Кэтрин Куксон "Друг по четвергам"

Большое спасибо девочки за перевод!!
Так-так-так... Всё-таки встретились голубки...
Договорились стать просто друзьями... Но мне кажется они уже к друг другу питают не совсем дружеские чувства (хотя они еще пока в зародыше...).
Но как неоднозначно закончилось... Теперь мучайся, что же случится во время посещения дома Дэвида...
_________________

Девочки,Спасибо за продолжение!
Как стремительно развиваются дружеские отношения. Уже и домой зовут.Интересно сдержит ли он обещание.
Очень нравится семья Джейни. С нетерпением жду их общую встречу.Это,наверное,будет что-то невероятное)))

___________________________________

Спасибо за продолжение! Как все пока печально.
_________________

Интереснейший разговор у Ханны с Дэвидом...

С одной стороны - оба откровенны. С другой - оба врут, потому что и Дэвида тянет к Ханне (то за плечики обнимет, то руки схватит), и ее к нему - вон как обожгло во время разговора. Говорят о дружбе, а думают о любви.

А еще... В этой ситуации врать придется уже не только Ханне и Дэвиду, но и всем друзьям и родне, вовлеченным в их отношения.
Опасная ситуация, однако.


Спасибо за перевод, пчелки-умницы!
_________________

О! Спасибо за новую главу!
___________________________________

Девочки , спасибо за новую главу )))
немного грустно. Ситуация у Девида довольно непонятная в семье. Посмотрим что там действительно такое.
А
вообще очень стремительно отношения у них развиваются , или это потому , что "Встретились два одиночества".
___________________________________

Squirrel, Ластик, Таня, спасибо за продолжение!

Тогда ладно, я тоже прощаю.
Ластик, если бы ты не предупредила, что Дэвид хороший дядька, я бы тоже стала сейчас подводные камни искать. Типа, жена богата и разводиться не выгодно. Или, жениться не могу, женат, а жена больна и развестись никак нельзя...

Нет, ну просто обязательно должно быть без подвоха. Он же видит, каково сейчас Ханне только от того, что она просто встретилась с мужчиной будучи замужем. Такое сильное чувство вины перед мужем...
Если Дэвид задумал какой-нибудь подвох, значит душевные метания Ханны он собрался проигнорировать. Получится, что не такой уж он и хороший.
Тогда нам, пожалуйста, ХЭ с каким нибудь другим мужчиной.

Squirrel, Ластик, Таня, спасибо за продолжение!
Понемногу раскрывается и Дэвид, а то до этого история была больше о Ханне. Вот рассказал о своей жене, теперь дом позвал смотреть. А, вообще, за развитием отношений Ханны и Дэвида очень интересно наблюдать. После истории Ханны о своем прошлом стало немного понятнее, почему она вышла замуж за Хамфри. Не хотела быть обузой для семьи сестры, но и сама устроиться в жизни не могла, вот и перешла в "подчинение" к Хамфри. Жаль, что они с Дэвидом не встретились раньше.
___________________________________

Squirrel, Ластюш, Таня, спасибо за продолжение!

Всё-таки каков Хамфри - жук! Вот ведь нет его рядом - а Ханна всё равно перед ним виноватой себя считает!
И из-за чего? Из-за встречи в кафе!

А у муженька-то у самого не то что рыльце в пушку, а, чай, вся морда вываляна!
И не только морда.

Встреча Ханны и Дэвида получилась, хоть и откровенной, но пока несколько "угловатой" - оба пытаются "обходить острые углы".

И, думаю, никакого подвоха Дэвид себе сейчас позволить не может - иначе Ханна, как и сказала, просто повернётся и уйдёт".

Интересно, что не так с женою Дэвида?

Любопытно будет посмотреть на слугу-друга Питера.

Ещё раз спасибо, девочки!
_________________

начала читать этот перевод от скуки и потому что перевод гибсон самый желанный мужчина застопорился. но теперь жду с нетерпением продолжения. спасибо за перевод девочки

Ленусик, оо, это точно )) И уже относительно скоро =)

Галюш, да где ж печально? Люди встретились и влюбились друг в друга, одного этого уже было бы достаточно.

Элли, ну нельзя ж с ходу сказать "О, я встретил вас и понял, что вы моя судьба" - таки маньячеством отдает и безысходностью. А так, к любви через дружбу - вполне может и выгореть )

О, там довольно долго будет выясняться... Предлагаю пока что сосредоточиться на текущем.

Ириша, реальные обстоятельства тебя приятно удивят =)

Неть-неть-неть

Славка, ну да, ухватилась за первого подвернувшегося мужика... А теперь вот локти кусает (

Амичка, ну почему же Хамфри жук? Просто Ханна честная женщина. Раз замужем - будь добра, с чужими мужиками ни-ни. А тут её к Дэвиду явно влечет и вовсе не по-дружески. Естественно, как любую порядочную мадам, будут мучить угрызения совести.

всё

Уже в четверг на всех мониторах

Евдокия, добро пожаловать! У нас тут вообще много хороших книг, если что-то стопорится по объективным причинам (переводчики-редакторы тоже живые люди, у всех нас есть семьи, учеба, работа, могут возникнуть проблемы со здоровьем или такие банальные веСЧи как долгожданный отпуск/каникулы или дачный оброк - и мы здесь как бы не за зарплату переводим/редактируем, а для души), всегда можно в процессе ожидания почитать что-нибудь другое.
_________________

Ластюш, пусть так. Но Хамфри всё равно - жук!
Его никакие угрызения совести явно не мучают.
Он ещё наоборот - обижается, когда Ханна ему "не так прислуживает"!

