Мы шли с тобой, осторожно ступая по гулким улицам, по одиночке. Ты - вечная, яркая, живая. Я же - не очень.
Мы смотрели на небо, в зеркало, в стёкла прозрачных витрин. Ты, окружённая тысячью лиц и персон. Я же - один.
Мы переезжали с места на место, застывая на фоне замков и древних камней. Ты - весёлая, улыбалась людям, становясь частью всего. Я же - ничей.
Мы дышали ночным воздухом, сидя в тёмной комнате и глядя на круглую луну. Ты взлетала в бархатное небо. Я же тонул.
Мы выпивали чай, кофе, портвейн, вино. Ты - по капельке, совсем немного. Я же - глушил его.
Мы ожидали, мечтали, думали, вглядываясь в лица и знаки. Ты, увидев, улыбнулась. А я - почему-то запклакал.
Мы думали, это на раз, может, на два, но никак не на три. Ты сначала хотела уйти. Я же - взвыть.
От холода, безнадёги, от одиночества.
Мы с тобой просто два незнакомца без имён и отчеств.
Без фамилий, без адресов, телефонных звонков и свиданий. Ты - пример смиренного постоянства. Я - расставаний.
Где-то на границе Вселенной, на краю этого мира мы встретились, пересеклись, сошлись, улыбнулись. Ты слова не проронила.
Блуждая по тёмному склепу, становясь на колени, ты прикасалась, не зная, каких демонов пробуждаешь.
Открывая, вселившимся в тело моё шумным бесам, дубовую дверь, оставила меня в темноте думать: "Что будет теперь?"
А потом вновь ты была на коленях, с неба текла вода.
И всё становилось ясным: может, в твоей жизни я десятый, тысячный, очередной. Ты же в моей - одна.
Спустя две недели...
Что-то царапнуло по стеклу. Странный потусторонний звук выдернул из дрёмы, заставляя открыть глаза. Редкое в это время солнце, всё же заглянуло на минутку в просторную спальню, и прощальным лучом прошлось по коже, согревая, как будто лаская.
Сонный Икабод наблюдал, как этот луч-соблазнительно, его соперник, скользит по коже Василисы, гладя предплечье, локоть, ладонь, замершую на его груди. В золотисто-розовом свечении женская кожа выглядела ещё более соблазнительной, чем обычно. Хитрый луч не оставил без внимания ни единого сантиметра. Блеснули светлые волоски, крошечная родинка, отпечатки его пальцев, медленно превращавшиеся в синяки. Икабод нахмурился, дотрагиваясь до этих следов. Они в точности совпадали с его ладонью, которую он убрал минуту назад. Понимание пришло внезапно, но совершенно чётко и ясно: во сне он так крепко сжимал её руку, боясь отпустить, что на утро начали проступать синяки. Это походило на болезнь. Коварный луч, моргнул, когда веко тучи опустилось на солнце, и всё вокруг окрасилось в серо-голубые цвета. И только от Василисы, как будто, продолжало исходить это странное свечение. Она медленно и спокойно дышала. И с каждым её вдохом к Икабоду приходило странное умиротворение. Её щека прижималась к его груди, нога была закинула на его бёдра, а волосы вольготно разметались во все стороны. Они были гладкими и прохладными. Икабод убрал прядь с щеки Василисы и вновь нахмурился. Даже в вернувшемся сумраке были заметны длинные царапины, похожие на ссадины. Ну, он и мудак! Икабод тяжело вздохнул и уставился в потолок. Он сбреет нахрен бороду сейчас же.
Осторожно, чтобы не разбудить Василису, Икабод вздрогнув, когда ноги коснулись холодного пола. От его движений тонкая простыня соскользнула вниз, обнажая грудь и талию Василисы. Икабод потянулся за совевольной материей, чтобы укрыть девушку, но замер на месте, как будто видел Васю впервый раз. Она лежала на животе, безмятежная, не подозревающая, что он вот так бесстыдно её разглядывает. Икабоду была видна лишь её гладкая идеальная спина, стройные ноги и рука, замершая на его подушке. Не нарочно, но Василиса, как будто, скрыла от Икабода всё, что могла ему дать, и он сжал зубы от резкого приступа злости. Ему хотелось вновь опуститься на кровать, грубо перевернуть Василису на спину, не заботясь о её сне и отдыхе, развести в стороны её потрясающие ноги и долго рассматривать. Просто изучать и запоминать каждый нюанс. Он хотел знать, как быстро учащается её дыхание, как напрягаются мышцы живота, как становятся твёрже соски. Он хотел видеть, как она закусывает губу, когда он ласкает её совершенную грудь, как она сгибает ноги в коленях, когда он опускается ниже. Это чувство перешло уже на физический уровень. Как дыхание. Как моргание. Как стук сердца. Ему просто необходимо было наблюдать за тем, как набухают нежные складки плоти. Он хотел видеть, как она становится влажной, как блестит лоно от шелковистой смазки...
