Насилие (изнасилование) в любовных романах

Наряду с такими расстройствами половой сферы, как сексуальная закрепощённость и половая дисфункция, можно выделить обратное – чрезмерная сексуальная раскрепощённость, проще говоря, развращённость. У женщин такая проблема может проявляться в практике нетрадиционных способов сексуального удовлетворения (как правило, БДСМ), часто сопряжённых с унижением и грубым обращением в отношении них. Сексуальное возбуждение может достигаться за счёт использования грубых слов, оскорблений, побоев, эксгибиоционизма, ощущения собственной грязности, порочности и др.

Причины такого рода стремлений могут быть различны, но, в рамках этой статьи, хотелось бы выделить только один факт, который можно встретить в биографии женщин с подобными сексуальными предпочтениями. Этот факт – сексуальное насилие (или иные формы насилия), которому человек подвергался в детстве или ранней юности. Здесь очень чётко прослеживается точное воспроизведение психотравмирующего опыта — тех самых событий и ситуаций (или их элементов), которые происходили с женщиной в детстве и юности.

Несколько удивительным может показаться то, что женщина, после пережитого потрясения, может не только не избегать темы секса и не испытывать каких бы то ни было видимых душевных страданий, но, напротив того, достигать от воспроизведения этих событий состояния сильного сексуального возбуждения. Известны также случаи, когда спустя несколько лет супружеской жизни, женщина (которую никак нельзя назвать развращённой или даже раскрепощённой) вдруг начинает испытывать сильное сексуальное возбуждение при грубом обращении с ней; и в её биографии также присутствует аналогичный эпизод. Существует ли связь между такой формой мазохизма и пережитым до того насилием; и если есть, то какая?

Голландский психиатр Бессель ван дер Кольк пишет о бессознательном воспроизведении травматического опыта как о компульсивном желании повторно пережить травму. Он описывает случаи, когда бывшая жертва насилия повторно оказывается в аналогичной ситуации, потому что бессознательно демонстрирует такое поведение и выбирает такие компании, где это вероятнее всего может с ней произойти. Этот феномен получил название ревиктимизация, т.е. повторное (бессознательное и не желательное) изнасилование. Автор пишет: «Многие травмированные люди, по всей видимости компульсивно ставят себя в опасные ситуации, обстоятельства которых напоминают первоначальную травму. Подобное воспроизведение прошлого, как правило, ими самими не осознаётся как связанное с ранним травматическим опытом» [1]. Ван дер Кольк считает, что подобного рода стремления возникают не из патологической потребности снова испытать боль, а «из-за потребности получить иной, лучший исход из травмирующей ситуации, или для того, чтобы получить контроль над ней» [1].

Вопрос, который ставлю я: можно ли принять в качестве «иного, лучшего исхода» сексуальное удовлетворение? Какие психологические дивиденды в этом случае получает человек? Возможно, женщина стремится таким образом «перебороть, переварить» этот опыт внутри себя, обрести над ним власть, пережив его сексуально. Этим можно объяснить потребность в сексуальных практиках наподобие «игры в изнасилование» и пр. Они не обязательно должны непосредственно воспроизводить пережитый опыт — речь может идти просто о высокой степени сексуальной раскрепощённости, которой, согласно логике и здравому смыслу, не должно быть. Однако, по факту, наряду с многочисленными случаями фригидности, презрения к собственному телу и полного отречения сексуальной тематики, мы также можем наблюдать случаи не «закрытия и схлопывания» сексуальности, а напротив, её гипертрофированное «раскрытие», что является, на мой взгляд, несколько парадоксальным.

По сути, такого рода сексуальные практики, для бывшей жертвы насилия, являются ни чем иным как повторной травматизацией, о которой много пишет Дональд Калшед:

«Без участия сознания в процессе проработки травматического опыта внутренний мир травмы, его архетипические защитные процессы отображаются в событиях «внешней» жизни пациента в виде навязчивого повторения. Фрейд справедливо назвал этот паттерн демоническим. Используя терминологию Юнга, мы могли бы сказать, что так как в исходной травматической ситуации само существование личности поставлено под угрозу, то в памяти индивида она сохраняется не в формах личностного опыта, а в демонической архетипической форме. Этот коллективный или магический уровень бессознательного не может быть ассимилирован эго, прежде чем не будет вовлечён, воплощён (incarnated) в межличностном взаимодействии. Формы, в которых существует этот архетипический динамизм, эго интерпретирует не иначе как повторную травматизацию. Другими словами, для того, чтобы внутренняя система была «разблокирована», непрерывно продолжающееся бессознательное повторение травматизации во внутреннем мире должно стать реальным опытом с объектом из внешнего мира» [2].

