Однажды в Шато де Гесдьер

- Венсан, если мои родители живы, они найдут выход. В доме много тайных ходов, ведущих далеко за пределы поместья и выходящих ближе, например, в парке. А если они мертвы, - Мария тяжело вздохнула, смахнула слёзы с глаз, но твёрдо посмотрела на Венсана, - то ты - единственная родная мне душа. Потому мы не разделяемся, а идём вдвоём? Понятно? Этот ход, - она указала на правый, - ведёт к конюшням. Но боюсь, туда соваться нам не следует, хотя мы и могли облегчить себе путь. Этот, - она указала на центральный и покачнулась, хватаясь за голову, но продолжила, - этот ведёт к парку, но я думаю, нам нужен левый ход. Он ведёт за парк, вниз к реке. И думаю, - мягче сказала она, поднимая глаза, - ты не простишь себе смерти молодой жены куда вернее.

Стоны раненых и вопли стремящихся спастись людей, испуганное ржание лошадей... Огонь и дым, копоть, грязь, обломки совсем недавно роскошных строений... Ничего не осталось от её привычного мира.
Жанна бежала, не обращая внимание на усталость и слабость, то и дело натыкаясь на таких же куда-то спешащих, мятущихся гостей, слуг и других, кого она не могла узнать.
И во всем этом хаосе не было видно ни Антуана, ни Марии с ее молодым мужем - тех, о ком болело сейчас сердце и к кому рвалась душа. Рядом падали люди, то пораженные пулей, но ставшие жертвой какой-то очередной стычки господ и слуг. Глядя на то, как скора и безжалостна смерть, графиня холодела от ужаса, что то же самое может ждать и её близких. Если не настигло до сих пор.
Но тут она увидела маленький огонёк в окне каменного здания, где располагался винный погреб, и сдерживамые до сих пор слезы хлынули из глаз. Но то были слёзы облегчения. Еще не очутившись внутри, поняла, что этот знак мог оставить лишь тот, кто как и она желал спасения дорогим людям. Кто-то, посреди безумия заботящийся о том, чтобы родные смогли добраться в безопасное место. Кто-то, знающий Шато де Гесдьер лучше других.
Жанна дернула на себя массивную дверь, тотчас ощутив спасительную прохладу погреба. И различив в полумраке фигуру мужа, бросилась к нему.
- Антуан, ты жив! Какое счастье!
Едва отдышавшись, она потянула мужа за собой.
- Скорее, идём в подземный ход, пока эти мятежники не ворвались и сюда. Нам нужно добраться до реки, а там рукой подать до охотничьего домика. Я надеюсь, Мария с Венсаном тоже смогли убежать. Очень надеюсь.
И, не медля больше, они спустились в каменный проход.

- Напыщенный самодовольный индюк - вот ты кто, Дамиен де Клермонт!!! - бушевала Полин, быстро шагая к своему экипажу. - И как я только могла подумать, что у тебя остались чувства?! Наивная гусыня, Полин!
Графиня с такой силой дернула калитку, что та едва не слетела с петель.
“Видимо, давно уже сломалась. Всё вроде бы красиво у этих графов, и зеленью прикрыта, как надо, а по факту гнилая, как и все души аристократов.”
Робер ждал в условленном месте, готовый в любой момент пустить лошадей в галоп и унести Полин как можно дальше от этого вертепа.
Открыв дверцу кареты, графиня забралась на мягкое сиденье и выдохнула, откидываясь на подушки.
- Куда теперь, Ваше сиятельство?
- В Париж, Робер, - ей необходимо было увидеться с мужем перед тем, как покинуть страну.
Кучер кивнул и исчез из окна, устраиваясь на облучке, а после тронул коней, пуская их легкой рысью.
Полин всё сделала, чтобы свадьбу в Шато де Гесдьер чванливые толстосумы запомнили на долгие века. И яростно верящие в свои идеи революционеры просто идеально исполнили свои роли. Единственная помеха из всего задуманного оказалась в лице герцога де Гиза. В который раз уже Полин поражалась интуиции Дамиена, и в который раз этот противник восхищал графиню. Почувствовав в себе толику тоски по нему, женщина фыркнула и задернула шторки на окнах, чтобы даже не видеть пожара, что почти полностью охватил замок. Кони сделали поворот, огибая поместье и выезжая на главную дорогу, что через Шантийи вела в Париж, как тут же послышалось ругательство кучера и громкое ржание. Графиню качнуло так, что пришлось ухватиться за крепление. Она только потянулась посмотреть, кто посмел таким наглым и беспрецедентным образом остановить её на дороге, как дверь распахнулась, являя его светлость де Гиза. Этот наглец по-свойски уселся напротив.

