Окрестности города Энск

 » Тепличный комплекс "Цветик-Семицветик" Евангелины

Если выехать за пределы города, в сторону деревообрабатывающего завода, а потом на первом повороте свернуть направо, то через километр вы увидите большой указатель «Тепличный комплекс Цветик-Семицветик» и стрелочку. Поворачиваем согласно стрелочке и вот перед вами раскинулась укатанная дорога из цветного гравия (я не люблю асфальт). Вдоль дороги по обеим сторонам растут катальпы. Большие деревья практически смыкают кроны, образуя тоннель, а их цветки похожи на белые канделябры со множеством лампочек. Вскоре появитсяя развилка. Если поехать направо – попадете в тоннель из глициний. Он короткий, но очень живописный. Метров через сто он плавно перейдет в живую изгородь из жасмина, чубушника и спирей, которая окружает мой дом, садик-огородик и поляну. Вот это небольшое строение, утопающее в растениях и есть мой Дом.
Если вы хотите проехать к теплицам, то вам налево. Дорога будет идти плавной дугой, открывая вид на огромные воздушные строения из стекла и металла - теплицы, сконструированные по последнему слову науки и техники. Окончится ваше путешествие у ворот. Там придется оставить машину и предъявить документы на входе.
А вот теперь можно приступить к осмотру теплиц и открытых пространств площадью в 5 гектар.
Теплиц пока всего шесть. Каждая ориентирована на определенную группу цветов и растений. Все они оборудованы системами климат-контроля для поддержания оптимальных условий, системами полива, подачи удобрений и прочими техническими достижениями.
Три теплицы отведены под цветы для срезки: розы всех форм и расцветок, герберы, гипсофилы, лилии, лизиантусы и прочая, прочая, прочая. Ассортимент весьма богат.

Четвертая теплица отдана по срезочную зелень: папоротники, аспарагусы, различные мелколистные пальмочки и прочие кустарники с декоративной листвой.
В пятой теплице расположились растения пусть и полупустынь: кактусы, живучки и прочие каменные розы.
Шестая теплица – водный мир. Половину занимают пруды, в которых живут лотосы, нимфеи и разные кувшинки. Вторую половину – растения тропические: мандарины, фикусы, лимоны и орхидеи. Орхидеи – главное украшение этой теплицы. Каттлеи, ванды, фаленопсисы, дендробиумы, лудизии, камбрии – полное буйство форм, красок и ароматов.
Вы еще не устали? Тогда самое время пройти за теплицы. Там, на территории в три гектара, выращиваются цветы, не требующие особых условий. Лишь немного заботы и любви: тюльпаны, нарциссы, ирисы, колокольчики, наструции, виолы, ландыши, лаванда (не только сиреневая, но и синяя, и белая), пионы и многое другое.

Завершает всё это буйство широкая полоса леса – саженцы всевозможных деревьев и кустарников. Здесь вы найдете себе питомца на любой вкус, цвет, высоту и ширину: разные сосны и елочки, айва, яблони, груши, каштаны, катальпы, березки, осины, пузыреплодники, гортензии и еще сотня-другая видов.

Приходите и обязательно найдете то, что по душе именно Вам!

С любовью, Евангелина Морган – хозяйка этого уголка.

»» 28.08.16 07:32 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка

Впрочем, жить ей оставалось считанные часы...





Европа, несколько лет назад. 

Прохладный воздух ломится в ноздри.
Хватает плоть.
Сжимает горло.
Она гуляет по парапету, словно кошка по крыше, и мне нравится возможность падения в ее движениях.
Такая призрачная.
Такая сладкая.
Встреча со смертью - как дар.
Ты так думаешь, Мадам?
В твоих глазах ни капли страха или раскаяния за прошлые грехи.
Нет.
Ты определенно позвала меня не для того, чтобы свести счеты с жизнью.
Это было бы слишком просто, да?
Я смотрю.
Просто смотрю.
Нравится то, что что она делает, но не нравится, что совсем не боится.
Страх пораждает осторожность, остальное - вину и глупость. А я не желаю иметь дел с чужим чувством вины.
Я не хочу решать за тебя, слышишь?
Зачем позвала?
Наши дела окончены.
Муж твой жив, однако те, кто считал, будто женщине нельзя руководить компанией почили. Не без моей скромной помощи и твоего нескромного вознаграждения.
Еще заказ?
Настороженно наблюдаю, думая про глок во внутреннем кармане и нож на щиколотке.
Он небольшой. Но мне хватит.
Но все же... зачем позвала?
Не люблю встречаться с клиентами лично, но в любом правиле есть исключения.
Мадам - исключение из любых правил.
Ее вопрос - о погоде наверное - тает в темнеющих сумерках.
Я смотрю.
Просто смотрю.
Мне достаточно фигуры на фоне яркого вечернего города. И тонкой руки с длинными красными ногтями.
Идеальная хищница.
- Дай мне то, чего я хочу, - улыбается она.
И я понимаю.
Я знаю.
У меня это есть.
Тебе сладко осознавать это, Мадам?
Я могу дать тебе это.
Хочешь?
- Предоплата. Сто процентов. Ничего личного, просто бизнес.

»» 24.08.16 21:20 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

Европа, несколько лет назад.



Киллер говорит о деньгах. Как и в тот раз, когда мне необходимо было проредить совет директоров.
Левиафан, никогда не любив неба, предпочел отдать мне авиакомпанию. Откупился, оставив себе воду. Никогда не любила воду. И его, собственно говоря, тоже.
Предоплата. Сто процентов. Ничего личного, просто бизнес.
Деньги. Пошло и скучно. Впрочем, у каждого свои ценности. Мне не в чем обвинять, просто его мир другой.
Звон монет – мера стоимости: теплого ужина и бокала красного вина, эксклюзивного наряда и украшения с драгоценными камнями, автомобиля с личным водителем и прочего флера.
А действительно важное стоит кусочка души. Оторванного с болью до кровоточащей раны. Еще живого и трепещущего.
Ты согласен на это, чудовище?
Конечно, ты без колебаний даже сердце из моей груди вырвешь. Но что ты скажешь, когда я попрошу часть твоей души?
Смотрю в карие глаза мужчины. Вглядываюсь в мелкие прожилки радужки. Хотелось бы прочитать больше, да только эта книга закрыта. На обложке лишь палитра покоя, разбавленная несколькими мазками усталости.
- Я согласна, - шепчут ярко-алые губы.
Слова звучат легко. Также нетрудно расставаться с деньгами, если взамен получаешь больше. Много больше.
Сумерки сгущаются быстро, заливают город мглой. Они придают всему причудливое подобие монохрома. Ему тоже.
Темные глаза, белая кожа, темные непослушные волосы колышет ветер. Ни намека на монстра.
Улыбка на миг расцветает на красном. Приглушенно красном.
Я знаю, где обитают истинные чудовища. Глубоко внутри, прорастая в самую суть, через хребет, завладевая разумом. Как паразит, медленно разрушая сосуд, в котором живет.
- Расскажи мне сперва, - прошу его, - расскажи, что ты чувствуешь, когда убиваешь. Ты ведь что-то чувствуешь, верно?
Не ощущать ничего – удел фарфоровых фигурок. Полых внутри, абсолютно пустых. Отчаянно желающих эмоций.
Остановись, Эммануэль, остановись. Но этот поезд уже несется на полной скорости. Готовый сойти с рельсов.

»» 31.08.16 13:25 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

I'll take the blame...





Европа, несколько лет назад.

Знаю, она будет прекрасна в алом.
Об этом мне говорит закат и ожерелье, тяжкой ношей сковавшее хрупкую шею. Словно ошейник для домашнего питомца.
Тебе нравится быть питомцем? Или ты надеешься, что тот, кто протянет руки к твоей шее, не сможет преодолеть сопротивление металла?
Я смог бы, если бы захотел.
Думаю смог бы.
И мне даже не нужно спрашивать о твоем желании.
Я знаю наверняка.
Осознание такого будущего будоражит.
Заползает в кровь странной сладостью, ласкает изнутри.
Ждет.
Трудно оставаться внешне спокойным, но это лишь усиливает наслаждение.
Как наркотик, доза, которая лежит прямо перед тобой, и ты знаешь - сейчас.
Почти уже.
Вот вот.
Ожидание вырывается наружу ухмылкой, которая обычно пугает людей. Но у Мадам нет чувства самосохранения.
Нет.
У нее жажда.
Самая опасная жажда с которой ты согласен на все.
Тебе не нравится, как она скебется внутри, а?
Хочется улыбаться так, что сводит скулы.
Хочется окунуться туда, в красное.
Хочется.
Остаюсь спокойным.
Стараюсь.
Это - приимущество быть мной, главный козырь. Как и пульс, не превышающий нормального все это время.
Хотя...
На последний вопрос тело все же реагирует.
Что я чувствую...
Тебе действительно хочется знать?
- Деньги.
Недовольно кривит рот, доставая дорогой телефон. Я жду и ровно через семь минут на моем мобильном срабатывает вибро.
Оплата получена.
Легкую улыбку сдержать все же не удается.
Совсем легкую.
Такую, что в уголках губ мелькает кармином.
Это то, что в глубине меня.
Это то, что я сам.
Моя суть.
Хочешь знать?
Почему бы нет...
Я увлеку тебя к краю крыши.
Не для того, чтобы сделать больно, я не люблю этого.
Не для того, чтобы напугать - это тоже не привлекает.
С такими женщинами нужно быть осторожным. Потому я хочу знать, где сейчас твои руки.
А потом я обхвачу тебя за талию, притянув к себе. Одну из твоих рук положу на свою грудь - ровно туда, где под татуировкой розы бьется сердце. А другую прижму внизу, к пульсирующей эрекции. Так всегда.
Всегда.
Быть убийцей непросто.
Но кажется мне, я справляюсь.
_________________

Европа, несколько лет назад.

- Неужели у тебя нет сердца?
- Наверное, нет…

Снова к провалу на пятьдесят этажей до тротуарной плитки. К краю крыши на узкий для нас двоих парапет. Но вниз не летают вместе, потому что с ума сходят поодиночке. И ему это известно не хуже, чем мне.
Оступиться легко. И потоки воздуха манят. Шелестящим шепотом зовут шагнуть и обещают головокружительные ощущениям. Они кажутся знакомыми, будто в прошлой жизни я была птицей.
Чудовище обнимает талию.
Кисть с красным маникюром прижимается к черному шелку рубашки. Тесно, чтобы улавливать ритм его сердца.
Четкие и ровные удары – признак равнодушия. Оно не дрожит. Не дрогнет и сжимающая пистолет рука.
Для откровения ему не нужно рвать своим голосом на клочки тишину. Жест красноречивее слов утоляет любопытство. Ответ на вопрос под моей ладонью, под слоями ткани.
Возбуждение. И это не механика тела, не физиология мужчины. Это эмоция.
Молчу. Сдвигаю руку влево, по прохладному материалу к пуговицам. Расстегиваю рубашку, чтобы избавиться от преграды.
Я заплатила за это. Купила тебя, чудовище, на один настоящий, полный эмоциями вдох.
Под шелком на уровне сердца татуировка в виде розы. Не люблю их, в особенности красные. Цветок этот тревожит. Всколыхнул что-то глубоко внутри. Снова. Будто опять вспарывая шрам.
Рисует указательный палец по лепесткам аккуратно. Обвожу ее. Дико хочется избавиться от изображения, содрать эту розу… Не вместе с кожей, нет. С оплаченной частичкой души.
Алые ногти царапают. Оставляют на белом мигом вспыхнувшую борозду и кровавый след мелкими вишневыми бусинами. Красное, белое и черное под фильтром вечерней тьмы – практически художество.
- Извини, - нисколечко не раскаиваюсь в содеянном.
Отрывать кусочек души всегда больно. Терпи. Ведь я же мирюсь с теснотой и жаром твоей близости. С тем, что дышу твоим выдохом.
Закрываю глаза. На пронизываемом холодными ветрами пяточке я ощущаю тепло. Робкое пламя теплится в моей груди, жжет шрам.
Я знаю, этот огонь должен гореть.
_________________

Fin.





