Унтерменшен (ИЛР, 18+)

Конечно подозревала, она сама с оккупированной территории, на ее глазах брата повесили. Но любовь ослепляет. Алеся обеляла Харди, старалась ничего не замечать: он не такой, как все, он - другой, он не мог... А когда увидела факты, да еще Харди их подтвердил, началась паника, посыпались обвинения, упреки. Хотя Алеся в глубине души понимает, что Харди прав, от этого ей еще больнее.
Дара, спасибо большое за комментарий!
_________________

 » 46. Унтерменш

ГЛАВА X

1

— Как быстро летит время, уже осень, — вдохнул отец, когда порыв ветра ударил в стекло дождем и мокрыми листьями. Отдаленный раскат грома совпал с боем напольных часов в гостиной.

После десятого удара отец скрестил ноги, поудобнее устроился в вольтеровском кресле, сделал глоток невероятно вонючего, но, по его словам, полезного травяного отвара.

— Гроза... Последняя, наверное, в этом году, — продолжил он, прижимая чашку к груди, — Знаешь, Леонхард, в детстве я до смерти боялся грозы. Однажды, еще мальчишками, возвращались с приятелями с реки, и началась гроза. Мы спрятались под деревом. Надежная защита от дождя, как нам показалось. И тут оглушительный удар… Ба-ах! Дерево в паре шагов от нас, точно такой же дуб! Разломило надвое, и он вспыхнул как факел. До сих пор страшно, что было бы, если молния ударила правее... Зато я навсегда запомнил, что от грозы нельзя прятаться под деревьями...

Я выслушал отца, кивнул и улыбнулся хорошему и поучительному концу истории.

— Бывает.

Отец покачал головой, зевнул — его клонило в сон после ужина. Глядя на него, я тоже зевнул. Мы снова сидели в тишине и темноте

— Слушай, а может, нам купить бильярдный стол? — предложил я.

— Стол? Зачем?

— Играть вечерами. Не все же болтать. Или в шахматы сыграем?

— Леонхард, ладно я, старый хрыч. Но ты рано превратился в затворника и домоседа, который планирует свой досуг по вечерам.

— Что я сказал смешного? После службы отвлечься, разыграть партию — самое то... Можно подумать, в твоем ферейне любителей карамболя по вторникам собираются одни старые бездельники. Ведь нет. К слову об отдыхе. Какой стол у нас в комнате отдыха стоит? Брансуик?

— В гестапо? Не знаю, честно говоря, не обращал внимания.

— Брансуик, кажется. Американский. Хороший стол. Сукно хорошее. Десятифунтовый, — рассуждал я.

— Десятифунтовый? Для русского бильярда?

— Не обязательно русского...

Зазвонил телефон. Я обернулся, прислушался к шагам Марты и ее словам. Когда услышал, что спрашивают меня, вскочил с дивана, почти бросился в холл, но старая курица запоздало уточнила: "Страховой агент".

— Перезвоню, — ответил я и вернулся к отцу. Взял сигареты и подошел к большому французскому окну. Хотел приоткрыть его, но чуть не опрокинул цветочный горшок.

— Наставили глины, как дерьма в гончарной мастерской!.. Черт бы побрал этот ливень, надоел! — выругался я. Щелкнул зажигалкой. Выдохнул. Серый дым растворился в полумраке гостиной, в драпировке темных тяжелых портьер.

Отец внимательно посмотрел на меня и задал вопрос, точный, болезненный и острый, как укол.

— Леонхард, как здоровье Алис? Ты совсем не говоришь о ней. Как ее ушиб? Надеюсь, все зажило?

— Зажило, — повторил я, разглядывая сквозь мокрое стекло хмурое небо, сырой и мрачный сад...

— Славно. А то я было забеспокоился. Обещала жаркое и пропала. Напомни ей, а то наверняка забыла... Девичье племя такое, с короткой памятью.

— Да... — выдохнул я. Не хотел говорить о ссоре. — Так что, в выходные посмотрим стол?

— Разумеется. Если это правда то, что тебе нужно сейчас, — согласился отец.

Я поблагодарил его за вечер, пожелал хороших снов и вышел из зала. В холле заметил свежие письма: просмотрел адресант каждого, но с досадой бросил стопку обратно на поднос.

***

Первые числа сентября я встретил в своем доме с каменными львами у входа. Я больше не чувствовал себя изгоем с голой задницей. Я снова жил на Хорнштайнштрассе, а не в закутке с видом на кладбище. С отцом установились теплые, как никогда, дружеские отношения. Можно было не думать о бытовых проблемах, чистом белье, выглаженных рубашках или ужине, и как раньше по вечерам отдыхать в каком-нибудь солдатском кафе…

Жизнь возвращалась в привычное русло. Но, как ни странно, я не чувствовал прежнего спокойствия, удовлетворенности. Наоборот, я все чаще вспоминал служебную квартиру. То время, когда я видел Алесю каждый день.



...Она не пришла ни вечером после ссоры, ни на следующий день, ни через неделю…

Что скрывать, я ждал, надеялся на каждый телефонный звонок, просматривал корреспонденцию за день, спрашивал прислугу, не приходил ли кто в мое отсутствие. Я мысленно написал десяток писем, состоялись десятки телефонных разговоров и встреч, и руки тянулись к перу или телефонной трубке, но каждый раз останавливал себя. За исключением той записки в корзине с цветами, которую Алесе должны были доставить в прошлую пятницу. Цветы стоили приличных денег. Она должна была оценить, понять, позвонить…



— ...Шефферлинг. Шефферлинг!

Я вынырнул из мыслей. Все за прямоугольным столом смотрели на меня. Кто-то ухмыльнулся. Мозер выдохнул сигаретный дым сквозь кривые гнилые зубы и хрипло спросил:

— Нам подождать, пока вы проснетесь?

Карл тайком чиркнул мне на листке: "пианистка".

Я собрался с мыслями:

— Эльзу Диссель, которую двадцать восьмого задержали на вокзале с передатчиком в чемодане, забрали берлинцы...

— Это известно. Дальше. Что с домом?

— Кнауф и Хаускнехт проверили адрес, который дала Диссель. Внешне все чисто. В доме проживает семья Редль, Гертруда и Иоганн, их трое детей. Ни он, ни она не замечены в чем-то подозрительном. Когда Диссель привезла радиопередатчик, их даже не было в городе. Уезжали к знакомым на крестины. В Берлине никто из них не был, имена Диссель и Дирихс слышат впервые.

— Узнали кого-нибудь на фотоснимках? – спросил Мозер.

— Нет.

— Ну что ж… Отрицательный результат – тоже результат, — сказал Мозер, задумчиво постукивая пальцами по столу. Снова посмотрел на мой отчет. Судя по взгляду, что-то его все-таки заинтересовало. — Магда Редль, урожденная Хайзе... Хайзе... Хм, а родственные связи этой семейки не поднимали?

— Нет, — ответил я.

— Хайзе, Хайзе, Хайзе... — бесцветные глаза Мозера застыли и как будто округлились. Лысая, как яйцо, голова, густые темные брови, оттопыренные уши, сутулость, — Мозер, как полицейский, пользовался безграничным уважением, но его внешность была поводом для множества шуток. Например, что не Макс Шрек, а Макс Мозер в свое время сыграл графа Орлока, зловещего вампира из "Носферату".

— Разрешите? — вмешался Карл. — Кажется Хайзе попадалась к нам месяца два назад. Вильгельмина... или... — Карл нетерпеливо защелкал пальцами. — Шефферлинг, ты ее еще допрашивал! Забавная такая, с брюхом.

— Да сколько их проходит за день через допросные комнаты. С автомата не перестреляешь. — ответил я, поняв о ком речь...

