Эротические миниатюры (18+)

 » Тишина на палубе!

Тишина на палубе!


- Сударь, купите птичку.
Допотопное обращение «сударь» заставило меня остановиться. Передо мной стоял невероятно живописный персонаж. Заросший косматой бородой по самые свои маленькие хитрые глазки, он улыбался так, словно уже успел обчистить мои карманы, а я об этом пока не догадывался.
- Купите птичку, сударь, - повторил этот ископаемый черте откуда экземпляр.

«Птичка» на его плече, а точнее – огромный разноцветный ара, расправила полуметровые крылья, набрала воздуха и начала:
- А у тебя….
- Убью, - буднично пообещал продавец, не переставая улыбаться.

Попугай сложил крылья домиком, нахохлился и обиженно замолчал.

Птичий рынок вокруг грохотал на все лады. Он гавкал, мяукал, клекотал и где-то иногда даже блеял. А чего меня сюда занесло? А с того, что у моей дражайшей Аньки через три дня именины. Еще утром я честно хотел подарить ей котенка, но странный продавец попугаев меня остановил.

- Ахарх! – неожиданно рявкнул ара. – Вы только посмотрите на эту мамзельку!

Мы с бородачем, обернулись как по команде. Мимо нас ленивой пантерой проплывала роскошная блондинка. Она останавливалась у клеток с котятами, о чем-то разговаривала с их хозяевами и двигалась дальше. У вольера с персами блондинка задержалась. Прищурила ярко накрашенные глазища и протянула наманикюренные пальчики к вальяжно развалившемуся кошаку.

- Коты – прошлый век, мадемуазель, - бодро отрапортовал попугай.

Блондинка вздрогнула от неожиданности и обратила на нашу троицу удивленный взор. Крылатый болтун приосанился, почистил лапой загнутый клюв и продолжил:

- Попугаи, мадемуазель, гораздо сообразительнее котов. Красивее и проще в содержании.

Обиженный перс в клетке угрожающе зашипел. Выпустил когти, похожие на турецкие ятаганы, и с утробным воем принялся царапать стальные прутья. Ара встопорщил на голове хохолок, метнул в кота торжествующий взгляд и опять обратился к блондинке:
- Ах, сударыня, я вижу, как в ваших глазах плещется океан. Аха-арх, видать, многие мужчины были погублены этими бездонными очами. Да вон, смотрите сами, один уже погубился только что.

Попугай протянул правую лапу, указывая куда-то за спину обалдевшей красавицы. Там, в полуметре от коматозного перса, затормозился некий тип ярко выраженного кавказского типа. Он уткнулся взглядом в шикарные блондинистые формы и почти потерял ориентацию. В пространстве.
Дамочка неожиданно улыбнулась ему. Попугай не умолкал:
- Ловите не глядя, сударыня, он ваш с потрохами.

И тут до меня начало кое-что доходить. Нет, обычно я тугодумием не отличаюсь, но эта птичья зараза меня как загипнотизировала, можно сказать. Не должны попугаи так разговаривать. В смысле, так обильно и многословно.
- Колись, шутник, - обратился я к продавцу, - это ты за него болтаешь?

Бородач тут же отрицательно замотал головой:
- Поверьте, сударь, он сам. Вы его еще плохо знаете. Купите, птичку, покуда он беды не натворил. За недорого отдам.

Ара отвлекся от расхваливания блондинки, цыкнул персу что-то ругательное и обратил внимание на меня:

- Ахарх, а кто тут у нас?
Признаться, здесь мне стало неловко. По его испытующим взглядом я вдруг понял, что…Попугай смотрел на меня так, словно читал книгу. Страницы моей жизни переворачивались под его лапой, как заведенные. От первого моего крика в палате роддома до вчерашнего разговора с Анькой.

- Купите птичку, - не унимался продавец, - Христом Богом прошу.
- Сколько? – спросил я словно под гипнозом.
- Пятак серебром, - назвал бородач странную цену.
Я, не глядя, сунул руку в карман. Выудил оттуда первую попавшуюся монету и всунул в руку бородача.
- Благодарствуйте, сударь. Век буду вашу доброту помнить.

Я и чихнуть не успел, как попугай уже оказался у меня на плече. Он уселся там накрепко, вцепившись полуметровыми когтями в джинсовую рубашку.

Его бывший хозяин уходил от нас быстрым шагом, не оглядываясь. Чья-то спина на миг скрыла его от моего взгляда и все. Он пропал. Растворился, как дым.


***

- Капусту я не ем, - предупредил меня дома крылатый, - овсянку тоже.
- А что ты ешь? – поинтересовался я.
- Мясо. И рыбу. Вопросы будут?
- Будут, - я начинал закипать, - где ты научился так говорить?
- У своего первого хозяина. Есть хочу. Не дашь еды, загажу всю квартиру.
И словно в подтверждение своих слов пернатый приподнял хвост, целясь точно в меня. От удушающей атаки меня спасла только половина вчерашней курицы-гриль. Которую попугай смолотил с пугающей скоростью.
Клетки у меня не было. И насеста тоже. У меня ничего не было для этого монстра, потому что еще вчера я был твердо уверен в том, что предпочитаю млекопитающих.
Но устраивать вновь приобретенного яйцекладущего куда-то надо было. Застекленный наглухо балкон подходил идеально. По крайней мере, мне так тогда казалось.
Я гостеприимно распахнул балконную дверь, ара почистил перья и важно прошествовал в новое жилище.
- Недурно, - послышался его голос, - просторно и не дует.
Нас с ним ожидала самая странная ночь в моей жизни.

Из сладкого сна, полного цветных картинок, меня вытащил настойчивый стук в стекло. Попугай монотонно барабанил по двери громадным клювом.
- Чтоб тебя…, - выругался я и открыл балкон. – Чего тебе?
Ара посмотрел на меня огромными круглыми глазами, встопорщил перья на груди и рявкнул:
- Ахарх, пушки к бою!
От неожиданности я едва не свалился на пол.
- Ты что, сдурел, ночь на дворе, - пытался я образумить это мерзкое создание.
Но попугай меня не слушал. Он тяжело взлетел под потолок и сейчас наворачивал там круги, задевая крыльями люстру.
- На абордаж! – каркающим голосом заорала птица и врезалась в стену со всего размаху.
Клянусь, я увидел, как у него из глаз посыпались искры, настолько сильным был удар.
Попугай сел на хвост, помотал башкой и уставился на меня.
- Якорь мне в глотку! Я думал, что осьминог вырвет мне кишки и выпустит их в океан. Будь проклят день, когда я напал на Велакрус.
Ара поднялся с пола и проковылял в прихожую, где на стене висело зеркало во весь рост.
- Ух, ну и красавец, - проговорил он, разглядывая себя в блестящей поверхности.
Ситуация становилась все непонятней и непонятней.
Мой нежданный постоялец обратил ко мне немигающий взгляд и хрипло спросил:
- Рома не найдется? В глотке пересохло, как у старой Рози между ее сморщенных ляжек.
Я отрицательно помотал головой. Ромом отродясь не увлекался.
- Скверно.
- Водка есть, - неожиданно для самого себя предложил я.
Попугай встопорщил хохолок, склонил здоровенную башку к правому плечу и хитро прищурился.
- Неси, промочим горло.

А потом мы с ним пили водку в кухне, и я услышал самую невероятную историю в своей жизни. Попугай погрузил клюв в рюмку и выхлебал половину содержимого в один присест.
- Тысяча дохлых моллюсков! – вскричал он и затряс головой в полном восхищении. – Клянусь, эта штуковина будет позабористей, чем наливные дыньки малышки Сюзанны.

