Судьба всегда звонит дважды (Современный ЛР)

Аноли:

С позицией твоей согласна, я. Но если так судить, спортсмены тоже не очень сильно подходят, тут как говорится "нужно фильтровать ситуацию".
Был случай у меня, слежу я развитием событий в одном романе. И понимаю, что знакомый, по роду деятельности тот спортсмен, в принципе подходит на олицетворение образа персонажа. При желании можно даже было фотосессию устроить, имеется и у него и костюмчик дорогой, машинка правильная, часы соответстующие и т.д.
Да только понимаю, что образ данного героя идет вперерез его личным жизненным принципам, а если учесть еще, что он совсем не ироничен... в общем затею я забросила не начав.

...

Partizanka:

 » Глава 7. Пройти по краешку.

Глава 7. Пройти по краешку.


О том, чего стоило Соньке провести ее туда, внутрь, в больницу, Маша не задумывалась. Ей не до того было, она просто ушла в себя, пытаясь собраться, подготовить себя к тому, что может увидеть. Она поверила Софье – та сказала: «Не переживай, я все устрою, договорюсь».
Какими словами она договаривалась – шут ее знает. Хотя, зная сестер Соловьевых, можно быть уверенной – важно было не то, что Софья говорила, а сам факт, что говорила именно она. Так уж получилось, что троица девиц Соловьевых являла собой смертоносное оружие для подавления морально-волевых качеств всех мужчин, что попадались им на пути.
На этот раз жертвой стал молодой интерн клиники, который совершенно стеклянно-обожающим взглядом смотрел на Соню, пока Маша облачалась в приготовленный для нее халат.
- Какого черта ты сказала, что он в реанимации?!
- А что – нет?
- Нет, уже в обычной палате.
- Ну, это же хорошо? – робко интересуется Маша, неловко застегивая пуговицы.
- Тебе-то хорошо… - ворчит Софья, параллельно снисходительно улыбаясь стоящему рядом обожателю. – А мне еще с этим… чудом… ужинать сегодня. Все, давай. Надеюсь, твой бойфренд не закатит скандал, что ты к нему явилась без приглашения. А то вон, - кивок в сторону молоденького француза, - несчастный Пьер-Ив переживает, как бы ему не досталось.
- Все будет хорошо, - одними губами произносит Маша. – Пусть ведет.
Сама она в то, что говорит, ни капли не верит. Она боится себя, его, того, что она может увидеть, того, что может между ними произойти. Но понимает, что это ей жизненно необходимо.
Матовое стекло двери палаты. Выглядящий крайне неуверенно французский интерн кивает – здесь, мол.
- Маш, мы тебя тут подождем.
Конечно, нечего там другим делать. И она тихо открывает дверь.
Одна-единственная кровать. А на ней - Бас. Уже прилично оброс, бледный, даже веснушки будто выцвели. Или это от обилия белого вокруг? Весь в бинтах, одна рука в гипсе, из другой торчит игла капельницы. На ногах какая-то странная конструкция, прикрытая белой тканью, так, что даже контуров тела не угадать. И лишь глаза – его, живые, настоящие, правда, в обрамлении совершенно кошмарных, почти фиолетовых синяков. Похож на какую-то странную конопатую панду. Только глаза его - зеленые и потрясенные.
- Маша?!
Голос тоже… будто изломан – тихий и хриплый. У нее начинают дрожать губы. Абсолютно четкое осознание – нельзя! Нельзя плакать, нельзя показывать ему слабость, жалость. Но… она оказалась все-таки не готова… увидеть его таким.
Может лишь медленно кивнуть, а глаза выхватывают все новые детали. Сгиб локтя, откуда торчит игла – весь уже синий, в кровоподтеках. След удара или это ему столько капельниц ставили? Над виском и дальше, за ухом выбрито и намазано чем-то. Там был… что, пролом? Или просто зашивали? Ниже шеи, в районе ключицы, там видна кожа и кровоподтек – багрово-красный, и ясно – он простирается обширно, под бинтами и простыней, там, где ей не видно. Что вообще там?! Там, где она не видит?
Маша тяжело сглатывает, пытаясь собраться с силами. И не позволить себе упасть рядом с его кроватью на колени и не начать рыдать. Кому от этого будет лучше? Никому!
- Налюбовалась?
Она вдруг вспоминает его аналогичный вопрос, но совсем в другой ситуации. Вот, правильно, Маша, думай о хорошем. Верь в то, что он еще будет таким, каким был, когда задавал этот вопрос в их первое утро.
- Уютно у тебя тут, – она наконец-то заставляет себя сдвинуться с места. Делает вид, что оглядывает палату, на самом деле, отвернувшись, поспешно смахивает слезы с глаз.
- Нравится?
- Да. Тебя давно… перевели из реанимации?
- Вчера. Мария, а позволь вопрос. Что ты тут делаешь?    
- Я… - надо сказать что-то вразумительное. Не скажешь ведь, что она умирала все это время от неизвестности, невозможности. А сейчас… сейчас она просто не знает, что сказать. Решается подойти ближе. И говорит, глядя только в глаза, видя только их, именно они прежние, его: – Я приехала к тебе. Хотела увидеть.
