Унтерменшен (ИЛР, 18+)

Сарагоса:

 » 55. Унтерменш

5

Сотни людей собрались на Северном кладбище в день церемонии захоронения жертв авианалета. Здание часовни задрапировали траурной сиреневой тканью с черным рыцарским крестом на центральном полотнище. Площадка перед ней была заставлена пронумерованными гробами.

Гроб отца, как и остальных погибших, был накрыт тканью со свастикой, но стоял он ближе к трибуне и со всех сторон уставлен венками с красными и черными эсэсовскими лентами.

Произнесли много громких речей — бургомистр города, высшее руководство НСДАП, потом Тайной полиции, кто-то из военных... Я не слушал. До конца не мог поверить, что неделю назад, примерно в это же время мы с отцом смеялись в купе поезда, обсуждали венчание Хорста, говорили о работе, строили планы... Все казалось дурным сном.

Зазвучал траурный марш. Солдаты стали поднимать гробы, чтобы отнести их к разрытым могилам с номерными табличками. Ильзе, которая сидела рядом со мной на церемонии (к слову, семейство Хольц-Баумертов прибыло на похороны в полном составе), расплакалась и прижалась ко мне. Не ожидал, что она воспримет трагедию мюнхенцев так близко к сердцу. Впрочем, берлинцы прекрасно знали, каково это — хоронить своих граждан.

У меня тоже к горлу то и дело подкатывал горький болезненный ком. Знал, что будет тяжело, но не думал, что настолько. Не раз пожалел, что не увеличил утреннюю дозу морфина — она оказалась настолько слабой, что я не почувствовал никакого облегчения.



— ...Да-а, не думал, что переживу Георга. Он ведь моложе на пять лет. Такие дела... — тяжело вздохнул Хольц-Баумерт.

Траурная процессия поредела, двинулась к выходу. Только мы еще стояли у могилы, которой не было видно из-за цветов. После очередной порции соболезнований, старик указал набалдашником трости в конец кладбищенской аллеи и предложил немного прогуляться.

— ... Когда уходят родители, человек становится по-настоящему взрослым. Так что держись. Придется несладко, но ты справишься. Георг верил в тебя и гордился тобой. Очень гордился!.. Что думаешь делать теперь?

— Не знаю, — ответил я, доставая сигареты. — Продам дом для начала.

— Не сможешь содержать?

— Сомневаюсь. Присмотрю, что попроще.

— Тоже в Мюнхене?

— Ну а где? Не на Луне же…

Хольц-Баумерт улыбнулся. Опираясь на трость, он ковылял по дороге, переваливаясь, как жирная утка. Когда мы дошли до центральной аллеи, остановился:

— Подожди, постой… Дай перевести дух. Уф… — проговорил он. — К чему я, собственно... Леонхард, весной я был слишком категоричен, поторопился с выводами, признаю. Сейчас заново проанализировал некоторые моменты и, думаю, смог бы помочь тебе с работой. Правда, в Берлине, разумеется. По поводу жилья тоже можно что-нибудь придумать. Было бы желание. Твое.

— Спасибо, герр…

— Дядя Вольф. Зови меня дядя Вольф, — улыбнулся Хольц-Баумерт. Конечно, он был хорошим приятелем отца, но все равно подобное преображение выглядело слишком фантастическим.

— Хорошо, дядя Вольф, — ответил я. — Это щедрое предложение. Но я не могу принять его сейчас.

— И не надо сейчас. Обдумай всë, посоветуйся с невестой. К слову, а где она?

— Осталась дома. Плохо себя чувствует.

— О! Наверное, она в положении?

— Нет. Нервы, — соврал я. На похоронах мне лично пришлось принимать соболезнования от многих официальных лиц, а Алеся могла привлечь ненужное внимание, поэтому в ее интересах было остаться дома.

— Понимаю-понимаю. Ваша свадьба опять откладывается? Неприятность. Однако, должен признаться, нас крайне удивила ваша помолвка с кузиной.

— Герр... дядя Вольф, — перебил его я. — Простите, но я очень устал и хотел бы поехать домой.

— Да, конечно! Такой день. Тебя подвести? — спросил он.

Я отказался, еще раз поблагодарил Хольц-Баумерта за участие и зашагал к машине.

***

Домой я вернулся около двух. Заперся у себя и налил коньяка. Затем чистил пистолет, разбирал и собирал его, целился в свое отражение. Несколько раз стучалась Алеся, предлагала пообедать или сообщала о звонке, то спрашивала: "Все ли у меня в порядке... "

В порядке... Как будто в этой дерьмовой жизни могло быть что-то в порядке! В порядке ли было продавать дом, с которым столько связывало? В порядке лишаться прислуги? А если еще на оглашении завещания окажется, что отец после нашей ссоры его переделал и не успел исправить, то жизнь можно вовсе считать удавшеюся и смело пускать пулю в лоб!

