Клуб "Сделано в СССР"

КАК ВОЛОДЯ ГАЙЛИС ЯРКОСТЬ МОРЯ ИЗМЕРЯЛ
Вольдемар или, как звали его друзья, Володя Гайлис, один из старейших латвийских кинохроникеров больше всего любил снимать сельскохозяйственную тематику. В его сюжетах обязательно присутствовали пейзажные зарисовки различных уголков Латвии. Он пришел в кино из художественной фотографии, и поэтому уделял большое внимание натурным композиционным построениям, светотеневому рисунку, дымке в атмосфере.
Съемки же различных официальных событий не любил. Руководство хроники это знало и старалось не загружать его официозами. Но все же иногда приходилось и ему снимать торжественные собрания или заседания Верховного Совета.
Так было и на этот раз.
В один из зимних дней пятидесятого или пятьдесят первого года в театре латышской драмы чествовали народного писателя Латвии Андриса Упита. То ли по случаю очередного юбилея, то ли со Сталинской премией. Не помню. Снимали сразу несколько кинооператоров: и для республиканского журнала «Советская Латвия» и для журнала «Новости дня» и еще куда-то. Снимал и Володя. Как всегда при всяких официальных собраниях, он был вынужден надеть «праздничный» костюм и галстук. Это его нервировало, особенно галстук. Но ничего не попишешь: государственный театр – тут кожанку не нацепишь.
А на следующий день мы с ним должны были уезжать в командировку в один из колхозов Тукумского района. В коровник! Там впервые в Латвии сделали автоматическую поилку для коров. Это была в то время такая диковинка!
Рано утром, погрузив в наш многострадальный, прошедший всю войну, но все еще безотказно работавший «Додж ѕ» свои прожектора и Володину аппаратуру, мы с водителем Юзефом Рачко (кстати, он-то и прошел с «Доджем» по всем фронтовым дорогам) подъехали к дому на ул. Юглас, где жил Гайлис. Володя в своей кожаной куртке и берете занял традиционное место рядом с Рачко, и мы тронулись в путь.
На место, в поселок Межлапциемс, добрались к концу рабочего дня. Здесь, в правлении колхоза нас уже ждали. Председатель колхоза Гунар Расманис познакомил с хозяйкой Дома приезжих, где нам предстояло жить. Дом приезжих или, точнее, гостиница занимал одно крыло бывшей усадьбы, в которой размещалось и Правление.
Войдя в комнату, отведенную нам хозяйкой, мы ахнули: стол уже был накрыт, в супнице вкусно парил наваристый борщ, но самое главное посреди стола стоял ящик с копченой корюшкой, только что из коптильни, еще теплой. Вкуснотища! С тех пор прошло более пятидесяти лет, а у меня при воспоминании об этом лакомстве слюнки так и текут. Мы воздали должное стараниям хозяйки и основательно подзакусили. Тем более, что по случаю начала командировки оператор, по традиции, «выставлял».
Поутру кундзе Лиепа (Госпожа Лиепа), как все обращались к нашей хозяйке, разбудила нас, внеся огромную сковороду со скворчащей яичницей из несчетного числа яиц. И, конечно, ящик с корюшкой. Теплой! А остатки вчерашнего ящика забрала для свиней: рыбаки и их гости едят только не остывшую копчушку!
Быстро умывшись и позавтракав, мы отправились знакомиться с объектами будущих съемок. Обычные автопоилки, без которых сегодня немыслима ни одна коровья ферма, в то время представлялись чудом техники. А колхозные буренки никак не могли привыкнуть к новинке. Вместе с колхозным зоотехником мы придумывали, как заставить коров нажимать на подвижную часть поилки, чтобы в нее набралась вода. Народу в коровник набилось много. Посмотреть на киносъемку и на новые автопоилки. Нажимали на заслонки все. Вода прыскала во все стороны: на нажимающего зоотехника или доярку, или парторга, на осветительные приборы, отчего горячие лампы взрывались со страшным грохотом, на Володю с кинокамерой. Мокрыми были все присутствующие. Вот только коровы были не поены. Они слизывали воду с наших мокрых рук и одежды, пытались слизывать струйки на полу, но упрямо не хотели тыкать носом в поилки.
Мы сняли весь антураж, показали схему работы чудо поилок, оставалось только поймать хоть одну коровью морду в поилке. Решили отложить эти съемки на следующий день. Могли ли мы предположить, что произойдет с нами следующим утром.?
