Мой ангел злой, моя любовь... (ИЛР)

Ах, Марина ...! Эта глава она такая, я даже слов не подберу толком. Глава-ожидание, глава предвкушение. Герои почти не пересекаются, но всё равно, между ними словно нить протянули, нить накала. И у меня такое чувство будто герои собрались в последний решающий бой. Андрей ведь фактически обозначил всё перед матерью



Если А. А. не дура, то всё поняла. И лошадь, ведь Андрей специально выбирал, такой похожей на Фурду? Анне в подарок вестимо. Но ей это сходство причинило боль. Ей вообще ныне сложно - идти гостьей в усадьбу, где раньше хозяйкой ходила. .. Какова Анна всё же:



У меня кровь забурлила после этих строк... И как теперь дожидаться продолжения?! Думается мне Анна сделает первый ход. И В. А ей мешать не станет. Всё же она очень сильно отличается от Анны Степановны... Отдельное тебе, Марина, спасибо за то, что твои герои, как главные, так и второстепенные так отличаются друг от друга Характером, принципами, поступками и жизненными обстоятельствами, которые привели их к принятию решений.


_________________

Да! Ода любви Анны! Лучше не сказать.
Марина! Спасибо тебе! Сердечко.

Спасибо! Спасибо! Спасибо! Каждая твоя глава, Мариночка, как глоток свежего воздуха! Мне тоже кажется, что Анна первый шаг сделает. Она вообще настолько изменилась, не смотря на то, что вернулось ее кокетство , вроде бы, беспечность, как тогда ... А Вера Александровна меня приятно удивила, по сравнению с прошлой главой. С нетерпением, еще большим теперь, жду продолжения!


___________________________________

Марина, спасибо тебе огромное за продолжение!
"Довольно игр", услышанное теперь уже и от лица Анны, как ничто другое свидетельствует о том, что наша девочка повзрослела. как хорошо, что наконец-то впервые Аня и Андрей совпали в своих желаниях и почти одновременно осознали, что хотят быть именно с этим человеком.
буду справедлива и скажу, что эта глава реабилитировала в моих глазах тётушку. рада, что она поступила по совести и поддалась зову сердца. у столь практичного и прагматичного человека редко встретишь подобное
сердце замерло в ожидании.

Марина спасибо огромное за главу )))

столько искренности , чувств и даже доброты в ней. Я если честно не ожидала от Веры Александровны такой перемены , но как же я ей рада
теперь только ждать решения Анны и Андрея. Хотя ведь они уже всё решили , вот только когда решатся в этом признаться.
Но как же это всё написано , просто невозможно оторваться, читаешь а сердце замирает и единственная грусть , что глава закончилась.
___________________________________

Доброго вечера всем,


Только о ней и стоить всегда вспоминать. Особенно, когда автор злобствует...


Разве важно в любви, кто первый на что решится? Для чего-то важного нужны двое. Мне любовь всегда видится танцем парным: если двигается один, то уже не танец выходит совсем... Значит, и для начала танца мало встать напротив друг друга, важно еще руки сомкнуть...


Ода будет чуть позднее. Потерпите немножко, доредактирую и выложу. Автор был в ударе... Автор накропал сразу две главы... Просто уезжала поздравлять. А еще решила перерыв взять небольшойот ноута...


Нет. "Наконец-то" будет чуть попозже. У нас в следующей только разговоры. Важные. А для кого-то и открытия...жизнепереворачивающие...


Проходная глава...? Иначе говоря? Я сама понимаю, что пока мало-таки действий, но и важного не мало. Многие завесы пошли подниматься. Открывая прежде скрытое. К финалу топаем ровной дорожкой...


Можно и так сказать. Потому что для них сейчас именно решающие дни. Каждый прицеливается, чтобы дать залп. И каждому кажется, что только он планы строит...
Хотя нет... Анечкины увертки от кого-то все же не скрыть ни в жизнь теперь...





Скорее напомнило о том, что было потеряно. Для нее лошадь - словно символ некий той жизни... которую отобрали в тот злополучный день. И даже немножко ранее.


Я же говорила, с камнями не надо... Тяжело сделать выбор между теми, кто по крови близок. Еще тяжелее делать, понимая, что одну сделаешь несчастной. Но ВА не дура далеко... и не враг Анне. Вспомните, кто о пенсии для Анны хлопотал. Кто закрыл глаза на многое в поведении Анны. Кто до сих пор ее поддерживает. А ведь могла и не брать Анну на все эти мероприятия. Имела право. И для Анечки была закрыта дорога в Милорадово на них...


Мне самой это, знаешь, как нравится. Что они вот такие. Не плохие и не хорошие. Действующие по уму, а чаще по сердцу. Хоть и гадкие порой, но такие обаятельные...


Спасибо


Приятно, что так нравится... что так ожидаема она и так желанна. Прямо стимул писать и писать без передышки


Ну, по сути, наша стрекозка и не растеряет этой своей стороны. Ну, вот такая она у нас кокеточка... не ругаю ее за это. Пусть нравится мужчинам. Главное, чтобы все в рамках было. А остальное не важно вовсе. Мне так кажется.


Прямо неожиданно для меня самой. Сама решила - хватит юлить и изворачиваться, пытаясь сохранить лицо. Поняла, что не для кого... и не зачем. Горжусь ею, честное слово.


Тяжело, когда перед глазами то, что видишь, по-прежнему давить, настаивая на своем. И особенно понимая, насколько важно это может быть.
К тому же практически у могил родителей Ани, ведь они же в Милорадово. Разумеется, ВА не могла не навестить, пользуясь случаем и могилу сестры, и родителей собственных. А так просто перед ними не постоишь, с такими камнями на душе...


Спасибо за похвалу...
Не грустите... не надо, мои хорошие. Я скоро вас снова порадую.
_________________

Доброго, воскресного дня, леди!



О, нет, Марина, нет! Глава очень содержательная. И действия тут довольно, только немножко в ином ключе, чем это принято в ЛР. А мне весьма то по вкусу. В таких главах герои замечательно раскрываются изнутри. И в том, как герои, готовятся к тому, чтобы преступить к самым важным событиям в своей жизни в этом есть особая прелесть для меня. И это ты, Марина, открыла её мне, мне не попадалась других авторов, которые бы так умели накалять атмосферу.



