Марьин затон

Музей. С добычей в руках

Зоя посмотрела на Андрея с уважением. Спокоен, сосредоточен, быстро принимает решения. Сразу видно профессионала, несмотря на ...кхм...да.
Мы с девушками двинулись к выходу. Сейчас, когда операция была почти завершена, Зоя стала остро ощущать их шумное движение - скрип половиц, приглушенные ругательства, когда картина задевала за экспонаты.
- Вы оставите будущие поколения рябиновцев без культурного наследия, если будете неаккуратны, - заметила Зоя.
Поймав обозленный взгляд, она поспешила пройти вперед, отметив про себя, что уставших мужчин лучше не задевать.

Выйдя из флигеля, они взяли курс на небольшой пруд, который располагался неподалеку от усадьбы. Благодаря Полине они довольно быстро добрались до него и Зоя остановилась, предвкушая огненное шоу.

Андрей обернулся на голос Марты. Мысленно он поблагодарил её за за поддержку и подумал, что при случае скажет ей это лично. А пока ограничился шутливой фразой:
- Приветствую! Я уже думал, что ты развлекаешься там с призраками...я беспокоился, Марта.

Андрей покачал головой. Опять она удивила его!
- Гонорары? Значит, ты...ладно, это сейчас неважно. Итак, один человек согласен сжечь картину. Кто еще?

- Сжечь в уголочке?! Ах, ты о растворителе...Не получится. Честно, Макс. Ну, если хочешь, можешь сам попробовать..Я ведь предупреждал вас, что не реставратор, я всего лишь искусствовед. да, я знаком, но поверхностно, с тем, как реставрируют полотна, но ...
Он пожал плечами, потом резко вскинул голову, бросил взгляд на Макса и Егора и резко заявил:
- Мы сожжем эту чертову картину!

- Вы как всегда правы, Зоя...
Он сам подхватил картину и покинул музей вслед а девушками и мужчинами. Он чувствовал себя форменным идиотом: быть в метрах от своей цели, но не иметь никакой возможности осуществить ее! Слишком много свидетелей было вокруг...

- Да вроде бы русалка не настолько уродлива. Можно сказать, что красива, - примирительно сказала Зоя. - Но карта не только в огне не горит, но и в воде не тонет. Может утопить попытаемся?
Андрей излишне нервничал, но пытался сдерживать раздражение. Зоя внезапно ощутила в себе азарт детектива, интересно разобраться - это реакция на нестандартную ситуацию или человек что-то скрывает.

Расположившись на берегу, они пытались поджечь полотно зажигалкой. Картина сопротивлялась и упорно не хотела поддаваться.

Он беспокоился. Это тоже было... неожиданно и непривычно. Но приятно.
- Призраки - ужасно скучные ребята, - отшутилась я. - У вас тут гораздо веселее.

Значит я... вряд ли он понял, кто я. И нет, настолько богатой, чтобы посчитаться коллекционером картин, я уж точно не была. Так что решила, что это не стоит обсуждения.
- О, и вправду, давайте уже её сожжём, - повторила я. - Очень хочется со всем этим покончить.

Андрея был тоже со мной согласен. Это радовало.

Мы вышли наконец из музея и я, ловко забрав у Андрея зажигалку, поднесла её к холсту. Сначала она не поддавалась... но потом.
- Оооо! Смотрите! Она разгорается! - воскликнула я и на всякий случай отошла за спину Андрея.
Здесь было... надёжно.

- А как же карта? - резонно спросил Андрей. - Хотя должен признаться, что я уже совсем не помню, зачем нам вообще нужна эта карта? Там что, обозначено место, где находится наш теплоход? - не без иронии спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
После нескольких безуспешных попыток поджечь картину, она наконец поддалось и загорелась.
- Оооо! Смотрите! Она разгорается! - воскликнула Марта и отошла, чтобы спрятаться за спину Андрея.
Он же вместе со всеми наблюдал, как горит полотно. Вдруг ему показалось, что русалка на картине заплакала. Ужас холодком пробежал по его спине, и далеко не суеверный Андрей внезапно быстро перекрестился и прочел про себя короткую защитную молитву.
Русалка в огне исчезала на глазах, медленно обнажая нижний слой: Андрей мог бы поклясться, что там что-то нарисовано.
- Макс, - хриплым от волнения голосом позвал он приятеля, - ты видишь это?

