ОСТРОВ ЮГА. Амир

Я внимательно разглядывала ладонь красивого. Она у него была крупная, мозолистая. Видно, умеет сам канаты тянуть. Люблю таких, настоящих. А линий-то... Сколько дорог прошел, сколько впереди ждет. Да только не это его интересовало. Про брата спрашивал. Где же тут брата найти?
- А у тебя их, красивый, два. Один подальше, другой поближе. Про которого спрашиваешь? Про того, что рядом с сердцем твоим?
Он молча кивнул и сосредоточенно смотрел на меня. Даже... Волновался? Видно и правда неспокойно там.
- Что бы поведать тебе про его судьбу полно, Варрава, одной твоей ладони недостаточно. Его жизнь на его руке нарисована. Я могу только про эту линию рассказать, - провела пальцем, показывая. - Она как раз обозначает брата, и он ближе тебе всех людей на свете. Видишь, даже ближе женщины, чья линия с другой стороны. За него ты готов умереть. Только не решить даже самой великой жертвой то, что ему предстоит. А предстоит ему, красивый, большой выбор. Да не один. Вижу женщину рядом. Но ненадолго. Зря улыбаешься, красивый. После женщины вижу темные дни, плохие, а потом отъезд. Вижу боль и разочарование, вижу почет и богатство. Оно так часто бывает: почет и одиночество соседствуют. А дальше- борьба. Что за борьба - не знаю. Может, бой с недругом и с мечом в руках, а может, с демонами в душе. Но от исхода этой борьбы станет видно- найдет свое счастье твой брат или нет. Но в любом случае, линия его длинная, вы еще долго будете вместе.
Подняла глаза, посмотрела на Варраву:
- Ты доволен, красивый? Нигде не соврала Алоиза?
_________________

- Время покажет, госпожа, соврала ты или нет. – Повернул ее ладони вверх. – А на своих руках что ты видишь? Какие линии? Сбывается ли то, что там обозначено?
Усмехнулась, сжала крепко маленькие кулачки.
- А себе, Варрава, ни одна гадалка не гадает. Нельзя. Можно ведь и… - стрельнула глазами, - прогадать, судьбу-то. Я лучше положусь на милость богов, которые не оставят в беде честную женщину.
- Только на богов?
- Ну почему же… Иногда можно рассчитывать и на мужчин, - еще один лукавый взгляд.
Я рассмеялся.
- Рассчитывать-то ты умеешь. Только вот знаешь, - наклонился над столом ближе, - иногда случаются у тебя и промахи.
Она недоверчиво прищурилась.
- Что еще за промахи?
- Перчатки, которые ты мне подарила…
- Ну? Что с ними не так? Не нравятся?
- Очень нравятся, госпожа. – Я перевел глаза на ее губы. – А больше всего мне нравится, что подарены они именно сегодня.
- Ты говоришь загадками. У тебя сегодня что – день рождения?
- Нет. Просто сегодня… - – Я наклонился еще ближе и прошептал ей в ухо.
Алоиза недоверчиво округлила глаза.
- Ты это выдумал только что, признайся!
- Нет. Спроси сама… да хотя бы у слуги, который подает нам чай.
_________________

Я улыбнулся, в ответ на его расслабленную позу и вид профессионала, с которым он практиковался, приноравливаясь к мячу.
- Все проще, чем кажется, - снова улыбка, - играем пять на пять. Сможешь донести мяч до вон той линии, - оборачиваюсь, указав рукой себе за спину, - заработаешь команде очко.
При таком дожде понятие «линия» казаловь весьма размытым и условным. Поэтому по обе стороны от каждой линии стояло по одному человеку, чтобы было проще установить факт пересечения ворот. Тогда ни у кого не возникнет споров и сомнений.
- Правда, те, кто играют впервые, большую часть времени проводят лицом в песке, - смеюсь, поправляя повязку ленты ярко-синего цвета, - но я уверен, что Эй-элебу не по вкусу это блюдо, и он будет ловок и проворен. Думаю, пора начинать.
_________________