Ждём, ждём и
_________________

Спасибо на добром слове. Я не солгу, если скажу, что мне очень приятно, что даже такие можно сказать "штильные" главы все равно не позволяют оторваться от чтения, а заставляют снова и снова возвращаться к нему. Все время переживаю...


Уже...уже... Сейчас вот чуток раскачаюсь, а то только глаза недавно открыла... Вчера просто отключилась, в отличие от моих обыкновенных бессонных ночей. Видимо, две главы за полтора дня... все силы ушли
_________________

 » Глава 46

Глава 46

Медленно катилось солнце по небосводу, миновав полуденную точку еще несколько часов назад. Усадьба была полна благостной тишины и солнечного света. Даже лакеи молчали, натирая воском паркет, уже давно от их усилий ставшим подобием стенных зеркал, настолько сверкающим тот был. Не переговаривались, расставляя высокие тяжелые вазы, для которых садовники уже срезали ароматные букеты садовых и оранжерейных цветов. Молча натирали серебро для предстоящего ужина и девушки, поставленные в помощь буфетчику, в который раз проверяющему важно свои владения в этой небольшой комнате подле большой столовой. Достаточно ли фарфора? А хрусталь блестит ли, как должен, чтобы играть разноцветными бликами в свете огоньков свечей? И достаточно ли натерли серебряные канделябры, которые будут этой ночью стоять на господском столе?

Тихонько, стараясь не потревожить отдыхающих после обеда господ, суетились камердинеры и горничные, подготавливая платья, шали, береты и чепцы, сюртуки и мундиры, а кому-то даже и парики к предстоящему балу. Проверяли веера и тонкие бальные дамские туфельки, начищали воском кожаные мужские туфли, чтобы те так и блестели вечером на господских ногах. Натирали до блеска камни украшений или орденов, чтобы господа сумели достойно показать себя на бале во всем великолепии.
В саду крестьяне под руководством одного из лакеев и проверяющего все работы в доме дворецкого устанавливали шутихи и фейерверки для предстоящей огненной феерии. Садовники же спешно подрезали лишние ветви, убирали лишние детали в цветниках партера, чтобы ничто не нарушало гармонию созданного их искусными руками великолепия.

В белой кухне усадьбы и вовсе царил дикий шум и суета под руководством прибывшего из Москвы вместе с барином повара, которого уважительно величали Лаврентием Никифорычем. Тот был из дворовых графини да стал господином ныне над дворней - получил выучку поварскому искусству аж в Английском клубе, отчего его покорно слушалась даже бывшая господская повариха, уступившая ему свой пост в кухне и ставшая ему в помощь. Но даже знания и мастерство не помогали повару ныне унять свое волнение – шутка ли, впервые за три года ужин на пять десятков персон!

Во флигеле тоже царила тишина, но она была полна не молчаливой суеты, а безмятежности. Тихо посапывал, раскинув руки в стороны, маленький Сашенька, как обычно сбросив с себя легкое покрывало. Спала, положив голову на спинку кресла, Пантелеевна, убаюкивающая своего питомца и сама утомившаяся по жаре. Она похрапывала периодически, и при этом тихом храпе Сашенька морщил недовольно лобик, вызывая улыбку у Анны. Она все-таки поправила его покрывало, понимая, что как только она выйдет за порог, тот сразу же его сбросит, и вернулась к себе, стараясь ступать неслышно по скрипучим половицам в коридоре.

- Мадам тетя ваша прислала отрубей миндальных, - встретила ее Глаша, уже замешивающая в невысокой мисочке глиняной грубоватую на ощупь кашицу, которой требовалось протереть и лицо, и шею, и часть груди и плеч. – Велела передать, что вы, барышня, чересчур потемнели на солнце за прошлые дни… негоже то!
Анна только плечами пожала, позволяя Глаше расстегнуть простенькое домашнее платье и, оставив только одну сорочку нижнюю на теле, тереть по коже эту кашицу из миндаля. Было довольно неприятно, а порой даже больно, но Анне даже нравилось сейчас это мучение. Оно заставляло забыть о том, что ей предстояло сделать нынче ночью. И о том, в чем обещалась тетке, если все пойдет не так, как она планировала, если она ошиблась. Нет, урона ее чести в том случае не будет… Оленин слишком благороден для того, но она будет знать. Знать, что все кончено, что сама… О, как найти слова для того разговора!

- Ай! Ты что?! – Анна едва не взвизгнула в голос, когда тряпица больно прошлась по спине, удаляя остатки миндальной кашицы и больно царапая плохо смолоченным орехом нежную кожу. Только вспомнив о присутствии в доме ребенка, сдержалась, только зашипела на Глашу, вырвала из ее руки тряпицу. – Смыть тотчас! Не буду тереть! Уж лучше пусть дурнушкой сочтут, чем расцарапанная выйду!
- Ой, барышня! Я ж ненароком! – засуетилась вокруг нее Глаша, а потом обе замерли, когда раздался вполне слышимый стук в передней флигеля. – Кто это к нам в час послеобеденный? Кого принесла?

На удивление Анны, услышавшей с первого этажа дома женский голос, ей принесли весть, что пришла Катиш и просится переговорить с ней. И разговор этот срочный, оттого даже при подготовке к балу предстоящему она согласна побыть в спальне, лишь бы Анна согласилась. А то после самой надо бы, и времени не будет вовсе.
Анна не отказала, и Катиш поднялась в спальню, с удивлением в первые минуты разглядывая небольшую комнату (право, в прежние времена у Анны даже уборная была больше этой спальни): и неширокую кровать под балдахином, и комод, и столик туалетный с зеркалом, в которое на нее вопросительно смотрела кузина.
- Огуречная вода, - Глаша поставила перед Анной очередную мисочку, а после по ее знаку, удалилась после легкого книксена, плотно затворив дверь. Катиш все молчала, прошлась к столику, у которого стопкой лежали книги, пролистала верхнюю из них с таким интересом на лице, словно только и пришла сюда ныне для того.
Анна не стала настаивать – принялась вытирать лицо, шею и плечи огуречной водой, чтобы хотя бы немного осветлить кожу. И настолько сосредоточилась на этом занятии, что пропустила тот момент, когда petite cousine оставила книгу и стала пристально наблюдать за Анной в отражении зеркала. Только когда проводила тряпицей по груди, заметила этот странный взгляд и вопросительно подняла брови, вынуждая ту заговорить наконец.