- Смотреть не на что, - тон его предельно ровен. – Я пока не в той форме, чтобы давать показательные выступления. Совсем.
- Вась… - она хочет сказать, что напрасно он так, но вовремя спохватывается. Не время сейчас упрекать и спорить. Вместо этого произносит самое откровенное, что может себе позволить: - Я переживала за тебя. Очень переживала.
- Напрасно. Райдеры – такая штука, с ними постоянно что-то случается.
Бас демонстративно холоден, Маша это чувствует. Он старательно выдерживает дистанцию, не подпускает близко. Надо отвлечь, перевести разговор на что-то…
- Бас, что говорят врачи?
- Врачи? Врачи играют со мной в «Лего».
- Что?!
- Пытаются собрать лего-Васю. Верх худо-бедно собрали, я даже пальцами на одной руке шевелить могу, смотри!
Она смотрит на слабые движения пальцев на левой руке, внутренне леденея от увиденного, но более – от его насквозь фальшивого, демонстративно бодрого тона. Его бравада столь же похожа на настоящую бодрость, как пластмассовые цветы, что пылятся на могилах – на настоящие. Как добиться от него искренности? Как пробить это пыльную фальшивую пластмассу?
- Бас, а если серьезно? Какие перспективы?
- Перспективы? – он фыркает. – Перспектива одна – попытаться собрать ноги. Это, знаешь ли, забавно… Не чувствовать собственных ног. И вообще всего, что ниже пояса. С одной стороны, конечно, никаких хлопот – ни по большому, ни по маленькому, ни стояков несвоевременных по утрам. Но как-то… непривычно.  
На последней фразе его голос дрогнул, а лицо исказила гримаса. Пыльная пластмасса треснула.
- Знаешь… - тихо произнесла Маша, подходя совсем близко к кровати, – в Интернете сначала написали, что ты погиб…
- Я знаю, - он быстро справляется с собой, с дрожью в голосе. - Оно так и было, собственно. Почти. Знаешь, есть такое понятие – «золотой час». Организм человека устроен так, что в течение часа после получения тяжелой травмы он может за счет внутренних резервов поддерживать работу жизненно важных органов, несмотря ни на что. Если в течение часа успеть оказать человеку необходимую помощь – шансы выжить есть. Мне повезло. В том, что вертолет на момент, когда я упал, был уже внизу, на подборе. И в том, что мой «золотой час» оказался по факту часом и двадцатью минутами. Меня довезли до реанимации через час и двадцать минут. Но я почему-то не сдох за это время.
Он рассуждает об этом так ровно, спокойно. Как будто не о себе говорит. А у Маши от его слов внутри снова зарождается противная дрожь.
- Ладно, Маш. Вернемся к моему вопросу. Зачем ты здесь?
И она решается сказать правду. Хотя бы часть ее.
- Когда я думала, что ты… умер… Когда я не знала, что с тобой… Не могла видеть… и… Я не могла оставаться там! Мне нужно было тебя увидеть, понимаешь?!
- Маш, я действительно сейчас не в том состоянии, чтобы что-то показать тебе. Цирк уехал, клоуны остались. Да и те… не в форме.
- Васька! – она уже не может выдерживать этот его тон. – Я чуть с ума не сошла, я все глаза выплакала! Я…
- А вот это напрасно! – теперь он говорит резко, жестко. – Маш, пойми одну вещь. Я профессиональный райдер. Это моя профессия, мой выбор. Я знал, на что шел, и риск убиться насмерть или покалечиться – часть этого выбора. К тебе это не имеет ровным счетом никакого отношения. Это моя жизнь, я и буду разгребать последствия того, что в ней случилось. Тебе во все это дерьмо лезть совершенно не обязательно.
- Вась… - она всхлипнула, слез удержать все равно не удалось, и они покатились по щекам.
- Маша… уходи, - он вздыхает и морщится. – Правда, лучше просто уйди. Я терпеть не могу, когда девушки плачут. И потом, скоро медсестра придет. Уколы, катетер, всякие прочие… бодрящие гигиенические процедуры. Вряд ли тебе будет приятно на это смотреть. И не переживай, у меня все будет нормально. Соберут меня так, что буду еще лучше прежнего. Может, когда-нибудь потом еще… пересечемся. Все, Маш, пока.
Она должна была остаться, должна была что-то сказать, что-то придумать. Но его глаза, вдруг ставшие осколками бутылочного стекла – острыми, колючими. И его слова – такие же режущие. И собственная измотанность, измученность страхом и неизвестностью. Слишком много всего, слишком. И на подгибающихся ногах она вышла из палаты.
____________________

Она была из другой жизни. Из той, прежней. Той, где он  был здоровым, успешным и беззаботным. Из той жизни, где у него было все.
Она была последней девушкой, с которой он занимался сексом, и он до сих пор помнит, как это было классно. И какая она вообще… такая настоящая, красивая, умная, интересная. У того Баса с ней могло быть много чего. У обломков того, кто остался в живых – уже ничего.
Она была частью той, прошлой жизни, которую ему еще предстоит оплакать и похоронить. И теперь он понял, что сделать это будет гораздо труднее, чем ему думалось. Мучительно трудно.
__________________