Ну, правильно. Кто же говорил, что будет легко?
Далеко за спинами тех пяти, что составляли собой чужую команду, виднелась Н-образная перекладина, возле основания которой стояли двое без опознавательных знаков. Видимо это были наблюдатели. Как бы то ни было, пока я не мог рассмотреть подробнее - вода падала с неба плотной дымкой, попадая в глаза, скрывая не только четкие очертания ворот, но даже и зрительские трибуны. Но Яра же на меня смотрит?
Тем временем мой противник не терял времени:

Лицом в песке, как же... Я повернулся, пройдя в сторону своей команды.
Ноги сильно вязли в грязи, ощутимо затрудняя движения. Посмотрев как двигаются амиряне, я не увидел ничего необычного. Даже больше, один из моих противников шлепнулся в лужу, и его товарищи, смеясь, подняли его под руки, чтобы поставить на землю. Но демоны бездны, я же не мог проиграть, когда она на меня смотрит?!
Смотрит же?
Подбросив мяч еще раз, я снова его поймал и зажав под мышкой, согнулся к длинным штанинам.
Если я буду играть по правилам, то пусть это будут мои правила.
Лишившись матери, но еще не будучи усыновлен Константином, я жил на улице. И, как и всякий босяк, частенько обречен был уносить ноги и свое бренное тело от преследователей, жаждущих возмездия. Бегал я неплохо, да и по грязи, пожалуй, смог бы справится. Следовало только вспомнить как. И чтобы ничего не мешало.
Рубашки мы все давно сняли - лично я свою оставил отцу. А вот остальное...
Я безжалостно оторвал штанины ровно по колено.
Конечно, можно было бы просто подкатать, но что-то говорило мне, что так будет лучше.
- Да, Эйм-элеб, ты похоже основательно готовишься, - засмеялся какой-то подросток из моей команды. - Видимо але-Карима еще не преподнесла тебе подарка.
- Все мои подарки я делаю себе сам, - улыбнулся я. - Но она не подарок - она дар.
- Ну тогда начинай, - ответил он. - Ты в нашей команде, поэтому первый удар предоставили гостю.
И я начал.
_________________