Может, мне действительно стоило бросить всë и уехать с Алесей в Латинскую Америку, как советовал отец? Но что я там буду делать? Выращивать кукурузу?.. Не лучше ли было тогда переехать в Берлин? Однако Хольц-Баумерт тоже не просто так превратился в добряка-дядюшку Вольфа. Старый лис что-то задумал. Вопрос: что именно, и какая моя выгода.

Мысли давили... Я пил, чтобы их заглушить, но становилось только хуже. Тогда я достал морфин. Учитывая обстоятельства и мое паршивое состояние, решил впрыснуть его подкожно, как раньше, и приготовил шприц. Чтобы наверняка получить эффект, использовал все, что оставалось во флаконе.



Я вздрогнул от удовольствия, почувствовав, как по телу пробежала знакомая и такая сладкая мятная волна. Мне стало очень хорошо. Силы возвращались, в голове пели ангелы, только в груди ощущалось странное стеснение.

Не знаю, когда и зачем я открыла глаза. Посреди комнаты, на ковре сидел человек в грязной полосатой робе и смотрел на меня. На его груди я заметил красную нашивку и вдруг понял — это тот самый недоносок, из-за которого повесилась моя сестра.

— Ах это ты... Что тебе надо? Убирайся! — закричал я, но он только закачал головой из стороны в сторону, как китайский болванчик.

Вдруг мне стало страшно, как никогда. Я понял, что он не один. Их было много, со всех сторон. Они окружали меня. Куда бы я ни посмотрел, везде были они… А у меня была только одна обойма. Из последних сил я схватил со стола пистолет и выстрелил все, до последнего патрона. В ушах вместо ангелов зашумело море. Комната поплыла перед глазами. Тело словно налилось свинцом. Глотку сдавил спазм, и меня стошнило.

Это было последнее, что я помнил. Потом — какие-то лица, голоса… Еще, что я очень хотел спать, но как только проваливался в пустоту, меня толкали, о чем-то спрашивали... Если не отвечал - трясли, щипали за уши, били по щекам, громко кричали...



...Я открыл глаза и ничего не увидел. Чувствовал себя, как после хорошей попойки — не понимал, где нахожусь? Что со мной? Попробовал пошевелиться, но упёрся во что-то твердое. Начал вспоминать события дня. Похороны, Ильзе, разговор с дядей Вольфом, коньяк… потом какой-то провал, будто меня хорошо приложили по голове... Или я умер и теперь лежал в гробу.

Это было не самое приятное открытие, поэтому, когда сквозь полумрак проступили очертания предметов и мебели, я выдохнул — я валялся в собственной постели, а плечом упирался в стену. Еще я услышал голоса, доносившиеся из соседней комнаты — из приоткрытой двери кабинета на ковер падал едва заметный свет. Говорили Алеся и Алекс.

— ...За две недели — не так уж и дорого. Опытный персонал, присмотр, хорошее питание, опять же анонимность. Один мой знакомый, артист, тоже баловался всякой дрянью. И только там ему помогли.

— Спасибо, Александр. Мне очень неловко, я отняла так много времени… Я просто не была готова... До сих пор руки дрожат.

— Дорогая моя, какие могут быть неудобства? — успокаивал Алекс. — Я пробуду здесь столько, сколько этого потребуют обстоятельства. С вашего позволения, разумеется.

— Если возможно, хотя бы до утра. Я всех отпустила — лишние разговоры… Зачем? А одной как-то...

— Страшно?

— Страшно. Очень.

Алеся говорила как будто не своим голосом, сдавленно, растягивая слова и делая долгие паузы. Она разговаривала на немецком, как ребенок, путала окончания, артикли, запиналась, едва не заикалась.

— Теперь вы понимаете, что я был прав? — спросил Алекс. — Вы недооценили опасность. Произошедшее — уже не звоночек. Это набат.

— Александр, я же сказала, что не могу…

— Не можете? После вчерашнего не можете?! Поверьте, я знаю его много лет. Даже до войны он не был образцом целомудренности и милосердия. К примеру, вы знали, что он довел до петли свою сестру? А его, простите, позорные отношения с Шарлоттой, замужней женщиной? Но то, что вернулось в его шкуре теперь!.. Вы, наверное, думаете, что я порочу его имя из-за какой-то личной неприязни? О, нет! Я хочу спасти вас от ужаса, который вас ожидает!