Европа, несколько лет назад.

Какая эмоция самая сильная?
Она смотрит на меня с желанием. И не важно, чего именно она хочет.
Важен огонь в глазах и вожделение, пусть и не такое сильное, чтобы заставить забыться.
Она хочет.
Хочет меня сейчас, на краю крыши, взбудораженная бесконечностью этажей за спиной.
Хочет, не смотря, а скорее даже благодаря этому щекочущему ощущению.
Словно кто-то залез пальцами под кожу и настойчиво перебирает там, касаясь самыми кончиками.
Это высота... будоражит.
Всего лишь движение моей руки и она полетит вниз, распластавшись на тротуаре ярким красным пятном.
Интересно, она будет кричать?
Проверить тянет, сильно, и я почти готов. Только движение ее пальцев останавливает.
Какая эмоция самая сильная?
Не люблю, когда меня касаются.
Всегда касаюсь я.
Лишь я сам.
Мне хочется сломать ей руку, но почему-то этого не происходит.
Почему-то я смотрю на то, как пальцы с ярким кровавым маникюром рисуют контур розы на моей груди.
Останавливаюсь по какой-то глупой, совершенно надуманной причине. Но успокаиваю себя тем, что у нас есть время.
Все еще есть время.
И тем, что я не помню, кто еще так касался меня там.
Вранье. Помню. И не хочу вспоминать.
Мой знак отличия и знак позора горит на груди алым, вспыхивая лишь ярче, когда она царапает.
Нарочно, или нет - я не знаю.
Но это знак, что пора.
Какая эмоция самая сильная?
Считаю биение сердца до четного.
Ее или моего, не важно.
Если поцеловать, пульс застучит быстрее?
Мой вряд ли.
Но я знаю, что нужно сделать чтобы ускориться и получить столь желанную разрядку.
Ты заплатила мне, мадам.
Думаешь, за меня самого?
Нет.
За мое умение. Мое искусство. Мой апогей.
За то, что я могу тронуть твое сердце - в буквальном смысле этого слова.
И я отрабатываю свой гонорар сполна.
Мне только нужно сделать шаг впереди столкнуть тебя, опустив руки.
И проследить полет вниз, дабы убедиться, что работа сделана.
Какая эмоция самая сильная?
Не обманывайся. Это не возбуждение.
Это страх смерти.
Он бесконечен.
И я дарю его тебе.

»» 27.09.16 20:23 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

Гонконг - Южно-Китайское море.

Как ни странно, все проходит без сучка без задоринки. Просто удивительно. То ли отвлекающий маневр с креслом сработал нам на руку, то ли это просто обычная халатность. Будем надеяться, что все не делается специально, чтобы выпустить меня и захлопнуть очередную мышеловку. Однако к чему тогда эти досмотры?

Что ж: не суть. Главное, все удалось. Ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда пришлось назваться новым именем. Не прятал глаз, но и не бросался на амбразуру. Усталый больной человек, желающий быстрее попасть домой. Или хотя бы на яхту и там отдохнуть. Но что там? Все же для меня это был жизненно важный в прямом смысле этого слова момент. Потому концентрация и актерство и достигли своего пика. Больше во всем происходящем меня поразило поведение Василисы. Вот уж железная выдержка. Да, похоже, я решусь все-таки когда-нибудь прокатиться с ней на чем-то быстром и рвущем с места. О чем и сообщаю девушке, когда мы поднимаемся на борт корабля. А потом благодарю за смелость. Нет, ну, правда – настоящий герой! И верный друг. Кто бы мог подумать, что меня выручит девочка, которую я возил с Гердой по магазинам и разгонял их нежеланных поклонников.
На судне меня сразу везут в каюту, где уже ждут Джек и судовой врач. Василиса, довольная собой, заходит вместе со мной. Дрейк тут же кидается к ней. На его лице играет гамма эмоций: радость, беспокойство. Кажется, еще пара минут и он потребует, чтобы доктор осмотрел сначала Васю, а уж потом меня. «Хотя, «осмотром» Василисы Джек явно с большим удовольствием занялся бы сам» – ухмыляюсь про себя и сажусь на край кровати, куда указывает врач. При этом не спуская глаз с Васи и кэпа. Несмотря на все перипетии в личной жизни, я не смею, да и не смел позабыть о коротком разговоре с Василисой в ванной комнате дома Гоу. Конечно, за доли секунды ничего не понять. Однако, судя по взгляду, которым одарила капитана Вася, личным «осмотром» ему случится заняться совсем не скоро. Хотя в этой жизни все возможно. Личные отношения суть приливы и отливы, подвластные разве что только горькой луне, висящей над нашими головами. В этом я успел убедиться на личном опыте. Особенно пристально желтоокая бродяга следила за мной и Гердой… В общем, возможно, уже сегодня эти двое сплетутся в жарких объятьях. Ничего нельзя исключать. Жаль, что это не касается моей встречи с Гердой…
– Теперь все могут покинуть помещение, – говорит доктор, вырывая меня из скорбных рассуждениях о превратностях судьбы, – У нас будет осмотр, процедуры, завтрак и сон. И сегодня, думаю, никаких посетителей.
Вася с кэпом как-то странно переглядываются, услышав эти слова. Но я отношу их на счет строгости тона доктора.
Похоже, врач мне попался суровый. Сразу расставил все точки над «и». Капитан ухмыляется каким-то своим мыслям. Вася многозначительно кивает. Затем, они оба, будто по команде разворачиваются и спешат к выходу, чуть не столкнувшись. Джек останавливается и с преувеличенной галантностью пропускает Василису вперед. Она лишь гордо проплывает мимо. Дверь легонько хлопает, закрывшись за Дрейком. Доктор кивает и велит мне раздеваться.
– Вот пижама, – указывает мне он.
Фу ты. Не спал в пижамах лет с десяти. Но мой эскулап неумолим и приходится надевать предложенное, не без его, как вы понимаете, помощи. Выгляжу забавно, но мне вполне удобно и потому – черт с ним: пусть будет пижама. Елки-палки, еще и с длинными штанами и рукавами. Ну, просто как в больнице.
Доктор велит не торопиться с верхом. Сейчас он будет меня пальпировать. «Слово-то какое» – улыбаюсь про себя и откладываю рубашку от пижамы в сторону.
– Ну, что ж, – говорит врач, проведя все необходимые манипуляции с моим телом, – В принципе, о вашем состоянии меня заранее известили и дали конкретные указания, – а че ж ты тут меня вертишь туда-сюда?
– Однако люблю во всем убеждаться сам. Думаю, будем следовать данным рекомендациям. А значит, сейчас у вас будет завтрак, потом капельницы и сон.
– Откровенно говоря, спать мне совсем не хочется, – наконец решаю проявить характер.
– В данном случае ваше желание учитывать не будем. Значит, вколем снотворное.
Немного бесит он меня, этот врач. Но я не в том состоянии, чтобы спорить. Все же в вопросах лечения я не ас. Потому высказываю наиболее волнующую просьбу:
– Лучше: обезболивающее, – честно говоря, ребра ноют, как впрочем, и все тело. И немного кружится голова. Особенно, когда долго ходишь или стоишь. И накатывает слабость. Ну, хоть аппетит не подводит. Конечно, мне гораздо лучше. Однако пока я с трудом сажусь, встаю, хожу. Потому инвалидное кресло тоже было как нельзя кстати. Это позволило не выдавать моего истинного состояния представителям властей и сосредоточится на моральной, а не физической стороне вопроса.
Вскоре врач уходит, и я остаюсь один. Ложусь на кровать, закрываю глаза. Ладонями ощущаю упругость чистых простыней. Тело расслабляется на мягком матрасе. Чувствуется легкая качка. По каюте гуляет едва ощутимый бриз. Слышны крики чаек. Все вокруг дышит удобством и спокойствием. И кричит о возможности все это себе позволить. Как давно я не задумывался о ценности таких простых вещей? Да и задумывался ли вообще? Как ни крути, я с детства привык к роскоши. Не просто заполучать желаемое. Всегда иметь. Да, мне тоже пришлось нелегко в жизни. Я много работал и старательно учился. И все же. Я всегда знал, что случись что, есть определенная подушка безопасности. Да их много, таких страховок. Имея огромный дом, лучшую обстановку, слуг, дорогие машины, одежду, я все воспринимал как само собой разумеющееся. Потому что в моей жизни так было всегда. Я платил за бутылку дорого вина, не зная, сколько стоит хлеб, который ел на завтрак. Покупал машину, думая в первую очередь о безопасности, комфорте, красоте, скорости, но не об оправданности покупки и что одна такая сумма могла обеспечить существование целой семьи на долгие годы. Конечно, я достаточно умен и образован, чтобы знать о страданиях стран третьего мира, о голодающих и детских домах. И я посильно участвовал в улучшении жизни бездомных и тому подобных благотворительных делах. Но все это делалось на автомате. С внутренней уверенность: меня это не коснется.
И вот теперь, за короткое время, проведенное в тюрьме, вся мощь обычной жизни обрушилась на меня. Мои главные козыри – имя и деньги – испарились. И я вдруг нос к носу столкнулся с одной из самых страшных страниц человеческой жизни. Ограничение свободы. Обвинения в страшном преступлении. Причем несправедливое. Издевательства и избиение. Грязь. Злость.
На вилле Гоу мне показалось, что я уже преодолел этот страх. Но это миф. Мыльный пузырь, образовавшийся как защита. Теперь понимаю этот страх можно изгнать из головы, но не из сердца. Мне вдруг показалось, что мое существование в этом мире совершенно бесцельно. Чего я достиг? Денег? Статуса? Все это исчезло. И, растворившись, стерло меня самого. Возможно, многие к моему возрасту проходят подобные метания. Но я вдруг подумал, что, пожалуй, семья – единственное, что всегда остается с человеком в любом его состоянии (если, конечно, это нормальные отношения, построенные, если не на любви, то хотя бы на уважении). И ее, как таковой, у меня и нет. Ведь, в погоне за собственной свободой, я не удосужился заметить, что все время был одинок.
Эти невеселые мысли прерывает стук в дверь. Заходит молодой парень и ставит на стол, рядом с иллюминатором, поднос с едой. Благодарю его. Парень тут же уходит, видимо, следую четким инструкциям судового врача. Ну, тогда и я сделаю тоже самое. Поднимаюсь и с удовольствием принимаюсь за еду. Аппетит у меня волчий, и, надеюсь, это говорит о том, что иду на поправку, а не о том, что теперь готов есть любую приятную глазу и небу пищу после того, как испробовал тюремной баланды. Хотя, хвала небесам, особо долго ее есть не пришлось…
Потом еще некоторое время валяюсь в кровати. Затем принимаю душ, тоже с позволения врача, который разрешил снять бинты с груди и помыться полностью (чего со мной уже давно не происходило). В этом мне помогает все тот же молодой парень, которому, как мне было сказано, поручили сие мероприятие по одеванию-раздеванию пациента. После приходит этот самый зануда доктор. Заново делает перевязку, обрабатывает раны и синяки. Дает мне какие-то таблетки, ставит капельницу и уходит.
И через некоторое время я погружаюсь в спокойный и даже цветной сон.
 