— Нет-нет! — перебил Мозер. — Йоахим Хайзе. Восемьдесят девятого года рождения. Коммунист с богатым послужным списком. Шумный малый. Был... Не без моей помощи сейчас должен поправлять здоровье в Дахау... Значит так, Шефферлинг, проверьте. Если выяснится родственная связь, хорошо пощупайте эту фрау. Доложите лично.

— Яволь, — отчеканил я. Дело приняло неожиданный оборот. Абсолютная память Карла на лица не дала сбой. В самом деле, была еще одна Хайзе...

***

Я искренне надеялся, что даже если Магда Хайзе имеет отношение к коммунисту Хайзе, то его точно не имеет невеста Хорста, соседка Алеси по квартире Флорентина Хайзе.

Но увы, девушки и матерый марксист, еще со времен ноябрьской революции участник коммунистических вылазок, не были однофамильцами. Впрочем, Флорентина, ее сестра Магда и старший брат не были ни в чем замешаны, кроме «красного пятна» их папаши. Старший брат, Клаус, вовсе проливал кровь на восточном фронте.

Это я мог доложить Мозеру, не дожидаясь утра. С другой стороны, я снова вспомнил странный разговор в квартире Хорста. Почему он тогда соврал про мужа-тирана Флори? Она никогда не была замужем. Ни с того ни с сего придумал оправдание тому, что в оправдании не нуждалось. Впрочем, ладно. Болтать и додумывать — в характере Хорста. Журналист-пройдоха всегда любил приврать. Допустим, и на этот раз сыграла профессиональная привычка. Но так довольно резко осекать свою возлюбленную, которая дрожит и плачет от страха — это не было похоже на Хорста.

"Они появились из ниоткуда…", — кажется так сказала Флорентина тогда. И ведь Хорст даже не спросил, что произошло. Получается, он знал, кто "мог появится как из ниоткуда", и не хотел, чтобы Флори сболтнула лишнего. Иначе как объяснить, что к тебе прибегает любовница, а ты, не спросив толком, что случилось, приказываешь ей заткнуться и вталкиваешь в комнату?


Я попытался вспомнить, когда это случилось. Ферейн, ссора с отцом за карамболем... Это был какой-то вторник...

Пролистав календарь, узнал дату. Пришлось попотеть, сделать запрос в другие рефераты, прежде чем выяснилось: именно тридцатого июня в кинотеатре должна была состояться встреча подсадной утки — сотрудника гестапо, с человеком, который, по оперативным данным, мог помочь с документами для выезда из страны. Но на встречу никто не пришел.

Получалось, что Флори прибежала к Хорсту именно тогда, когда проходила операция гестапо.

А теперь выясняется, что берлинская посыльная должна была привести передатчик по адресу, где проживает сестра Флори. Сама хозяйка отсутствовала, но вполне могла попросить приглядеть за домом сестру? А еще эта записная книжка с номерами без имен... Впрочем, я же сам допрашивал Флори, она вела себя естественно. Волновалась не больше и не меньше других. Но пересечений было слишком много, чтобы закрыть на них глаза.

Ситуацию должны были прояснить обыск и допрос младшей Хайзе. А вот стоило ли одновременно брать ли за бока Хорста, я не мог пока решить. Одно дело – бедная овечка из обувной мастерской, другое — плут-журналист "Фелькишер" со связями, к тому же друг...

А еще нельзя было впутывать в это дело Алесю. Она могла помешать обыску и броситься на защиту подруги, наделать глупостей — от нее всего можно было ожидать! К тому же она могла решить, что эту карательную операцию я устроил для нее.

Да. Нужно было ее спрятать на время. Но как?..



Дежурному я сказал, что отбегу за сигаретами. Дождь лил, как из ведра. За несколько метров от киоска до телефонной будки плащ промок насквозь.

Я набрал номер. Дождался, пока пригласят Чарли. Мне повезло, она была в Мюнхене.

— Чарли, детка, слушай внимательно, — сказал я. — Можешь придумать какую-нибудь поездку для моей невесты? Что-то вроде служебной командировки дня на два-три... Да, готовлю небольшой сюрприз, нужно время... Нет. Прямо сейчас. Да, лучше вечерним поездом... Ну, милая, не ворчи. Лично для меня... В Нюрнберг? Отлично! Только не испорти мой сюрприз, она ни о чем не должна догадаться. Ты умница, Чарли. Знал, что на тебя можно положиться.

Выслушав пошловатую шутку Чарли о "моей готовности положиться" на нее, я повесил трубку. Закрыв глаза, прислонился лбом к холодному железу телефонного аппарата.

Ночь предстояла долгая.


[1] «Nosferatu — Eine Symphonie des Grauens» (нем.) - «Носферату: Симфония ужаса» — немой немецкий экспрессионистский фильм ужасов 1922 года режиссёра Ф. В. Мурнау.

_________________

 » 47. Унтерменш

2

Планы пришлось поменять в последний момент.

Я поделился с отцом, относительно своих догадок — ему я доверял как себе и мог не бояться сболтнуть лишнего. Отец внимательно выслушал меня, не скрыл скептицизма — он за секунду накидал с десяток объяснений моим подозрениям.

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — говорил отец. — С Хорстом мы видимся каждый вторник в ферейне. Он только и говорит о своей невесте, будущем сыне. Очень убедительно говорит. Неужели он стал бы подставлять беременную подружку, рисковать ее здоровьем, здоровьем будущего малыша?

— Тогда он не знал, что она беременна, — отвечал я.

— Возможно. Но откуда она знала, что те, кого увидела и испугалась, из гестапо? Ты же был на подобных «встречах». Там никто не представляется. Или считаешь, кто-то предоставил ей список сотрудников с фото? А насчет дома сестры… Скажи, если бы тебе нужно было принять радиопередатчик, что бы ты сделал?

— Я? Не знаю... Оставил бы на вокзале в камере хранения.

Отец согласно кивнул:

— Хотя бы так. Но не стал бы называть дом своих близких, рисковать ими. Тем более, если у этой Диссель здесь было место, куда спрятать передатчик — дом парализованной тетки. Так что... Если хочешь, поставь наблюдение за Хорстом и его девушкой. Только не забывай, что она снимает ту же квартиру, куда ты наведываешься по нескольку раз в неделю. Тебе нужны лишние вопросы?

Я хмыкнул. Не секрет, что в гестапо все следили за всеми, в том числе за самими сотрудниками. Но мне не понравилось, что отец сказал об этом, как о само собой разумеющемся, он не скрывал, что и я не избежал общей участи.

— Ты все упрощаешь, — сказал я.

— Леонхард, я не говорю, что ты не прав. Но, поспешив, ты можешь порвать нитку, не распутав клубок целиком.

— Что ты предлагаешь? – спросил я.

— Успокоиться прежде всего. Понаблюдать. Присмотреться. Поговорить с хозяйкой дома. Даже не обязательно сверкать жетоном. Можешь побеседовать невзначай, когда будешь у Алис. Да и с ней самой можно поговорить.

— Не думаю, что это хороший вариант. Мы с ней немного повздорили.

— Вот как? — отец не удивился. — Из-за чего же?

— Так. Мелочи.

— Ну значит поговори с Хорстом. Завтра вторник. Пока не присмотрели бильярдный стол, как насчет отдохнуть за партией в карамболь?

Доводы отца показались мне убедительными, и я решил послушаться его. К тому же Чарли сообщила, что Алис ни под каким предлогом не соглашается никуда ехать — по ее словам, у нее было "важное дело" вечером, которое она не могла отменить или перенести. Что это за дело, Чарли не уточнила.

Я посмотрел на календарь — ровно две недели, как Алеся не давала о себе знать. Две недели — достаточный срок, чтобы выпустить пар, осмыслить и осознать всю абсурдность ситуации. Соскучиться в конце концов, ведь я очень скучал по ней. До какой-то мерзкой тоски, которую заглушал впрыскиванием морфина.