Сияющее убранство острова Юга было истинной находкой для художников и поэтов. Солнечный, яркий Амир - неиссякаемый источник вдохновения. Багрянец, киноварь, золото, раскаленные белые волны песков, густая синева высокого неба. Земля рождающая сыновей и дочерей сумерек, которым к лицу яркие одежды и морщинки в уголках глаз, собранные от смеха. Мне же по душе всегда был каменный, собранный из ветров и дождей остров Отверженных. И не потому, что можно было идти по улицам, не склоняя голову, и не потому, что там безопаснее, чем где-то еще - несусветная наивность. Нигде нет безопасности, нигде нельзя расслабляться и терять бдительность. Художник, что рисует твой портрет угольками на площади, может оказаться наемным убийцей, движением холста перерезающим горло. Беглая рабыня, честь и раненую гордость которой бережешь, как достояние мира, может оказаться неблагодарной мстительницей. Чего хоть ей еще не достает?! Если так спешит счеты с жизнью свести, зачем вообще искала помощи? Может, нужно научить ее вены себе вскрывать? Или рука на себя, такую несчастную, такую обездоленную не поднимается? От жалости удавиться можно на собственном хвосте! Вот зараза! Характера на то, чтобы огрызнуться хватает, а на то, чтобы сделать выбор - бороться или скулить - нет, значит? Канарейка певчая еще одна на мою голову.
Намотанные на запястье рыжие волосы, мягким обручем обнимают руку, что голову ее дурную запрокидывает, обнажая белую шею. По ней кончиками пальцев бегу от самого выреза сорочки до подбородка и обратно. И так пока мне не надоест. А надоедает мне быстро - что поделать, ветреная натура, увлекающаяся. Чуть отпускаю волосы, чтобы в глаза посмотреть мне смогла, пока я косточки ее хрупкие двумя пальцами сдавливаю, сглотнуть мешая, любезно улыбаясь ей в лицо.
- Заскучала, золотце? Ну, извини, не подумал, как тебя развлекать за время длительного путешествия. Ты же на длительное напрашивалась, не так ли? - пальцы снова шею белую гладят, мягко, крадучись, без угрозы, то по тонкой ключице постукивая подушечками, то прядки выбившиеся за ухо заправляя.
Шейка тонкая, косточки хрупкие, кожа прозрачная, где уж таким определиться в жизни, когда привыкли баловнями быть, все на подносах расписных получать, о рушничок вышитый утираться, да перстами указующими холопов рассылать. Не спорю - больно со взбитых перин падать, ох как гордость ушибается, похлеще синяков на заднице болит, и уж точно гораздо дольше. Только кто-то приобретает полезную привычку гонор свой в нужное время показывать, а кому-то опять в полет хочется. Ну и обидится же она на меня сейчас... А что делать? Либо господином зовешь, по своей инициативе, сама так решила, либо ведешь себя, как оскорбленная невниманием давно опостылевшая любовница, что в любом случае порицаемо и наказуемо. Пусть не порками публичными, но не менее доходчивыми способами. Объясняться с тобой, о чем конкретно я передумал и какова теперь твоя роль в уличной драме, я совсем не обязан.
- Не хватает тебе слова моего, что помогу? Да других помощников на горизонте не густо, - тихое бешенство гораздо хуже громкого скандала, да откуда ей знать.
Не оттуда же, что закинутая на плечо выносится из спальни, а там и вообще из дома. И хорошо, что именно этим утром женская половина семейства Тути отыщется только часам к четырем, не досуг мне одеваться согласно этикету, не дождется дамочка, пока все приличия соблюдены будут. Горячая головушка, такие обычно только замачивание понимают, остывают разом. Только что покрывало с собой зацепить и удается, пока стараюсь не касаться в местах, где прикосновения могут быть поняты превратно. И пусть потом не говорит, что не о ее скромности заботился!
Вчера, пока по травке катался, боковым зрением заприметил выставленную лохань для сбора дождевой воды. Вот в нее-то с головой окунаю незадачливую искательницу справедливости, подержав для порядка две секунды, чтобы волосы как следует намокли. А потом рывком вытаскиваю, все также за шею ее лебединую придерживая, широкой ладонью лицо вытираю, да встряхиваю маленько, чтобы в себя пришла. Красота-то какая! Канарейки ором дурным заливаются до хрипоты, по кованым листьям дождевые капли бьют, рождая новую мелодию канареечного сада, а шею из пальцев выпускать так не хочется... Так манит это ощущение преломляемости хода жизни, так бьется жилка, так грудь под намокшей тканью вздымается. Вот бы каждое мое утро таким было... На шум Тути выскочил, в три секунды сделал правильные выводы и немного спал с лица. Признаю, сам виноват, статуса гостьи не обозначил. Да вот как-то по жизни мне все равно - раб ты или уважаемый человек. Кровь в жилах одна струится, жизнь отнять можно одними и теми же способами. Нет, нет во мне уважения к социальным неравенствам, не благоговею перед чинами и правами, данными по рождению. Может, трагедия всей жизни у меня в этом состоит, а никто и не оценил. И сейчас глазами синими сверкает... Что ж... Раз не хочешь ты, чтобы с тобой, как со свободным человеком, с женщиной обращались, значит, будет так. Легким поклоном обозначаю, что выбор ее принят, заодно и покрывало подхватываю, вокруг бедер оборачиваю.
- Сейчас пойдешь с господином Реджабом и покажешь своего торговца. Поняла меня? - подарю я тебе потом твою купчую, а пока хочу уверенным быть, что на собственном корабле могу засыпать спокойно.
Отвернувшись от нее, с извинениями склоняюсь перед гостеприимным хозяином, распахнувшим двери своего дома, прошу об одолжении. Мне нет нужды напоминать, что в громком деле выкупа беглой рабыни мне лично лучше не участвовать. Да и Тути ни к чему лишние вопросы о странных гостях его дома. Горячо благодарю за помощь, заодно напоминая, чтобы приковать ее к своей руке не забыл, а то мало ли что в голову взбредет, а меня рядом нет, чтобы остудить.
_________________

