разговоров и встреч, и руки тянулись к перу или телефонной трубке, но каждый раз останавливал себя. За исключением той записки в корзине с цветами, которую Алесе должны были доставить в прошлую пятницу. Цветы стоили приличных денег. Она должна была оценить, понять, позвонить…



— ...Шефферлинг. Шефферлинг!

Я вынырнул из мыслей. Все за прямоугольным столом смотрели на меня. Кто-то ухмыльнулся. Мозер выдохнул сигаретный дым сквозь кривые гнилые зубы и хрипло спросил:

— Нам подождать, пока вы проснетесь?

Карл тайком чиркнул мне на листке: "пианистка".

Я собрался с мыслями:

— Эльзу Диссель, которую двадцать восьмого задержали на вокзале с передатчиком в чемодане, забрали берлинцы...

— Это известно. Дальше. Что с домом?

— Кнауф и Хаускнехт проверили адрес, который дала Диссель. Внешне все чисто. В доме проживает семья Редль, Гертруда и Иоганн, их трое детей. Ни он, ни она не замечены в чем-то подозрительном. Когда Диссель привезла радиопередатчик, их даже не было в городе. Уезжали к знакомым на крестины. В Берлине никто из них не был, имена Диссель и Дирихс слышат впервые.

— Узнали кого-нибудь на фотоснимках? – спросил Мозер.

— Нет.

— Ну что ж… Отрицательный результат – тоже результат, — сказал Мозер, задумчиво постукивая пальцами по столу. Снова посмотрел на мой отчет. Судя по взгляду, что-то его все-таки заинтересовало. — Магда Редль, урожденная Хайзе... Хайзе... Хм, а родственные связи этой семейки не поднимали?

— Нет, — ответил я.

— Хайзе, Хайзе, Хайзе... — бесцветные глаза Мозера застыли и как будто округлились. Лысая, как яйцо, голова, густые темные брови, оттопыренные уши, сутулость, — Мозер, как полицейский, пользовался безграничным уважением, но его внешность была поводом для множества шуток. Например, что не Макс Шрек, а Макс Мозер в свое время сыграл графа Орлока, зловещего вампира из "Носферату".

— Разрешите? — вмешался Карл. — Кажется Хайзе попадалась к нам месяца два назад. Вильгельмина... или... — Карл нетерпеливо защелкал пальцами. — Шефферлинг, ты ее еще допрашивал! Забавная такая, с брюхом.

— Да сколько их проходит за день через допросные комнаты. С автомата не перестреляешь. — ответил я, поняв о ком речь...

— Нет-нет! — перебил Мозер. — Йоахим Хайзе. Восемьдесят девятого года рождения. Коммунист с богатым послужным списком. Шумный малый. Был... Не без моей помощи сейчас должен поправлять здоровье в Дахау... Значит так, Шефферлинг, проверьте. Если выяснится родственная связь, хорошо пощупайте эту фрау. Доложите лично.

— Яволь, — отчеканил я. Дело приняло неожиданный оборот. Абсолютная память Карла на лица не дала сбой. В самом деле, была еще одна Хайзе...

***

Я искренне надеялся, что даже если Магда Хайзе имеет отношение к коммунисту Хайзе, то его точно не имеет невеста Хорста, соседка Алеси по квартире Флорентина Хайзе.

Но увы, девушки и матерый марксист, еще со времен ноябрьской революции участник коммунистических вылазок, не были однофамильцами. Впрочем, Флорентина, ее сестра Магда и старший брат не были ни в чем замешаны, кроме «красного пятна» их папаши. Старший брат, Клаус, вовсе проливал кровь на восточном фронте.

Это я мог доложить Мозеру, не дожидаясь утра. С другой стороны, я снова вспомнил странный разговор в квартире Хорста. Почему он тогда соврал про мужа-тирана Флори? Она никогда не была замужем. Ни с того ни с сего придумал оправдание тому, что в оправдании не нуждалось. Впрочем, ладно. Болтать и додумывать — в характере Хорста. Журналист-пройдоха всегда любил приврать. Допустим, и на этот раз сыграла профессиональная привычка. Но так довольно резко осекать свою возлюбленную, которая дрожит и плачет от страха — это не было похоже на Хорста.