Попробуем рассмотреть этот механизм на абстрактном примере.
В момент самого насильственного акта, жертва может почувствовать себя отрешённой, как будто бы всё происходящее происходит с кем-то другим, не с ней: жертва как бы теряет сознание и оказывается в состоянии обморока, но не выключаясь полностью, продолжая всё видеть, слышать и чувствовать, но как бы со стороны. Это может быть, а может и не быть (в зависимости от крепости и устойчивости психики), но если такое случается, то это есть диссоциация, которая порождает диссоциативные расстройства. Одно из них — феномен множественной личности (как у Билли Миллигана).

Происходит это потому, что психика не способна интегрировать в структуру личности психотравматический опыт — человек просто не может принять, что он теперь такой. Как пишет Д. Калшед: «Психопатологические последствия травмы в полной мере обусловлены, с одной стороны, внешним событием, а с другой — психологическим фактором. Внешнее травматическое событие само по себе не расщепляет психику. Внутренний психологический посредник, вызванный травмой, совершает расщепление» … «В отличие от обычных аналитических пациентов для индивида, отягощенного диссоциированным травматическим опытом, интеграция или «целостность» воспринимается сначала как самое худшее, что только можно вообразить» [2]. Поэтому здесь для психики есть два варианта: впустить этот опыт в сознание и сойти с ума, или позволить этому опыту существовать автономно, как бы «за пределами головы» человека, в другом мире.

В первом случае, мы будем иметь дело с классической шизофренией и её формами, потому что психика столкнётся с двумя разными людьми внутри себя: один (нормальный) был «до», другой (травмированный) стал «после». Здесь присутствует весь спектр ощущения грязности, испорченности, вины и т.д. Разумеется, всё это не должно проникнуть в сознание. Если оно туда проникает, то на выходе мы получаем психопатологию — шизотипические расстройства (коих сейчас стало очень много).

Но есть и второй вариант. Д. Калшел пишет, что у пациентов, впустивших в сознание травматический опыт, «само их существование в качестве связных «я» зависит от примитивных диссоциативных манёвров, которые сопротивляются интеграции травмы и ассоциированных с ней аффектов, вплоть до того, что эго пациента может подвергнуться разделению на фрагментарные личности» [2].

Практически всё, что касается половых извращений (да и любой девиантности в целом) очень напоминает механизм «расщепления»: человек как бы руководим чужой волей, действует вопреки себе, вопреки своему здравому смыслу, потому что в обычной жизни он, как правило, не таков. Вот что по этому поводу пишет психиатр-сексолог А.А. Ткаченко: «В парафильном акте возникает вненаходимость по отношению к себе. Сознание раздвоено и замкнуто на себя. Самодействие как действие, не совпадающее с собой, на себя направленное, уже предполагает наличие самосознания. Деятельность устремлена на самоё себя и уже начинающая изнутри прислушиваться к себе. Одновременно происходит отстранение своего субъективного мира — человек делает своё слышание предметом своего слышания. Отстранение касается не только предмета деятельности, самой деятельности, самой возможности действовать, но и самого себя как деятельного субъекта. Возникает как бы всматривание в собственные действия, удовлетворение возникает от процесса их восприятия, вслушивания в собственную флуктуирующую субъективность с отказом от реальности, первым шагом которого является уничтожение реального объекта путем его деперсонификации и символизации. Э.Б. Титченер (1914) отмечал, что сосредоточение внимания на чувствах удовольствия-неудовольствия приводит к их исчезновению, и «мы застаём себя за наблюдением какого-нибудь безразличного ощущения или образа, которого мы совсем не хотели наблюдать» [3]. Таким образом в одном теле начинает жить два разных человека. Так происходит потому, что психика изолирует травматический опыт и «упаковывает» его в оболочку совершенно нового человека внутри уже существующего. Точно так же как жертва отрешается от насильственного акта во время его совершения, так же и после, в течение всей жизни, она может периодически «уходить» в это новообразование, новую личность. Таким образом решается проблема расщепления сознания (вместо шизофрении – мультифрения): «Это произошло/происходит не со мной, так что всё в порядке». Точно таким же образом снимается ответственность за последующие свои поступки и предпочтения. Разумеется, всё это происходит совершенно неосознанно для человека.