— Тише!

— Да-да... — понизил голос Алекс. — Это эмоции и беспокойство за вас, моя дорогая. Поверьте, мне самому неприятен этот разговор, но я вынужден признать очевидное. Он на краю пропасти. Он утянет вас за собой, рано или поздно. Теперь, когда не стало его отца, это только вопрос времени. Вы — хрупкий цветок, который он растопчет без сожаления!.. Однажды он уже предлагал купить вас. После ужина у Шарлотты, помните? Он в очередной раз поссорился с отцом и умолял одолжить денег. Я спросил, с чего он собирается отдавать? И он предложил мне вас! За сто тысяч! Сказал, что имеет над вами немыслимую власть. Для меня неприемлемо вступать в такие подлые сделки, я отказался. И в займе тоже отказал. Тогда он, вероятно, из мести заставил вас отвергнуть мой подарок и разыграл помолвку. А вы поверили, что он на вас женится? Неужели вы настолько его любите?

"Сукин ты сын!" — подумал я, сжимая кулаки и ворочаясь на кровати. Все, на что я был пока способен. Хотел бы я видеть его физиономию в этот момент. Подлость Алекса меня не удивила, а вот ответ Алеси оказался неожиданным:

— Нет. Не любовь... Просто обстоятельства сильнее.

— Насколько понимаю, обстоятельства эти связаны с законом? — спросил Алекс. — Нетрудно догадаться, почему такая красивая, нежная девушка привязана к нацистскому солдату, у которого отец — гестаповец, светлая ему память. Вы чем-то обязаны этой семейке, верно?

Алеся молчала, или я не расслышал ее ответа.

— Алис, одно ваше слово, и мы пересечем границу этой дьявольской страны также легко, как линию теннисного корта. В Швейцарии у меня есть дом…

— У вас также есть дети и жена. Я не хочу и не могу разрушать чужую семью.

— Мы давно чужие друг другу люди. Меня тоже связывали кое-какие обязательства, и… Боже, почему вы жестоки?.. Разве моя вина, что все так поздно? Алис, вы та, кого я ждал всю свою жизнь. Вы — моя мечта. Вы — свет с небес. Я не могу забыть тот поцелуй, не могу вычеркнуть его из памяти. Алис, клянусь, вы ни в чем не будете нуждаться... я стану вашим рабом, целующим ваши ноги. Стану выполнять любой ваш каприз, только уедем, прошу... сейчас же!..

Послышалась какая-то возня, вздохи, звук шагов... Не трудно догадаться, во что перерос жаркий монолог этого ублюдка… Кровь прилила к голове. Я рывком попытался подняться на постели, но резкое движение отозвалось дикой ломотой во всем теле. Я рухнул на постель и в беспомощной ярости ударил кулаком по прикроватному столику так, что тот с грохотом опрокинулся.



Дверь распахнулась. Первой вбежала Алеся и включила лампу. Свет больно ударил по глазам. Я зажмурился.

— Харди?.. Как ты себя чувствуешь? — спрашивала она, оглядывая то меня, то перевёрнутую тумбочку.

— Не дергай ты! — прохрипел я. Было больно говорить, будто мне рвали челюсть.

За ее спиной возник Алекс. Он взял Алесю за плечи и отвел в сторону. Поставил у моей кровати стул, сел.

— А доктор сказал, ты проснешься не раньше утра… Сколько пальчиков видишь? — спросил он, выставив руку с огромным перстнем.

— Сотню, — ответил я.

— На самом деле три... Да, дружище. Натворил ты дел... — вздохнул он и достал из кармана пустой пузырек из-под морфина. — Ну, и как же долго ты принимаешь этот яд? В какой дозе?

— Ты что доктор? Твое какое дело? — ответил я.

— Есть дело, — раздраженно ответил Алекс и поправил очки на носу. — Потому что я вчера возился с тобой, когда ты корчился здесь на полу, простите, — он накрыл ладонью булавку для галстука и виновато кивнул в сторону Алеси, — ... в собственной рвоте. Я привел человека, который знает свою работу и умеет держать язык за зубами. Именно я выносил отсюда…

Алекс не договорил. Алеся спешено положила ему руку на плечо и едва заметно мотнула головой.

— Хм… Так вот, — продолжил он, — если бы мне не было дела, ты лежал бы сейчас не в кровати, а в морге, дружище.

— Харди, тебе правда было очень плохо. У тебя был обморок, — смягчила слова Алекса Алеся.