"Они появились из ниоткуда…", — кажется так сказала Флорентина тогда. И ведь Хорст даже не спросил, что произошло. Получается, он знал, кто "мог появится как из ниоткуда", и не хотел, чтобы Флори сболтнула лишнего. Иначе как объяснить, что к тебе прибегает любовница, а ты, не спросив толком, что случилось, приказываешь ей заткнуться и вталкиваешь в комнату?


Я попытался вспомнить, когда это случилось. Ферейн, ссора с отцом за карамболем... Это был какой-то вторник...

Пролистав календарь, узнал дату. Пришлось попотеть, сделать запрос в другие рефераты, прежде чем выяснилось: именно тридцатого июня в кинотеатре должна была состояться встреча подсадной утки — сотрудника гестапо, с человеком, который, по оперативным данным, мог помочь с документами для выезда из страны. Но на встречу никто не пришел.

Получалось, что Флори прибежала к Хорсту именно тогда, когда проходила операция гестапо.

А теперь выясняется, что берлинская посыльная должна была привести передатчик по адресу, где проживает сестра Флори. Сама хозяйка отсутствовала, но вполне могла попросить приглядеть за домом сестру? А еще эта записная книжка с номерами без имен... Впрочем, я же сам допрашивал Флори, она вела себя естественно. Волновалась не больше и не меньше других. Но пересечений было слишком много, чтобы закрыть на них глаза.

Ситуацию должны были прояснить обыск и допрос младшей Хайзе. А вот стоило ли одновременно брать ли за бока Хорста, я не мог пока решить. Одно дело – бедная овечка из обувной мастерской, другое — плут-журналист "Фелькишер" со связями, к тому же друг...

А еще нельзя было впутывать в это дело Алесю. Она могла помешать обыску и броситься на защиту подруги, наделать глупостей — от нее всего можно было ожидать! К тому же она могла решить, что эту карательную операцию я устроил для нее.

Да. Нужно было ее спрятать на время. Но как?..



Дежурному я сказал, что отбегу за сигаретами. Дождь лил, как из ведра. За несколько метров от киоска до телефонной будки плащ промок насквозь.

Я набрал номер. Дождался, пока пригласят Чарли. Мне повезло, она была в Мюнхене.

— Чарли, детка, слушай внимательно, — сказал я. — Можешь придумать какую-нибудь поездку для моей невесты? Что-то вроде служебной командировки дня на два-три... Да, готовлю небольшой сюрприз, нужно время... Нет. Прямо сейчас. Да, лучше вечерним поездом... Ну, милая, не ворчи. Лично для меня... В Нюрнберг? Отлично! Только не испорти мой сюрприз, она ни о чем не должна догадаться. Ты умница, Чарли. Знал, что на тебя можно положиться.

Выслушав пошловатую шутку Чарли о "моей готовности положиться" на нее, я повесил трубку. Закрыв глаза, прислонился лбом к холодному железу телефонного аппарата.

Ночь предстояла долгая.


[1] «Nosferatu — Eine Symphonie des Grauens» (нем.) - «Носферату: Симфония ужаса» — немой немецкий экспрессионистский фильм ужасов 1922 года режиссёра Ф. В. Мурнау.

_________________

 » 47. Унтерменш

2

Планы пришлось поменять в последний момент.

Я поделился с отцом, относительно своих догадок — ему я доверял как себе и мог не бояться сболтнуть лишнего. Отец внимательно выслушал меня, не скрыл скептицизма — он за секунду накидал с десяток объяснений моим подозрениям.

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — говорил отец. — С Хорстом мы видимся каждый вторник в ферейне. Он только и говорит о своей невесте, будущем сыне. Очень убедительно говорит. Неужели он стал бы подставлять беременную подружку, рисковать ее здоровьем, здоровьем будущего малыша?

— Тогда он не знал, что она беременна, — отвечал я.

— Возможно. Но откуда она знала, что те, кого увидела и испугалась, из гестапо? Ты же был на подобных «встречах». Там никто не представляется. Или считаешь, кто-то предоставил ей список сотрудников с фото? А насчет дома сестры… Скажи, если бы тебе нужно было принять радиопередатчик, что бы ты сделал?

— Я? Не знаю... Оставил бы на вокзале в камере хранения.

Отец согласно кивнул:

— Хотя бы так. Но не стал бы называть дом своих близких, рисковать ими. Тем более, если у этой Диссель здесь было место, куда спрятать передатчик — дом парализованной тетки. Так что... Если хочешь, поставь наблюдение за Хорстом и его девушкой. Только не забывай, что она снимает ту же квартиру, куда ты наведываешься по нескольку раз в неделю. Тебе нужны лишние вопросы?