- Сколько тебе лет, Аннет? Двадцать пять? – спросила та, и Анна тут же рассердилась при этой реплике.
- Ты прекрасно ведаешь, Катиш, что мне еще далеко до «кандидатки»! Ты младше меня на два лета и два месяца… вот и поскладывай, сколько годков! – раздраженно бросила в ответ Анна.
- Я не желала тебя обидеть, - мягко сказала кузина. – Tout au contraire (Наоборот (фр.)). Будто каждый прожитый тобой день только множит твою прелесть. Я думала, ты переменилась за эти годы… Нет же. Все так же, как ранее. Тебе довольно просто молчать и улыбаться, но они снова все будут у твоих ног… Как тогда. Я ведь завидовала тебе. И до сих пор во мне живо это гадкое чувство. Ты улыбаешься? Я думала, ты будешь зла на меня за то…

Анна действительно улыбалась, глядя на нее в зеркало снисходительно. Так глядят на малыша, который сказал какую-нибудь несмышленость.
- Я знаю, - тихо проговорила в ответ. – Я это знала всегда. Тебе нечего стыдиться, ma petite. Этому греху подвержены многие, и даже я.
- Даже ты? – удивилась Катиш и шагнула к кузине, опустилась на ковер у ее ног, заглядывая той в глаза. – Чему же завидовать тебе? Ты так красива! Ты чаруешь всем – своей статью, своим лицом, голосом, жестами… Тобою все пленяются тут же, с первых минут!
- Полно! - рассмеялась Анна легко, беря ладони кузины в свои. – Так уж и все! К примеру, я готова биться об заклад, что есть персона, коей ты милее меня во сто крат!
- И кто это? – едва ли не затаив дыхание, прошептала кузина, и Анна вдруг вспомнила о влюбленности Катиш, что чуть пригасило ее улыбку, обращенную к кузине. Насмешка небес! Кузины - соперницы, как глупом vaudeville …
- Мадам Оленина, к примеру. Боюсь, я плохой ученицей вышла. Помнишь, нам мадам Элиза все время твердила, как заклинание – будьте любезны со всеми, будьте веселы в меру, будьте угодливы старому…
- … старайтесь понравиться всем и каждому, - закончила Катиш и улыбнулась Анне. – Только мне все-таки это доставалось с таким трудом, - а потом тут же посерьезнев и без перехода, ударила прямо в лоб, заставив Анну онеметь на миг. – Оставь его в своих играх! Я ведь видела, как ты смотрела на него давеча при действе оперном. Тебе он нужен лишь как предмет, который в руки все не дается… разве нет? И тогда ты его привлекла только потому. И предложение его приняла. Он ведь не нужен тебе. Не так, как мне. Оставь его, прошу. Тебе – княгиней быть сама судьба, а мне иной не надо, чем с ним! Ты ведь ныне иная, не злая, как прежде… Я же вижу. Ты поймешь. Я люблю его. Все эти три года я любила и ждала только его. Без него мне – в омут с головой или на осину (Намек на самоубийство Иуды, по преданию повесившемуся на осине ). Отступись, Анна… я прошу тебя! Как кузину, как сродственницу!

Анна с минуту смотрела на нее ошарашено, не замечая боли в пальцах, которые больно стиснула Катиш в волнении. А потом рассмеялась. Хлестко и помимо воли – зло.
- Смешно, помилуй Бог! Отчего я должна?
- Оттого что у тебя есть иные пути. Лучше этого! Ты ведь хотела титула, вспомни! Вспомни, как шептались вы с Полин при ночевках наших. Ты ведь всегда хотела – в город столичный, на балы и рауты. Титула хотела, и мужа при состоянии и почете. А мне и деревни будет довольно. Только бы при нем. Да и тебе не позволит никогда мадам Оленина женой ее сына в дом войти! Никогда!
- И мне деревни будет довольно! – запальчиво возразила Анна. – Откуда ты знаешь, что думаю ныне? Мне было пятнадцать лет, когда говорила о том. Многое поменялось с тех пор. И я изменилась. И для меня – не прихоть, не игра… и никогда не было. Даже с первых минут. Он в сердце вошел, и нет мне ныне покоя… как и тебе.

- Нет! – вскричала Катиш, вскакивая с пола. Алый некрасивый румянец уже залил ее щеки, а злоба заострила черты лица. – Нет! Не ровни здесь! Ты не любишь его, как должно. Как нужно ему. Как он того достоин. Не любишь! А потому – уйди, не надобно…
- Да что ты можешь знать о том, ma petite cousine?! – проговорила Анна, подчеркивая обращение, которым любила прежде уколоть кузину. – Как можешь ты судить, какова моя любовь к нему?
- Могу! Оттого, что знаю – не может быть любви, когда другому позволено было…! Так не любят, когда одному обещались, а как только он за порог, то к другому тут же! И ненадобно мне говорить, что все только слухи завистливые, ma chere cousine, - Катиш гордо подняла голову, осознавая свою правоту в том, что говорила. И тут же наотмашь словами Анну ударила, заставляя замереть на месте, растеряться. – Я сама видела, как ты к поляку ночью бегала. В сорочке одной. Как непотребство чинили, видела… под крышей дома твоего отца! Будучи обещанной ему, другому честь свою отдала… Нет смысла отпираться! Ты можешь обмануть кого угодно – маменьку, мадам Элизу, своего батюшку покойного. Но не меня. И не его! Я сказала ему все тогда. Все, что видела. И как в парке обнимались за деревьями, и как тогда, ночью… как поляк трогал тебя, ласкал. Как целовал… Я все рассказала тогда! – добавила в конце своей запальчивой речи торжествующе Катиш.