Музей. Костер в ночи


По холсту побежали первые язычки пламени, рама стала обугливаться. Масло потрескивало, а потом побежало каплями. Со стороны казалось, будто русалка плачет. Зое стало не по себе, ей показалось, что квест внезапно перестал быть опасным развлечением, а превратился в историю несчастной судьбы и огромного горя.
Сквозь намалеванный рисунок стали проступать графические очертания объектов: река, город, брод.
-Кажется, мы нашли, что искали.

Огонь бликами ложился на лица столпившихся людей, выхватывая то выражение любопытства, то нетерпеливого ожидания, то усталости.
Опять послышался шепот:
- Отдайте карту... Мой это клад, мой...

на берегу реки устроили костер, и как это ни странно, горело полотно, но не карта.
Словно в самом деле ее какие-то потусторонние, скажем так, силы охраняли

а сквозь рисунок проступало нечто

- Вижу, вижу, черт. странно, до ужаса странно, - по спине Макса пробежали мурашки, а в сердце вполз неприятный липкий холодок страха, ему стало немного не по себе.
и словно в ответ на этот его страх явственно прозвучало

- О, Господи, - Максим отпрянул и неожиданно для самого себя перекрестился, хотя набожностью уж точно не отличался. - Дьявольщина какая-то, слышали?

- Фокус какой-то коппперфильдовский, или дьявольщина - не знаю, - ответил Андрей и обнял Марту, защищая ее от неведомого зла.

- Да, - подтвердил Андрей, - очень тихо, но отчетливо слышал. Но я не намерен отдавать карту!
Тем временем огонь, пожиравший несчастную русалку и раму, погас, полностью обнажив нижний слой холста. Перед ними предстала старинная карта, но Андрей понимал, что разобраться в ней могут только местные жители. Он осторожно выпустил Марту из объятий и подошел к карте, попробовал пальцем -остыла ли, можно ли взять ее в руки. Она была теплой, и Андрей поднял ее с земли. В ту же минуту, кто-то невидимый попытался выдернуть карту у него из рук, но Андрей, упав на землю, продолжил крепко держать "сокровище" и изрыгать проклятия.

"Капец. Так в тупую обозначить свое присутствие," - костерю себя на чем свет стоит, отскакивая от окна, а потому уже не вижу, что внутри сторожки происходит. - Надеюсь, что фото хотя бы будет не смазанное. Взывающая к богу Василиса, что может быть еще более неожиданное?"
Подавляю желание глянуть на результат фотосессии прямо сейчас, прячу телефон и поднимаюсь на ноги. Пора остановить фарс, что происходит в домике. Не хватало еще, чтоб слова этих сектантских деятелей укоренились в сознании Романовой. Что бы она о себе не думала и как не хорохорилась, но есть люди, которые с легкостью выведывают у доверчивых девушек информацию о том, где они живут и какими средствами обладают их родители. А потом случаются кражи, похищения, вымогательства и убийства. Я знаю, что натуру человеческую не исправить. Взять, что плохо лежит, любой может с легкостью, но это меньшее из зол. Главное, что огромное богатство провоцирует совершать различные гнусные вещи, оправдывая робингудовской необходимостью забрать у миллионера лишнее и отдать это бедняку. Но я не допущу, чтоб Василиса узнала такую реальную жизнь. Пусть уж живет в своей вымышленной, где главный злодей - отец. Ну и я, как исполнитель его воли.
Не успеваю сделать и пару шагов ко входу в домик, как слышу оклик одного из мужчин этой набожной компании. Видимо, он вышел на разведку после того, как я потревожил их ритуал.
"Все же не чисты намерения у компашки этой. Ой не чисты," - свожу брови на переносице, принимая оборонительную стойку. Я готов ко всему, чтоб защищать дуреху, которая не ценит моей заботы, во много раз превышающей оплачиваемые обязанности.
И только это и позволяет мне не упасть, когда внезапно Василиса с громкими криками о спасении выбегает через какую-то потайную дверь и бросается мне на шею. Рефлекторно прижимаю девушку к себе, поддерживая под ягодицы, и с еще большей злобой смотрю на незнакомца.
- Вася, милая, все хорошо. Хо-ро-шо, - успокаиваю испуганную до чертиков Романову, но не отвожу взгляда от вероятной угрозы в виде недавно любопытствующего мужчины. - Я никому тебя в обиду не дам. Ты только скажи, кто тебя напугал так? Или, может, не напугал, а сделал плохое? - мой голос вкрадчивый и предвещающий неминуемую расплату.