А Эй-Элеб совсем не глуп. Я посмотрел на его манипуляции со штанинами и одобрительно кивнул. Я-то, как и многие парни были в укороченных штанах. Во-первых так гораздо прохладнее и их натягиваешь уже по привычке. Во-вторых для игры в футбол – самая подходящая форма. Нет шанса зацепиться за собственные штанины и зарыться носом в песок.
Вот наконец-то все приготовления были окончены и матч начался.
Эй-Элеб, зажав под мышкой мяч напролом рванул в сторону ворот, стараясь увернуться от соперников. Я не успел его перехватить, а вот Факир справился на ура, только грузное тело амирянина волнами пошло от столкновения с крепким нижнемирцем. Эймер делает пас своему союзнику, и тот быстро мчится в сторону ворот, но почти у самой линии поскальзывается и падает носом в лужу, скользя по грязи вперед. Хватаю парня за ногу, навалившись сверху. А то так и за линию ворот доскользит.
_________________

Не верить красивому оснований не было. Мне осталось лишь рассмеяться:
- Вот видишь, Варрава, как судьба сама ведет нас. Раз отметила я тебя сегодня подарком, придется соблюдать традиции Амира. Невероятно, как все совпало.
Красивый напротив меня довольно улыбался и очень походил на кота.
Нам принесли вино, мясо, виноград, сладости. Так хорошо было сидеть в чайхане, тем более, что наше место находилось в дальнем углу, куда не долетали громкие разговоры посетителей, так мягко было сидеть на подушках и неторопливо пить вино, так легко вести беседу, что я совсем расслабилась. Это был вечер, когда не надо думать ни о том, как заработать деньги, ни о том, у кого можно их стянуть. Я могла быть самой собой, наслаждаться вкусной едой и хорошей компаний. Красивый был щедр, причем, щедр от чистого сердца. Такое редко случается. Я была уверена - откажи ему, он раздосадуется, но не обидит, не станет пользоваться силой. Я смотрела на те подарки, которые он мне сделал сегодня и думала, что достаточно вытянула денег, а оставлять без гроша совсем не хочу. Список у него серьезный, видно, и правда что-то важное делает. И не для себя. Для кого тогда? Для женщин кинжалы такие не покупают. Может, для брата? Не зря о нем спрашивал. Нет, не откажу я тебе, красивый. Алоиза умеет быть благодарной. Она может отличить доброе сердце от злого.
Домой мы возвратились ближе к ночи. Вошли тихо, чтобы не разбудить хозяина, но все равно порядком нагремели, пробираясь в отведенные комнаты.
_________________

От столкновения с амирянином у меня выбило все дыхание из легких, хорошо еще, что до удара я успел бросить мяч кому-то из своей команды. Зато песка я наелся знатно. И получил пару синяков - наверняка.
Мы оба встали и ринулись за мячом. На автомате я вскинул руку, приглаживая волосы вверх - они мешались. Руки были в грязи, которая почти вся осталась на челке, позволяя той намертво, коркой пристать к голове. Потом отмою.
Недалеко от ворот игрока с мячом уже поймали и прижимали к земле несколько противников.
- Бездна побери! - выругался я.
Мяч оказался у другой команды. Тот самый амирянин, который заговорил со мной первым, взял его и приготовился ударить. Все рассредоточились по полю, заняв выжидающие позиции. Я стал в стороне от того самого грузного парня, который ранее сбил меня с ног. Секундное ожидание и мяч полетел в нашу сторону, как рыжее, цилиндрической формы ядро, сверкая мокрыми боками в серости промозглого дня.
Если бы здоровяк поймал его, то остановить его не удалось бы, как пить дать.
Я прыгнул выше, принимая мяч и перекатился в сторону, сразу же встав на ноги.
Плечо ныло от удара о землю, я был весь в грязи, но думать или отряхиваться было некогда. Нужно было бежать.
Рванув в сторону чужих ворот, я петлял как заяц. В тот момент мне даже чудилось, что за плечами слышится жаркое дыхание преследователей, а вода с неба заливала глаза, не позволяя разглядеть что там, впереди. Ориентироваться можно было только на белую штангу ворот.
В момент, когда я почти приблизился к вожделенной черте, меня все таки поймали. Кто-то навалился сзади, мяч выпал из рук и я изо всех сил пнул его к воротам ногой.
_________________

