натаниэлла:
» 4\8
Глава 4/8
...- Кстати, когда ты сделаешь ставку? – спросила Умила, вдоволь
напозировавшись на фоне галактики Циферблат. – В соседнем зале предлагают хороший процент с выигрыша. В конторах Исинавии будет не так выгодно, лучше сделать сейчас.
- Какую еще ставку? – рассеянно поинтересовалась Мария, глядя в панорамное окно.
Звезды сияли так, что было жаль с ними расставаться. Атмосфера планеты частично перекроет вид, и Некрасова уже заранее по ним тосковала. В эти мгновения она прекрасно понимала маму, оставившую ради космоса родину, мужа и дочь – оно стоило того, наверное. Тем более, что она планировала вскоре вернуться…
- На смерть, разумеется!
- Что? – Маша обернулась.
- Тут такая традиция, не знала? Я застраховалась, что не погибну, но это немножко не то. Драйва нет, остроты, да и деньги, случись что, достанутся не мне, а папаше. Или мамаше, которая только рада будет разбогатеть за мой счет. А вот угадать, кто отбросит копыта и почему – это посложней, и можно сорвать неплохой куш. Ты просто обязана попытаться!
Маша слышала подобные разговоры на борту, но буквально краем уха. Перечень порочных практик на карнавале был обширен, но касался он туристов, а ей было интересно лишь то, что касалось «синеоких» и резидентов земной колонии. Разумеется, участвовать в азартных играх она не собиралась.
Умила, однако, пристала как банный лист:
- Ты умная, ты сможешь вычислить, если проанализируешь прецеденты. Без твоих мозгов это будет пустой тратой денег. Одна я не решусь, потому что обязательно все просру, и папа в отместку заблокирует доступ к счетам. Только ты способна определиться с кандидатами на вылет!
- Я не стану ничего анализировать, это мерзко.
- Зато мы заработаем кучу бабла! А выигрыш поделим пополам. Тебе что, не нужны деньги?
- Такие – точно нет.
- Деньги не пахнут. Ими здесь можно мерить все. Раз ты так рвалась на Навинию, то должна соответствовать.
Маша вздохнула. Она чувствовала, что объяснять в сотый раз одно и то же бесполезно.
- Нет, давай начистоту! – не унималась Умила. – А то я чего-то не догоняю. Замуж за богатея ты не хочешь – ладно, это твое дело, свобода – великая ценность, однако подцепить партнера на вечер ты тоже не желаешь, и это уже странно. Вроде как ты не любовница моего папашки, я это усвоила, тем более, что тебя от моих предположений изрядно перекашивало. Но ты же гетеросексуалка и должна на мужиков хоть иногда посматривать, разве нет? В казино их, между прочим, как грязи, и есть вполне приличные особи без обременений. Хоть бы глянула на них!
- Они противные.
- Ну, допустим, - согласилась Умила, - хотя я заметила там парочку кинозвезд. Они со своими
шмарами, но кто ж из них не захочет новизны? Попытаться-то можно.
- Я не пойду в казино, - сказала Маша, демонстрируя олимпийское терпение.
- Ну да, ну да, опять сейчас обвинишь меня в
шипперстве (*сводничество, жарг) Слышала уже, усвоила, но я не понимаю, как так-то? Мужики не интересуют, деньги тоже нет – тогда чего ты здесь забыла, а? Вот только не надо ля-ля про «синеоких»! Наверняка есть что-то еще, и я докопаюсь до сути.
- Очень смешная шутка.
- А я не шучу. Чего ты вечно рожу кривишь? Чего тебе надо?
- Ничего из того, что тебя волнует, Мила, ну что ты опять кипятишься?
- Хочу и кипячусь. А вдруг ты
скамерша? (*аферистка, жарг)
Маша поморщилась:
- Нельзя ли поменьше портовой лексики? На тебя оглядываются, ты со своими словечками не вписываешься в здешнюю повестку. И говори, пожалуйста, тише. Я знаю, ты умеешь быть сдержанной и понимаешь, сколь ценны в наши дни хорошие манеры.