До любви тут, я думаю, ещё довольно долго.
А вот друга найти - это для Ханны сейчас намного лучше.
Она хоть от одиночества своего избавится.
_________________

 » Глава 4 (часть последняя)

Перевод Squirrel
Бета-ридинг LuSt
Редактирование codeburger

* * *
Они сели на автобус, идущий до Оксфорд-Стрит.

– Я живу совсем недалеко от того места, куда вы приходили позавчера утром, – сказал Дэвид. – Джилли первоначально использовал это помещение в качестве одного из складов, что было неразумно, поскольку это очень неплохая маленькая квартирка, хотя кому-то может показаться и большой, зависит от точки зрения.

Проходя по Джейсон-гарденс, Дэвид махнул рукой вдоль улицы и спросил:
– Не ожидали снова оказаться здесь так скоро, правда?

– Правда, не ожидала.

По Джейсон-гарденс они шли не больше трех-четырех минут, затем Крейвентон свернул на короткую улочку, в конце которой возвышалось здание, похожее на фабрику. Чем и оказалось.

– Это одежная фабрика, – пояснил Дэвид, – откуда увольняют в считанные секунды. Вот эти четыре строения – собственность Джилли, и все сдаются, равно как и моя квартира.

Он повернул в огороженный металлическим забором дворик у ближайшего дома. Справа располагалась лестница в подвал, а три ступени впереди вели к парадному входу. Дэвид вставил ключ в замок. Отворив дверь, он развернулся, протянул спутнице руку и провел ее внутрь. Ханну удивило, что, перешагнув порог, она сразу оказалась в большой комнате. Крейвентон слегка подтолкнул гостью вперед. В дальнем конце помещения открылась дверь и появился мужчина с белыми волосами, который помолчал мгновение, а потом сказал:
– Вы вернулись, сэр. Добрый день, мадам.

– Это миссис Дрейтон, Питер.

– Как поживаете, мистер Питер?

Дэвид засмеялся:
– Не мистер Питер, а просто Питер. Если хотите соблюсти щепетильность, можете называть его мистер Миллер, но уверен, что Питеру понравится, если вы обойдетесь без китайских церемоний, верно, Питер?

– Да, сэр. Конечно. – Питер внимательно посмотрел на гостью, потом обернулся к Дэвиду и спросил: – Подать чаю, сэр?

– Да, Питер, спасибо. За этим мы и пришли.

Седоволосый, улыбнувшись, оставил их одних, и Ханна, оглядевшись, воскликнула:
– Какая замечательная комната!

– Да, вам нравится? А представьте ее загроможденной почти до потолка кипами всевозможных книг разных размеров. Но в то время здесь было три комнаты, а не одна как сейчас. Я снес перегородки. Всего на этом этаже располагалось пять помещений: крохотные кухня и спальня, столовая, маленькая гостиная и большая гостиная. Ну так вот, столовая и две гостиные превратились в то, что вы видите.

Ханна осматривалась вокруг, переводя взгляд с одного цветового пятна на другое. Прежде ей и в голову не приходило, что двери в комнате можно выкрасить в ярко-желтый цвет. Стены были приглушенно-серыми, старинная мебель очень напоминала обстановку в гостиной миссис Джиллимен. А на стене между, как предположила Ханна, кухней и спальней, кто-то нарисовал огромную птицу. Заметив, что гостья заинтересовалась изображением, Дэвид спросил:
– Вам нравится? Это розовая крачка. Ее полет очень впечатляет.

Ханна подошла ближе к рисунку, уточняя:
– Она на самом деле нарисована прямо на стене?

– О да. Да. Местами весьма неаккуратно, как можете заметить, если присмотритесь повнимательней.

Что-то в тоне собеседника заставило Ханну повернуться к нему и поинтересоваться:
– Вы… это вы рисовали?

– Имел честь, мадам. Скрытый талант, проявившийся в мои школьные годы. Так никогда и не развился. Слабенький, видно, был талантишко, как мне кажется, да и мой преподаватель по художественному мастерству часто говорил: «Не переживай, Крейвентон, ты всегда сможешь заняться оклейкой стен своими рисунками. На плаву продержишься!»

– Как жестоко! – неуверенно улыбнулась Ханна.

Дэвид, глядя на нее, сказал:
– Да, жестоко. Я пришел к выводу, что карьеру учителя может выбрать только человек, склонный к садизму. Ну, по крайней мере большинство преподавателей именно таковы. Вот потому-то я и оставил эту сферу деятельности. Не смог достигнуть планки настоящего садиста.

– Вы были учителем?

– За мои грехи был какое-то время. Но обо всем этом я расскажу вам позже. Проходите же и садитесь.

Ханна проигнорировала приглашение.
– Это ваша идея… я имею в виду цветовую гамму и меблировку? – поинтересовалась она.

– И снова вынужден признаться: да, моя.

– Что ж, могу вас заверить, что ваш учитель понятия не имел, о чем говорил. Я убеждена, что подбирать цвета невероятно сложно. Например, – Ханна махнула на длинные бледно-розовые занавеси с волнами ламбрекенов, которыми были драпированы два больших окна, расположенные в дальнем конце комнаты, – я бы подумала, что такой цвет вкупе с желтыми дверями, зеленым ковром и черными пледами будет выглядеть кричаще. Даже не беря в расчет, – сейчас она указывала на длинный диван «честерфилд», – вот эту обивку… не уверена, как правильно назвать, оттенка легкого загара?

– Правильное название, мадам, светло-коричневая.

– Значит, светло-коричневая, – со смешком повторила Ханна. – Но при всем разнообразии цветов, – продолжила она, – эта комната необыкновенно красива. Гостиная миссис Джиллимен показалась мне, как бы выразиться поточнее… восхитительной, очаровательной, стильной. И я вовсе не ожидала увидеть снова что-то, вызывающее подобные чувства, но в совершенно ином роде. Могу предложить только определение «бодрящая».

