Уста, не знающие лжи (современная проза, 18+)

Ellen: 08.03.18 13:06

Элли, твоя миниатюра отразила все очень правильно и как-то по-душе мне пришлась.
Через несколько дней моей маме исполняется 80 лет, и она даже не думает о каком-то покое...
И она, и отец, которому будет скоро 81, радуются жизни, у них пять внуков и уже пять правнучек, с которыми они с удовольствием общаются и занимаются (а для этого требуется немало энергии), освоили компьютер и интенсивно переписываются с дальними родственниками, все лето живут на даче и очень даже бодро еще "машут" лопатой. Мой папа считает, что главное - не сидеть на месте, положительно относится к жизни и поменьше ворчать.
Вот получилась хвалебная песнь о родителях, но мне очень хочется, чтобы они подольше были рядом с нами ...

Элли и Всех Леди поздравляю с праздником весны

...

Peony Rose: 08.03.18 13:06

Дорогие леди! Поздравляю вас с весенним праздником, напоминающим о равноправии и борьбе )))
Желаю вам большого и светлого, радостного и пушистого, феерического и умопомрачительного СЧАСТЬЯ!

упд


Очень в тему ;)
Спасибо за отклик!

...

Peony Rose: 25.03.18 19:55

 » Алый купол

Голова кружилась. Звенели колокола – или это стучал проклятый поезд? Один из тех, что проезжали в детстве мимо станции? Герти боялась поездов. Она до такой степени ненавидела стук колес, что даже в экипаж не садилась без затычек в ушах. Сумасшедшая. Все они сумасшедшие – отец, подцепившей сифилис от одной из бесчисленных шлюх, мать-сомнамбула, Герти с ее ночными криками и болезненным пристрастием к темным углам, затянутым паутиной, и, конечно, он сам.

Эгон Шиле.

Он с трудом встал с кровати, опорожнил последний кувшин воды и швырнул его об стену. По ней расползлось темное пятно, напоминающее женский силуэт, и он, забавляясь, схватил кисть и пририсовал к нему парочку грудей и пышные бедра. Потом с глухим воплем стукнул кулаком в стену и повернулся к холсту, на котором уже были мертвая Эдит и его нерожденный ребенок. Осталось только написать самого себя. Не страшно. Не в первый раз. Сколько их уже было, этих автопортретов, где он беспощадно сдирал с себя кожу напоказ, выискивал следы того безумия, которое должно было – в этом нет никаких сомнений – передаться от отца?

Может, и хорошо, что ребенок погиб. По крайней мере, ему не придется мучиться так же. Не придется выискивать шлюх, просить их раздеваться, принимать соблазнительные позы, а после препарировать их углем и кистью... Эрос и Танатос. Проросли друг в друга, а должны бы лететь по отдельности, изредка соприкасаясь кончиками пальцев. Проклятие. Прокл...

Он пошатнулся. Голова опять начинала гореть – скоро поднимется температура, и он свалится без чувств, как мешок гнилой соломы.

Эгон взлохматил темные волосы, шумно выдохнул и начал работать. Кисть шуршала по холсту, красные от лихорадки и горя глаза мрачно горели. Мазок. В нем бессонные ночи после позорной гибели отца. Еще. А здесь равнодушие матери, устранившейся от них с Герти после похорон. Еще, еще, еще! Дом дяди с его мертвенным покоем, от которого хотелось схватиться за нож или пистолет. Еще. Академия изящных искусств. Ну же! Встреча с Гусом Климтом, Сецессион, взрыв вдохновения, когда картины, казалось, появлялись сами, вместо того, чтобы рождаться в мучительных конвульсиях. Гус ненавидел женщин и любил их, в этом они походили друг на друга, о, да...

Из горла вырывались хрипы. Он оперся о стол, чтобы не потерять равновесие, кисть выпала из рук. Надо взять... что-то, чтобы опираться во время работы. Трость... нет трости. Вот. В углу зонтик Эдит. Он упустил его из виду, когда выкидывал ее вещи после поспешных похорон. Неприлично так быстро хоронить близкого человека, как сказала бы его матушка. А, плевать. Плевать.

- Господин Шиле, - в дверь стучала соседка, фрау Орнберг, доброхотка, носившая им с больной Эдит воду и бульон с сухариками. Будь прокляты все человеколюбцы мира! Никто не помешает ему закончить «Семью»!

