Унтерменшен (ИЛР, 18+)

iri-na:

Невероятно зацепила Ваша история! И до чего же нравится, КАК Вы ее рассказываете! И конечно же, очень-очень хочется продолжения и ... хеппи-энда) Ну а почему бы и нет)

...

Сарагоса:

Ирина, продолжение будет! Хэппи-энд - не знаю... Посмотрим. Спасибо большое!

...

Сарагоса:

 » 57. Унтерменш

2

В третье воскресенье октября хоронили Хессе. Мы с Фрицем с глубоким сожалением выслушали фрау Мюллер, что Хессе скончался спустя некоторое время после нашего визита. После кладбища выпили в солдатском кафе. Вспомнили старину Хельмута, Родериана, счастливчика Бенно, Йо, вспомнили наши шумные попойки. Казалось, это было в другой жизни. Из всей нашей компании мы остались вдвоем с Фрицем. На душе было паршиво... Еще Фриц порекомендовал ломбард, где не задают лишних вопросов. Впрочем, несмотря на то, что смерть Хессе не вызвала подозрений, я решил попридержать драгоценности.

Пока болтали в кафе, погода испортилась. Откуда-то набежали тучи, поднялся ветер и пошел дождь. А зонт я не захватил. Дрянная шутка состояла в том, что, пока я добрался до дома, небо снова стало ясным.

— Заснула что ли? — спросил я Алесю, когда зашел в дом.

Она поспешила снять с меня насквозь промокший плащ и сообщила, что у нас "гость".

Я решил, что черт в очередной раз принес Алекса — барон частенько в последнее время заглядывал «справится о моем здоровье». Потому не спешил. Поднялся в комнату, переоделся, вытер волосы, глотнул коньяка, чтобы согреться, и только потом спустился в гостиную.

Чарли пила кофе. Увидав меня, она протянула руку в ажурной перчатке для поцелуя.

— Как твое самочувствие? Слышала, ты заболел? — спросила Чарли.

— Немного. Нервы, — ответил я.

— Да, соболезную... К сожалению, я смогла вырваться на похороны. Дела... Этот авианалет! Чудо, что меня не затронул. Ателье курицы Хенненбер, говорят, разметало, как карточный домик. Надо же, даже снаряд янки не пролетел мимо такого дерьма. Подобное притягивает подобное. Жаль, что муженьком моим побрезговал. Вот это была бы удача! Ха-ха!..

Чарли зашлась каким-то нездоровым смехом. Она была необыкновенно веселой, глаза блестели, язык немного заплетался. Мы переглянулись с Алесей. Она жестом показала, что "гостья навеселе".

— Чарли, чем обязаны? — спросил я.

— Да, к делу. У меня есть шикарное платье, — сказала она. — Клиентка отказалась. Что-то там личное… В моих интересах продать это платье как можно быстрее. Ведь чем дольше вещь в продаже, тем меньше его цена. Это уже не эксклюзив, не новинка. Выход? Я предлагаю купить его вам за какие-то… смешные полторы тысячи.

Чарли улыбнулась широко, как на рекламном плакате. Я же едва не подавился кофе.

— Повторяю! Это экстаз, а не платье. Ткань, кружево ручной работы, отделка жемчугом. Месяц работы моих лучших мастериц, — Чарли повернулась к Алесе и, как бы по секрету, приложила ладонь ко рту и шепнула: — Не обращай внимания, милая, он и со мной был таким скрягой... Тебе самой оно нравится? То на витрине, для балерины.

— Да, оно очень красивое, — подтвердила Алеся. Правда с таким видом, словно знала об этом платье больше, чем рассказала Чарли.

— Спасибо за предложение, но Алис голая не ходит, — сказал я.

— То есть? — насторожилась Чарли. — А в чем она пойдет под венец? Насколько мне известно, свадебного платья у вас пока нет.

"Черт! Помолвка..." — наконец я понял, о каком платье идет речь, и повторил:

— Спасибо. Мы подумаем.

— Что думать? Его даже подгонять не придется. Как для нее сшито, — Чарли посмотрела внимательно на Алесю, словно снимая мерку. — Где телефон? Впрочем, не нужно…

Она достала блокнот, что-то записала, вырвала листок и отдала Алесе.

— Быстро в ателье. Отдашь это Паулине и заберешь платье. Примеришь здесь при мне. Лео, ты должен его увидеть! Увидишь его на своей девочке, и сомнений не останется, что я отдаю роскошное платье за гроши! Ну к кому вы еще пойдете? К Агнессе? Ты бы видел ее поставщиков! Контрабандисты. В магазин готового платья? В забегаловку мадам Лу-лу? Да в таких оборках ходила к алтарю моя бабуля! И, к слову, Лу-лу тоже подняла цены!

— Сейчас не лучшее время для свадьбы. Да и плохая примета, видеть невесту в свадебном платье, — возразила Алеся и посмотрела на меня, требуя вмешаться. — Не так ли, Харди?

— Слышать ничего не хочу! — раздраженно вскинула руки Чарли. — Вам наоборот нужно пожениться как можно скорее, пока еще что-нибудь не стряслось! Так что не теряй времени. Я с водителем, доберешься с комфортом. Там как раз ткань привезли и два заказа для тебя, заодно заберёшь. Иди. А мы пока с Леонхардом обсудим финансовую сторону…

Алеся недовольно кольнула меня глазами и забрала листок. Работа есть работа. И, честно говоря, мне даже стало интересно, какое же платье стоило, как мои два месяца службы?



— ...С каких пор ты обзавелась водителем? — спросил я, когда Алеся. Надо было чем-то занять время.

— Месяц назад, когда съехала в кювет за городом. — Чарли достала небольшую фляжку из сумочки. Глотнула, поморщилась. — Дорога после дождя скользкая. Занесло...

Я усмехнулся. Сильно сомневался, что дело было только в дороге.

Тем временем Чарли села поудобнее, закинула ногу на ногу и попросила закурить. Я щелкнул зажигалкой — Чарли закрыла глаза и выдохнула так томно, будто от обычной затяжки получила сексуальное удовольствие.

— А ведь я уезжаю... Свершилось! Он мой, контракт! Шарлотта Линд едет в Берлин! Прощай захолустье, здравствуй столица миллиона! Я уже помещение приглядела. Ты рад за меня? — игриво понизила голос Чарли и, вытянув ногу, погладила мою ногу красной туфелькой.

— Конечно. Поздравляю, — ответил я.

— Хорст болтал, ты тоже переезжаешь? Уволил слуг, продаешь дом. С мебелью? За сколько? Или устроишь аукцион?

— Зачем тебе, если ты уезжаешь?

— Мне не нужен. Но я знаю, кто мог бы заинтересоваться, — Чарли огляделась. — Может покажешь дом, пока ждем? Должна я иметь представление, что собираюсь рекомендовать.

Я согласился. Почему нет? Среди знакомых Чарли было много состоятельных людей. Но водить экскурсию не собирался. Назвал примерную стоимость, вкратце рассказал о планировке. Первый этаж Чарли знала, поэтому мы сразу поднялись на второй. Возле моей комнаты Чарли вдруг закатила глаза и прижалась к стене. Я спросил, все ли с ней в порядке.

— Голова что-то закружилась. Здесь душно... — сказала она.

Я провел ее в комнату и помог сесть в кресло, предложил воды. Но Чарли попросила принести ее сумочку, в ней были какие-то таблетки.

Когда вернулся, Чарли лежала в кровати. Она откинула одеяло и улыбнулась. Надо отдать должное, даже для человека без "головокружения" разделась она довольно резво.

— Нашла время... Одевайся, дура, — сказал я. Терпеть не мог такие номера.

— Не бойся, она ничего не узнает. Я не собираюсь срывать твою свадьбу, львенок. Я просто очень соскучилась, — простонала Чарли, раздвинула колени и положила руку себе между ног на рыжий островок волос. Она ласкала себя и постанывала.

Я бросил на кровать ее сумку и вышел из спальни в кабинет. Едва прикрыл за собой дверь, как появилась Алеся. Не нашел ничего лучше, как спросить: где платье? Неужели она так быстро приехала? Но Алеся кинулась к двери и распахнула ее настежь.