– О, какая жалость. Я-то думал, вы скажете «расслабляющая». – Дэвид взял ее за руку и подвел к дивану. – Вы, верно, удивитесь, если я признаюсь, что все эти оттенки подсмотрел у одного-единственного цветка?

– Правда?

– Это был огромный мак, почти шести дюймов в диаметре, он засыхал, и его внешние розовые лепестки пожелтели по краям, словно украсившись бахромой. Устав от жизни, цветок увядал лепесток за лепестком. По крайней мере именно так это зрелище воспринял я, взял себе на заметку, и вот теперь здесь представлены все цвета того мака. Добавлена лишь розовая крачка. Я вставил птаху в композицию, поскольку когда-то впечатлился ее полетом, к тому же там, где все цвета напоминают об умирании, ее раскраска внушает оптимизм.

Присев на диван, Ханна не отрываясь смотрела на Дэвида. Его объяснение очаровало ее даже сильнее, чем сама комната. Слова текли неспешно, создавая необычные образы. Ханна настолько привыкла к сухости Хамфри за все эти годы, что ей казалось, будто она слушает человека, который воспитывался далеко-далеко, в местах, где говорят на другом языке.

Крейвентон между тем продолжал:
– В отделке очень редко удается успешно использовать природные образы: цвета просто не производят того впечатления, на которое рассчитываешь. Даже в этом случае, – он сделал широкий жест рукой, охватывая всю комнату, – временами у меня рябит в глазах.

– О нет, нет! – быстро возразила Ханна, – ничего подобного. Эта комната необычная и очень красивая.

– Да, красивая, но не успокаивающая. Используя оттенки мака, я надеялся, что они, подобно снадобью из этого цветка, будут способствовать умиротворению, но, очевидно, этого не произошло. Ага! – Дэвид обернулся. – Вот и чашечка напитка, который не только освежает, но и дарит несварение желудка, изжогу и грыжу.

– Ну, вас он не может прикончить уже довольно долго.

– Но делает все возможное в этом направлении, Питер. Ты же знаешь об ограничении после того, как я поем мяса. – Крейвентон повернулся к гостье. – После мяса я предпочитаю не пить чай в течение суток. Он буквально убивает меня.

– А я вам уже говорил, это все потому, сэр, что вы пьете его слишком крепким, а молока добавляете совсем мало.

– Хм, ты постоянно мне это повторяешь, но в любом случае после мясных блюд чай действует на меня как яд. Отведав сосисок, я буду только кофе. О, – Дэвид указал на тарелку на нижней полке чайной тележки, – ты испек?

– Немного, сэр.

Дэвид повернулся к Ханне.

– Питер печет наивкуснейшие булочки-сконы. Он безнадежен в приготовлении пирожных — его пирожные по вкусу напоминают подошву, — зато сконы…

Ханна обменялась смеющимися взглядами с беловолосым мужчиной, чья кожа казалась совсем гладкой, но только до тех пор, пока он не улыбнулся, и тогда несметное количество морщинок возле губ и на чисто выбритом подбородке выдали его настоящий возраст. Второго подбородка у Питера Ханна не заметила. Мистер Миллер был худощав, почти настолько же, как и его хозяин, и почти так же высок.

Когда он сказал: «Если я вам понадоблюсь, сэр, просто позвоните» и Дэвид ответил: «Я так и сделаю, Питер, так и сделаю», Ханна обратила внимание, как мужчины хитро усмехнулись друг другу. Потом свежеиспеченные друзья снова остались одни…

Несколько минут спустя, откусив кусочек булочки, Ханна воскликнула:
– О, какая вкусная! И удивительно воздушная. Если Питер печет такие восхитительные сконы, то, конечно, и пирожные у него должны получаться превосходные.

– Признаю, это странно, но его пирожные действительно ужасны. Иногда я думаю, что всему виной пропитка, возможно, много лет назад он перенял негодный рецепт у своей матери.

– Он стар? У его волос замечательно красивый цвет, и они очень густые.

– Нет, на самом деле он не старый. Не знаю в точности, сколько ему лет, мне известно только, что в годы войны он был денщиком моего отца и, покинув службу, они так и остались вместе. Насколько помню, в первый раз я увидел Питера, задыхаясь от астмы. В придачу в тот момент я испытывал настоящий ужас, поскольку приступ случился на глазах у моего отца. Увы, я страдал этими пароксизмами с раннего детства, в то время как храбрые мальчики таким вещам не поддаются. Никак не забуду тот примечательный день. Когда Питер – тогда его называли Миллер – принялся растирать мне горло и спину, а мой отец его резко одернул: «А ну-ка, прекрати это, Миллер! Не балуй его! Закинь-ка задохлика на лошадь и вышиби из него дух. Вот все, что ему нужно». Меня закинули на лошадь! – теперь Дэвид улыбался. – И Питер послушно вывел ее со двора рысью; но как только мы оказались в лесу, он замедлил аллюр коней до шага и начал развлекать меня сильно приукрашенными историями о своих путешествиях. Не то чтобы он действительно много странствовал, но заставил меня поверить, будто побывал во всех уголках мира.

Крейвентон отвел взгляд от Ханны и, взяв серебряный чайничек, снова наполнил ее чашку, прежде чем продолжить:

– Свободой от няни я наслаждался лет до восьми, Питер оказался самым заботливым наставником в моей юной жизни. У меня было несколько приятелей-сверстников, но даже друзья в возрасте двенадцати, тринадцати или четырнадцати лет не способны на проявление доброты и сострадания по отношению к мальчишке, который по непонятным причинам вдруг начинает задыхаться и не может вдохнуть. Сами понимаете, болезненность не внушает симпатии. В любом случае с годами приступы стали реже, хотя и не исчезли совсем… Еще булочку?