Она до сих пор помнила тот осенний день, когда так нежданно приехал Андрей. Как ее позвали тогда в диванную, и она спешно бежала, позабыв о приличиях.
- Вы – чистая душа, вы – дитя… Катерина Петровна…, - он еще что-то говорил тогда, а Катиш слушала и не понимала, почему он начал разговор с упоминания имени Анны. Почему спросил – не с ней ли она нынче была, какова она ныне? Анна, Анна и только Анна. А потом ухо уловило интонацию, с которой он произнес имя невесты. И такое непривычное в его устах… «Аннеля»…
О, как же плакала тогда она в душе, молча глядя на него тогда. На его боль, на его неверие. Читая в его глазах надежду. Он любил совершенно недостойную его любви персону. И ради его счастья… нет, не ради себя, а ради него, Катиш тогда открыла то, что видела сама своими глазами, что так тщательно скрывала от всех и чем так тяготилась до того дня. Она просила, стоя на коленях в образной, как ей следует поступить с этим знанием, кому доверить его. И вот Господь послал ей знак…

- Я рассказала ему все. Все! Слышишь, Анна? О, если бы ты видела его в тот миг! Я думала, он убьет тебя, как убивает обманутый муж в том романе, что мы читали с тобой и Полин тайком, - Катиш умолчала, что сама испугалась в тот же миг, заметив, какие эмоции в тот момент разрывали душу Андрея. Как желваки ходили на скулах лица, придавая ему такой незнакомый вид. «Вы оставите ее ныне?», спросила она тогда несмело и отступила к дверям под его взглядом, а после и вовсе убежала к себе покои, трясясь от страха от того, что увидела в его глазах.

- Мужчины такое не прощают, ma chere. Ведь в то время, когда он проливал кровь, ты ночью, в одной сорочке… И он не простит! Как бы ни таил к тебе склонность. Ты презрела его имя, которое он дал бы тебе, как супруг… слово принятое не сдержала. Он не простит. Оставь все это! Оставь! Мужчина никогда не поведет к венцу порченную!
И замолчала только тогда, когда ладонь Анны ударила ее по лицу, с такой силой, что Катиш даже язык прикусила. Обожгло щеку болью, а во рту тут же появился соленый вкус крови от ранки из прикушенного языка.

- Sortez! (Уходи! (фр.)) – глухо сказала Анна, глядя на кузину без какого-либо выражения в глазах. Будто и не слышала ее. - Sortez!
А потом устало опустилась в кресло, даже не слыша шагов по лестнице и далее в передней, того громкого стука, с которым захлопнула за собой дверь рыдающая Катиш. Анну трясло мелкой дрожью, несмотря на духоту, что была в комнате, правая ладонь горела неприятным огнем. Она до сих пор не могла поверить в то, что услышала от кузины, от той, с кем делила и кров, и стол, и забавы, и игры… С кем бок о бок практически прошла ее беззаботная юность. Она привыкла видеть в petite cousine безропотного своего пажа, который простил бы забавы своей госпожи, все шутки и упреки. Тихая и скромная Катиш всегда была где-то за спиной у нее и на выездах, и в домашних развлечениях. Незаметная всегда, отводящая глаза от прямого взгляда, некрасиво краснея при том. Кто бы знал, что эта юная и стеснительная девочка может в один прекрасный момент укусить пострашнее последнего ползучего гада?

А Анна грешила, что все сплетни в тот день Андрею передала Мари… Или даже Марья Афанасьевна, за что теперь заливалась краской стыда, сидя перед зеркалом. А это была Катиш, вечно краснеющая от смущения petite cousine….
И снова вспомнила ту ночь в одной из гостиных первого этажа усадебного дома. Те смелые объятия, те поцелуи. Чужую руку на своей груди… И вспомнила весь разговор, который вела с Андреем по возвращении. Отдаться другому, обещавшись одному. Полностью. Уступив честь, которая отныне уже не принадлежала ей одной с тех пор, как на ее руке появилось кольцо. И пусть она прежде была с Андреем… О Боже, даже думать о том, что он мог подумать после рассказа о ее грехопадении, пусть и не совершенном до конца! И все-таки настаивал на совершении брака, на выполнении обещаний, некогда данных…

Через коридор в комнате закричал, пробудившись от дневного сна, Сашенька, требуя к себе внимания, и Анна вспомнила о том, как выдала его за собственного ребенка тогда, перед церковью. Сама открыто назвав сыном, пусть и несколько завуалировано, перед тем, кто доподлинно знал о том, что тогда было меж ней и Лозинским. И снова события былых дней промелькнули в ее голове. Только уже в ином свете… совсем в ином.

- Одеваться бы надобно, - тронула Анну за плечо перепуганная Глаша. Она стучалась несколько минут прежде, чем решилась войти в спальню барышни. И вид той – растерянный, перепуганный – даже с толку сбил горничную. – Вам нездоровится, барышня?
- Что с тобой? – тут уже ладонь мадам Элизы тронула лоб, проверяя на наличие жара, и Анна вдруг поймала эту руку, сжала в волнении, а потом прислонилась к ней щекой, будто пытаясь найти силы. И принять решение, что ей делать далее.
У нее так мало времени и так мало доводов, чтобы опровергнуть все, что сама же поставила себе в вину. Поможет ли разговор? Найдутся ли слова? Анна все думала и думала, пока ее облачали сперва в шелковое платье цвета нежной сирени, а после в чехол из белоснежного газа, пока Глаша снимала papillotes, аккуратно распутывая завитые пряди. А потом, когда на плечи мадам Элиза набросила кружевную шаль, когда расправила пышные рукава, вдруг взглянула на распахнутое окно в сад и вспомнила недавний сон. Как там пел хор в заключительной арии?
- Эрос, бог любви, вдохновляет огнём своим весь мир живой…, - тихо прошептала Анна и приняла в руку вложенный Глашей веер, совсем даже не почувствовав этого, погруженная в свои мысли.

Огонь. Жидкий огонь желания, медленно струящийся по жилам вместе с кровью, которую перегоняло сердце. Ослепляющее разум желание, заставляющее забыть обо всем, кроме этой жажды, которая разрасталась в теле с каждой лаской, с каждым поцелуем.
«…Два пути. Один – … каемся в содеянном, венчаемся завтра после службы…», так ей предложили тогда, в ту первую ночь, которую она до сих пор вспоминала. И ныне у нее тоже два пути. Только теперь нет никаких сомнений, по которому из них она ступит… Ее единственный козырь...