Дальнейшее походило больше на сцену из низкопробного водевиля...



Любимый абсент сыграл с бедняжкой-Чарли злую шутку. Этим я объяснил то, с какой легкостью Алесе удалось протащить ее за волосы через весь дом и, как нашкодившую кошку, вышвырнуть на улицу — голой, на прохладный октябрьский ветер. Следом полетели вещи и туфли.

Я схватил Алесю и запер в столовой. Чарли наоборот, впустил в дом. Чтобы остановить поток грязной, почти солдатской ругани, проклятий и угроз, я влил ей в глотку пойло из ее же фляжки и велел одеваться, затем проводил до машины. Шоферу объяснил просто - фрау перебрала, и нужно отвезти ее домой. Он довольно обыденно кивнул. Вероятно, такое состояние хозяйки не было для него чем-то новым.



...Алесю тоже трясло, но не от истерики. Она была похожа на разъяренную фурию. Никогда бы не подумал, что у нее темперамент, похуже, чем у какой-нибудь взбешенной итальянки.

— Ну, и какой дьявол в тебя вселился? Что ты устроила? — спросил я.

— Я устроила?! — набросилась она. — Значит я забралась голышом в койку к чужому мужчине в чужом доме?!

— Черт возьми, да она пьяна, не заметила?

— Заметила! Как она смотрела на тебя тоже заметила. А ты — хорош, даже слова не сказал, когда она выгнала меня! Хотел остаться с ней наедине?

— Ты все равно бы поехала за заказом, но вечером. А Чарли предложила подвезти, — я закрыл лицо ладонью, — Иисус, Мария... Я показывал дом, потом ей стало плохо, она попросила принести таблетки. Пока ходил, разделась и залезла в кровать. Я сказал ей одеваться и все! У нас ничего не было!

— Не было, потому что я вернулась с полпути. Как чувствовала!

— Вернулась и устроила этот дикий цирк. Потеряла работу. Выставила себя истеричкой. Нажила врага. Это триумф! — зааплодировал я.

— А тебе больше нравятся такие потаскухи, как она?! — от ее крика начинало давить виски.

— Какая тебе разница, кто мне нравится? Ты же со мной из-за обстоятельств, которые сильнее тебя, — боевой настрой мгновенно улетучился. Алеся заткнулась. — Да-да, я все слышал. Вы болтали так "тихо", что не оставили мне выбора. Но я не устраиваю допрос, о каком незабываемом поцелуе тебе говорил барон.

— Это вышло случайно. Он сам...

— Мне плевать, — перебил ее я. — Я о другом. Завтра ты пойдешь к Чарли и извинишься. Вряд ли она примет тебя обратно, но, быть может, хотя бы обойдется без полиции.

— Никуда я не пойду, — Алеся скрестила руки на груди. Она еще упрямилась!

— Побежишь! С высунутым языком! — повысил голос я. — Потому что мне сейчас не нужны с тобой проблемы! Черт, почему ты такая? Где ты, там непременно какое-то дерьмо!.. — я подошёл к окну, достал сигарету, щёлкнул зажигалкой и добавил в сторону: — Прав Фриц, только на одно вы все и годитесь. Пеплом поля удобрять.

Тишина была долгой. Я обернулся — Алеся пристально смотрела на меня.

— Что ты сказал?.. — медленно произнесла она. — А для чего годен ты? Воспитанный уберменш, который рыгает после обеда... Образец чистоплотности — рубашки каждый день меняет. А пот и табак можно забрызгать французским одеколоном! Главное, чтобы сапоги и бляшка на ремне сияли, и щеки гладко выбриты! — Алеся зло усмехнулась. — Эстет, который позирует, сидя с автоматом на свинье или кривляется, натянув на себя женский сарафан... Путает Шуберта с Шубартом, но читает "Фелькишер", а стол забит картами, сигаретами и похабными картинками. Элита. Лоэнгрин!..

Я курил, сжимая скулы, смотрел в окно. Ничего, пусть выблюет свою желчь! Но Алеся дернула меня за плечо, развернув к себе. Искрила глазами, как неисправная проводка.

— Я думала, ты запутался. Тебя запутали чепухой о расовом превосходстве, но нет. Тебе это нравится! Быть выше, не прилагая никаких усилий, только по праву крови! Веди себя, как последний мерзавец, грабь, убивай, обманывай, — все оправдано, все позволено, если правильный череп! Ведь ты так и не извинился за ночь, когда ворвался ко мне, когда ударил после вечеринки. Зачем? Это не для уберменш. Для тебя любовь - это подарить французские чулки и провести ночь. Ты хоть раз спросил, какие цветы я люблю, кто моя семья, как я жила до войны? Ты даже не спросил, когда мой настоящий день рождения... Тебе это неинтересно. Тебе ничего не интересно, кроме низменных удовольствий. Гордишься, что немец, а отними у тебя паспорт рейхсдойче и твою поганую форму с черепом, что останется? Животное, у которого есть инстинкт самосохранения и размножения, не более того!.. И у тебя язык поворачивается решать, кому жить, кто на что годен? Сверхчеловек... Ты человеком-то стань!

Я хотел ответить, но Алеся заговорила снова.

— И не напоминай, что я в долгу перед твоей семьей! Я заплатила сполна. Отработала каждый пфенниг! Хотя не рвалась сюда, а попала в твой Фатерланд потому что пнули сапогом и загнали в вагон! Убираю, стираю, берусь за любую работу в ателье, чтобы у тебя к ужину была телятина, а на обед отбивные с вином, — Алеся горько улыбнулась. — А оказывается, я для тебя источник проблем... Так отпусти меня. Даю слово, что больше никогда не попрошу ни твоей защиты, ни твоей помощи!

— Неужели? Так уверена в бароне? — спросил я, затушив окурок. — А говоришь, что не потаскуха. Была немецкой подстилкой, теперь австрийской...

Я не договорил — получил звонкую пощечину.

— Подлец!.. — проскрежетала Алеся. — Я же любила тебя, Харди. Как я тебя любила! С первой встречи, когда ты поцеловал мне руку... А теперь я ненавижу тебя. Ненавижу!


Она убежала. Я подошёл к зеркалу на стене. Щека была красной и горела от, казалось бы, хрупкой ладони.

— Вот и всë, — сказал я своему отражению. Закрыл глаза и прислонился лбом к холодной поверхности стекла...

...

Сарагоса:

 » 58. Унтерменш

3

После ссоры мы не разговаривали несколько дней и почти не виделись. Алеся не выходила из своей комнаты даже шить — Чарли, естественно, уволила ее, правда этим и ограничилась. Наверное, решила не поднимать скандал с судебным разбирательством перед отъездом.

О том, что нужно, я сообщал Алесе письмом. Так я написал, что больше не нуждаюсь в ее стряпне. Кто знает, что было на уме у скифской ведьмы? Хотела же она отравить Хессе. Вдруг теперь и мне "подсолит" жаркое или свой проклятый русский пирог? Впрочем, остальные обязанности — следить за домом и моими вещами — я за ней оставил в полном объеме, потому что тратиться на прислугу не входило сейчас в мои финансовые планы. К тому же домой я приходил разве что спать. И то не всегда.

***

...Гиль и Тешнер вскинули руки в вялом приветствии.

— Пусто, криминалькомиссар, — пробормотал Тешнер. Хотя по их мрачным физиономиям я без пояснений понял, что источник запеленгованного ночью радиосигнала олухи не нашли.

— Сигнал не с Марса взялся, — ответил я.

— Мы обыскали каждый дом, каждую квартиру, каждый подвал и каждый чердак...

— Значит, вы и ваши ищейки — никуда не годные болваны, Гель, — сказал я, подойдя к нему. — Радиопередатчик — не булавка. Неужели так трудно найти его в обозначенном квадрате? Сложно, или нет?

— Нет, криминалькомиссар, — пробормотал Гель.

— Вам, Тешнер? — я посмотрел на второго идиота. Он, как и его приятель, стоял, уставившись тупым взглядом в пол.