Раз я даже окликнул девушку у метро, потому что случайно принял ее за Алесю. Вышло глупо, но я понял, что хочу ее видеть. Я даже не собирался искать предлог. Решил, что просто после карамболя зайду к Алесе.

Глупое сравнение, но остаток дня я чувствовал себя ребенком, который в ожидании Рождества считает часы, и ему кажется, что стрелки не двигаются вовсе. Встреча с Алесей была для меня таким же "рождественским подарком", "сказкой", которую я хотел приблизить. Я был уверен в успехе, почти видел предстоящую встречу, как мы поговорим, как обниму ее, почувствую запах ее кожи, и мы оставим позади это недоразумение...

Но как внутренне не рвался я к Алесе, как ни думал о ней, прежде предстояло заглянуть в ферейн и поговорить с Хорстом.

***

В табачной гостиной по Людвигштрассе было как всегда многолюдно. Доктор, с которым мы сцепились во время последней встречи, тепло поприветствовал отца, затем спросил меня, где я так долго пропадал. Показалось, он обрадовался мне. Как позже пояснил отец, доктор хорошо выдал дочку замуж и теперь сиял. Я тоже не стал ворошить прошлое и пожал его сухую холодную руку.

Хорст, как обычно, делал шоу из каждой партии. Вокруг стола, за которым он играл, сомкнулись зрители. Я не стал пробиваться сквозь плотное кольцо и нашел партнера для игры за дальним столом — милый старичок, бывший банковский служащий, с кем мы приятно побеседовали о житейских пустяках. Играл старик хорошо. С незначительным перевесом, но он выиграл. Я пожал сопернику руку, поблагодарил за игру.



Через полчаса, я вышел из табачной гостиной, чтобы покурить. Из зала доносились аплодисменты, остроты и выкрики «мастера Майера». Я подумал, что было плохой идеей вытянуть на разговор Хорста здесь, где он находился в центре внимания и ходил от стола к столу в окружении свиты.

Я почти докурил, когда Хорст спиной вышел из зала, на ходу кому-то обещая игру через пять минут.

— Уф! Вот это была драка сейчас… Как я его, через мой фирменный закрытый мост!..– выдохнул Хорст. – Играл бы с этим полковником на деньги, оставил бы его без штанов! Ха-ха!.. Здесь недалеко есть ломбард, там он заложил бы все свои кресты и дубовые листочки!..

— Только идиот решится с тобой играть в карамболь на деньги, — ответил я.

— Почему же? Недавно я познакомился с одним дипломатом, крепкий игрок, ничего не скажу. Он так завелся обыграть меня, что пригласил к себе на ужин. Азартный, оказался, дядька… А какой у него дом. М-м-м, клубника со сливками, — и Хорст сладко прищелкнул.

— Я думал, ты осваиваешь книги по садоводству, а ты болтаешься по особнякам дипломатов? – спросил я, поднес к сигарете Хорста зажигалку.

Хорст кивнул в знак благодарности, выдохнул дым, почесал наморщенный лоб:

— Насколько мне известно, вредные привычки нужно оставлять постепенно. Как входить в холодную воду. Медленно, шажок, еще один… Тем более, мне жаль их, — Хорст кивнул на двери ферейна, — Без меня эта публика заплесневеет и сгниет. А потом, полезные знакомства никогда не бывают лишними. Флори убедилась в этом, когда недавно твои гестаповцы привязались к семье ее сестры.

— Вот как?

— А что ты удивляешься. Скажешь, что не знал про ее папашу? Выдающаяся личность в определенных кругах.

— Про папашу знал, — не стал отрицать я. – А вот про мужа-тирана выяснить ничего не удалось. Как ни старался.

— Какого мужа? — уставился Хорст.

Я в общих чертах напомнил наш разговор накануне операции, когда он был прерван появлением Флори.

— Харди, ты что-то путаешь! Ни про какого мужа я не говорил. Ха-ха! – хохотал Хорст. – Ну ты фантазер!.. Флори вроде заходила, но после того, как ты ушел. А может и… Вот черт!

И Хорст снова захохотал, а потом рассказал недавнюю историю своего знакомого, который попал в забавное положение вот так же, из-за забывчивости.

Я был уверен, Хорст заговаривает мне зубы, уводит разговора. Он говорил необыкновенно быстро и возбужденно.

— Хосси, мне кажется, что ты водишь меня за нос, — улыбнулся я. — Обманывать друга — это некрасиво, согласись. Разумеется, если ты считаешь меня таковым.

— Ой, вот не надо этого, я сейчас расплачусь, — поморщился Хорст, но, осмотревшись по сторонам, все-таки пояснил: — Что рассказывать... Когда познакомился с Флори я не думал, что все зайдет так далеко. Думал, как обычно. Однажды она приходит и говорит, что "похоже беременна". А в мои планы это вообще не входило, ты понимаешь. Я и отправил ее к доктору, дал денег.

— Аборт? — уточнил я.

Хорст кивнул.

— Она должна была позвонить, — продолжил он, бегая глазами. — А прибежала ко мне, вся трясется. В клинике каких-то знакомых встретила, прихожан ее этой церкви, те стали ее расспрашивать, она стала врать, запуталась, испугалась... В общем ничего она не сделала. Меня такое зло взяло. Да еще ты сидел. Не хотел, чтобы ты ее видел, о чем-нибудь догадался...

— Ты решил, что я тебя могу сдать?

Хорст дернул плечами:

— Черт знает... Извини, но я не питаю любви к гестапо!.. Тогда такая каша в голове была. Лора опять объявилась. Довела очередного любовника, что он ее выкинул, и ей было грустно. Она даже намекнула на свадьбу...

— Так это с ней ты собирался "причаливать в гавань"? С Лорой? — я был готов рассмеяться.

— Не зубоскаль, не тебе меня судить! — отмахнулся Хорст. — Лора — это женщина-праздник. Иногда в жизни столько дерьма, что очень хочется этого праздника. Правда, он быстро в глотке поперек встает своими капризами и истериками.

— Танцовщица оперетты. Что ты хотел, — ответил я. Дальнейшие подробности меня не интересовали. История Хорста звучала убедительно. К тому же Флори тоже как-то обмолвилась, что пыталась избавиться от ребенка.

— ... А потом, когда ты валялся в Берлине, я тоже немного расклеился, — продолжал Хорст. — Лора посочувствовала, по телефону. Сожалела, что не может приехать, потому что боится заразится. Гастроли, дело такое... Ну, сука, одним словом. Потом, когда встал на ноги, пошел к Флори. Мириться. Там нарвался на твою Алис. Ух, она меня отчитала, как родная мать! Что я не мужчина, что ребенка они сами воспитают, лучше уж вообще без папаши, чем с таким, как я, бабником. Ха-ха! Швырнула мне в физиономию мои деньги — сотню рейсмарок между прочим! Чуть с лестницы не спустила! Представляешь?! Меня, Хорста Майера!.. Дракон, а не женщина. А я еще так деньги поднимаю и думаю, кому же такая мегера достанется, вот несчастный! Ха-ха!

Я ничего не ответил. Хорст перестал смеяться, внимательно присмотрелся ко мне:

— Слушай, — спросил он. – А что ты здесь вообще делаешь? Я думал, ты сегодня на «Луне».

— На луне? — не понял я.

— «Луна», опера Орфа. Алис говорила, ее сегодня пригласили в Баварскую оперу. Я думал, что… — начал было Хорст, но запнулся: - что ты...

— Нет, — ответил я с некоторым усилием, улыбнулся.

— М-м-м. Что, поцапались?

— С чего ты взял?

— Флори заметила, что перестало пахнуть твоим одеколоном в их квартире. Она от тебя в восторге. Говорит, какой мужчина! Дверь им починил... Так что ты давай не теряйся.

— Глупости. Все хорошо, — заверил я.