— Было плохо. Сейчас — лучше. Так что расплатись с ним и проводи.

— Но комендантский час? — Алеся замешкалась. Я повторил еще раз, что ей следует сделать.

— Ничего страшного. Со мной ничего не случится. И с вами тоже, — успокоил ее Алекс и у дверей, как бы невзначай взял за руку и что-то шепнул. Алеся кивнула и вышла.



Кое-как мне удалось сесть в постели. Сильно кружилась голова. Сердце колотилось, как после бега. Когда Алеся вернулась, я спросил, что произошло. Она повторила, что "у меня был обморок" и предложила бульон. Я поморщился и попросил воды.

Алеся оставила стакан и, словно боясь перейти какую-то невидимую черту, сразу же отошла к окну. Укуталась в шаль. Она стояла, как неживая. Избегала смотреть на меня и говорила, вглядываясь в уличную темноту:

— Все-таки некрасиво. Три часа ночи... Выставили человека на улицу. Я могла приготовить ему гостевую.

— Переживет, — ответил я. — Как он вообще здесь оказался?

— Когда шум поднялся, Хайдер открыл дверь. Ты лежал на полу... Я побежала к телефону, а он зазвонил. Александр спрашивал тебя, и я все ему рассказала. Он приехал с доктором... Если бы не он, ты мог умереть... Харди, я понимаю, вчера ты похоронил отца. Два месяца назад — мать. Но это не повод хватался за бутылку или что хуже... Жалеть себя — самое простое и вредное!

Алеся немного помолчала.

— У моего отца был друг, — продолжила она. — Сначала он получал морфий по рецепту, потом искал по знакомым врачам, потом стал воровать. До последнего он утверждал, что все под контролем! В сорок лет выглядел на шестьдесят. У него не осталось ни одного своего зуба! Хочешь того же? Такой жизни бы хотел для тебя твой отец? Мать? Ева?.. Ты можешь ударить меня, можешь даже убить, но я скажу. Ты болен, Харди. Тебе нужна помощь. Это зашло слишком далеко, - проговорила она с болью и отвернулась.

Я ничего не ответил. После невольно подслушанного разговора не очень-то верил ее слезам и тревоге. Но упоминание отца задело меня.

— А где Асти? — спросил я, когда понял, чего, или, скорее, кого, не хватает в комнате. Она всегда лежала у моей кровати, когда я спал, и бросалась лизать меня каждый раз, когда просыпался. Алеся хлопала глазами, как будто вопрос застал ее врасплох.

— Где моя собака? Вы что ее заперли? — повторил я.

— Нет. Александр отнес ее в погреб… Ты ее застрелил, когда был не в себе, — сказала Алеся и посмотрела на большое бурое пятно на ковре — там, где вчера днем "сидел" и качал головой Клаус...

...

Lina the Slayer:

...

Сарагоса:

Lina the Slayer писал(а):

Как же больно читать про бомбардировки Дрездена...

...

Lina the Slayer:

...

Сарагоса:

Lina the Slayer писал(а):

Сарагоса писал(а):

Лина, спасибо большое за комментарий!

Не за что. Я периодически поглядываю, жду завершения, ну и кусочки текста попадаются на глаза.
Блин, он что, свою собаку застрелил? Кошмар какой...

...

Сарагоса:

 » 56. Унтерменш

ГЛАВА XII

1

Мне потребовалось время осознать, что это я застрелил Асти. Сколько сослуживцев после госпиталя впрыскивали морфин, не сосчитать. Мои солдаты поддерживали боевой дух амфетамином. Пара знакомых по школе СС были героинщиками. Счастливчик Бенно баловался кокаином, правда никогда его ни с чем не мешал в отличие от Родериана, который частенько запивал кокаин шнапсом и в один прекрасный день "увидел" вместо одеял вскрытые трупы и своего командира, совокупляющегося в стене с маленькими девочками. Но Родериан был саксонским недоумком, поэтому и кончил с перерезанной глоткой.

Я был уверен, что держу все под контролем. Я не такой, как они. Я принимал морфий только для снятия боли и плохого настроения.



На службе никто не задавал лишних вопросов. Напротив, Шторх сказал, что после того, что случилось с моим отцом, мне необходимо отдохнуть.

Доктор, которого порекомендовал Алекс, не возражал, чтобы я остался дома. Назначил лечение. Я выполнял рекомендации, как хороший солдат. Алеся приносила еду, преимущественно жидкую пищу — я ел. Давала порошки или молоко — пил. Инъекции, в том числе морфия, тоже делала Алеся. К слову, у нее оказалась легкая рука — не появилось ни одного нарыва. Я спросил, где она научилась так "колоть" людей. Она ответила: когда ухаживала за своей матерью.