- Убирайтесь, - каркнул умирающий и заскрежетал зубами. Лицо его исказилось так, что, будь старушка рядом, она бы в обморок упала от страха. – ВОН!!!

Он забыл, что дверь не заперта, а доброхоты, желающие спасения души, способны на все.

Она только ступила на порог, как Эгон, напружив ватные от жара мускулы, метнул в нее остроклювый зонт. Тот на полпальца разминулся с аккуратной седовласой головой, женщина, взвизгнув, выронила поднос с угощением и, подхватив юбки, спешно ретировалась.

Ему пришлось ковылять к двери, возвращаться и отмывать кисть от налипшей пыли и мусора. Все разрушалось. Все рассыпалось в этом гнусном мире, полном фальши, улыбающихся ходячих гробов в юбках и манекенов в цилиндрах и фраках. Манекены любили свои гробы, но гораздо больше – нежные, еще не тронутые цветочки лет десяти-четырнадцати. Как Валли.

Его Валли. Он любил ее, а она его бросила, когда он женился на Эдит. А ведь он хотел любить их обеих. Но она сдуру ушла на фронт и там заболела и умерла. А теперь умерла и Эдит. А сам он вскоре присоединится к ним... где? Вряд ли на небесах, ухмыльнулся он. Таких, как он, не ждут ангелы с золотыми арфами и рожками с ванильным мороженым. В аду? Да разве там нужен стомиллионный идиот с нечесаными патлами? Тамошние, зуб дать в заклад, уже порядком от таких устали...

Неважно. Вот они, последние завитки. Вот троица, Троица, которую он искал всю жизнь – муж, жена, дитя. Вечные. Нетленные. Они будут такими, когда его кости, и кости Эдит, и хрупкие, голубиные косточки его неродившегося сына или дочери превратятся в траву и цветы на венском кладбище. Этим он сможет оправдаться, когда запоют трубы, и небо сгорит, а Судья развернет свои свитки – золотой и черный.

Подпись. Палец поцарапан, на картину капает алая жидкость. Смешно. Договор. С Богом или его противником? С самим собой?

Жена и ребенок смотрели на него. Он закрыл глаза, но чувствовал их взгляды. Нет, так ему не дадут спокойно умереть. Укрыться, скорее укрыться...

Эгон, опираясь на зонтик, тяжело проковылял к кровати, лег. С шелестом над ним развернулся шелковый купол темно-алого цвета, цвета крови, вина, страсти, жизни. Цвета сосков Адели, любимицы Гуса, или губ мерзавки Альмы, истерзавшей беднягу Оскара. Женщины, женщины, проклятие и спасение судьбы любого мужчины-творца.

Темень-то какая. Света, воздуха, дождя, снега сюда! Валли - огненноволосая, тонкая, жалкая и страшная в своей полудетской наготе, там, в саду... и служители порядка. Чужие руки на его эскизах, готовых работах, жадные, глупые... Допрос, сальные улыбочки, тюрьма... Зачем все это было?

А золотая драгоценность Гуса? А голубая невеста Оскара?

Только бы его обносившуюся, замаранную душу не выкинули за порог и рай, и ад. Только бы приняли... хоть куда-нибудь. Не бродить по венским улочкам бесплотным духом, не завидовать детям, уплетающим яблочный штрудель, юным парочкам, целующимся в подворотнях, не танцевать с осенним ветром и желтыми листьями, пугая бродячих котов и собак...

Эдит, я слышу тебя. Ты маленькая, и у тебя нет живота. И я могу обнять тебя. Могу сказать: «люблю», и это не будет ложью, пойми, не будет.

Вот, я позади, защищаю тебя. А ты защищаешь нашу малютку. Все так, как надо.

Исповедь, завещание... пусть доброхоты судят, что я написал сейчас. Пусть торгуются, платят миллионы, рвут из рук, позабыв о своих сальных улыбочках... Все равно никто не сможет назвать истинную цену «Семьи».

Он начал бредить, а потом и не заметил, как уснул. Руки разжались. Алый купол мягко упал на пол и покатился, описывая полукруг. Родные братья, Танатос и Морфей, встали по обе стороны кровати и долго, с любопытством, смотрели на своего подопечного...

...