Ни Анна, ни Катиш даже взглядом не показали, что они в размолвке. Как обычно приветствовали друг друга, как обычно бок о бок держались чуть позади Веры Александровны, поднимаясь по широкой лестнице в бальную залу Милорадово и после, когда об их прибытии объявил громко распорядитель. Только они обе знали, что более уже никогда не будет как обычно… и что нынче у каждой только один шанс получить то, что так отчаянно желали обе. Анна даже боялась подумать, на что хватит решимости у той, кого, как выяснилось, она совсем не знала. А неизвестное опаснее всего… Хотя решится ли невинность на то, что готова пойти она? Ведомо ли ей, на что способен огонь в крови? Ранее и Анна не знала этого.

Они совершенно одинаково равнодушны были при коротком приветствии, которое следовало отдать хозяевам бала – глубокий книксен и взгляд в пол, вежливая фраза на французском, что им весьма приятно быть здесь. Ни одна не подняла взгляда на Андрея, словно опасаясь выдать свой интерес другой. Только на Алевтину Афанасьевну и Софи, стоявшую за креслом матери, взглянули. Причем тут, как должна была отметить Анна, Катиш была в большем фаворе у той, кого прочила в свои свекрови – заслужила от той скупой комплимент и улыбку на досаду сопернице.

В зале, наполненной ароматами цветочных букетов и самых разнообразных нот духов и масел, блеском позолоты потолка и стен, отраженной в зеркалах, было столько приглашенных, что Анна увидела Андрея второй раз только, когда оркестр заиграл первые звуки польского. Он, как хозяин, вел в пару все ту же графиню, и Анна даже почувствовала мимолетный укол ревности к этой молодой женщине в платье жемчужно-серого шелка. А потом с трудом удержалась, чтобы не бросить еще один взгляд на Андрея, когда их пары прошли подле друг друга по зале в полонезе. И после, когда то и дело скользила мимо него, стоявшего возле одной из колонн залы, в каждом танце, в котором ее вел по зале очередной кавалер.
Он действительно не танцевал более, кроме полонеза, которым был обязан дать начало вечера, как хозяин. Зато Анна была в тот вечер ангажирована на все танцы, которые планировались на бале – ее книжка, на удивление, заполнилась очень быстро еще после польского. И будто вернулась в прошлые дни с его вихрем искусных комплиментов, танцевальных фигур, занимательных и шутливых бесед, в которых сама задавала тон и тему. И все же украдкой бросала взгляд порой, отыскивая среди гостей знакомую светловолосую голову.

Жаль, что он не в мундире, отчего-то подумала Анна, наблюдая, как Андрей, улыбаясь, что-то отвечает одной из почтенных дам их уезда, которая через лорнет взирала на кружащиеся в вальсе пары. Мундир был так ему к лицу, и так выделял его среди прочих, при первом же взгляде демонстрируя положение обладателя. Нет, в зале были еще пара кавалергардов, товарищей Андрея по прежней гвардейской жизни, но ни на чьих плечах мундир так отменно не сидел, признавала Анна.

- C'est dommage (Как жаль (фр.), - проговорила Анна, и один из ее поклонников, штаб-ротмистр в гусарском ментике Лейб-гвардии, склонился к ней поближе под недовольным взглядом Веры Александровны, чтобы лучше слышать этот дивный голос через музыку вальса и шум голосов. А, кроме того, он был контужен в битве подле Лютцена, и был глуховат на одно ухо немного, как оправдывал он свою вольность.

- C'est dommage… Столько мужей были вынуждены оставить армию и гвардию помимо воли из-за нездоровья, - Анна оглядела зал, словно отмечая каждого, кто носил с тех незапамятных времен войны с французом отметину – пусть даже не видимую стороннему взгляду. Даже у Павла Родионовича был шрам небольшой на кисти от ранения картечью, которое тот получил, отбивая свой обоз от неожиданного нападения неприятеля, зашедшего с тыла в арьергард русской армии.
- Увы-увы, - штаб-ротмистр погладил ус, как обычно бывало при волнении. – Война-с… Дело такое. Тут даже Богу свечу бы поставить, что отделался не жизнию своей, а только здравием. Пусть даже тяжелым ранением… В это верится с трудом ныне, когда мир, но это так.
И Анна помимо воли вдруг вспомнила страдания брата, вернувшегося с поля близ Бородино калекой. Так-то оно так, но вот объяснишь ли это человеку, лишенному ноги или руки, что он должен быть благодарен за сохранение своей жизни?

- Вам довелось делить тяготы войны с господином Олениным? – спросила она. – Я знаю, что он был ранен при сражении близ Бородино, как и вы.
- Увы! Мне не посчастливилось разделить доблесть нашей славной армии и гвардии при сей битве. Мой эскадрон по жребию попал в запасные под командованием славного Петра Христиановича (П. Х. Витгенштейн, генерал-фельдмаршал, светлейший князь. В 1812 году командовал отдельным корпусом, закрывая Петербург от французской армии. За победу под Клястицами, где было остановлено наступление неприятеля на столицу, был провозглашен «Спасителем Петербурга» и награжден Георгием 2-й степени), спасителя Петербурга, как вы, должно быть, наслышаны. Только в 1813 году мне посчастливилось попасть в действующую армию и пройти до самого Парижа под рукой Его Императорского Величества. Там и с полковником знакомство близкое свели. Война, она многих сближает, не делая различия в чинах и положении, - аккуратно заметил штаб-ротмистр, перефразируя то, что пришло на ум. Барышне ведь не скажешь о тяготах походных, о ранениях, о тех гулянках, которые позволяли себе в коротких перерывах.