Я хмыкнул. Не секрет, что в гестапо все следили за всеми, в том числе за самими сотрудниками. Но мне не понравилось, что отец сказал об этом, как о само собой разумеющемся, он не скрывал, что и я не избежал общей участи.

— Ты все упрощаешь, — сказал я.

— Леонхард, я не говорю, что ты не прав. Но, поспешив, ты можешь порвать нитку, не распутав клубок целиком.

— Что ты предлагаешь? – спросил я.

— Успокоиться прежде всего. Понаблюдать. Присмотреться. Поговорить с хозяйкой дома. Даже не обязательно сверкать жетоном. Можешь побеседовать невзначай, когда будешь у Алис. Да и с ней самой можно поговорить.

— Не думаю, что это хороший вариант. Мы с ней немного повздорили.

— Вот как? — отец не удивился. — Из-за чего же?

— Так. Мелочи.

— Ну значит поговори с Хорстом. Завтра вторник. Пока не присмотрели бильярдный стол, как насчет отдохнуть за партией в карамболь?

Доводы отца показались мне убедительными, и я решил послушаться его. К тому же Чарли сообщила, что Алис ни под каким предлогом не соглашается никуда ехать — по ее словам, у нее было "важное дело" вечером, которое она не могла отменить или перенести. Что это за дело, Чарли не уточнила.

Я посмотрел на календарь — ровно две недели, как Алеся не давала о себе знать. Две недели — достаточный срок, чтобы выпустить пар, осмыслить и осознать всю абсурдность ситуации. Соскучиться в конце концов, ведь я очень скучал по ней. До какой-то мерзкой тоски, которую заглушал впрыскиванием морфина.

Раз я даже окликнул девушку у метро, потому что случайно принял ее за Алесю. Вышло глупо, но я понял, что хочу ее видеть. Я даже не собирался искать предлог. Решил, что просто после карамболя зайду к Алесе.

Глупое сравнение, но остаток дня я чувствовал себя ребенком, который в ожидании Рождества считает часы, и ему кажется, что стрелки не двигаются вовсе. Встреча с Алесей была для меня таким же "рождественским подарком", "сказкой", которую я хотел приблизить. Я был уверен в успехе, почти видел предстоящую встречу, как мы поговорим, как обниму ее, почувствую запах ее кожи, и мы оставим позади это недоразумение...

Но как внутренне не рвался я к Алесе, как ни думал о ней, прежде предстояло заглянуть в ферейн и поговорить с Хорстом.

***

В табачной гостиной по Людвигштрассе было как всегда многолюдно. Доктор, с которым мы сцепились во время последней встречи, тепло поприветствовал отца, затем спросил меня, где я так долго пропадал. Показалось, он обрадовался мне. Как позже пояснил отец, доктор хорошо выдал дочку замуж и теперь сиял. Я тоже не стал ворошить прошлое и пожал его сухую холодную руку.

Хорст, как обычно, делал шоу из каждой партии. Вокруг стола, за которым он играл, сомкнулись зрители. Я не стал пробиваться сквозь плотное кольцо и нашел партнера для игры за дальним столом — милый старичок, бывший банковский служащий, с кем мы приятно побеседовали о житейских пустяках. Играл старик хорошо. С незначительным перевесом, но он выиграл. Я пожал сопернику руку, поблагодарил за игру.



Через полчаса, я вышел из табачной гостиной, чтобы покурить. Из зала доносились аплодисменты, остроты и выкрики «мастера Майера». Я подумал, что было плохой идеей вытянуть на разговор Хорста здесь, где он находился в центре внимания и ходил от стола к столу в окружении свиты.

Я почти докурил, когда Хорст спиной вышел из зала, на ходу кому-то обещая игру через пять минут.

— Уф! Вот это была драка сейчас… Как я его, через мой фирменный закрытый мост!..– выдохнул Хорст. – Играл бы с этим полковником на деньги, оставил бы его без штанов! Ха-ха!.. Здесь недалеко есть ломбард, там он заложил бы все свои кресты и дубовые листочки!..

— Только идиот решится с тобой играть в карамболь на деньги, — ответил я.

— Почему же? Недавно я познакомился с одним дипломатом, крепкий игрок, ничего не скажу. Он так завелся обыграть меня, что пригласил к себе на ужин. Азартный, оказался, дядька… А какой у него дом. М-м-м, клубника со сливками, — и Хорст сладко прищелкнул.