***

Монбар-Истребитель приложил окуляр подзорной трубы к правому глазу. Прямо по курсу, милях в трех, виднелась береговая линия проклятой Богом и людьми испанской колонии Веракрус.
Капитан в ярости скрипнул зубами так, что вахтенный матрос испуганно отшатнулся.
- Собаки, - просвистел сквозь зубы Монбар.
И, не поворачивая головы, отдал приказ зычным голосом:
- Пушки к бою! Шлюпки к спуску!
Команда «Сюзанны» врассыпную бросилась исполнять приказание капитана, за свою жестокость прозванного Истребителем.
Сам Монбар поклялся мстить испанским псам до последнего вздоха после того, как в неравном бою с двумя имперскими галеонами в войне против Испании погиб его дядя - генерал французской армии.
«Сюзанна» приблизилась на максимум бортовой осадки, так близко, что предводитель буканиров, отличающийся поистине орлиным зрением, увидел, как над крышей мэрии реет белое полотнище флага, перечеркнутое наискось красным крестом с неровными краями.
Истребитель сделал движение бровями, не отрываясь от окуляра подзорной трубы, и рулевой матрос прокричал на палубу распоряжение:
- Поднять флаг!
На рее пиратской шхуны гордо взвилось черное знамя с нарисованной посередине женской головой. В левом углу стяга угрожающе поднялся на дыбы двуглавый геральдический лев – фамильный лев древнего рода Монбаров, уроженцев Лангедока.
С чувством мстительной радости капитан пиратов увидел, как на площади перед мэрией началась суматоха. А то! Его знаменитое знамя знали все испанцы от берегов Кастилии до самой Вест-Индии.
Еще в пиратском притоне Тортуги, под звук разухабистых пиратских песен, что горланили десятки пропитых луженых глоток, обнимая за талию малышку Сюзанну, он, пятнадцатилетний пацан, сбежавший из испанского плена, поклялся своей первой женщине – портовой шлюхе-, что назовет в ее честь корабль и отправится бороздить океаны. Чтобы отомстить.
Пьяный в дымину матрос с «Королевы Анны» тут же, на грязном дощатом столе, за один поцелуй прелестной Сюзанны набросал ее профиль, который потом и красовался на флаге шхуны, названной в ее честь.
- Спустить шлюпки! Пушки к бою!
С бортов шхуны одна за другой на лазурную гладь моря упали шесть шлюпок. Вооруженные до зубов пираты, словно макаки, спустились вниз по канатам. С капитаном шутки были плохи. Еще жило в головах джентльменов морей воспоминание, как Истребитель захватил в плен губернатора испанской колонии, приколотил к мачте один конец толстой кишки и заставил бедолагу бегать кругами, наматывая самого себя на мачту.
На бортах «Сюзанны» раскрылись бортовые бойницы, и из зиящих черных провалов показались угрожающие жерла судовых пушек.
Канониры шхуны приготовились поддержать атаку капитана артиллерийским огнем.
Монбар занял место в авангардной шлюпке. Выпрямился во весь свой исполинский рост и смотрел горящим взглядом на ненавистную колонию Веракрус. Зрелище производило поистине гипнотический эффект. Ярко-красный плащ цвета родной крови, за которую поклялся мстить француз, развевался на ветру; сам Монбар, заросший черной густой бородой по самые глаза, стоял, словно статуя, положив одну руку на эфес верной родовой шпаги, а второй рукой указывал направление.
С берега укрепленного порта ударили пушечные залпы. Даже самые отчаянные пиратские сорви—головы поежились, когда вода вокруг шлюпок закипела бурунами, испуская пар от остывающих пушечных ядер. Но, видимо, даже черти в аду были так напуганы жестокостью Истребителя, что отказывались принимать в Преисподнюю его грешную душу. Потому что ни одно ядро не попало в шлюпки, упрямо двигающиеся к заветной цели.
- Вперед, мерзавцы! – вскричал Монбар, - Первому, кто доберется до мэрии, я пожалую золотой дублон.
Ударили ружейные выстрелы. Аркебузеры нервничали и поэтому начали огонь по приближающимся шлюпкам слишком рано. Весь свой оружейный запас они израсходовали сразу, но ни одна пуля не нашла цели, пропадая зря перед носами пиратских шлюпок. Монбар взмахнул правой рукой, и заговорили пушки «Сюзанны». Своих канониров Истребитель отбирал тщательно и жестоко. За пропущенный выстрел они неминуемо отправлялись кормить акул за бортом.
Монбар ухмыльнулся, увидев, как дощатая мостовая порта вспучилась от попавшего ядра. Стрелки, что только что лихорадочно перезаряжали ружья и зажигали фитили, схватились за головы и разбежались, словно крысы.
Шлюпки ткнулись носами в береговую линию. Пираты организованно повыскакивали на берег и построились боевым клином.
- Вперед! – закричал Монбар, вошедший в боевой угар.- Помните, золотой дублон первому, кто откроет ворота мэрии.
Сейчас артиллерия противника была не страшна, она не била на такие малые расстояния. Стрелки оказались оглушены и обезоружены, но из ворот мэрии к ним двигалась пехота, вооруженная знаменитыми испанскими мечами.
Монбар с налитыми кровью глазами, пошел вперед, раздавая шпаговые удары направо и налево. Его путь усеяли трупы испанцев. Ноздри Истребителя впитывали тяжелый кровавый запах, и от этого он дурел еще больше. Нерадивого меченосца он задушил походя одной правой рукой, сломав тому его цыплячью шейку. Истребитель двигался к мэрии, расшвыривая всех, кто вставал на пути. За спиной капитана грохотали пушки «Сюзанны», а верные бойцы работали обеими руками, обескровливая испанских гадюк.
И Велакрус пал, когда из ворот мэрии показался губернатор – маленький толстенький человечек с поднятыми руками.
Перед победителем выставляли сундуки с казной колонии. Жена губернатора, плача, срывала с ушей бриллиантовые серьги. Сам губернатор стаскивал с дрожащих пальцев золотые перстни.
- Время победителя, - взревел Монбар.
И началась вакханалия. Пираты разрывали грубыми просоленными руками кружевные корсажи первых леди колонии и вгрызались опухшими от соли зубами в мягкие испанские груди.
А Истребитель смотрел на эту оргию, улыбаясь в бороду. Его не интересовало богатство, он считал испанские трупы.

***

Вот сказать, что я охренел, - это не сказать ничего. Я методично сгрыз кусок буженины, хвостик редиски и маринованный огурец, не почувствовав вкуса.
Ара приканчивал уже третью рюмку водки.
- Что дальше? – поторопил я его.
- Дальше – больше¸- успокоил меня попугай.


***

- Добычу в трюмы, - распорядился Монбар.
И размашистым шагом отправился в каюту. По пиратскому Кодексу добыча делится 50/50. 50% капитану, 50% команде. Нет никакого пиратского Кодекса! Есто только трупы испанцев, которые снятся истребителю ночью.
Есть дядя, который громко кричал, когда испанские мечи полосовали его тело.. И есть Сюзанна, которую он, Даниэль Монбар, обещал забрать из того грязного приюта в Тортуге. А Монбары всегда выполняют своё обещание.
- Капитан.
Дверь каюты приоткрылась, и в проеме показала взлохмаченная голова матроса.
- Гляньте, какую цыпу мы захватили.
Монбар встрепенулся и уставился немигающим яростным взглядом на добычу, которую ему привели его верные матросы.
В дверь каюты втолкнули стройную девушку, одетую в дорогую, но грязную одежду. Она постоянно всхлипывала, а в откровенном декольте майскими птичками трепетали девственные грудки.
- Как звать? – спросил Монбар
- Сюзанна, - откликнулась пленница.
И Истребителя накрыло. И пусть та, первая Сюзанна, была портовой шлюхой, но для него, пятнадцатилетнего мальчишки, она была первой. И первая же его предала, укатив с капитаном «Королевы Анна».
Монбар придвигался к пленнице, сверкая глазами и поигрывая грудными мышцами. Попугай в клетке заволновался и заорал дурным голосом:
- На рею! Сухопутных крыс на рею!
Пленница выпрямилась в струнку, побледнела, словно полотно, и заговорила скороговоркой:
- Господь Вседержитель, если пойду я дорогой смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной, Твой жезл и Посох – они успокаивают меня. Ты приготовил для меня трапезу в виде врагов моих…
Монбар взмахнул рукой с зажатой шпагой, и пленница упала как подкошенная.