Однако всё естество человека, в особенности его психика, всегда стремится к целостности (потому-то всякие «множественные личности» и являются патологией, а не нормой), поэтому человек будет стараться внутренне примириться с диссоциированными частями своей личности. Как пишет Д. Калшед: «Наиболее правильно представлять себе психику пациентов как поле битвы, на котором разыгрывается сражение между титаническими силами диссоциации и интеграции за обладание травмированным духом индивида» [2].

И вот здесь, на мой взгляд, как раз-таки и уместно мнение ван дер Колька, относительно того, что подсознание стремится воспроизвести травматический опыт с целью его интеграции. Это означает, что женщина может сама сознательно или неосознанно воспроизводить ситуацию насилия как внутри себя (фантазии, мечтания), так и в реальной действительности, причём нет никакой разницы подвергнется ли она повторному насилию случайно или это будет спланированный акт («игра в изнасилование») — механизм здесь один и тот же.

Вопрос, который ставился изначально: почему женщина начинает испытывать сексуальное удовольствие от воспроизведения этих или подобных событий? Напрашивается аналогия с постоянным расчёсыванием язвочки на нёбе – боль, которая приносит некоторое наслаждение.

Однако, наслаждение — это фиговый листок, которым прикрывается то, что в православной традиции иногда называемо как «семя тли», а на языке современной науки мы бы назвали это «травматогенное имаго», «преследующее — как пишет Д. Калшед, – психику пациента, управляя диссоциативным процессом» [2]. Это, в некотором роде, довольно резонный ход подсознания — научиться получать удовольствие от того, что причиняет тебе боль. Так достигается иллюзия «обладания», контролирования этой ситуации, т.е. присвоение психотравматического опыта и интеграция диссоциированной личности — так достигается мнимая целостность психики. Это есть лёгкий способ отработки психотравмы.

Сложный способ заключается в выявлении аффективного ядра проблемы и его трансформации изнутри, с последующей интеграцией трансформируемого, а не изначального (травмированного, изнасилованного) опыта в структуру личности! Здесь нельзя не отметить роль компетентного специалиста в решении этого вопроса.

Вывод, который мы можем здесь сделать: насилие — это вирус («семя тли»). Во всяком случае, оно имеет все признаки заразной болезни. Если человек был подвергнут насилию, то он не просто одномоментно пережил нечто страшное, а потом оправился от этого и забыл — он продолжает нести в себе это семя (травматогенное имаго), которое, если его не искоренить, непременно даст ростки, побеги и плоды. Есть также основания полагать, что этим могут «заразиться» даже родные и близкие, которые не имели в своем жизненном опыте подобных эпизодов (например, случаи развращения младших детей старшими).

В общем и целом, между насильником и жертвой могут формироваться очень прочные (и порочные) невидимые никому (в том числе и им самим) взаимосвязи. Жертва вполне может впоследствии стать насильником. Про реальные случаи все знают, но нередки также и варианты с аутоагрессией, в основании которой, ненависть к своему оскверненному телу (или даже душе) и желание так же или ещё больше его осквернить, чтобы таким образом примириться с диссоциированным опытом и обрести «целостность».

Все эти темы требуют как серьёзного их осмысления пациентом так и внимательной, грамотной работы специалиста, ориентирующегося в работе, как минимум, с вторичными защитными механизмами психики.

ЛИТЕРАТУРА
1. Van der Kolk, Bessel A. MD. The Compulsion to Repeat the Trauma: Re-enactment, Revictimization and Masochism. – Psychiatric Clinics of North America, Volume 12, Number 2, Pages 389-411, June 1989
2. Калшед Д. Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа. – М. «Академический Проект», 2001. – 368 с.
3. Ткаченко А.А. Сексуальные извращения-парафилии. – М. «Триада-Х», 1999. – 461 с.