— Я думал, ты осваиваешь книги по садоводству, а ты болтаешься по особнякам дипломатов? – спросил я, поднес к сигарете Хорста зажигалку.

Хорст кивнул в знак благодарности, выдохнул дым, почесал наморщенный лоб:

— Насколько мне известно, вредные привычки нужно оставлять постепенно. Как входить в холодную воду. Медленно, шажок, еще один… Тем более, мне жаль их, — Хорст кивнул на двери ферейна, — Без меня эта публика заплесневеет и сгниет. А потом, полезные знакомства никогда не бывают лишними. Флори убедилась в этом, когда недавно твои гестаповцы привязались к семье ее сестры.

— Вот как?

— А что ты удивляешься. Скажешь, что не знал про ее папашу? Выдающаяся личность в определенных кругах.

— Про папашу знал, — не стал отрицать я. – А вот про мужа-тирана выяснить ничего не удалось. Как ни старался.

— Какого мужа? — уставился Хорст.

Я в общих чертах напомнил наш разговор накануне операции, когда он был прерван появлением Флори.

— Харди, ты что-то путаешь! Ни про какого мужа я не говорил. Ха-ха! – хохотал Хорст. – Ну ты фантазер!.. Флори вроде заходила, но после того, как ты ушел. А может и… Вот черт!

И Хорст снова захохотал, а потом рассказал недавнюю историю своего знакомого, который попал в забавное положение вот так же, из-за забывчивости.

Я был уверен, Хорст заговаривает мне зубы, уводит разговора. Он говорил необыкновенно быстро и возбужденно.

— Хосси, мне кажется, что ты водишь меня за нос, — улыбнулся я. — Обманывать друга — это некрасиво, согласись. Разумеется, если ты считаешь меня таковым.

— Ой, вот не надо этого, я сейчас расплачусь, — поморщился Хорст, но, осмотревшись по сторонам, все-таки пояснил: — Что рассказывать... Когда познакомился с Флори я не думал, что все зайдет так далеко. Думал, как обычно. Однажды она приходит и говорит, что "похоже беременна". А в мои планы это вообще не входило, ты понимаешь. Я и отправил ее к доктору, дал денег.

— Аборт? — уточнил я.

Хорст кивнул.

— Она должна была позвонить, — продолжил он, бегая глазами. — А прибежала ко мне, вся трясется. В клинике каких-то знакомых встретила, прихожан ее этой церкви, те стали ее расспрашивать, она стала врать, запуталась, испугалась... В общем ничего она не сделала. Меня такое зло взяло. Да еще ты сидел. Не хотел, чтобы ты ее видел, о чем-нибудь догадался...

— Ты решил, что я тебя могу сдать?

Хорст дернул плечами:

— Черт знает... Извини, но я не питаю любви к гестапо!.. Тогда такая каша в голове была. Лора опять объявилась. Довела очередного любовника, что он ее выкинул, и ей было грустно. Она даже намекнула на свадьбу...

— Так это с ней ты собирался "причаливать в гавань"? С Лорой? — я был готов рассмеяться.

— Не зубоскаль, не тебе меня судить! — отмахнулся Хорст. — Лора — это женщина-праздник. Иногда в жизни столько дерьма, что очень хочется этого праздника. Правда, он быстро в глотке поперек встает своими капризами и истериками.

— Танцовщица оперетты. Что ты хотел, — ответил я. Дальнейшие подробности меня не интересовали. История Хорста звучала убедительно. К тому же Флори тоже как-то обмолвилась, что пыталась избавиться от ребенка.

— ... А потом, когда ты валялся в Берлине, я тоже немного расклеился, — продолжал Хорст. — Лора посочувствовала, по телефону. Сожалела, что не может приехать, потому что боится заразится. Гастроли, дело такое... Ну, сука, одним словом. Потом, когда встал на ноги, пошел к Флори. Мириться. Там нарвался на твою Алис. Ух, она меня отчитала, как родная мать! Что я не мужчина, что ребенка они сами воспитают, лучше уж вообще без папаши, чем с таким, как я, бабником. Ха-ха! Швырнула мне в физиономию мои деньги — сотню рейсмарок между прочим! Чуть с лестницы не спустила! Представляешь?! Меня, Хорста Майера!.. Дракон, а не женщина. А я еще так деньги поднимаю и думаю, кому же такая мегера достанется, вот несчастный! Ха-ха!