Целую неделю я не вставал с кровати — соблюдал постельный режим. Во время одного из посещений доктор отметил мой хороший аппетит — отличный признак в моем состоянии.

Идиот, что он знал о моем состоянии... Как мне было плохо, как паршиво я себя чувствовал. Хуже, чем в военном госпитале.

Боли, особенно в руках и ногах были несильные, но изматывающие, ноющие. Меня будто пытали на дыбе, медленно выкручивали суставы. А по ночам находил сильный страх, сам не знаю чего. Я просто чувствовал себя, как крыса, загнанная в угол. Хотел бежать от этого ужаса, спрятаться. Зуммером било в висках, что доктор назначил не ту дозу или Алеся что-то перепутала, и я мучаюсь от их ошибки, что могу умереть. Еще я потел, как мышь (Алеся меняла простыни по нескольку раз в день), чихал, зевал, мучился расстройством желудка.

Доктор заверил, что все это — норма, "морфиновый голод», он скоро пройдет, нужно потерпеть. Я терпел, а когда становилось невыносимо, тайком выпивал коньяка или просил Алесю сделать укол снотворного.

Вскоре мне действительно стало легче. Перестали трястись руки, и я смог самостоятельно побриться. Зато теперь страдал от скуки. Играл сам с собой в карты, слушал радио, листал журналы. Когда мозгоправ разрешил недолгие прогулки, я увидел, где закопали Асти — в дальнем уголке сада, рядом с розовым кустом. Это было очень болезненное, тяжелое воспоминание, как и ошейник, на лосиных рогах в моей комнате.



Был ясный октябрьский день. Я сидел на скамейке в саду, читал газету и курил. Алеся сделала вид, что ничего не замечает и спросила, не холодно ли мне, предложила принести плед. Я отказался. Тогда она застелила скатертью маленький садовый столик, принесла чайник, чашки, творожный пудинг, блинчики и ягодный джем.

Глядя на этот "легкий перекус", я тяжело вздохнул. Усиленное питание было одной из рекомендаций доктора. Несмотря на свое телосложение, я любил вкусно поесть, но теперь видеть не мог этот бесконечный конвейер с тефтелями, бульонами, супами, кашами, запеканками и омлетами. Самое подозрительное, что за все это время Алеся ни разу не попросила у меня денег или продуктовых карточек. Наверное, собиралась выставить единый счет позже.

— "...без принуждения и страдания излечиваем от морфинизма за тридцать дней", — прочитал я одно из объявлений в газете и усмехнулся.

— Доктор говорит, так пишут бессовестные шарлатаны, — ответила Алеся, разливая чай.

— М-м-м… А он себя таковым не считает? — спросил я.

Алеся не ответила. Несмотря на помощь, она вела себя, как тюремщик. Выполняла, что требовалось, и сразу уходила. Если и задавала вопросы, то только о моем самочувствии, или напоминала о рекомендациях врача. Зато часто стала отвечать на звонки, а потом ненадолго уходить.

Как-то раз я был в восточном крыле — оттуда хорошо просматривается черный ход и дорога. Я увидел, как Алеся выбежала из дома. Из-за кустов я не мог разглядеть, кто это был, но капот зеленого кабриолета выдал барона, как паспорт. Когда Алеся вернулась, я спросил, куда она бегала. Она показала большой бумажный сверток и ответила, что курьер из ателье принес работу, так как ей теперь приходилось много шить дома.

Я сделал вид, что поверил. В конце концов, мне надо было сейчас встать на ноги, а потом пускай катится ко всем чертям. В Швейцарию, хоть в задницу к самому дьяволу!.. Я больше не собирался бегать за этой грязной шавкой. Не хочет — не надо. Даже вспоминать было противно, что всерьез хотел жениться на этой лицемерной стерве.

— ...На следующей неделе я выхожу на службу, — сказал я, придвинув тарелку с пудингом.

Алеся округлила глаза, застыла с салфеткой в руках.

— Как? Доктор сказал, только отдых в ближайшие два месяца, а потом ряд курортных лечений.

— Ему платят за эти разговоры. Три дня назад была последняя доза морфина. Я чувствую себя хорошо.

— Отнятие морфина — самое простое и быстрое. Страшны рецидивы! Морфий вызывает рабскую зависимость. На то, чтобы ушла психологическая зависимость понадобятся годы! Годы! Малейшее волнение, и ты опять потянешься за шприцом!

— Я не буду волноваться. Я не повторю прошлых ошибок. Разговор закрыт, — ответил я.