- А мне нравится так, как есть, я люблю экспрессию, - отбила упрек Умила, правда, стрельнув окрест себя глазами и перейдя на громкий шепот. – Ты, Машка, не увиливай, а отвечай по существу! Ты ждешь, когда на тебя свалится халявное наследство?
- Ну какое еще наследство!
- Ты ж не просто так на пороге нашего дома нарисовалась и не из-за сраных архивов летишь в Исинавию, просто признаваться стыдно. Наверняка задумала обойти меня на поворотах, да только я не дамся! Я уживчивая и терпеливая, даже согласна делиться, но в разумных пределах.
До Маши дошло, что Умила уперлась не на шутку, и надо купировать приступ, пока он не довел их обоих до греха. За эти две недели дочь Антоновского уже трижды заводила обвинительные разговоры, и у Маши никак не выходило доказать, что она не зарится на ее миллиарды. Умила вроде бы соглашалась, вставала на новую точку зрения, но ненадолго. Через несколько дней случался очередной откат. В ее выпадах никогда не звучала злоба, только нелепая обида, и Маша Умилу жалела. Она всегда жалела тех, кто не способен был распознать в человеке дурные наклонности если не с первого взгляда, то хотя бы в процессе общения, а общались они все последние дни очень тесно и беспрестанно.
- Мой папа жив, и надеюсь, останется таковым еще долгое время, - с металлическими нотками в голосе, не терпящими дальнейших возражений, отчеканила Мария, – а мама числится пропавшей без вести. Мои родители – честные люди, любят друг друга и никогда друг другу не изменяли. Ты все это прекрасно знаешь, поэтому заканчивай маяться необоснованной ревностью и городить всякую чушь! Твои намеки отвратительны. Слушать противно!
- Скажешь, я не права?
- Абсолютно!
- Тогда, что дальше? Объясни! – Умила изобразила круговой жест рукой. – Ты стремилась сюда попасть – и чего? Стоишь скромная такая, клювом щелкаешь, губы жмешь. Я толстокожая, но все равно чувствую, что ты всех здесь презираешь. Такое можно стерпеть только ради большого куша в конце. На что ты рассчитываешь?
- Найти правду о прошлом моей семьи.
- Правда – это гадость, она зачастую лишает сна и ничего не дает взамен. Ради нее нет смысла терпеть.
- Смысл есть, Мила, - снова печально вздохнула Некрасова. – И ты знаешь, что к тебе мое презрение не относится. Не потому, что я твоя компаньонка и должна уважать тебя согласно контракту. Я не притворяюсь с тобой, и мне не нужны твои наследственные капиталы. Суть в том, что ты не безнадежная тупица, Мила, у тебя доброе сердце, и вот это для меня главное. С тобой можно общаться, если не обращать внимания на прорву «соленых выражений», засоривших твою речь.
Рассуждая так, Маша ничуть не кривила душой. Она действительно чувствовала себя в присутствии Умилы свободно и вела себя не как наемная прислуга, а как обычная спутница, временная соседка по жизни, имеющая право высказывать свое мнение и в чем-то даже влиять на мнение дочери магната. Умила придерживалась весьма либеральных взглядов, и если не придираться к некоторым ее недостаткам, она действительно была на редкость уживчивой. Маша это ценила.
- Ты хороший человек, и я не тягощусь своими обязанностями рядом с тобой, - добавила она, - но те, с кем ты предпочитаешь тусоваться… Они совсем на тебя не похожи и дурно влияют.
Умила оглянулась:
- Сейчас все такие, лучше не найдешь.
- Это меня и огорчает. Мы с тобой стоим на палубе звездолета, способного в мгновение ока перенести нас на другой конец Галактики, но подавляющему большинству пассажиров на это наплевать.
- Ты реально переживаешь, что никто не восхищается космическим полетом? – не поверила Умила.