Уйти далеко она не смогла – привалилась к стенке рядом. Как-то надо совместить две вещи, совершенно очевидные. Он жив. Она ему не нужна. Рядом кто-то остановился, у дверей палаты. Наверное, медсестра, о которой говорил Бас. Маша медленно повернула голову. И встретилась с взглядом таких знакомых светло-зеленых глаз. Только принадлежали они не Басу. Пока она пыталась осознать этот удивительный факт, обладательница зеленых глаз смерила Марию недоверчивым хмурым взглядом и вошла в палату. Это явно не медсестра.
Несколькими минутами позднее до нее дошло. Это могла быть только его мать. О, черт, Маше лучше уйти, потому что ей не следовало тут быть. Но не успела она сделать и шага, как дверь снова распахнулась.
Те же самые беспощадно-режущие осколки зеленого стекла. Женщина что-то шипит по-французски, а Маша вдруг некстати вспоминает, что Сонька со своим интерном куда-то делась. И поэтому Мария может лишь беспомощно переспросить:
- Что?
- Ах, русская?! – мать Баса так внезапно переходит на чистейший русский, что Маша вздрагивает. – Прекрасно! Слушай меня, милочка. Я еще выясню, каким образом ты попала в палату к моему сыну, но имей в виду – персоналу будут даны самые строжайшие указания! И этот номер у тебя больше не пройдет! И не смей больше здесь появляться!
- Я… что я… Да что я такого сделала?!
Глаза полыхнули зеленым огнем – вот иначе и не скажешь. Гневно раздулись крылья тонкого, породистого носа.
- Я неясно выразилась?! Не смей близко подходить к моему сыну, понятно? Я не желаю тебя тут видеть! Василий не желает тебя видеть!
- Он так вам сказал?..
- Так и сказал. Чтобы духу твоего тут не было, ясно тебе?!
Маша медленно кивает. И уходит по коридору, в каком-то направлении. Ей все равно, хочется забиться куда-то в темное и тихое место и ни о чем не думать. В конце-то концов, он жив. Это самое главное. А свои чувства… она что-нибудь с этим сделает. Ей только нужно время, чтобы пережить эту боль. Ерунда, после всего, что ей уже удалось вынести. Время и тишина – вот все, что ей нужно.

_______________

- Ну, и кто говорил, что ей полегчает?!
- Никто не говорил, Дим.
- Что там вообще случилось, раз она вернулась ТАКАЯ?! Катерина, ты знаешь?
- Нет, - Катя грустно качает головой. – Маша не говорит. Она раньше… до поездки… много говорила о нем. Теперь вообще молчит. А так… все по-прежнему.
- Да я вижу,  - вздыхает Дарья. – Бледная, не ест ничего. Одежда вся вон болтается на ней. И все так же за компьютером сидит сутками.
Тихомиров позволяет себе негромко, но с чувством и витиевато выругаться, прямо в присутствии младшей дочери. Но никто ему не говорит ни слова. Есть такие ситуации, когда иначе и не скажешь…
- Давайте подождем, - подводит итог их невеселого разговора Дарья. – Время все лечит.

___________________

Маша  ненавидит себя. За слабость. Всегда считала себя сильным человеком. А на поверку оказалась слабачкой. Она не имела права поддаваться эмоциям, идти на поводу у своих чувств. Из них двоих ему труднее в миллион раз.
Теперь, спустя неделю после возвращения, проплакавшись хорошенько и заставив себя все еще раз тщательно вспомнить и проанализировать, не раз содрогаясь от острой жалости к нему, Маша осознала - она просто не может понять, ЧТО пришлось ему пережить. Он имел право вести себя как угодно. Она – нет.
И, самое главное… Она не нужна ему, она мешает его родным. Пусть так. Но ей-то… ей-то он нужен. Жизненно необходим. И она все так же занята поисками информации о нем. Только вот ее мало. Волнения, связанные с его тяжелым падением и мнимой смертью, улеглись. Литвинский-старший пару раз отписывался на форуме в том ключе, что идет процесс лечения, все по плану, не волнуйтесь, спасибо.
После всех пролитых слез в какой-то момент времени плакать она себе просто запретила. А вместо этого включила голову. И решение об источнике информации нашлось тут же.
Они сидят с Гришей в кафе, ни он, ни она не проявляют никакого интереса к принесенному заказу.
- Гриш, расскажи мне все, что знаешь.
Оз медленно кивает. Он совершенно точно знает, откуда у Маши интерес. Он уже почти забыл  о том эпизоде, когда пытался поцеловать Масяню, а она ему прямым текстом ответила, куда ему идти со своими поцелуями. Он не очень-то и рассчитывал на успех, но помнит точно, что сказал ей тогда: «Передумаешь – позвони мне. Я буду ждать». Она позвонила, но причина – Бас.  Его это сейчас уже и не огорчает, собственно.
Гриша задумчиво отпивает горячий зеленый чай, собираясь с мыслями. А потом решает действительно сказать правду. Все, что знает сам и от Васькиного отца.
- Значит так, Маш. Все более-менее важные системы в организме ему запустили. Последствия травм органов брюшной полости, там разрывы были и… - он увидел, как она побледнела, и поспешил исправиться: - Извини, я про подробности не буду…
- Говори все! – у нее такой взгляд, что Озу становится неловко.
- Да это не важно, собственно. С мягкими тканями разобрались, вроде бы. Сосуды там починили в первом приближении, какие смогли. Ампутации ноги, слава Богу, удалось избежать.
Под ее пальцами опрокидывается кружка с чаем. Пока подошедшая официантка убирает последствия такой неосторожности, они молчат. Оз ругает себя за опрометчивое решение рассказать уж совсем все, Мария ругает себя за несдержанность: она  должна быть сильной!
- Рассказывай дальше, - она говорит ровно. – Извини, больше не повторится.
Григорий качает головой, но все же продолжает:
- В общем, суть в том, что ему в ближайшее время предстоит пара операций, или три – как получится. Будут пытаться восстановить… собрать ноги. Ну и… от исхода операций зависит – будет он ходить или нет.
Медленно выдохнула. Медленно вдохнула.
- Что говорят врачи?
- Да что говорят… Ничего! Никаких гарантий, будут делать все, от них зависящее. Там возможности, конечно, офигенные, Ваське повезло. Если там не сделают, то уж… Вот так вот, Маш.
- Значит, если у них не получится…
- Тогда – в инвалидное кресло.
Она не зря над собой работала. Даже не вздрогнула на эти слова.
- А что… Бас? Как он?
- Я говорил с ним по телефону… пару дней назад. Хорохорится… Это же Бас. Прикалывается, байки всякие травит. Только, знаешь… если уж совсем начистоту… Он уже смирился с мыслью, что его прорайдерская  карьера… закончилась. Кататься так, как он мог – это ему уже никак не светит, что бы врачи ни сделали. Там сосуды магистральные не все смогли восстановить на ногах. Но хотя бы ходить… вернуться к более-менее полноценной жизни. Он уже думает только об этом. И… - Оз вздыхает, хмурится, но говорит дальше: - Он боится. Я чувствую – он, блядь, боится. Да и кто бы на его месте не боялся?!
У нее масса новой информации для размышления. Благодаря Озу.
- Спасибо, Гриш. Я могу тебя попросить?
- О чем?
- Держи меня в курсе, если что, хорошо?
- Хорошо, Маша.
Оз не спрашивает Машу, почему именно он должен держать ее в курсе. У каждого свои заморочки.
____________