Алеся разочарованно покачала головой и ушла в дом.



На следующий день позвонил Фриц и сказал, что Хессе нашелся, и нужно встретиться. Алеся увязалась за мной. Услышав имя Фрица, она, наверное, решила, что я собираюсь купить морфий. Так что я не стал возражать. Пусть едет и убедится — никакой "рабской зависимости" у меня нет.

Фриц встретил нас у метро. Мы пожали друг другу руки, потом поприветствовал Алесю, неодобрительно глянув на меня.

— Что за срочность? — спросил я Фрица, когда уже возле дома Хессе мы отошли покурить.

— Должок за ним, и немалый, — ответил Фриц, играя скулами. — Напомнить хочу. А то опять смоется на восток, ищи потом... Чертов сифилитик. Случайно узнал, что он вернулся. Вчера позвонил, там какая-то тетка. Ничего толком не объяснила, даже к телефону его не позвала.

— А я тебе зачем?

— Для уверенности, — ответил Фриц, поглядывая тайком на Алесю. Ее присутствие явно заставляло его нервничать. — Если начнет увиливать, поможешь привести в чувство. Я этого пса знаю, сейчас начнет ныть про алименты, дом, долги… Черт возьми, если бы так не были нужны деньги! — воскликнул Фриц, едва не перекусив сигарету пополам.

— Опять проигрался? — спросил я. — Много?

Фриц грязно выругался и, сплюнув, пошел к подъезду дома. Значит, сумма была приличной.

Дверь открыла высокая, лет пятидесяти женщина с крупным лягушачьим лицом. Фриц представил нас друзьями Хельмута — вчера он звонил и договаривался о встрече. Фрау Мюллер кивнула и попросила следовать за ней. Кроличья нора Хессе выглядела еще мрачнее, чем в прошлый раз. Запах стоял противный, затхлый, с какой-то примесью больницы и плесени. Едва уловив эту вонь, я убедился, что Хессе вернулся не в отпуск. Возможно, ранен и после госпиталя переведен на домашнее лечение. Но все оказалось гораздо серьезнее.

Как только шагнули в полумрак спальни, Фриц достал платок и уткнулся в него носом — здесь стояла вонь еще более сильная. Окна были закрыты, и внутрь не проникали ни дневной свет, ни свежий воздух. Заветренную кашу в миске облепили жирные мухи. Эти жужжащие твари были повсюду — на склянках с лекарствами, на мебели, под потолком.

Хессе лежал под простыней со следами крови и каких-то жирных пятен. По очертаниям было видно, что у него нет ног выше колен и нет рук. Лицо его, как посмертная маска, было заостренно и не выражало ничего, на пересохших губах запеклась кровь. Он моргал, но взгляд его оставался пустым и неподвижным. Если бы не вздымающаяся грудь, можно было бы предположить, что кто-то откинул простыню с трупа.

Алесе я предложил подождать нас на улице, но она осталась и подошла к кровати Хессе. Стояла над ним, как судья. Нетрудно догадаться, что она чувствовала, видя мучителя брата теперь жалким обрубком, облепленным мухами.

— Контузия? — спросил я у фрау Мюллер, которая вошла следом.

— Я в этом не разбираюсь. Ничего не говорит, не понимает, — ответила она безучастно. — Только стонет иногда... Я рассчитывала, жена с ним сидеть будет, но эта девица пришла, вот как вы, посмотрела и больше не приходила.

— Он был не на прогулке, фрау. И увечье получил не на курорте, — сказал я. Мне не нравилось то пренебрежение, с которым она говорила. — Он воевал. А вы, вероятно, получаете пособие. При этом не соизволили здесь даже подмести перед нашим приходом.

— Средства, которые я получаю, идут на необходимые нужды. Средства эти не столь велики, — отвечала старуха. — Сестра милосердия приходит два раза в день. Я считаю мой долг исполненным, если учесть, что мой племянник не удосужился мне прислать и открытку ко дню рождения.

— Это повод кормить его помоями? Или средств, как вы выразились, только и хватает на прокисшую похлебку?

Фриц положил мне руку на плечо, чтобы я не заводился.

— Если господа увидели, что им нужно, прошу уйти. У меня куча дел, — сказала старуха.

Фриц попросил еще десять минут. Старуха согласилась и направилась к двери. Я велел по дороге забрать миску с вонючим супом. Скривив недовольное лицо, она послушалась. За ней, не сказав ни слова, вышла Алеся. Фриц мрачно стоял в углу, облокотившись на стул, барабанил пальцами по спинке и о чем-то сосредоточенно размышлял.