— Мы найдем. Дайте время...

— Что найдете?! Мне нужен радист. Радист! Который наверняка уже сбежал из города за то время, что вы яйца чесали! Болваны... — выругался я, закурил и подошел к карте с отметками той зоны, где засекли работу передатчика.

К черту! Они ушли, это было ясно даже идиоту. Оказались быстрее, а может очень хорошо легли на дно. Скорее всего, кто-то им в этом помог.

— Значит так, — сказал я. — Оцепление не снимать. Еще раз обнюхать каждый угол. Опросить всех. Кто-то должен был что-то видеть или слышать. Тешнер, выясните, за последний месяц были ли здесь еще сигналы. Гель, проверьте, нет ли в этом районе бывших коммунистов, монархистов, студентов и прочих ненадежных... При малейшем подозрении — сразу сюда. Делайте, что хотите, мне нужен радист. Иначе я вам головы поснимаю вместе с погонами! Ясно?

— Яволь, — шаркнул подошвой Гель и вскинул руку.



Естественно, от Мозера я получил разнос за нерасторопность своих подчинённых. Он брызгал слюной, как бешеный пес. Напомнил, что я должен забыть о своем "особом статусе", "убрать с физиономии офицерскую спесь" и начать работать. В противном случае я получу пинка под зад.

На обратном пути проходил мимо приемной отца — на двери больше не значилось его имя. Я отвернулся и ускорил шаг. В одном шелудивый мудак Мозер был прав — "особого статуса" у меня больше не было, приходилось это признать...

Вернувшись к себе в кабинет, я открыл сейф, чтобы убрать бумаги, и вдруг заметил рядом с паспортом Алеси пузырек морфия. Когда-то я оставил его про запас и забыл.

Я почувствовал прилив возбуждения, как будто нашел на дороге кошелек, набитый деньгами. В последнее время столько всего произошло, что эта крошечная стеклянная бутылочка казалась спасением. Но мне пришлось ее спрятать снова, потому что кто-то постучал в дверь.

— Добрый вечер, — поприветствовал меня Шторх. — Вы не взяли свежий служебный вестник, — он положил на стол газетный листок. — Однако, главная новость здесь не напечатана. Слышали?

— Про Штефана? Да, жаль, — ответил я. Решил, что речь идет о его младшем брате, военном враче, который застрелился, узнав, что от него ушла невеста. Молокосос, нашел время выпустить мозги! С июля в Сталинграде творился сущий ад, и врачей не хватало.

— Нет, — интригующе протянул Шторх, наклонился вперед и тихо сказал: — Кого-то из Берлина назначили на место вашего отца. Вуаля!

— Как? А Мозер? — удивился я.

Шторх довольно развел руками, будто только что выполнил эффектный трюк.

Я рассмеялся. Новость подняла мне настроение, и я предложил Шторху промочить горло. Он охотно согласился и сел.

— ...А ведь все были уверены, что должность у него в кармане, — продолжил Шторх, смакуя коньяк маленькими глотками, как микстуру. — Ваш отец уважал и ценил Мозера, но вряд ли хотел бы видеть его на своем месте. Мозер из тех людей, которые хороши как исполнители, но которым не следует давать власть. Скольких хороших полицейских он выжил. Только на моей памяти таких с десяток наберётся. Иногда из-за ерунды... Вы, наверное, заметили, как изменилось его отношение к вам в последнее время? Сказать почему?

— Почему?

— На похоронах Вольф Хольц-Баумерт и его семья сидели рядом с вами, не так ли? Мозеру не понравилось, что офицер гестапо находился в компании офицера абвера, еще и столичного. А что ему не нравится, может стоить карьеры. Не удивляйтесь, если заметите за собой «хвост». Мозер любит контроль.

— Бред... — ответил я. Был наслышан о грызне между РСХА и военной разведкой, но Мозер в самом деле псих, если то, что сказал Шторх, было правдой.

— Ну, он очень ревностно относится к своей работе. Кроме работы у него ничего нет. Даже семьи, за исключением престарелой матери. Как любящий сын он навещает ее каждое воскресенье в доме престарелых. Да, в эти выходные ему не удастся порадовать старушку карьерными успехами... Кстати, о карьере. Поговаривают, что вы собираетесь вернуться в армию? Так, может быть, вам стоит перевестись в свой прежний отдел? Спокойно доработайте. Контрразведка — та еще головная боль. Тем более сейчас. Берлинское начальство, новая метла, знаете ли...

— Я уже думал об этом, — вздохнул я. — Но, честно говоря, не хочу что-то предпринимать, пока не буду уверен...

— Правильно, — Шторх задумался, оттопырив нижнюю губу, и вдруг увидел фотографию на моем столе, достал очки: — О, ваша невеста? Кажется, она пела летом в ателье на Пауль-Лагард?

Я кивнул. Шторх прищурился.

— Знаете, Леонхард, до недавнего времени про вас ходили неприятные слухи. Молодой офицер, видный и не женатый. Лакомый кусочек! Но вы никого из наших курочек не одарили вниманием. Женщины такого не прощают. Вот и поползли слухи. Теперь понимаю, в чем дело… — сказал Шторх, рассматривая снимок. — Вы счастливый человек, Леонхард.

Я невольно ухмыльнулся. За два месяца я потерял отца и мать, пристрелил любимую собаку, а Мозер считает меня предателем и угрожал выкинуть меня со службы…

— Да, счастливчик, — заключил я и допил коньяк. Шторх замахал рукой:

— О, извините, Леонхард. Я имел ввиду, что вам принадлежит сердце этой принцессы. Простите, друг мой, я не хотел.

— Все хорошо, — успокоил его я и, подумав, спросил: — Скажите, Шторх, ваша жена знает о вашей любовнице?

Шторх смутился, услышав напоминание о давней истории, наделавшей столько шума. Но я не собирался зубоскалить. Было не то настроение.

— Честно говоря, я не знаю. Возможно, догадывается, но смирилась, — ответил он. — Мне не хотелось бы, чтобы она знала. Не хочу причинять ей боль. Она замечательная женщина, я люблю ее. А почему вы спрашиваете?.. А-а-а! В Берлине увлеклись местной фиалкой, и теперь мюнхенская роза показала вам свои шипы? — с улыбкой предположил Шторх.

— Можно и так сказать, — ответил я.

— Нашли о чем грустить. Подарки, извинения, цветы. А если не поможет, напомните ей о ее маленьком приключении здесь, — улыбнулся Шторх. — Ваша пташка же была у нас? Сдави глотку, и медленно отпусти. Забыли? Ничего нового. Там, — он указал за окно, — всë, как здесь. Отрезвите свою строптивицу. Если, конечно, вам действительно нужна эта девушка. Я видел мельком, но вроде бы дочь берлинского начальника, как и этот коньяк — очень даже ничего, — подмигнул Шторх. — Может быть, вам стоит присмотреться, какой кролик пожирнее?



...Старый лис как в воду глядел. Буквально вчера я получил надушенное письмо от Ильзе. Она писала в дружеском тоне, интересовалась, идут ли приготовления к свадьбе, беспокоилась о моем здоровье и сообщала, что отец приглашает меня с невестой в Берлин на годовщину Мюнхенского Путча, девятого ноября. Теперь я был почти уверен, что письма Ильзе, изменившийся тон Хольц-Баумерта и все взгляды и кивки его жены, — всё это было связано.

Только взглянув на роскошный берлинский особняк семьи Хольц-Баумерт можно было с уверенностью утверждать, Ильзе — очень аппетитный "жирный кролик". Добавить предложение Хольц-Баумерта. Безусловно, военная разведка мне была ближе, чем это осточертевшее гестапо. Ведь еще весной, вернувшись из госпиталя я хотел поступить на службу именно в абвер. Да и последний разговор с отцом, когда он сказал, что хотел бы знать, что я здоров и счастлив, его выражение лица стояли у меня перед глазами...

Если так, то оставалось решить только одну проблему.

Именно проблему — свою привязанность к русской девке я уже не воспринимал иначе. Так бывает, я наигрался, но выкинуть или отдать надоевшую игрушку было жаль. Я даже не убрал ее фотографию со своего стола. Алеся вышла очень удачно, улыбалась. Было и приятно, и больно вспоминать тот короткий период, когда я был счастлив.