Наконец из зала выглянул какой-то господин и напомнил Хорсту об обещанной партии. Хорст извинился – я и не думал задерживать его – и скрылся за дверьми табачной гостиной…



Оставшись один, я не мог не думать о том, что сказал Хорст. Вот о каком «важном деле» Алеся говорила Чарли. Да, она мечтала побывать в Баварской опере. И про эту "Луну" говорила часто. Черт, как я сам не догадался пригласить ее? Была бы отличная артподготовка для дальнейшего наступления...

Что ж, «сказка» с примирением немного поблекла, но отступать я не собирался. Посмотрел на часы, представление наверняка уже закончилось, а значит пора было поговорить с Алесей.

_________________

 » 48. Унтерменш

3

В подъезде воняло подгоревшей рыбой. Под крышей громко ворковали голуби — отлив был забрызган их помётом.
Впрочем, ждать мне пришлось недолго. Увидев Алесю в окно, я испытал приятное волнение. К слову, одета она была довольно буднично. Скорее всего Хорст что-то напутал с театром. Впрочем, это было не главное.

Громко хлопнула тяжелая дверь, затем на лестнице послышался легкий стук каблучков. Алеся остановилась на ступеньке.
— Привет, — сказала она. Не знаю, чего было больше в ее глазах: удивления или настороженности.
— Ты опять опаздываешь, — я шагнул ближе. — Написал, что приду в девять.
— Извини. Были дела.
— Теперь, надеюсь, их нет?
Алеся кивнула и, подойдя к двери, достала из сумочки ключи.

Так получилось, что она вошла первой, а я чуть позже — забыл сигареты на подоконнике. Флори буквально бросилась к Алесе с порога. Ее взволнованный голос эхом разнёсся по лестничной площадке.
— Алис, слава Богу! — оправдывалась она. — Прости, я не хотела, чтобы он узнал! Сама не знаю, как сболтнула. Но, клянусь, что не нарочно!
Флори заметила меня и отступила. Она испуганно кивнула мне в знак приветствия и как-то странно посмотрела на Алесю – не то с жалостью, не то с пониманием. Алеся же с каменным лицом прошла мимо, даже не взглянув на подругу.

Алеся зажгла на кухне свет, прикрыла за мной дверь и предложила сесть. Затем намочила платок и приложила ко лбу.
— Голова болит? — спросил я.
— Немного.
— У меня на днях тоже сильно болела голова. Наверное, это из-за погоды. С возрастом мы все сильнее зависим от ее капризов. Моя мать страдала мигренью. Приступы продолжались по нескольку дней.
— Да, помню. Твой отец винил во всем ее пристрастие к кофе... Кстати, как он? Я обещала ему жаркое, но так и не приготовила. Некрасиво... — сказала Алеся вполне буднично. Словно не было этих долгих двух недель друг без друга.
Я вкратце рассказал об отце. Что он в порядке, о жарком не забыл, а на выходных мы хотим заказать бильярдный стол.
— Хорошо. Я рада, что у вас все хорошо.
Голос Алеси был, как обычно, мягким. Но вид измученным. Она время от времени меняла мокрый платок сторонами. Щурилась. Свет, должно быть, резал ей глаза.
— Прими таблетку, — посоветовал я. — Есть аспирин?
— Нет. Не люблю таблетки. Они горькие.
— Что значит, не люблю? Это лекарство. Боль нельзя терпеть, — настаивал я. Ее детские суждения вызвали улыбку.
— Чая крепкого сладкого сейчас выпью и все пройдет. Хочешь? Или сварить кофе.
— Нет, уже слишком поздно. Я не пью на ночь, ты же знаешь.

Алеся тяжело поднялась, поставила чайник на плиту. Из старинного дубового буфета с деревянными птицами и цветами на дверцах достала салфетки, заварочный чайник, чашку, сахар.
Вдруг вскрикнула. Краем глаза я заметил, как что-то красное сорвалось с верхней полки и полетело вниз. Алеся едва успела подхватить банку.
— Вот ведь... Сказала же... — зло посмотрела она на дверь. Я так понял, речь шла о Флори. — Сказала, убери подальше... А потом еще будут рассказывать, что в Германии все поголовно такие аккуратные!
— Поссорились? — спросил я.
Не то чтобы мне была интересна история ссоры. Нет. Но я хотела, чтобы Алеся продолжала говорить. Мне приятно было снова слушать ее голос. Я так соскучился по нему. Сейчас мне нравилось, даже как Алеся ворчит. А еще появилась надежда, что все образуется само собой. Что мы просто переступим через то, что произошло. Не станем ворошить прошлое и оставим позади без обсуждения.
Я помог Алесе взобраться на стул, чтобы поставить банку на верхнюю полку, и обнял ее за талию, помогая спуститься обратно.
— Ко мне мальчишка приходит, ученик, — сказала Алеся. — Пришел, ждет. Флори собиралась печенье испечь. А в муке такие, жучки маленькие оказались. Флори стала все из шкафов доставать, сетовать, что они по всем полкам расползлись... Мальчишка это подсмотрел или послушал, не знаю, но после занятия прямо при мне у матери спрашивает: "У нас дома есть букашки?" А мать у него такая немка-немка. Ходит хрустит вся. Отвечает: "Конечно нет!" А он ей с такой гордостью: "А у фройляйн Алис есть!.."
Я не сдержал улыбки.
— Смешно? Знаешь, какой она скандал устроила? Пожаловалась нашей домохозяйке, что здесь живут две замарашки. Что у нас повсюду блохи прыгают, и клопы детей кусают... До полуночи потом шкафы мыли, крупы просматривали, банки... Мальчишка, конечно, перестал заниматься со мной.
— Так ты из-за этого на нее обиделась? Логично. Дополнительный ученик — дополнительные деньги, — сказал я.
— И за это тоже... Дело даже не в деньгах. Мальчик способный. Музыкальный. Мне нравилось с ним заниматься.
— Думаю, это было взаимно. Если бы у меня в свое время была такая красивая молодая учительница музыки, кто знает, может сейчас мы играли бы вместе.
— Никогда не поздно начать, — сказала Алеся.
— Всему свое время. Да и руки уже, как говорится, не под то заточены...
— Под что же? Под расстрелы? — вдруг резко спросила Алеся и отвернулась, как будто поняла, что сказала лишнее. Она долго возилась с чашкой, чаем. Потом стояла и смотрела на чайник.

Я понял, что объяснений не избежать.
— Ты пропала на две недели, — сказал я. Мне было даже легче разговаривать таким образом, не глядя ей в глаза, когда Алеся стояла за спиной. — Понимаю причины, понимаю, что ты сердишься. Но пойми и меня. Я большую часть своей жизни живу по уставу и терпеть не могу, когда что-то непонятно, болтается в воздухе, как петля. Так что давай спокойно все обсудим и внесем ясность.
— Да я и не сержусь, — ответила Алеся после недолгой паузы. — Ты был прав, если кого и нужно винить, то только себя. Я же все понимала, все видела. Еще там, дома, в Минске насмотрелась. Но мне почему-то хотелось верить, что ты другой. Не такой, как они все... Как по Шекспиру: "Мои глаза в тебя не влюблены. Они твои пороки видят ясно, а сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами несогласно»... [2]
— Я рад, что ты поняла, — сказал я. Строчки о любви вдохновили, как глоток шнапса.
— Нет. Не поняла. И никогда не пойму, как можно спать спокойно, имея на душе такое. Но... Бог тебе судья, Харди. Бог тебе судья...
— Пусть так. Мне нечего добавить к тому, что я сказал тогда, на той квартире. Да, я не ангел, это правда. Ты расстроена этим, разочарована. Но для меня когда-то также было неприятным сюрпризом узнать, что моя очаровательная кузина на самом деле...
Я посмотрел дверь. Она была закрыта, но все равно решил подойти к Алесе и говорить тише.
—...на самом деле француженка. Тем не менее, я принял это как данность. Принял тебя. Поэтому я вижу только два варианта дальнейшего развития событий. Первый. Мы забываем нашу маленькую ссору и все остается как прежде. Включая твое возвращение… хм… во Францию. Второй вариант. Мы не продолжаем наши отношения. Я ухожу. И я свободен от всех обязательств по нашему договору. Выбор за тобой. Я приму любой ответ. Как мужчина, я буду уважать решение женщины.
— А какой вариант нравится тебе? — спросила Алеся.
— Разумеется первый. Иначе меня здесь не было, — улыбнулся я. Взял ее руку, поцеловал голубые ниточки вен на запястье. — Ты дорога и близка мне, Алеся, я не хочу терять тебя. Скажу больше, если бы ты была немкой, я бы женился на тебе.
— Так кто тебе мешает? Ведь по паспорту я рейхсдойче. И если ты "принял меня" такой, какая есть, в чем же дело?