- Стас, ты можешь что-то с этим сделать?!
- Не представляю, каким именно образом, Дмитрий.
- Мне категорически не нравится, что моя дочь ошивается по кладбищам! Как ей вообще пришла в голову эта идея?! Скажи ей, что это ненормально!
- Я не могу запретить или указывать художнику, что ему делать.
- Художнику! - фыркает Тихомиров. – Ну, неужели ей нельзя заняться чем-то нормальным?! Предложи ей что-то! Что-то приличное, а не кладбище!
- Она работает, - спокойно отвечает Стас. – Насколько я в курсе. Хотя не в восторге от того, чем она занимается.
- Я тоже, знаешь ли! Днем калымит на свадьбах, вечерами ходит на кладбище и фотографирует! Как это вообще можно совместить?
- Маша говорит,  - в разговор вмешивается Катя, - что для того, чтобы снимать что-то, чтобы это получилось хорошо, в это надо немножко влюбиться. А она сейчас может… только вот такое…
- Катя истину глаголит.
 - Бред! – не соглашается Дмитрий. – Полный бред! Вот ты, Даша, ты испытываешь что-то к своим пациенткам?
- Если я буду испытывать что-то к той женщине, которую оперирую, я ее убью. Врач должен быть равнодушен и отстранен. Но здесь же другое дело.
- Что за блажь у нее заниматься именно этим?! – Дмитрий устало ерошит волосы. – Зачем ей это?! Ей мало горя, что ее тянет на кладбище?! Или я  чего-то не понимаю?
- А ты действительно не понимаешь? – Соловьев внимательно смотрит на друга.
- Нет! Что, это приносит ей облегчение – смотреть на горе других?!
- Ну, не совсем так… Просто это единственное, что она сейчас может нормально воспринимать, видимо. Что может фотографировать.
- Ну, а свадьбы?! Свадьбы-то ей зачем? Что за американские горки? Ты же сам говорил, что это халтура, а не творчество! Я уже нихрена не понимаю! – Дмитрий почти кричит, но никто его не одергивает.
 - Это то, на чем может заработать.
- Да зачем ей работать?! Раз она в таком разбитом состоянии? Чтобы отвлечься?!
- Ты действительно плохо знаешь свою дочь, - невесело усмехается Соловьев – Она просто зарабатывает деньги. Сам догадаешься, для чего?
- Да не может быть…
- Уверяю тебя. Она собирается уехать туда. Снова.
- Черт! Черт!! Чееерт!!!!! – удар кулака в стену. – Не отпущу!
- Она тебя не спросит.
_________________