Вдовая ночь, что скрывает траурным своим подолом людские прегрешения, ответь окаянная, почему для того чтобы получить какую-то определенность от мужчины, для начала следует закатить ему истерику? Разве сложно было сказать одно слово вчера? Утром? Нет, отрезвление приходит только с вылитой в лицо водой или тут роль сыграл благородный металл кувшина?
Выуживаясь из лохани, получая призрачный шанс на глоток прохладного воздуха, сквозь мутную пелену все плотнее застилающую взгляд, я с превеликим удовольствием отмечала набухающую на смуглом лбу шишку и нисколько не сожалела о кровоподтеках, что непременно ожерельем охватят мою шею. Пусть бы хоть и совсем задушит, но лучше умереть сейчас, чем еще сутки скармливать стервятнику-ожиданию собственную печень. Благая Санва, никто не скажет, что Эвора отступила.
Ох, как же хотелось надеть лохань на эту вихрастую голову, но после того как меня отпустили – вернее отшвырнули – я могла только сползти по ней спиной и еще долго, стоя на четвереньках, откашливать из легких теплые слезы неба. А первым, что сделать, обретя возможность говорить: поблагодарить искренне встревоженного Реджаба-ага за гостеприимство и извиниться за испорченную сорочку. Сорочку было жаль. Себя нет.
И даже тогда себя было не жаль, когда мы входили на тот постоялый двор, где коротала наложницей первую ночь в столице Амира, когда лютые, чуть на выкате глаза Джафер-аги, остановились на моей скромной тени, когда ароматом божественного шафрана насытили воздух корчмы первые заверения в благодарности, звоном монет рассыпались первые зернышки торга, жарким огнем вспыхнули первые уступки и деловые подначки. Не было жалости во мне, только ликование, что вот уже что-то происходит. Что бы ни было дальше, какой бы дорогой благодарность не оказалась, зыбучие пески безнадежности отказались от своей незаконной добычи.
Но потом прозвучало оно, страшное…
- Шестьдесят динар, уважаемый. И ни на медный филс меньше. И то, только в честь Господства и дружеского расположения лично к вам.
Ой, Санва милая, беда на мягких лапах подкралась незаметно и оттуда, откуда не ждали. Куда всем неучтивым капитанам мира до скаредной крови жены купеческой, дочери купеческой, внучки и правнучки славного торговыми делами рода? Если НГабах не смотрит, то и беззаконию волю дать можно? Вижу, Джафер-ага не уступит, вижу Реджаб-ага, хоть и не согласен с грабительской ценой, но уже мысленно расстался с куда более крупной суммой. Сольвейг, что ж ты делаешь, пират беспутный?!
- Помилосердствуйте, - вою, уминая солому циновок коленями, - Реджаб-ага, ради щедрого неба заклинаю, не покупайте меня! Не пойду!
- С ума сошла! - творят ограждающую молитву оба, а я киваю истово «сошла». А кто б не сошел, узнав, что беглую рабыню да по цене пары породистых мол продать пытаются?
- Молю, эфенди, забейте ногами недостойную, но не отдавайте за женщину старую такие деньги! – цепляюсь за полу тарана Джафера, а чувствуя как он отойти пытается, еще и за колени руками обвиваюсь для пущей верности, - Тридцать динар цена красная, да не за меня от горя слепую, а за молодку веселую, по пяткам за непокорность не битую.
- Мало битую! – справедливо рычит Джафер-ага, только вою я все одно громче. Вот уже и лица любопытные из-за занавесей появляются, в дверь заглядывают.
- Уходите, Реджаб-ага, здесь Эвору оставьте! Не вводите доброго Джафер-агу во искушение, не навлекайте позора на славного торговца!
Чувствую палка, что старшую надзирательницу везде сопровождает, вот вот по спине гулять начнет…
- Сорок динар и то, если вы заберете оглашенную немедленно….
… а все одно не унимаюсь. Вот уже и сицци с головы сорван, волосы с купания влажные лицо занавесили, рабы руки мои от Джафера оторвать пытаются, да крепко держусь, насмерть.
- Сорок?! Да как же это можно Джафер –халеб, да как же боги стерпят?! Да как в лицо господину своему смотреть, зная о подлоге таком бесчестном?! Да масло кипящее в котором живьем сварит меня, обманщицу бесстыжую, и то дороже станет! Двадцать пять! Режьте меня, двадцать пять и то дорого!
- Зарежу! – шипит разъяренно, да по сторонам глазом все одно поглядывает, - НГабах видит, зарежу! Лоскутками кожу сниму. Тридцать пять!
- Во имя Господства, благодатью одаряющего….
А ниже двадцати семи все равно не опустил. Да и того не видать было бы, коли не праздник и большая рыночная конкурентность. Рабынь нынче много привезли, одна другой краше.
Браслет медный запястье тянет. Радуюсь ему, как драгоценности великой. Пусть ключ да купчая в кошеле у Реджаба-аги, а только утром мне и того дано не было. Лишь на страх свой и риск за стену выйти пытаться. Да только думалось об этом, пока сами стены издали не увидела. Без браслета и думать нечего было, без браслета любому понятно – беглая, а теперь… чужая вещь. Да и ладно. Впереди еще один день. Может, что и сложится?
- Куда теперь, Реджаб-ага?