Я не мог ответить. Подождав, Алеся убрала свою руку и спрятала подмышкой. Поежилась, хотя вечер был теплый.
— Можешь не отвечать. Я все понимаю. Значит, два варианта… Что если мне не нравится ни один из них? У нас была договоренность. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Я честно выполнила свою часть — мыла, стирала, готовила... Так почему теперь, чтобы ты выполнил свою часть договора, я должна снова стать твоей любовницей? Ты так и будешь менять условия по ходу пьесы? Это называется шантаж.
— Может и так, — сказал я.

Часы на стене тихо звякнули. Из сказочного деревянного домика появилась маленькая кукушка.
— Знаешь, у меня тоже есть новости, — сказала Алеся. — Друг Александра — дирижер. У него свой оркестр, своя студия в Базеле. Ему понравилось, как я играла в Вассеррозе, он был среди гостей барона. А вчера приехал в Мюнхен, чтобы предложить сотрудничество. Александр говорит, условия контракта фантастически выгодные. Что это подарок судьбы, шанс, который нельзя упустить. У меня две недели, чтобы ответить, согласна я или нет, до конца сентября.
— Базель?.. — переспросил я. — Ты хочешь уехать в Швейцарию?
— Не хочу. Очень не хочу. Но если ты не выполнишь обещание, что мне делать в Германии?.. В конце концов, я с шести лет за инструментом. Еще в школе играла «Полет шмеля» за минуту восемь. В двенадцать — шестую партиту Баха. Моя выпускная программа в консерватории была одной из сложнейших на курсе.
— Швейцария — дорогая страна... Где ты будешь там жить?
— У Александра в Базеле живет сестра. Она не против, если я остановлюсь у нее на первое время. Быть может, он составит мне компанию.

Крышка чайника дребезжала и подпрыгивала, из носика валил густой пар. Алеся бросилась к плите, выключила огонь и встала рядом, так, что касались друг друга предплечьями.
Я подозревал участие Алекса во всей этой истории, его трудно было переоценить! Своим австрийским рылом он готов был залезть везде!
Получалось, если я не поеду с ней в Россию, то Алеся уедет в Швейцарию. В какой-то степени это тоже был шантаж.
— Алеся, я ведь люблю тебя, — посмотрел я на нее, и признание само сорвалось с языка.
Она опустила глаза. Молчала, поджав губы, и смотрела в одну точку перед собой. Когда коснулся ее — вздрогнула, поморщилась, будто сделал ей больно:
— Не надо, Харди... Если правда любишь, не приходи больше... Не мучай ни меня, ни себя. Пожалуйста.
— Хорошо. Как скажешь, — ответил я. Напоследок еще раз посмотрел на Алесю: — Ты тоже не мучайся. Прими аспирин. Пожалуйста.



Я ушел. Немного подождал в коридоре - решил, что Алеся проводит меня, но она не вышла. Зато я заметил ее сумочку на тумбочке у зеркала. Из нее торчал краешек паспорта.
Сомневался недолго. Обернулся, убедился, что за мной никто не наблюдает, достал из сумочки паспорт и положил его в карман.

Я не мог отпустить Алесю в Швейцарию, тем более с этим австрийским ублюдком.
Не мог...



[2] У. Шекспир, Сонет 141, пер. С. Я. Маршака

_________________

спасибо за продолжение

Кениг, Вам спасибо!
_________________

Спасибо за интересный роман.Вдохновения и легкого пера музу.
_________________

ФАТ, спасибо большое!
_________________

 » 49. Унтерменш

4

К семи часам зал церкви Святого Михаила опустел. Точнее, почти опустел.

Я снял шляпу, подошел к алтарю, перекрестился и, медленно возвращаясь вдоль ряда темных скамей, остановился у предпоследней. Молодой человек, сидевший там, нервничал, ерзал, как на ржавом гвозде, озирался по сторонам. В результате он уронил молитвенник на пол, и звук падения гулким эхом разнесся под высокими позолоченными сводами.

Я поднял молитвенник и сел рядом.

— Вы опять пришли раньше. Я же предупреждал, — тихо сказал я Францу Лангу, тому самому студенту, которого пару месяцев назад вытащил из ловушки, расставленной его тетушкой.

Ланг огляделся, достал из внутреннего кармана пиджака маленькую записную книжку и незаметно протянул ее мне:

— Вот, я сделал, как вы просили.

— Так быстро? Как все прошло? Втереться в доверие к фрау Хаускнехт оказалась не так сложно?

Ланг неопределенно поморщился, снова посмотрел на вход в церковь, потом на фигуры ангелов.

— Не дергайтесь. Ваше волнение вас выдает...— сказал я, листая блокнот. На первый взгляд, все было в порядке. Однако предстояло проверить, насколько ценной и правдивой была эта информация. — А что ее муж? Вы с ним встречались?

— Нет. Он постоянно в разъездах... Я переписал адреса с тех писем, которые были до востребования... Фрау Хаускнехт говорит, он очень осторожен в последнее время. У него даже обострилась язва на нервной почве. Он собирается на лечебный курорт.

Ланг покачал головой. Я еще раз присмотрелся к нему. Время от времени он как-то нервно и часто моргал, сильно смыкая веки.

— Вы не похожи на счастливого любовника, закрутившего роман с женой толстосума, — заметил я. — Надеюсь, вы были аккуратны и не наследили?

— Я буду счастлив, когда забуду это все, как страшный сон... Теперь я могу поехать в Лейпциг? Мы в расчете?

Студент с надеждой посмотрел на меня.

— Разумеется. Но не сейчас. Раз уж вы так сблизились с фрау Хаускнехт, у меня будет для вас еще одно небольшое задание.

— Как?.. Вы сказали, что это было последнее задание! — воскликнул Ланг и встал. Его визг эхом разнесся по церкви. Из-за колонны показался священник, вероятно, выглянувший на голос.

— Прикройте глотку, Ланг. Не забывайте, где вы. Сядьте, — осек его я. Студент послушно сел.

— Господин офицер, поймите, я не могу... — он снова понизил голос. — У меня есть невеста, она ждет меня… А эта женщина, кажется, поверила мне. Дарит дорогие подарки… Я чувствую себя последним негодяем!.. — студент подбирал слова, и начал моргать чаще. Все-таки это было что-то нервное.

— Если сорокалетняя старуха решила, что может увлечь молодого любовника, в этом нет вашей вины. Кто знает, быть может, это ее последнее романтическое приключение. Не лишайте ее этого. В конце концов вы обязаны мне свободой и возможно жизнью. Взамен я не требую рисковать ни тем, ни другим. Просто еще пару вечеров проведите в компании фрау Хаускнехт.

— Нет, — упирался студент и притопнул грязным ботинком. — Решительно нет. Вы помогли мне. Я тоже для вас сделал немало! Теперь я хочу уехать в Лейпциг к своей невесте. Я люблю Лили! Я хочу жить спокойно. Я не хочу больше никого обманывать! Не хочу рисковать! Мне противно это, мерзко... Мерзко ложиться в постель с... Боже!.. Нет. Не хочу и не могу! И потом, я боюсь ее мужа. Говорят, он сущий Отелло! Он же свернет мне шею, если узнает!..