– Спасибо, они чудесны.

Дэвид тоже взял еще один скон, и, пока сотрапезники жевали, между ними царило молчание.

– Вы по-прежнему испытываете приступы астмы? – спокойным голосом спросила Ханна.

– Да, но теперь гораздо реже. Иногда они возникают из-за погоды, но чаще случаются в результате эмоциональных потрясений. Поскольку астма уже довольно давно не проявлялась, в последнее время я чувствую себя относительно свободным; к счастью, и по силе приступы пошли на убыль. Когда мой мир рухнул – имею в виду то время, когда отец с матерью расстались, он сбежал с юной мисс вполовину младше его, оставив за собой кучу долгов, которые едва удалось покрыть продажей дома и скота, – мы вместе с матерью отправились к ее родственникам в Дорсет. А Питер… Она взяла Питера с собой. Мне всегда нравилось думать, что мать сделала это ради меня, хотя понятно, что в основном она желала сбыть меня с рук, поскольку Питер очень по-доброму со мной обходился, особенно когда астма давала о себе знать. Тот факт, что я готовился к поступлению в Оксфорд, никого не интересовал: какая от припадочного могла быть польза? Мои дедушка с бабушкой, хотя и не были без ума от лошадей, любили верховую езду, охоту и все такое прочее. А вот их соседи, Басби, лошадьми буквально жили. Допускаю, что временами, во главе с их отцом, Басби и спали в конюшне. Их было трое братьев и сестра, все примерно моего возраста, так что почти на год моя жизнь совершенно изменилась. Я не выигрывал призы на скачках, зато научился держать осанку и танцевать до трех утра. Этот беззаботный период на самом деле длился совсем недолго, хотя, оглядываясь назад, я осознаю, что оно и к лучшему. Моя мать после развода снова вышла замуж, и дед тогда очень мудро заметил: «Молодой человек, на жизнь нужно зарабатывать. Что ты умеешь делать?» И молодой человек был вынужден признаться: «Ничего, дедушка, совсем ничего».

Дэвид, посмеиваясь, посмотрел на Ханну.
– Я на самом деле так ему и сказал, и деду это признание не показалось смешным. О нет, нисколько. Он мне ответил: «Что ж, молодой человек, посмотрим, что с этим можно сделать. Сейчас ищут учителя для школы в Блейкли, я услышал об этом на вчерашнем собрании. Работать придется с детьми от семи до десяти, и, учитывая, сколько времени и сил потрачено на твое образование, надеюсь, в твоей голове скопилось достаточно информации, чтобы вложить хотя бы элементарные знания по английскому языку в окаменевшие умы юнцов. Насколько я помню, именно постижение азов английского – главнейшее дело для всех студентов первого года обучения в школе-пансионе».

Ханна рассмеялась, и Дэвид вместе с ней.
– Поверьте, я не преувеличил ни единого слова, – сказал он. – В точности так меня и наставил дед. Это отпечаталось в моем мозгу, в особенности за последующие месяцы. Единственное, в чем он оказался неправ, так это назвав умы детей окаменевшими; окаменелостью оказался только я сам, и ученики мигом прознали об этом. Проведя среди них три месяца, я преподавал еще в трех других частных школах до тех пор, пока мне не исполнилось двадцать два. Единственным перерывом были каникулы и сопутствующие буйства с молодняком Басби в течение нескольких недель.

Выражение лица и интонация Дэвида стали печальнее, когда он продолжил:
– Я был дома на каникулах, когда умерла моя бабушка. Мне как раз сравнялось двадцать два. Она была милой старушкой, но, думаю, всю семейную жизнь ею тиранически управлял мой дед. Не прошло и шести недель с ее ухода, как скончался и он. Так я и остался с особняком и полным отсутствием денег, на которые его можно было содержать, поскольку преподавание в школе в то время, как это печально известно, оплачивалось плохо, особенно для учителей без образования, каковым я и являлся. В любом случае мой дедушка оставил завещание, по которому дом подлежал продаже, а мне ежемесячно до конца моей жизни полагались выплаты. К счастью, этой суммы оказалось достаточно, чтобы удовлетворять мои скромные нужды. В то время Питер работал у Басби кем-то вроде садовника, присматривал за их лошадьми и выполнял различные поручения, за что получал неплохие деньги. Моя относительная бедность служила постоянным поводом для шуток среди Басби, хотя они были очень добры ко мне в тот период, настолько добры, что в итоге я оказался помолвлен с Кэрри.

Дэвид откинул голову назад и, тряхнув ею, рассмеялся:
– Не могу сказать точно, как это произошло. Кто кому сделал предложение?.. Что-то не верится, чтобы я осмелился на такую дерзость. Как бы то ни было, мы с Кэрри Басби объявили о помолвке, и после приличествующего периода траура, который оказался довольно короток, понеслось буйное веселье с вечеринками, скачками и танцами до рассвета. Скачки повторялись регулярно. Что весьма примечательно, тогда я избегал любых контактов с Питером. Он пытался поговорить со мной два или три раза, и, догадываясь, о чем пойдет речь, я не хотел этого слышать. Годом позже я женился на мисс Клариссе Басби и вскоре после этого вернулся к преподаванию. А к концу четвертого года брака мы уже жили порознь на законных основаниях, подтвердив в суде факт раздельного проживания. Вот, теперь вы имеете представление обо всей моей жизни.

Ханна сидела, молча глядя на Дэвида, в голове крутились разные мысли: «Не обо всей жизни. Почему вы жили вместе так недолго? Почему разъехались?»

– Вы все еще преподаете? – поинтересовалась она, потом мотнула головой, воскликнув: – Нашла, что спросить! Конечно же нет, вы ведь работаете на мистера Джиллимена.