Наутро, по дороге в коровник Володя попросил шофера завернуть на берег моря. Лапмежциемс – поселок рыбачий, и зимний морской пейзаж с обледенелыми и заснеженными рыболовными катерами и маяком, по авторскому замыслу должен органично вписаться в канву рассказа.
Море, действительно, смотрелось бесподобно. Лучи восходящего солнца бликовали на обледенелом такелаже вмерзших в прибрежный лед рыбачьих баркасов и на глыбах торосов, образовавшихся от очередной подвижки берегового припая. Ближе к горизонту на траверсе Упесгривского маяка парило не замерзающее из-за впадающей неподалеку в залив небольшой речки море. Сосны, стоящие на песчаной косе, окаймляющей естественную бухту, на берегу которой расположился рыбачий поселок и соединяющей маяк с причалом рыболовецкой флотилии, выглядели седыми от осевшего на их лапах инея. Просто зимняя сказка.
Я быстро начал устанавливать камеру на штатив и готовиться к съемке, а Володя стал замерять экспозицию. Вот тут-то все и случилось!
Дело в том, что Гайлис пользовался советским экспонометром ЭП-3, у которого входное отверстие было выполнено в виде катафота, чтобы улавливать и суммировать весь свет, направляемый на фотоэлемент. Вот этот-то экспонометр и оказался невольным виновником происшедшего.
Подняв экспонометр на уровень глаз, Володя, чтобы поточнее определить показания на шкале прибора, несколько раз прикрыл и открыл рукой приемный катафот. Свет, попадавший на него, естественно, бликовал, а на маяке располагался пограничный пост. И надо же тому случиться, что наблюдатель на посту в этот момент посмотрел в сторону поселка. И увидел на причале группу людей, подающих в сторону моря какие-то световые сигналы.
Не прошло и трех минут, как около нас, чуть не врезавшись в наш «Додж» резко затормозил ГАЗ-67, именовавшийся в простонародье «Иван-Виллис», с которого соскочили три пограничника-автоматчика и офицер.
–Стоять ! Не двигаться! Стрелять будем без предупреждения! Кто такие? Что делаете в приграничной зоне?
Вопросы следовали один за другим, причем с такой скоростью, что никто из нас не мог успеть что-либо ответить.
– Документы!
Володя расстегнул свою видавшую виды кожанку и вдруг сделался совсем бледным. Ни паспорта, ни хроникерского удостоверения на месте не было. Ведь последняя съемка в Риге была «правительственной», и все документы остались в «парадном костюме», а здесь... Хаотично ощупывая карманы, Володя лихорадочно вынимал из них все содержимое: наметки сценарного плана, рецепт на какие-то капли, санаторную книжку, каким-то чудом уцелевшую от прошлогоднего пребывания в отпуске. Но никаких официальных документов.
– Так! С вами все ясно. В машину его!
Двое солдат схватили растерянного Гайлиса и потащили к машине. А офицер повернулся ко мне с Рачко. Стоящий за ним пограничник недвусмысленно повел автоматом в нашу сторону. У меня было с собой студийное удостоверение и все командировки, так как я собирался после съемок отметить их в сельсовете. У Рачко было удостоверение и водительские права.
Офицер долго разглядывал наши документы, затем молча отдал их нам, пожал плечами, положил к себе в планшет командировки и все Володины бумажки и пошел к машине.
– Из поселка никуда не отлучаться! Будем разбираться. Машину с места не трогать!
И для пущей убедительности и надежности выполнения своего приказа быстро открыл капот «Доджа» и вынул «бегунок» трамблера.
И пограничный «газик» укатил, увозя пограничников и оператора.
Юзик, негромко высказывая все свои мысли о пограничниках, об изобретателях экспонометра, о растяпе-Володе, о конструкторах автопоилок и коровах, не желающих из этих поилок пить, полез в мотор сливать воду из радиатора. Ведь температура была минусовая. Затем мы с ним навьючили на себя съемочную аппаратуру и потащили ее в дом приезжих. Потом я побежал разыскивать председателя.
Расманис уже все знал. Но ничем утешить меня не мог. Оказывается, пограничники сразу объявили тревогу и отключили связь. Не только я не мог позвонить в Ригу, чтобы сообщить на студию о произошедшем инциденте, но и сам председатель не мог связаться ни с райисполкомом, ни даже с райкомом партии. Пока пограничники не разберутся и не решат, что с нами делать, никто ничего знать о нас не должен! Так приказал начальник погранпоста!