- А вы ведаете, в полках говорили, что наш знакомец – заговорен от пули и от сабли? – попытался привлечь к себе внимание Анны гусар, заметив, что вальс подходит к концу, и сейчас один из его соперников уведет девушку на середину залы на очередной танец. Он помнил, что все девицы падки до мистических историй, особенно если в них имеется романтическая подоплека. А тут аккурат такова история!
- Неужто? – Анна чуть развернулась к нему, и штаб-ротмистр отметил, что снова не ошибся, выбирая тему для беседы с барышней.
- У полковника талисман особый имелся при себе всегда. Перстень заговоренный. On dit (Говорят (фр.)), на руку его влюбленная цыганка надела тот перстенек, которую тот уберег от беды. Другие же толковали, что сей дар благородной дамы, а не цыганки. Но перстень тот и верно береженый, потому как и пуля, и сабля обошли стороной полковника при всех сражениях, в которые бросала его судьба. По крайней мере, уберегла по тяжести ранения. А те сражения, скажу я вам, весьма и весьма…, - он многозначительно умолк и вдруг с удивлением отметил странную бледность, залившую лицо его собеседницы. Только он желал осведомиться, что с ней, не голова ли кругом от духоты зала, как она сама заговорила:
- Не может быть того. Что же тогда от увечья полковника не уберег сей дар? Того, что вынудил его оставить гвардию, вернуться в Россию ранее срока.
- Я же говорю – при сражениях. А то увечье… Тут еще одна история, Анна Михайловна, презанятная, - вальс был окончен, и кавалеры под руку вели своих партнерш на места, чтобы после короткого перерыва, пока отдыхали музыканты, снова вывести в круг иных, согласно записям в книжках, висевших на тонких кистях рук, обтянутых шелком перчаток. Потому гусар торопился увлечь Анну, завладеть полностью ее вниманием, чтобы остальные поклонники ее прелести, вернувшиеся в их небольшой кружок, не отняли возможность вести беседу с ней.

- Весьма презанятная, - повторил он, и даже Вера Александровна невольно стала прислушиваться к его голосу, как заметил довольный штаб-ротмистр. – Ранение полковника было получено не на поле боя, но все же в сражении. За честное имя русской армии и гвардии, за ее офицеров. Хотя полагают, что и без дамы не обошлось. Во всем противостоянии двух мужей cherchez la femme, как говорится.
- Дуэль? – спросила Анна, пытаясь свести все услышанное воедино, унять хаос мыслей, который ныне терзал ее голову, добавляя тревог в и без того истерзанную душу. – В Париже?
- В оном, - кивнул штаб-ротмистр. Теперь его уже слушала не только Анна и Вера Александровна. Ныне число слушателей его истории приумножилось за счет вернувшихся с паркета офицеров, Катиш и Павлишина, у которого был записан следующий танец в книжке Анны. И штаб-ротмистр уже жалел, что начал эту историю – одно дело шептать о ней барышне, другое – рассказывать нескольким персонам. Потому и поспешил перевести разговор в иное русло. – Правда, подробностей сего действа я не знаю. Был ранен на Реймсе в марте 1814 года, а посему в Париж прибыл уже только по осени. О, дивный город! Сущая приятность побывать там пусть и по такому случаю. Ведаете ли вы, барышня, как опасались нас парижане? Они-то полагали, что мы отместку разорим их город, до основания разрушим за содеянное с Москвой. Да таков ли русский, чтоб его равнять с теми французскими варварами?

И беседа в дальнейшем потекла в воспоминаниях о разорении Москвы и Смоленской земли, к которой подключились многие, стоявшие или сидевшие в креслах поблизости. Ведь каждому из присутствующих в зале было, что сказать на сей счет. Лишь Анна почти не слушала эти толков, погруженная в свои мысли. Разве ж был у Андрея перстень на пальце? Нет, иначе бы она непременно бы заметила его ранее. Ах нет! Он столь часто был в перчатках… И на прогулках по Милорадово, и тогда, в карете, когда возвращались с Гжатска.
А коли действительно был, чей этот перстень? Ведь то самое кольцо, которое Анна когда-то вручила ему, ныне покоилось на дней колодца на заднем дворе усадьбы. Да и мало оно было для широких пальцев мужских, такое не надеть!

Она настолько была увлечена мыслями об этом перстне, которые не давали покоя, пока танцевали мазурку пары, скользя по паркету залы, что даже когда встала подле клавикордов в соседнем с залой салоне, пыталась найти взглядом пресловутое кольцо на его руке. Совсем забыв, что он в перчатках ныне, согласно случаю. И растерялась, когда подняв взгляд от ладони Андрея, лежащей на спинке кресла, в котором сидела Софи, вдруг встретилась с его взором… Впервые за весь долгий вечер.
- Анна Михайловна, - тихо шепнул Павел Родионович, аккомпанирующий ей за клавикордами, и она вздрогнула от этого резкого шепота. И растерялась, не узнавая музыку, не понимая, когда ей надобно вступить, совсем забыла, что в последний день переменила арию для исполнения. Оглянулась тут же на Павлишина и тот губами ей прошептал: «Sposa» (Супруга (ит.), подавая знак для начала пения кивком головы.

Sposa. Любимая ария из итальянской оперы ее деда и, как говорил Михаил Львович, матери Анны, которую еще при покойном графом Туманине ставили на сцене домашнего театра. Граф привез из Венеции не только ноты и либретто на итальянском языке, но и исполнительницу этой арии, прельстившись ее красой и голосом. Поговаривали, она жила в том самом флигеле, который ныне занимала Анна…
Именно эту арию она выбрала для исполнения, зная от Софи, что Андрей говорит без особого труда на итальянском языке, который не был столь широко распространен в их среде, как французский. Только для него Анна пела ныне, казалось, выпуская слова, летящие под расписной потолок салона, из самой души, наполняла особым смыслом каждое из них. И боялась на него взглянуть, понимая, что не сдержит слез, что уже намечались в ней…

- … fida, son oltraggiata… (Я верна – и обесчещена (ит.)), - голос даже дрогнул, когда выводил эти слова. И после, когда после очередных пропетых строк, приступила к тем самым, что ныне шли от сердца. - E pure egli è il mio cor… il mio sposo… il mio amor… la mia speranza (И все же он в моем сердце… мой супруг… мой возлюбленный… моя надежда… (ит.))