В тоже время я понимал, что все кончено. Разбитую чашку не склеить. Я потерял ее. Конечно, я мог запереть ее в комнате, привязать к кровати и навещать время от времени — что-то вроде солдатского "матраса", только для одного. Но это было сложно, учитывая мои планы относительно Ильзе и переезда в Берлин.

Словом, пока было слишком много эмоций, чтобы предпринять какое-либо разумное решение, и я оставил все как есть.

***

Я вернулся домой позже обычного — поужинал в кафе, выпил пива. Должно быть, Алеся увидела меня в окно и встретила в холле.

— Мне надо поговорить с тобой, — с порога сказала она. Вид у нее был нездоровый, лицо бледное. Она прижимала ко рту носовой платок.

— А мне — раздеться и отдохнуть, — ответил я и предложил встретиться у меня в кабинете через час.

Вместо ответа Алеся вдруг принюхалась — крылья ее носа дрогнули:

— У тебя новый одеколон? — спросила она.

— Нет, — ответил я.

Алеся поморщилась, уткнулась в платок и ушла. Я по инерции принюхался к себе и вспомнил, что перед кафе забежал подстричься. Наверное, меня надушили в парикмахерской. Даже не думал, что аромат настолько сильный.

Час спустя она была у меня, не захотела сесть и сразу заявила:

— Я хочу уехать. Верни мне мой паспорт. Пожалуйста.

Это было не то, что я хотел от нее услышать, но...

— Уехать? А как же Россия? — спросил я. — Наше соглашение? Так понимаю, паспорт тебе нужен не для того, чтобы вернуться домой?

— Прекрати издеваться. Какое соглашение? Ты с самого начала не собирался ничего выполнять. Скажешь, не так, и дашь очередное слово немецкого офицера? — проговорила она, сверкая глазами.

— Я скажу, что вина того, кто обманул, вряд ли больше вины того, кто поверил, — ответил я и постучал пальцами по столу, размышляя. — Хорошо, но... паспорт у меня в служебном сейфе. Я заберу его только завтра...

— Завтра так завтра, — согласилась она и вышла. В дверях обернулась и тихо добавила: — Спасибо...

...

Сарагоса:

 » 59. Унтерменш

4

В своих докладах и Тешнер, и Гель упоминали одно и то же имя Флорентины Хайзе с той разницей, что в первом случае речь шла об ее отце, Йоахиме Хайзе – коммунисте, который даже после запрета в Германии коммунистической партии вел внепартийную работу, пока его не арестовали. Во втором — об обувной мастерской, где Флори работала. Мастерская находилась в квадрате, где был засвечен сигнал. Интересно, что комнаты на втором этаже этого здания снимал Хорст, и теперь чета Майер переехала жить туда.

Это не было простым совпадением. Особенно, если учесть показания фрау Диссель — ассистентки берлинского фотографа. Когда месяц назад ее поймали с передатчиком на вокзале, она назвала мюнхенский адрес именно семьи Хайзе.

Да, похоже, в прошлый раз я промахнулся. Тогда меня подкупил тот факт, что брат Флори сражался в рядах вермахта. Теперь я сделал запрос и узнал, что Клаус Хайзе — как и его отец, был коммунистом, но потом встал на путь исправления, был мобилизован на восток, где был неоднократно замечен в лояльном отношении к местному населению. Месяц назад он пропал без вести. Есть подозрения, что он сдался. Все-таки, бывших коммунистов не бывает.

Однако я сомневался, что какая-то девчонка из Гартельсхаузена водит за нос гестапо. Нет, здесь действовал кто-то более хитрый, умный, более хладнокровный.

Такой, как ее муж.

Как резко Хорст тогда осадил ее, когда она прибежала к нему, испуганная и в слезах. Потом ловко провел меня, рассказав историю про аборт. А я был так раздосадован ссорой с Алесей, что проглотил ложь и на остальное закрыл глаза. Нет, факты кричали, что эту парочку нужно брать.

Впрочем, все было не так просто. Не потому, что Хорст был хорошим знакомым, моим и моей семьи. В конце концов, прошло много времени, и с тех пор, как я вернулся с войны, наше общение ограничивалось совместной игрой в карамболь. Был на венчании? Там была добрая половина Мюнхена. С моей стороны это был скорее визит вежливости.

Нет. Дело было в другом. В досье Хорста говорилось, что, как журналист, он был на хорошем счету в издательстве, имел награды и личное знакомство с Вильгельмом Вайсом. А значит, я не мог ошибиться. Мозер не простил бы, если бы ему вдруг пришлось отвечать за арест журналиста главного печатного органа НСДАП, газеты которого выходили тиражом более миллиона экземпляров.

Но тот же Мозер упрекнул меня в "некомпетентности", а значит, поймать этого дьявола было для меня делом чести. И чем больше я размышлял, тем сильнее чувствовал, что взял верный след. Да, статьи Хорста идеологически безупречны. Но он мог ловко менять маски. В убеждениях был непостоянен, зато азарт, адреналин, погоня за острыми ощущения вполне в его характере.

Обыск и допрос расставили бы все по своим местам — ведь превентивные аресты еще никто не запрещал. Но, подумав, я решил действовать осторожнее...

***

Мне удалось получить личное разрешение начальства на выходной. Наверное, уплывшая из-под носа должность вернула Мозера на землю. А может, мне просто повезло.

Алеся мыла в кухне полы. Я подозвал ее и отдал паспорт. Она быстро вытерла руки о передник, забрала его и с недоверием пролистала. Убедившись, что я не обманул, поблагодарила. В ответ я сообщил, что выполнил ее просьбу и хотел бы, чтобы она сделала то же самое. Я планировал навестить Хорста и Флори завтра вечером, и хотел, чтобы она составила мне компанию. После этого она может свободна.



Около семи вечера мы подошли к двухэтажному дому по Рëммерштрассе. Хорст открыл дверь и просиял:

— Старина! Сколько лет, сколько зим. Я думал, ты не читаешь мои письма и забыл обо мне!

— Тебя трудно забыть, — улыбнулся я и отдал ему бутылку вина. — Не думал, что ты ограничишься медовым месяцем и не продлишь его хотя бы до полугода. Фрау Майер, вы очаровательны, — я поцеловал Флори руку. Она приветливо улыбнулась, явно польщенная своим новым статусом и новой фамилией. Но еще больше обрадовалась, увидев Алесю, и сразу же увлекла ее болтовней.

Хорст еще раз обнял меня, похлопал по спине и пригласил в комнату, где был накрыт стол и звучала музыка.



...В доме наконец-то появилась хозяйка — это было сразу заметно. Везде царил порядок, все лежало на своих местах, не как в прошлый раз, когда я был здесь. На стенах и полках появились тарелочки, салфетки, вазочки, фотографии и прочая уютная мелочь.

За ужином, как обычно, Хорст рта не давал никому раскрыть. Он рассказывал о свадебном путешествии в Италию, наверное, что-то приукрашивал. Флори это понимала, но не перебивала его, а смотрела с той нежностью и любовью, с какой мать смотрит на своего ребенка.

— …О, а какая у нас была хозяйка! Сеньора Францеска, dolce bella Donna! М-м-м! — Хорст томно приложил к губам пальцы и чмокнул. – Только представьте. Знойный итальянский полдень, оливковые рощи, домики… И вдруг слышу голос нашей хозяйки: «Виттория! Белла Виттория!» — Хорст взвизгнул пронзительным фальцетом с итальянским акцентом и как бы в сторону, уже обычным тоном добавил: — Для тех, кто не знает, «белла» у итальянцев — обращение к женщине, как бы подчеркивающее ее красоту. И тут я вижу эту "беллу Витторию", которая выглядывает из окна дома напротив, из какой-то гирлянды панталон. Мамма мия! Тощая карга со вздыбленными волосами, ну точно со Страшного Суда!

— Милый!.. — Флори с укором посмотрела на мужа. — Расскажи другую историю...