В этом сне я все еще в каюте, но тут темно. Видимо, наступила ночь. Я чувствую, что кто-то рядом. Но мне не надо гадать. Я слышу ее запах. Этот радостный аромат солнца и счастья. «Как чудесно, что ты пришла», – шепчу я Герде, найдя ее руку и легонько сжав. Пусть это только сон. Но он такой реальный. Пальцы Герды такие теплые и настоящие. И она сама. Хотя я могу различить в полутьме только ее силуэт. Но это она и большего мне не надо. «Иди сюда, посиди тут, рядом со мной», – говорю я, и Герда послушно пересаживается с кресла на край кровати. Сжимает мою руку, проводя губами по пальцам. Потом аккуратно гладит меня по лицу, исследуя каждую ссадину. «Хорошо, что ты пришла». Жаль, что я не могу видеть ее глаз. И мне так много хочется ей сказать… Но ведь это всего лишь сон… Потому буду просто держать Герду за руку, пока она не растает как дым с первыми лучами солнца…
 
Утро встречает меня ранним подъемом – я так выспался, что, кажется, теперь никогда не смогу уснуть. Сон с участием Герды принес мне какое-то внутреннее спокойствие. Ничего. Как только я увижу ее, скажу все, чего не стал говорить во сне. Еще некоторое время я брожу по каюте, осматриваясь. Нахожу пару книг. Пытаюсь читать. Потом думаю об акциях, оставленных отцом. Упорно гоню из головы мысли о Юкки и его тайных замыслах. Не хочу сейчас думать о человеке, если не разрушившим мою жизнь, то усердно подломившим фундамент… Теперь я учусь наслаждаться моментом спокойствия и радости.
Как только розоватая рассветная дымка сменилась ярким солнечным светом, я, умывшись, решил выйти на палубу. Прогуляться и подышать свежим воздухом. Никем не замеченный, я прошел через небольшой коридор, объединяющий в полукруг несколько гостевых кают. Странно. Их три, тогда почему Джек сказал, что уступил мне свою? Кто занял третью? Видимо, он сам в связи с размолвкой с Васей. Но почему же отдал мне свою? Не думаю, что гостевая хуже, чем его собственная…
Ладно. Надеюсь, сегодня мы встретимся с ним, и все станет на свои места. А поговорить нам есть о чем.
Палуба встречает меня обычной корабельной суетой и крепкими порывами соленого ветра. На этом просторе дышится легко и приятно. Солнце бьет в глаза, и я поворачиваюсь к нему спиной. Кто-то из команды проходит мимо и приветствует меня. Здороваюсь в ответ. Как же хорошо. Юнги драют палубу. И я отхожу в сторону, старясь не мешать. Любуюсь бликами солнца на воде. Чайками, цепляющими крыльями небо. Не хватает только Герды. Но хорошо уже то, что мы сегодня встретились во сне…
Не желая бесить своего врача, возвращаюсь в каюту, не дожидаясь, когда меня хватятся. И очень вовремя. Через несколько минут, как я попадаю в каюту, в дверь стучат. Затем входит Джек в сопровождении доктора.
– Ну и как наш больной? – интересуется капитан. По всей видимости, судя по тону, спрашивает он меня. Тем самым приветствуя. Однако врач решает, что вопрос адресован ему и пускается в просторные объяснения. Кэп, сначала немного опешив, смотрит на доктора. Но, потом, сообразив, что его неправильно поняли, принимает самый заинтересованный вид, пряча усмешку.
– Так что пока: минимальные передвижения, покой, недолгие прогулки на палубе, хороший сон и питание, – заканчивает доктор свою тираду.
– Мы окажем господину Рихтеру королевский прием, – пытаясь не рассмеяться, отвечает Джек.
– Да. Что ж, я могу быть свободен? – интересуется доктор, озадаченный внезапным кашлем Дрейка, за которым он прячет смех.
– Конечно, конечно.
И тут в дверь снова стучат.
– О, а вот и наш посетитель, – говорит Джек, – Вы сказали, сегодня это уже возможно, – кидает капитан Дрейк и кричит, – Войди.
Хм. Странно. Кто это может быть? Вася? Но ведь мы только вчера виделись. Не думаю, что она настолько горит желанием видеть меня, что уговаривала доктора пустить ее сюда.
Щелкает замок. Легонько хлопает дверь.
И из-за спины доктора, немного испуганно посмотрев на кэпа, появляется …Герда…
И я радостно улыбаюсь ей. Восторг наполняет грудь. Приподнимаюсь на кровати. Ничего себе – сон! Какой длинный и яркий. И правдоподобный…
– Привет, Кай, – тихо говорит Герда и замирает.
А я смотрю на нее, потом на Джека, на доктора.
И понимаю. ЭТО НЕ СОН. Она действительно тут. Во плоти, так сказать.
Да как они могли?! О чем только думали?!
Страх за Герду и злость за такой глупый риск заполняют мозг. Перед глазами красной пеленой несутся картинки возможного, иного, развития событий… Что могло ждать Герду, если бы Юкки узнал, что и она тут…Ведь, мне намекали, что знают мои слабые места…
Все присутствующие, замерев, молчат, с удивлением глядя на меня. А я в бешенстве подскакиваю на кровати:
– Какого хрена ты тут делаешь? Джек, что она тут делает?! Вы тут с ума что ли посходили?!
Не знаю, что именно я хочу сделать больше: придушить кепа или Герду?!
Рвусь встать. Тут Джек будто размораживается и хватает меня за руки. Вырываюсь. Хотя, если подумать, не ясно зачем. Все, чего я хочу это встряхнуть Герду. Чтобы понять: это всего лишь сон.
– Ой, – восклицает доктор и в панике велит Герде уйти, буквально выталкивая из каюты.
– Лучше вам  сейчас оставить его одного,  – говорит он, закрывая за ней дверь.
– Кай, Кай! – Джек, скрутив мне руки, пытается встряхнуть меня и вернуть на землю из застившей все вокруг красной пелены, – Эй, да успокойся же ты!
А я все повторяю, как заведенный: «Какого хрена ты тут делаешь? Джек, что она тут делает?! Вы тут с ума что ли посходили?!».
– Сейчас вколю ему успокоительное…, – мямлит доктор, трясущимися руками вскрывая ампулы, – Ой, осторожнее, не хватайте его так!
Джек же каким-то борцовским приемом перекидывает меня на спину, заставляя лечь на кровать. Сломанные ребра адской болью врываются в тело. От боли я буквально вою и невольно успокаиваюсь, пытаясь утихомирить боль, выдавая поток нецензурной брани.
– Ты что с цепи сорвался? – Джек тяжело дышит, сочувственно глядя на меня, видимо, поняв, что причинил боль.
– Сейчас сейчас…, – доктор подходит ко мне со шприцем.
– Не надо, – хриплю я, – Дайте нам поговорить.
Доктор замирает на полпути и выжидательно смотрит на капитана.
– Вколи ему лучше обезболивающее. А то глядишь, еще помрет, – Джек качает головой и зло смотрит на меня. – И иди, Макс, ты пока свободен.
– Но я… надо осмотреть…
– Ты пока свободен. Нам действительно есть о чем поговорить.
 