Пока мы таскали аппаратуру, да пока выясняли наше положение, день пошел на убыль. Решили все дальнейшее отложить до следующего дня. Может, за ночь все и утрясется. Но ночью все только осложнилось: на пост приехало какое-то начальство, дало нагоняй нашему офицеру за нерасторопность и мягкосердечность, и забрало Гайлиса с собой. На наше счастье, начальник поста, опасаясь еще большего нагоняя, в своем докладе не упомянул обо мне и Рачко.
Но положение наше было аховое. Без связи, без транспорта, без денег. И Расманис уже смотрит исподлобья: принесла нас нелегкая на его голову. Как будто своих забот у него мало, еще и с нами занимайся. А вдруг мы и вправду шпионы! К тому же из-за нас он остался без телефонной связи с районом.
Посоветовавшись с Рачко, я решил добраться на перекладных до Кемери, чтобы оттуда позвонить на студию. Пересчитав имеющиеся у нас деньги и убедившись, что для разговора с Ригой их хватит, я отправился в путь. От поселка до шоссе было около девяти километров. Это был самый тяжелый участок, так как ночью шел снег, и дорогу не чистили.
В Кемери я добрался часам к двум, дозвонился на студию часа в четыре. А была уже суббота. Руководитель сектора хроники Исаак Борисович Дейч перебрал все имеющиеся у него телефоны разных отделов латвийского МГБ. Нигде никто ничего о Володе Гайлисе не слышал.
Надо напомнить, что все происходило в те немногие месяцы, когда какой-то умник придумал поделить Латвию на области. Было образовано три области: Рижская, Лиепайская и Даугавпилская. И Тукумский район, хотя и был он ближе к Риге, оказался в Лиепайской области. Поэтому республиканское начальство в Риге еще не было проинформировано о случившемся, так как информация эта застряла где-то в областных инстанциях.
А между тем Володя Гайлис оказался в очень неприятной ситуации. Пограничники, что привезли его в Тукумс, за неимением собственной «кутузки», оставили его в райотделе милиции. Без всяких сопроводительных документов, без регистрации. И, конечно же, тут же про него и забыли. Благо, была суббота, и были дела поважнее, чем какой-то хроникер беспаспортный. А для милиционеров он был клиентом посторонним, за ними не числившимся. И они его нигде не упоминали, даже питание для него не получали. Хорошо, хоть дежурный по отделу оказался сердобольным человеком и поделился с Володей собственным обедом, принесенным из дому. А за выходной день пограничное начальство и вовсе забыло о существовании в милицейском КПЗ «сигнальщика» из Межлапциемса и укатило по своим делам в другие районы области, не оставив никаких указаний местным милиционерам и не сообщив об имеющемуся у них задержанном своему областному руководству.
Только благодаря настойчивости И.Б. Дейча майор госбезопасности Эглитис, что курировал нашу студию и другую журналистскую братию, используя свои личные связи в разных отделах органов ГБ, сумел разыскать Гайлиса в тукумской КПЗ. Вытащить его оттуда было уже делом техники. Но все равно на это ушел еще один день. И только в следующую среду тот же офицер-пограничник на том же «Иван-Виллисе» без всяких извинений привез нам нашего друга и молча положил на стол «бегунок» от трамблера «Доджа».
Надо отдать должное характеру Володи Гайлиса: в первый же день по приезде мы вернулись на причал и сняли тот злополучный пейзаж, из-за которого весь сыр-бор и произошел. Я, конечно же, не упустил случая запечатлеть сей исторический момент на фото. А еще через день нам удалось «ухватить» и главный кадр сюжета – корову, пьющую из автопоилки.
Вскоре наступили новогодние праздники. В «капустнике», сделанном по этому поводу, одним из сюжетов была снятая мной фотография Гайлиса с киноаппаратом на фоне обледенелых рыбачьих судов. Закадровый голос штатного диктора журнала «Советская Латвия» извещал: «Выпущен из Тукумской тюрьмы и вновь приступил к съемкам сельскохозяйственных сюжетов кинооператор Вальдемар Гайлис!»...

ПОРТЯНКУ МОЮ НИКТО НЕ ВИДЕЛ?