Полин же только смотрела, пытаясь понять свои мечущиеся чувства. Одно дело подставить его и наблюдать, как жизнь негодяя приходит в упадок, и совсем другое - думать, что она может никогда его больше не увидеть. Хотя Дамиен уже не раз доказал, что голыми руками его не взять. И вот сейчас он сидит напротив, и только слегка бледное лицо выдает, что он не очень хорошо себя чувствует. Красив, как дьявол, и так же самоуверен. Он продолжал ухмыляться, даже несмотря на головную боль, которая наверняка мучала его сейчас.
Она уже раскрыла рот, чтобы послать его куда подальше и выгнать прочь из своего экипажа, но тут же и закрыла. Может быть, это свет от фонарей отразился в его глазах, а может - уже и саму графиню что-то незаметно приложило по голове. Вот только она просто не смогла хладнокровно выгнать раненого герцога из экипажа. Или всё дело в том, в какой ситуации они оказались. И если бы это был Париж, а не захудалый городок с одной улицей, Полин бы и решилась выставить. Но снова появилось это мерзкое чувство, называемое тревогой. И не за себя, а за чужого, по сути, человека.
Он продолжал так же молча разглядывать её, как и она, и неизвестно, что за мысли крутились в его голове. Может быть, всё это такой же холодный расчет, чтобы надавить на её слабость и вернуть украденное ожерелье, а, может - и в лабиринте он уже знал, кто перед ним, и просто разыграл спектакль.
“Что ж, Ваша светлость, из вас вышел отличный актер, я это запомнила ещё десять лет назад”.
- Зачем ты вернулся, Дамиен? - она даже не сразу поняла, что задала мучивший её вопрос вслух.
- Захотелось, - коротко бросил герцог.
- Ах, ну да, вы всегда потакаете своим сиюминутным желаниям, - съязвила она, а улыбка Клермонта стала шире, но так и не коснулась холодных голубых глаз.
- Как ты меня хорошо знаешь, солнышко, - и он протянул руку, опустив её на колено Полин.
Это послужило спусковым крючком для её терпения. Оттолкнув его ладонь, она ринулась вперед, в тесном пространстве кареты почти опустившись на его колени.
- Негодяй! Мерзавец! - она била его в грудь кулаками, продолжая оскорблять.
- А ты, моя дорогая, у нас невинный агнец? - он усмехался прямо ей в лицо, совершенно игнорируя удары. Но эта фраза. Либо Дамиен в курсе всех дел, что натворила Полин де Винтер, либо он просто хотел оскорбить её намеком на то, что она отдалась ему без церемонии венчания.
Графиня не знала, что ей думать в этот момент.
- По сравнению с тобой каждая будет ягненком!
- Но-но, солнышко, помнится, ты не особо сопротивлялась ни тогда, десять лет назад, ни меньше часа назад, когда самозабвенно насаживала себя на мои паль… - она врезала ему пощечину. Просто не смогла выдержать дальнейших оскорблений. А потом, ведомая каким-то порывом, обхватила его голову руками и прижалась губами к его рту. То, что Дамиен опешил на мгновение, как ничто другое пролило бальзам на израненное самолюбие. Но замешательство герцога длилось недолго. Пара мгновений, и вот уже его пальцы путают рыжие кудри графини, всё ближе и ближе притягивая к себе, пока Полин не оказалась сидящей на его коленях. Она ласкала его губы и язык, облизывая, посасывая и заигрывая, ощущая, что хватка мужских рук только усилилась.
Полин де Винтер позволила себе маленькую слабость. Слабость испытать в его объятиях то, чего не было больше ни с кем. Графиня не убавила напор, но сделала его менее агрессивным, дав возможность себе и мужчине отказаться, пока не стало поздно. Но Клермонт не отпустил. Напротив, его шустрые пальцы принялись расстегивать корсаж и накрыли ноющую грудь, заставляя Полин выдохнуть весь оставшийся в легких кислород ему в губы. Сама она тоже не была пассивной. Её руки уже распахнули ворот его рубашки, слегка царапая острыми ногтями его гладкую и горячую кожу. Мужчина усмехался, продолжая одной рукой сжимать её грудь, а второй - задирал подол, поглаживая обтянутое тонким чулком бедро.
Игра. Вечная, как сам мир. Соблазнение и чувственность.
Позже графиня может и пожалеть об этом опрометчивом поступке, но не сейчас. Они уже однажды сыграли в эту драму, теперь же Полин не была наивной дурочкой, которая с надеждой смотрит в глаза возлюбленного. Он хочет её, она - его. Почему бы не урвать у прошлого несколько часов безоблачного счастья?
Но все связные мысли покинули голову графини, когда де Гиз накрыл пальцами её промежность, откровенно лаская и раскрывая нежные складки, дабы добраться до самого чувствительного кусочка плоти.
- Дикая кошка стала ручной? - усмехнулся он ей в губы.
- Так же, как и лев, - Полин запустила пальцы за пояс брюк мужчины и накрыла его плоть ладонью, сжимая и поглаживая, пока хриплый полустон-полувздох не выпила с губ своего любовника.
_________________

Ошеломление сменилось гордостью за жену и лёгким стыдом за свою беспечность!
-Ах,милая моя, я клянусь, что никогда не допущу твоей смерти! - он крепко сжал её в объятиях, с удовольствием зарылся в волосы,пахнущие дымом и ...кровью!? -Мария, ты что, ранена!?