К тому времени как мы вошли в азарт, никто уже не обращал внимания ни на дождь, ни на грязь, по которой некоторые откровенно не бегали а катились, скользили и перекатывались.
Азарт бурлил в крови и ничего кроме мяча я не видел. Игра, поначалу начиналась более цивилизованно: кто-то стремился лишний раз не ударить, кто-то извинялся, если задевал особо сильным ударом. Сейчас же инстинкты быть первым и победить во что бы то ни стало брали верх. Никаких поблажек, никаких «извини». Мяч перепрыгивал из одних рук в другие, подобно взбесившейся моле, а игроки стремились заполучить его как самое великое сокровище.
- Эй-Элеб, - усмехнулся, когда в одной из смены позиций нижнемирец оказался в поле зрения, - нравится игра? – киваю на ссадину на колене, а сам вытираю грязь с лица.
Получаю пас и видя, что к воротам не пробраться, перебрасываю мяч союзнику. Тот рвется к воротам напролом, хотя ему кричат передать мяч. Поскальзывается и неудачно приземляется на ногу. Ойкает и выпускает мяч из рук. Встать на ноги самостоятельно у парня не получилось. Его уводят с поля.
- Замена нужна, - кричит кто-то.
- Давно я не играл в подобные игры, - голос из-за ограждения.
Протираю глаза. Кажется, дождь совсем застелил их пеленой, подобно полотнищу газы.
- Визирь Амир-шаха, - только и могу вымолвить, удивленно хлопая глазами.
Да благословит нас Санва.