4-е августа, еще одна бессонная ночь

Прокофьич под гнетом тяжких переживаний весь как-то охляб и перекосился. Мечется по пристани, слезящимися от тумана и недосыпа глазами вдаль всматривается, бормочет что-то и все дымит, дымит. А тут Шурка, дурная баба, как с цепи сорвалась.
Выскочила откуда-то чертиком из табакерки, вцепилась в старика и давай колыхать.

- Охолони, Шурка! Ты парами самогонными надышалась или с печки слетела головушкой вниз? - стуча вставными челюстями, просипел дед, пытаясь оторвать от себя цепкие Шуркины ручонки. - Какие воблы, какие хвосты? Кого променял на уху?
Тут до него дошло, о чем орет соседка.
- Это ты меня на своего огрызка кривоногого променяла! - рявкнул дед. - Я к тебе скока ходил? А ты все нос воротила да хвостом мимо мела. Это у тебя хвост, как у лисы хитрющей, а у русалок наших ноги! Между прочим, отличные ноги, белые, крепкие такие, как у...
Тут дед замолк и уставился на бабу Шуру. Вот кто за язык-то тянул про ноги вякать?
- А откуда тебе, хмырю, про ноги их белые известно? А? - угрожающе процедила Шура, притягивая Прокофьича за грудки к себе ближе. - Ты это что же, каракатиц этих склизких за коленки щупал?
_________________

4-е августа, ночь, кладбище

На фоне мрачного ночного неба, крестов и плит нарисовалась мощная мужская фигура. Это я разглядеть успел до того, как из сторожки, неизвестно каким макаром материализовалась девчонка, что сидела там на полу, и с визгом кинулась к нежданному гостю на шею. Повисла на нем, а он прижал ее к себе и набычился, сверля меня свирепым взглядом.

- Спокойно, мужик, не кипятись, - я поднимаю руки в успокаивающем жесте, но с места пока не двигаюсь. - Никто никому здесь плохого не делал и не собирается. Хочешь верь, хочешь не верь, но я из полиции. Могу ксиву показать. Ты эту девушку знаешь? А она, судя по всему, знает тебя. Уже хорошо. Она здесь в сторожке сидела, когда мы пришли. Поговори с ней. Потом можете к нам присоединиться или уходите в город. Хотя где-где, а вот там уж точно хреновина творится.

Ночь, 4 августа, старое кладбище


Порадовавшись, что девушка в относительном порядке, я кивнула:
– Постараюсь, – и осторожно взяла в руки старинную книгу. Заголовок подтвердил мои догадки: это были метрические записи.

Мне тоже очень хотелось надеяться, что ключ не окажется в могиле. При одной только мысли о том, что придется тревожить покой давно усопшего человека, становилось не просто жутко – казалось, что кровь стынет в жилах.
Я пролистала больше половины книги, переходя стразу к третьей части, – туда, где об умерших записи велись. Повела пальцем по строчкам, перечитывая незнакомые имена. Одна страница, другая, третья. Ничего похожего на то, что мы ищем. Почти до конца долистала и уже хотела вернуть книгу девушке, как вдруг наткнулась на запись, сильно отличающуюся от всех предыдущих.