- Меня пугает царящий вокруг упадок.
- Чего?
- Упадок, Мила. Синоним деградации. Мне грустно, что все это плохо закончится. Когда окружающие тебя люди – моральные банкроты, это скверно отражается буквально на всем. Взгляни повнимательней: все ж разваливается!
- Надеюсь, ты это в философском смысле? – насторожилась Умила. – Ты же не про то, что звездолет вот-вот распадется на детали?
- С робжиптанским звездолетом все нормально, я говорила о людях с Земли. – Маша все-таки сдалась: - Слушай, не хочу прослыть еще большей занудой, поэтому давай не будем об этом! Давай просто полюбуемся на звезды.
Умила почесала нос. Ее проблема заключалась в том, что протрезвев, она снова не знала, чем себя занять. Стоять столбом ее не устраивало.
- Сколько нам еще осталось? – протянула она капризно. – Впрочем, не хочу знать. Как стартанем, так нас снова загонят в тесные кресла. Я с ума в них сойду.
- Я могу тебя немного развлечь. Хочешь послушать о том, что нас ждет на планете?
- Я и так знаю – мой отец. Или ты про карнавал? Да, там много всего: экскурсии, гонки, пляж, фестивали, игры... Я пока не успела составить программу, чего бы мне хотелось посетить. А у тебя есть планы?
- Я пытаюсь говорить с тобой про историю планеты, - с неизменным терпением, выработавшимся за две недели общения, произнесла Маша. – Нам предстоит там жить, и будет правильно, если ты получишь хоть какое-то представление заранее. Твой отец будет доволен, если ты блеснешь своими познаниями, когда мы прилетим.
Умила поскучнела:
- Ненавижу лекции.
- Не веди себя как дитя. Только осознай: мы сейчас находимся за десять с половиной световых лет от Солнца! – Маша шагнула ближе к окну и прижала к нему ладонь. – Всего три десятка лет назад мы и подумать не могли, что человек окажется так далеко от дома. И так быстро сюда доберется.
- Это все «синеокие». Если б не они, мы так и сидели бы в нашей системе. Чем тут восхищаться? Ах да! – Умила всплеснула руками, будто и впрямь ей только сейчас пришло это на ум. – Это же твоя мать первой вступила с ними в контакт? В тебе говорит семейная гордость, понимаю.
Маша демонстративно не желала замечать язвительные нотки в голосе подопечной:
- Да, мама была среди тех, кто заметил следы разумной деятельности робжиптов, и сумела это доказать.
- Ей повезло, что она наблюдала за созвездием Эридана.
- Не за самим созвездием, а за феноменом, расположенным на звездной карте в том районе. Они старались выяснить побольше об Эриданской Сверхпустоте.
- Да, точно. А потом она полетела к этой Сверхпустоте и погибла.
- Пропала без вести, - привычно поправила Маша. – Мама вошла в первую межпланетную команду исследователей.
- Должно быть, у тебя об этом тяжелые воспоминания, - изволила проявить сочувствие Умила, но прозвучали они для Машиного слуха фальшиво. – Ты ж была совсем кроха... Мой папаня тоже не верит, что их звездолет тупо взорвался. Мы беседовали об этом недавно, и он все пытался тебя оправдать. Ну, объяснить типа, почему ты не сдаешься.
- Вы с ним говорили о «Фехтовальщике»?
Умила помолчала, словно ей было неприятно или боязно затрагивать данную тему, но нечто сильнее ее распирало ее изнутри. В ее глазах Маша буквально видела следы этой борьбы.
Разумеется, Антоновская не выдержала:
- Наверное, мне не стоит такое сообщать, но мой папа был влюблен в твою мать. Очень сильно влюблен. И до сих пор ее любит.
- Глупости не сочиняй.
- Ничего и не глупости – один сплошной факт! Я потому и ревную.
- Все это только в твоем воображении, Мила.