– Да, – кивнул ей Дэвид, улыбаясь, – я работаю на мистера Джиллимена, и знаете, какое дело он поручил мне сперва?

Ханна покрутила головой.

– Очистить от книг вот этот самый дом. Здесь был один из его складов, и большинство комнат были заставлены от пола до потолка, среди книг едва можно было протиснуться, и Джилли сказал, если я наведу здесь порядок, убрав все книги в подвал, и сам сделаю ремонт, то смогу снять эту квартиру. Он назначил меня своим помощником, и я стал жить в полуобставленных комнатах. Знаете, даже странно, как неожиданное проявление доброты способно изменить нашу жизнь. Двенадцатилетний сын Джилли ходил в подготовительную школу, где я преподавал, и страдал тем же недугом, что и я в детстве, и другие ученики бывали жестоки к нему из-за астмы. Мне ли этого не знать! Если у тебя приступ, тебя же обвиняют в попытке прогулять уроки, причем не только учащиеся, но нередко и учителя, так что я взял в привычку по возможности чаще беседовать с Родни. Как-то он отсутствовал несколько дней, а потом Джилли пришел в школу и встретился со мной. И попросил, чтобы я навестил его сына в больнице. Оказалось, мальчик рассказал отцу, как я заботился о нем, когда ему приходилось нелегко, хотя на самом деле это была сущая мелочь. Разумеется, я отправился навестить Родни и пришел в ужас, узнав, что он умирает – не от астмы, а от порока сердца. Джилли и Наташа очень болезненно переживали его угасание, поскольку он был их единственным ребенком. В любом случае я, должно быть, как-то обронил мальчику, что не получаю удовольствия от преподавания. И вот через несколько недель после его похорон я испытал изумление и благодарность, когда в один прекрасный день Джилли встретил меня на выходе из школы и в своей обычной напористой манере сообщил, что от Родни ему стало известно, что работа учителя мне не нравится. Затем спросил, люблю ли я книги, и предложил мне место своего помощника, поскольку нынешний работник, как он меня заверил, отчаянно неаккуратен и бестолков, а должность не требует ничего иного, кроме как сортировать книги по категориям. Как я смотрю на это? Особо не задумываясь, я заверил его, что смотрю на это очень хорошо, и от души поблагодарил. Потом Джилли уточнил, не собираюсь ли я спросить, сколько он будет мне платить. Я ответил, что оставляю этот вопрос целиком на его усмотрение. Он оказался очень щедр. Вот так я и сделался помощником Джилли и в одно прекрасное утро четверга встретил вас.

– Какая замечательная история, – вздохнула Ханна, – но все же очень печально, что они потеряли ребенка.

– Джиллимены очень скорбели по Родни. Долгое время говорили о сыне так, словно он все еще с ними, все еще растет. Временами это казалось ужасно странным, но, думаю, это помогало супругам справиться с горем. В любом случае, – Дэвид понизил голос, – я могу так разливаться весь день, по крайней мере о своей персоне. Сейчас я собираюсь порасспрашивать вас и хочу получить полные развернутые ответы безо всякой уклончивости.

Глядя на собеседника, Ханна думала про себя: «Говорит, "безо всякой уклончивости", а сам довольно ловко ускользнул от рассказа о жене и о том, как Питер – который, судя по всему, ему сейчас необходим – вновь вернулся в его жизнь».

– Только посмотрите на это! – Дэвид указал на ее чашку. – Вы даже не притронулись к чаю, и теперь он холоден как лед. Я позвоню Питеру.

– Нет, нет! Не нужно. Я не возражаю против слегка теплого чая; летом я частенько пью чай холодным.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена. Холодный чай может быть очень освежающим.

Дэвид улыбнулся, наблюдая, как Ханна отпивает остывший чай. Потом, вскочив с кушетки, предложил:
– Позвольте, я найду газету и посмотрю, что идет сегодня вечером. Куда бы вы хотели сходить?

Газета нашлась на стоявшей у камина резной газетнице.
– Есть и комедии, и драмы. Ну-ка, а что еще... Мюзикл или балет? – Он взглянул на Ханну поверх газеты. – Только не говорите, что предпочитаете балет, поскольку, должен признаться, я не большой его поклонник.

– Тогда вы многое теряете.

– Да. Да, мне это уже говорили.

– Что ж, а я не в восторге от комедий, шутки про перепутанные спальни никогда не казались мне смешными.

Дэвида ее слова позабавили.
– А вы занятный человечек, знаете ли. В вашем случае, к сожалению, нельзя добавить «маленький», вы слишком высоки для этого.

Лицо Ханны окаменело, она спросила:
– Что вы имеете в виду под «занятный»?

– Ну, что-то милое… удивляющее, другими словами. – Дэвид присел рядом с ней. – Итак, я понял, комедии вы не любите. А как насчет мюзиклов?

– О, да, мюзиклы мне нравятся. – И прежде чем Ханна успела придержать свои мысли, слова сорвались с языка: – Возможно, потому, что в моей жизни веселья было не так уж и много.

Ее голос к концу фразы звучал совсем тихо, Ханна опустила голову и вздохнула:
– Что за глупости я говорю, – потом, вздернув подбородок, посмотрела Дэвиду в глаза и продолжила: – Жизнь может тянуться изо дня в день очень-очень… самое подходящее слово здесь «однообразно». Потому-то я и решилась пересечь границы своего мира тем утром в четверг, когда появилась на Джейсон-гарденс и вошла в маленькое книжное царство, и познакомилась с мистером Джиллименом… и с вами. Наверняка я показалась слишком легкомысленной, столь стремительно приняв ваше приглашение на обед.

– И вовсе не стремительно, вы отнеслись к моему приглашению довольно прохладно.