Я ничего не ответил. Хорст перестал смеяться, внимательно присмотрелся ко мне:

— Слушай, — спросил он. – А что ты здесь вообще делаешь? Я думал, ты сегодня на «Луне».

— На луне? — не понял я.

— «Луна», опера Орфа. Алис говорила, ее сегодня пригласили в Баварскую оперу. Я думал, что… — начал было Хорст, но запнулся: - что ты...

— Нет, — ответил я с некоторым усилием, улыбнулся.

— М-м-м. Что, поцапались?

— С чего ты взял?

— Флори заметила, что перестало пахнуть твоим одеколоном в их квартире. Она от тебя в восторге. Говорит, какой мужчина! Дверь им починил... Так что ты давай не теряйся.

— Глупости. Все хорошо, — заверил я.

Наконец из зала выглянул какой-то господин и напомнил Хорсту об обещанной партии. Хорст извинился – я и не думал задерживать его – и скрылся за дверьми табачной гостиной…



Оставшись один, я не мог не думать о том, что сказал Хорст. Вот о каком «важном деле» Алеся говорила Чарли. Да, она мечтала побывать в Баварской опере. И про эту "Луну" говорила часто. Черт, как я сам не догадался пригласить ее? Была бы отличная артподготовка для дальнейшего наступления...

Что ж, «сказка» с примирением немного поблекла, но отступать я не собирался. Посмотрел на часы, представление наверняка уже закончилось, а значит пора было поговорить с Алесей.

_________________

 » 48. Унтерменш

3

В подъезде воняло подгоревшей рыбой. Под крышей громко ворковали голуби — отлив был забрызган их помётом.
Впрочем, ждать мне пришлось недолго. Увидев Алесю в окно, я испытал приятное волнение. К слову, одета она была довольно буднично. Скорее всего Хорст что-то напутал с театром. Впрочем, это было не главное.

Громко хлопнула тяжелая дверь, затем на лестнице послышался легкий стук каблучков. Алеся остановилась на ступеньке.
— Привет, — сказала она. Не знаю, чего было больше в ее глазах: удивления или настороженности.
— Ты опять опаздываешь, — я шагнул ближе. — Написал, что приду в девять.
— Извини. Были дела.
— Теперь, надеюсь, их нет?
Алеся кивнула и, подойдя к двери, достала из сумочки ключи.

Так получилось, что она вошла первой, а я чуть позже — забыл сигареты на подоконнике. Флори буквально бросилась к Алесе с порога. Ее взволнованный голос эхом разнёсся по лестничной площадке.
— Алис, слава Богу! — оправдывалась она. — Прости, я не хотела, чтобы он узнал! Сама не знаю, как сболтнула. Но, клянусь, что не нарочно!
Флори заметила меня и отступила. Она испуганно кивнула мне в знак приветствия и как-то странно посмотрела на Алесю – не то с жалостью, не то с пониманием. Алеся же с каменным лицом прошла мимо, даже не взглянув на подругу.

Алеся зажгла на кухне свет, прикрыла за мной дверь и предложила сесть. Затем намочила платок и приложила ко лбу.
— Голова болит? — спросил я.
— Немного.
— У меня на днях тоже сильно болела голова. Наверное, это из-за погоды. С возрастом мы все сильнее зависим от ее капризов. Моя мать страдала мигренью. Приступы продолжались по нескольку дней.
— Да, помню. Твой отец винил во всем ее пристрастие к кофе... Кстати, как он? Я обещала ему жаркое, но так и не приготовила. Некрасиво... — сказала Алеся вполне буднично. Словно не было этих долгих двух недель друг без друга.
Я вкратце рассказал об отце. Что он в порядке, о жарком не забыл, а на выходных мы хотим заказать бильярдный стол.
— Хорошо. Я рада, что у вас все хорошо.
Голос Алеси был, как обычно, мягким. Но вид измученным. Она время от времени меняла мокрый платок сторонами. Щурилась. Свет, должно быть, резал ей глаза.
— Прими таблетку, — посоветовал я. — Есть аспирин?
— Нет. Не люблю таблетки. Они горькие.
— Что значит, не люблю? Это лекарство. Боль нельзя терпеть, — настаивал я. Ее детские суждения вызвали улыбку.
— Чая крепкого сладкого сейчас выпью и все пройдет. Хочешь? Или сварить кофе.
— Нет, уже слишком поздно. Я не пью на ночь, ты же знаешь.