***

- А потом? – заинтригованно спросил я
- А потом я здесь,- ответил ара,- и мне почти четыреста лет. Я переселился в тело своего попугая. Эта дрянь прокляла меня своей молитвой Господу.
- Давай выпьем, что ли, - предложил Истребитель, - мне на этом свете еще лет сто куковать в попугаячьем теле. Только потом Небеса решат, что со мною делать.

И я понял – я не буду сейчас дарить Аньке котенка. Я продам попугая и попрошу покупателя:
- Сударь, купите птичку.

Даниэль Монбар (1645—1707) (более известный как Монбар Истребитель[1]) — французский буканьер XVII века. В течение нескольких лет он был известен как один из самых жестоких буканьеров, действовавших против испанцев в течение середины 17-го столетия
_________________

Ятаган, спасибо за рассказ. И спасибо, что не забываете о своих темах.
_________________

 » В ночь полной Луны

Зловещая луна озаряла мертвенным светом могильные надгробия, покосившиеся кресты и оградки.
Осенний ветер распевал заунывную песню, закручивая вихри из опавших листьев.
Сверкнула молния. За ней пришёл гром.
Кладбищенская земля разверзлась, выпустив костлявую руку.

- Ох, идрить же твою налево, - возопил вылезающий скелет, - а ить говорил я своей дуре – радикулит у меня. И куда мне гроб с такими трещинами?

- И не говори, Прокопыч, никакого уважения к смерти.
Из соседней могилы, кряхтя и поскрипывая сочленениями, вылезала Мария Климентьевна – вдова аптекаря, подозреваемая в отравлении супруга стрихнином. До суда аптекарша не дожила, удачно скончавшись в окружении молчаливых детей.
Женский череп украшала кокетливая зеленая шляпка с обвислыми краями и задорной розовой ленточкой, затянутой бантиком под отваливающейся нижней челюстью.

Прокопыч с хрустом распрямил радикулитную спину, согнул правую лучевую кость галантным полу калачиком и вприпрыжку поскакал к своей давней зазнобе.
Ветер залез под полы черного пиджака, прошелся по тазовым костям и пересчитал ребра бывшего извозчика, бесславно погибшего по пьяни под копытами собственной лошади. А штаны Прокопыч потерял давно – вместе с последним сухожилием.

- Мария, свет, Климентьевна, - любезно начал извозчик, - душенька моя, позвольте ручку. Исключительно для помощи, уверяю.

Куртуазности Прокопыч нахватался за те сто лет, что пролежал в могиле Старо-Комаринского кладбища, где уже давно никого не хоронили. Всё ж таки Мария Климентьевна не рыбой на рынке торговала, а числилась в супругах аптекаря – человека весьма образованного.

Однако зазноба его высокомерно фыркнула на протянутые фаланги и благополучно выбралась сама. Извозчик вежливо отвернулся от обнаженного скелета и попробовал вдохнуть сырой воздух. Челюсть его беззлобно на это клацнула и привычно отвалилась. Прокопыч наметанным движением поставил ее на место и вновь обернулся к прихорашивающейся мадам.

- Обидно очень даже, Мария Климентьевна, встречать с вашей стороны такое глубокое нерасположение. А я ведь к вам со всей душой стараюсь подобраться. Уже второе, почитай, столетие.

- Вам, - ответила аптекарша, - кобелям, только одно от нас и надо завсегда. Помню, мой покойный супруг, бывалоча, также прихамелионивался, как чего непотребного хотелось…

Договорить мадам не успела. Очередная могила раззявила черный рот, и на воздух вырвалась рука художника-авангардиста Ильи Самсонова, захороненного укуренными друганами пять лет назад.

- Илюша, - восторженно ахнула аптекарша и, гремя позвонками, бросилась на помощь.

Художник выбирался шустро. Видать, сказалась прижизненная привычка лазать в окна. Тело неудачливого живописца, свалившегося с лестницы, разложиться полностью не успело, и он предстал перед восхищенным взором Марии Климентьевны в черном засаленном костюме, крепко сидящем на сухожилиях и соединительной ткани.

Прокопыч с тоской взглянул на эту парочку, поклацал челюстями и занял излюбленное место – у собственного покосившегося креста. До утра оставалось достаточно времени, а что будет дальше, он прекрасно знал. Художник начнет отбиваться от навязчивой аптекарши, а та, пылая неизведанной при жизни страстью, будет его бесстыже домогаться. Как уже понял Прокопыч – аптекарша слыла дамой довольно свободных нравов.
Старо-Комаринское кладбище и ранее пользовалось дурной славой, потому хоронили на нем редко, и не тех людей, которым ставят памятники. Самого Прокопыча тут закопала жена, приговаривая напоследок:
- Чтоб тебе и после смерти не сиделось спокойно. Всю жизнь мне изнахратил, дундук проклятый.

Аптекаршу привезли дети за то, что та даже перед смертью не показала, где спрятала свое золото.
Ну, а художника приволокли прямо из морга, потому что сюда было ближе всего ехать.


Привычную картину любовного треугольника неожиданно прервали странные посетители. Прокопыч метнулся за крест, аптекарша улеглась за могильным холмиком, а художник запрятался в зарослях полыни. Все они с удивлением глазели на двух мужчин, внимательно рассматривающих надгробия в свете электрического фонарика.

- Димон, - громким шепотом проговорил один, - смотри что написано «Алпеева Мария Климентьевна. 1860-1925 гг.» Могиле почти сто лет.

- Сойдет, - отозвался тот, кого назвали Димоном, - явно родственничков не осталось. Значит, завтра дельце и обстряпаем.

Нарушители покоя ушли, а троица неупокоенных до утра обсуждала необычное происшествие. На копателей те двое похожи не были, да и кто раскапывает могилы столетней давности. Странности удивляли, но солнце, печально встающее востоке, заставило всех троих нырнуть под землю. Могилы запахнули свои зияющие отверстия и сравнялись с землей. Желтоглазое светило увидело лишь унылую картину заброшенного кладбища.


***

На следующую ночь три мертвяка уже сидели в засаде, едва только день полностью растворился за горизонтом. А чтобы ненароком не спугнуть незваных гостей Прокопыч с Ильей сноровисто закопали последнее пристанище дамы лопатой, забытой кем-то из могильщиков.

В полночь у прогнившей насквозь ограды остановился черный автомобиль, двое мужчин вытащили из багажника завернутое в пленку тело и, не раздумывая, направились прямо к могиле аптекарши.

Крякнув для начала и поплевав на ладони, пришлые начали раскидывать землю в разные стороны, пока лопата одного из них не ткнулась в прогнившую крышку гроба.

- Ну и хватит, Серый, - сказал Димон, - кто тут ее искать станет. Кидаем груз, закапываем и сваливаем.

Принесенное тело стукнулось о гроб аптекарши с глухим звуком, Мария Климентьевна в ужасе зажала фалангами рот. Прокопыч с Ильей, не сговариваясь, выскочили из своих укрытий и угрожающе двинулись в сторону мерзавцев. Художник, сохранивший остатки мягких тканей, размахивал руками с ошметками сгнившей плоти, а извозчик гремел костями и утробно ухал.