– О, нет, внутренне я не ощущала ни малейшей холодности. А была неимоверно взволнована. Сознавала, что делаю то, чего делать не следует, и если Хамфри узнает, он придет в ужас…

– С чего бы ему приходить в ужас? Как я понял из ваших рассказов, он, похоже, ревностно блюдет традицию регулярных встреч с друзьями и четвергового бриджа.

– Да, но в моем случае мне пришлось солгать, будто я ходила на концерт с сестрой. А что я делала на самом деле? Поужинала или пообедала, называйте как хотите, с мужчиной, которого видела тем утром первый раз в жизни и о котором ничего не знала.

Дэвид взял ее ладонь и спросил:
– Что ж, к настоящему моменту вы многое знаете об этом мужчине. Вам стало хоть чуть-чуть легче?

– На самом деле, нет. Завтра вечером мне опять придется лгать о том, как я провела эти выходные.

– Ваш муж уезжает на каждые выходные?

Ханна помолчала, будто припоминая. Потом ответила:
– Да, хотя когда-то уезжал не на каждые, но уже довольно давно это так, с тех пор как его дядя, – при этих словах Ханна опустила голову, – начал страдать подагрой или еще чем-то, что особенно остро проявляется в выходные. Миссис Беггс, экономка, похоже, она настоящее сокровище, – при этих словах Ханна скривилась в гримаске, – обычно звонит Хамфри и дает ему полный отчет о состоянии здоровья своего хозяина, это и определяет, проведет ли мой муж у родственников только выходные или прихватит и пятницу.

Крейвентон отодвинулся от Ханны, лицо его посерьезнело, когда он спросил:
– А вы там бывали? В том доме?

– О да, бывала. – Она улыбнулась. – Время от времени муж зовет меня с собой, при этом, я уверена, надеясь на отказ, поскольку, когда мы только поженились, его тетя совершенно прозрачно дала понять, что дорогой Хамфри сделал величайшую ошибку, связавшись с такой как я. Говоря начистоту: она считает меня безмозглой блондинкой.

– Да как она смеет! О нет!.. Они богаты?

– Думаю, довольно состоятельны.

– И у них нет собственных детей?

– Нет, только… – Ханна сымитировала протяжный выговор, – дорогой, дражайший Хамфри, – потом добавила: – Он всегда был на редкость рассудительным мальчиком.

Слушая ее, Дэвид хмыкнул. Это заставило Ханну немедленно раскаяться, и она сказала:
– Мне… Мне не следовало этого делать. Я… В смысле, говорить, что он был рассудительным. Хамфри по-прежнему очень рассудителен. Это прозвучало как-то злобно.

– Нет, нет, совсем не злобно. Зато ваша речь доказывает, что вас нелегко уязвить.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, то, что вас не расстроило столь невысокое мнение тети мужа о вас в частности и обо всех блондинках в общем.

Крейвентон взглянул на часы и заметил:
– Время бежит, сегодня суббота, и билетов заранее мы не заказывали, но если придем пораньше, может, удастся купить остатки брони. Вроде мы сошлись на мюзикле? – Он снова взял газету, но прежде чем начать ее просматривать, спохватился: – Мне следовало спросить, не хотите ли освежиться? Я покажу, где ванная. – Дэвид легко поднял Ханну с дивана за руку и проводил ее к дальней двери со словами: – Сожалею, но чтобы попасть в ванную, придется пройти через спальню, так уж я перепланировал комнаты. Надеюсь, это единственная ошибка, которую я допустил.

После огромного пространства гостиной спальня казалась маленькой, но ванная была достаточно просторной и хорошо оборудованной.

Ханна посмотрелась в зеркало. Ее волосы свободно рассыпались по плечам и выглядели спутанными. Их следовало привести в порядок, особенно учитывая предстоящий поход в театр. Где-то в сумке у нее была заколка для волос, и Ханна решила сходить за ней.

Ханна прошла в спальню, но, заслышав голос Питера, остановилась.
– Я так рад за вас, сэр.

Голос Дэвида ответил:
– Ну, пока рано радоваться, Питер, она темная лошадка: сильная воля под маской наивности.

– Я вижу ее ровно такой, как вы описывали, и единственное подходящее слово будет «милая».

– Да, милая. Но насколько она мила, это еще нужно посмотреть.

– О, все у вас получится. В этот раз не может не получиться.

Ханна тихонько вернулась в ванную и присела.

«В этот раз не может не получиться».

Выходит, бывали и другие подобные ситуации, которые сложились неудачно.

И она кажется по-детски наивной, верно?

Что ж, не так уж она и наивна. Она специально уточнила у Дэвида: «Никакого подвоха?», имея в виду именно это. А чего от этих встреч ожидала она сама? Внутренний голос решил проявиться сейчас, заявив: «Ну, что же ты не ответишь сама себе? Ты же прекрасно знаешь, что случится в конечном итоге».

Нет. Нет! Ханна вскочила на ноги. Как бы то ни было, она не должна так поступать, она не сможет смотреть в глаза Хамфри.

«Проклятый Хамфри!» – голос почти криком взорвался в ее голове и прозвучал настолько громко, что она прихлопнула рот ладошкой и быстро обвела взглядом комнату. Что на нее нашло? Чуть не завопила «Проклятый Хамфри!». Никакие прежние происшествия не могли вызвать у нее подобной реакции. «Что ж, – снова встрял внутренний голос, – в твоей жизни пока не было ничего такого, что заставило бы тебя бояться неудовольствия мужа настолько, насколько ты боишься сейчас».

«Я не боюсь. Я не боюсь Хамфри, просто не хочу причинять ему боль».

«Тогда зачем проклинать его?»

О. Вместо ответа Ханна распахнула дверь ванной и достаточно громко хлопнула ею, чтобы дать знать о своем возвращении. Когда она снова вошла в комнату, Дэвид сидел на диване. При виде ее он немедленно поднялся и спросил:
– Вы нашли все, что нужно?