Студент беспокойно зашатался. Он дрожал и испуганно озирался по сторонам, казалось, что сами стены церкви и даже цветные лучи витражей пугают его. Я думал, этот кичливый умник смелее.

Мимо нас прошла молодая пара и прошла к алтарю. Надо было сворачивать разговор. Тем более мне предстояло еще ночное дежурство.

— Как знаете, — ответил я и достал небольшой снимок, приготовленный специально для этого случая.

— Что это?

— Не важно. Главное, чтобы это так и осталось у меня, а не попало в руки к вашей невесте или ее отцу. Поверьте, я не хотел бы их огорчать, что вы — жиголо и развлекаете мюнхенских состоятельных фрау за дорогие подарки.

Ланг округлил глаза, нижняя челюсть отпала. Он попытался выхватить у меня снимок, но только царапнул воздух.

— Но это ложь, вы же знаете! Вы блефуете!.. Она не поверит вам, я все объясню ей...

— Возможно. Если будет кому объяснять. Герр Хаускнехт действительно импульсивный человек. И очень злопамятный.

Ланг крепко зажмурился, застонал и с сожалением обхватил голову руками. Когда он выпрямился, прошептал:

— Вы — дьявол…

— Ну… — я снова посмотрел на довольно пикантную картинку, — вы тоже не ангел. Надеюсь, мы поняли друг друга. А теперь запоминайте, что вы должны сделать...

***

Я приехал на службу без четверти восемь. Бросил записную книжку Ланга в ящик, решил, что займусь им позже. Чувствовал себя паршиво. Болели глаза, в ушах стоял непрерывный звон, словно в каждом ухе звенели провода... Я сел и положил руки на стол, на них - голову. Закрыл глаза в надежде хоть ненадолго заснуть...

Есть такая "веселая" пытка, одна из самых мучительных, когда человеку не дают спать. После ранения я ощутил на себе все ее "прелести". Но если еще весной мне удавалось уснуть при впрыскивании ничтожной дозы морфина (ну и немного коньяка от нервов), то в последнюю неделю я перестал спать совсем.

Я чувствовал усталость, зевал, казалось, дотронусь до подушки и провалюсь, забудусь, но малейшим шум — крик на улице, хлопанье окна или чихание Асти, — и я вздрагивал, как будто кто-то толкал меня в бок. Остаток ночи я ерзал в постели, ходил по комнате или чистил свой пистолет, спотыкаясь о мысль, что хочу застрелиться и хотя бы в морге отоспаться.

Излишне говорить, что утром я чувствовал себя так, словно меня раздавил танк. Ни на что не было сил. Еда не лезла в глотку, меня раздражал шуршащий передник прислуги, и как отец энергично работает челюстями, уминая завтрак...

Чтобы хоть немного взбодриться и сбить дурное настроение мне пришлось увеличить дозу морфина с 0,06gr почти в три раза. На бедрах из-за частых нарывов впрыскивать морфин становилось все сложнее и болезненнее. Мне очень не хотелось начинать колоть руки, и я перешел на прием морфина внутрь.

Бессонница, постоянная усталость и зевота. Это выматывало меня окончательно. Особенно ночью, когда лезли всякие мысли. Особенно, если они касались Алеси...



...Кажется, мне приснилась мать. Она гуляла по нашему саду, молодая и красивая, такая, какая была до моего отъезда в Польшу. Потом откуда-то появились Родриан и Бенно... Я был вне себя от злости и пытался выяснить, кто дал им охотничьи ружья перед боем. Наверняка осел Шульц. Но тут я вспомнил, что Шульцу снесло его тупую башку осколком еще в сорок первом. Кто мог поручить покойнику заниматься вооружением личного состава? Впрочем, и Родриан, и счастливчик Бенно тоже давно кормили червей...

"Харди!" — крикнул кто-то.

Я вздрогнул. С трудом открыл глаза.

В кабинете было темно и тихо, хотя я все еще слышал окрик матери. Я включил лампу, посмотрел на часы: прошло всего четыре минуты.

Невольно взглянул на фотографию Алеси, стоящую на столе. Затем левее, на календарь. Ближайшее воскресенье, двадцатое сентября было взято в кружок, рядом стоял крестик... Я долго вспоминал, кого и где должны были хоронить. Выдохнул.

Идиот... Двадцатого сентября Хорст женился на своей подружке в Фрауэнкирхе.

Я не дал Хорсту определенного ответа, приду я или нет. Сказал, что постараюсь. Тем более, что как такового торжества не планировалось: скромное венчание и маленькая вечеринка за городом в тесном кругу друзей и близких.

Конечно, я лукавил. Даже если бы речь шла о свадьбе совершенно незнакомого человека, я бы пошел туда из-за Алеси. Ведь она точно была в списке гостей.

Мне очень хотелось бы увидеть ее: на похоронах, венчании, крестинах, — не важно. Странно, что она сама до сих пор не захотела увидеть меня. Ведь я дал для этого очень веский повод...



...Я прошелся по кабинету, размял плечи и затекшую шею. Достал из сейфа коньяк. Посмотрел на изумрудную обложку паспорта, лежавшего там же. Решил, что будет лучше хранить его именно в рабочем сейфе. Впрочем...

По большому счету, забирать у нее паспорт было ребячеством.

Какого черта вообще мне вздумалось играть с ней в благородство? Ведь я мог приказать, припугнуть, принудить… В конце концов, кто она, и кто я.

Каждый раз, когда я думал об этом, я словно попадал в порочный круг. С одной стороны я был полон решимости преподать Алесе урок, поставить ее на место. Но как только вспоминал наш последний разговор, ее мягкий взгляд, тихий голос, когда она попросила «не мучить ни ее, ни себя…», тогда все внутри сворачивалось, раскисало. Весь гнев, вся решительность… Не знаю, что было магического в этой фразе, но она действовала на меня, как намордник. Я готов был немедленно подбросить Алесе как-нибудь этот идиотский паспорт и оставить ее в покое, как она просила, потому что я не лгал, я сказал тогда абсолютную правду, что люблю ее.

Но как только я допускал, что Алеся садится в один вагон с бароном, начиналось что-то вроде изжоги. Я снова вспоминал, кто она и кто я. Снова злился и был доволен тем, что ее паспорт в моем сейфе. А значит и она сама никуда не денется. Разве что угодит в полицейский участок.



В дверь кабинета постучали. Мне сообщили об аресте одного хитреца, задумавшего поиграть с гестапо в прятки, и что Мозер приказал мне разобраться с ним. К утру полученная информация должна была оказаться у Мозера на столе.

Мысленно я послал и Мозера и его приказ к дьяволу. Вслух сказал, что спущусь через пять минут.

При мысли, что нужно встать и снова куда-то идти, тело и суставы заболели еще сильнее.

Нет, мне просто необходимо было привести себя в порядок, взбодриться. Один черт, я не мог спать. А за работой ночь тянулась не так мучительно, да и думать о ерунде не оставалось времени.

Я снова подошёл к сейфу и взял флакончик, который достал для меня Фриц.



...В груди разливался приятный мятный холодок. Тело, казалось, становилось легче. Я почувствовал прилив сил и энергии.

Я спустился в подвал, на ходу закурил. Штефан уже ждал меня. Он расстелил на столе небольшую полоску ткани и аккуратно, как перед операцией, раскладывал на ней разного размера и вида щипцы, плоскогубцы, скальпели и другие инструменты.

Задержанный был привязан к стулу. При виде меня он задергался, стал выкрикивал, что он ни в чем не виноват, что это какая-то ошибка.