- Тима, здравствуй.
- Здравствуй, родная. Как ты? Как сын?
После паузы – шелестящий вздох. Или всхлип.
- Аль, что такое? Что-то случилось? С Васькой?
- Нет, наверное. Или… да.
- Говори толком!
Еще один вздох.
- Прости, дорогой. Я понимаю, что у тебя… работа, важная. И без тебя там не справятся. Но без тебя тут… не справляюсь я.
- Да что случилось, Ален?! Скажи нормально!
- Васька… он… мне кажется, он сдался.
- Что это значит?!
- Ты же знаешь, ему через неделю операцию делать будут. И по итогам этой операции будет ясно, сможет он ходить… или нет. А он…
- Что он?!
- Он целыми днями смотрит какие-то идиотские боевики. Знаешь, те, где море крови, много оружия и никакого смысла. Или играет в компьютерные игрушки – такие же дурацкие. Доктор говорит, что игры – это хорошо, развивается тонкая моторика рук. Но меня волнует не моторика рук. А его душевное состояние.
- А что с ним не так?
- Ему на все плевать, он ко всему равнодушен. Он… он будто устал бороться. И очень сильно боится. Боится результата операции, боится того, что… не получится.
- Боится?! Васька?! Наш Васька?! Да ну, он же боец!
Арлетт на другом конце телефонной трубки еще раз вздыхает.
- Я тебе не рассказывала. Пару недель назад… или около того… я застала у дверей его палаты какую-то девицу, русскую. Как она туда попала  - вопрос отдельный. Но когда я зашла к Ваське, сразу после нее… наш сын плакал! Наш сын! Который не плакал, когда в шесть лет ногу сломал! Который не плакал, когда умер его любимый спаниель Гектор! А тут… лежит, отвернулся к окну и слезы на щеках.
- Ты думаешь… - Артем удивлен, озадачен, - что состояние Васьки связано с этой девушкой?
- Не знаю! Возможно. Я ей сказала, чтобы она и близко не подходила к Васе, что он ее видеть не хочет. И персоналу дала строжайшие указания никого к нему не пускать, кроме нас. Совершенное безобразие! Но… я не знаю, возможно, это как-то связано.
Артем молчит, размышляя над сказанным женой.
- Арти… Я все понимаю, ты повязан на работе и без тебя не могут… Но… это же и твой сын тоже… А я тут одна уже не знаю… что сделать. Мне кажется, если у него самого не будет желания… сильного желания… снова ходить, то и операция не поможет. Ты понимаешь? Ты нужен мне здесь!
Решение Литвинский-старший принимает сразу.
- Аль, я тут вопрос с работой порешаю и прилечу. Обязательно.
____________________

- Что это, Артем Борисович?
- Вы же видите. Заявление об уходе.
- Артем Борисович, голубчик! Что случилось?! Я думал, у нас полное взаимопонимание!? Куда вы?
- Михаил Александрович, вы же знаете, у меня беда с сыном. Он в больнице, во Франции. Я нужен там, и не знаю, как долго это продлится. Я не могу так… вы же на меня рассчитываете.
- В этом все дело? Ну, тогда мы поступим так,  - собеседник Артема Литвинского разрывает пополам лежащий перед ним лист бумаги, потом еще раз. – Я вас не отпущу. Мы уже лет десять вместе работаем, не один пуд соли вместе съели.
- Но как же?...
- Я понимаю, ваш родительский долг важнее. Езжайте. Пишите заявление об отпуске за свой счет.
- Но я даже примерно не могу сориентировать вас по срокам.
- Сколько надо, столько и решайте свои семейные вопросы. Хоть месяц, хоть полгода. Мы вас будем ждать.
_______________

- Пап,  я уезжаю.
Это не вопрос. Утверждение. Он в этом убеждается после ее дальнейших слов:
 - Мне не нужно твое разрешение. Я все равно уеду, у меня есть деньги. На билет хватит и на первое время.
- А потом? – обманчиво-ровным тоном интересуется отец.
- Потом видно будет. Придумаю что-нибудь, работу найду какую-нибудь. Я все равно буду там. С ним.
Тихомиров вздыхает. Работу она найдет… Идеалистка чертова! Пороху не нюхала в этой жизни, а туда же! Не зная языка, в чужой стране… Вестимо, какая это может быть работа…
О поверхность стола приглушенно шлепает золотая «виза».
- Держи. Вот этого действительно на первое время хватит. Кончатся деньги – не сочти за труд, набери телефона старика-отца. Пополню счет.
Маша берет карту, не раздумывая.
- Спасибо.
-Пожалуйста.
Пару шагов назад, к двери. А потом она оборачивается…
… Мария сидит прямо на полу, у его кресла, уткнувшись лицом в отцовы колени, а он гладит ее по темным волосам, таким же, как его когда-то, до того, как их припорошило инеем седины.
- Машенька, ты не плачь только.
- А я и не плачу, - дочь поднимает лицо, глаза действительно сухи. – Я просто… действительно очень люблю тебя, пап.