Когда доктор Макс, вколов обезболивающее, уходит, Джек поворачивается ко мне:
– Теперь объясни, что это был за концерт?
– А теперь ты мне объясни, что все это значит? У тебя, что: совсем мозги отказали? – ору в ответ я, снова подскакивая в кровати, – Это тебе, мать его раз так, не увеселительная прогулка с пикником! Ты вообще о чем думал, когда тащил их сюда? Ну, ладно – Василиса! Это ваше личное дело, как проводить дни, но Герда?! Что, черт возьми, она тут делает?!
Джек пропускает мою эскападу мимо ушей и только качает головой, когда я, наоравшись, снова падаю на кровать, скривившись от боли.
– Хорош уже горло драть. И верни-ка лучше свои мозги на место.
Ах, он еще и огрызаетс!. Снова рвусь высказаться по поводу произошедшего, но Джек командует:
– Так. Стоп. Заткнулся и слушаешь меня.
Этот тон невольно заставляет замолчать. Ладно, послушать – так послушать. Тем более сил уже не осталось и чертовски больно дышать, то есть почти невозможно больше рыпаться и орать.
Дрейк устало проводит ладонью по лицу и выдает:
– Да не знал я, что они на корабле.
– В смысле – не знал?! – опешив, смотрю на капитана во все глаза, не имея уже физической возможности снова подскочить в кровати от удивления.
Видя мое лицо, капитан уныло продолжает:
– Не знал, значит – не знал. Они вдвоем тайком пробрались на корабль. И нашел я их уже на вторые сутки пути. И куда прикажешь их девать?!
– Но как, зачем они… не понимаю…
Господи…Неужели Герда кинулась меня спасать? Но откуда…
– Что уж тут не понятного: Герда кинулась спасать тебя…, – отвечает Джек, вторя моим мыслям.
– Откуда…, – пытаюсь уточнить я: каким же образом она узнала о том, что со мной произошло и о побеге, о помощи кэпа, времени отплытия, в конце концов?
Но Джек перебивает меня:
– Вот у Герды и спросишь: «Откуда». А я, знаешь ли, не интересовался. Других дел было навалом, – Дрейк выразительно смотрит на меня, напоминая, кто именно занимался моим спасением. – Знаю только от Василисы, что она увязалась за подругой, типа – не бросать же в беде…
– Уму непостижимо! – только и могу сказать я. Теперь я знаю, кого собираюсь придушить.
– Но почему ты не ссадил их в ближайшем порту и не отправил обратно?
Джек устало разводит руками:
– Посчитал, что это будет слишком опасно…после того, что рассказала мне Герда.
Вопросительно смотрю на Джека. И он рассказывает о нападении на Герду. Что ей чудом, благодаря невесть откуда взявшейся Жене Волковой, удалось спастись. Что неизвестно кто это был, и что им было нужно (а вот я, кажется, догадываюсь). И все это капитан узнал, когда обнаружил на своем корабле двух маленьких «мышек». Уж, конечно, он рвал и метал (и, думаю, орал не хуже моего). Когда первый пыл спал, Джек тут же решил ссадить их в ближайшем порту и отправить домой (как и сказал я). Однако за Герду вступилась Вася и рассказала кэпу про нападение. Ну, и Дрейк решил, что, пожалуй, что уже им будет безопаснее под его присмотром. И он даже не столько переживал, что нападение повториться, сколько за то, что эти кумушки могут пуститься в собственное расследование и нарваться на еще большие неприятности. Вот собственно и все. Потом, по прибытию, после знакомства с Гоу и моего побега, Джек узнал по своим каналам в порту, что Герду тоже ищут (уж не знаю, на каком основании, но понимаю, почему). И понял, что теперь ей не покинуть Гонконг просто так. Вместе с Гоу они решили, что лучшим выходом будет сделать поддельные документы и для нее. Василиса немного поработала над изменением образа. Пара фото, и паспорт готов. Таким образом, на свет появилась миссис Мария Рихтер (что?!). И именно поэтому кэп и остался на судне во время досмотра, а встречать нас с Васей отправил своего верного капитана Марко. Вот это поворот. Выходит, Герда теперь будет со мной. В роли моей жены. То есть супруги Александра Рихтера. То есть…меня…
– Слушай, ну ты извини меня за крики… – прошу я, покаянно глядя на Джека и пытаясь воспринять услышанное как реальность, – Я тебе очень благодарен за все! Но ты представь себя на моем месте?!
– Да я орал на них еще хлеще… кажется, слышали на том конце океана… И устроил им сладкую жизнь, чтобы знали, что лезть в дела мужчин – не орешки щелкать!
Джек хмурится. Нежданная тень набегает на его лицо, и Дрейк, отвернувшись, отходит к открытому иллюминатору.
– Вот видишь… Я просто ошалел от мыслей… если бы исход всего мероприятия…
– Можешь не продолжать. Все и так ясно. Но вот, думаю, Герда не совсем поняла, в чем тут дело. Неплохо бы тебе извиниться. У нас тут и так состояние «холодной» войны.
Хм. Кажется, теперь более-менее понятно, какая кошка пробежала между кепом и Васей.
– И что же – никакой Швейцарии? – ко мне ни с того, ни с сего возвращается обычная манера шутить в самых серьезных ситуациях. Хотя, в глубине души я понимаю, что моя веселость есть облегчение и радость.
Джек в ответ лишь морщится:
– Если намекаешь в этом случае на себя, боюсь ты теперь тоже – по ту сторону баррикад.
– Ладно. Попробую сдаться с потрохами. Но сейчас, думаю, нам в принципе неплохо бы поговорить…
– Интересно послушать рассказ о великом провале Кая Карлеоне из первых уст, так сказать, – сразу переходит к сути капитан в своей обычной манере. Правда, сейчас, мне кажется, он просто не желает продолжать обсуждать состояние «холодной» войны, тем более в шутливой тональности (похоже, все достаточно серьезно). В общем, поэтому мой друг Джек с радостью переключается на дела насущные и более понятные любому мужчине, чем перипетии женской души и правила ведения переговоров с прекрасной половиной человечества.
Я кратко, в сухих деталях, рассказываю Джеку о произошедшем со мной. Джек, в свою очередь, обрисовывает происходящее на корабле и его встречу с Ивановым и Гоу.
И тут в комнату вихрем врывается Василиса. И начинает отчитывать меня на чем свет стоит. А я еще разглагольствовал, что такое не возможно. Само собой, Вася виделась с Гердой. Та в небывалом шоке. За что это я так с ней? Она ведь ничего не побоялась, помчалась спасать меня и все таком духе. Пытаюсь возразить что, мол, чем особо она собиралась мне помочь? Однако Василису не так просто сбить с курса, и девушка еще некоторое время шлет устные возмущения в мой адрес, сопровождая это соответствующими взглядами. Кое-как нам с Джеком удается уверить Васю в моем искреннем раскаянии, после чего она и кэп наконец-то уходят, простимулированные головой доктора, просунувшейся в дверной проем (видимо, полностью войти он побоялся из страха перед кэпом, который ранее отослал Макса восвояси). При этом Вася успевает напоследок показать мне, тыкнув себе в район глаз двумя пальцами и переведя их на мою несчастную персону, что, мол, наблюдает и ждет максимально быстрых действий. Нет, пожалуй, обожду кататься с ней на спорт-каре.
Да уж. Вот это встреча у меня вышла. Так хотел, чтобы Герда оказалась рядом… Но, когда мысль стала материальной, вылил на ее голову очередной ушат ругани. Мне можно смело вручить медаль «Самый заботливый и культурный любовник». Что ж. Сейчас немного передохну и пойду вымаливать прощение. Хотя по шее все же есть за что надавать: ну, сколько можно кидаться во все рискованные мероприятия, не понимая, что она все же девушка. Маленькая милая Герда, которая по сути даже не знает, какие злые сюрпризы иногда преподносит жизнь…
За этими размышлениями, я не заметил, как уснул. Похоже, гадский доктор все же вколол мне снотворное помимо или вместо обезболивающего.
 
Просыпаюсь поздним вечером, как показывают настенные часы и темнота за окном. Которую время от времени разрывают яркие молнии. Ощущается сильная качка. Похоже, мы попали в шторм. Трясет не по-детски и гремит тоже. И Герда одна в своей каюте, обиженная мною…
Быстро, насколько это позволяет мое состояние, натягиваю джинсы и майку и босой выхожу из своей каюты. Хорошо, что Джек обмолвился какую, из трех комнат, заняла Герда. Очередной раскат грома сотрясает все вокруг. Корабль сильно качает, видимо, очередная волна накатила на правый борт. Подхожу к двери. И сразу вспоминается еще один такой день с грозой… Или не один… Похоже, это природное явление имеет какой-то определяющий смысл для наших отношений. Несколько секунд медлю перед дверью в каюты Герды. Обдумывая с чего начать разговор. Сразу перейти к извинениям или все же для начала задать ей трепку?

 
Не решив, как поступить, легонько стучусь, потом толкаю дверь. Не заперто. Открываю дверь, и нос к носу сталкиваюсь с Гердой. И тут меня окутывает ее запах и тепло. Как же я скучал  по тебе!
Бездумно, повинуясь лишь инстинктивному желанию быть рядом, шепчу: «Привет, малыш». Ладонью обхватив ее затылок, притягиваю к себе и сминаю губы жадным поцелуем. «Скучал, скучал, скучал» – бьется в голове единственная мысль. И такое со мной уже бывало, как и подобная гроза. Однако теперь это чувство стало глубже. Это просто необходимость до боли, до рези в глазах, в которых темнеет от желания к ней, смешенного с теплой радостью просто быть рядом и касаться. Это неописуемая радость, будто ты вернулся домой после долгой отлучки. Это восторг, детский и всеобъемлющий… И все же страсть тела берет свое. Поцелуй становится почти грубым. Стандартные и еще совсем неизвестные и не понятные мысли: хочу ее всю – лицо, тело, мысли… Чтобы была рядом и любила меня за то, чего никогда не смогу понять и найти сам в себе…
Также крепко сжимая затылок Герды, не разрешая прекратить поцелуй даже ради вздоха, другой ладонью глажу ее щеку, плечи. Как же плохо мне было одному, без тебя… Жадно, томно сжимаю грудь. И Герда не отстает. И даже не собирается сопротивляться, выказывая обиду. Напротив. Ее руки также смело мучают мое тело, доводя до безумия. Не нужно обнимать ее крепче.  Герда сама выгибается навстречу моим рукам, губам и языку. Она скучала и ждала не меньше моего. И ее тело, дрожа, ежесекундно, каждым движением говорит мне об этом… Это просто какое-то дикое сумасшествие. Это долгожданная встреча. Это жажда, которую нельзя утолить лишь одним глотком. Никаких мыслей и преград. Ничего. Только желание. И радость…
Как же чудесно, что на ней платье. Пальцы, не зная жалости, ласкают ее сквозь трусики, ладонь яростно сжимает ягодицы. Герда стонет в ответ и начинает возиться с пуговицами на моих джинсах. «Да кто ж их придумал?!» – почти рычит она. Усмехаюсь и, не прерывая поцелуя, начинаю помогать ей. Как только преграда сдается, Герда запускает свои тонкие пальчики внутрь, заставляя уже меня стонать от удовольствия. И все же этого слишком мало. Я так возбужден, что вовсе не хочу думать о каких-то прелюдиях, месте и времени. Взять ее. Сейчас. Прямо здесь. Поворачиваю Герду спиной к себе и вжимаю в стену около двери. Задираю юбку. Кажется, она вся дрожит от предвкушения, сама предлагая себя, снова и снова выгибаясь навстречу мне. «Чуть ниже, малыш, да, вот так…». Это последнее, что я могу вспомнить из происходящего дальше. Потому что больше не было ничего, что можно было бы описать словами. Только яркие всполохи перед глазами и стоны, уже звучащие в унисон. Тела бьются в горячей истерике, близясь к пику, и Герда, найдя мою ладонь, сжимает ее, всем телом прося увеличить темп и подарить ей желаемую и близкую разрядку. И в этом жесте столько единения и доверия… Ты все получишь, моя хорошая, все, что захочешь… Возможно, я говорю это вслух… Еще чуть-чуть … Совсем немного… И больше – ничего…Ничего, что я имею возможность объяснить кому-либо, ей и самому себе…
_________________

На борту «Танцующей Девы» Южно-Китайское море. 
 
Coz the way that we love is something
That we can't fight oh yeah
I just getting up oh
You make me feel alive so come on
Ring my bell, ring my bells…