Рябиновской волости Яков, сын Димитрия, за скоропостижной умре не натуральной смертью, без исповеди и святых таинств.
Я на мгновенье прикрыла глаза, ощутив вдруг жалость к этому давно ушедшему и совершенно незнакомому мне человеку. Даже фамилии указано не было. Какая нелегкая принудила его ступить на неверный путь, а после занесла в Рябинов, где и пришлось встретить смерть? И о том подумала, что искали его, возможно где-то, ждал кто-то из близких. Но так и не дождался. Умер без покаяния, все грехи свои за собой потянув. Без прощения. И ни одна живая душа слезинки не проронила у его последнего приюта. Непрошеные слезы обожгли глаза, но я тряхнула головой, отгоняя печальные мысли. Страдать и сожалеть не время сейчас, да и незнакомому Яшке давно уже ничем не помочь. А вот он как раз вполне может оказать нам услугу. Вернее, записи о его горестной кончине.
Снова взглянула в книгу, в графу, где упоминалось о том, кто и где погребение совершал.

Дьячок Симеон, справа от ограды, в сторону леса на семь десятков шагов. Присмотрелась: еще слова какие-то были ниже, совсем мелко написанные.
Имел при себе кожаную мошну, в коей найдено двадцать рублей ассигнациями и ключ медный, с вензелем.
Упоминание о ключе заставило мое сердце забиться быстрее. Значит, не выдумка все это, и не случайно пришли мы сюда, направляемые какой-то силой неведомой.

После погребения деньги направлены в церковную казну, ключ, назначение коего не определено, передан…
Часть слов разобрать не удалось. Чернила потускнели от времени, а в полумраке сторожки их совсем не видно было. От напряжения заболело в висках, и я ниже склонилась, к самой книге, пытаясь еще хоть что-то прочесть.
Корень… или корешок… Последнее слово я никак не могла понять, и в голову не приходило ни одного подходящего варианта. Что имел в виду автор этой записи? Закопал ключ под корнями деревьев? Но их десятки вокруг кладбища – и ни единого шанса угадать, о каком именно речь идет. Или речь о другом совсем?

Неожиданная вспышка света в окне заставила меня вздрогнуть и туда обернуться вместе со всеми остальными. Только не увидела я ничего, лишь испугалась еще больше. Хоть и не одна была здесь, но слишком сильно отличалось происходящее от привычной мне жизни. И зачем только ушла из монастыря?

Я повернулась к девушке, пытаясь собраться с мыслями и хоть как-то унять волнение. Повторила вслух слова из метрики, что разобрать мне удалось. А когда до корня дошла, неловко стало, будто надежду последнюю отнимала ключ найти. Снова в книгу глянула, с тщетной надеждой разобрать оставшиеся слова. Напрасно.
– Не могу понять, что в конце написано. Одно только ясно наверняка – не в могиле ключ. Снаружи его искать надо. Вот только где…
Высказать свои немногие догадки я не успела – девушка вдруг сорвалась с места и закричала, бросившись вон из сторожки.

От ее крика и сама чуть не завопила. Руки от страха разжала, книга шмякнулась на пол, поднимая столбик пыли, а я на колени рухнула, знамение крестным осеняя себя. Но только молиться не собиралась сейчас. Еще не знала, что от кого спасаться надо и книгу спасать, но вцепилась в нее так, будто от этого жизнь моя зависела. Не отдам, что бы не случилось! Во всяком случае до тех пор, пока не разберу, о каких корнях в ней речь идет.

Музей. Одержимая


Пальцы Андрея побелели, пытаясь удержать карту, но Зоя неожиданно подскочила к упавшему мужчине и выдернула из его рук, карту.
- Мое это по праву, - чужим хриплым голосом сказала она. - Мной добыто, пусть в моей семье и останется, а не всяким заезжим голодранцам, что на чужое добро падки. Сколько ж вас тут побывало, все ушли несолоно хлебавши, а многие и не ушли, - хохотнула она. - Зойка правнучка моя в нескольких коленах, ей и ответ держать придется.
- До чего ж мужики подлые и Стенька мой был такой, - Зоя развернулась и тяжело ступая пошла в сторону леса.

P.s. Ко мне можно применить физическое воздействие или облить водой (Марья воду не любит), чтобы изгнать духа. Не прибейте только в азарте.

Ночь с 3 на 4 августа
Старое кладбище

Тошно мне. Зябко. Плечи сами собой затряслись. Всегда мне на этом кладбище так погано делается, впору в петлю лезть. Думала, сегодня поиски эти безумные отвлекут – не вышло. Тут еще кто-то раненой выпью заблажил… Да гори оно все синем пламенем!