______________

Он загонял себя работой намеренно. Ее всегда было много,  а теперь… Артем Литвинский брался за все дела, какие только можно – свои или чужие, но косвенно связанные с его сферой деятельности. Лишь бы занять голову и вымотать себя до изнеможения, чтобы вечером только доползти до кровати и сразу отключиться. И не думать о том, о чем думать все равно бессмысленно.  Не задавать себе этих неправильных вопросов, список которых начинался с «Почему?». За что? Зачем? Нет, бесполезно, бессмысленно, ответов он все равно не узнает, самое главное  - что сын жив. А остальное…. провремся.
А вот сейчас, когда он сидел в самолете, перед взлетом, они его все-таки настигли, эти вопросы. Он сам никогда не боялся того, что могут принести ему горы. Он откуда-то знал, даже не задумывался, откуда у него эта уверенность… что у него есть еще дела, много дел. И Врата ждут его, где-то там, впереди, ждут, но до встречи еще далеко. А сын… плоть от плоти, кровь от крови, отцовская гордость... Думал ли он, когда ставил маленького сынишку на лыжи, что будет такой финал? Да нет, он просто хотел поделиться с  сыном тем,  что нравилось ему самому. А у Василия оказался к этому самый настоящий талант. Был ли Артем рад? Безусловно, еще как. Рад и горд за сына. А теперь вот… как будто Врата, отпустив его из-под лавины, вернулись, чтобы забрать сына вместо отца.
Бред. Бред! Ему вредно много думать. Главное, Васька жив. А что до его душевного состояния, то и не мудрено, учитывая, сколько парню пришлось вытерпеть. С того же света достали, практически, это Артем, как профессиональный спасатель, четко понимал. Когда сразу после трагедии он приехал во Францию, выяснил все детали. И то, что Вася жив – его колоссальное везение плюс резерв организма, который позволил сыну дотянуть до больницы. А теперь… теперь все самое страшное позади. Вместе они справятся. Он нужен Василию, он будет с сыном столько, сколько потребуется.
В его размышления вторгается голос, который слово в слово повторяет его мысли. Почти.
- Я знаю, что не нужна ему. Но я все равно буду там, с ним,  столько, сколько потребуется.
Артем повернул голову, разглядывая соседку слева. Молодая девушка разговаривает по телефону, темноволосая, бледная, худенькая. Следов косметики не видно, волосы стянуты в небрежный узел. И голос, негромкий, но что-то было в нем, какая-то интонация, которая и вытащила его из состояния глубокой задумчивости.
- Надь, не говори мне ничего. Я все знаю. Да, все. Да, его мать мне запретила его видеть. Да,  я помню, что меня к Басу и близко не подпустят. Мне плевать,  – пауза в разговоре, его соседка досадливо хмурится, слушая своего собеседника.  – Что делать буду? Буду больницу караулить! Найду какой-нибудь способ получать информацию! Надь, ну правда, - девушка вздыхает устало, - я не могу быть далеко от него. Мне нужно, нужно, понимаешь, быть с ним. Хоть так. Ему операция серьезная предстоит… Я не знаю, что я сделать могу!!! Не знаю! Свечку в церкви поставлю. И буду окна его стеречь. Да, я ненормальная, я в курсе. Все, Надюш, пока. Мы взлетаем.
Его соседка отключает телефон, раздраженно бросает его в небольшой рюкзачок, стоящий в ногах. Устало прикрывает глаза. Артем смотрит на нее более внимательно. Из каких-то неуловимых деталей складывается ощущение, что девушка из обеспеченной семьи. Холеная, ухоженная, но в последнее время на свою внешность явно не обращающая должного внимания. Но даже в таком состоянии видно, что хорошенькая, если не сказать – красивая. И в кого Васька такой кобель уродился?..
- Простите,  - обратился он к соседке, повинуясь какому-то непонятному импульсу. – Это у вас для фотоаппаратуры рюкзак?
Она нехотя приоткрывает глаза.
- Да, верно. Там камера и разные… объективы дополнительные, вспышка… и прочее.
Тон ее ровно  таков, что не быть невежливой, но дать понять собеседнику, что она не настроена на продолжение разговора.
- Простите. Просто хотел убедиться в правильности своего предположения.
У нее темно-карие глаза  - красивые, умненькие и безумно усталые.
В совпадения Артем Литвинский не верил, в случайности – тоже. Но разумного объяснения у него не было. Похоже, это та самая девушка, о которой говорила ему жена.
_________________