- Ах, Венсан, идём! Мы вскоре выйдем из хода, спустимся к реке, а там к охотничьему домику рукой подать. Там наше спасение, о нём мало кто знает. А рана - это пустяки, и не такое бывало, - слабо улыбнулась Мария и махнула рукой.

Они спешно двинулись к выходу, но Мария остановила Венсана:

- Оставим факел в креплении, чтобы никто не увидел нас. А теперь идём вперёд, не теряйтесь, граф, - с улыбкой сказала она и протянула узкую ладонь мужу.

Шли они в темноте недолго, вскоре зашумела река, которую они перешли по крепко сбитым мосткам. Мария увела Венсана в сторону, и вскоре они вышли к охотничьему домику. Мария осторожно постучала в окно, где обычно спал её верный соратник и помощник в детских проказах - сын дворецкого Тьери. В окно высунулась сонная физиономия парня и он спросил:

- Хозяйка, а как же свадьба?

- Ты не пришёл, и я решила прийти к тебе, - хмыкнула Мария, - открывай, Тьери, я познакомлю тебя с мужем.

Эпилог

Первые дни после погрома Шато де Гесдьер Колет провела в тумане: она ела, что-то говорила, куда-то ходила, но спустя некоторое время обнаружила, что эти дни начисто стерлись из ее памяти. Ей не хотелось ничего делать, даже на слезы не было сил, только усталый мозг вновь и вновь вспоминал события, предшествовавшие гибели Жан-Жака. Ей казалось, что если бы она не оставила его наедине с незнакомкой, если бы нашла его раньше, то смерти удалось бы избежать.

Анри не мог содержать ее слишком долго, поэтому Колет в скором времени собралась в Париж. Повседневные дела - работа, деньги, быт - заполнили ее дни, она находила себе занятия постоянно, стараясь не погружаться в разъедающие душу мысли. Но вечерами от них не было спасения: она вспоминала его доброту и благородство, нежное «милая», его сильные руки и грудь, где можно было спрятаться от своих бед. И всегда, всегда был костер, который превращал все в пепел. Колет приобрела привычку разговаривать с Жан-Жаком, так становилось немного легче.

Она стала организовывать в своем доме встречи дискуссионного клуба. Конечно, не обошлось без протекции. Люк Поммьер, приятель еще со взятия Бастилии, поспособствовал ее знакомству с Ле Шапелье и, после нескольких встреч, ей доверили стать хозяйкой места проведений заседаний, а позже, когда клуб перебрался в помещение якобинских монахов, вести переписку с филиалами в других городах.

Она работала и знание, что дело Жан-Жака продолжается, придавало ей сил. Колет торжествовала, когда королю пришлось принять конституцию и ограничить себя в правах, и была потрясена, когда Людовика гильотинировали. Это казалось невозможным, но это было сделано. Ненавидела ли она этого человека настолько, чтобы желать ему смерти? Нет. Но революция шла стремительно, и женщине казалось, что люди, вовлеченные в историю, уже не в силах остановиться. Им остается бежать изо всех сил, чтобы оказаться впереди и не дать себя смять и растоптать накатывающим сзади событиям.

1793 год ознаменовался партийной борьбой в Национальном Конвенте. Колет, которая, вместе с несколькими секретарями, вела переписку Клуба, знала, что Робеспьер не желает выпускать власть из своих рук. Он написал новую программу, отличную от проводившейся ранее. Было забыто, что власть предполагалось отдать народным массам. Максимилиан стремился удержать власть в одних руках и в итоге пришел к террору. Чем выше возносишься, тем больнее падать и 9 термидора дело, которому служила Колет, отдавала свою силу и энергию, погибло.

Судьба опять ее обманула. Эта стерва всю жизнь ее обманывала, сулила многое, в итоге не оставив ничего.

Колет Лефевр казнили 13 августа 1794 года, на следующий день после очередной годовщины смерти Жан-Жака. Последней ее мыслью стало «Наконец…».

Эпилог

Прошло полгода с того дня, когда Анри с факелом в руке, как сомнамбула, шел по коридорам великолепного шато де Гесдьер.
За окнами его домика в Санлис царила зима. Белые деревья, согбенные под грузом снега, такие же кусты, камни, покрытые блестящим льдом. Земля уснула, и ее сон был похож на смерть. Но только похож. Придет весна, и снова зацветут растения в саду, молодые прелестные девушки начнут танцевать с парнями у реки и обмениваться с ними улыбками и поцелуями украдкой. А там наступит жаркое солнечное лето, и поцелуи перейдут в объятия...