- Да ладно, не отрицай очевидного. Они оба тогда еще не были женаты, так что в этом смысле можешь не переживать, никакого адюльтера не случилось. Я видела снимки у него в альбоме на столе, только тогда не понимала, что это она. Мама там тоже была, он ставил ее портрет, когда я входила в кабинет, но однажды забыл. Видимо, снял очки, а после не обратил внимания. Я хотела спросить, кто эта тетка, но он бы мне не ответил, и я смолчала. Теперь, когда ты появилась, я сразу просекла, что к чему. Папа тоскует по ней больше, чем по своей бывшей жене, моей маме. Он и развелся, наверное, потому, что мама – не Ольга Дубцова.
- Ольга Некрасова, ее теперь так зовут, - поправила Маша, стараясь говорить равнодушно. – Они были одноклассниками.
- Старая любовь не ржавеет, - Умила подмигнула ей, но как-то грустно. – Он сказал, что ты на нее похожа. Я сначала думала, он хочет с тобой переспать. Типа с той не вышло, так с ее молоденькой копией...
- Слушай, прекрати, пожалуйста!
- Да брось! Тут все гораздо глубже и трагичнее, чем обычный перепих. Знаешь, почему он женился не на Ольге, а на моей маме? Потому что Ольга бросила его, когда он ослеп.
- Неправда!
- Правда, моя дорогая! Папа тоже был физиком до того, как стал главой «Ассадирского Каскада» и придумал карнавал. Ты же знала это, верно? Он пошел в науку вслед за любимой женщиной, чтобы произвести на нее впечатление, но случился неудачный эксперимент… Папа потерял все, а Ольга взлетела на гребень славы – зачем ей инвалид?
- Мама не такая! – с гневом возразила Маша. – Не надо всех равнять по себе.
- Это ты всех равняешь по себе! Думаешь, раз тебя воспитали такой честной барышней, так вокруг живут сплошные честные герои? Нет в жизни героев, Машка, каждый думает про выгоду, если им, конечно, в голову любовь не ударит, – с упрямой убежденностью сказала Умила. – Любовь выметает из башки все, потому что она как тайфун – сносит все подчистую к чертям собачьим. Ольга моего папу бросила, и он остался на обломках. Думал, другая женщина его спасет, поможет отстроиться заново. Но он, увы, просчитался. Жениться надо по большой любви, а не по большой нужде, тогда хотя бы будет о чем вспоминать после развода.
Маша покусала губы, давая себе время собраться с силами и ответить сообразно. Или не отвечать. Умила, впрочем, ответа не ждала:
- Если бы твоя мать не пропала, то у моего папы был бы шанс одуматься. Он со временем к ней охладел бы. Но она пропала и окончательно превратилась в символ. Или в фетиш – не знаю, как правильно, да и неважно. С мертвецами бороться невозможно. Мой папа угодил в эту ловушку, как и твой. Твой тоже мечется по космосу в поисках пропавшей любви, да еще и подбил к этим поискам тебя. Не самый благородный поступок, между прочим.
- Не рассуждай о том, чего не понимаешь! – резко сказала Маша.
- Может, я и не понимаю, - Умила опустила голову, - но знаешь, чего папаня заявил мне перед тем, как улететь? Он сказал: «Не обижай Машу, она должна стать тебе как сестра». Каково, а? Да после подобного, знаешь, как мне захотелось тебя обидеть? Вот прям собственными бы руками все волосы тебе повыдрала бы! Но я все-таки воспитанный человек и сдержалась. А потом и передумала. Чего уж теперь кулаками махать? Папа все решил, и как решил, так и будет.
Маша молчала. Она и хотела возразить, но язык сковала немота.