Я просмотрел его документы, задал несколько дежурных вопросов, не услышал того, что хотел, и кивнул Штефану начинать.

_________________

 » 50. Унтерменш

5

Около двенадцати часов дня меня вызвал штандартенфюрер Шефферлинг. Это было новостью, потому что я не входил в высшее начальственное звено, чтобы со мной совещался шеф гестапо. А по некоторым другим, нерабочим вопросам мы могли поговорить дома.

В приемной отца я поприветствовал Мозера. Он сидел в одном из зеленых стульев и рассматривал настенный календарь. Наконец секретарь сказал, что мы можем войти.



В кабинете отца улавливался запах табака. В пепельнице лежал окурок сигареты. Отец курил очень редко, в особых случаях. И, видимо, сейчас был как раз такой случай.

Отец долго молчал. Затем он положил перед нами какой-то обугленный клочок бумаги.

— Что это? — спросил я, рассматривая клочок.

— Вы что, безграмотны? — ответил отец. Он был явно в плохом настроении.

— Нет, я умею читать. Здесь несколько фамилий...

— Это имена сотрудников гестапо. А нашли это вчера во время обыска на конспиративной квартире.

Мы с Мозером переглянулись. В гестапо было не принято приходить на службу с портфелем или чем-то в этом роде, потому что ни один клочок бумаги не должен покидать стен. Тем более список сотрудников.

Мозер взял у меня листок, надел очки и внимательно рассмотрел его.

— Фотобумага, — сказал Мозер. — А Рëске только неделю как перевелся в наш отдел. Так что, список совсем свежий.

Отец расслабил ворот рубашки и снова закурил. И было от чего — получалось, что кто-то из сотрудников гестапо был крайне нечистоплотен.

— Мозер, сколько времени потребуется, чтобы выяснить, чьих это рук дело? — спросил отец.

Мозер вздохнул:

— Это сложно, герр штандартенфюрер. Вычислить по клочку... Я бы сказал, невозможно. Только наблюдать и ждать его просчет, какой-то ошибки или счастливой случайности.

— А если мы усилим наблюдение? — вмешался я. — Проверки, обыски. Если это фото, то маловероятно, что кто-то вынес документ на улицу и сфотографировал его дома. Проще пронести маленький фотоаппарат сюда. Ту же Лейку.

— Напротив, фотоаппарат опасен, — ответил Мозер. — Можно спрятать документ к примеру под плащом, добежать до аптеки, где быстро снимут фотокопии, и вернуть. А внешне все будет выглядеть, как будто кто-то покупает лекарство от головной боли. Нет-нет. Если кто-то играет в эти игры, то он осторожен. Значит, мы должны быть осторожны вдвойне. Нужно ждать. Только ждать.

— И как долго ждать? Месяц? Два? За это время может просочиться очень много информации, — возразил я.

Мозер не стал спорить и повернулся к отцу.

— Мозер прав, — сказал он. — Никаких слежек. Никаких прямых вопросов. Все аккуратно. Присматриваетесь ко всем. Попутно проверьте, не было ли у кого каких-то денежных прибавок в последнее время. Может кто-то хвастался какой-то покупкой. Сомневаюсь, что наш предатель идейный. Скорее всего он хорошо получает. Или наоборот, может у кого-то проблемы с деньгами... Отчитываться лично мне. Ясно? И что эта информация не должна просочиться дальше стен моего кабинета, надеюсь тоже всем ясно? Это приказ, - сказал отец и посмотрел на меня.

— Так точно, — ответил я.

Мне и Мозеру отец доверял, этим и объяснялся столь узкий круг для подобной новости.

Другой вопрос, что мне при этом фактически связали руки. Я поступал в полное распоряжение Мозера по этому вопросу. Не то чтобы меня это как-то задевало: профессионализм Мозера, да и мнение отца я не ставил под сомнение. С другой стороны я считал неправильным ждать. Если бы на востоке я "ждал" после каждой партизанской листовки, ими бы были обклеены все заборы, дома и сараи...

Впрочем, в гестапо вздернуть или расстрелять у канавы десяток другой сотрудников было сложнее. Я даже усмехнулся, когда представил с петлей на шее пару ослов из архива или сопливых машинисток, которые научились красить губки и ноготки, вилять задницей, но перепечатать в срок выписки, протоколы — нет.



Я едва успел дойти до кабинета, как меня окликнул Карл. Он подошел ко мне и, прикашлянув, вкрадчиво сказал:

— Леонхард, тут такое дело...

Я уже хотел послать его к черту, если опять у кого-то из детей день рождения, или жену нужно отвести к гинекологу, а его самого в какой раз нужно прикрыть перед Мозером.

— Нет-нет-нет, — замахал руками Карл. — Там у меня в шестой допросной сидит одна фройляйн. Документов при ней нет. Но она сказала, что Леонхард Шефферлинг может подтвердить ее личность .

— Мало ли что она сказала. Нет документов — в полицейский участок, до выяснения личности, — ответил я и снова взялся за ручку двери.

— Да, но фройляйн утверждает, что она твоя невеста...

***

Увидев меня, Алеся поспешила встать, но конвойный грубо толкнул ее обратно на стул. Карл приказал "не трогать фройляйн". Заметив что-то на полу, он чертыхнулся, и топнул. В полумраке я заметил, как пробежала мышь — частые гостьи в допросных подвалах и камерах.

— Ваш ангел, криминалькомиссар? — спросил меня Карл. — В таком случае, прошу...

И он быстро сложил бумаги в папку и протянул мне. Судя по выражению его лица, он был рад свалить это дело на меня.

Я приказал отвести фройляйн в мой кабинет.



Конвой я отпустил. Сел за свой стол. Алесе велел сесть на стул напротив, на котором обычно сидят посетители.

— Значит, моя невеста, — сказал я.

Алеся молчала, опустив голову. Как понял, что-то объяснять мне она пока не собиралась.

Я открыл ее досье, довольно тонкое и малосодержательное. Заинтересовал только последний листок.

— ...Четвертого сентября, — зачитал я, — в ателье по адресу... во время перерыва я поделилась с другими швеями, что мои дети плохо спят, потому что мой муж, военный летчик, сейчас находится в госпитале. Дети боятся, что к нему прилетят евреи-оборотни, которые, как известно, по ночам превращаются в чудовищ и пьют кровь раненых солдат великого германского Рейха, пока те слабы... На это Алис Штерн расхохоталась и назвала мои слова "чепухой"... Алис Штерн, вы подтверждаете, что подвергли сомнению коварство евреев?

— Я не хохотала, — ответила Алеся, нервно трогая ремешок сумочки. Показалось, у нее немного дрожали колени. — Просто сказала, что это чушь. Как еще назвать то, что взрослые женщины, матери семейства верят в подобные страшилки времен инквизиции?.. Не знала, что за это могут арестовать... Не ожидала такого от Линды... Та женщина с ребенком, которую мы встретили у аптеки. Это ведь она написала, Линда Мюллер?

— Не важно. Пока что вас никто не арестовал. Донесение — это не основание для ареста, а повод для проверки и беседы, — я еще раз пробежал глазами текст. — А почему на вашем рабочем месте нет портрета фюрера?

Алеся посмотрела на меня, потом выше — на большой поясной портрет Гитлера за моей спиной, и снова отвернулась.

Я закрыл папку. Постучал по ней пальцами. Повторил, с чего начал наш разговор:

— Значит, невеста?..

— Так получилось, — пробормотала она. — Извини. Вспомнила сначала про твоего отца, потом... передумала. Как-то стыдно стало ему признаваться. Проблемы создавать...

— А мне, значит, не стыдно и проблемы создавать можно? Невеста офицера гестапо и вот это... — я указал на ее личное дело.

Алеся не ответила.

— Следующий вопрос. С документами что? Почему отказалась предъявить паспорт?

— У меня его... нет.

— Как же так? — "удивился" я.