Анри отхлебнул подогретого вина из старого стакана с подстаканником и лениво пролистал вчерашние газеты, заказанные в кофейне "Золотая лилия". Новости, новости, новости.
Поправки к новому положению об административном делении Франции. Дантон и Демулен, как всегда, готовят сюрприз - вроде бы новый клуб кордельеров. Впрочем, клубы в Париже множатся, как грибы после дождя. Это вам не провинция.
Крестьяне во всех департаментах периодически волнуются. Наученные горьким опытом, они не верят обещаниям властей.
Правительство выпускает ассигнаты, чтобы покрыть дефицит бюджета. Они что, правда считают, что люди возьмут эти бумажки?
Анри отложил газету. Горькая усмешка не сходила с его уст в последние дни.
Он еще верил в свободу, равенство и братство. Вот только доверие к тем, кто должен был поддерживать эти идеалы, медленно, но верно шло на убыль.

Он поднялся, взял стакан и не спеша направился в другую комнату. Там стоял унесенный с крыши телескоп. Также там были книги, карты, записки.
Да, де Розье начал писать записки о том времени, в котором жил. Он не льстил себе надеждой, что они кому-то будут интересны после его смерти. Он писал для себя. А еще время от времени посылал отрывки мадам Бенуа.

Розали Бенуа... Женщина, о которой он думал. Не мог не думать. Редкая женщина.
Анри не знал, каково ее будущее. Он ничего не знал и о своем. Он просто научился ценить каждый миг общения с человеком, заслуживающим всяческого доверия и уважения.
Порой он связывался с Колет, но вести от нее были те же: она страдала, оплакивая Жан-Жака, и похоронила все чувства глубоко в сердце.
Могила Жан-Жака благодаря Анри и Колет была всегда ухожена и опрятна, на ней росли самые лучшие розы - алые, как кровь, пролитая за правое дело. К ней приходили дети с букетами бессмертников.
...Может, и хорошо, что друг не дожил до этого дня. И не видит новых признаков грядущего падения...

Все, что случилось тогда, казалось сном. Но все это было на самом деле.
Ходило много слухов о том, что в шато поселились призраки. Суеверные крестьяне обходили его сторонкой, стараясь выбрать иную дорогу для путешествий.
Виновников бунта пытались разыскивать и наказывать. Но волновалась уже вся провинция, листовки с грозными предупреждениями летели по дорогам и деревням, ночами убивали высокопоставленных людей, и после нескольких показательных казней власти сочли нужным убрать войска.
Самого Анри и нескольких вожаков на время укрыли у себя добрые люди. А позже, когда все успокоилось, он вернулся к себе.

Де Розье задумался. Взяв перо и обмакнув его в чернила, он вывел на первой странице новой тетради: "Сегодня я понял, почему великий Вольтер так и не смог изменить даже лучших представителей человечества..."
Он продолжал писать, перо скрипело по бумаге.
За окном падал снег, и одно дерево вдруг сломалось.
Оно было старое и ему пришел срок умереть. Так же, как срок пришел для прежней Франции - Франции знати и духовенства.
Все меняется. И все остается неизменным. Всегда.
_________________

Они все-таки выбрались из подземелий вместе. Венсан радовался как ребенок, когда ночная прохлада обдала его вспотевшее тело, и плевать, что в воздухе пахнет пожаром! Они живы и они выбрались! Граф надеялся, что спасение было дарованно и многим другим, особенно родителям его жены!
Мария держалась молодцом, хотя он и подозревал, что она не так сильна, какой хочет казаться.
Они дошли до избушки, где жил мальчишка-провожатый, и при их диалоге с женой, Венсан напрягся. Ни то чтобы он ревновал, но просто не мог описать толику злости, что Мария обращает внимание на другого мужчину.



Дверь им открыл вполне симпатичный юноша, и терпение Венсана грозило сойти на нет. Он внимательно вглядывался в лицо жены и то что он видел, ему не нравилось.
- Венсан де Рошфор, граф де Легран, - представился он, демонстративно обнимая Марию за талию и входя с ней внутрь. - У вас есть вода?
Юноша указал рукой в направлении скромного столика, где в свете свечей отбрасывал тень грубый, деревянный графин. Венсан налил воды в кружку и протянул Марие:
- Любовь моя, ты впорядке?

- Не совсем, - отозвалась Мария и присела в кресло. - Моя голова... Я, пожалуй, прилягу. Тьери, принеси всё оружие, что есть. Будьте готовы встретить как врагов, так и друзей. Венсан... - прошептала Мария, протягивая руки к мужу, но усталость, травма и переживания сказывались, и она потеряла сознание.