Два тела мягко осели на землю, а Мария Климентьевна бросилась к своей могиле. Шустро развязала веревку и явила на свет Луны молодую блондинистую красавицу. Художник, узрев подобное великолепие, опустился на колени и благоговейно проговорил:
- Мадонна. Как есть Мадонна.

Безвинно убиенная открыла глаза, обвела взглядом новое жилище и простонала:

- Дима, за что?!

Мертвяки переглянулись непонимающе и все трое пожали плечами.
Девица села на крышке гроба, хлопая рекордно длинными ресницами, присмотрелась к окружающей компании и наивно спросила:
- А вы кто такие?

- Видать, сильно ее по маковке-то шандарахнуло, - задумчиво протянул Прокопыч, - память вчистую отшибло. Помню, Зорька моя гнедая меня также по затылку отоварила, бесовка.
- От вас, кобелей, иного и не ожидать, - заносчиво сказала аптекарша.
- Тише, - умоляюще попросил художник, - как вы можете ругаться, когда здесь такая красота.

Новоприбывшая тем временем сидела смирно, опустив очи долу, и в разговоре никакого участия не принимала. Пока за спиной извозчика не начали очухиваться два незадачливых могильщика.
Первым заворочался тот самый Димон. Приподнялся на земле, покрытой многими слоями пожухлых листьев, помотал головой и ткнул в бок своего соседа.
- Серый, а это чего сейчас было?

Серый разом очнулся, нащупал дрожащей рукой фонарик, и…

Отчаянный крик из двух испуганных человеческих глоток расколол над Старо-Комаринским кладбищем вековую тишину. Казалось, даже небо вздрогнуло темно-сизыми облаками, а Луна, поморщившись от эха в кратерах, спряталась за тучу.

_ Валим, Димон! – что есть мочи заорал Серый, вскакивая на четвереньки, ровно собака, и пытаясь на них же убежать от голливудского кошмара наяву.

Фонарик вывалился у него из рук, сделал эффектное сальто в воздухе и упал на землю, освещая кладбище беспощадным электричеством. В свете которого Димон и узрел ясные глаза своей несчастной жертвы.
- Свят-свят-свят, - забормотал он, отползая на заднице к ближайшей могиле.

Непослушной рукой надыбал позади себя деревянный крест, одним отчаянным движением выдрал его из земли и выставил впереди себя оберегом.
- Отче наш и все святые, небеса обетованные и херувимы.

В голову его больше ничего путного не приходило.

Из оскверненной могилы высунулась костлявая рука, погрозила вандалу длинным пальцем¸ и голос, идущий из-под земли, строго произнес:
- А ну, положь, где взял, паразит. Развелось супостатов, хоть лопатами собирай. Именем Государя Императора ты арестован!

- И шо вы все кричите? – проговорили из темноты голосом, полным библейской тоски. – При жизни таки не накричались?

Сознание Димона дало сбой. Он бросил умыканный крест прямо на обворованную могилу, вцепился в волосы и заорал воплем раненного лося. Рука прижизненного монархиста чувствительно шлепнула его по спине, это придало преступнику ускорения. Он вскочил, словно распрямленная пружина, и спринтерски рванул от этого страшного места, обгоняя подельника на поворотах.

Кладбище затихло. Из поруганной могилы вылез императорский полицейский Павел Васильевич Обрядов. В свое время его боялась вся городская шпана, которую он, не церемонясь, таскал за уши на рынках. И погиб Павел Васильевич геройски: вытаскивая из ледяной реки несчастного бездомного пса. За какие такие заслуги его похоронили на Старо-Комаринском, ответа никто не знал. Зато хоронили с почестями.

А в свет бесхозного фонарика мягко вступил закопанный раввин ближайшей синагоги, разрушенной во время всеобщей борьбы с мракобесием. Семен Абрамович защищал свое пристанище истинно по-библейски: сложив руки на груди и грозя налетчикам всеми казнями египетскими. Пока одиночный выстрел из нагана не пронзил его верующее сердце, прекратив земное существование. Похоронили ребе в черной шляпе с пейсами вместо савана, закопав без гроба, прямо в сырую землю.

- Ваши документы, гражданка, - строго произнес городовой, нацеливаясь пальцем на свеже-завезенную девицу.

- Слышь, ты, урядник, - ответил за нее Прокопыч, - не на службе, чай. Кончилось твое время, веди себя прилично.

- Таки давайте будем все вести себя прилично, шо нам стоит? - тут же радушно предложил Семен Абрамович.

- А вас, жидов, вообще, никто не спрашивает, - привычно огрызнулся извозчик, - всю Россию продали, черти пейсанутые.
- Шо? Опять? – искренне обиделся ребе. – И вот стоило почти сто лет лежать в могиле, наживая геморрой и простату, чтобы тебя заново оскорбляли за каждым углом?

Авангардный художник, влюбившийся махом и навсегда, неожиданно подскочил с колен и громко заявил:
- Я напишу ее портрет. Это будет мое наследие миру.

Мария Климентьевна, молчавшая до последнего, не выдержала. И если до этого она безуспешно пыталась привести в чувство излишне скромную девицу, то сейчас попросту поднялась, уперев руки в боки, и двинулась на спорщиков, покачивая полами на шляпе.

- А ну геть, - прикрикнула она, - разбакланились тут, словно макаки на вокзале.

Прокопыч удивленно обернулся к аптекарше и уважительно цыкнул через дырку в верхней челюсти.
Семен Абрамович еще хотел что-то сказать, подаваясь вперед нетленными пейсами, но свободная женщина Мария Климентьевна так взглянула на него пустыми глазницами, что все невысказанные вопросы быстро затолкались обратно в еврейскую черепушку.

- На повестке два вопроса, - командирским голосом начала вещать неупокоенная феминистка первой волны. - Где мы будем ее хоронить? Это раз. И два – что нам делать дальше?

Отчаянно краснея остатками кожи на лице, вперед выступил художник:
- Можно у меня. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Это же моя Муза. Моя Мадонна, которую я искал всю жизнь.
- Чёй-то у тебя? – визгливым тоном тут же вскинулся Прокопыч. – У тебя, поди, сыро и черви вовсю буянят. Ты ж до конца не перегнил ишшо. Записывай ее ко мне, начальница. У меня сухо, прохладно и места вдоволь. Меня моя дура аж на три метра закопала, чтоб выбираться несподручно было.

- Я так понимаю, шо евреи опять мимо кассы? – мягко вклинился раввин. – Вам мало того, шо мы сорок лет бродили в пустыне?
- Во всем должен быть закон, - громогласно объявил Обрядов, - именем Государя Императора я забираю нарушительницу на свою жилплощадь для проведения следственных действий.

Извозчик пошел в наступление, загремев костями и затопав ногами:
- Каких-таких действий, морда твоя полицейская? Всю жисть на трудовом народе кормились, на горбах наших жили, кровушку нашу пили, и здесь от вас покоя нет православному люду.

- А ну цыц, - загрохотала ошалевшая поначалу аптекарша, - самцы сколиознутые. Ишь, разлакомились на бесплатное, ровно коты на сметанку. У меня девица поживет пока. Пока домишко ей не сподобим.

Идеологический спор прервали первые лучи заспанного Солнца. Мария Климентьевна живо открыла крышку гроба, запихала туда невменяемую гостью, сама пристроилась рядом на бочок. Остальные четверо быстро нырнули по своим могилам, пока просыпающаяся звезда не сожгла их в труху раньше срока.

На горизонте занимался новый день.