_________________

День. Дворец АмирШаха

Крошки песка тают между пальцами нежных девичьих ручек. Водопадам спускаются вниз на арену. Остатки растираются по пальцам мягким детским движением.
Набирает горсть песка снова. Рассматривает золотой. Как будто ищет разгадку тайны, которую сейчас загадали. И бросает взгляд на воинов, что встали по левую и правую руку от меня.
Улыбаюсь, смотря на Безликую. Бой воинов явно впечатлил юное создание. И та с детской непосредственностью, поймав момент, ласкает горстку песка с арены в ладонях. Этот образ так контрастирует с тем, что видел утром в кабинете во время переговоров.
Я тот, кто живет с болью из дня в день. Не мог не почувствовать то, как рядом с этой девочкой – боль мягко покидает мое тело. Давая отдохнуть, как после глотка опия. Она возвращается тут же, когда вниманием Безликой завладевает гость с нижнего мира. Более громко звучат в голове вопросы, что задавал себе ранее.
Не Гостья ли снимает ту боль, которая мучила меня столько времени?
Теперь и я как ребенок хочу дотронуться до этой девочки, которая задала мне непростую загадку.
Слуга точно запоминает мои слова, в коих я прошу Гостью явиться в мои покои вечером для дружеской беседы.

Вечер
Бегают по струнам пальцы музыканта. И шумит музыка под шум дождя, словно ручеек. Свежесть от дождя к вечеру, нежностью своей обнимает, даруя спокойствие, которое так нужно для дружеской беседы.
Гостью я ожидал на веранде. Смотря на потоки воды, до которых можно дотронуться, стоит только подойти к краю навеса, да протянуть руку, ловя капли на ладонь. Дождь тот теплыми каплями барабанит по коже. Омывая твою душу от грехов.
Гостья моя, расположившись на подушках, смотрела прямо и не сразу сняла маску. А я смотрел на нее, рассматривая тонкие узоры на золоте, и думал, закрывает ли дитя лицо от меня из-за страха. Или не хочет показать свои эмоции.
– Я рад, что вы, Маргарита, отозвались на мое приглашение. Сердце мое радуется, что могу узнать о вас и вашем доме больше в тихой, дружеской обстановке.
Гостья моя сидит ровно, как сидела бы дитя, что не хочет показать плохое воспитание. И не показывает вольности.
Хочу убрать это напряжение, что скопилось в плечах ее. И прошу добавить вина в ее чашу. Разговор медленно начинается о красоте Амира. И вижу я, что Город Юга по душе пришелся нашей гости. Та рассказывает, что порадовало ее на улицах. О тех книгах, что читала у себя дома.
Медленно и неторопливо, как музыка, что издает лютня, переходит на разговор о ее доме. Об отце, которого ценит и любит безмерно. И о брате, которым восхищается. Не говорит лишнее только лишь о том, что во всем можно доверять их острому уму, и нет более верных семье людей, чем Безликие.
Но так или иначе умная гостья Амира задает вопрос – для чего я позвал ее. И что, конечно, льстит ей внимание мое. Но она понимает, что не только ради приятной беседы вызвал я ее в свои покои.
– Вы любите загадки?
Смотрит не меня удивленно. Но кивает, чуть подумав.
– Вы загадали мне загадку, Маргарита. И думаю я, что отгадать ее смогу только лишь с вашей помощью.
Раздумывает секунды. Пока не ответит:
– Буду рада помочь вам, если смогу.
– Вы можете снимать боль любого толка? – говорю, видя, как отстраняется от меня, вновь напрягая расправленные до сего плечи.
Накрываю ее пальцы, что покоятся на ее коленке, своими. Желая забрать волнение.
– Я не расспрашиваю вас о вашем даре, который смог почувствовать на себе. Я лишь прошу о помощи.
Молчит. Обдумывает слова мои.
– Ваша боль продолжается, несмотря на мое присутствие рядом? – смотрит прямо на меня. Ища в глазах то, что ведомо только ей самой.
Улыбаюсь. И привычным жестом поглаживаю колено, растирая его.
– Со своей болью я привык жить. И опий вполне помогает мне со своей бедой.
– Есть тот, кому ваша помощь будет равна помощи мне.

Ночь.