Он тихо выругался, но откровенный испуг взял верх. Молниеносно он подхватил девушку и стал проверять её голову (ведь еще в подземелье ощутил как от волос пахнет кровью). Тут же наткнулся на кровоточащую рану.
- Упрямая девчонка! Почему не сказала? - ругался он,пока аккуратно укладывал её на узкую койку. Затем Венсан лихорадочно рылся в шкафчиках и сундуках парнишки, вышедшего исполнять приказ своей госпожи. Нашел чистые простыни, нож, бутылку какого-то поила и...более ничего!
Вытащив зубами деревянную пробку, он отпил жидкости и опознал в ней коньяк. Что ж, подойдет.
Граф взял со стола подсвечник, подошел с ним к жене и перевернув Марию на живот, стал внимательно рассматривать рану. Кровь вытекала медленно и равномерно, а по цвету походила на тёмно-красную.
- Кажется, нам повезло, радость моя, но времени терять не стоит. - насколько он знал, это венозное кровотечение и для его остановки достаточно давящей повязки с каким-нибудь кровоостанавливающим компрессом.
Выйдя на минуту за дверь, Венсан стал срывать растущие поблизости растения. Глядеть в сторону замка было некогда, но звук взрывающихся снарядов прекратился. Слышны были слабые крики и Венсан мысленно помолился за тех, кому повезло меньше, чем им.
Вернувшись в дом, он стал рассматривать растения. Среди них оказался подорожник, чуть позже он обнаружил и немного полыни. Еще немного отпил коньяка для смелости, прежде чем приступить к лечению.
Венсан разрезал простыни, чисто на чисто вымыл растения и стал выжимать из них сок. Если подорожник обеззаразить и остановит кровь, то полынь повысит её свертываемость и даст шанс на скорое заживление. В медицине он силен не был и надеялся что рана не требует кардинальных мер, таких как зашивание, например. Не то, чтобы он боялся это делать, просто иголки и ниток, похоже у юноши не водилось.
Взяв один из приготовленных кусков материи, Венсан промыл Марие рану сначала водой, затем соком растений. В оставшемся соке смочил другой лоскуток и приложив к ране мякиш трав, принялся формировать давящую повязку. Когда он закончил, голова его жены была перебинтована на совесть. Она дышала ровно, правда личико иногда выдавало боль и слабость.
- Милая моя, нежная девочка, - он взял табурет и придвинул к кровати, чтобы сесть. Ласково сжимал её теплую ладонь в своих, целовал и периодически проверял лоб - не начался ли жар? - Все будет хорошо! Вот увидишь, твои родители найдут нас, а потом мы с тобой уедем далеко далеко и будем вспоминать этот день, как страшный сон. Только прошу, живи!

Герцог де Гиз разместился с комфортом напротив удивленной, если не сказать шокированной, графини де ла Мотт. Ему было приятно видеть смесь искренней радости и переживаний в ее широко распахнутых голубых глазах, что даже непрекращающаяся пульсация в области затылка показалась ему несущественной.
Улыбка Дамиена стала шире, когда Полин приоткрыла рот, собираясь что-то сказать. Де Гиз, словно хищник, охотившийся на эмоции, наблюдал, как справедливое возмущение его вторжению почти победило, склонив чашу весов в сторону гневных слов. Но графиня передумала, закрыв рот и продолжив внимательно осматривать герцога.
“Почему?” - возник вопрос, но он не соскользнул с мужских губ. Сейчас Полин де Винтер напомнила Дамиену ту девушку, которая десять лет назад лучилась счастьем и гордостью, когда он завалил кабана ударом кинжала промеж глаз, выигрывая, тем самым, изнурительную гонку на спор с напыщенным ублюдком графом Ферзеном. Ту, которая, увидев кровь поверженного зверя, пропитавшую темно-красный аби Дамиена, от переживаний за его жизнь готова была разорвать нижние юбки на лоскуты прямо там, в чаще леса. Лишь бы быстрее оказать помощь. Ему. “Любимому”.
Горькая усмешка скривила губы де Гиза. Память легко подсказала, насколько сильной была ее любовь. К золоту.
На границе сознания герцога мелькнула мысль, что слишком часто ему встречаются жадные до наживы женщины. Взять, к примеру, ту, которая хладнокровно прикончила секретаря короля в попытке скрыть следы к украденному бриллиантовому ожерелью. Но эта мысль быстро потонула в водовороте воспоминаний о прошлом.


Ее вопрос прозвучал именно в тот момент, когда герцог подвел черту своим размышлениям.
“Делай не для кого-то - для себя. Иное - мало кто оценит.”
- Захотелось, - коротко бросил он и откинул голову на спинку сидения. Но только затылок коснулся обшитой бархатом стенки экипажа, как острая боль прошила насквозь череп и въелась в мозг, пульсируя и вынуждая де Гиза прикладывать еще больше усилий, чтоб не показать свои истинные чувства. Они никому не нужны. В этом герцог был уверен.


Полин язвила, исторгая ядовитые слова своим красивым ртом, и Дамиен решил не разочаровывать чертовку, подтвердив ее едкие слова своими действиями.
- Как ты меня хорошо знаешь, солнышко, - проникновенный мужской голос с хрипотцой никак не вязался с намерениями де Гиза вести себя с ней так, как считал, она того заслуживала. Дамиен опустил руку на колено Полин и немного сжал, чтоб она, даже через слои ткани, ощутила его касание.