Икабод чуть ли не отпрыгнул от кровати, подхватил с пола джинсы и, на ходу натягивая, выбежал из спальни. Ступени жалобно скрипели, когда он нёсся вниз. Вырвавшись вниз, из удушающего соблазна, распроявшегося словно яд, от Василисы, Икабод вдохнул полной грудью. Но это не принесло облегчения. Наоборот, он остро ощущал, что чего-то не хватает, что что-то не так. И он знал, что было неправильным. Рядом не было Василисы. Да, он знал, что она спит в их спальне, этажом выше, но здесь он не мог её выглядпть, и от этого ощущал себя странно ущербным, как будто лишённым какого-то органа. Да, жить можно, но жить не такая, как если бы ты был целым.
Одним целым с ней... Ощущая, что потихоньку начинает сходить с ума, Икабод потёр глаза. Всё это... Ненормально. Он ни от кого никогда не зависел. Тем более от человека. От женщины.
Как был, в одних джинсах, Икабод вышел в холодный сумрак ноябрьского утра. Обогнув дом, он остановился возле большого пня, в котором торчал топор. Рядом валялась куча поленьев. То, что сейчас надо. Под резкими колючими порывами ветра Икабод совершенно не ощущал холода. Кожа горела. Он сам горел, словно в странной лихорадке. Установив полено, Икабод взялся за топор.
Рядом с ним уже образовалась приличная куча дров, когда дыхания стало не хватать. Дав себе минутную передышку, Икабод выпрямился, утирая со лба горячий липкий пот. И вновь вспомнилась Василиса, их влажные тела, крики и стоны.
Икабод со злостью опустил топор в колоду и зажмурился, пытаясь прогнать воспоминания о прошедшей ночи.
Почти не контролируя свои действия, он запустил руку в карман джинсов и вытащил оттуда кольцо. Белое золото таинственно блеснуло. Вчера он собирался сделать Василисе предложение. Но малодушно струсил. Он всё ещё помнил, как она собиралась уйти в тот, самый первый, их вечер. Что если она и сейчас подумает, что слишком быстро, что две недели - это ничтожно мало? Наконец, он почувствовал холод. Леденящий, как на том кладбище. Холод обречённости. Золотой ободок вновь поймал случайный блик. Больно было осознавать, что согласен на всё, лишь бы не испугать любимую женщину. Икабод спрятал кольцо обратно. И как раз вовремя. Из-за поворота вышла Василиса. На ней не было ничего, кроме его рубашки и высоких сапог. Она сонно щурилась и ёжилась от ветра. Волосы свободными птицами вились около её лица, крыльями обхватывая плечи.
Икабод последний раз кольцо и вытащил руку из кармана, бросаясь к Василисе, чтобы увести её с холода.
Через одиннадцать дней...
1791 год, Маунт-Плезант, поселение Сонная Лощина.
Вечер. Обычный вечер наступающей зимы. Стекло запотевает от горячего дыхания. Вместо кистей - изящная ладонь. Вместо красок - тепло выдоха. Можно рисовать прозрачные недолговечные картины. Но справедливо ли обрекать их на неминуюмую гибель через минуту?..
Выдох. И тонкий палец выводит на стекле кривую линию. Наклон головы. И появляется вторая - её сестрица. Плавно двигаются плечи, и вот уже видны ветви и крона. Буйный ветер завывал в завывал в каминной трубе, налетал на стёкла, заставляя их дрожать. Но стекло упорно сопротивлялось. Икабод ощущал себя этим ветром, одержимым лишь одним желанием: наброситься на тонкую фигурку у окна. Василиса обернулась через плечо и лукаво посмотрела на Икабода. Она была затянута в серо-голубой шёлк простого, но изящного платья, которое совершенно невероятно на ней смотрелось.