Шагнула я с дорожки раз, шагнула другой, туманом легким укрылась, да и потянулась мысленно к сторожу местному:
- Корнила Данилыч, золотенький, выдь-покажись, дело есть!
- Хто тут? – раздалось у меня в голове, а из тумана проявились черты старичка согбенного. – Марьюшка, деточка, тебя и не признать! Все молодеешь?
- Да скажешь тоже!
- Ты чего сюдой пришла-то? Ты ж не любишь приходить. Неужто навестить кого собралась?
- Не люблю. Слишком много могил обходить придется.
- А что за звуки-то такие непотребные? Что там деется, не пойму?
- Клад ищут.
- Тю, дурные, тут? Твой клад, нешто?
- А-то! Вечно всем мой клад нужен, как будто в округе другого добра нет.
- А ты мешаешь?
- Сами справляются. Да и не они ищут: опять Степанова стерлядь воду мутит, уж, почитай, триста пятьдесят лет прошло, а она все успокоиться не может. Русалки людишек послали карту и ключ найти. Тут какой-то ухарь за оградой валяется, который похвалялся ключом от моего сундука. Корнила Данилыч, помоги, сердешный, знаешь ты что про тот ключ?
- Так он же не от твоего клада, а от того, который купец Табашников годков триста назад закопал.
- Еще бы от моего! А где ключ сейчас?
- Так в сторожке он, - старичок указал клюкой на тот самый домик из которого я вышла. – В самом ближнем к реке углу смотри. Выбоинка там в стене за камушком на две пяди от пола. Ключ тот мне достался. Жаль, узнал я, когда надобность в кладах отпала, - и рассмеялся дребезжащим старческим смехом.
- Спасибо, Корнила Данилыч, - я поклонилась старику в пояс. – Должок за мной.
- Да на кой мне твой должок, я ж чуть такое светопреставление не проспал. Схожу на реку, гляну, чевой там такое деется! Прощевай, Марьюшка!
И рассыпался старичок пылью, будто и не было его.
А затем и туман клочками легкими разошелся.

Все еще зябко поеживаясь, я добрела до сторожки. Алексея в комнате не было, девицы незнакомой тоже. Елизавета стояла на коленях, прижимая к себе какой-то предмет, словно святыню. Неужто молиться собралась? Ну, может ей так положено…
Я шагнула в дальний угол, присела на корточки, развела руками скопище каких-то налипших на комья паутины листьев и иголок, и стукнула по стене на высоте двух пядей от пола. Почувствовав, как из-под пальцев что-то посыпалось, расшатала небольшой камешек, за которым скрывалось углубление. Скользнув пальцами в открывшуюся ложбинку, вытянула какую-то полуистлевшую тряпицу, из которой со звоном выпал ключ.
- Вот он, ключ, который русалки просили, - глуховато проронила я, повертев находку в пальцах.
И к окну отошла сразу же, да снова за плечи себя обхватила руками, потому что кладбище это треклятое словно все тепло из тела по капле вытягивало.
Из окна открывалась непонятная картина: Алексей пытался что-то втолковать мужику, прижимающему к себе давешнюю девицу. В обманчивом лунном свете волосы Алексея казались совсем седыми, и мне пришлось вцепиться зубами в собственное запястье, чтобы не взвыть дурниной от захлестнувшего недоброго предчувствия.

Человеческий век короток. Жизнь хрупка, ровно стекляшка в руках ребенка. Миг, и уже промелькнула. Здесь, на старом кладбище Рябинова, глубоко в земле лежали мои отец и мать. Два брата и их дети. И внуки. И внуки их внуков. Здесь были все, кого я знала и любила. Вернее, почти все. Одной могилы только здесь и не было, но ее не было вообще нигде на белом свете.

Лют был Степан. Ох, и лют! Ему человеку башку с плеч снести было проще, чем иному муху раздавить. Зато уж горяч – жарче печки. И ни силой, ни лихостью, ни удалью обижен не был. Здоровый, словно медведь, плечи, как у молотобойца, мог меня на ладонь посадить да и поднять на вытянутой руке. А погиб хуже собаки безродной. В чем-то и по моей вине. Не прокляла бы, не прогнала – не продал бы его Черкес, не сумел.
Как уж я себя корила потом, да не вернешь же все назад. Это сейчас вести быстро разлетаются, а тогда… К тому времени, как я узнала о разгроме Кагальницкого городка, Степана уже в Москву увезли. Ничего поделать не успела.