Град беспорядочных ударов посыпался на герцога, вынуждая его чуть отодвинуться, инстинктивно убирая лицо из зоны поражения - уже научен горьким опытом общения с данной особой. К тому же, Дамиен старался не шевелиться, чтоб лишний раз не травмировать голову, что и так при каждом ударе беснующейся женщины сильнее прижималась к дубовой стенке экипажа.
- А ты, моя дорогая, у нас невинный агнец? - от боли в его глазах то и дело мелькали красные точки, но голосу де Гиз не дал дрогнуть, продолжая насмехаться.
Негодяй? Да. Мерзавец? И тут она права. Дамиен и не старался быть лучше, ведомый единственной целью - отомстить за боль и сделать больнее, чем было ему. Больше денег, драгоценностей, охотничьих земель за многочисленные услуги короне или обирая до нитки тех, кто выпускал в свет свеженьких гордых пташек, чьи крылья он обрывал так, как оборвал бы ей, если бы знал тогда, насколько она лицемерна. Говорила “люблю”, а продалась тому, кто заплатил больше. Говорила “дождусь”, а даже трех месяцев не прошло, как легла под другого. А сейчас еще имела наглость что-то высказывать ему, строя из себя оскорбленную невинность. Но уже поздно. Не обмануть. Ее истинное лицо Дамиен хорошо узнал.


- Но-но, солнышко, помнится, ты не особо сопротивлялась ни тогда, десять лет назад, ни меньше часа назад, когда самозабвенно насаживала себя на мои паль… - Пощечина обожгла его щеку и, тем самым, словно прочистила сознание от болезненных воспоминаний, которые он давно должен был закопать поглубже вместе с неуместными чувствами. Но они, черт возьми, снова и снова выныривали на поверхность.
Когда со следующим ударом сердца Полин накрыла его рот, прижимая теснее свои мягкие губы и укрывая неожиданной лаской, де Гиз замер. Ее поцелуй совершенно не укладывался в ту модель поведения, что он определил ей: завлекать желанным до дрожи телом, отстраненно дразнить, кидая фразы-издевки, и отчаянно бороться, когда все идет не так, как хотелось ей.
Но никак не дарить себя, самозабвенно целуя. Никак.
Пытаясь разгадать причину ее поступка, так просто было обмануться и усомниться в сложившемся мнении о ней. Поверить в ее искренность. В то, что небезразличен. Но боль, причиненная в прошлом, всколыхнулась в душе, смывая целительным огнем даже намек на оправдание.
Слова могут врать, тело - нет.
Дамиен отринул все мысли, набросившись на Полин голодным зверем. Не думая, а наслаждаясь и пытаясь взять больше, чем она была готова дать. Каждую настоящую эмоцию впитать в себя. Каждый вздох выпить из губ. Все. Ему нужно все.
Сжав огненные локоны в кулак, де Гиз оттянул их назад, запрокидывая ее голову, и толкнул язык меж податливых губ, не сумев сдержать глухой рычащей вибрации в груди от ощущения ответной ласки ее языка. Скольжение по деснам и гладкой поверхности зубов. Прелюдия. Погружение глубже, касаясь неба и мешая сделать вдох. Легкое посасывание в ответ. Дамиен не заметил, как подтянул Полин к себе на колени, охваченный желанием вжать льнущее женское тело в свое и на какое-то время забыться в ощущениях. Настоящих и оттого бесценных.
Нежная шелковистая кожа груди под его пальцами. Трепет. Ее или свой, Дамиен не понимал, стискивая попеременно набухшие бугорки ее сосков и собирая губами судорожные женские выдохи. Его сердце билось, как ошалелое, превращая все нервные окончания в оголенные источники наслаждения, и жажда большего поглощала сознание.
Де Гиз, не сдерживая себя, задрал пышные юбки и прижал ладонь к обнаженной коже женских бедер, приглашающе раскрытых для ласк. Медленное движение вверх к влажным складкам половых губ, и лишь только кончики пальцев погрузились в горячее лоно, как дрожь, словно разряд молнии, прошла через женское тело, вырвав протяжный стон.
- Дикая кошка стала ручной? - Де Гиз наслаждался каждым неконтролируемым откликом на его ласки. Откровенным в своей истинности.