Я открыл окно — дышать стало немного легче. Затем подошёл к Хессе, пощелкал пальцами у него перед глазами:

— Дружище… Хельмут, — позвал я. — Слышишь меня?.. Моргни, если слышишь?

— Ну что? — спросил Фриц из угла. Я отрицательно покачал головой.

— Хельмут, Хельмут… — вздохнул Фриц. — Сколько баб оттрахал, сколько булыжников на мостовой… И где они, твои подружки?

— Лечатся от триппера, — ответил я и отошёл к окну. Закурил. Смотреть, как с деревьев падают листья было приятнее, чем на друга, превратившегося в овощ.

— Как думаешь, смогу я что-нибудь получить с этой тетушки? Расписку, правда, забыл, — спросил Фриц, расхаживая по комнате и присматриваясь.

Я ухмыльнулся. Фриц, думаю, и сам понимал, что дело — дрянь. Денег от Хессе он не получит, от старой ведьмы — тем более. Разве трясти женушку, которая тоже, впрочем, могла заупрямится.

Услышав какую-то возню, я обернулся. Фриц, прикрыв дверь, лазал по шкафам, рылся в столе. Присвистнул, найдя какие-то картинки, сунул их в себе в карман. Наконец Фриц прошелся по ковру, что-то нащупал ногой и, откинув его край, полез под паркет.

Трофей был неплох — небольшая деревянная шкатулка. В ней лежали цепочки, серьги, кольца и очень много золотых зубов. Происхождение клада не вызывало сомнений — я сам привез из России много подобного. Правда, зубы меня не интересовали, а вот Хессе оказался более прагматичным. Золото есть золото.

— Во-от, другое дело, — просиял Фриц и подмигнул Хессе. — Теперь мы в расчете, старина.

— Не многовато ли тебе одному? – спросил я. Не знаю, сколько был должен Фрицу старина Хельмут, но в шкатулке одних зубов лежало тысяч на двадцать. Отдав долги, Фриц сегодня же бы спустил все в скат.

— В самый раз, — ощетинился Фриц и уже был готов высыпать содержимое шкатулки в карман. Я вцепился в его руку, предложив поделиться. Он схватил меня за грудки и впечатал в стену. Я был не в той форме, чтобы противостоять бывшему боксеру с железной хваткой. Но козыри имелись и у меня.

— Давай, пошуми, — прохрипел я. — Старуха прибежит, и ей ты отдашь все! Или прокатишься до полицейского участка?

Фриц фыркнул, но отпустил меня.

— Лучше бы один пошел… Черт с тобой, забирай. Все равно мне же отдашь. За морфин, — проворчал он. Я выбрал пару-тройку драгоценных безделушек, покрупнее и посимпатичнее.

Вдруг Хессе застонал и затрясся под своей простыней. Лицо его не изменилось, глаза смотрели в грязный потолок. Только по щекам текли слезы.

— Кажется, он недоволен, — предположил я.

— Не неси чушь. Они ему без надобности, — сказал Фриц, пряча по карманам драгоценности.

— Ну, из этой шкатулки можно было оплатить нормальную сиделку.

— Кто?! Вот эта старая карга оплатит сиделку? Да она пятаки зубами с мертвого снимет! Да, Хельмут. В скате тебе везло, а здесь… Не стоило тебе возвращаться.

— Бывает. Порой смерть милосерднее, чем жизнь, — согласился я.

Мы с Фрицем переглянулись — явно подумали об одном и том же. В конце концов, несчастный Хельмут был нашим другом. Кто еще мог помочь ему?



…Подбросили монетку. Выпал орел. Я отошел к двери и убедился, что все тихо. Фриц взял из-под головы Хессе подушку и положил ему на лицо. Судороги были недолгими и слабыми. Когда все было кончено, Фриц пощупал пульс. Перекрестился, склонил голову.

— Если я вернусь таким же, сделай то же самое, хорошо? — попросил я. Фриц вытер взмокший лоб и кивнул.

Через секунду в комнату заглянула фрау Мюллер. Она бросила взгляд на Хессе — вид его не изменился. Разве он больше не дышал и не моргал, но она этого не заметила и сказала, что десять минут истекли.



Алеся ждала на улице. Она сидела на скамейке и гладила кошку.

— Почему эта женщина сидит с ним? — спросила Алеся, когда мы шли к метро. — У него, кажется, есть жена, дочь.

— Хильдегард? Она ему не жена. Алименты платил через суд, — ответил Фриц. — Ссорились, как кошка с собакой.