Все, что время, что Кай оставался в доме Гоу, я просто не находила себе места, много раз кляня за собственную глупость и авантюризм. Когда затевала все это предприятие, казалось, что именно так нужно и правильно, я могу помочь, что-то сделать, пригожусь. На что угодно была готова, лишь бы спасти Кая. Ведь в самом деле иногда женская хитрость и разные уловки позволяют достичь большего, чем мужская сила и смелость. Я надеялась быть полезной, а оказалась – обузой. Мало того, меня тоже искали, и выходило, что Иванову и Дрейку надо было придумать, как спрятать и провезти через кордоны не только Кая, но и меня.
Да, Герда, наделала ты дел. Хотела как лучше, а получилось не только как всегда, а намного хуже. Я устала разговаривать с умным человеком, сидя в каюте практически безвылазно с того момента, как мы пришвартовались в Гонконге. Выйти даже на палубу можно было только в черном коротком парике и больших очках. На улице стояла изнуряющая жара, не спасало даже то, что мы – на воде. Отвлечься на чтение или музыку получалось плохо. Как могла, помогала на камбузе и везде, где просили, лишь бы не сидеть без дела и не думать.
Труднее всего было ночами, когда я металась по постели, отчаянно борясь с бессонницей, а перед глазами, как в плохом ужастике мелькали кадры Кая в тюрьме – окровавленного, избитого, умирающего. Не знаю, почему мне это виделось именно так, то ли интуиция, потому что сердце болело невыносимо, то ли просто насмотрелась фильмов о том, как содержат преступников в азиатских тюрьмах, но кошмары эти меня мучили по ночам постоянно, и если удавалось забыться сном, просыпалась часто с криком в холодном поту.
Еще хуже стало, когда Вася поехала за тобой. Тут я просто места себе не находила. С одной стороны это была и ревность, и жестокая зависть, что она увидит тебя, сможет общаться, разговаривать, а с другой – дикий, просто панический страх – как все пройдет.
Осмотр корабля был очень тщательным, и нам даже пришлось сыграть для таможенников небольшой спектакль, но это не шло ни в какое сравнение с тем, какому риску подвергался ты, если б тебя узнали.
С самого момента отъезда Васи я не находила себе места, еще и не имея возможности выйти – капитан запер меня в каюте «чтоб глупостей не наделала», и вот уже который час я ходила из угла в угол, садилась на кровать, открывала иллюминатор и подставляла лицо легкому ветерку, чтобы хоть как-то освежиться. Мысли, мысли, мысли ураганом носились в моей голове, наскакивая одна на другую и представляя картинки не самые радужные.
Измотанная бессонными ночами и переживаниями я неожиданно уснула, свернувшись калачиком в кресле, и проснулась уже глубокой ночью.
Дверь оказалась не заперта, что могло означать только одно – ты уже на судне, и мы отчалили. Тихонько выхожу на палубу и иду к капитанской каюте.
Герда, что ты делаешь, сошла с ума? – орет внутренний умник, но я не могу, это выше моих сил, оставаться у себя  ждать. Ждать неизвестно сколько.
Я только взгляну, удостоверюсь, что ты в порядке и уйду. Честное слово, – уверяю сама себя, останавливаясь у двери и не решаясь войти внутрь.
Пять минут, десять, пятнадцать… долгая, томительно долгая борьба с собой… осторожное касание к двери, она подается без скрипа, и я буквально просачиваюсь внутрь, стараясь быть невидимой и неслышимой… Кровать, белые простыни, твое лицо… даже в темноте видно, какое оно осунувшееся и бледное… небольшая, едва пробивающаяся бородка и шрамы… так хочется коснуться, погладить, смягчить боль…
Опускаюсь в кресло около кровати и прижимаю ладонь к губам, чтобы даже дыхание было как можно тише… Не разбудить, ничем не выдать своего присутствия… Кладу руку на одеяло рядом с твоей, и ты тут же пожимаешь мою. Едва не вскрикиваю от неожиданности.
Не спишь? Да нет, быть не может.
Сижу тихо-тихо, почти не дыша. Неожиданно шепчешь, что рад мне и просишь сесть рядом. Послушно пересаживаясь на край кровати, не отбирая руки, наслаждаясь этим кратким моментом твоего полузабытья. Так бывает, когда человек находится на грани сна и бодрствования и что-то говорит или делает, не совсем отдавая себе отчет в происходящем. Даже если ты подумаешь, что это сон и утром ничего не вспомнишь, не важно… Главное – жив… свободен… осторожно касаюсь губами твоих пальцев, чувствую ссадины и не могу отпустить твою ладонь… хочется закрыть глаза и просто сидеть так… вечность… Как же хорошо… второй рукой касаюсь твоего лица, легонько поглаживаю синяки и порезы, хочется поцеловать каждый, но боюсь, тогда ты точно проснешься… и не знаю, как отнесешься к моему реальному присутствию тут… И дело даже не в том, как мы расстались – сама ситуация очень серьезна, это не детские игры, все слишком опасно, чтобы ты обрадовался… Тихонько вздыхаю.
Да уж, устроила ты Герда кучу проблем, и так все непросто, а с моим присутствием все в разы осложнилось. Я понимаю это, и умная рассудительная Герда внутри меня ругает ту вторую – импульсивную авантюристку, рванувшую в Гонконг, не соображая толком, что и как делать, лишь бы быть рядом, помочь, спасти… Я действовала сердцем, чувствами, вероятно полностью отключив голову, потому что стоило хоть немного подумать… и тогда я изводила бы себя в Энске, не зная, что с тобой и где ты… Отгоняю все мысли, просто сижу рядом и наслаждаюсь этими минутами тишины и единения.
Просто быть рядом, молча, не вспоминать прошлое, не думать о будущем.
Есть только это мгновение, и пусть оно длится, пусть не наступит утро…
 
Но утро наступает – небо за иллюминатором начинает светлеть, я осторожно высвобождаю руку и ухожу. Надо успеть вернуться, пока совсем не рассвело, и никто меня не увидел…
 
Придя к себе, ложусь и забываюсь сном. Впервые за эти дни засыпаю спокойно, без сновидений. Просыпаюсь от того, что Вася тормошит за плечо.
– Герда, Герда, да очнись уже, соня. Иди давай. Доктор разрешил посещение, кэп ждет.
И вот тут я впадаю в ступор. Стою посреди каюты и судорожно перебираю свой нехитрый гардероб. Что надеть? Как причесаться? Это, наверное, нелепо, но я хочу… хочу быть идеальной… для тебя. Мне важно…
Видя эмоции, сменяющиеся на моем лице, Вася щелкает пальцами, пытаясь привести меня в чувство, а потом набирает полный рот воды и брызгает…
–Что… что ты творишь!! – кричу на нее, отскакивая.
– О, вот теперь можно разговаривать. Так, быстро оделась и пошла.
– Но я…
– Все хорошо, ты нормально одета, хорошо выглядишь, умойся и причеши волосы. И все. Давай быстро.
На автомате выполняю ее почти приказы, и быстро собираюсь. Мне сейчас, наверное, именно так и надо, чтобы не думать, потому что я боюсь. Дико, до одури боюсь, что вцеплюсь в тебя и не отпущу, а еще, что оттолкнешь или отвернешься… Стараюсь не думать об этом и вспомнить ту радость… ночью… Твою улыбку…
Становится легче…
Собравшись, выхожу вслед за Васей и иду в каюту капитана. Рядом ждет Джек. Он входит первым, потом отстраняется, и пропускает меня… Я вижу… радость… делаю шаг вперед, и тут …ты срываешься на крик. Ругаешься, рвешься ко мне, словно хочешь схватить… даже ударить…
Нет, этого не может быть! За что???

Выскакиваю из каюты, ничего не видя перед собой от пелены слез, хлынувших из глаз. Вася подхватывает и уводит в каюту.
– За что??? Почему??? Зачем он так?? – реву, размазывая по лицу слезы, с криком, падаю на кровать, продолжая не плакать, а как-то жалобно выть как раненое животное…
Через минуту вскакиваю, отфыркиваясь, а рядом стоит Вася со стаканом воды.
– Все? Успокоилась? Ну-ка кончай истерить!
Замолкаю, не зная, что ответить. Васе хорошо говорить, Джек так на нее не срывался, к тому же теперь реально не знаю, что делать. Меня тоже захлестывает обида и злость.
– Я не заслужила этих криков, – кажется, говорю это вслух, потому что ловлю Васин кивок. Она тоже считает, что ты не прав? Спросить не успеваю, потому что подруга выходит из каюты, оставляя меня одну.
И вот что теперь делать? Внутри какое-то опустошение, словно бежала куда-то, стремилась, выложилась, а вместо финиша – стена, тупик, и руки опустились. Хочется сесть около этой стены и разреветься или лупить по ней ногами и руками. До посинения, пока не рухнет. Больно… больно и обидно, и столько всего хочется сказать, только вот надо ли? Теперь даже не знаю… Ночью, когда сидела около тебя, все казалось трудным, но решаемым – твои слова, руки, улыбка – это было таким родным, а теперь… даже не знаю. Поговорить и объясниться все равно надо, только захочешь ли ты меня слушать? Встаю, сжимая кулаки – не захочешь, заставлю. Сейчас я готова устроить скандал, накричать, разбить что-нибудь, лишь бы дать выход эмоциям, которые бушуют внутри. Мы слишком много недоговаривали, и к чему это привело? Словно в ответ на мои мысли снаружи слышится раскат грома, и я вижу всполох молнии.

Гроза! Что это – предупреждение? Или подтверждение правильности принятого мной решения? Наверное, не важно. Понимаю только одно – я больше не боюсь грозы, она вообще меня не волнует. Я так соскучилась. И мне все равно, что ты скажешь или сделаешь, пусть будет скандал, но сидеть вот так и ждать неизвестно чего я больше просто не в силах.

Встаю, делаю шаг к двери, но она неожиданно распахивается… Стоишь в дверях, и я пугаюсь, …буквально на секунду …теряю всю свою браваду, потому что мысли – это одно, а вот так, когда ты тут, совсем другое, но это только на секунду, на долю секунды, потому что дальше я не думаю ни о чем. Просто не могу… ласковый шепот (какой контраст с недавним прошлым!), жаждущий взгляд, жадные руки, которые обхватывают, прижимая. Вбираю тебя взглядом, стараюсь поймать настроение, глаза, улыбку, обнимаю, чтобы почувствовать, что это на самом деле, и пропадаю в поцелуе. Не хватает дыхания, я вообще забываю, как дышать, думать, разговаривать. Только дотронуться, прижаться, ощутить. Я знала, что соскучилась по тебе, но только сейчас поняла – насколько. До кома в горле, до слез в глазах, до невозможности отпустить хотя бы на секунду, до глупого смешка, когда не могу справиться с застежкой джинсов. Я не могу ждать, даже минута промедления с этими пуговицами кажется вечностью… смеясь, помогаешь. И этот смех, твои губы, руки возвращают к прошлому, словно перенеся через эти недели размолвки и отчуждения.
Тело моментально реагирует на ласку, и я выгибаюсь еще сильнее, чтобы быть ближе, вспоминая, как это хорошо, когда не во сне, а въяве. Когда ты живой и настоящий, горячий, жаждущий, и можно быть рядом и вместе, брать и отдавать, когда на пределе и даже за ним, когда с губ срывается только стон или всхлип, а тела вжимаются друг в друга, соединяясь и растворяясь, доверяя… Сжимаю твою руку, поощряя и прося поторопиться… «Ты все получишь, моя хорошая, все, что захочешь»... «Уже, получила, все что хочу, и отдам, не раздумывая… все, что только пожелаешь»
Корабль качает на волнах или это меня шатает от напряжения? Хорошо, что есть стенка каюты, о которую можно опереться, и твои руки, крепко обнимающие меня, и очень надеюсь, что за буйством стихии ничего не слышно снаружи, потому что сдержать крика нет сил. «Кааай» – в твоем имени – все – и долгое ожидание, и страх потери, и боль отчаяния, и радость обретения…

»» 23.09.16 13:30 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

Европа, несколько лет назад.