Любимым отдыхом на зимние каникулы у нас, студентов операторского, да и многих студентов экономического факультетов, где традиционно культивировался лыжный спорт, и лыжники этих факультетов составляли костяк сборной команды института, были туристические походы по лыжным горным маршрутам. Мы побывали в Горной Шории, на Южном Урале, в предгорье Северного Кавказа. Поездки стоили недорого, так как профком института оплачивал половину стоимости самой путевки, а Центральный клуб туристов спортивного общества «Буревестник», под эгидой которого существовал студенческий спорт, брал на себя расходы на проезд. Надо было только правильно оформить маршрут, зарегистрироваться у спортивных комиссаров турбазы и предъявить железнодорожные билеты. Мой однокурсник Андрей Вагин и я прошли в свое время обучение на курсах инструкторов горного туризма и ЦС «Буревестника», нам даже немного доплачивали за то, что мы вели группу по маршруту. Если в группе было не менее 25-ти туристов. Набрать такое количество туристов на базе не представляло труда, так как большинство групп формировалось прямо на месте из туристов-одиночек, которых мы включали в команду вгиковцев. Инструкторские деньги шли в общий котел, и мы в походах питались несколько лучше, чем позволял рацион, предусмотренный непосредственно путевкой.
В январе пятьдесят шестого года для поездки в Закарпатье, собралась «команда» вгиковцев, основное ядро которой – Андрей Вагин, Лева Штифанов, Валя Хмара, Наташа Нунупарова, Володя Ковзель и я – уже не раз ходили вместе туристскими тропами. Были и новички: Эльбек Егоров, Олег Родионов, Виталий Гура. Но они себя показали хорошими лыжниками на прошедших в начале декабря соревнованиях вузов Москвы.
Зима в тот год была необычная. С середины ноября ударили морозы и прошли обильные снегопады. А с двадцатых чисел декабря, как раз с началом зачетной сессии, вдруг сильно потеплело. И когда мы 12 января, досрочно сдав экзамены, собрались на перроне Киевского вокзала, чтобы ехать через Львов в карпатское село Ясиня, где располагалась турбаза, публика на нас с нашими лыжами и куртками, с теплыми шапками и рукавицами, с валенками, притороченными к рюкзакам, смотрела, как на ненормальных. В Москве столбик температуры упрямо держался около +10 градусов, от снега не осталось и следа, и метеорологический прогноз в ближайшие дни похолодания не предвещал. Но… жребий брошен! Путевки получены. Билеты на руках. Состав подан… Поехали!
Львов, куда мы прибыли ранним утром, встретил нас проливным дождем. В душу вкралось сомнение: стоит ли продолжать путь. Температура держалась в пределах +8 – +10. Через пару часов дождь прекратился, и мы, оставив лыжи и рюкзаки с теплыми вещами в камере хранения, пошли гулять по городу. Гидом была наша вгиковка с актерского факультета, уроженка Львова Нина Бочкова, которую мы случайно встретили в поезде. Ее отец был известным львовским адвокатом. Жили они в старом роскошном доме на небольшой тихой улочке в самом центре города. Занимали целый этаж. С выходами на два подъезда. С чудесными мозаичными витражами на окнах лестничной клетки. Всю нашу братию засадили за стол и накормили очень вкусным обедом. После студенческих буфетов с алюминиевыми вилками и гранеными стаканами, богатая сервировка с подставными тарелками, с домработницей в передничке и с кокошником, которая обслуживала нашу ораву, все было необычно – сказочно! Нам казалось, что попали мы на королевский прием. Нинины родители очень гордились, что дочка учится в таком знаменитом институте, у самого Сергея Аполлинариевича Герасимова. И всячески старались приветить нас, ее институтских друзей. Очень доброжелательные люди.
Поезд наш на Рахов, который проходил через Ясиня, отправлялся после полуночи. Мы решили еще погулять по городу, сходить в картинную галерею и обязательно посмотреть на город с Замковой горы.
Так как у нас с собой была кинокамера (в группе, все-таки, пять студентов операторского факультета!), решили поснимать городские пейзажи и несколько проходов по городу для «киноопуса», который собирались «приложить» к отчету о поездке. Родители Нины взяли с нас слово, что после прогулки мы вернемся к ним поужинать. Было очень неудобно, но… Обед был такой вкусный! Конечно же, мы вернулись. Ужин прошел с небольшим «возлиянием»: за знакомство, за Нину, за ее чудесных родителей…
В полночь или чуть позже наша веселая компания, забрав вещи из камеры хранения, шумно погрузилась в вагон. И тут выяснилось, что в вагоне уже есть человек с лыжами. Да еще с какими! Настоящими горными, не то что наши доски «Кировские»! И сам одет во все импортное, заграничное. Не нам чета! Но ехать-то все равно вместе. Познакомились. Звали его, по-моему, Илья. Он студент престижного вуза (название сказал невнятно), переспрашивать было неудобно. Едет не один, а с мамой. Потому что мама считает, что есть он должен не в турбазовской харчевне, а только то, что она ему сготовит. У них и продукты с собой, и плитка, и чайник. На маршрут он не собирается. Просто хочет покататься с настоящих гор, а с Ленинских в Москве – хило!