— Не могу, я уже начал! Так вот, сеньора Франческа спрашивает: «Помнишь, моя дорогая, ты как-то переживала, что у тебя маленькие груди?». И после паузы с огоньком в глазах добавляет: «Я тебе принесла».

Хорст задумчиво помолчал.

— Надо было видеть, друзья мои, лицо сеньоры беллы Виктории…— продолжил он. — «Что, — говорит, — принесла?..» Она и до того на "беллу" мало похожа была, а тут бабуле совсем плохо стало. И не ей одной! У меня тоже холодок по спине пробежал. «Что-что… Вымя коровье! Ты же просила вчера, тётён собиралась на выходных стряпать!»

Все рассмеялись. Даже Флори прикрыла улыбку рукой.

— Тётён — это блюдо местное, — пояснила она. — Что-то вроде берлинского шницеля. Кстати, очень вкусное. Я взяла рецепт. Хочу попробовать приготовить. На первый взгляд ничего сложного.

— Да-да, такие вот старушки живут в Валле-д’Аоста на севере Италии посреди живописнейших Альп… — промочив горло вином, Хорст снова перехватил инициативу в разговоре. — О! А как я заблудился во время экскурсии в Ла-Тюиль! Так вышло, что накануне я получил приглашение на дегустацию местного вина в…

— Хорст!.. Мне кажется, нам с гостям нужно немного отдохнуть от твоих историй, — на этот раз Флори была строга. Хорст поджал губы и запечатал их ладонью. Вероятно, эта история была еще пикантнее предыдущей.



Когда девушки ушли на кухню, мы с Хорстом пересели в кресла, чтобы докончить бутылку вина за разговором.

— Вижу, тебя не особо балуют в твоей счастливой гавани, — сказал я. Но Хорст лишь отмахнулся:

— Ты про Флори? Ерунда. Ей рожать через полгода. Гормоны, волнения, страхи. Вот и ворчит. Ну а ты как? — Хорст больше не строил из себя клоуна: — Я слышал про бомбёжку и твоем несчастии. Очень жаль, Харди… Я думал прервать отпуск, но потом не решился оставлять Флори одну в чужой стране. А тащить на похороны, в ее положении...

— Верное решение. Ей сейчас нужно беречь себя, — согласился я и налил себе еще вина.

— О! Мне тут барон прислал письмо. Целый трактат! — ухмыльнулся Хорст. —Пожаловался, что Каролина наняла дорогого адвоката и грозится отвоевать поместье с сыроварней. Он в ответ нанял адвоката еще дороже. Теперь в конце ноября суд. Я написал ему, помирись с женой, и адвокаты не понадобятся. Больше не отвечает. Наверное, обиделся... Плохо быть богатым. Столько головной боли.

— Бывает.

Мы немного помолчали. Хорст хлопнул меня по плечу:

— Ну, старик, понимаю, мои слова тебе отца не вернут, но жизнь продолжается. Сама темная ночь перед рассветом, я говорил тебе еще в прошлый раз. И ведь обошлось!

— Моя темная ночь затянулась, Хорст. Это даже не ночь… Я как будто стою в яме и не могу выбраться, — ответил я и осушил весь бокал разом.

— Ты о чем?

— Брось, Хосси! Барон наверное тебе не только про деньги написал?

— Да, не только, — вздохнул Хорст. — Написал, что ты съехал с катушек, что едва не сдох от морфия… Мне неприятно это было читать, Харти. Но если ты спрашиваешь, значит, правда? Так понимаю, последствия операции?

— Сначала — да. Потом… Понимаешь, Хосси, так легче. Работать в аду по-другому нельзя.

— Ну, ты ведь сам выбрал этот ад, — ответил Хорст. — Тебя в нем никто не держит.

— Я хотел угодить отцу. А теперь… Знаешь, а ведь ты тогда оказался прав, про бомбу замедленного действия. Помнишь? Ты сказал, что Алис не сторонница Рейха, и ей ближе другие идеалы.

— Пф! Мало ли я болтаю! Слушай меня больше, — фыркнул Хорст, достав портсигар. Я тоже взял сигарету. Закурили.

— Нет-нет, ты был прав, — выдохнул я дым. — Все так хорошо шло, пока она не залезла в мои документы и не нашла наградной лист. Мы крупно поссорились. Очень.

— Да, я заметил за столом. Что-то между вами пробежало. Но это нормально. Кто не ссорится? Как совет — покажи ей Италию. Ей понравится. Сам проветришься. И все у вас будет, как прежде. И голопопый амурчик снова пронзит ваши сердца страстью.

— Как прежде уже никогда не будет, Хосси, — ответил я. — Никогда. Она ненавидит меня. Ненавидит за мое прошлое… Знаешь, Хосси, за эти полгода в гестапо я столько повидал, столько грязи… Ну суди сам. Фюрер объявляет евреев врагами всего мира, что они должны быть уничтожены. Но в то же время сотни, если не тысячи евреев числятся в списках гестапо как агенты, осведомители, провокаторы... Да, они, как черви, полезны. Но душок какой-то неприятный… А чистота крови? Я гордился, что немец, что во мне течет святая германская кровь. Но из Советского Союза в Германию тысячами вывозят детей. У кого-то берут кровь для переливания нашим солдатам, а если внешность арийская, то таких детей отправляют в лебенсборн, где обучают немецкому языку, онемечивают, а затем отдают в немецкие семьи под видом немцев. Но как? Я не хочу, чтобы во мне текла кровь унтерменшей. Не хочу, чтобы мой дети играли с голубоглазыми и светловолосыми суррогатами!.. Я чего-то не понимаю, или все проще, и никакой германской чистой крови нет?..

Я затягивался, оставлял паузы для ответа Хорста, но он лишь внимательно слушал, поигрывая время от времени вином в бокале.

— Хосси, ты знаешь меня, мои идеалы. Я сражался за Великий Рейх, но сейчас понимаю — все вздор. Красивый миф, который ежедневно уносит жизни тысяч солдат. Недавно я похоронил друга, мы вместе учились в военном училище. Славный парень... А сколько еще не вернулось оттуда, или вернулись калеками. И какого дьявола? Ради территорий? Да будь они прокляты! Они достаются нам слишком дорого. Ради фюрера?.. Я больше не верю ему! Он говорил, что в ноябре пройдем парадом по Красной площади, потому что Россия – колос на глиняных ногах. Ложь! Россия - наша могила!.. Чем раньше мы это поймем, тем больше жизней сохраним… Нет-нет, она права, Хорст. Права, что ненавидит меня... Я сам себя презираю. Многое бы отдал, чтобы изменить хоть что-то. Или хотя бы как-то исправить будущее... Время разбрасывать камни, и время собирать камни...

Хорст долго молчал, потом затушил окурок в пепельнице.

— Ты перебрал сегодня, старина. Вот и лезет ересь в голову. Тебе бы проспаться… Держи, похоже он опять тебе нужен. Бери-бери, пока не передумал, — подмигнул мне Хорст и протянул свой «счастливый» папашин портсигар. Я заметил, что рука у него немного дрожала.

***

В эту ночь я долго не ложился — ходил по комнате, курил, прокручивая в голове наш разговор с Хорстом, анализировал детали, его реакцию на мои слова. На быстрый результат я не рассчитывал, но заглотил ли он крючок? Не спугнул ли я его? Не вызвал ли подозрений?..

В целях экономии я не разрешал брать уголь, поэтому в доме было холодно, особенно с тех комнатах, где ветер задувал в окна. Старый вяз снаружи раскачивался и скрипел, как будто на его ветках болталась как минимум дюжина висельников. Но усталость брала свое, я пару раз зевнул, снял халат, одежду и лег в холодную постель.

Я начал засыпать, как вдруг вздрогнул — показалось, кто-то постучал в дверь. Я нащупал пистолет под подушкой. Открыл глаза.

— Спишь? — тихо спросила Алеся из темноты.

— Нет. В чем дело? — выдохнул я. Взял с прикроватного столика свои часы и попытался разглядеть на циферблате, который час.

Алеся зашла в комнату, прикрыла дверь.