Пятьдесят этажей вниз до хаотического движения простейших организмов. Люди примитивны, они рождены ползать. Единственное невечное, чего у них не отнять – горящие эмоциями сердца. Настоящие, живые.
Левиафан никогда не был человеком. Монстр внутри него скалился и бесновался, когда сильные руки сжимали мое горло. До хрипа, до полуобморочной нехватки воздуха в легких. И все с той же пустотой внутри.
А я смеялась через кашляющий, словно прокуренный скрежет. Хохотала. Не ощущая ничего. Ни любви, ни сострадания, ни жалости. Ни элементарного страха за свою жизнь.
Только осознание своего места в эволюционной пирамиде. Я – ветер и огонь. Дитя вершины.
В красно-бело-черном Чудовище сдерживает себя. На сколько тебя хватит? На одну растертую по коже алую каплю крови. На несколько ровных выдохов и на четкий танец без нарушения сердечного ритма.
Еще немного. Немного ветра и тепла внутри – и я вспомню. Обязательно вспомню то, чего никогда не знала, но хранила в цепочке ДНК.
Еще эмоций, чтобы выдохнуть пламя…
Еще…
Однако Чудовище больше не может ждать. Рубикон перейден. Под несорванной маской, за спокойными ударами сердца, возбужденный монстр жаждет получить свое. Требует без промедлений.
Шаг – и я падаю. Проклиная чудовище, лечу вниз, так и не вспомнив желаемое. Лишь ухватившись за тающий лоскут видения вытянутых в кристалл оранжевых радужек.
Пятьдесят этажей вниз – пятьдесят ступеней моей личной Голгофы.
Я всегда стремилась вверх, завороженная бесконечностью голубого неба и жаром раскаленного солнечного диска. Чувствуя подсознанием, что мое именно там, в призрачных сферах.
Не подле Левиафана. Не офисе под крышей здания. Не на борту самолета, совершающего рейс на высоте в десять тысяч метров. Выше. Много выше. Потому что я не человек.
Я воздух и огонь.
В красно-бело-черном мире по серой тротуарной плитке растекаются ручейки крови.

»» 13.09.16 22:51 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

Когда-то давно в нарисованном мире...
Когда деревья были большими…
Когда жили добрые волшебники...
... с огромными волшебными палочками...
... и чистым - чистым сердцем?!
А было ли сердце?
... найдем по осколкам...
... я обронил его в поле росою, в болоте похерил!
Нарисуем новое?
Хочу большое, если можно...
...Отдам свое. Возьмешь?
... оно истлеет, искрой разлетится воздушным потоком...
Знает как дотла гореть... только пепел.

Разряд. И где-то сверху суетятся люди. Кто-то давит на грудь. Еще раз и еще. Пока тело не ударит током, его горячая волна пронесется от груди сжимая сердце и растает в кончиках обожжённых пальцев.
Разряд. Как больно открывать глаза и смотреть на реальный мир. Я встречаю его кашлем, отпуская из себя вкус копоти и гари.
Я тру губы о губы, что кажется высохли и опухли от обжигающих касаний.
Как новорожденный ребенок я готова встретить мир криком тоски суть которой не понимаю, но змеей обвивающая горло медицинская трубка не дает сказать ни слова.
Как новорожденный ребенок я все еще храню в памяти последние минуты той жизни, которую у меня отобрали.
Я смотрю через поволоку тумана застилающего глаза как в вену вводят жидкий, белый яд, дарующий мнимое облегчение и покой без снов. И хочу орать, чтобы не делали этого, потому что знаю- я забуду.
Забуду вкус пепла на губах. Рисованный мир и Волшебника с огненными крыльями. Я забуду как губы испачканные в краске кусали темную, сажевую кожу. Как пальцы впивались в плоть, чтобы дотронуться до углей горящих в груди в место сердца. Как пламя касалось меня руками, не обжигая болью.
На моей коже останутся следы ожогов. На линии ребер, на плече и на шее. Я буду помнить, что это дары волшебника только первые после рождения пару минут. Буду крутить веретено памяти в голове вновь и вновь. Уже входя в сон. В страхе, что могла забыть что-то важное.
Закрываю глаза, укрытая одеялом морфина. Я держу на кончиках пальцев память о мире, словно это хрустальный шар.
Лес нарисованный маслом. Глаза полные огня. Горячее сердце. И мое..."Бери" Прежде чем забрать чужую боль.
Я забрала не все волшебник. Ты слишком обжигал.
Открываю глаза в последней надежде удержать потерянное. Я вглядываюсь в толпу, через которую меня несут на носилках в карету скорой помощи. Смотрю в лица тех, желая найти того кому хотела бы подарит улыбку и сказать что все хорошо. Огонек памяти мазнет меня в последний раз, растянутся губы в момент узнавания лица. Веки отяжелеют. Разожмется ладонь, а с кончиков пальцев скатится хрустальный шар воспоминаний.



»» 31.01.17 16:30 Сказочные зарисовки
_________________

На борту "Танцующей девы". Южно-Китайское море.

...
*все мысли как одна большая цитата...

Дыхание успокаивается, а сердце замедляет свой бег. По телу разливается томная нега. Поворачиваю Герду к себе, обнимая. Так мы еще некоторое время стоим, прислушиваясь к восторгу друг друга.
В голове ни одной мысли, кроме удивления: ну почему же нам до безумия хорошо вместе, но судьба все время разводит Кая и Герду? Почему мы спотыкаемся о любой придорожный камень, что попадается на пути, если идти рука об руку нам так комфортно? Я не хочу расставаться с ней. Теперь даже боюсь этого, потому что реальность сложилась так, что сегодняшняя встреча происходит лишь по какой-то странной прихоти все той же судьбы, которая не ясно почему, решила свести нас вновь. Из колких возможностей сложился пазл нашей встречи. Я не надеялся увидеть ее в ближайшие пару лет… А может быть и вообще: никогда. Кай Карлеоне проводил дни за днем в сырой тюрьме, вспоминая улыбку женщины, которую время разлуки могло навсегда стереть из памяти. И я скучал. Действительно скучал. Потому что она стала олицетворением всего: тепла, радости, любви, свободы. Лучшей частью моей вольной жизни. Мне просто не хватает ее до безумия. Это странно. Невозможно. Но это так. Существование меня самого вдруг стало лишь необходимостью быть рядом с ней…
Раньше я никогда не думал ни о чем подобном. Смаковал радость от удовольствия слияния с желанной женщиной и не более того. Иногда полагал, что это любовь. Порой считал, что получаю должное. Но никогда до встречи с ней, не думал, что буду чувствовать ощутимую боль утраты лишь от того, что она на шаг отойдет в сторону. Молчу, улыбаясь и впитывая радость присутствия. И витаю в воспоминаниях о том, как в первый раз увидел ее такой. Желанной и другой. Ясно помню всполохи салюта и отблески света на ее лице и волосах. Этот сюрреалистический окрас, который будто открыл мне глаза, позволил прозреть и увидеть какая она на самом деле. Но тогда я еще не верил себе. Не хотел или боялся узнать ее такой. Не девушкой, что жила и взрослела рядом, а женщиной мечты. Я вспоминаю каждое мгновенье наших первых встреч и то, как отвергал саму возможность нам быть вместе… А может быть, я просто еще не дорос тогда до чего-то настоящего? И было ли оно у меня раньше? Хоть намек? Кажется за сантиметрами этих бесконечных ног, за этим бесподобно красивым лицом и самыми добрыми глазами я и не в силах вспомнить о том, был ли кто-то до нее?!
Усмехаюсь сам себе: теперь такие мысли не пугают меня. Нет. Все верно и правильно. Так и должно быть, когда находишь то, что некоторые ищут всю жизнь. Я стал другим, но это не пугает. Наоборот,  чувствую, что так все и должно было быть. Наперекор всему и вся. Кай оттает и сложит свою «вечность».
– Вообще, я собирался поговорить и…извиниться, – шепчу все с той же с усмешкой, целуя волосы Герды. Чувствую, что она улыбается в ответ:
– А я собиралась обижаться и поговорить…
– Одно могу сказать – разговор вышел весьма содержательный, – смеюсь, слегка отстраняясь и глядя ей в глаза. Будто и не было этих дней. Ощущение словно стоим на улице ночного Палермо. И только легкая качка напоминает о том, что мы на корабле в открытом море. И что между этими ночами сотни часов разлуки.
– Сложно, не согласиться…, – отвечает Герда, также смотря прямо на меня.
Без слов мы говорим друг другу: «Как же хорошо». Все равно, что она совершила самый безрассудный поступок на свете. Он стал тем пазлом, что дал возможность сложиться картинке нашей встречи, не смотря на все перипетии судьбы.
– Я очень рад, что ты тут…несмотря ни на что…, – продолжаю, крепче прижав Герду к себе, – И все же, хотелось бы тебя отшлепать…
– Это, кажется, должно произойти, если рядом со мной снова окажется полуголый и…как там …в принципе, любой мужчина? – напоминает Герда, пряча хитрую улыбку.
– Похоже, стоит пересмотреть правила.
Герда хмыкает, задрав свой носик повыше, и мы тихо смеемся. Что-то изменилось. Не знаю, как точно описать происходящее. Но теперь мы оба чувствуем себя свободно. Неужели, нужно было пройти через все эти испытания, чтобы просто отпустить себя?
– Одно точно останется неизменным, – продолжает Герда, улыбаясь, – в душ первая – я…
Ухмыляюсь в ответ:
– Ну, в моем нынешнем состоянии водные процедуры – роскошь.
Герда недоуменно смотрит на меня. Чуть отступаю в сторону, переступив через снятые джинсы, и аккуратно снимаю майку, показывая бинты, крепко опоясывающие грудную клетку. Герда охает, прижав ладони к лицу. Потом подходит ко мне. Проводит рукой по плечам, легко касаясь ключиц, груди. Ее взгляд сочится неподдельной болью. Моей собственной, которую я прячу, даже сам от себя. Герда ласково водит рукой по бинтам, будто пытаясь впитать все те мучения, что они скрывают под собой. Ее глаза блестят от слез.  И, кажется, я сам вот-вот сдамся…
– Расскажи мне? – шепчет Герда.
– Не сегодня. Может быть, когда-нибудь…, – хрипло говорю в ответ, ловя ее руку и целуя кончики пальцев, – Не надо, малыш. Сейчас время для нас… Идем. Провожу тебя в душ.
Кому сейчас интересны страдания, если я так счастлив?
Герда кивает, утирая все же набежавшую слезу. Обнимаю ее.
– Перестань, – шепчу я, целуя в висок, – Брось. Все уже позади.
Говорю, и с трудом верю сам себе. Чтобы все было позади нужно не только выздороветь, но и преодолеть путь до Австралии, а там на какое-то, надеюсь, не долгое, время стать другим человеком, чтобы попробовать вернуть свое имя. А еще нужно поверить в себя, как бы меня не звали!
Тряхнув головой, подталкиваю Герду по направлению к ванной комнате:
- Идем. Представь себе – могу мыться только в раковине.
Шучу, пытаясь преодолеть ком в горле. Не хочу сдаваться горечи, вернувшейся в душу. Эта ночь не для этого. Только для нас.
Герда улыбается, хотя и выходит натянуто. Ничего, сейчас смоем всю эту печаль. Не дам ей грустить. Тем более, обо мне. Я и так причинил Герде много страданий своим глупым поведением и неверием самому себе и ей. Заходим в ванную комнатку, и я завожу Герду в душевую кабину, установленную там.
– Жду тебя, - говорю тихо, проводя ладонями по ее обнаженным плечам и любуясь мягкими изгибами тела.
Герда кивает и закрывает кабинку.
Вода мощными струями стучит за дверцами. А я стою и любуюсь простыми, обычными, но такими грациозными движениями Герды. Матовое стекло скрадывает линии тела, но мое воображение дорисовывает четкие контуры, которые только что ощущало в реальности. И как же чудесно, что эта «реальность» сейчас существует. Пусть это опасно. Даже глупо. И не стоило ей рисковать. Но как же я благодарен  Богу за этот порыв, вложенный в ее душу, который теперь дарит мне минуты настоящего счастья. И исполняет мои мечты…
Шум воды стихает. Снимаю с крючка большое белое полотенце. Дверцы открываются. Теперь помогаю Герде выйти, и заворачиваю в пушистую мягкую ткань. Слегка растираю, позволяя полотенцу впитать воду. Потом притягиваю Герду еще ближе и аккуратно, чуть касаюсь губ, целую. Ловлю дыхание. Запах чистоты и страсти. Это такой долгий мягкий ласковый поцелуй. Совсем не похожий на те, что были у дверей каюты. Время остановилось. Да именно так. И никак иначе. И пусть это слишком расхожая фраза. И что ж, если все так и обстоит? Нет ничего. Только медленный нежный поцелуй. Уголок губ, губы, щеки, скулы, шея…Ничего. Ничего, кроме огромного желания...
– Хочу тебя еще, – наконец выдыхаю в ее губы. Опять чувствую, как Герда улыбается.
– Догадываюсь…
Смеюсь. А Герда тянет меня обратно в комнату, к кровати. Вот так просто и свободно. Кажется, изменениям подвергся ни я один… Мне бы радоваться, но…
– Ох, малыш, боюсь я…
Замолкаю, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить: с учетом сломанных ребер очень сложно двигаться. И предыдущий порыв отнял почти все силы.
– В общем… с трудом лежу, сижу и даже хожу…, – заканчиваю наконец, через силу признаваясь в собственной недееспособности.
– Хм, – тянет Герда в ответ, кажется, поняв, что именно я так ломано, пытался объяснить, – Ну, ты тогда отдохни…
Такого поворота я не ожидал. Нет, конечно, это вполне себе логично, но как-то …ну уж – нет!
– Сейчас, что-нибудь придумаем, – быстро говорю я, не желая сдаваться. Уж очень она желанна. И уж слишком долго я мечтал об этой встрече…
А Герда легонько толкает меня к стене:
– Ты отдохни, а я попробую все сделать сама…, – заканчивает она фразу. Тем самым намекая, что никак не хочет причинить мне вред. Что ж, если в последний раз мы пытались преодолеть страх «без пижамной жизни»… это гигантский прогресс. Возможно, Герда решилась довериться мне. И отпустить себя. Или принять меня?
Меж тем, теперь я оказался прижат к стенке каюты. Спиной.
 