- Уверена, папа хотел бы иметь такую дочь, как ты, а не как я, - продолжила Умила, по-прежнему глядя вниз на мыски блестящих туфель. – Я его раздражаю. Я плохая, вечно все делаю не так. Он носится со мной сейчас лишь потому, что я порчу его деловую репутацию. А ты ему нравишься! Ты дочка женщины, ради которой он полмира был готов завоевать. Он и для тебя готов на многое, и миллионы свои отпишет тебе по первой просьбе в надежде, что ты сумеешь продолжить его дело, тогда как я, он в этом уверен, легко и быстро все спущу в унитаз.
Маша тряхнула головой, отмирая:
- Так вот о каких миллионах ты твердишь! Да этого никогда не будет! Слышишь, Мила? Никогда! Я не стану винтиком в империи твоего отца.
- А что тебе помешает?
- Ты говоришь так, не подумав. Лучше сама бы напряглась хоть немного и изучила вещи, которые он надеется, что ты усвоишь. Не прожигай бестолково жизнь, а включайся в нее! Самое время тебе меняться! А я тебя поддержу, не сомневайся. Я никогда не займу твое место, честное-благородное слово!
- Честное-благородное… Ты когда-нибудь влюблялась? Вот что б прям искры из глаз. Нет? – не унималась Умила, с нелепым мазохизмом не желая слушать стоящих советов. – Вот и не суди тех, кому от любви крышу снесло! Мой папа безумец. Он становится безумцем, когда речь заходит про тот «Фехтовальщик». Я пытаюсь папу понять, принять его одержимость, но это сложно. И особенно сложно, когда видишь, что ты для него имеешь больший вес, чем я, его родная дочь, и только потому, что ты связана с женщиной, которая оставила ему на память самые страшные шрамы. Кстати, ты вполне можешь проникнуться к нему сочувствием и пожелать залечить эти шрамы…
- Так, хватит! Пора менять тему, или мы договоримся неизвестно до чего, – оборвала ее Маша, которые все эти домыслы были словно соль, щедро рассыпаемая на рану.
Умила, сама того не ведая, оскорбляла ее. Но оскорбляла не в том, что Маша якобы имеет целью охмурить магната, а в том, что роняла тень на образ ее родителей. В словах Умилы Маша находила отголоски, похожие на правду. Станислав Антоновский действительно мог быть влюблен в Ольгу, потому и искал «Фехтовальщик», потому и ей, Маше, легко простил подделку документов и дал шанс попасть в систему Ассадиры. Но вот то, как Умила все выворачивала…
- Собственно, я все сказала, - Умила выпрямилась и одернула платье, присобравшееся на округлых бедрах, - остальное ты и сама домыслишь.
Маша не хотела ничего домысливать. Даже думать об этом, разбираться в чужих страстях не хотела. Во всяком случае, прямо сейчас, на больную голову.
- Давай все-таки я расскажу тебе про Навинию, - бестолково предложила она, не зная, как завершить этот ужасный разговор. – Станислав Иванович просил меня, чтобы…
- Я ненавижу Навинию! – выкрикнула Умила. – К чертям ее, не хочу туда лететь! Меня просто вынудили. Это страшное место!
- Почему? – изумилась Маша. – Планета-то чем виновата?
- Папа выбрал ее в качестве добровольной ссылки. Зима, по его рассказам, там жутко холодная, а лето – как в раскаленной пустыне. Нормальный человек по доброй воле не станет там жить, но он упрямо продолжает строить свою империю именно на Навинии, в этой всеми проклятой Исинавии, где каждый клочок земли буквально пропитан смертью. И меня туда тащит... Как будто ему достанет времени на меня! Да, «Солнечная петля» спасет слегка положение, но ему приходится столько из-за этого карнавала пахать! Он как раб в руднике – ни минуты покоя, хотя на Земле при таких деньжищах уже давно бы жиром зарос.
- Видимо, он не хочет зарастать жиром. Навиния для всех новое место, и приходится вкалывать, чтобы наладить быт.
- С технологиями «синеоких» быт давно перестал быть проблемой. Тебе ли не знать этого.