Икабоду хотелось показать Василисе своё время, свой дом такими, как он их помнил. Свет от свечей и камина, а не благодаря электричеству. Ванна с горячей водой, которую натаскали слуги. Одежда, которая скрывает всё, заставляя мучиться желанием содрать её и сжечь, чтобы больше никогда не скрывать своё тело за этой тканью, свою душу за маской из пудры.
Сегодня они гуляли в роще за домом. Икабод показывал Василисе знакомые с детства места.
Они бродили по давно нехоженым заросшим тропкам. Возле старого, клонящегося к земле дуба, Василиса остановилась и с вызовом посмотрела на Икаюода. Между ними завязался спор, за которым Икабод не сразу разглядел умелую провокацию. Всё-таки, она так хорошо его уже изучила за столь короткий срок. Ей потребовалось ничтожно мало времени на то, чтобы спровоцировать его на какой-нибудь совершенно глупый поступок. На этот раз Икабод старательно вырезал на старой многовековой коре их инициалы, соединённые глубоким плюсом. Он не понимал этой странной традиции, но Василиса почему-то считала, что это романтичный поступок. Икабод считал поступок глупым, но как мальчишка пытался доказать понравившейся девочке, что для него нет ничего невозможного. Когда спустя минут двадцать на шершавом стволе лесного стража появились буквы «В» и «И», Всилиса, смеясь, начала гадать о том, сохранится ли эта надпись через двести лет. Икабод резко бросил, что она сама может это проверить, когда они вернутся в её время, но неожиданно замолчал.
Он помнил этот дуб. Он до сих пор стоял возле его дома. постаревший, но всё такой же грозный и величественный. Когда проверял, что осталось от дома спустя три столетия, Икабод наткнулся на этот дуб. Тогда он не придал значения кривоватым бледным шрамам на древесной коре. Но сейчас всё вдруг стало и понятно. Ему суждено было оказаться здесь. С этой женщиной. Кто-то свыше предсказал, что он найдёт её, пусть даже для этого и придётся пройти сквозь двести лет, сумрак кладбищ и собственную нерешительность.
Обратно они шли молча. Икабод держался позади Василисы, всё время, следя за острыми ветками, стараясь отводить их в стороны, чтобы не поцарапали её нежную кожу. Подол платья шуршал по земле, и это зрелище почему-то завораживало Икабода. Он протягивал руку вперёд и пальцы обхватывали ткань тёмного плаща, как будто он боялся, что Василиса уйдёт, растворится в наползающем отовсюду тумане. Ему казалось, что сейчас, если он не будет её держать, она исчезнет точно так же, как появилась – в никуда. Может, она лишь видение? Дымка, которой суждено рассеяться с рассветом. Но вместе они уже встретили не один восход солнца. И всё же, слишком мало, чтобы он считал, что она реальна.
Сейчас, сидя в тёплой, прогретой весёлым огнём комнате, Икабод наблюдал, как Василиса рисует на стекле тот самый дуб. Она вновь оглянулась, закусила губу, чтобы не рассмеяться. Взгляд был полон дерзости. Она отвернулась и как-то ласково, почти гладя холодную поверхность стекла, вывела замысловатую буквы «И».
И на этот раз её провокация удалась. Икабоду не потребовалось много времени, чтобы сорваться со своего места и настигнуть Василису у окна. Может, она не ожидала, что он окажется рядом так быстро, или же её напугала его грубость, но раздался тихий вскрик, который послал по телу Икабода дрожь. Электричество пронзило его кости и мышцы, заставляя, дёргать крючки на спине, стягивая вниз трещащую по швам ткань платья. С тихим шелестом оно опустилось на пол. Белым туманом за ним опустилась нижняя сорочка. Секунда, и Икабод прижал Василису к стеклу. Она упёрлась руками в запотевшую поверхность в тот самый момент, когда губы Икабода настигли её шею. Какой же вкусной она была… Гладкой, нежной, начинающей гореть под его руками. Тонкие пальцы скользнули по кроне дуба, и Икабод нежно, словно и не бы только что так жестоко груб, отвёл руку Василисы.
-Осторожно… Не испорти рисунок.
Он вновь прижался губами к её шее, ногой отшвыривая в сторону платье и сорочку. Нет, он не будет бриться – ему нравится смотреть на эти покрасневшие отметины на её коже – символы. Знаки её принадлежности ему. Навечно. На тысячу веков. Где бы они ни оказались. Ладонь прошлась по гладкой спине, обводя каждый выступающий позвонок, замирая на пояснице.