— Становится холодно… Я завтра возьму немного угля, чтобы обогреть комнату? Сыро, как бы грибок опять не пошел по стенам.

— Какой к черту уголь? Полночь! Иди спать! — разозлился я и лег на бок.

— Не могу, — спокойно, даже как будто капризно ответила она. — Дом пустой, как будто мертвый. Мне страшно…

Я включил свет. Сел на кровати.

Когда мы еще возвращались от Хорста, Алеся время от времени как-то странно на меня поглядывала. Но я был погружен в свои мысли и не придал этому особого значения. Теперь она стояла в шелковом пеньюаре, который я ей подарил, и смотрела так, как умеют смотреть только женщины.

— Что тебе нужно? — спросил я. — Я отдал тебе паспорт.

Вместо ответа Алеся развязала пояс. Полупрозрачная ткань соскользнула с ее плеч и упала к ногам. Она переступила через нее и мягко прошла по ковру. Остановилась передо мной.

Одного взгляда на ее обнаженное тело хватило, чтобы мой пульс участился, а сонливость исчезла.

Не говоря ни слова, Алеся села на меня, положив руки мне на плечи. Она убрала волосы с моего лба, пригладила их назад, разглядывая лицо... Черт возьми! Уверен, даже через одеяло она чувствовала мой член. Я хотел ее, но, как пес, ждал отмашки. И как только она коснулась моих губ своими, я отбросил одеяло, схватил ее и, перевернув на спину, накрыл собой.



…За тусклым темным окном все еще дул ветер. Опавшие листья липли к стеклу. Начался дождь. Алеся лежала у меня подмышкой. Я гладил ее по спине, она водила пальцами по волосами у меня на груди, потом поднимала голову, чуть вытягивала шею ко мне, и мы долго целовались.

— И все же, что это было? Прощальный подарок перед отъездом? — спросил я после очередного такого поцелуя, и потянулся за сигаретами.

— А ты хочешь, чтобы я уехала?

— Ты предложила. Блефовала? — улыбнулся я. Почему-то так и подумал с самого начала.

Алеся отрицательно покачала головой.

— Я тогда сорвалась на тебя, на эту… Шарлотту. Как увидела ее в твоей постели, в глазах потемнело от злости... А потом успокоилась, подумала, вдруг ты ее до сих пор любишь? А она тебя. Больно, обидно. Ну вот бывает так! Я и решила не мешать. Все-таки первая любовь все-таки, первые чувства, первая близость...

Я ухмыльнулся. Готов был поспорить, без участия австрийского аристократа здесь не обошлось.

— А сегодня случайно услышала, как ты говорил с Хорстом.. — прошептала она и потерлась щекой о шрам на моем плече, который когда-то сама и оставила.

Я наконец понял причину ее перемены — она услышала и поверила тому, что предназначалось не для ее ушей. Что ж, значит, я хорошо сыграл свою роль перед Хорстом. Даже не думал, что своей провокацией подстрелю сразу двух зайцев. Причем во второго, в Алесю, даже не целился.

— Ты любишь меня, Харди? — спросила она. Смотрела как раньше — доверчиво, трепетно, нежно.

— Больше жизни, — улыбнулся я и поцеловал ее. Даже не знаю, чего в моем ответе было больше, игры или правды...

...

Сарагоса:

 » 60. Унтерменш

5

Зубы никогда не были моей визитной карточкой, а лет в двадцать начали прорезываться третьи моляры — сразу четыре. Это был ад. И если на верхней челюсти восьмерки прорезались быстро и не доставили особых хлопот, то нижние беспокоили меня постоянно. Особенно зуб справа. Рос он криво, в щеку, гнил, болел, от него воспалялась и нарывала десна.

Измученный, я отправился к стоматологу. Я мало чего боялся в этой жизни, но от одного запаха стоматологического кабинета у меня портилось настроение.

Приговор был однозначен — удалять. Отступать было некуда. Мне сделали укол, спустя какое-то время доктор постучал по зубу, поскреб, спросил, чувствую ли я что-то? Я уверенно (насколько это возможно было в той ситуации) ответил, что нет. Стоматолог взял щипцы и... как сказала однажды мать, вспоминая роды мной: "Я не знала, что могу так кричать".



...Я был уверен, что готов безболезненно отпустить Алесю на все четыре стороны, что ничего не чувствую. Но стоило ей прийти и "прощупать мою чувствительность", стало ясно, что ссоры, взаимные упреки, крики, обвинения не подействовали, как и тогда укол новокаина.

Мне по-прежнему было с ней хорошо, и я пока передумал "удалять" еë из своей жизни. Почему я должен отказываться от того, что (в отличие от больного зуба) приносит мне удовольствие?

Щекотливость ситуации усугублялась тем, что и на другом фронте наметился успех.

Ильзе писала мне постоянно. Как жаль, что бедняга Хессе кормил червей. За бокалом шнапса мы бы от души посмеялись над содержанием надушенных голубых и розовых конвертов.

Они кишели пикантными намеками и двусмысленными историями. Например, Ильзе писала про экскурсию в серпентарий, где ей на плечи положили огромного питона. Она наслаждалась "тяжестью теплого, упругого тела", скользящего по ее шее, груди и талии. Потом она привела с собой подруг, и они все сошлись во мнении, что «экзотические ласки питона» очень яркие и незабываемые.

Наверное, в Берлине было плохо дело с мужчинами, и девушки бежали в зоопарк, чтобы по ним ползал питон.

Одно я знал точно — нельзя упускать жирного кролика, который сам прыгал в руки. Да, я получил хорошее наследство. Даже без продажи дома и без учета собственных сбережений мне хватило бы денег до конца жизни. Но я мог получить больше, не рискуя и не жертвуя любимой девушкой — жениться на рейхсдойче, а Алесе снимать жилье где-нибудь в пригороде.

Однако сначала следовало разобраться в ситуации, определить, верны ли мои предположения, и что мне готов предложить дядюшка Вольфи. Словом, нужен был удобный момент.

***

Насвистывая песенку, я поднялся по лестнице. Несмотря на понедельник и начало рабочего дня, у меня было хорошее настроение. По дороге меня остановил Карл, мы перекинулись рабочими новостями, и, бросив беглый взгляд на площадку второго этажа, я вдруг заметил знакомое виляние кормой.

«Чарли?» — подумал я. Какого черта она делала в гестапо?

Чарли смотрела по сторонам, читала таблички на дверях, вглядывалась в лица проходящих мимо сотрудников, но, похоже, не была уверена, стоит ли к ним подходить.

Я пожелал Карлу хорошего дня и, поднявшись наверх, окликнул:

— Шарлотта?.. Шарлотта Линд. Чарли!

Наконец она обернулась и напряженно ответила:

— Харди? Доброе утро. Я тебя не узнала.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я.

— Кажется, я потерялась. Мне нужен девятый кабинет. Или девятнадцатый… У вашего болвана на проходных ужасная дикция. В общем мне нужен в вашем заведении кто-нибудь позлее. Прямо ротвейлер с мертвой хваткой, чтобы вцепился и не выпустил. Мясник-маньяк! Знаешь такого?

— Ну, профессионалов своего дела здесь много. Назови хотя бы сферу? Монархисты, сектанты, аборты, — подчеркнул я и снова отвлекся на очередное рукопожатие с проходящим мимо коллегой.

Чарли стояла, недовольно поджав губы. Она не была настроена на диалог со мной, и это настораживало.

— А что, проблемы? — спросил я.

— Проблемы? Проблемы у твоей невесты с психикой, — заявила Чарли и обернулась, посмотрела на серые стены с полотнами свастики, высокие мраморные колонны, и многозначительно произнесла: — А ты здесь чем занимаешься? Кого ловишь?

— Никого. В архиве подшиваю дела, — ответил я.

Чарли язвительно хмыкнула, но отходить не спешила. Мялась, подозрительно оглядывалась. Не в Алесе ли было дело? И я пригласил Чарли в свой кабинет. Может, я мог быть ей чем-то полезен? Представил это как извинение за неподобающее поведение моей невесты.

Чарли села на диван, попросила закурить.