— Наверное потеряла... Не знаю. Всегда был здесь, в сумочке, вот тут... А потом смотрю и... руки-ноги затряслись. В ателье каждый сантиметр осмотрела, в квартире... Думала, сума сойду. Потом решила подождать. Может, кто найдет, принесет в полицию... Мне же должны сообщить, если найдут?

— Разумеется. Но от тебя должно быть заявление о пропаже.

— Но... но ты же понимаешь, я не могу так просто заявить, что потеряла паспорт, — Алеся посмотрела на меня. — И восстановить тоже. Тогда наверное будут поднимать какие-то документы, запросы...

— Наверное. Не знаю. Я аккуратен со своими документами.

Алеся выглядела очень расстроенной. Мне стало жаль ее. Она в самом деле переживала и винила себя.

Я подошёл к сейфу, открыл его и достал паспорт. Положил перед Алесей.

Несколько секунд она просто смотрела на него, как будто это было что-то невероятное, затем взяла и пролистала. На лице промелькнула улыбка, а глаза заблестели.

— Спасибо... Но как? Откуда?..

— Из твоей сумочки, — ответил я. — Я взял его.

— То есть... как это, взял? Зачем?

— Чтобы ты не наделала глупостей и не уехала в Швейцарию.

Алеся растерялась, открывала рот как рыба, хотела что-то сказать, но как будто забыла немецкий язык.

— Я три ночи не спала... — наконец сказала она. — На работе соврала, чтобы отпроситься... Наслушалась от Шарлотты такого... И Флори. У нее свадьба, приготовления, примерки! А я из дома носа высунуть не могу, потому что на улицах патрули!.. Разве так можно?!. Ты украл мой паспорт, и у тебя еще хватает наглости так спокойно об этом говорить?!

Алеся почти срывалась на крик. Я все понимал — нервы, поэтому был снисходителен.

— Я его не крал. Забрал, — я взял паспорт из ее рук и положил обратно в сейф. — Де-факто это не твоя собственность, а собственность нашей семьи, а значит, и моя тоже, — сказал я, намекая, что за подделку отец заплатил двадцать тысяч из своего кармана. — Но оставим детали. Главное, что ты убедилась, как опасно тебе без моей защиты? Надеюсь, урок пошел тебе на пользу?

— А-а-а, — потянула Алеся, усмехнувшись. — Вот в чем дело... Ясно. А как же твои красивые слова, что ты, как мужчина, примешь любое решение женщины?

— Но я не предполагал, что эта "женщина" окажется настолько беспомощной? Не прошло и недели, как ты вляпалась в дерьмо.

— Из-за тебя!

— Не важно. Ты оказалась в опасности и поняла, что доверяешь мне, и что я могу решить твою проблему. Иначе зачем назвала себя моей невестой, если я — "чудовище", и просила больше к тебе не приходить?

Алеся напрягла скулы.

— Я выкуплю у тебя паспорт, — сказала она. — Сколько?

Я улыбнулся. У нее не было таких денег, а занять она могла только у Алекса. Но это был тот редкий случай, когда денежный эквивалент меня не устраивал. Мне не нужен был ее паспорт, не нужны были ее деньги - мне нужна была она сама.

— Нет-нет, я не могу позволить тебе влезть в долги, — ответил я.

— А выкручивать руки можешь? И это ты называешь любовью?

Я вышел из-за стола, подошел к Алесе:

— Слишком много слов. Решай. Либо я возвращаю твое дело Карлу, и ты отправляешься в камеру с мышами. Либо ты — моя невеста, я выписываю тебе пропуск, и ты беспрепятственно уйдешь отсюда прямо сейчас... Ну, не прямо сейчас, конечно. Минут через... десять, — я положил палец в вырез ее блузки и потянул на себя. Сверху открывался великолепный вид на черное кружево нижнего белья и хорошенькую грудь.

Подумав, Алеся спросила каким-то усталым голосом:

— Если соглашусь, вернешь паспорт?

— Разумеется, — ответил я.

Она встала, прошла к кожаному кабинетному дивану у стены, повернулась ко мне спиной и начала раздеваться.

Я запер дверь.

***

Как назло, в те минуты, что я был занят, зазвонил телефон и дважды стучали в дверь. Кто-то даже дернул ручку. Алеся каждый раз вздрагивала, упиралась в мою грудь ладонями и как бы отталкивала. Мне это надоело, я велел ей лечь на живот, задрал ее мешающую комбинацию повыше, к лопаткам, и лег сверху. Сказал, чтобы расслабилась — не воздушная тревога, не стоит обращать внимания.



Я был точен. Через десять минут выписал пропуск на имя Алис Штерн. Алеся поправляла перед зеркалом шпильки в волосах. Я взял ее руку, поцеловал и вложил в ладонь пропуск.

— Покажешь внизу, на проходных. Тебя проводить?

— Нет. А паспорт? — спросила Алеся.

— А паспорт... — подумал я, — паспорт пока побудет у меня. Так будет надёжнее и спокойнее. Вдруг и правда потеряешь?

— Ты издеваешься?! — Алеся зашипела, как кобра: — Ты же обещал! Как мне пойти на работу? За продуктами. Да просто выйти на улицу!..

— Не волнуйся. Ты переедешь ко мне. Тебе не придется ходить на рынок одной. До ателье я подвезу тебя, вечером встречу — нам по пути. А подышать свежим воздухом ты можешь в саду. Или со мной по выходным. Как раньше.

Алеся стиснула скулы.

— Верни, или твой отец узнает и о паспорте, и том, как твой дружок Фриц из концлагеря приносит тебе морфий. Достаточно на тебя посмотреть, на твои зрачки. Мне и доказывать не придется, что ты нарк...

Я схватил Алесю за шею и сдавил, чтобы она заткнулась.

Честно говоря, я насторожился, потому что хуже, чем к наркоманам, отец относился наверное только к гомосексуалистам и предателям. Каждый раз, когда по радио мелькало имя Геринга, отец ворчал, что "толстяк" слишком "раздобрел на морфине", и на месте фюрера провел бы хорошую чистку от помутненных идиотов, которым место в лечебнице, а не на руководящих должностях.

Один раз я возразил, что после первой войны было много морфинистов, но они же не виноваты, что из-за ранений изо дня в день впрыскивали себе этот яд... Отец посмотрел на меня так, что я поспешил согласиться с его словами и больше не спорить.

Если бы он узнал, что я все еще принимаю морфий, поднялась бы такая гроза! А я не хотел ссориться с отцом вместо того, чтобы сыграть с ним бильярдную партию за новым столом.

Но откуда она узнала про Фрица? Неужели он сам проболтался? Болван наверняка решил предостеречь ее, чтобы присматривала за мной. Вот выродок! Можно подумать, Фриц мало грел руки с нашего маленького дельца!..



Алеся начинала задыхаться. Хрипела, царапала мою руку, едва не сорвала часы с запястья... Когда отпустил — быстро отползла к стене, под вешалку, держалась за горло и откашливалась.

Когда пришла в себя я проводил ее до лестницы. Сказал, куда идти дальше, чтобы она не заблудилась.

Вернувшись в кабинет, я открыл окно, закурил. Последняя маленькая шалость Алеси подпортила общее впечатление — вздумала ставить мне условия!..

Впрочем, бывает. Ничего. Главное — счет. А он теперь был в мою пользу...

_________________

Чем дальше тем больше захватывает сюжет

Кениг, спасибо большое!!!
_________________

Спасибо за продолжение! Мне кажется, герой катится по наклонной. Пристрастие к морфину добром не кончится.

Инес, не кажется, а так и есть. Только сам он этого не хочет признавать.
Спасибо!!!
_________________

Как заманчиво и жёстко, и по аннотации видно, и с первых строчек завлекает. Но ещё в процессе... Подожду полный текст, пожалуй. А то потом не дождусь проды.