Икабод прижался напряжённым членом к попке Василисы, вдавливая в неё болезненно отвердевшую плоть. Он почти распластал её на стекле, которое начало запотевать от их горячего учащённого дыхания. Соски Василисы затвердели, и в отражении Икабод смотрел, как её грудь прижимается к окну. Их вгляды столкнулись, ударившись друг о друга. По стеклу потекла капля, пробегая в опасной близости от нарисованного дуба.
Потянув Василису за руку, Икабод дёрнул её на себя. Потом, потом он извинится за грубость, за жестокость. Но сейчас ему всё это необходимо. И он постарается сделать так, чтобы Василисе это стало необходимым тоже. Он почти швырнул её на кровать, наваливаясь сзади. Василиса повернула голову, и Икабод прижался к её губам, скорее не целуя, а кусая.
Стянув рубашку и расстегнув брюки, он заставил Василису встать на колени. Не удержавшись, Икабод наклонился и провёл языком по выступающему позвоночнику, заставляя Василису прогнуться и резко выдохнуть. Он развёл её ноги в стороны, отстранился и обхватил бёдра. Отсюда ему было видно всё. Как набухли влажные складки, как блестит горячая смазка. Пальцами Икабод развёл стороны нежные складочки и лизнул желанную плоть. язык надавил на клитор, углубился в манящее отверстие и прошёлся по расщелине ягодиц. Он упивался её вкусом, её запахом. Тем жаром, что источало тело Василисы. Этот жар согревал Икабода. Не было ничего на свете, что могло бы сравниться с ней. Никто не был подобен ей. Она такая одна. И нет никого, кто мог бы сравниться с этой женщиной. С его женщиной. Икабод выпрямился, обхватил руками ладони Василисы, заставляя её взяться за кованую спинку кровати, и резко ворвался в невозможно узкую глубину. Не давая возможности привыкнуть, насладиться ни ей, ни себе, он вбивался в неё так быстро, как только мог. Тела с влажными шлепками ударялись друг о друга. Горячее дыхание смешивалось. И не было больше различий, где он, а где она.
Рывками Икабод врывался до основания, сжимая ладони на её пальцах. Это было похоже на агонию, на опьянение. В каком-то наркотическом угаре он наклонился вперёд. На спину Василисы упали несколько капель испарины с его волос. Икабод прикусил нежное плечо Василисы, оставляя важный розовый след. Его язык зализывал рану в такт каждому движению бёдер. Горячо… Как же в ней было горячо. Тесно и узко. Божественно.
-Ты моя…
Спустя ещё неделю
Кто первый сказал, что в аду жарко? Ад – самое холодное место на земле. В аду не слышно ничего, кроме завываний ветра. Слёзы превращаются в кристаллы, режущие глаза, а крики и мольбы замерзают на губах. На лице вечно застывает холодная бело-голубая маска агонии и ужаса. В аду холодно…
Икабод вновь был на кладбище. Впрочем, кладбище слишком громкое название для нескольких безымянных покосившихся надгробий за заброшенной деревенской часовней. Покрытые мхом и лишайником, они словно древние сторожа охраняли вход в капеллу. Икабод отворил старую полусгнившую дверь и вошёл внутрь. Там его уже ждали. Дряхлый сгорбившийся старик, юноша с бледным испуганным лицом и девушка, закованная в кандалы, цепи от которых тянулись к тяжёлому каменному кресту. Икабод медленно осторожно ступал по выщербленному каменному полу. Под подошвой его сапог хрустела каменная крошка. Гулким эхом отдавался каждый шаг. Не сразу глаза смогли рассмотреть странное убранство часовни. Не сразу Икаод понял…
Всё внутри было покрыто ледяной коркой. Свечи в подставках замёрзли, даже пламя застыло в неподвижности голубыми кристаллами. С потолка свисали длинные острые сосульки. Выцветшие от времени и солнца лики ангелов покрылись инеем, и теперь можно было лишь гадать, о чём хотел поведать мастер.