Анна не думала сейчас ни о чем, кроме того, кому пела эти слова. Ни о том, что пару раз не взяла нужных высоких нот, ведь пела совсем без предварительной подготовки, после трехлетнего молчания. Ни о том, как иногда не хватало воздуха из-за слез, душивших ее. Особенно, когда она в финале арии все же отважилась перевести взгляд с восторженных, равнодушных или отстраненно-вежливых, но таких чужих лиц на единственное родное ей сейчас. Когда заметила знакомые тепло и нежность в глазах…

- … il mio sposo… il mio amor… la mia speranza…
Эти слова еще долго отдавались в ней странным эхом, будто оставшимся после окончания пения, когда гром аплодисментов разорвал тишину, в которой раздавался ее голос и звук клавикордов. Кажется, ей что-то говорили, когда она встала подле тетушки после исполнения. Она не слышала ничего из этих восхищенных реплик, лишь молча улыбаясь подавала руку для целования по разрешению Веры Александровны, с трудом стянув узкую перчатку.

Только один поцелуй из тех печатью лег на ладонь Анны. Когда губы Андрея коснулись ее вежливым поцелуем. И только за это Анна была готова благодарить того восторженного офицера, который настоял на целовании руки той, что «усладила ныне не только глаза своей прелестью, но и уши – своим дивным голосом». Андрей проговорил положенные по случаю слова благодарности, а потом что-то на итальянском, и Анна пожалела, что не знает совсем этого языка. Ведь при этом большой палец его скользнул по внутренней стороне ее ладони, вызывая тем самым знакомый огонь в крови. И она только улыбнулась в ответ, нервно и криво, опасаясь, что Вера Александровна, внимательно наблюдающая за ними, разгадает эту тайную ласку.

Скоро, совсем скоро будут вскрыты карты. Всего несколько часов, и будет разыграна моя ставка на эту игру – моя будущая жизнь, мое сердце… И я сознательно пойду на этот риск, потому что иначе уже никак нельзя. И все же даже дурной расклад будет благом для меня. Ведь он принесет мне то, чего я так страстно жажду уже несколько дней. Что погасит то странное желание, которое не исчезло с той ночи, когда ты пришел ко мне во сне. И пусть мне останутся только воспоминания, если мои карты будут биты в эту игру, пусть даже только они…

Вкус блюд, которые подавались в переменах, Анна совсем не чувствовала. Совсем неосознанно гоняла еду по тарелке или разрезала несколько раз уже разрезанное прежде, даже не замечая этого. Хорошо, что ее место было далеко от хозяйского во главе стола, и она не могла видеть Андрея за высокими серебряными канделябрами и вазами с пышными букетами цветов и фруктами.
И хорошо, что ее соседки по столу были увлечены разговорами меж собой, не тревожа Анну, сидевшую меж ними. Пожилая дама, вдова одного из полковников екатерининской эпохи, жившая безвыездно в своем имении за Гжатском, рассказывала весь ужин Вере Александровне о способах варить медовое варенье из белых слив и о том, как безбожно ворует дорогой нынче зеленый чай ее ключница.

Наконец после десерта стали подниматься из-за стола, следуя примеру хозяина, чтобы продолжить бал наблюдением феерии, которую приготовили в саду, и завершающим бал котильоном, который по обыкновению, занимал столько времени, что самые старшие гости успевали подремать, сидя в креслах у стен залы.
Анна успела заметить в этой суматохе, установившейся в эти первые минуты после ужина, как подал короткий знак Андрею дворецкий, следивший за работой лакеев в столовой, как тот что-то выслушал, а после вышел вон. Пришло время и для Анны уходить с бала… потому что встретить его взгляд после того, что Андрей услышит сейчас и прочитает, она попросту не могла. Слишком опасалась дать слабину, отступить от намеченного…

- Ma tantine, - тронула Анна за руку тетушку, когда они направлялись медленным шагом в числе прочих в бальную залу. – У меня отчего-то жуткий приступ мигрени случился… Я думала, смогу вытерпеть, но за ужином поняла, что та только пуще принимается.
- О mon Dieu, - встревожилась тетка, а потом ослабила узел на ридикюле, пытаясь найти в глубине сумочки соли, которые всегда брала с собой на такие вечера. – Бедное дитя! Вы, верно, отвыкли от того за эти годы. И мигрень потому… Столько гостей! Музыка! Духота! Я и сама с трудом держусь на ногах…
- Ненадобно солей, - отказалась Анна. – Я б лучше покинула бал нынче ж. Тишина и покой. Они лучшие лекарства, вы же ведаете сами. Убеждена, мне тотчас полегчает, как только лягу на ночной сон. Распорядитесь, чтобы меня лакеи проводили, а сами не тревожьтесь из-за этого, оставайтесь с Катиш. Тут идти-то около сотни шагов, не пропаду.

Вера Александровна разрывалась на части сейчас из-за сомнений отпускать Анну только в сопровождении лакея и желания Катиш увидеть феерию, великолепие которой обещало затмить виденные прежде в послепожарной Москве.
- Я пришлю поутру справиться о вас, ma bonne, - проговорила, наконец решившись, Вера Александровна. Возвращение в столовую Андрея, когда она заметила, как тот подает руку сестре, желая отвести ту в парк, только убедило ее, что тут нет ни малейшего подвоха. – И пришлю к вам моего настоя от мигрени. Он творит сущие чудеса!
- О, я была бы вам так благодарна! – улыбнулась Анна через муку. – Буду ждать его, как только будет свободна ваша горничная нынче после бала. Уж чересчур боль сильна! Как бы и сон не прогнал ее…А то не стерпеть, совсем не стерпеть ее!
- Покойной ночи, ma bonne, - коснулась ее лба тетушка коротким поцелуем. – Именно покойной ночи…

Ну, уж нет, думала Анна, ступая аккуратно тонкими подошвами туфелек по гравийной дорожке, ведущей к флигелю. Покойной ночи я ныне себе не желаю… и коли все пойдет, как решила, она определенно таковой не будет. И коли он придет… Она остановилась на миг, обернулась на дом, светящийся ровными силуэтами окон в ночной тишине. А потом вздрогнула от неожиданности, когда взлетела над домом яркая искрящаяся звезда шутихи. Тут же забормотал лакей за ее спиной, крестясь при виде фейерверка, россыпью искр осветившего черное небо над крышей усадебного дома и верхушками парковых деревьев.
С тихим шорохом рассыпалась на яркие огненные частички еще одна шутиха на фоне ночной темноты, и Анна улыбнулась довольно, кутаясь в кружевную шаль от прохлады.