Peony Rose: 26.03.18 12:59

 » Шиле, Климт, Кокошка: "подрыватели устоев"

Шиле "Семья"


Климт "Золотая Адель"


Кокошка "Невеста ветра"

...

digori: 26.03.18 17:41

Никогда не интересовалась Шиле. Краем уха слышала и вполглаза видела, что был любителем и создателем специфических и очень недешевых рисунков. Был осужден за детскую порнографию.
Была некрасивая история с родной сестрой. В общем, как-то фу-у-у((
Видимо, Бог соблюдает баланс. Переложил таланта - разбавил шизофреническими мотивами.

Все равно будоражит горячечный бред умирающего. Элли, спасибо.

...

Peony Rose: 26.03.18 18:42

Вечера всем )

*голосом конферансье* Вы прослушали историю чокнутого художника и его последней картины, посвященной семье, написано на ЖШ довольно давно


Тата, точно как и я )
До того момента, как взглянула на картину. И настолько она показалась грустной и пронзительной, что... короче, "прорвало поэта" ))
Конечно, биографию Шиле читала, как и биографии упоминаемых им коллег по цеху. Что называется, люди были крайне буйные во всем - в творчестве и личной жизни ))) Скандалы, интриги, суды и прочее.


Это-то да Баланс - он везде нужен.

И вот что любопытно - перед смертью Шиле явно изменился. Очень сильно изменился. И эту перемену я как раз пыталась передать, хотя не уверена, что вышло...


Пожалуйста )

Спасибо всем за сердечки, леди

...

натаниэлла: 27.03.18 11:06

Привет!
Элли, на сей раз, по-моему, ты создала нечто очень жуткое. Проникнуть в голову к безумному гению это страшно (потому что там ожидаемо полно тараканов). Провести читателя сквозь образы ему подобных, не сдерживаемых рамками нормы и нормальности - страшнее вдвойне. Невольно задаюсь вопросом: а совместимы ли гений и здоровый образ жизни?
Была знакома с одним художником во времена институтской молодости. Он тоже был немного.. странным. Способность видеть мир иначе ценится за оригинальность , но не проклятие ли это?
Спасибо за историю и картины к ней

...

Peony Rose: 27.03.18 12:05

Привет )

Наташа, я с течением времени все больше думаю как раз о границе одаренность-гений-безумие.


Мне кажется, что нет. Потому что гений - это пламя, пожирающее само себя. Моцарт, Ван Гог, Гауди... им было плевать на здоровье в момент творчества. Они меняли повседневную жизнь на этот "миг на краю бездны", и были счастливы этим.
И поэтому еще можно посочувствовать женщинам, которые осмеливались их любить. Это действительно - крест. Каждодневный.


Очень может быть ) С точки зрения обывателя - так точно ))

Спасибо!

...

Peony Rose: 01.04.18 15:35

 » Шрипада, гора бабочек

На гранитной площадке находились трое: двое мужчин и слон.

Слон умирал. Стоя на коленях, он напоминал малую гору – сестру той, где был сейчас. Его крутые серые бока тяжело вздымались, крошечные умные глаза, полуприкрытые кожистыми веками, уже равнодушно смотрели на мир. Вот он уронил тяжелую голову, вздохнул и завалился набок.

Мужчины смотрели на животное.

- Учитель, - нарушил молчание младший. – Я полон боли, как сосуд полон водой после дождя. Мой народ стонет под игом ракшасов. Мой отец и братья платят непомерную дань мерзкому Раване. Сестры мои – наложницы его советников. Я – изгнанник и скиталец, спрятавшийся на Шрипаде. Ни днем, ни ночью нет мне покоя. А теперь – ты сам видишь – мой единственный товарищ, красавец Индра, подыхает. Я твержу твои заветы, но боль не уходит. Что делать?

- Сумана, - лицо старшего озарилось прекрасной улыбкой, подобной солнечному свету. – Если бы ты был этим слоном, чего бы ты хотел перед смертью?

- Я хотел бы, чтобы мой ближайший друг был рядом, - не задумываясь, ответил Сумана. Его темное мужественное лицо покрылось краской возбуждения, а черные пламенные глаза заблистали. – Да!

- И это есть у него, - склонил голову старший. – Чего еще ты хотел бы, ученик?

- Пожалуй... чтобы друг ласково прикоснулся ко мне, - не затруднился с ответом Сумана.

- Так прикоснись, - повелел учитель.

И молодой царевич сел возле слона и стал гладить его по лбу и ушам. Тот тихонечко затрубил и хоботом обвил руку любимого хозяина. Глядя на это, другой мужчина сложил руки и закрыл глаза. Так прошло несколько мгновений.