— У меня появилась головная боль, — сказала она, прикусывая мундштук.

— Конкурентка? — предположил я.

— Можно и так сказать. Тебе что-нибудь говорит имя Барбары Харц?

— Харц… Какая-то писательница?

— Какая-то? О, она не какая-то! Это псевдоним Анны Бисвангер. Лучшей студентки моего мужа и дочери руководителя его диссертации. Помнишь жирдяя, которого я выгнала с показа? Вот он. Я знала, что эта дурочка увивается за моим муженьком, но не догадывалась, что успешно. А теперь выясняется, эта сучка родила, и Кики подает на развод, потому что ребенок его!

Я удивленно присвистнул.

— Бывает. Ну и что? Ты же хотела от него избавится, — сказал я.

— Хотела, — скрежетала Чарли, будто у нее сводило челюсть. — Пока не узнала, что настоящим автором книг является не Анна. Когда она отправила свои первые рукописи в издательство, ей их вернули. Бездарная писанина. Она расстроилась, поплакалась своему кумиру в ширинку — моему идиоту, и он помог. Помог так, что теперь эти книги расходятся, как горячие пирожки.

— Барбара — это Кики? Он пишет женские книжки? — почти рассмеялся я. Утро было насыщено новостями!

— Книжки, за которые хорошо платят, — уточнила Чарли. — Ей! А не ему. Этот простофиля не взял с нее и процента!.. Я консультировалась с юристом, если Барбара Харц — их общий псевдоним, то по крайней мере половина гонорара принадлежит Кики. Но можно попытаться полностью признать авторство моего болвана через суд. Представляешь, какие это деньги? И теперь, когда я узнаю, что он не очкастый неудачник, и я готова признать, что он чего-то стоит в этой жизни, я согласна помочь ему в суде и найти адвоката, он вдруг объявляет, что уходит от меня! Она же на двенадцать лет его моложе! Она ничего не умеет, кроме как раздвигать ноги и рожать ублюдков!

Чарли не могла усидеть на месте и вскочила, расхаживая взад-вперёд. От негодования она то краснела, то белела. Даже красивая женщина дурнеет, когда злится. Чарли вовсе превратилась в сварливую ведьму. А вот Кристиану я хотел пожать руку. Несмотря на жанр литературы, которым он себя прославил, малыш-Кики впервые показал характер.

— А сюда ты зачем пришла? — спросил я.

Чарли нервно потрогала меховой воротник и злорадно ответила:

— Сказать правду, о которой больше не могу молчать. Что мой муж — гомосексуалист и связан с британской разведкой. Нормальному мужчине не придет в голову писать под псевдонимом Барбара Харц.

— Но это псевдоним Анны Бисвангер? Он его не выбирал.

— Не нравилось — не писал бы! Извращенец! Ну ничего, здесь ему покажут. Он получит свою розовую бирку на концлагерную робу.

— А зачем? — не понимал я. — Ты сама сколько раз говорила, что терпеть его не можешь. Разводись, езжай в Берлин. Ты богатая, независимая, свободная женщина! Все!

Чарли скорчила гримасу, словно я наступил ей на ногу.

— Да не еду я никуда! — простонала она.

— Как? А контракт?

— Исчез. Лопнул. Обнулился… Чтобы его заполучить, я все лето ублажала вялую плоть одного влиятельного овоща! А потом у его жены обнаружили сифилис. И эта свинья обвинила меня! Угрожал меня уничтожить, растоптать... Сказал, что моя карьера кончена. Как будто ни он, ни его стерва не могли подцепить эту заразу от кого-то еще!.. Может быть, все было наоборот, и именно он заразил меня!

Чарли нервно затягивалась. Яркие губы тряслись. Напудренное лицо стало белым, как гипс.

— И давно у тебя сифилис? — напрягся я. Прикинул, что последний раз спал с Чарли еще весной.

Пустой и подавленный взгляд Чарли был красноречивее всяких слов.

— Узнала с месяц где-то, — хрипло ответила Чарли, потушила сигарету и бросила мундштук обратно в сумочку, — Пошла сдаваться, когда поняла, что дело — плохо.

— Значит, когда ты приходила с платьем, ты уже знала?

— Да, знала. Знала! — почти бравировала Чарли. — И с тобой, и со своим шофером, и с мужьями клиенток!.. А почему только у меня все могло рухнуть так, в один миг?.. Чем вы лучше?!.

Чарли выдохнула и взяла себя в руки.

— Ладно, не будем об этом. У меня нет времени. Отведи меня в к кому-нибудь. Я хочу, чтобы Кики хорошо прочистили мозги, и он понял, что уходить от законной жены — аморально и низко! А уж с его гадиной и ее выродком как-нибудь сама разберусь.

Передо мной стояла даже не женщина, а какая-то жуткая пародия. Я не узнавал ее. Ловкая маленькая девочка с грустными серыми глазами и рыжими пружинками, убранными за косынку, она разносила тонкими ручками выпивку пьяным морякам. Когда она превратилась в такое чудовище? Почему ее развратила не грязная забегаловка в вонючем портовом городишке, а большой старинный Мюнхен, куда я привез ее, полную надежд на будущее...

— Ну ты и тварь, — сказал я, подошёл в плотную к Чарли и пнул ее по ногам. Она вскрикнула и упала, как подкошенная. Визг оборвался, когда ударил ее сапогом в брюхо. От пальто отлетела пуговица, а сама она сложилась пополам и беззвучно открыла рот. Пока корчилась и хрипела, добавил еще раз, и еще. Последний удар пришелся по лицу. На паркет брызнула кровь, а Чарли неподвижно застыла у стены, куда я забил ее, как мяч в ворота.

Я подошёл к столу и закурил, чтобы успокоиться. Нажал кнопку вызова охраны. Попросил конвойного проверить пульс фрау. Приложив пальцы ей на шею, он кивнул. Тогда я сказал привести фрау Линд в чувство и отпустить, а также позвать уборщицу.

***

Придя домой, я положил ключи на тумбочку и разделся. На подносе для писем я увидел письмо лично от Хольц-Баумерта. Недолго думая, я распечатал его. Старик сообщал, что начался сезон охоты на косулю, и заядлый охотник приглашал меня принять участие. Это был тот самый момент, которого я ждал.

Я позвал Алесю, но никто не ответил. Из-за закрытых дверей доносилась музыка, и я вошел в зал.

Мебель, картины, напольные часы, большая хрустальная люстра, которая по праздникам сияла, как солнце, — все было накрыто чехлами. Алеся играла так прекрасно, что от густых, бархатистых звуков у меня по спине и рукам побежали мурашки. В тусклом свете камина ее профиль казался изящным и воздушным, как будто я видел привидение в пустом доме, какую-то картинку из прошлого.

— Холодно? — спросила Алеся, когда я подошёл к камину погреть руки.

— На улице? Да, замерз, как щенок. Ветер северный, — ответил я. Поленья весело потрескивали, как на Рождество, рассыпая искры. Языки пламени лизали решетку, отбрасывая на стены и пол причудливые фантастические тени. — Что на ужин? Я ужасно голоден.

Алеся быстро собрала ноты и, закрыв крышку рояля, вышла. Я подвинул кочергой угли поближе к краю, как вдруг из темноты появилась кошка и мягкими прыжками потрусила за Алесей.



— Откуда она взялась? — спросил я, входя на кухню. Кошка нетерпеливо терлась о ноги Алеси, вставала на задние лапы и противно мяукала.

— Кто? А-а-а, это Илья Ильич, — ответила Алеся и поставила блюдце с едой на пол. Кошка с жадностью набросилась на еду.

— Я спросил, откуда?

— С кладбища.

Я закрыл глаза и открыл их снова.

— Ты что забыл? У твоей сестры земля под памятником просела, и могильщики должны были поправить, — объяснила Алеся. — Сам же просил съездить после тридцатого посмотреть. Я поехала сегодня. Все в порядке. Листвы налетело немного — убрала. Цветы поменяла.

— Это я понял, — сказал я. В самом деле забыл про это дело. — А кошка?