Арлетт была права. Все оказалось даже еще более скверно. Артему совсем не понравилось настроение Василия. Он бодрился перед отцом, выказывал демонстративную уверенность, что операция пройдет успешно. Но Артем видел эту пустоту в глубине глаз. Он видел сына таким впервые. И что делать, что говорить – понятия не имел.
В то, что первый раз можно было назвать случайностью, второй раз ею совершенно точно быть не могло. И поэтому, когда, шагая по скверику возле клиники, он увидел знакомую темноволосую худенькую фигуру, свернул к скамейке, не раздумывая.
Сидит на самом краешке и как-то очень неумело курит. Вся поза выдает нервное напряжение и, одновременно, потерянность. Артем присел рядом, она даже голову не повернула в его сторону.
- Знаете, мне очень не нравится, когда женщины… или девушки… курят.
Он смог привлечь ее внимание. Обернулась. По лицу непонятно  - узнала она в нем своего соседа по полету или нет, удивлена ли, что в сквере французской клиники с ней вдруг заговорил незнакомый соотечественник. Молчит так долго, что, кажется, не ответит уже. Но нет…
- Ваши проблемы,   - демонстративно резко выдыхая дым через нос.
- Согласен,  - невозмутимо отвечает Артем. – Но, учитывая, что я собираюсь с вами поговорить… не могли бы вы затушить сигарету?
Она смерила его изучающим взглядом, но просьбу выполнила. Уставилась выжидающе.
- Знаете, я не верю в совпадения. Зато верю своей интуиции. А она мне говорит о том, что встреча наша не случайна.
На его слова девушка реагирует неожиданно. Губы ее кривит презрительная усмешка, хотя глаза все такие же грустно-усталые.
- Как любопытно и оригинально, - цедит она, на Артема с таким отвращением женщины давно не смотрели, ему даже стало отчего-то неловко. – А ведь на первый взгляд вы не похожи на любителя молоденьких девочек, вроде с виду приличный человек. Вы еще скажите, что встречи со мной вы ждали всю жизнь. И только я могу скрасить остаток ваших дней – недолгих, но, разумеется,  обеспеченных.
От неожиданности Артем даже усмехнулся, хотя веселого в ситуации было мало. И поймал себя на том, что испытывает к этой девчушке как минимум уважение, а то и восхищение. Вот характерец, а?
- Увы, сказать такого не могу, - он, помимо воли, не может удержать улыбку, глядя в сердитые глаза своей собеседницы. Нда, в жизни его не принимали за извращенца, любителя молоденьких девочек. – Я давно и счастливо женат. И вообще, - он посерьезнел, - речь пойдет не обо мне и моих чувствах. Дело вот в чем… Вас зовут как?
- Маша, - она слегка растеряна.
Маша. Какое красивое имя…
- Вся моя жизнь, Маша, научила меня верить своему внутреннему голосу. А он сейчас говорит мне, что не случайно наши кресла оказались рядом в самолете. Я знаю, что моя жена была против вашего общения с Василием. Но я почему-то уверен в обратном. Мне кажется, что вы сможете что-то сделать, чтобы он снова захотел… жить, быть сильным и уверенным в себе, каким был всегда. Я дам распоряжение в клинике, чтобы вас пропускали к моему сыну беспрепятственно. Надеюсь, что вы… оправдаете мои надежды.
Она смотрит на него долго и молча. И с таким выражением, словно он у нее на глазах превратился из человека… ну, в Деда Мороза, например. Неверяще, на выдохе:
- Вы – Васькин отец?
- Так точно. Литвинский Артем Борисович.
 Литвинского Артема Борисовича в данных обстоятельствах могло оправдать только одно – ни разу в жизни он не попадал в такие ситуации. И поэтому, именно и только поэтому он позволил случиться дальнейшему.
Тихонько всхлипнув, Маша вдруг быстро схватила его руку и, не успел он и слова сказать – прижалась губами к тыльной ее стороне. Попытки отобрать у Маши собственную конечность успехом не увенчались – она лишь развернула его руку ладонью к себе, и именно в ладонь и плакала, уткнувшись мокрыми от слез губами.
Артему было страшно неловко. В жизни ему руки женщины не целовали. Да и вообще никто. Разве что мать в его, Артема, глубоком младенчестве, когда дитю целуют все – и пяточки, и попу, и плечико. Но это вряд ли можно принимать во внимание. А теперь вот – он сидит в парке на скамеечке, рядом с ним – молодая симпатичная девушка, которая уливается слезами и целует ему руку. И прекратить этот процесс нет никакой возможности.
Потом он все же как-то смог сменить диспозицию, мягко освободил руку, вместо этого пришлось приобнять Машу, и она еще чуть-чуть поплакала у него на плече. А Артема вдруг посетило странное сюрреалистическое чувство – зря все же они с Арлетт не родили второго ребенка. У него могла бы быть сейчас вот такая вот дочь.
- Вы меня простите, Артем Борисович, - Маша финально шмыгнула носом. – Я понимаю, у вас своих хлопот и забот куча, а тут я еще… Просто это все так неожиданно случилось… Я уже не думала…
- Маша, все в порядке,  - Артем крепко сжимает Машины плечи. – Все, не плачьте. Все будет хорошо. Давайте в это верить. Я надеюсь, что вы сможете помочь Васе.
- Вы знаете, - Маша вдруг становится еще грустнее, если это вообще возможно, - а он ведь не хочет меня видеть. Совсем. Так что я не знаю…
- Это вам моя супруга сказала?
- Ну да.
- Это не так, - Артем морщится. – Она сказала это, чтобы вас… отпугнуть. Чтобы…
- Значит, Бас этого не говорил?
- Нет.
У нее такие глаза, что он снова чувствует себя Дедом Морозом.

...

girlfromsaturn:

Какая прода!!!!!!!!!! Девчонки, вы умнички!!!!!!!!!!!!!!

...

Таничка:

СПАСИБО, СПАСИБО, СПАСИБО!!!
Я тоже поверила "в Деда Мороза"!
Сказочные переживания от главы!

...

alen:

Потрясающее продолжение!
СПАСИБО!

...

Heartless:

Саша, спасибо-спасибо!! ты нас спасла)
Даша, спасибо, что не забыла))
хорошо вам отдохнуть в оставшиеся дни и ждем возвращения)
По делу:
если я заявлю, что от этой..в общем-то тихой и скорее мысленной главы меня прихватило сильнее, чем от всего читанного у тебя прежде, это будет оскорблением светлой памяти родителей Маси и Баса?))
очень.
правда "Пройти по краешку".
Бас..должен бороться. не знаю, каким будут их слова во второй раз, но..
и ещё очень жаль, что карьера его закончена. ему будет не хватать этого.
и спасибо за новые детали "о золотом часе".
за внутренний голос Литвинского.
за чудесных операторов Эйр Франс так замечательно выдающих посадочные)

сильно. то, что рассказала Арлетт о сыне, сильно. Басюююша, все будет хорошо. Будет же?
а ещё, наверное, моя бравада оттого, что я просто не знаю, как такое переживают люди.
Спасибо

...