- Чего еще ты хотел бы, о мой ученик? – спросил наконец старший, открывая глаза, в которых светилась мудрость.

Юноша задумался в этот раз. Потом лицо его прояснилось, и он хлопнул себя по лбу:

- Какой же я дурак, о светлейший! Индра очень любит воду, а ведь мы поднимались на гору долго, не сделали по пути привала... Он, должно быть, страдает от жажды, а не только от болезни!

Сумана вскочил и растерянно огляделся. Он прошел по периметру площадки, но везде его встречала одна и та же картина: голая скала, ни былинки, ни кустика, ни единой капли воды. Нигде.

- Если бы я был богом, то приказал бы пролиться дождю, - вскричал царевич, потрясая кулаками. – Это несправедливо, учитель! О, какой мрак внутри меня, как поднялся во мне гнев!

- Не должно быть в тебе, Сумана, ни мрака, ни гнева, - учитель подошел к нему и положил теплую руку на обнаженное плечо. – Смотри, что может сделать Любовь.

И он ступил в сторону, нагнулся, развязал и снял сандалию с правой ноги. Затем твердо поставил нагую ногу на камень и снова сложил руки у груди.

Царевич наблюдал за ним. Вот учитель убрал ногу, и Сумана вскрикнул: на граните отчетливо выделялся след. И, словно вызванная неудержимой силой, в углубление стремительно собиралась вода.

Сумана не стал терять времени – он зачерпнул дар сложенными в ковшик руками и поднес другу.

- Благодарю, учитель, - сказал он потом, и трижды поклонился. – Ты вернул мир моей душе.

И Будда снова улыбнулся своему любимому ученику.

...

Peony Rose: 01.04.18 15:36

 » арт от Crimpson

...

натаниэлла: 02.04.18 11:15

Привет!
Элли, спасибо за интересный рассказ. Как хорошо все-таки быть Буддой))) Любовь, конечно, творит чудеса, но без равных богам чудеса редко случаются по заказу.
И слона жалко...
арт красивый!

...

Peony Rose: 02.04.18 11:59

Доброго дня ))

Спасибо всем за сердечки!


Да-а, не то слово Вот правда, пока им станешь, много воды утечет...


Жалко. Но он хоть умер в отличной компании )


Спасибо Алиночке за подарок Как увидела эту работу - все, в точку )
Рассказ из серии восточных, тоже конкурсный, впереди и другие )

Благодарю за отклик!

...

Peony Rose: 08.04.18 13:12

Дорогие мои читатели

Сердечно поздравляю вас со светлым праздником Пасхи!
Пусть всегда царят в ваших сердцах искренняя любовь, вера, надежда!
Пусть весна будет цвести в вашей душе каждый миг!
Счастья вам!

...

Peony Rose: 08.04.18 13:40

 » Вернуть чудо

Дерево окружало его со всех сторон.

Светлые, шероховатые, пахнущие смолой доски; не обработанные бревна; груды опилок и стружек - по ним скользили солнечные лучи и стружки радостно завивались колечками навстречу. Огромный склад пиломатериалов, мечта любого столяра и плотника, и его тоже. Хлебом не корми, а дай походить, повыбирать себе красоту по вкусу.

Алексей шел медленно, опытным глазом примериваясь то к одному, то к другому. Хозяин деликатно остался у входа, его взгляд чувствовался спиной: пристальный, беспокойный, требовательный.

Кризис. Ближайшие мебельные фабрики дышат на ладан, окна почти все делают из пластика, полы кладут ламинатовые... Была бы, что ли, в городе хоть мастерская по изготовлению роялей. Или еще что-то эдакое, чтобы все эти чудесные деревья не лежали здесь скучными грудами.

Возле небольшого липового кругляша Алексей остановился и сел на корточки.

Дерево разговаривало с ним, как и всегда. С его пальцами, чутко пробегавшими по годовым кольцам, по капелькам янтарной, липкой смолки, выступившим на месте среза. Прикрыв глаза, мастер вслушивался в тихие речи, улыбался, слегка кивал в такт. Ах, хорошо, ладно... Дело того стоит, верно уж стоит.

Встал, повернулся, кивком подозвал к себе хозяина.

- Сколько?

- За этот? Да много не возьму, матерьялец не первый сорт, сказать прямо. Полторы.

Алексей сощурился, усмехнулся. Весело блеснули старомодные круглые очки на веснушчатом носу с горбинкой.