На турбазе нас зарегистрировали и успокоили, что в горах, даже на склонах, прилегающих к базе, снег есть, ходить можно. И тотчас предложили нам с Андреем принять под свое крыло тридцать студентов харьковского железнодорожного техникума, в основном, новичков (только четверо имеют знак «Турист СССР», т.е. некоторый опыт) и вдвоем провести как бы сдвоенную группу, обещая «закрыть глаза» на значительный численный недобор. Мы, наивно, конечно, согласились. Пошли знакомиться с группой. Ребята были неплохо экипированы, Лыжи, почти у всех новые, многослойные, штормовки тоже свежие. И сами все выглядели бодренько.
До выхода на маршрут полагалось пять дней тренировок и акклиматизации, независимо от опытности группы. Чтобы все притерлись друг к другу. Чтобы узнать, кто на что способен. Это правило в советское время соблюдалось неукоснительно. Вот тут, на первой же тренировке, и выяснилось, что харьковчане, особенно девушки, совсем не умеют ходить на лыжах. Падают на самых незначительных склонах. Не имеют элементарных навыков скольжения: не лыжи их везут, а они тащат лыжи на себе, как кандалы.
Пришлось заниматься «ликбезом». Чтобы научить ребят азам скольжения по равнине и умению хоть чуть-чуть удерживать равновесие на небольших спусках. На помощь нам пришли вгиковцы и свободные от маршрутов базовские инструктора. На третий день большинство харьковчан уже более или менее бодро преодолевали зачетный круг, неподалеку от базы. Но потом, неожиданно занятия пришлось прервать. Во-первых, ночью ударил сильный мороз – до -15-ти градусов. Все склоны заледенели. А потом пришла телефонограмма, что группа туристов-новичков в районе горы Близница терпит бедствие, инструктор не может с ними справиться, есть уже обмороженные. Нужна срочная помощь! Оставив Леву Штифанова заниматься с новичками, мы собрали всех опытных туристов, инструкторов и спортсменов-разрядников и «помчались» (если можно так охарактеризовать наше передвижение по обледенелым склонам) в сторону Близнецы. Все оказалось не так страшно. Просто ребята перепугались, запаниковали, боялись стронуться с места. У инструктора не хватило воли их поднять. Вот кое-кто слегка и обморозился. Спустили группу с горы, привели на базу и продолжили подготовку к походу собственному. Вслед за морозом пришли снегопады. И теперь все ближайшие склоны покрылись снегом.
Мы с Андреем распределили обязанности. Он брал на себя заботу о составлении карты маршрута с указанием основных ориентиров и контрольного времени их прохождения, определял места ночевок и т.д. И вел группу с оптимальной скоростью, определял места и время привалов. Вместе с самыми физически тренированными ребятами должен был торить лыжню.
А на меня возлагались все хозяйственные заботы: получение продуктов, обеспечение ребят горячим питанием на ночевках и горячим чаем на дневных привалах, распределение общих продуктов по рюкзакам, с учетов физических возможностей каждого. Ну и конечно, подгон и, в случае необходимости, ремонт спортинвентаря: лыж, креплений, палок, ботинок и пр. И идти по маршруту замыкающим, если нужно, облегчая рюкзаки наиболее уставших. Около меня тоже предполагалась пара физически крепких ребят, готовых снять с ослабевшего рюкзак или взять его на буксир. Предполагалось, что это будут Штифанов и Егоров, из команды вгиковских марафонцев.
На складе турбазы получил продовольствие всю группу, на 10 дней. Столько по плану должен был продлиться маршрут.