— И что? Если у нее от него ребенок, значит она его любит. А если любит, то не может бросить.

Фриц усмехнулся — Алеся так наивно рассуждала о жизни.

— Любить одно, а ухаживать — другое. Если ей сейчас что-то и нужно, то деньги.

— Да, тоже подумала об этом.

— О чем? — спросил я. Что-то подсказывало, что Фриц и она думали о разных вещах.

— Помочь ей деньгами, — объяснила Алеся. Теперь я тоже пожалел, что взял ее с собой.

— Дамочка, не впечатляйтесь, — улыбнулся Фриц. — Когда я сказал, что ей нужны деньги, я имел ввиду только деньги. Так бывает. Она не будет за ним ухаживать. Он ей не нужен. Такие никому не нужны. Знал я одного сапера. Жена, дом в деревне, две коровы, шестеро детей. А потом ему оторвало руку. И когда он вернулся, любимая жена выставила его на улицу. Сказала, что в хозяйстве ей калека не нужен, хоть и герой. И нашла себе другого — с двумя руками.

— Ты про Вальтера? — спросил я.

— Про него, про него. Встретил тут в пивной не самого высшего пошива, дрянная забегаловка, словом. И таких примеров мы с Харди приведем вам сотню. К сожалению, женщины нашего века подчас довольно циничны.

— Порождения ехидны, — добавил я, глядя Алесе в глаза.

Она не стала спорить. К тому же мы уже дошли до метро. Фриц посмотрел на часы и, сославшись на дела, попрощался с нами. Вероятно, побежал в ломбард, чтобы расплатиться с долгами и снова сесть за игральный стол.

***

Мы вернулись домой. Алеся занялась ужином, а я лег отдохнуть, потому что очень устал, а когда проснулся, меня ждали стакан молока и ванна.

Я уже разделся, когда постучали, и дверь сразу же распахнулась. Так в доме, а может и во всей Германии, поступала только Алеся — стучала и входила, не дожидаясь ответа. Я едва успел по инерции прикрыться брюками.

— Ой, извини... Я думала, ты еще одет, — спрятала она глаза, будто впервые видела меня голым, и снова уходя за дверь.

— Что-то случилось?

— Нет, хотела спросить кое-что.

— Так спрашивай, — отбросил я брюки и лег в ванную. От удовольствия и чувства расслабляющихся мышц закрыл глаза.

— Харди, у тебя нет, случайно, адреса этой… Хильдегард? Или у Фрица? — спросила Алеся.

— Зачем тебе?

— Хотела поговорить. Ну, по-женски... Может, она что-то не поняла? Если ребенка не с кем оставить, я могла бы помочь. Ну или там помочь убраться...

Я открыл глаза. Сел прямо. Вода из ванны выплеснулась на кафельную плитку.

— То есть, три месяца назад ты хотела его убить. А теперь, когда он... — я хотел сказать, что Хессе мертв, но вовремя осекся. — ...когда твой враг наказан, ты собралась на пару с его любовницей полы у него мыть?

— Враг — когда с оружием в руках, а здесь... — тихо отвечала Алеся, сдвинув к переносице брови. — Просто там так ужасно. Мухи эти... Не знаю, не по-человечески как-то... Так есть адрес, или нет?

— Нет, — ответил я и снова лег, закрыв глаза.

Я думал, она меня больше не сможет ничем удивить. Неужели могла предлагать такое серьезно? И для кого? Для человека, который повесил ее брата. Впрочем, скорее всего Алеся хитрила, и хотела получить возможность сделать то, что сделал сегодня Фриц. Ведь теперь свести счеты с Хессе мог и младенец. Не жалела же она его в самом деле? Не могла быть настолько слабой? Впрочем, подобная сентиментальная бесхребетность была свойственна русским. Унтерменш, что с них взять?..

...

Сарагоса:

 » Немного визуализации

...

Lina the Slayer:

Сарагоса писал(а):

Лина, спасибо Вам большое за комментарии и стимул писать дальше!

...

Сарагоса:

Сарагоса писал(а):

Лина, спасибо Вам большое за комментарии и стимул писать дальше!

...

кениг:

...

Сарагоса:

...

Asel:

...

Сарагоса:

Asel писал(а):

Тоже голосую за хэппи энд
Долго «ходила» вокруг романа, тема сложная, как и для многих, наверное, но затянуло. Спасибо, жду продолжения

...

Ellen:

...

Сарагоса:

Ellen писал(а):

Случайно наткнулась на тему

Тема сложная и неоднозначная... пока поверхностно ознакомилась , но история заинтересовала.

Принимайте в читатели

...