- Не первый сорт, это да. И полторы, сказать прямо, дороговато.

Хозяин, низенький плотный мужичок с обширной лысиной, поджал губы и сложил руки на широкой груди.

- Небось сам выбрал. Значит, надо оно тебе. Очень, - в голосе звучал прозрачный намек.

Мастер сдержал фырканье, скроил постную физиономию.

- Надо-то надо. Только берегов терять тоже не стоит, а, Палыч? Как полагаешь? Красная цена липке этой – восемьсот с полтиной. Только ради поддержки старого приятеля могу дать пятьдесят сверху. Итого – девять сотенок.

Палыч закряхтел, запыхтел, заворочал круглыми темными глазками, но клиент стоял скалой и видно было – хрен уступит.

- Без ножа режешь, ирод змеевич, - простонал он наконец и протянул поросшую густым волосом руку. – Эх, ладно.

Мужчины ударили по рукам. В тишине звук был особенно звонким, и ворковавшие где-то на балках голуби сорвались с облюбованных мест и умчались вверх.



Предки Алексея были на удивление разношерстны и разномастны. Кого там только не водилось: и офени, и купчики, и незаконные дворянские детки, и даже, если бабка ничего не напутала от старости и склероза, один персидский мальчонка-шарманщик каким-то боком затесался. Мальчонку этого привез с войны прадед по материнской линии Михаил Евстигнеевич, вырастил, как своего, оженил на единственной дочери Ираиде и дождался черноглазых смуглых внучат, бегавших башибузуками по околотку и наводивших страх на соседок и их кур и коз.

С такой кровью обычным человеком не стать - либо изливаться в художествах, либо идти кистенем махать по большим дорогам необъятной матушки-Руси.

Алексей чуть было не влез в компанию дворовых соловьев-разбойничков, но мудрая бабка вовремя заметила, куда внук целит, от души надавала ему подзатыльников и за руку уволокла в Дом пионеров, в кружок по рисованию. Как часто бывает, в перерывах между занятиями Лешка от скуки блуждал по коридорам, выкрашенным простенькой бежевой краской, и совал нос в другие кабинеты. А там, за одной из дверей, оказалась его судьба.

Звали судьбу Петерсеном. Вообще-то полностью Яковом Геннадьевичем Петерсеном, но сам он очень не любил полного уважительного обращения. Петерсен – и точка.

Петерсен был маг. Чародей. Кудесник. Эх, все эти слова в русском языке несут негативный оттенок. Тогда лучше сказать так – он был Чудесник.

Столяр-краснодеревщик в пятом поколении, получивший высшее образование архитектора, Петерсен славился на весь Союз своими избами. Заказчики – в основном партийные бонзы – рвали его на части, требуя и умоляя выстроить им уникальные дачи в исконно русском стиле.

Кроме того, мастера постоянно просили участвовать в восстановительных работах во многих регионах – на севере, на юге, в центральных областях... Везде, где речь заходила о спасении уникального строения, будь то покосившаяся церковка или солидный купеческий домище, рано или поздно звучало это славное имя.

И вдобавок Петерсен был преподавателем в областном колледже искусств, на неполную ставку, но тем не менее.

Удивительно, что при такой нагрузке у него еще оставалось время – а главное, желание – заниматься резьбой по дереву с ребятишками школьного возраста.

Еще удивительнее, что на пятом занятии он попросил Лешку остаться и, когда все ушли, распахнул дверцы вечно замкнутого на ключ шкафчика и с торжественным видом достал из него букет цветов. И только через несколько мгновений, когда ошеломленный красотой букета ученик дотронулся до стебля, стало понятно – Чудесник вырезал их из светлого, податливого дерева. И обработал так, что цветы казались совершенно и абсолютно живыми.

А потом он склонился к уху Лешки и прошептал два слова.



После многочасовой работы, когда спина уже ноет, глаза слегка слезятся, и дужка очков начинает зверски давить на переносье, наступает обязательно такой момент «нехочухи». Это вот что: все почти готово, с волосок осталось, чуточку... и внутри растет сопротивление, сперва слабенькое, а потом мощное и лохматое, словно разбуженный посреди зимы в родной берлоге медведь.

Алексей прекрасно знал причину. Твоя жизненная сила, кусочек души твоей, который вложил в изделие, протестует и боится, не хочет отрываться от истока, льнет к родному и знакомому. Легко ли отпустить свое сердце гулять по чуждому, порой страшному миру?