Икабод дошёл до креста, вбитого прямо в пол. Вокруг его основания были обмотаны две длинных железных цепи, которые оканчивались грубыми тяжёлыми браслетами, обхватившими запястья девушки. Сама же девушка лежала на полу, вокруг неё льда было больше всего. Она казалась вросшей в снежный покров. Достав из сумки три толстых свечи. Иабод зажёг их и поставил рядом. Свечи несмело осветили лицо и тело девушки. Она была одета в какие-то рваные лохмотья, покрытые бурой засохшей кровью и золой. Лицо было почти серым. От закрытых век на лоб и скулы отходили чёрные ручейки, как будто ребёнок решил позабавиться с угольным карандашом и вместо бумаги использовал человеческую кожу. Нежно-голубой холодный лунный свет проник в широкую глазницу окна, высвечивая лицо девушки. Глаза под веками бегали с нечеловеческой скоростью. Икабод перевёл взгляд на руки девушки. От железа, обвившего запястья тянулись такие же чёрные нити, вены почернели. Икабод взял девушку за безвольную руку и поднёс ближе к лицу, рассматривая странные символы. Чёрные вены тянулись к локтям, как будто утолщаясь и превращаясь в едва различимые змеиные головы, которые подрагивали в колышущемся пламени свечей. почувствовав ладонью ещё какой-то металл, Икабод вновь взглянул на тонкую кисть девушки. Её безымянные палец охватывало простое железное колечко. Сверху на нём была вырезана кривоватая буква «К». беглый взгляд на руку юноши – на его пальце было точно такое же кольцо. Вот только букву Икабод разглядеть не смог.
Порыв ветра ворвался в круглое нутро часовни и безжалостно задул три свечи. Икабод бережно отпустил руку девушки и отошёл от неё. Не смотря на стужу, он не чувствовал холода. Его грудь жгло кольцо, висящее на длинной цепочке, обвившей шею. Жар этого так и не подаренного золотого ободка вгонял в привычное состояние лихорадки. И было уже не совсем понятно, кому здесь нужна помощь: этой одержимой девушке, или ему самому.
Из старой потёртой сумки Икабод достал пять ножей, кусочек мела и древнюю книгу. Старик, стоявший около юноши, вздрогнул при виде острых лезвий, мальчишка же хранил неподвижность. Его взгляд не отрывался от девушки на полу. Икабод вздохнул и всё так же молча взял ножи. Три из них по прямой вошли в плиты, разрубая ледяную корку, четвёртый – слева, пятый… Икабод на несколько мгновений замер. На блестящем током лезвии, на самом конце, застыло бурое пятнышко. Как фотографии из старого альбома перед глазами пронеслись яркие картинки ноябрьской ночи: вот он идёт на кухню, убирает всё со стола, лезвие разрезает кожу. Отстранённый взгляд Василисы, его рубашка на её хрупких плечах, спутанные волосы. Её нежные руки, обхватившие его ладонь. Её взгляд… Странный и незнакомый. На него никто никогда так не смотрел. Умоляя заставить её остаться. Удержать возле себя. Не отпускать. Он помнил, как пальцы впились в её плечи, оставляя алый след на рукаве рубашки. Он был с ней, в неё. И она… Василиса тоже была здесь. В этом засохшем пятнышке крови – напоминании о той ночи. В кольце, покачивающемся на цепочке – как память о его трусости. Ему не хватило смелости задать тот самый вопрос и услышать в ответ «Нет». Боже! Да хоть тысячу раз она ответит ему отказом! Пускай! Он найдёт способ удержать её. Уговорит. Заставит. Будет умолять. Просить. Шантажировать. Всё, что угодно.
Икабод вновь взглянул на парня. Он был таким молодым. Лет двадцать, не больше. Почти ребёнок. Но во стократ смелее Икабода, раз ему хватило сил бороться за свою женщину. Икабод вогнал последний нож меж плит. Подняв девушку, он переложил её в этот своеобразный круг-крест. Она оказалась лежащей на спине, и только в этот момент Икабод заметил холмик живота. Он резко вскинул голову и посмотрел на мужчин. Старик едва слышно всхлипнул, а парнишка лишь ещё больше побледнел и закусил губу, только его кулаки сильнее сжались. Он сражался за свою женщину и за своего ребёнка, а Икабоду не хватило решимости… Где-то далеко, в другом месте, в другом времени его ждала весёлая, умная и дерзкая девушка. Она не знала, где он и когда вернётся. Вернётся ли вообще. А Икабод не оставил ей на память ничего. Даже кольца – этого странного символа связанности двух людей.
Решительно поднявшись с колен, он вновь подошёл к свечам и зажёг их. Откуда-то с потолка неожиданно посыпался снег. Вновь встав на колени, Икабод открыл книгу и быстро начал произносить старые заклинания. Сейчас стоило думать о людях, находящихся рядом, жизнь которых зависела от него. Но в голову настойчиво проникали совсем другие образы. Василиса, улыбающаяся ему, задорно и немножко лукаво. Василиса, откидывающаяся назад, сидящая на его бёдрах. Василиса, ползающая в темноте по склепу в поисках спасительного ключа.