Он придет! Он не может не прийти. Ее супруг невенчанный… ее любовь… ее надежда.




/
_________________

Вот это-ДА! Так вот кого Андрей позвал к себе. Вот кто шпионил за Анной. И ведь рассказала правду, не солгала. И он после такого, не отказался, не расторг помолвку. Вот вам и не простит...
Какая глава, нервы на взводе. Внутри все трепыхается.
Да, Марина- вот это интрига!!! У меня и мысли о Катиш не было.
Две главы сразу, это!!!!!! Слов нет! Надо остыть, перечитать.
Тебе- СПА-СИ-БО!!! И сердечко, жаль, что можно только одно.

Спасибо, дорогая Марина за такие главы!!! Так и берут за душу. Как хочется, чтобы у Анны все получилось, чтобы сбылось,все, что задумано... До следующей главы буду кулачки держать...
А Катиш какая...

Ох, на самом интересном месте!.. Марина, спасибо за такое скорое продолжение! Как дотерпеть до следующего? Да, от Катиш такого не ожидала ... Столько эмоций! Слов не хватает, что бы все выразить!.. Пусть у Анны все получиться!
___________________________________

Да, я на Катишь даже и не думала, а в тихом омуте-то действительно черти водятся. Вот вам и тихоня, а я то на Мари грешила.
Ну что, ждем теперь ночи. Хочется верить, что она пройдет так, как задумала Аня и ничто, и никто не помешает встрече наших ГГ.

Марина, СПАСИБО! Балуешь ты нас с Музом!
Меня уже честно трясет как Анну. Пока буду ждать прихода Андрея, сто раз загляну в Личный кабинет. Но пока для меня первый шаг за Анной - её записка.
И я не осуждаю Катиш. Ставлю себя на её место. Она что видела то и сказала. Для меня как раз Андрей раскрылся в этом эпизоде с нелицеприятной стороны. Нашел кого спросить? И за спиной любимой! Должен был все свои вопросы задать напрямую Анне. Как понимаю герои делали одни и те же ошибки: недоговаривали, что-то там себе домысливали. Даже любовь Катиш видна всем и она её не скрывала. А что испытывает Анна к Андрею для всех окружающих ........???
С нетерпением ЖДУ!!!

Доброго дня всем заглянувшим на огонек очередной главы!
Спасибо, что далеко не отходили, а дождались... Удивила я вас? Я и сама удивилась своей скорости. Видно, к ближе финалу Муз стал работать с утроенной энергией лишь бы поскорее закончить то, что уже почти завершено.


Ну, а кого еще, если прикинуть, если его точки зрения? Он держит на руках письма и злополучный портрет. Душу просто разрывает на куски. И не только из-за того, что на руках, из-за всего, что было ДО. А было там немало... пусть и было приятное, но все-таки неприятностей хватало.
Промолчать... не сможет. Спросить напрямую? А вдруг в лоб ответят, что да, есть такое... и вообще - "я же говорила, что женой не стану..." И Анна, заметьте, ничего ему ЛИЧНО не обещала. А порыв в сарае... ну, а вдруг это просто порыв...? Деваться-то после ночи некуда. И ночь та по принуждению была, если помните. Т.е. Андрей сам себя навязал.

А тут... любовь. Вдруг тут действительно любовь? А вдруг и нет ничего?... В общем, картины нет. Согласна - надо было спросить напрямую, но вот так случилось...
Кого спросить, если не Анну? Полин? Обманет в сторону Анны. Тетку? Та тоже может выставить не в правдивом свете. Мари? Тем более.
И тут Катиш. Маленькая скромная, вечно краснеющая тихоня. Почему-то мужчины всегда думают, что такие - сущие ангелы с нимбом... что в них нет ничего плохого.

И ведь Андрей не ошибся. Катиш действительно открыла правду. Только вот...


У меня тоже. Сама себе удивляюсь... Музом горжусь невероятно... Т-т-т, чтобы не сглазить!


Ну, думаю, должно сбыться. Если только все пойдет так, как распланировала...



Обычная она. По мне, ничего удивительного. И не видит она ни в чем дурного. Ведь воспитана говорить только правду, ничего не скрывать от маменьки. А тогда жила с таким грехом на душе... пока Андрей не приехал, и можно было признаться.
И сейчас ведь никому не сказала. Ни единой душе. Хотя бы в этом отдайте ей должное, прошу вас.
Катенька не плохая и не хорошая. Она просто тоже живет со своими страстями, хотя и не так рисково, как Анна.


Я же писала тогда - не надо сразу Мари обвинять.


Ох, не знаю теперь, когда снова ударимся в труды... Надеюсь, конечно, что скоро совсем, даже, может, сегодня ночью, но...


А теперь ход за Андреем... ведь он прекрасно видит всю комбинацию нашей стрекозки, скажу вам по секрету. Она все-таки такая книга для него...


Про это написала выше.


Кому - всем? Тут у нас однозначно маменька знает, и Анна вспомнила, что Катя влюблена когда-то была. Мама Андрея... Ну, той лишь бы назло делать... Да еще девушка, вроде, тихая и скромная. Такую невестку для АА грех не иметь.
Софи? Вряд ли беседовали они о любви к Андрею. Это ведь сколько смелости надо, чтобы признаться хотя бы кому! Катя не настолько смела. Я вообще от нее не ожидала даже этого признания. И разговора с Анной.
Окружающие? Не уверена. Опять же - слухи, разговоры, шепотки. Для барышни - это медленная и мучительная смерть

Так что, все тайно... скрытно... Это не Анна, не думающая о последствиях, смелая до безрассудства.


Если честно, не знаю, что ответить на этот вопрос. Предоставляю вам порассуждать, видно окружающим или нет. На балу, вроде, ничем себя не выдала. На прогулках тоже. Как обычно - толпа вокруг и никого особенного в ней...
_________________