- Все равно требуется много работать. Не все способны сделать роботы и сингулярность. Робжипты делятся ресурсами, но строительные материалы, вещи, продукты, станки и машины – все это ложится на плечи землян. Наверное, твой отец верно поступил, привлекая туристов на Навинию. Турбизнес дает ему необходимые средства для развития колонии. Он начал с карнавала, но закончит, уверена, чем-то гораздо более масштабным и долговечным.
Умила закатила глаза:
- Да неужели? Наконец-то ты обозначила интерес к бизнесу моего папаши! Жаль, он тебя не слышит, был бы на седьмом небе.
- Ты снова норовишь все неверно истолковать. Жизнь на Навинии, конечно, пока не сахарная, но скоро все изменится. И ты сама могла бы приложить к этому руку. Станислав Иванович будет только рад. Он ждет от тебя именно этого.
- Я боюсь, что местное солнце плюнет в нас какой-нибудь гадостью, и мы умрем, - мрачно изрекла Умила. – Все наши усилия пойдут прахом.
- С какой стати Ассадире в нас плеваться?
- А почему бы ей этого не сделать? Я слышала, что она не раз уже выжигала там все, что можно и что нельзя. Из-за ее активности Навиния слетела однажды с орбиты, потеряла атмосферу, и биосфера ее тоже сильно пострадала. Робжипты сумели сбежать, но не все. А часть животных и птиц просто вымерла! Навиния – сплошное кладбище. Кто гарантирует, что нас не прикопают там же, поверх мумифицированных аборигенов и их домашних питомцев? Может, в этом как раз и заключался коварный план эриданцев?
Маша понимала, что за словами Умилы стоит мнение некоторых земных политиков и ученых. Не она одна искала объяснения бесконечной доброте инопланетян, и страх был не самым последним фактором, влияющим на интерпретацию фактов. Вот только сама Маша, изучив памятники литературы и искусства эриданцев, вовсе не считала их монстрами. В их среде были всякие – в этом плане они походили на людей, – но когда-то они в своем культурном развитии пошли по другому пути. Это случилось после Исхода – той самой катастрофы
Фор-Даала, что вынудила их переселиться на соседние планеты.
Робжиптанские ученые заранее предупреждали, что Ассадира готовится нанести страшный удар, и пытались минимизировать его последствия, но на тот момент их технологии были далеки от совершенства. Они не успели выстроить защитный пояс и бежали на не до конца подготовленные базы. Поскольку ресурсы были ограничены, части переселенцев пришлось осесть на космических станциях, еще более не приспособленных к длительному существованию тысяч и тысяч обитателей. В процессе адаптации к новым условиям погибло, пожалуй, даже больше народу, чем во время самой катастрофы, и это тотальное бедствие заставило эриданцев переосмыслить свое отношение к жизни и к себе подобным.
Суть различия состояла в том, что робжипты по-настоящему стали придерживаться правила, схожего с библейской заповедью «возлюби ближнего как самого себя». Земляне так и не смогли воплотить ее в жизнь до конца, а робжипты сумели – им пришлось.
Человеческая культура, если упрощать до предела, сосредоточилась на правилах общежития. Она стала методом сосуществования людей, которым плевать друг на друга. Бескультурьем земляне до сих пор называли то, что демонстрировало наплевательское отношение к окружению, то есть лишенные культуры люди не скрывали свой эгоизм и душевную чёрствость. Любовь к ближнему целиком и полностью отошла в область религий. Религии сменяли друг друга, трансформировались, но во все времена служили элитам или фанатикам, которые толковали эту «любовь» в зависимости от собственных целей, превращая ее практически в суррогат, в симулякр.
У робжиптов, переживших страшные потрясения и намеренно сохранивших память об этом, любовь возвели в ранг закона природы.