Ну, и хитрюга. Что ж.  Такие игры мне по душе.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечаю в предвкушении. Герда же медленно целует меня, дразня, или пытаясь объяснить, что самое интересное впереди…
Теплые губы касаются шеи, плеч, груди. Это очень приятно. И нежно. И одновременно возбуждает. Потому что ожидание всегда продляет удовольствие. А она движется все ниже. И на этот раз очевидно: останавливать ее нельзя. Герда становится на колени, отпуская мои ладони. Я почему-то очень хорошо запомнил именно этот момент. Будто она говорит мне: «Сама». Сколько раз я представлял себе происходящее? Видел во сне? У нее, правда, очень сексуальный рот. Такие пухлые губы. Им не хватает только ярко красной помады, которая оставляла бы на мне свой след, говоря – здесь моя территория. И вот уже эти губы, не раздумывая, касаются меня так, как только я мог мечтать. Герда прикрывает глаза от удовольствия, хотя, может быть, от смущения или удивления… и становится похожа на кошку, греющуюся под лучами первого мартовского солнца. Меня снова и снова поражает эта скрытая сексуальность. Нет, скорее – любовь к сексу. Почему никто (и я сам) не разглядел этого раньше?!
Медленно, возможно пробуя свои силы, или действительно не желая причинить мне неудобство, Герда начинает двигаться. Вбирая и отпуская меня. Легко. Вверх. Вниз. Губами. Вверх. Вниз. Языком. Медленно. Очень очень медленно. Слишком медленно, тем самым разгоняя мою кровь до предельной скорости, пульсирующей в висках и паху. Спустя несколько минут это становится похоже на пытку. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не задать более резкий темп. Или уложить ее на лопатки (черт, вот это сейчас точно вряд ли). Дыши, Кай, дыши. Пытаюсь отстраниться от происходящего хоть на секунду. Откидываюсь назад, опираясь на спасительную стену, а она вбирает меня еще сильнее. Сдерживаю стон. Рычу ее имя. Улетая куда-то ввысь. Блуждающий взгляд цепляется за ее прекрасное, дышащее страстью лицо. Однако от этого становится только хуже. Лицо Герды еще больше возбуждает меня. Эти полуприкрытые трепещущие веки. Распухшие от поцелуев губы, дарящие безыскусные, но такие наполненные желанием, ласки. Это нравится ей. И я таю как настоящее мороженное под палящим солнцем движений ее языка, который, казалось бы, старается слизнуть каждую капельку. Снова вверх и вниз. Только теперь языком. Потом снова вбирает губами, будто пробуя на вкус и слегка посасывая. Затем всем ртом. И опять эти легкие тянущие движения, заставляющие рычать сквозь зубы. Это по-настоящему. Это невыносимо. Даже нельзя назвать это моментом доверия. Это скорее полное единение. И подарок, о котором можно только мечтать… А ласка или тонкая пытка длится и длится… Она пробует себя, исследуя меня. И это убивает… Потому что я хочу больше… больше…и глубже… полностью и яростнее… с напором…ведь уже не до шуток… и мне необходимо, чтобы она взяла нужный темп, крепче обхватила, отдалась на волю моего ритма, позволив владеть ее ртом… Напряжение нарастает, и Герда сама начинает двигаться быстрее, не зная, как лучше достичь желаемого пика. Потеряв контроль, ладонями обхватываю ее голову, врезаясь в ее сладкий рот, требуя большего. Но Герда сдерживает меня, слегка рванувшись назад. Черт.
– Передохнем секунду? – слегка задыхаясь, спрашиваю я. Наверняка, своими резкими движениями я доставил ей не самые приятные ощущения, да и, возможно, напугал.
Герда замирает и смотрит на меня. Ее глаза полны сомнений и страха. И даже обиды. Поговорим об этом потом. Прости, милая, но я только сейчас понял, что не готов терзать тебя до конца. Это было бы слишком жестоко. По всем параметрам. Для начала – этого более чем достаточно…
– Я тут кое-что придумал. Новая стратегия… Не могла бы ты отпустить меня?
Вижу, как она буквально сжалась от обиды. Ничего. Это мы обсудим. Герда медленно встает и чуть отходит от меня. Теперь я тяну ее за собой, всего пару шагов, останавливаю рядом с краем кровати и поворачиваю спиной к себе.
– На колени…
Герда оборачивается. Смотрит удивленно и немного даже испуганно.
– Пожалуйста.
Герда преувеличено медленно опускается вниз. А я практически также медленно – следом. Обнимаю Герду за спину, чуть наклоняю, заставляя поставить локти на кровать. Сжимаю грудь, растирая соски, оглаживаю живот, спускаясь к бедрам. И ласкаю ее. Такую влажную горячую жаждущую… Герда выгибается и стонет, смяв кулаками простынь.
– Это было прекрасно, Герда. Не смей думать, что мне что-то не понравилось, – хрипло шепчу я, слегка задыхаясь. Она же не отвечает мне, сгорая под натиском моих пальцев, – Я благодарен тебе.
Герда лишь стонет в ответ, ловя ртом воздух.
– Спасибо, милая…, – снова и снова повторяю я, находясь на пределе своих возможностей. Мне просто необходимо быть в ней, с ней и… улететь…
 