Запах мочи, крови и лекарственных благовоний ударяет в нос. Здесь темно всегда, даже когда светит Санва.
Здесь боль закрыла ее свет. И не дает прорваться через плотные завесы на окнах спальни.
Слышно, как молится жена учителя моего, что покоится на кровати. И тело его высушено болезнью. Медленно рисуя портрет смерти серыми красками. Синими почерневшими ногтями. И кровавой жижей, что выкашливает из себя этот старый человек.
Маргарита идет позади меня, ступает тихо, почти неслышно и, смотря на меня, когда подхожу к навесу, говорит шепотом.
– Я не умею лечить
– Я знаю... – отвечаю, пропуская вперед к кровати больного.
На колени сажусь, чтобы взять руку учителя. И целую ее и смотрю в лицо. Как с трудом поднимает он веки. Улыбнуться ему мешает лающий кашель. Рот его вытирают тряпицей слуги.
– Мой Учитель Дана-Феруз-ага – учил меня и детей моих, пока были силы. Человек этот светился мудростью, пока жил. И мне кажется, что так мучителен его уход в мир света. Потому как Санва не знает, как может забрать его у нас быстро.
Маргарите дают кресло рядом с кроватью больного. И та присаживается, смотрит на меня.
– Я не прошу его излечить. Я прошу вас, Безликая, дать ему покой. До тех пор, пока он не уйдет в свет. Я хочу, чтобы он простился с детьми своими и теми, кто любит его всем сердцем, не испытывая страданий. Вы можете сделать это, Маргарита? Вы можете свершить чудо?
Я смотрю на замершую Безликую. Как снимает она с себя маску, когда на что-то решается. И как берет в руки руку учителя, накрывая их нежным объятием. Как опускаются ее веки.
И как через секунду на устах немощного старика измученная гримаса сменяется улыбкой облегчения...
_________________

После боя пошел к себе – отдохнуть, но только долго не получилось, правитель позвал на футбол посмотреть. Пошел – куда деваться, слово Амиршаха – закон.
Сижу в ложе, смотрю, как парни гоняют мяч. Дождь льет, а им все нипочем. Все уже в грязи, но видимо, оно того стоит. Как я понял этому нижнемирцу очень выиграть надо, ну что ж, удача пока на его стороне.
Отвлекся на свои мечты и мысли, перебирая четки, как в бок толкают.
– Малик, очнись, на замену надо выйти.
– Что, мне? – только и успел сказать, а ноги сами на поле вынесли.
Стою у бортика, таран снял и бросил в ложу, брюки подкатал, разулся – по такой грязи только босиком и бегать. Вспомнить бы еще как в него играют, этот футбол.
_________________

На замену парню, повредившему ногу, вышел человек из ложи Амиршаха. Дородный, лысый, довольно светлокожий для коренного амирянина, но по всему виду ясно - достаточно могущественный. Сняв с себя верхнюю одежду, он закатал штанины и потянулся. Было видно, что играл в подобные игры он не часто, но кто знает, вдруг у команды соперников с ним появилось какое-то преимущество?
- За Азула бьет почтенный Абдул-Малик, да продлит Санва его годы! - прокричали сбоку.
Понятное дело, парень споткнулся сам, поэтому штрафного мы не получили. Слава богам конечно. Ну и жаль пострадавшего.
Мяч вынесли на середину поля, установив на специальную подставку, и наш новый игрок направился разыгрывать мяч.
_________________

– Давно я не играл в подобные игры, – подхожу к мячу, пробую его ногой, перекидываю с одной ноги на другую, медлю, обводя взглядом игроков, поле, делаю вид, что пасую, и резко бью в другую сторону – Хассану, – ну же, слови, ты должен.
_________________

А у визиря есть еще порох в пороховницах, - отмечаю, словив мяч и проскользив с ним немного назад. Сильный удар.
Быстро рванув в сторону ворот противника, ловко обхожу одного, второго, спотыкаюсь о подножку третьего как какой-то новичок, но успеваю передать пас союзнику. Только вот что-то союзник больно похож на светловолосого.
Лыбится. Точно он.
- Санва, да благословенен будет этот дождь, что застилает взгляд, - отфыркиваюсь, сплюнув грязь и подтянув штаны.
_________________