Конечно, современные жители Робтау были потомками телепатов. Они чувствовали друг друга гораздо сильнее, чем это могли ощущать земные люди. Дмитрий Некрасов был неправ, отказывая «синеоким» в эмпатии, пусть даже эту эмпатию они чаще всего проявляли к себе подобным. Робжипты и по отношению к братьям по разуму оставались живыми носителями
Удалтаранга - философии отдачи и любви. Каждый из них (во всяком случае, это подавалось именно так и подкреплялось большим количеством известных Маше примеров) после трагического Исхода сумел подняться над любовью к себе, отдаляющей его от других. Эриданцы считали, что эгоизм порождает ненависть, а ненависть – самое затратное чувство. Если позволить ей процветать, то они не смогут уживаться друг с другом, растрачивая жизненные силы на склоки, войны и драки, а Вселенная слишком велика и сурова, чтобы выжить в ней по одиночке. Одиночество они воспевали вовсе не за это.
- Робжипты провели в системе полную трансформацию, - ответила Маша, стараясь развеять беспочвенные опасения Умилы. – Они научились гасить вредное излучение и укрощать солнечный ветер, и поделились этим умением с нами. Конечно, Эпсилон Эридана – это молодое светило, оно теряет свою массу в 15 раз быстрее Солнца, и во время шторма звёздное вещество несется по системе со скоростью в десятки тысяч километров в секунду. Однако, благодаря науке и робжиптанской философии отдачи и любви, это перестало быть проблемой для всех, кто живет отныне на Навинии. Накануне бури мы просто включаем искусственное поглощающее поле, состоящее из мелких органических частиц. Те впитывают излишки плазмы и экранируют жесткое излучение.
Кажется, Умила окончательно забыла про семейные драмы:
- Почему «синеокие» не преобразуют Навинию обратно, как было до катастрофы? – поинтересовалась она. – Продолжали бы жить на своей родине, а они зачем-то отдали ее чужакам.
- Наши ксенологи считают, что робжиты намеренно не трогают эту планету. Она для них неприкосновенна, как мать, и может самоопределяться, давая приют другим космическим расам. Робжипты говорят, что раз Навиния изменилась столь разительно, то неспроста. Вдруг специально ради землян?
- Или они ее сами терраформировали, чтобы пригласить нас в гости. Знали о нашем существовании заранее, готовились, а после просто сделали удивленный вид: ну надо же, оказывается мы не одиноки во Вселенной!
- Не стану скрывать, такая версия тоже существует, - признала Маша, - но тогда встает неудобный вопрос о мотивах.
Умила поежилась:
- Скажи, а если то, что говорили букмекеры, все-таки правда, и «синеокие» реально приносят кровавые жертвы? Может, для своих они и добрые и практикуют философию отдачи, но мы-то для них никто. Вот они нас и заманивают, чтобы заместить на алтаре сородичей.
- Жертвоприношения существовали в языческом прошлом всех народов и рас. И на Земле тоже, - с легким неудовольствием ответила Маша. – Но с тех пор столько всего изменилось! Почему тебя волнуют эти глупые обвинения? Так говорят только те, кто ничего не знает о робжиптах и, главное, не хочет знать.
- Да я так просто... Про это говорят, а не бывает дыма без огня.
- У этих разговоров нет достаточного основания. Это примитивное объяснение, рассчитанное на не слишком вдумчивую публику. Не слушай букмекеров и их зазывал! Они зарабатывают, как умеют – торгуют страхами. Духовная культура эволюционирует, и однажды у всех народов приходит понимание, что убийство как способ задобрить богов это очень ненадежное решение. Робжипты до этого тоже додумались.
- А в чем вообще смысл кровавых церемоний? – продолжала любопытствовать Умила. – Я просто хочу понять, с какой стати это все происходит. Ну, убийства. Или происходили, - поправилась она, наткнувшись взглядом на хмурое Машино лицо. – Ты же все-все знаешь! – польстила она.
- Жертва символизировала отказ от чего-то менее ценного во имя чего-то более ценного, и потому была сакральна, - пояснила Некрасова. – Хотя в процессе смысл способен меняться. Однако, не думаю, что робжипты настолько впали в дикость, что возобновили бесполезные усилия достучаться до небес.