Были потом и другие: все как один горячие да лихие. Но всегда все одним заканчивалось: все в сырую землю ушли.
И каждый раз сердце кровью обливается.
И каждый раз – одна над свежей могилой.
Опять.
Одна.
Устала я терять безвозвратно.
Умаялась.
Запретила себе привязываться.
Приближаться запретила.
Только хочется иной раз и тепла, и жара. Чтобы хоть иногда себя живой чувствовать.
Так и повелось: если случалось такое, что приглянется кто, я себе в радости не отказывала, а наутро уходила сама.
Убегала.
Суррогат такой, как кофе из автомата в супермаркете.
Да разве от себя убежать можно?

Рот наполнился противно-соленым привкусом, и я поняла, что прокусила запястье до крови, а по щеке стекают едкие слезы.
Волосы Алексея уже не выглядели седыми, а я вспомнила вопрос, который он мне задал по пути сюда:


Эх, соколик, да разве смог бы ты меня удержать, если бы я того не желала?

4 августа. Ночь, кладбище.

Мне показалось, что я уже сутки стою на дорожке к заброшенному кладбищу, и, спасибо Славен, в своей белой футболке сильно смахиваю на полярного пингвина. Учитывая, что мороз тут нехилый. Вроде бы теплый августовский воздух вдруг разрезают волны пронизывающего холода. Я человек северный, меня на слабо не возьмешь, тем более река рядом и ясно откуда свежесть должна идти. Но это была не свежесть. Тягучие потоки даже плотность имели другую. Они проскальзывали мимо, цепляли кожу колючей паутиной морозца, и на мгновенье опять становилось тепло.
Тряхнул головой, сгоняя наваждение. Самовнушение. Шуршание длинного платья послушницы по сырой траве, гуганье филина вдали, вздохи, причмокивания, создаваемые волнами Волги и преобразующиеся в охания мертвяков. Все это напомнило мне отдых в пионерлагере. Мы детьми старались напугать друг друга страшными байками, вылезали ночью из окон первого этажа спального корпуса, сбегали на Волгу. Бывало. Очень не хотелось сейчас уподобляться тому глупому пацану, но 3,14*дец обстоятельства заставляли.
И вот Елизавета пытается разобраться старинные надписи.
- Роман, нам бы твоего собакена сюда с чудесным нюхом. Он у тебя случайно на запах старых ключей от волшебных кладов не натаскан? - спрашивает Алексей.
- Апортирует только дичь, - отвечаю машинально, - На кровь он натаскан. След берёт.

Послушница все читает, а блондинке что-то видится и она с криками выбегает вон.


Алексей, как мне показалось, вышел за ней. Хотя нет, сначала вышла Катя.
Слышу слова послушницы о том, что ключ не в могиле. Уже легче.
- Корень. Корешок, - твердит она.
Что за корень? Корешок книги может? Но та книга, в которую она вцепилась мертвой хваткой, слишком стара. Переплет сыпется. Врятли.
Слово корень наталкивает меня еще и на мысль о наших корнях. Наша история и все, что с ней связано, где-то в монастыре обязательно есть архив. По другому называется место, где хранятся разные реликвии. Взглянул на Анну, так и держащую нательный крестик. Ризница вроде. Значит те ребята двинули Музей взламывать, а нам женский монастырь предстоит осадой брать? Мысль интересная.
В этот момент вернулась Катерина, пощупала стены, что-то ковырнула, надавила и в её руках возник злополучный ключ.

- Катя, у вас металлодетектор припрятан в одежде? - спросил глупо. Но в самом деле - как?
Миссия кажется выполнена. Подставил руку Ане:
- А не соблаговолит ли сударыня, после головокружительной и познавательной прогулки, выпить сладкого чаю в трактире?
Наверное шутки были неуместны, но очень хотелось выбросить из головы хоть на минуту тот ворох событий, которым забросало нас этой ночью.
- Как вы вообще себя чувствуете? Полегче?
_________________