Аз Буки

Croshka: 18.07.18 12:31

 » Огни Иносы

Годы отделили капитана второго ранга Алексея Григорьева от мичмана, впервые видевшего огни тогда еще приветственно-мирной Иносы с борта клиппера.
Годы, нежный запах хризантем и масла магнолий от кожи и волос мусумушки, готовившей ему рассыпчатый дзони и согревавшей тогда уже молодого лейтенанта в своих руках. Обезьяны, обнимавшие пушистыми хвостами абажуры ламп офицерской каюты, крики чаек на Балтике и все, что случилось после.

Преодолев семнадцать километров по КВЖД, он следует на пароходе. Тридцать три дня привычной для морского офицера качки. Поезд из Одессы ведет его далее к Петербургу.
- Нешто диву даваться, что флотские эти с Японией воевать не могли, оне же не то, что сухота, только и знали, как по бабам их шататься, в каждом городе по три жены, так и..., - не смолкает приказчик в вагоне поезда.
Удар о столешницу между ними резонирует силой к ладони. Пальцы капитана второго ранга дрожат, он сжимает ладонь в кулак и смотрит на приказчика, понимая, что в былое время пустил бы его военным протоколом за оскорбление "флота Его Величества". Приказчик замолкает на время, гляда на офицера при кортике и погонах, не пожелавшего переодеться в штатское, чтобы "скрыть позор", но после трескотню возобновляет вновь.
Все горазды говорить об огрехах адмиралов Цусимы...будто кто-то из них там был.
Шимоза оплавленной сталью впивалась в тело, порождая льющийся под кожей огонь, так что хотелось взывыть, будто болит все тело.
Григорьев был на флагманском броненосце "Князь Суворов" видел, как не прекращая стрельбу с вышки, тонет "Ослябя", унося в одну на всех могилу матросов и офицеров, и младшего брата его, мичмана Григория.

Он просыпается с выдохом. Застрявшая в перекрестье шлюзов выше локтя рука еще пульсирует, разрывая огненной болью. Как тогда. И в огненной гари воздуха не глотнуть. Он не может выбраться, не может вдохнуть, ему так и быть погребенным вместе со всеми.
Григорьев растирает лицо ладонью и плещет в глаза водой. Поднявшись, долго смотрит на огни Кронштадтской цитадели.
В поражении при Цусиме винили каждого из них. Винили и седого старца Зиновия, представшего теперь перед судом.

- Алексей Иваныч, долго ли собираешься скрываться на квартирах, - заходит к Григорьеву старый друг. - Не выбраться ли нам в Морское собрание третьего числа?
- Тебе доподлинно известно, что танцор из меня нынче никакой, - да и славы их в глазах столичных маменек поубавилось.
- Анна с Владимиром, Леша, скроют любые огрехи в танце, - напоминает о былых заслугах Леонид.

В собрание его все же явиться уговорили. Темный сюртук, золоченные эполеты, ордена - все сидело на нем еще ладно, военная выправка давала о себе знать. Цусима оставила кровавое пятно на карте морской истории российской империи, но женщины все так же, исподволь оборачивались вслед, будто падение ни одной империи не могло их остановить.
- Правда ли, что японцы теперь...
- Англия...
Разговоры вились все вокруг одного, того, что занимало всех, независимо от того, насколько компетентны в вопросах могли быть собеседники. Григорьев растер висок, подавил в себе так явно внешне проявленную слабость и обернулся, чтобы встретиться взглядом с человеком, чье лицо показалось ему знакомым.

*под невероятным впечатлением, в процессе чтения Три возраста Окини-сан

...

uljascha: 19.07.18 00:41

Я сначала удивилась, что тебя на русско-японскую потянуло, а потом прочла сноску.
Отрывочно, даже как-то рванно и резко, но общая целостная картинка существует.
Правда, я более чем в теме и самой войны и текста.

...