***


Следующая ночь началась с неожиданного посетителя. Вернее сказать, человек в сером плаще с поднятым воротником и пакетом в правой руке приходил вечером. Побродил неслышно меж оградок, зачем-то поправил вывернутый обрядовский крест и остановился у могилы художника.
- Ты прости нас, братан, - негромко заговорил он, дыша стойким запахом вчерашней гулянки, - сглупили мы с тобой, конечно. Надо было Скорую сразу вызвать, а мы ржали, как дурни, когда ты с лестницы слетел. На вот, возьми, твое это. Сеструха твоя порядок навела. В твоей квартирке, что ей по наследству досталась.

Человек в сером плаще с поднятым воротником достал из пакета коробку с кистями, набор красок и свернутые трубой листы ватмана. Аккуратно положил всё это на могилу и ушел так же тихо, как приходил. Единственный настоящий друг забытого всеми художника.

В этот раз из могил вылезали молча. Последним появился сам Илья. Он старательно отводил лицо от лунного света и не проронил ни слова, пока к нему не подошла Мария Климентьевна.

- Илюша, это ж знак тебе от самих Небес даден. Ты ж портрет хотел писать. Помнишь, нет?

И словно где-то открыли кран с водой, со всех сторон посыпались восторженные возгласы:
- И вправду, мазила безбожная, малюй давай красу нашу местную. Покудова она еще при теле.
- Законность, гражданин, превыше всего, поэтому, давайте без этих ваших новомодных штучек.
- Таки консультант по ветхозаветным сюжетам требуется? Беру недорого, а шо?

Художник благодарно улыбнулся аптекарше и шмыгнул чудом сохранившимся носом.

На лунный свет начали выволакивать усопшую красотку. Причем, усопшую в прямом смысле. Блондинка отказывалась открывать глаза и восставать до утра, слабо отмахиваясь и мотивируя тем, что ей это всё снится и вот-вот ее разбудит горячим поцелуем любимый по имени Дима.

Напрасно Прокопыч убеждал ее, что Дима оказался обыкновенной сволочью и заместо поцелуя попросту удушил свою возлюбленную. Напрасно Обрядов пытался оттянуть на белоснежной шейке с первичными трупными пятнами воротничок, чтобы продемонстрировать всем любопытным следы от веревки. Напрасно Семен Абрамович шекотал несчастную под выпирающие ребра, стараясь вызвать хоть какую-то эмоцию. Всё оказалось без толку.

- Ну, прям не знаю, - удивилась аптекарша, - вот я в свое время на ее месте быстро оболванилась. А эта молчала весь день в струнку, хоть я рядом от любопытства извелась вся. Копчик отбила даже.

Раввин подергал себя за пейсы, пощелкал фалангами и неожиданно для всех заговорил:
- Таки шо? Будем сидеть до утра, как зайчики? Мы в России, или где, стесняюсь уточнить? Таки шо делают в России со спящими напрямую красавицами? Ой, да я вас всех умоляю, как говорила моя бессмертная тёща из Одессы, не понимаете? И таки до сих пор делаете вид, шо вы тут все не причем?

Городовой аж подпрыгнул. Аккуратно, в рамках закона. Хлопнул себя по лбу, издав трескучий костяной звук, и заявил:
- Как я мог забыть! Это же была любимая сказка моей младшенькой.
- Все заметили, шо я этого не утверждал? - сходу уточнил хитрый ребе.
Но полицейский его уже не слышал. Он помчался к вдовьему гробу, резко над ним наклонился и смачно приложился зубами к ярким девичьим губкам.

- И шо, и шо, и шо?- заинтересованно спросил Семен Абрамович, вытягивая шею на всю длину позвонков.
- А нишо, - злорадно ответил Прокопыч, - так вам, жидам, и надо.

Озадаченный Обрядов распрямился, почесал череп и печально оповестил всех присутствующих:
- Не сработало почему-то. Хотя, должно было.
- Таки может вы не ее принц? – разумно предположил раввин.
- Дык, а где ж того убивца искать? – недоуменно отозвался Прокопыч. – Он уже, поди, до соседней губернии добежал. С такой-то скоростью.

Сквозь троицу скелетов скромно протиснулся Илья. Он подошел к девушке и целомудренно прижался губами к холодному лбу.
- Вставай, - шепнул в атласную кожу, на которой пока еще не проступили неумолимые следы смерти, - ты мне очень нужна.

Аптекарша ревниво наблюдала за ними, теребя злосчастную ленточку под подбородком. Страсть, проснувшаяся в ней только после смерти, жгла похуже проклятий, которыми осыпал ее убиенный муж – любитель аптечного спирта и кулачного воспитания строптивой супруги.
«Ниче, ниче, - успокаивала сама себя Мария Климентьевна, - поди, милота эта ненадолго. Вскорости потемнеет красотка, да распухнет так, что не подойти будет».

И чудо случилось! Девица распахнула глазища в пол лица и неожиданно улыбнулась, приоткрыв край идеально ровных зубов.

Словно симпатизируя влюбленному художнику, Луна скрылась за тучу, спрятав от своего серебристого света почти разложившееся лицо Ильи.

Жертва злодейства села в гробу и потянулась так, что у окружающих разом отвалились челюсти. Аптекарскую спасла только незабвенная розовая ленточка.
- Выспалась, - беззастенчиво сообщила девица. – А вы все мертвые, да? Как я?

Художник, онемевший разом от такого поворота, попросту упал лицом в девичьи коленки и затих там, боясь спугнуть негаданную удачу.

Обрядов шумно завозился, оправляясь со всех сторон, Прокопыч поправил лацканы пиджака, а Семен Абрамович приподнял шляпу, приветствуя новенькую.

- Ну-с, гражданка, - деловым тоном начал полицейский, - приступим, пожалуй. Ваше имя? Возраст? Служите, или учитесь где?

Извозчик тут же ткнул неугомонного служителя закона под ребра.
- Вы его, дамочка, не дюже слушайте. Как грится, бывших легавых не бывает, вот и этот по сю пору упокоиться не может.

Девица переводила взгляд с одного скелета на другой и машинально поглаживала Илью по густым темным волосам.

- Меня Лиза зовут, - сообщила она мертвецкой компании, - я с Димой на одном курсе учусь. Училась.

Грустная история неразделенной любви бывшей студентки к мерзавцу из богатой семьи вызвала у мертвецов искренне сочувствие. Мария Климентьевна хотела даже всплакнуть, но вспомнила, что плакать ей нечем.
Горе-провинциалочка Лиза, попавшая из отчего дома в шумный областной центр, решила, что нашла свое счастье, когда отдала в одну ночь возлюбленному свои сердце, душу и тело. Возлюбленный, как водится, подарка не оценил, в душу наплевал, сердце растоптал, а телом бесстыдно воспользовался. А чтобы его прекрасное будущее не портила глупая Лиза со своими претензиями, решил вопрос радикально – задушив девицу во сне.

- Все беды от вас, мужчин, - сочувственно вздохнула аптекарша и бросилась утешать несчастную.

Всё ж таки Мария Климентьевна не была вздорной особой. А что супруга своего к праотцам отправила, так сам виноват. Меньше надо было спирт хлестать, по девкам бегать, да руки распускать.

- И ничего в этом мире не меняется, таки разве я неправ? – высказал Семен Абрамович всем известную истину.
- Да уж…, - протянул Прокопыч, - я, конечно, тоже ангелом не был, но чтоб невинных девиц жизни лишать – ни-ни.
- Времени до утра мало, - уточнил зачем-то Обрядов, - но днем я подумаю над этим делом.

В четыре руки извозчик с раввином притащили с могилы художника все его живописные принадлежности. Прокопыч подергал влюбленного авангардиста за плечо, тот отмахнулся, не желая отрываться от уютных Лизиных коленок, но извозчик оставался непреклонен.
- Ты это, хотел рисовать, рисуй, давай. А то ведь сам знаешь, как оно всегда бывает. Вот-вот и от твоей красы ничего не останется. Придется с десяток лет ждать, покуда она в нормальную скелетушку не превратится.