Резкий металлический скрежет заставил Икабода остановиться. Он потерял контроль над собой, над ситуацией. Перенёсся из этого места. Он позабыл о страхе, что что-то может пойти не так. Он допустил ошибку. Промах.
Девушка на полу зашевелилась. Она странно задёргалась, стоило ему продолжить чтение. Цепи заскрежетали по полу, и снег около кинжалов начал окрашиваться красным. Икабод начал читать быстрее и громче, а девушка заметалась по полу. Её губы стали такими же чёрными, как и вены на руках. А те вдруг начали шевелиться. Прямо под кожей что-то двигалось, как будто это и вправду были невидимые змеи, на какое-то мгновение застывшие на руках чёрными татуировками.
Старик вскрикнул и упал на колени. Икабод, ни на секунду не прекращая чтения, бросил на него взгляд. Тот смотрел на руки Икабода, сжимавшие книгу. Читая, уже почти переходя на скороговорку, Икабод вдруг почувствовал, что по рукам течёт что-то горячее и липкое. Рубашка тоже почему-то стала мокрой, странно закололо в локтях.
Он понял, что это кровь в тот самый момент, когда девушка взлетела вверх. Цепи, державшие её, не дали подняться выше, но и этого было достаточно, чтобы она зависла над тремя мужчинами. Она начала дёргать руками, пытаясь вырвать крест, но тот пока держался, лишь немного пошатываясь и крошась от нечеловеческой силы. Икабод взглянул на старика и парнишку. Оба исткали кровью, так же, как и сам Икабод. Все когда-либо полученные ими раны открылись и сейчас кровоточили. Демон, завладевший телом девушки, открыл рот и зашипел. Этому шипению вторила тёмная змея, кольцом завившаяся на руки девушки и протянувшаяся своим длинным скользким телом к кресту. Цепи исчезли – на их месте были две толстые склизкие подружки.
Старик взлетел к крыше. Невидимая сила швырнула его вниз. Мальчишка отлетел к стене. Самого Икабода отбросило к каменному кресту. Голова откинулась назад, ударяясь о холодный монолит. Перед глазами всё поплыло, а бок обожгло болью. Из тела торча рукоять задетого им ножа. Пятна крови на снегу стали больше. А пронзительная голубизна ледяной ночи начала сменяться тьмой.
Что суждено ему увидеть перед смертью? Искажённые мукой лица? Алые всполохи ада или его ледяную пустыню? А может, всё-таки, лицо любимой женщины?
И какая разница, что она ответит, если он так никогда и не спросит?
Последним усилием, Икабод приподнялся и вытянул нож из своего тела. Влажно хлюпнула кровь. Одержимая, замершая под потолком хрипло, по-мужски, рассмеялась. её волосы струились в воздухе подобно змеям. Кое-как Икабод поднялся на ноги. Резко вытянув руку вверх, он ухватил девушку за лодыжку и дёрнул вниз. Она упала в круг из кинжалов. Тяжело дыша, Икабод воткнул в пол последний и потянулся за книгой. Девчонка задёргалась. Демоны-змеи быстрее заструились по венам под кожей. Она пыталась вырваться, но её молодой окровавленный муж доковылял до креста и обхватил жену за плечи.
Липкими от крови пальцами Икабод перевернул страницу и принялся читать заклинание. Девушку швыряло в стороны, её руки едва ли не выворачивались из суставов, но с последним громким «Да будет так», она обмякла в руках мужа. Почерневшие вены начали стекать водой с бледных рук, превращаясь в длинных тонких змей. Выхватив из-за пояса ещё один кинжал, Икабод каждой отсёк голову.
Дома было тихо. Сначала Икабод подумал, что Василиса спит. Но наверху послышался стук двери, и через несколько секунд Икабод увидел Василису. Она выглядела такой знакомой и родной. Совершенно нормальной в этом сумасшедшем мире. Его якорь. Его надежда. Его жизнь. Из удивлённого её лицо превратилось в испуганное.
-Со мной всё нормально.
Икабод осознавал: спустя минуту она поймёт, что это совершенно не так. Но ему будет достаточно и минуты. Даже меньше. Три коротких секунды, чтобы, наконец, задать тот самый вопрос и протянуть дрожащими пальцами кольцо.
-Ты выйдешь за меня?