Rinity:

Вы там отдыхаете или работаете?! Похоже, что совмещаете...
Так неожиданно, обалденно приятно было обнаружить продолжение! Теперь спокойнее будет и самой в отпуск свалить.
Согласна с Мариной, эмоции возникали очень сильные, оторваться от главы не представлялось возможным ни на секунду, всё бурлило, кипело, переживалось вместе с героями.
Сильные ребята оказались и Бас, и Маша! С такими природными данными, думаю, они всё преодолеют, вот только чувство Васьки к Маше вызывает тревогу, в том плане, что не успел он, вроде как, всерьёз определиться со своими ощущениями до трагедии. А сейчас уже всё немного по-другому, даже не немного... С Машей-то было всё понятно давно, автор нам её голову открыл, душу наизнанку показал. А вот Бас...
Тем интереснее буде читать дальше!
Арлетт, надеюсь, смягчится к Маше. Почувствует истинность отношения к своему сыну со стороны этой девочки.

...

Евгеника:

Даша, Саша! Спасибо!
Читала со слезами на глазах! Трагично...
Хочется еще бОльшего чуда для Баса, но... С карьерой покончено по любому. Где он себя найдет?
Очень жду новую порцию! Надеюсь без слез!

...

olri:

Спасибо большое за продолжение!

...

Соечка:

Даша, спасибо за главу!
Тяжелые времена в жизни героев и перспективы у Баса пока безрадостные. Но надеюсь машка станет его ангелом-спасителем.

...

Аpple:

ооо, девочки, спасибо! Саша, Даша, вы такие молодцы!
какая глава! и я со слезами читала.
Конечно верю в Машу, если уж сам надежду потерял, и родители не могут помочь,
тогда кто же еще его сможет растормошить?
Только все равно не примет Васька Машу сразу, думаю впереди наверное еще всё сложнее будет.
очень надеюсь на чудо, автора и ХЭ.

...

Ночная Гостья:

Так, всё, собраться, слёзки высушить, носик освежить...

Реально, искренне, по-взрослому...Совсем не морская глава то!
Алекс, Дарья - надеюсь, вы потрудились до того как? Серьёзная глава то получилась- для нас - эмоционально насыщенная, тяжелая, переживательная, а для автора видно сразу - либо очень трудовая, либо на одном дыхании. Но, видимо, все же трудовая - ни одного лишнего образа, всё по делу и логично вписывается в сюжет и характеры героев. Зауважала нашу Марью ещё больше, а Васька- мужик правильный, но типичный. Слабак бы зацепился за ближайший спаскруг, а он ищет истоки силы в себе, а что не находит пока...мальчишка же, все стереотипы порушены, все ценности и истоки самоуважения *я лучший райдер* *я желанный приз* *я могу летать как полуБог*. И родителям даже в таких классных семьях, про которые пишешь ты, Даша, обычно не удается найти сильный стимул для встряски и переоценки этих самых ценностей. Давай Мария! Найди слова, найди и заставь этого мужчину взять себя в руки, сосредоточиться на выздоровлении и поверить- что всё ещё впереди и будет! А, может, Артем с Марьей составят тандем манипуляторов- вспомнит батя свои психологические знания?
В любом случае- очень хочется проду

...

Джасинда:

Ну наконец-то! Пришел папа и мало-помалу всё разрулил. Литвинский, я тебя люблю! А то маман у вас (нет, её конечно, понять можно) кидается на бедную, ни в чем не повинную Машку. Совсем мне ребенка замучили!
Ну Маня, конечно, здорово ему выдала.
Я надеюсь, теперь Маша доходчиво объяснит Басу, куда он может засунуть себе свои "как-то увидимся" , обнимет, скажет, что никуда он её не сплавит...и поднимет нашему бедненькому Ваське боевой дух, а то так нельзя, чесс слово: читатели переживают, родители переживают, Маша переживает, родители Маши переживают, что Маша переживает. Сплошной коллективный стресс у героев романа.
Спасибо за главу. Читала, не отрываясь. Пускай поскорее он уже идет на поправку и операция будет удачной.

...

Heartless:

"золотые ваши слова" !!)) но т.к. о нас все же не забыли. и ещё так качественно и хорошо не забыли, стыдно даже заикнуться.

...

olchakir:

омг... Даша, душа наша, дай я тебя поцелую и признаюсь в любви
я же сама щас на море, забила на отдых, сижу читаю тебя и в шоке. приятном, разумеется.
изумительно написанная глава, чувства и Маши, и Васи, и нашего Темки, Арлет, папы Маши раскрыты блестяще
вот сейчас читаю и офигеваю. Мы (читатели) с тобой (автором) как замахнулись то... райдер, находящийся в шаге от инвалидности. Менять кардинально жизнь в 23 (кажется) года!! Вроде на первый взгял не так много лет, но и не так мало. Личность сформирована, тяжело все это.
А Маня просто моя любимица, упертая, все равно приехала. Обожаю ее. Глубокая, мудрая девушка она у нас

спасибо тебе огромное, я растрогана до глубины души, жду твоего возвращения на родину!

...