Илья очнулся и вскочил на ноги, полный творческой решимости.
- Света мало, - сообщил он Лизе.
Высоко на небе его услышала холодная Луна и вышла из-за туч, залив кладбище ровным серебром.
Лист ватмана растянули прямо на земле, прижав уголки камнями.
Создание полотна остановило неумолимое Солнце, разорвав лучами живописное волшебство. В могилу Илью загружали всей компашкой, по очереди подавая в гроб художественные инструменты, чтобы чего не случилось с ними на воздухе.
Лизу уложили опять к аптекарше, хотя Семен Абрамович и попытался предложить поочередное пребывание свежей покойницы.


***

- Мне нужно всего две ночи, - сказал художник, внимательно рассматривая на лице своей Мадонны очередные посмертные проявления, - всего две ночи, Господи, прошу Тебя.

Прокопыч грустно присвистнул. Мол, от смерти никуда не уйти. Обрядов в этот раз был неожиданно молчалив и как-то странно собран. Словно собака, почуявшая дичь.
Семен Абрамович от скуки подбивал клинья к аптекарше, а та, смирившись с потерей живописца, благосклонно ему отвечала.

А Лиза позировала молча, глядя на Илью с тем чувством, которое во все времена совершало невозможное. Как странно было понимать, что настоящая любовь может прийти даже после смерти.
Илья работал кистью сноровисто, со вкусом. Еще ни разу при жизни его так не поглощала работа.

Полицейский прошелся между могил, зачем-то внимательно прочитал надписи на плитах, потрогал землю на одном захоронении и остановился, глядя вдаль. Туда, где в самом дальнем углу находился чей-то древний склеп, заросший крапивой. Как метко заметил Прокопыч – бывших полицейских не бывает. Потому Обрядов и не мог лежать спокойно, зная, что где-то по Земле расхаживает ненаказанный убийца.

Внезапно привычную кладбищенскую тишину нарушили чьи-то голоса. Нестройный хор молодецких возгласов заставил неупокоенных попрятаться кто куда горазд. Илья шустро схватил подмышку недорисованное наследие миру, второй рукой цапнул Лизу под локоть и поволок все это добро за ближайшую могильную плиту.

На место, где только что ваялось эпическое полотно под названием «Посмертная Мадонна», вступили трое подростков, густо измазанных черными красками всех оттенков.
- Готы, - поморщившись, объяснил художник удивленной Лизе, - я с такими еще в живых тусовался. Думал, вдохновения от них нахватаюсь. А оказались болваны болванами.

Необычное трио протопало мимо открытых могил, не обращая на них никакого внимания, и дружной вереницей направилось прямиком к заросшему склепу.

- Удивительное дело, - пробормотал Обрядов, вылезая из куста полыни, - я ведь по первости тоже хотел туда наведаться, да не дошел.
- Так и есть, - поддержал Прокопыч, вырываясь из кучи опавших листьев, - ровно какая нечистая сила тудыть не пускает.

Третья слева могила зашевелилась землей, вздохнула плитой и проговорила голосом похороненного двести лет назад купца Завьялова, зарубленного собственным кучером за соболью шубу.

- Волхв там живет уже почитай вторую тысячу лет. Потому и мы с ним здесь маемся, что он крестителей проклял заодно со всем этим местом, будь оно неладно.
- Дык, ты вылезай оттедова, - радушно позвал его Прокопыч, - чего лежишь там. Косточки разомни, да нас повесели сказочками.
- Не буду, - угрюмо отказался купец, - надоело.

Меж тем подростки всё-таки дошли до склепа, чем изрядно удивили наблюдающих за ними мертвяков. Высокий и донельзя худой парубок опытно начертил на влажной земле пентаграмму и расставил по краям черные свечи.

Лохматая девица встала напротив входа, заплетенного могучими крапивьими стеблями, протянула руки вперед и заговорила нараспев:
- О, тот, кто лежит здесь, ответь своим верным слугам. Взываем к тебе и приносим кровавую жертву.
Из рюкзака за плечами один сумасшедший достал черного петуха, который тут же расправил крылья и оскорблено кукарекнул.

- Удавят ведь животину несчастную, - посетовал Прокопыч.

Неожиданно сверкнула мощная молния, в свете которой мелькнул огромный столовый нож, которым, видимо, и собирались отрубить бедному петуху его красно-гребенчатую головушку. Но крапивная стена резко разъехалась в стороны, двери склепа распахнулись, и перед готнутыми придурками встал тот самый волхв, оказавшийся живее всех живых. Он опирался на клюку с деревянным набалдашником в виде волчьей головы и гневно потрясал седой шевелюрой.

Поющая девица громко пискнула, упала прямо на свечу и махом лишилась всех чувств.
- Витёк, - забормотал один из вызывающих, - мы так не договаривались. Хотели ж просто петуха замочить, а потом, как обычно, оргию устроить.

Витёк – тот самый высокий анорексик – во все глаза смотрел на возникшего персонажа, чей покой они так опрометчиво нарушили.
- Чего надо, разбойники?! – загрохотал волхв и потряс клюкой.
- Сработало, - благоговейно прошептал Витёк и бахнулся на колени, долбя лбом землю перед склепом.
- Тьху, - презрительно сплюнул древний служитель культа, - опять христанутые приперлись. Вон пошли отсюда, пакостники мелкие.

И некрещеный волхв уже повернулся, чтобы достойно удалиться в свою вечную обитель, но обиженный Витёк вдруг резко вскочил и схватил уходящего за полу волчьей шубы.

- Ты это, - оскорблено обратился он к волхву, - отдавай мне силу свою колдовскую. И власть над всем миром тоже.
- Чего? – безмерно удивился священнослужитель. – А уд тебе длиной в пол-аршина не надо? Помню, некоторые дураки и такое просили.
Витёк тут же залился рубиновой краской, невзначай выдавая этим свою заветную мечту.

На осенней земле заворочалась забытая всеми девица – непосредственная участница упомянутой оргии. Она помотала художественной гривой волос, потерла глаза измазанными кулаками и хотела, было, уже заголосить во всю мочь, но осеклась на первой же ноте. Обхватила себя за озябшие плечи и восхищенно уставилась на статного волхва.
В руке третьего участника ритуала осторожно кукарекнул петух, напоминая о себе.
- Отпусти птичку, - посоветовал старец, - не гневи дедушку. А то как разгневаюсь, и полетят от вас клочки по закоулочкам. Иди домой, Коля. Тебя ведь так зовут?

Коля машинально разжал пальцы, обрадованный кочет потряс красным гребнем и рванул на всех попутных, ловко лавируя между могил.

- Теперь ты, - обратился волхв с комплексующему Витьку, - в учебник по математике давно заглядывал?
Дождавшись утвердительного кивка, стукнул клюкой о землю и проговорил:
- До конца школы не вставать тебе из-за книжек умных. Учиться, учиться и еще раз учиться. Дуй домой.
- А ты, краса ненаглядная Анастасия, - взглянул он, наконец, на умирающую от избытка чувств деваху, - смой краску свою непотребную. Скромностью украшать себя должно, а не угольной размазней.

Вся троица мигом очухалась и бросилась к выходу, на дороге к которому их уже поджидали затаившиеся мертвецы.
Обрядов выскочил первым, зловеще клацая челюстями и тряся костяной головой. Мария Климентьевна разбрасывала вверх пожухлые листья и мерзко хихикала. Семен Абрамович топал ногами и задорно улюлюкал вслед. Илья с Лизой так и сидели вместе, не в силах насмотреться друг на друга.

Когда вусмерть напуганные детишки, повернутые на черной магии, выскочили за ограду кладбища, через могилы до наших донесся голос волхва:
- Ну, что, проклятые, никак упокоиться не можете? Да уж, мощно я всех тогда приложил.