– Не совсем. – Ханна постаралась, чтобы ее голос звучал непринужденно. – Заколка осталась в моей сумке. – Она подошла к дивану и взяла сумку, а потом добавила: – К тому же на вашей полке я не нашла помаду.

– Ах, дорогая! Дорогая! Какая жалость. Обычно у меня всегда при себе… Подождите минуточку… – Дэвид сделал вид, будто ощупывает свои карманы.

Но Ханна уже вернулась в ванную комнату, и снова дверь за ней хлопнула. Она не стала немедленно открывать сумочку, просто стояла и смотрела в зеркало, потом мягко сказала своему отражению:
– Хорошо бы ты сохранило прежнюю иллюзию наивности.

* * *
Они не смогли найти билетов ни на мюзикл, ни на заинтересовавшую пьесу, поэтому пошли в кино и почти час просидели, наблюдая за будоражащими мысли кошмарами, которые происходили с невинными людьми в Америке во времена охоты на ведьм. Потом переглянулись.

Дэвид наклонил к Ханне голову и прошептал:
– Может быть, достаточно?

– Более чем, – ответила она.

Они спокойно вышли из зала и на улице рассмеялись, когда Дэвид заметил:
– Это уже второе развлекательное мероприятие, с которого мы сбежали. Интересно, какое станет третьим? Ну, что теперь? Сейчас уже почти полдесятого. Как насчет немного перекусить где-нибудь?

– О, нет-нет, спасибо. К тому моменту, когда я доберусь домой, будет уже очень поздно.

– Ханна, – Крейвентон взял ее за руку и повел вдоль по улице, – у вас нет никого, кто отмечал бы по часам ваши возвращения, и где это видано, чтобы в выходной день люди так рано приходили домой? Пойдемте!

– Нет, я все же откажусь.

– Что ж, как насчет чашечки какого-нибудь согревающего напитка?

Ханна взглянула на него и сказала:
– Спорю, вы знаете поблизости уютное местечко, где мы сможем найти столик в уголке.

Дэвид снова звонко рассмеялся, притянул Ханну поближе к себе и спросил:
– Думаете, просчитали меня?

– Нет, что вы.

– Ну-ну.

– Что ж, по части поесть и выпить, возможно, и просчитала.

– Понимаете ли, мадам, могу вас заверить, что для меня имеется кое-что поважнее еды и питья, и вы не узнаете, что именно, если сейчас броситесь бежать домой, чтобы оказаться там настолько же рано, как и каждый вечер до этого. Вот если бы вас звали Золушкой, а часы били полночь, тогда вашу спешку можно было бы извинить. Ну хотя бы на чашечку чая из уличного ларька вы согласитесь?

– Вы знаете палатку, которая открыта в этот час ночи?

– Этот час ночи? Всю ночь. Всю ночь напролет.

Ханна засмеялась, потом сказала:
– Хорошо, ведите.

Десятью минутами позже они стояли вместе с четырьмя другими посетителями у палатки и пили очень крепкий кофе. Дэвид долго выбирал между чаем, кофе или какао, но когда Ханна не смогла выпить и половину своего напитка, Крейвентон допил за нее, заметив:
– Вижу, вам ко многому нужно привыкать.

Она вздрогнула, и он спросил:
– Вы замерзли?

Получив отрицательный ответ, Дэвид предложил:
– Что ж, давайте прогуляемся вдоль набережной. Она прекрасна в этот час ночи.

Они зашагали по набережной. Через какое-то время остановились, чтобы понаблюдать за развлекательной прогулкой на катере, на палубе которого танцевали пары, и когда по воде до них докатились звуки музыки, Крейвентон повернулся к Ханне:
– Могу я пригласить вас на танец?

Он протянул к ней руки, она оттолкнула их, возмущенно заявив:
– А не многого ли вы хотите?

– Да! Да, я хочу танцевать, едва заслышу музыку.

– А потом за буйное поведение вас заберет полиция.

– Они не могут забрать меня только за то, что я танцую. Вот если вы начнете кричать, стражи порядка и впрямь вполне могут арестовать меня. И я не сомневаюсь, что вы закричите, стоит мне спросить, как мы собираемся провести завтрашний день?

Ханна кричать не стала, просто улыбнулась и ответила:
– Не знаю, что собираетесь делать вы, а я буду обедать с сестрой, ее мужем и их четырьмя головорезами.

– Прекрасно, а живут-то они где? Не в Корнуолле же? Вы уверены, что этот обед займет целый день?

– Пусть не целый, но большую его часть. Они живут в Илинге.

– Илинг? О, я знаю Илинг. Знаком кое с кем с улицы Норткорт Авеню.

– Я прохожу мимо Норткорт Авеню, когда иду к Джейни, – сказала Ханна. – Они живут в тупике Баттермир. Это всего на три или четыре улицы дальше.

– И это там ваш зять продает фрукты и овощи?

– О, нет, торгует он в центре города; и как я вам уже говорила, у него киоск на рынке, но сейчас он собирается прикупить еще другой магазин.

– И его фамилия Харпер?

– Да.

– И он живет в тупике Баттермир?

Ханна не ответила на вопрос, воскликнув:
– Вы же не сделаете этого?

– Почему нет? – Дэвид принял позу, начиная представление: – Добрый день, миссис Харпер. Надеюсь, вы уже отобедали. Я друг вашей сестры, друг для встреч по четвергам, и случайно проходил мимо. Понимаете, один мой знакомый живет поблизости на Норткорт Авеню. О, спасибо за приглашение, да, я, пожалуй, зайду на минуточку, – и он протянул свою руку, словно здороваясь с кем-то, при этом продолжив: – Да, и мне тоже очень приятно познакомиться. Много слышал о вас от Микки, вы ведь знаете Микки Макклина?