При получении продуктов отказался от консервированной ветчины, сырокопченой колбасы и прочих деликатесов. Отказался и от шоколадных конфет, типа «Трюфелей» или «Мишки на Севере», которые навязчиво рекомендовал кладовщик. Взял сахар рафинад, фруктовый сахар, шоколад, свиную тушенку, недорогую семипалатинскую колбасу, концентраты различных каш и киселя. Взял еще несколько килограммов мороженого мяса, которым кормили нас повара во время пребывания на базе, и попросил напрокат большой чугунный котел для приготовления плова. Ночевать мы предполагали в «колыбах»: это такие сложенные из камней и бревен пастушьи домики, в которых местные крестьяне, как шутили на базе, «летом держат скот, а зимой туристов!». Домики продувались всеми ветрами, и при ночевке в них всю ночь жгли костер, выделяя для этого дежурных, менявших друг друга через два часа. И, хотя кладовщик уверял меня, что мясо очень старое и жесткое, я полагал, что за ночь (за несколько часов) оно все равно сварится. Утром дежурные разбудят меня за час до подъема, я успею его разделать на порции, которые нетрудно будет разогреть на привале, когда наступит время обеда. А бульон, в котором это мясо варилось в течение всей ночи, ребята выпьют утром перед выходом. Это придаст им дополнительно энергии.
Пока я управлялся с хозяйственными делами, Вагин с остальными вгиковцами занимался с харьковчанами на одном из склонов неподалеку от базы, отрабатывая различные варианты прохождения спуска.
Неожиданно к нам в каптерку прибежал Лева Штифанов. Давясь от смеха, он предложил мне и девушкам – Вале Хмаре и Наташе Нунупаровой, что помогали разбирать полученный для похода провиант, «бросать все и бежать за ним».
– Обхохочетесь! Не пожалеете! А продукты ваши никуда не денутся: никто на них не позарится.
Метрах в двухстах от турбазы за небольшим перелеском пролегал довольно глубокий овраг с пологими склонами, на котором инструктора обычно тренировали новичков. Сейчас на склоне виднелась лишь одна фигура. Лева провел нас, маскируясь за кустами, поближе. И взору нашему представился Илья в его заграничной экипировке. Он сидел на раскладном брезентовом стульчике и читал. Прячась за кустами, мы подобрались поближе и увидели, что он «штудирует» «Пособие для начинающего горнолыжника». Оказывается наш «горнолыжник» в жизни не стоял даже на обычных лыжах.
Поэтому-то он и не собирался идти в поход. Думал сделать несколько эффектных фотографий на склоне гор и, выучив энное количество горнолыжных терминов из «Руководства», представить себя в институте эдаким «ассом лыжных трасс»! Посмеявшись (втихую, не хотелось парня унижать насмешками), продолжили подготовку к походу. Лева с девушками раскладывали по рюкзакам поклажу. А я проверял все крепления лыж и вообще амуницию. Выход был назначен на 9.00 следующего дня.
Предполагали в первый (разминочный) день пройти по траверсу горы Близница километров около двадцати и заночевать на перешейке между Близницей и горой Стог, где база арендовала у какого-то гуцула его колыбы. Там был достаточный запас дров, чтобы поддерживать костры в течение всей ночи.
День прошел нормально. Вышли без опоздания. За весь день никто не отстал, никто не поломал лыжи или палки. В колыбах нашли заготовленные дрова, разожгли костер. Я сразу же уложил в котел дневную порцию мяса: примерно килограмма три с половиной и наказал дежурным следить, чтобы бульон кипел, но не очень бурно. Все позалезали в спальные мешки, а носки и портянки развесили над костром для просушки.
Утром, часов около семи, дежурные меня разбудили. Вылив бульон в кастрюлю, чтобы потом раздать ребятам, и положив мясо на расстеленную на столе клеенку, я стал разделывать его на примерно равные порции. В основном мясо уварилось и поддавалось ножу легко. Но попался один кусок, с которым я никак не мог справиться. Вернее, не кусок, а какая-то пленка. Не поддавалась, «хоть тресни!». Пока я занимался мясом, ребята проснулись и стали одеваться. Кто-то даже уже выбежал умываться снегом. И вдруг раздался жалобный возглас одного из харьковчан.
– Братцы! Кто взял мою портянку? Я вчера ее вот тут над костром повесил…
Только тогда я понял, что за пленку я пытался и не мог разрезать из содержимого котла.
– Это что ли твоя портянка?
– Не знаю, может быть, а где ты ее нашел?
– В котле!
Раздался гомерический хохот! А мне было не до смеха. Что делать с бульоном, в котором несколько часов варилась портянка. Да и с мясом как поступить?
Обратился к группе.
– С бульоном-то что делать будем?
– Как что? Разливай!
А нашему горемыке Володя Ковзель пожертвовал полотенце. Благо у него было запасное.

Эстафета Олимпийского Огня - Вот это запал у человека!