Алеся тяжело поднялась, поставила чайник на плиту. Из старинного дубового буфета с деревянными птицами и цветами на дверцах достала салфетки, заварочный чайник, чашку, сахар.
Вдруг вскрикнула. Краем глаза я заметил, как что-то красное сорвалось с верхней полки и полетело вниз. Алеся едва успела подхватить банку.
— Вот ведь... Сказала же... — зло посмотрела она на дверь. Я так понял, речь шла о Флори. — Сказала, убери подальше... А потом еще будут рассказывать, что в Германии все поголовно такие аккуратные!
— Поссорились? — спросил я.
Не то чтобы мне была интересна история ссоры. Нет. Но я хотела, чтобы Алеся продолжала говорить. Мне приятно было снова слушать ее голос. Я так соскучился по нему. Сейчас мне нравилось, даже как Алеся ворчит. А еще появилась надежда, что все образуется само собой. Что мы просто переступим через то, что произошло. Не станем ворошить прошлое и оставим позади без обсуждения.
Я помог Алесе взобраться на стул, чтобы поставить банку на верхнюю полку, и обнял ее за талию, помогая спуститься обратно.
— Ко мне мальчишка приходит, ученик, — сказала Алеся. — Пришел, ждет. Флори собиралась печенье испечь. А в муке такие, жучки маленькие оказались. Флори стала все из шкафов доставать, сетовать, что они по всем полкам расползлись... Мальчишка это подсмотрел или послушал, не знаю, но после занятия прямо при мне у матери спрашивает: "У нас дома есть букашки?" А мать у него такая немка-немка. Ходит хрустит вся. Отвечает: "Конечно нет!" А он ей с такой гордостью: "А у фройляйн Алис есть!.."
Я не сдержал улыбки.
— Смешно? Знаешь, какой она скандал устроила? Пожаловалась нашей домохозяйке, что здесь живут две замарашки. Что у нас повсюду блохи прыгают, и клопы детей кусают... До полуночи потом шкафы мыли, крупы просматривали, банки... Мальчишка, конечно, перестал заниматься со мной.
— Так ты из-за этого на нее обиделась? Логично. Дополнительный ученик — дополнительные деньги, — сказал я.
— И за это тоже... Дело даже не в деньгах. Мальчик способный. Музыкальный. Мне нравилось с ним заниматься.
— Думаю, это было взаимно. Если бы у меня в свое время была такая красивая молодая учительница музыки, кто знает, может сейчас мы играли бы вместе.
— Никогда не поздно начать, — сказала Алеся.
— Всему свое время. Да и руки уже, как говорится, не под то заточены...
— Под что же? Под расстрелы? — вдруг резко спросила Алеся и отвернулась, как будто поняла, что сказала лишнее. Она долго возилась с чашкой, чаем. Потом стояла и смотрела на чайник.

Я понял, что объяснений не избежать.
— Ты пропала на две недели, — сказал я. Мне было даже легче разговаривать таким образом, не глядя ей в глаза, когда Алеся стояла за спиной. — Понимаю причины, понимаю, что ты сердишься. Но пойми и меня. Я большую часть своей жизни живу по уставу и терпеть не могу, когда что-то непонятно, болтается в воздухе, как петля. Так что давай спокойно все обсудим и внесем ясность.
— Да я и не сержусь, — ответила Алеся после недолгой паузы. — Ты был прав, если кого и нужно винить, то только себя. Я же все понимала, все видела. Еще там, дома, в Минске насмотрелась. Но мне почему-то хотелось верить, что ты другой. Не такой, как они все... Как по Шекспиру: "Мои глаза в тебя не влюблены. Они твои пороки видят ясно, а сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами несогласно»... [2]
— Я рад, что ты поняла, — сказал я. Строчки о любви вдохновили, как глоток шнапса.
— Нет. Не поняла. И никогда не пойму, как можно спать спокойно, имея на душе такое. Но... Бог тебе судья, Харди. Бог тебе судья...
— Пусть так. Мне нечего добавить к тому, что я сказал тогда, на той квартире. Да, я не ангел, это правда. Ты расстроена этим, разочарована. Но для меня когда-то также было неприятным сюрпризом узнать, что моя очаровательная кузина на самом деле...
Я посмотрел дверь. Она была закрыта, но все равно решил подойти к Алесе и говорить тише.
—...на самом деле француженка. Тем не менее, я принял это как данность. Принял тебя. Поэтому я вижу только два варианта дальнейшего развития событий. Первый. Мы забываем нашу маленькую ссору и все остается как прежде. Включая твое возвращение… хм… во Францию. Второй вариант. Мы не продолжаем наши отношения. Я ухожу. И я свободен от всех обязательств по нашему договору. Выбор за тобой. Я приму любой ответ. Как мужчина, я буду уважать решение женщины.
— А какой вариант нравится тебе? — спросила Алеся.
— Разумеется первый. Иначе меня здесь не было, — улыбнулся я. Взял ее руку, поцеловал голубые ниточки вен на запястье. — Ты дорога и близка мне, Алеся, я не хочу терять тебя. Скажу больше, если бы ты была немкой, я бы женился на тебе.
— Так кто тебе мешает? Ведь по паспорту я рейхсдойче. И если ты "принял меня" такой, какая есть, в чем же дело?