Даже, если бы Дамиен не видел поднявшиеся в улыбке уголки женских губ, приглушенный шепот, словно укутывая медовой патокой, выдал бы ее игривый настрой. Пальцы Полин совершенно бесстыдно сжали его член, лаская по всей длине и обводя большим пальцем головку, так, что его хриплое:
- Да, солнышко, еще… - было выпито ее губами.
Толчок бедрами навстречу ее руке, и, потянув зубами ее нижнюю губу, Дамиен почти прорычал:
- Моя дорогая, мне нравится нежность твоих ладоней, но мне ее мало, - Дамиен, сильнее натянув рыжие волосы, скользнул губами по ее подбородку к шее, покрывая влажными отметинами поцелуев каждый дюйм ее кожи.
- А что же тебе нужно… м-м-м… - стон прервал ее фразу, когда его губы сомкнулись на острой вершине груди, слегка оцарапав зубами. - Нужно, Ваша… - вторая попытка, но герцог не дал ей договорить. Втянув в себя алую ягоду ее соска, Дамиен придавил его языком к небу и, прикрыв глаза, наслаждался терпко-сладким вкусом.
- Ты, - слово-приговор на выдохе, что не подлежало обжалованию, и крепче хватка рук на ее теле, вынудившая Полин оседлать его бедра и выгнуться навстречу, подставив набухшую грудь под его поцелуи. Поцелуи, которых он не жалел.
Не отрывая рта от ее груди, Дамиен подвигал Полин к себе, потираясь пульсирующей головкой о скользкую от щедрых соков промежность. Дразня ее. Дразня себя. И предвкушая момент, когда ее вагина укутает его твердокаменный член собой со всех сторон.
- Хочу… тебя… - сказала ли Полин, иль, может, он просто слишком сильно желал это услышать. Но ее искаженное наслаждением лицо Дамиен видел, как никогда четко, когда, ударив бедрами вверх, насадил на себя до упора.
Де Гиз до боли, а, быть может, и оставляя синяки, сжимал в кулаках белоснежную кожу женских бедер, раскачивая на себе и раз за разом погружаясь в горячую плоть, что с легкостью раскрывалась навстречу и жадно стискивала, не желая выпускать из себя даже на мгновение. Влажные звуки соития, тяжелое дыхание, хрипы, стоны, надсадные крики “Да! Да! Еще!” и частый стук заходящегося в бешеном темпе сердца сливались в ушах в единую песнь безумной любви.
Но и этого Дамиену было недостаточно.
Перед глазами застыла багровая пелена жадной ревности к другим мужчинам. И каждым сильным и глубоким толчком внутрь ему хотелось стереть любое воспоминание о времени, проведенном без него. О прочих. Вбить себя в саму ее суть и остаться там.
Еще одно касание губ к ее шее, бездумно оставив розовый след над подрагивающей венкой, и де Гиз снял с колен женщину, не сразу осознавшую, что произошло. Воспользовавшись ее состоянием, Дамиен развернул Полин к себе спиной и наклонил, заставив опереться руками о сиденье напротив.
Много слов вертелось у герцога на языке, но он произнес лишь:
- И ты снова стонешь подо мной, любимая, - усмешка, но последнее слово настолько просто соскользнуло с губ, что де Гиз и не заметил оговорки. Он лишь крепче схватил женщину за бедра и вогнал член в ее тело по основание, сорвав еще один громкий стон.
Неконтролируемые по силе удары, шлепки мошонки о мокрую промежность и ее движения навстречу сводили с ума. Напряжение сковало острыми иглами все мышцы тела, но остановить его могла лишь смерть.
Быть глубже. Засадить сильнее. Доказать, что то, что мог дать ей он, не даст больше никто. И это не качественный секс, хотя и он тоже. Для Дамиена она была важна. И, как он не пытался вытравить ее из своей души, корни любви вросли так глубоко, что вырвать можно было только вместе с сердцем.
Сместив вперед руки, де Гиз обхватил мягкие полушария ее груди и сжал, тем самым, укрывая и окружая своим телом снаружи. А, ощутив непрекращающиеся сокращения мышц ее лона от оргазма, задвинул член еще раз и выстрелил семенем, не имея сил держать обжигающую сперму в себе. Еще одна метка. Теперь внутри.
Движение назад, не выпуская Полин из кольца рук и не давая отстраниться ни на дюйм, и Дамиен тяжело опустился на сиденье. Пульсируя глубоко внутри нее и согревая ее острые соски ладонями.
Де Гиз всеми силами пытался убрать красную пелену, застилавшую взор, но только прикрыл глаза, как все звуки стали тише, оставив лишь усиливающийся грохот крови. А потом герцог не смог услышать и его, погружаясь в темноту.
_________________