Так, наверное, думал мастер, любовно прикасаясь резцом и снимая тончайший завиток, и у матерей бывает. Перед родами. Боязно. Оторвется детище, а мир – гам, и слопает. А у родителя слезы ручьем.

Встряхнув головой, он наконец убрал руки, посмотрел на миниатюрное деревце, подумал о чем-то заветном. Вздохнул, стянул со лба повязку, очки снял и аккуратно положил на соседний рабочий столик. Там в творческом беспорядке смешались самые разнообразные предметы: тюбики с краской, кисточки отмытые и грязные, тряпки, блюдца большие и маленькие, кувшин с надтреснутым горлышком, привезенный из одного старого горного аула прошлым летом, дорогой кинжал – тоже оттуда, фрагмент резьбы с наличника одной карельской избы, маленький женский портрет в траурной рамке. Портрет Лианы, выполненный незадолго до...

- Лешенька, - кротко позвала его снаружи теща, Амалия Петровна. – Борщ-то остынет, поди. Налила уж.

- Скоро буду! – Алексей встал, потянулся, раскинув сильные руки и улыбнулся так, как давно уже не улыбался.

Дверь мастерской надежно закрыта на ключ и цепочку. Да если б и не была – не та Амалия женщина, чтобы входить без приглашения.

Он снял с крючка куртку, обмотал шею шарфом, перекинул ремень сумки через плечо. Взял в руки готовое деревце и подошел к стене.

На ней жил лес. Огромный лес, с разными деревьями, кустами, между которыми мелькали и прятались любопытные мордашки местных обитателей.

Он легко, не сомневаясь, шагнул на знакомую тропинку.



Солнце пряталось за тучами, ветра не было. Аверроэс шел не торопясь, и встречные звери почтительно уступали ему дорогу. В этой глуши и птиц почти не осталось – они любят открытые, приветливые полянки, поют там вволю, на радость супругам и всем, кто согласен их слушать.

Каждый шаг приближал его к желанной цели. И отдалял от нее.

Деревце дрожало у груди, как второе сердце, как ребенок, которого теперь уже не будет.

На холме, как и всегда, никого не было. Шелестела трава, качались ромашки и пастушья сумка, на одну сел ненароком мохнатый шмель, сердито загудел и тут же умчался по своим шмелиным делам.

Аверроэс встал у невысокого камня, на котором кто-то выбил два слова. Имя. Род.

- Любовь моя, - начал он, и ромашки успокоились, трава замолчала. – Ты помнишь, как мы встретились? Любопытный и дерзкий, я скакал из Кордовы на запад, к Северным вратам, и там, у входа в сияющий город Мадина аз-Захра, стояла ты. Твои отец и братья возили камни из некогда великолепного города, а ты стерегла повозку и лошадей. Будь я из гранита или мрамора, устоял бы перед твоими очами, черными и сладостными, как полночь в июле, но увы – ты посмотрела, и я погиб. Знавший множество женщин – я забыл их сразу же, и в памяти остались только твои слова и смех твоих гранатовых уст. Пораженный стрелами любви, я ослеп и оглох, и ни господин мой, ни мои слуги и домочадцы не могли привести меня в чувство. И горе мое сменилось радостью, равной ликованию Всевышнего, когда ты согласилась войти в мой дом и стать моей женой.

Надгробие плыло в его глазах. Опять слезы. Сколько бы не приходил он сюда – слезы.

Аверроэс встал на колено и бережно поставил деревце на землю. Его верхушка оказалась почти на одном уровне с именем.

- Возвращаю тебе чудо, любовь моя, судьба моя, жизнь моя...

Отвернувшись, он смахнул предательские слезы с глаз и ушел с холма. Его ждали важные дела, наука, искусство, люди.

А солнце вышло из-за туч, подул ветер, и трава снова ожила и стала шелестеть о вечном, о незабвенном.

Стоявшее перед камнем деревце зазеленело.

...

bazilika: 08.04.18 16:28

С праздником, Элли!
Спасибо за очередную резную игрушку, которая оживает при прочтении.
Это волшебное приключение- пройтись по лесам, что созданы воображением мастера - подышать,ощущая и горечь трав, и нежный аромат молодой листвы. Обожаю дерево- и это, вероятно унаследовано от дедов- столяров и плотников, ведущих свой род из Костромы...

...