- А как ты объяснишь несчастные случаи с землянами во время «Солнечной петли»? Если людей убивают не «синеокие», то кто?
- Земляне сами виноваты в том, что слишком много пьют, дерутся и рискуют жизнью, теряя всяческие берега на карнавале.
- А если там секта образовалась?
Маша помотала головой:
- Если и секта, то я скорей поверю, что в нее входят сами земляне. А вообще, это все обычные несчастные случаи. Робжипты не святые, конечно, но чтобы возобновить жертвоприношения, они реально должны съехать с катушек. Их общество подобного не допустит. Что угодно, но не это. Они почувствуют, если кто-то из соседей задумает недоброе.
- Ладно, может, ты и права, - уступила Умила. – Вот только когда я смотрю на стюардов, мне не по себе. Они загораживают лица, и это не внушает доверия. Вдруг под их масками зреет намерения нас всех угробить? Отравят нас шампанским... Или взорвут звездолет с туристами, как тот «Фехтовальщик».
Машу этот разговор уже начал утомлять:
- Перестань, Умила, пока тебя никто больше не услышал. Опозоришься!
- Да?
- Да. Неизвестно, что случилось с «Фехтовальщиком». Если б там все было так просто… - Тут Маша вспомнила предостережения отца и вздохнула. – Все страхи от недостатка информации. Люди все еще слишком мало знают об эриданцах, вот и придумывают чепуху. Прошло всего тридцать два года от начала контакта, и мы к ним не привыкли.
- И как это исправить?
- Учиться, слушать, вникать, думать. Предлагаю на остаток пути пойти в малый лекторий, - неожиданно для себя самой заявила Маша, ведь лекции – это последнее, что могло надолго заинтересовать Умилу. – Там выступают робжипты, дают обзоры на разные темы, чтобы пассажиры не заскучали. Ты их послушаешь, посмотришь на них вблизи и убедишься, что в них нет ничего злодейского.
- Вот еще! Лучше кино посмотреть. Комедию, - предсказуемо отказалась Умила.
- Лекции полезнее. Расскажешь о том, что посещала лекторий своему отцу и получишь плюсик в карму.
- Да я ж там засну!
- Если случится подобный конфуз, то я тебя не выдам.
В ответ на это Умила проявила осторожный интерес:
- А о чем «синеокие» проповедуют?
Маша извлекла из сингулярности программу:
- Осталось последнее выступление – про двигатели и навигацию.
- Ужас!
- Мила, доклад делает помощник капитана. Разве тебе не хочется познакомиться с высшим командным составом в неформальной обстановке? Это престижно, будет чем похвастаться перед знакомыми.
- Это будет запутанно и тоскливо. Это тебе в кайф на их языке поболтать, а я буду лишней на вашем празднике.
- Ну пожалуйста, Милочка! – взмолилась Маша, уже и сама загоревшаяся собственной идеей. – Ты же собиралась менять образ жизни, меняться к лучшему.
- Я собиралась?
- Ну, конечно! Папа ждет от тебя перемен, мы же только что про это с тобой разговаривали. Вспомни!
- Ну, ладно, - сдалась Умила, чувствуя ее настрой, а может, и вину за то, что недавно и весьма бесцеремонно копалась в семейных шкафах, ломящихся от старых скелетов. – Я пойду, но только потому, что не хочу оставлять тебя без присмотра. Ты-то, смотрю, губу раскатала – аж целый помощник капитана! Пусть и нелюдь… Все, уговорила! Если ты меня не бросишь, то и я тебя не брошу.
Маша радостно ей улыбнулась.
- Но если мне захочется во время его доклада застрелиться, виноватой в этом будешь ты!
Маша кивнула, великодушно оставляя за ней последнее слово.
Умила взяла ее под руку, и они вдвоем, словно закадычные подружки, направились по указателям, ведущим в самое непопулярное и пустынное место пассажирского отсека – в лекторий.
...