Очередной день, занимающийся за горизонтом, заставил кладбище опустеть.

***

Луна шла на убыль, выдавая свет из последних сил. Илья сосредоточенно молчал, и лишь кисть в его руках работала, словно заведенная. Времени оставалось в обрез, неумолимые трупные пятна уже изуродовали и ясный Лизин лоб, и белоснежную шею.
Обрядов с Прокопычем копали красотке могилу, в которой той предстояло провести оставшееся время.

- А как думаете, госпожа аптекарша, - обратился раввин к восседающей на камушке мадам, - может, нам таки стоит наведаться к тому странному жителю из склепа?
- Ой, не знаю, Семен Абрамович, боюсь я его всё- таки. А ну как махнет клюкой, так и полетят наши головы.

Прокопыч слушал эту галиматью, сжимая лопату до хруста в фалангах.
«От ить, - размышлял извозчик, - и тут жидам фартит по всем статьям. Пора погром устраивать, спасать Россию».
Обрядов подошел к художнику, встал у того за спиной и принялся внимательно всматриваться в проступающую на ватмане картину.

Ветер взметнул с земли горсть листьев, закружил их завораживающим танцем среди надгробий и помчал через все кладбище к склепу. Зашумел там перед входом, от чего заросли крапивы задрожали и раздвинулись, выпуская хозяина жилища.

Мертвецы разом притихли, даже вездесущий раввин натянул шляпу на самые глазницы, старательно пряча от волхва острохарактерные пейсы.

Пока неумирающий старец неспешно двигался к излишне активным покойникам, земля на могилах вспучивалась горбами, шла волнами и складывалась в барханы. Отовсюду из-под земли слышали глухие стоны, проклятия и просьбы всех тех, кого закапывали здесь последние столетия. И кто мечтал уже только об одном: уйти и заснуть навечно.

Волхв подошел к Илье, ткнул клюкой о землю, и волчьи глаза на набалдашнике зажглись двумя яркими зелеными прожекторами.
- Годно малюешь, - произнес чаклун, - искра в тебе есть.
Художник вздрогнул, услышав за спиной незнакомый голос, но быстро взял себя в руки и последним штрихом поставил под портретом авторский вензель.

- Гражданин, - твердо вступил Обрядов, - кто вы такой будете и почему вы такой не-мертвый?
Прокопыч бросил лопату, размял радикулитную спину и широкими шагами подошел к тусовке мертвецов.
- Таки можно уже вылезать из шляпы? – просяще поинтересовался раввин. – Или вам тоже хочется меня погромить?
- Вас, жидов, хоть громи, хоть не громи, вы ровно тараканы плодитесь, - тут же отозвался извозчик.
- Опять? – оскорбился ребе. – Товарищ надзиратель, можно как-то успокоить этого необрезанного антисемита?

Но волхв молчал. Он даже не слушал привычную перепалку. Он смотрел на Лизу, которую обнимал Илья, давая понять, что никому и никогда не даст ее в обиду. Даже самым сильным тысячелетним колдунам.
- Великая сила в тебе спрятана, красавица, - проговорил старик, чем разом заставил всех заткнуться, - убита ты была злодейски, но дело не в этом.

Колдун протянул руку, от чего Илья напрягся, прижимая все сильнее свою Мадонну. Но волхв лишь прикоснулся к Лизиному животу и на мгновение прикрыл глаза.
- Так и есть, - довольно продолжил он, - семя в тебе осталось. В семени том дыхание Божье, оно нас всех и спасет.

Услышав последние слова, из окрестных могил начали вылезать их обитатели. Кладбище забилось под завязку, все окружили волхва, внимая с надеждой и ожиданием.

Старец развернулся к прибывшим, взметнул полами шубы и развел руки в стороны. Из волчьей пасти в небо ударила короткая бессильная молния.
- Вот и все, - сказал он печально, - на что я уже способен. Силу волхв берет от своего бога, а мой – уже давно мертв. Только и могу, что мысли на поверхности прочитать, да морок легкий навести, чтобы не слишком мне докучали.

В толпе мертвецов начал нарастать недовольный ропот. Послышались призывы замочить колдуна прям щас, чтобы другим неповадно было. Пойти в склеп и раскулачить мерзавца до исподнего, авось где какое заклинание и найдется. Сжечь всё к чертям, сравнять бульдозерами, пожаловаться на незаконное занятие магией в полицию.

- А ну тише, - загремел Обрядов, - сколько лет лежали, не жаловались.
- Таки шо вам сегодня всем так срочно приспичило?

Пока полицейский с раввином пытались успокоить бурлящую праведным негодованием толпу неупокоенных, волхв подошел к Илье и начал что-то ему объяснять. Художник слушал поначалу с недоверием, потом вдруг улыбнулся и даже как-то посветлел лицом.

Самые неугомонные зачинщики ещё пробежались по кладбищу, снесли пару крестов с надгробиями, за что им от души настучали по зубам их жители, но всё-таки утолкались в свои могилы, обещая разобраться прям завтра.
***

Наутро к художнику пришел тот самый друг, что давеча приносил краски. Пришел не один, а с поллитровкой и селедкой холодного копчения. Устроился прямо на могиле, застелив газеткой импровизированный столик, и достал из внутреннего кармана два смятых пластиковых стаканчика.
- Вот какое дело, братан, сон мне сегодня приснился. Какой-то старик в шубе схватил меня за уши и сказал, чтобы я прямо с утра тебя навестил.
Посетитель опытно, на глаз, набулькал в стаканчики прозрачную огненную жидкость, замахнул одним глотком свою порцию и аппетитно закусил селедочным хвостом.

- И ты понимаешь, братан, мне так страшно стало, что я едва в штаны не наложил. Прямо во сне, представляешь. Но мужик фактурный был, ничего не скажешь.
Продолжая рассказывать, гость выхлестал еще пару стаканчиков, не забывая исправно чокаться с порцией живописца.
- Я даже песню про него написал, хотя гитару пять лет в руки не брал
Черный волхв да на Сером Волке
Да несется по небу ко Звезде…
Дальше не пер..пир.., не сочинил, коррроче.
Ты, давай, там, брррратан, не скучай, все там скорррро будем.

Посетитель тяжело поднялся, хватаясь за воздух, едва не рухнул обратно от нетрезвой усталости, но тут взгляд его упал на свернутый лист ватмана.
- О-о, - проговорил забулдыга, с трудом фокусируясь на находке, - это ж я тебе в прошлый раз принес. Непорррядок, дай-ка я это прикопаю, чтобы не размокло. Краски уже кто-то стибрил, вот люди. Тащут что ни попадя.

Запойный рок-гитарист развернул лист и непонимающе вперился в рисунок Ильи. Помотал головой, отгоняя видение, и крепко зажмурился. Глаза открывал по очереди, боясь того, что увидит заново. Рисунок никуда не делся.
С белого листа ватмана на человека смотрела ясными глазами «Посмертная Мадонна» с узнаваемым Самсоновским росчерком внизу.
- Не может быть, - пробормотал музыкант, - я все твои картины наизусть знаю. Этой никогда не было.

В хмельную голову пришло внезапное узнавание.
- Да ведь я ее знаю, - ахнул гость, - второй день фотка в соцсети висит. Она ж пропала.

Гитарист осторожно постучал по надгробию сигналом «СОС», словно боясь, что тот, внизу, до сих пор жив. Ответа не дождался, картину прихватил с собой и ушел, не оборачиваясь. А под землей изнывали в нетерпении члены агит-ячейки местного кладбища, ожидая, когда зайдет холодеющее Солнце.
И едва дневной свет окончательно уполз на ночевку, могилы разверзлись почти одновременно, выпуская из себя изнемогающих от любопытства мертвецов.