Я не мог ответить. Подождав, Алеся убрала свою руку и спрятала подмышкой. Поежилась, хотя вечер был теплый.
— Можешь не отвечать. Я все понимаю. Значит, два варианта… Что если мне не нравится ни один из них? У нас была договоренность. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Я честно выполнила свою часть — мыла, стирала, готовила... Так почему теперь, чтобы ты выполнил свою часть договора, я должна снова стать твоей любовницей? Ты так и будешь менять условия по ходу пьесы? Это называется шантаж.
— Может и так, — сказал я.

Часы на стене тихо звякнули. Из сказочного деревянного домика появилась маленькая кукушка.
— Знаешь, у меня тоже есть новости, — сказала Алеся. — Друг Александра — дирижер. У него свой оркестр, своя студия в Базеле. Ему понравилось, как я играла в Вассеррозе, он был среди гостей барона. А вчера приехал в Мюнхен, чтобы предложить сотрудничество. Александр говорит, условия контракта фантастически выгодные. Что это подарок судьбы, шанс, который нельзя упустить. У меня две недели, чтобы ответить, согласна я или нет, до конца сентября.
— Базель?.. — переспросил я. — Ты хочешь уехать в Швейцарию?
— Не хочу. Очень не хочу. Но если ты не выполнишь обещание, что мне делать в Германии?.. В конце концов, я с шести лет за инструментом. Еще в школе играла «Полет шмеля» за минуту восемь. В двенадцать — шестую партиту Баха. Моя выпускная программа в консерватории была одной из сложнейших на курсе.
— Швейцария — дорогая страна... Где ты будешь там жить?
— У Александра в Базеле живет сестра. Она не против, если я остановлюсь у нее на первое время. Быть может, он составит мне компанию.

Крышка чайника дребезжала и подпрыгивала, из носика валил густой пар. Алеся бросилась к плите, выключила огонь и встала рядом, так, что касались друг друга предплечьями.
Я подозревал участие Алекса во всей этой истории, его трудно было переоценить! Своим австрийским рылом он готов был залезть везде!
Получалось, если я не поеду с ней в Россию, то Алеся уедет в Швейцарию. В какой-то степени это тоже был шантаж.
— Алеся, я ведь люблю тебя, — посмотрел я на нее, и признание само сорвалось с языка.
Она опустила глаза. Молчала, поджав губы, и смотрела в одну точку перед собой. Когда коснулся ее — вздрогнула, поморщилась, будто сделал ей больно:
— Не надо, Харди... Если правда любишь, не приходи больше... Не мучай ни меня, ни себя. Пожалуйста.
— Хорошо. Как скажешь, — ответил я. Напоследок еще раз посмотрел на Алесю: — Ты тоже не мучайся. Прими аспирин. Пожалуйста.



Я ушел. Немного подождал в коридоре - решил, что Алеся проводит меня, но она не вышла. Зато я заметил ее сумочку на тумбочке у зеркала. Из нее торчал краешек паспорта.
Сомневался недолго. Обернулся, убедился, что за мной никто не наблюдает, достал из сумочки паспорт и положил его в карман.

Я не мог отпустить Алесю в Швейцарию, тем более с этим австрийским ублюдком.
Не мог...



[2] У. Шекспир, Сонет 141, пер. С. Я. Маршака

_________________

спасибо за продолжение

Кениг, Вам спасибо!
_________________

Спасибо за интересный роман.Вдохновения и легкого пера музу.
_________________

ФАТ, спасибо большое!
_________________