– Вы не посмеете!

– Конечно, посмею. Да, на самом деле посмею. Я вполне способен сделать что-то подобное. На тот случай, когда мне хочется чего-то очень-очень сильно, у меня есть некий потайной источник куража, к которому я всегда могу обратиться. В большинстве других ситуаций я проявляю трусость и просто сбегаю. Кажется, я бегу всю свою жизнь, но порой, изредка, я поворачиваюсь лицом к происходящему, и думаю, что завтра может статься как раз такой случай.

– Пожалуйста, не надо.

– Почему нет? – Теперь голос Дэвида был совершенно серьезен. – Если вы не пообещаете встретиться со мной завтра, для меня это будет обычное воскресенье. По воскресеньям я просыпаюсь поздно. Питер заранее интересуется, буду я обедать дома или нет. Если да, то он готовит превосходное жаркое; если же нет, то я обычно обхожусь без еды до самого вечера. Потом перекусываю где-нибудь и иногда, не часто, иду к Трафальгарской площади в церковь Святого Мартина на полях, а после службы спускаюсь вниз, чтобы узнать, не могу ли я чем-нибудь быть полезен. Но это совсем нечасто, потому что я отнюдь не склонен к благотворительности. Даже более, я далек от всего этого. Но я встречал людей, которые на самом деле являются филантропами в прямом смысле слова. Вот вам мой привычный воскресный день. Джилли и Наташа частенько приглашают меня в гости, но я чувствую, что им стоит посвятить этот день себе. Обычно они ходят на кладбище – навещают могилку Родни. А сейчас, даже не решившись пообедать со мной завтра, просто подумайте о том, например, как мы сможем повеселиться. Покатаемся на катере или возьмем напрокат машину, и я отвезу вас куда-нибудь далеко-далеко. С тех пор как я поселился в Лондоне, автомобиля у меня нет, но я частенько беру его напрокат. Можем поехать на побережье или в другое место, куда захотите. Просто подумайте над этим. Разве это будет не здорово?

Ханна мягко улыбнулась Дэвиду и покачала головой:
– Я не должна… То есть я не могу.

– Вы начали с «не должна». Снова Хамфри. Ладно, в котором часу возвращается Хамфри?

– По-разному, обычно около половины десятого.

– В половину десятого в воскресный вечер. – Дэвид дважды прищелкнул языком. – Так-так... Так-так. – Потом сказал: – Если мы не встретимся завтра, то я не увижу вас до самого четверга, если только вы не пообещаете пообедать со мной в какой-нибудь из дней до этого.

– Я не могу, нет… нет. Хамфри…

– О, Хам… фри. – Дэвид словно выплюнул надоевшее имя, и в его тоне слышалось раздражение, когда он продолжил: – Мне уже начинает сильно не нравиться этот ваш Хамфри.

Ханна не стала защищать мужа, объясняя Дэвиду, что он совсем не знает Хамфри и потому его слова несправедливы, вместо этого призналась:
– Мне бы хотелось пойти на службу в церковь Святого Мартина.

– Правда? О, это замечательно. Так и сделаем. И… и вы зайдете ко мне снова попить чаю, на этот раз настоящего? Как вы на это смотрите? Во сколько мы встретимся? Вы собираетесь к сестре на обед, я полагаю?

– Да, да, я должна. Мы… мы можем встретиться около трех или полчетвертого у станции метро Тоттенхэм-корт-роуд.

– Лучше в три, а? Это будет прекрасно. На самом деле прекрасно. Тогда я смогу допоздна поваляться в постели и съесть свое жаркое на обед. – Дэвид подхватил Ханну под руку и, притянув ее ближе, сказал: – Вы очень добры ко мне, и я вам безмерно благодарен.

И как ей было на это реагировать? Но ответа и не ожидалось; Дэвид показал на реку, где рассекало волны буксирное судно, и закричал:
– О, вот и она, Старушка Фанни-Дырявое-Дно!

– Что?

– Это старая баржа, я зову ее Старушка Фанни-Дырявое-Дно. Послушайте, что она бормочет. Просто прислушайтесь… Прислушайтесь к ней. Слышите? Вы ее слышите?

Ханна покачала головой, и он продолжил, посмеиваясь:
– Прислушайтесь: «Тук-тук-тук, тук-тук-тук, молю тебя… молю, не браню, молю. Тук-тук-тук, молю тебя».

Ханне пришлось приложить ладонь к губам, чтобы сдержать смех, и, прислонившись к перилам и вытерев глаза, она сказала:
– Знаете, вы, пожалуй, малость чудаковаты.

– Я? – Крейвентон тоже оперся на перила, подтолкнул камешек носком туфли и, когда тот с тихим всплеском упал в воду, заметил тихо: – Это прекрасное чувство - знать, что кто-то считает тебя чудаком, ведь не с каждым можно быть таковым.

Они повернулись, в молчании глядя друг на друга. Баржа исчезла из виду, и, если не считать волн, бившихся о берег, река замерла без движения. И когда Дэвид протянул руку и нежно накрыл ладонь Ханны своею, она также не шелохнулась.

_________________

каждая гвыкладка вызывает изумление... Как же вы хорошо разбиваете главу! Создается ощущение, будто пьешь хороший, односолодовый виски, каждый глоток согревает и тешит вкусовые рецепторы, дает понаслаждаться... Не хочется торопиться, заглатывать - слишком много мыслей и чувств в каждом отрывке...
Искренне ненавижу Хамфа...
изумляюсь Ханне
радуюсь Дэвиду

Спасибо за эмоции, Девы!
_________________

вот настораживает меня этот Дэвид, и всё тут!
_________________