- Зуб даю, пойдет парень в околоток с твоей мазней безбожной, - сходу выпалил Прокопыч, даже не отряхнувшись от земли.
- Закон велит поступить именно так, - подтвердил Обрядов.

Илья помогал вылезать своей прелестнице, тело которой начало подвергаться безжалостному разложению.
Мария Климентьевна со своей стороны жеманно принимала помощь раввина.
- Таки вы все тут заразительно смеетесь, или от души плачете?
- А вам, жидам, лишь бы поиздеваться над православным народом, - не раздумывая, рявкнул извозчик.
- Опять? – дежурно обиделся Семен Абрамович. – Мало вам, что меня убили исключительно по национальному признаку, мне и после смерти покоя не дадут?
Аптекарша пританцовывала в ожидании, когда же из свежевыкопанной своей могилы вылезет новопреставленная девица.
Художник добыл-таки из недр кладбищенской земли свою Музу и аккуратно усадил на собственную могильную плиту. Стоять Лизе было уже тяжело, она начала разлагаться. Вежливая девочка хотела поздороваться с нечаянно обретенными друзьями, но распухшие губы не слушались.
Илья сочувственно положил руку ей на плечо.


А тем временем в ближайшем отделении полиции дежурный старлей Гаврилов с квадратной от обилия информации головой уже в пятый раз выслушивал совершенно сумасбродную историю о пропавшей девице. Занимательную повесть ему рассказывал нетрезво стоящий на ногах посетитель в сером плаще с поднятым воротником. Мало того, что рассказывал, так еще и настойчиво тыкал старлею в лицо куском ватмана с нарисованными глазами.
По версии пропойцы оная девица пропала буквально недавно, и искать ее следует не иначе как на заброшенном кладбище. А кусок ватмана и есть фоторобот пропавшей, нарисованный не кем иным, как захороненным пять лет назад художником.

Сначала Гаврилов рассмеялся, потом рассердился, затем и вовсе затолкал бузотера в обезьянник, где тот мирно вздремнул пару сладких часов. Однако и после сна тональность похмельного рассказа не изменилась. Лишь к настойчивому требованию бригады спецназа для поисков заблудшей прибавилась идея кинолога с обученной собакой.

Дверь участка отворилась, в дежурку вошел усталый оперативник. Он внимательно выслушал Гаврилова, пообещал оторвать всем уши за то, что его беспокоят по всякой ерунде, схватил рисунок и рванул углы ватмана в разные стороны.

Ошалевший старлей заинтересованно наблюдал за тем, как напрягаются под рубашкой накачанные мышцы, впустую дербанящие злосчастный портрет. С которым, словно назло, не происходило ничего непотребного. Как был рисунком с глазами, так и оставался – целым, чистым и не помятым.

- Так, - озадаченно произнес оперативник, - ничего не понимаю. Гаврилов, зажигалка есть, а то я курить бросил.

Старлей с готовностью поделился огоньком, вдвоем они быстренько выбежали на крыльцо, чиркнули там колесиком, и…
Портрет прибыл обратно в дежурку в первозданном своем виде. Даже, как показалось медленно трезвеющему музыканту, Мадонна на нем стала еще краше.
Гаврилов снял фуражку и протер вспотевший лоб.
- Мистика, - озвучил он все последние события.

Оперативник медленно развернулся к решетке обезьянника и подошел вплотную, держа рисунок на вытянутых руках.
- Кто это? – с обманчивой мягкостью спросил он.
- Да я же говорю, - охотно включился задержанный, - пропала она, фотка ее в соцсети висит. Мама там все глаза выплакала, папа поседел раньше срока, сестренка онемела от горя.
И сказано это было с таким глубоким чувством, что всплакнул даже портрет Президента на стене.
Опер спросил сослуживца через плечо:
- База пропавших давно обновлялась?
- Пару часов назад, - ответил удивленный Гаврилов.

И вскоре перед глазами бывшего гитариста замелькала вереница девиц, поданных в розыск.
- Вот она, - вскричал музыкант, безошибочно тыкая в Лизину фотографию.
- Посидишь пока у нас до выяснения, - решил оперативник. – Где ты, говоришь, ее закопал?
- На Старо-Комаринском, - машинально ответил подозреваемый, но сразу же вскинулся в праведном возмущении. – Я ее не закапывал!
- Разберемся, - бросил уходящий оперативник.

Лизу так и нашли, аккуратно уложенной на могиле Ильи. Влюбленный живописец еще пытался выскочить из своего убежища, чтобы попрощаться навек с возлюбленной, но Обрядов, предусмотрительно залегший рядом с ним, намертво сцепил фаланги на художественном локте.
- Нет тела - нет дела, - объяснил он убитому горем Илье позже, когда потревоженное кладбище вновь затихло, - а нам надо, чтобы дело обязательно завели.

Расследование шло несколько недель, за время которых дотошным следователем было выяснено, что алкаш-гитарист никаких связей с убиенной не имел. Отцом ее будущего ребенка не является и мотивов для убийства не имеет. Если только не маньячил в несознанке. Но судебная экспертиза подобных отклонений не выявила, в безоблачном прошлом гитариста не нашлось ни одной, даже случайно, загубленной живности.
Папа был юристом, мама медиком, сын неожиданно получился музыкантом. Поначалу даже известным, но сгубила любовь к горькой без закуски.
Ныне тихий алкаш работал сторожем на складе и во время убийства отбывал законную смену, где его видели не только собутыльники, но и пара камер наблюдения.

На след Димы вышли, как положено, совершенно случайно, выхватив подозрительную фразу об областном принце из опроса младшей сестренки.
С самим Димой возились еще долго, но миллионы папы всё-таки не помогли.

Лизу кремировали, прах родители увезли домой, чтобы захоронить на собственном огороде под любимой яблонькой, что когда-то радостный молодой папаша посадил в день рождения первой доченьки.

***

А через три дня после кремации, в ночь полной Луны, когда осиротевшая четверка неупокоенных тихо сидела на своих могилах, и даже воинственно настроенный Прокопыч не доставал раввина своими подколами, над могилой Ильи внезапно появилась Лиза.
Красивая, как в тот день, когда ее только привезли два преступника.

Привидение зависло ровно надо могильным надгробием художника и улыбнулось, ровно первозданная Мадонна.
- Ты же колечко мое забрал на память, - сказал призрак ошалевшему влюбленному.
Семен Абрамович задрал голову так высоко, что с него свалилась вечная шляпа. Мария Климентьевна едва не лишилась чувств от избытка тех самых чувств.

- Стало быть, наказали твоего убивца, - довольно заключил Прокопыч.
- Очень рад, что закон и порядок оказались на высоте, - поддержал его Обрядов.
А Илья только смотрел на привидение, глотая слова, которые здесь были уже ни к чему.
- Я пришла за вами, - сообщила Лиза, - вам всем пора уходить.

Первые робкие снежинки упали на Старо-Комаринское кладбище, закружились игольчатым вихрем и понеслись к склепу. Постучались в двери и опали белоснежным покрывалом у входа. На пороге появился волхв.

Он стоял молча и смотрел, как изо всех могил вверх, в бездонную высоту, вырываются светящиеся огоньки человеческих душ. К вечному свету и покою, которого на этой проклятой земле никто не знал.

- Не то, чтобы я в Тебя не верил, - произнес волхв, глядя в небо, - верил, предсказывали Тебя. Только пришел Ты ко мне без уважения, а с огнем и мечом. Вот я в сердцах и проклял. И себя, и это место. Но сейчас мы в расчете, дай и мне уйти.

Тело старца истлело в один миг, волчья шуба упала на груду костей.

А в далеком небе, в бескрайнем Космосе летели две соединившиеся души: Лизы и Ильи.
_________________