— Кот. Я уходила, вдруг слышу, визг, свист, хохот. Смотрю, а там мальчишки. Они ему керосином хвост облили и хотели поджечь. Хорошо, что спички у них промокли. Я их прогнала, а кота забрала. Вымыла, вычесала. Он еще так вальяжно развалился на диване, как барин. Точно Обломов.

Я посмотрел на тощего кота. Он трясся, когда ел. Да, блохастому повезло. Облить керосином хвост... Какая жестокость. Кем вырастут эти юные глупцы?

— Ты молодец, что вспомнила про кладбище. А кота завтра отнеси обратно, — сказал я.

— Почему? — нахмурилась Алеся. Она стала похожа на ребенка, которому отказали купить леденцов. — Он красивый и ласковый. Пусть останется. Хоть одна живая душа. К тому же... вчера на кухне, мне показалось, я видела мышь!

— Я сказал, завтра кошки здесь нет, — ответил я и сел ужинать.



Свиные котлеты с соусом были превосходны, как и все остальное. Наполнив желудок и покурив в саду, я немного смягчился. Алеся к тому времени убрала посуду и снова села за рояль. Злополучный кот вылизывался в кресле напротив. Стоило мне подойти и посмотреть на него, как он прижал уши и зашипел, затем спрыгнул и убежал.

Я облокотился на черную лакированную крышку рояля.

— Сердишься? — спросил я.

— Нет, — ответила Алеся, играя.

— Милая, дом выставлен на продажу. Ободранные обои и клочья шерсти повсюду — не то, что хотят видеть покупатели. А если он пометит мебель? Эту вонь не выведешь ничем. Ты же знаешь, я не люблю кошек. Тем более с кладбища. Ну?

— Я все поняла. Я отнесу его Флори. Она сказала, с удовольствием возьмёт Илью Ильича.

— Вот и хорошо, — ответил я. — Только не засиживайся там долго.

— Почему?

— Я прошу тебя. Отнеси кошку и возвращайся обратно. И постарайся свести с ней свои контакты до минимума, хорошо? — ответил я. Не объяснять же, что за Флори и Хорстом установлена слежка.

— А с кем мне можно говорить? С мышами и тараканами? Подожди. А как же "Тангейзер"? Мы же договорились вместе пойти в оперу на следующих выходных.

Я вздохнул, присел на корточки перед Алесей и снял с клавиш ее руку. Как и кладбище, "Тангейзер" совершенно вылетел у меня из головы. Тем более, кто знал, что он совпадет с приглашением Хольц-Баумерта поохотиться?

— Никак. Меня отправляют в командировку на три дня. Прости, малышка, — и я частыми мелкими поцелуями покрыл ее пальцы. — Когда вернусь, обещаю, мы сходим в театр вдвоем. Потом купим мышеловку. А еще один мой приятель разводит шпицев. Маленькая симпатичная собачка. Выберешь щенка, который понравится, и тебе не будет одиноко.

— Спасибо. В этом нет необходимости.

— Что ж, тогда… я буду твоим котом, — предложил я и мяукнул.

Алеся неловко и коротко улыбнулась, хотела повернуться, чтобы продолжить игру. Но я уткнулся лицом ей в колени, мурлыча, залез под юбку и легонько укусил за ногу.

— Харди, не надо. Пожалуйста, — Алеся мягко, но настойчиво отодвинула мою голову от своих ног. Она говорила по-немецки почти без акцента, но мое имя произносила как-то по-особенному, не как все, и меня это чертовски заводило.

— Расслабься, — прошептал я. Уже не кусал, а ласкал ее бедра, попутно стаскивая с нее нижнее белье.

— Я же попросила, прекрати!.. — закричала она и, оттолкнув меня, подошла к окну и распахнула его. Подышав несколько секунд, она вдруг прикрыла рот ладонью, содрогнулась и убежала.



В ванной шумела вода, но я отчетливо слышал, что Алесю рвало. Она вышла бледная, с остекленевшими глазами и красными, как будто налитыми кровью губами. Я невольно посмотрел на ее живот: плоский, даже впалый, обтянутый тонким ремешком. Дело в том, что этот приступ внезапной рвоты был не первым. В предыдущих случаях Алеся объясняла его отравлением, побочным действием таблеток от бессонницы, противным приторным одеколоном, которым меня надушили в парикмахерской...

— Ты беременна? — спросил я прямо. На этот раз не стал ждать ее пояснений.

Алеся обхватила себя руками, словно защищаясь от моего вопроса, и отрицательно покачала головой.

— Тогда что с тобой?

— Переутомление, — неуверенно проговорила она, как будто не отвечала, а наоборот, спрашивала. — У меня такое было, перед экзаменами... Харди, сколько всего произошло за последний месяц. На мне этот огромный дом, сад, оранжерея... Еще твои поручения. Кладбище, квитанции, натереть паркет, окна мыть через день... Мне тяжело, я устала. Я не могу!.. У меня времени не остается позаниматься. Только ночью. Я сегодня села за инструмент, и не могу тремоло плавно сыграть!

И она вдруг сползла по стене, закрыла лицо руками и тихо, без всякой причины, заплакала. Я не произнес ни одного осуждающего слова!

Какой смысл плакать? Да, убрать большой дом требовалось больше времени, чем мою служебную квартиру. Но я не просил чинить крышу или краны. Я даже не просил, чтобы убиралась во всем доме. Моя спальня, кабинет, гостиная, бильярдная, холл, кухня и столовая, ванная и туалет соответственно. В саду я также не требовал идеального порядка, который обеспечивали моя мать и садовник. Достаточно было поддерживать его в приличном состоянии, как и оранжерею. Все!

— Ну хорошо, не плачь. Я позвоню Марте. Пусть она поможет тебе, — не стал возражать я и помог Алесе подняться на ноги. Подумав, все-таки спросил: — Послушай, может, тебе все-таки стоит обратиться к женскому доктору?

— Я была у него вчера. Я не беременна, не бойся, — ответила она и ушла.

— Даже не думал, — сказал я ей вслед и снова посмотрел на ее талию — тонкую, как щепка.

Что ж, время покажет, решил я и отправился в кабинет. Следовало ответить Хольц-Баумерту, что я польщен его приглашением и с радостью его приму.

...

Юлия Тятюшкина:

Просто изумительно, я в полнейшем восторге! Тема неоднозначная, табуированная, от того и интересная, ведь действительно случалась такая любовь. Безумно интересно, диалоги такие живые, затягивающие, все настолько натурально, что создается впечатление, будто я подглядываю, подслушиваю героев, полное погружение. Мне очень нравится, что Вы не приукрашаете героев, все такие, какие они есть. Знаете, обычно мне не нравится повествование от лица мужчины, но здесь это в самую точку, увлекательно видеть мир таким, каким его видит именно Леонхард, отравленный пропагандой, очень надеюсь на то, что позже случится то, от чего он "отрезвеет". Также у меня возникали мысли, что очень интересно было бы "посмотреть" на это все глазами Алеси, узнать о чем она думает в тот или иной момент. Восхищают Ваши знания, матчасть превосходна! Также создается впечатление, что я действительно читаю дневник Леонхарда Шефферлинга, который он вел в то время. Не представляю сколько сил ушло, на изучение всего этого... Подытожу, произведение - мое восхищение Вам, автор. Я извиняюсь за некую сумбурность, как-то рвано я все написала, оттого, что мысли скачут наверное Я с нетерпением буду ждать следующих глав (конечно, хотелось, чтобы их было как можно больше). И конечно, буду надеяться на финал, где все живы и здоровы. Добра Вам, автор, и вдохновения, чтобы Вы как можно чаще радовали нас новыми главами!

...

Сарагоса:

Юлия, спасибо большое за такой вдохновляющий отзыв и Ваши пожелания! Очень приятно, что герои оказались Вам интересны.
По поводу Алеси. Да, я тоже где-то на середине поняла, что промахнулась. Мне очень не хватает здесь героини, ее отношения, ее взгляда. И наверное та же история, но ее глазами, уравновешивала бы историю глазами героя.
Но вот что есть, то есть. Быть может потом, эпилогом дам что-то вроде ее дневника.

Еще раз спасибо!

...