Двигаться пришлось почти в полной темноте, лишь слабое мерцание свечи в руке Антуана освещало им путь. Но этот проход был короче остальных, петляющих по подземельям замка. Ими почти не пользовались, и в добрые былые времена Жанна нередко задавала себе самой вопрос, кто и зачем придумал так много потайных ходов. В истории Шато де Гесдьер не было темных страниц, ни у кого из предыдущих обитателей поместья не существовало причин прятаться или убегать. Теперь же, продвигаясь вслед за мужем по узкому каменному коридору, графиня мысленно благодарила тех, кому была сейчас обязана своим спасением. Безусловно, они не могли ее слышать, давно закрыв за собой дверь вечности, но это не уменьшало благодарности в сердце.
Коридор закончился небольшим проходом, слева от которого показалась убегающая вниз тропинка к реке. Вода искрилась, отражая высокое звёздное небо, и мир казался таким спокойным, словно все случившееся только что было не по-настоящему, а привиделось в безумном сне.
Они шли по берегу, пока не оказались под окнами небольшого охотничьего домика. Последнее время Жанна редко бывала здесь. Она любила охоту, но суета и забота последних месяцев, подготовка к свадьбе и другие насущные дела заставили сменить приоритеты. Но местечко было графине хорошо знакомо: она нередко находила тут дочь, навещающую своего приятеля Терье - сына их дворецкого, последние годы присматривающего за домиком. Мальчишка был одним из тех слуг, которым можно было доверять. Хотя она ведь думала так об очень многих. До сегодняшнего дня.
Где-то позади, в замке, снова раздались выстрелы, и ветер донес чей-то протяжный крик. Жанна вздрогнула, ускоряя шаг, словно за ними гнались. Нужно выбираться быстрее. Из поместья, из леса и вообще из этой страны, где ничего не осталось от привычного надежного мира.
Из приоткрытого окна доносились голоса. Небольшая площадка перед домиком была укрыта зеленью деревьев, но ни их пышные кроны, ни ночной сумрак не помешали заметить пару привязанных лошадей из графской конюшни. Охота, задуманная для гостей поместья очередным праздничным развлечением, была запланирована на раннее утро, но то, что сюда коней привели накануне, стало ничем иным, как необходимым, спасительным подарком судьбы.
- Антуан, взгляни! - она обернулась к мужу, не сдерживая вздоха облегчения. - Кажется, нам есть на чем покинуть Шато. Скорее идём в дом, я хочу найти какую-то более удобную одежду. Не будем терять времени.
Марию графиня увидела сразу, стоило лишь ступить на порог. Её девочку, так непохожую сейчас на счастливую прекрасную невесту, которой мать любовалась всего несколько часов назад. Бесчувственная, со странной повязкой на голове, бледная, в измятой одежде. Когда Жанна рассмотрела пропитавшую ткань повязки кровь, страх, отпустивший было, сдавил сердце с новой силой. Женщина склонилась над дочерью, одновременно обращаясь к расположившемуся рядом с женой графу де Леграну.
- Венсан, что случилось? Что с Марией?

Словами не передать, как он был рад видеть графиню живой и невредимой!
Поднявшись со стула, он вежливо поклонился и поспешил успокоить тёщу:
- В её покои влетел фейерверк. Она поранила голову, но мне ничего не сказала. Мы спасались от пожара и я понял, что дело плохо, только когда Мария лишилась чувств. Но не переживайте!Рана обработана, лихорадки нет, и я смею надеяться, к утру ей будет лучше. А как вы себя чувствуете? А вы, граф? Многим ли удалось спастись? - Венсан пытался казаться уверенным, но в глубине души остро переживал трагедию.

Не переживать? - Слова и разъяснения графа де Леграна не уменьшили тревогу за дочь, лишь немного ослабив напряжение. Жанна склонилась над кроватью, где лежала Мария, осторожно прикасаясь ко лбу девушки. Венсан оказался прав: жара на самом деле не было, но это мало что меняло в сложившихся обстоятельствах. Их со всех сторон окружала смерть, дышала в спину, грозя вот-вот настигнуть. Даже здесь, в домишке, спрятанном в глубине леса, были слышны звуки выстрелов в поместье. Оставаться так близко к замку, где бесчинствовала разъяренная, обезумевшая толпа, было нельзя.

- Я не пострадала. И с графом все хорошо, - она обернулась к стоящему позади мужу, словно желая удостовериться в собственных словах. В подземелье было темно, и они с Антуаном почти не разговаривали. Сейчас Жанна пыталась понять, действительно ли с ним все благополучно. Внешне не было заметно никаких повреждений, лишь одежда мужчины была измята и покрыта копотью, да на лице отпечатались следы пережитых волнений.

- Боюсь, что повезло не многим, - при воспоминании об окровавленных, изувеченных телах, что она видела во дворе замка, по телу прошла дрожь. Еще несколько часов назад все было спокойно и безмятежно, и Жанна думала, что предстоящая ночь окажется наполненной весельем. Столы ломились от приготовленных угощений, покои замка ждали своих гостей: торжество в Шато де Гесдьер обещало стать незабываемым. Так и случилось, вот только запомнится не великолепная свадьба: никто из оставшихся в живых не забудет до конца своих дней того ужаса, что пришёл в поместье вместо праздника.
Приоткрытое окно скрипнуло от порыва ветра, и этот звук заставил поежиться и снова пожелать оказаться как можно дальше от этого места, пока у них ещё было время.
- Там, у дома, лошади. Их всего две, но это лучше, чем ничего. Да и Мария сейчас не смогла бы ехать одна, даже приди она в себя. Давайте поспешим, пока мятежники не добрались сюда.

Мария открыла глаза и улыбнулась, увидев рядом самых родных людей. Все были живы, и мать, и отец. За их спинами высился Венсан и сверкал глазами.



- Мама, - она протянула руки к матери, и крепко её обняла. - Мама...

Голова болела и кружилась, но Мария нашла в себе силы подняться и немного поесть. Тьери суетился вокруг хозяев и преданно заглядывал в глаза Марии, но она видела только Венсана. Её мужа. Пусть свадебный пир и был сорван, но всё надолго останется в памяти. И уж точно будет что рассказать детям. Свадьба - как великое торжество не забывается никогда, но сдобренная приключениями, связанными с ходьбой по краю, уж точно никогда не забудутся.

- Мы должны уходить, - на все протестующие возгласы она мотнула головой и твёрдо сказала: - Я справлюсь. Потом отлежусь.