Бывает хорошо. А бывает – идеально. Иногда, несмотря на все ухищрения любовницы (или, уверен, любовника) в голову лезут ненужные, отвлекающие мысли. Они мешают и толпятся, как нетерпеливые покупатели у прилавка. Хочется прикрикнуть на них: «Минуточку, я сейчас». Но им нет дела до твоих пожеланий. Ори не ори. Они прут и прут, будто нет другого времени разобраться со всем этим. Порой получается так, что и одной единственной мысли достаточно, чтобы испортить момент. Конечно, конечно, не обязательно все пройдет плохо. Оргазм, как кульминация происходящего, будет достигнут (причем, обоими). Только вот не будет такого идеального послевкусия. Чувства абсолютно пустой головы, которая сдается под напором простого человеческого, древнего как мир, желания. Сейчас, сегодняшней ночью, все было именно так. Сколько возможных мыслей от боли до страха должны были биться за место в моей голове? Миллион и маленькая тележка. И не было – ни одной. Я весь был в ней. Растворился и отдался течению. Оказывается, так, действительно, бывает, когда есть только ты и она. И больше ничего. Снова расхожие фразы, скажете вы. Однако я теперь знаю, о чем говорю. В отличие от многих, кто только заглянул под покрывало вечного спокойствия и полной нирваны.
И теперь мы тут. Вдвоем. Дышим в унисон, чуть улыбаясь этой легкой радости бытия. Снова не думая ни о чем. Только: неужели так бывает?
И снова мне не светит душ. И остается только любоваться ее очертаниями за матовым стеклом, покрытым теплыми каплями воды. И опять полотенце. Большое и мягкое. Как и все происходящее.
– Я скучал по тебе, – говорю тихо, будто боясь словами нарушить очарование момента. Хотя эти слова и есть часть этой секунды.
Но все в порядке. Герда улыбается, как будто луч солнца касается ее лица. Гладит меня по лицу и прячет свое, кладя голову на плечо. Я чувствую влажные капли воды с ее волос на коже. Какая же ты хорошая…
– Все время думал о том дне в Палермо.
В ответ на эту фразу, Герда вдруг как-то неестественно дергается. Потом слегка отстраняется и смотрит прямо в глаза:
– Прости меня.
За что?
– За что? – спрашиваю, озвучивая свои мысли.
– За то, что произошло на свадьбе… Не знаю, зачем Арчи устроил это представление, ведь ничего не было. Совсем. Только обед… – смотрю недоуменно, а Герда продолжает, с трудом подбирая слова, – он сказал, что знает что-то важное … для тебя, а потом выяснилось, что ты уже все знал. Глупо, правда? – она пожимает плечами, будто подтверждая свои слова таким беспечным жестом, но потом все же договаривает, – и очень страшно… Когда поняла… испугалась, но потом так обрадовалась, что все обошлось…
Спокойно улыбаюсь:
– Это все уже не важно.
Герда тихо выдыхает. А потом вдруг продолжает, да с таким напором, будто ее пчела в одно место ужалила:
– Не важно? Что именно? И как давно? – она отступает от меня, кутаясь в полотенце и сурово глядя, – а зачем ты сбежал? Или в тот момент было …важно? – чеканит Герда, в упор глядя на меня.
Хмурюсь в ответ.
– Герда, сейчас не лучший момент для этого.
– Согласна. Но когда лучший, – взрывается она, – Можно, я все-таки скажу, пока есть шанс быть услышанной? Ведь тогда, у Кьянти, у меня не было возможности объясниться. Все были за тебя – Марио, бабушка, а ты… Ты просто наказал меня. И тогда, и потом. Вот только за что?... – Она смолкает, сжав кулаки. Герда явно очень зла на меня. И, пожалуй,  ее возмущения мне понятны. Хотя, надо сказать, эта девочка обладает поразительной способностью ввязываться в самые опасные авантюры, из которых порой не могут выйти сухими из воды даже мужчины. Тогда на вилле я был зол на нее, обижен, огорошен… Однако все это шло скорее от неуверенности в себе. Теперь все по-другому. И я, правда, забыл об этом. Ведь, сразу знал, что ничего не было и не могло быть. Просто усмирил свое эго. И забыл обо всем.
Но Герда не унимается и тихо договаривает:
– всегда считала, что ты не способен на месть…
А потом отворачивается, а я, если честно, ничего не понимаю. Что значит: снова и снова?
– Малыш, послушай. Я повел себя не разумно. Но и ты, милая, знаешь ли не была на высоте, что и говорить… Но моему побегу нет оправданий… но это вовсе не месть. Это…эээ…порыв, что ли.
– Побег? При чем тут это?
– А что при чем? – я тоже начинаю медленно закипать.
– Браслет. И пригласительные на две персоны.
Что?
– Какой еще браслет? Какие персоны? – я искренне не понимаю, о чем идет речь.
Герда долго смотрит на меня все также в упор, оценивая степень искренности. Но потом все же выдает:
– Подарок …Лоре. И ваша поездка в Париж… Ты же собирался…
О Лоре? Теперь ясно, кажется, начинаю понимать. Маленькая Герда ревнует? Как это приятно. Улыбка невольно ползет до ушей. А потом я понимаю всю глупость случившегося. Вот так, как говорится, и рождаются слухи.
Герда, конечно, обидится, но я начинаю смеяться в ответ. Так и происходит. Герда, вздернув подбородок, отвечает:
– Тебе смешно? Ну что ж, смейся, только по-моему это подло.
– Конечно, очень очень подло, – говорю я, продолжая смеяться, – А теперь, исповедь от Кая Карлеоне, хоть таковым я теперь и не являюсь, – успокаиваясь, продолжаю, – Но для Алекса Рихтера важно войти в жизни без долгов.
Похоже, моя речь немного выбивает почву из под ног Герды. Уверенности явно поубавилось. Но она делает вид, что, если ее это и интересует, то не очень уж. Типа того: «Говори. Говори,  я поймала тебя на горячем. Посмотрим, как ты выкрутишься!».
– Идем. Ляжем, отдохнем, – отвечаю, сохраняя интригу. Хотя, возможно, это попытка собраться с мыслями.
Герда лишь хмурится в ответ.
– Прояви жалость к самому больному человеку в мире…, – умоляюще смотрю на нее и делаю глаза а-ля кот из мультика «Шрек».
Это беспроигрышный вариант с Гердой. Моя ж ты хорошая…
– Идем, – бурчит в ответ «хорошая», но все же послушно следует за мной.
Останавливаюсь около кровати.
– Что наденешь?
– Ничего.
– Ооо, – выдаю на выдохе, хочется съехидничать дальше, что, мол, практиковалась в «пижамном вопросе», но я молчу. Потому что запредельно хочу спать с ней голой. Чувствовать каждый сантиметр кожи. Даже, не желать. И не брать. Просто ощущать. И знать: она полностью обнажена…
Мысли снова вылетают из головы. А сказать нужно многое…
– Хм.
Пытаюсь вернуть мысли в нужное русло и на время забыть о бесконечно длинных ножках мисс Сполетто.
А Герда все же стоит у края кровати, не решаясь сбросить полотенце. Она видит мои глаза и читает мысли. Знает, что я вижу это замешательство. И знает, она не сможет отказать ни мне, ни себе... Как и я: удержаться…
– Чтобы придать тебе смелости, начну исповедь чуть раньше, чем планировал, – делаю покаянный вид, – Герда. Мы с Лорой расстались. Именно об этом я хотел поговорить с ней при встрече. Это та  беседа, которую ты услышала тогда, в гостинице. Именно по этому, я подарил ей этот браслет. Прощальный жест для неплохо человека, который не виноват в том, что я уже не я…
Герда продолжает недоверчиво смотреть на меня, кутаясь в полотенце. Но я вижу: ледяная броня трещит по швам.
– Не виноват в том, что теперь есть я и ты, – продолжаю, обнажая свои чувства, пусть и не говоря все прямо, – И никого кроме. Я всегда был таким. Никому не морочил голову. И отношения с тобой: не исключение, – замолкаю на секунду, – Хотя… они скорее… новое правило…
Герда прижимает руки к груди, скомкав в ладонях края полотенца. Я слышу, как трепещет ее дыхание.
– Если, конечно, ты и я… мы можем существовать, – господи, что со мной творится? Я ли это?! – Сам не пониманию и не нахожу названия происходящему. Но это есть. И я устал сопротивляться. Да и не хочу. Мысли о тебе – единственное, что давало мне тот самый луч в темном царстве… когда я был там…
Тишина.
Молчание.
Густое ожидание.
Герда всхлипывает и обнимает меня, не нежно, не страстно. Эти объятия – понимание. И благодарность. И доверие…
Но имею ли я право на все это?!
– А эти глупые пригласительные… Чистое совпадение…Не знаю, что наговорила тебе Лора, но это лишь случайность. Просто жест доброй воли. Для нее и ее подруги…, – говорю на одном дыхании, и мои слова срываются на хрип, похожий на глубокий всхлип, но нет, я не плачу. Нет места слезам. Это просто удушливый страх.
– Не думай, хотя бы ты, ты не думай обо мне хуже, чем есть на самом деле… То, почему я стал Александром Рихтером … Эта причина гораздо страшнее… И если ты не будешь верить мне… Тогда … Я сам решу, что все так и было…, – сдаюсь, отдавая себя. Беру ее ладони в руки и закрываю ими свое лицо. Мне, правда, страшно. Ведь, до конца никто не знает, что на самом деле было в тот день в гостиничном номере. Даже я сам…
Так мы стоим несколько долгих минут. Решает ли она что-то для себя? Хотела ли услышать признание в любви, вместо нытья о страхах преступника? Но я был честен. Так, как ни с кем другим, ни с одной другой. И даже – с самим собой…
– Все хорошо, Кай, правда. Я с тобой, что бы ни случилось. Пусть говорят что угодно, но ты это ты… Я верю, потому что… знаю… Всю жизнь, …понимаешь? Ты… – Герда снова замолкает, подбирая слова, которые так сложно найти и мне, – я… я не знаю… ты это ты…
И просто целует меня в губы, едва касаясь, но это даже лучше. Это говорит лучше всяких слов и скрепляет сильнее всяких там обетов. Это доверие, которое я принимаю, потому что устал отказываться и потому что очень хочу этой поддержки от хрупкой девушки. Потому что сейчас мне нужно, чтобы в меня верили. Верила она. Как отождествление всего того прошлого, которое стало таким недосягаемым для меня. Она мой мостик, который не дает сойти с ума от горечи произошедшего. И я жажду этой нежности и поддержки. И я – благодарен.
Нахожу в себе силы улыбнуться:
– Спасибо.
Герда гладит меня по щеке, и я читаю в ее глазах укор за то, что не могу открыться ей до конца и рассказать обо всех страхах. И еще в них плещется: восхищение. За то, что я – это я. До конца.
– А теперь, быстро ложись. Тебе нужен отдых. Так сказал врач. Я слышала.
Герда подталкивает меня к кровати, и я аккуратно ложусь. Она заботливо укрывает меня. Потом убирает уголок полотенца, заткнутый за другой край, чтобы держаться на теле.
Она рядом. Я лежу на спине. А Герда на боку, аккуратно обняв меня за талию и положив голову на плечо.
– Спокойной ночи, малыш.
– И тебе, Кай.
Целую ее в лоб и буквально проваливаюсь в сон. Потому что на самом деле очень устал. И мне очень хорошо. И еще, наверное, действие обезболивающего сходит на нет…
_________________

На борту «Танцующей Девы»
 

 
Повернуться в твоих руках и замереть, постепенно приходя в себя. Что-то говоришь поверх моей головы, но я не слышу – внутри буря мыслей, чувств и эмоций, которая переполняет и требует выхода. Я так ждала этой встречи с тобой, хотела поговорить, объясниться, попросить прощения за все, то тогда случилось, но твой неожиданный нервный выплеск с криками сбил весь настрой, и я растерялась. А сейчас, сейчас думала уже совершенно о другом и хотела иного. Разговора – в последнюю очередь. Обнять, прижаться, поцеловать каждый уголок твоего тела, плюнуть на все условности, стеснения, страхи, вообще на все. Равновесие так хрупко, что надо просто ценить каждый миг. Ведь могло случиться что угодно, а мы расстались в ссоре, а если бы – страшно подумать – так больше и не увиделись? Мгновения счастья безумно коротки и надо проживать их максимально полно, не оглядываясь назад, не думая о том, что будет дальше и что случится, если. Твои гулы произносят какие-то слова, а мне хочется, провести по твоему лицу пальцем – обрисовать щеки, нос, линию губ, чтобы вспомнить и запомнить. Смотришь на меня, и губы растягиваются в улыбке – неужели ты догадался о моих мыслях? Улыбаются и глаза. Сколько раз, пока тебя не было, я закрывала глаза и видела перед мысленным взором твои – они не карие, а какого-то рыжевато-медового оттенка, очень глубокие и выразительные. Порой я просто в них пропадаю… твоя обыкновенно смугловатая кожа сейчас бледнее, чем моя – от болезни или от того места, где ты был? Господи, что они с тобой сделали? Как много я бы отдала, чтобы вернуть время вспять. Ведь, может быть, ты тогда бы не уехал…
В задумчивости поднимаю руку, чтобы все-таки очертить пальцем твою улыбку, которую я не вижу, но чувствую, когда слышу:
– Вообще, я собирался поговорить и…извиниться, – и почему я слышу усмешку в твоем голосе? Я даже чувствую это, хоть и не вижу твоего лица. Как хорошо. Накрывает волна радости, и я тоже улыбаюсь, потому что серьезно такие вещи не говорят.
– А я собиралась …обижаться и поговорить… – разве могу я на тебя обижаться, а тем более говорить об этом серьезно?
– Одно могу сказать – разговор вышел весьма содержательный, – ты откровенно смеешься. И в глазах пляшут лукавые чертики, как когда-то, когда мы обсуждали экскурсию к вулкану.
Что на это ответить – только согласиться. А ты обнимаешь крепче и тихо говоришь, что рад мне. Я это и так чувствую, но как же важно услышать, даже если потом снова оборачиваешь все в шутку, собираясь отшлепать.
Приходится напомнить условия «договора», который тут же обещаешь пересмотреть.
Ну что ж, вперед. Зато я знаю точно, что всегда останется неизменным и заявляю об этом – «в душ первая – я»… Улыбаешься, соглашаясь, а я ловлю себя на мысли, как спокойно и легко произношу это, не то, чтобы я стала раскованной или совсем перестала стесняться. Нет, это что-то другое, какая-то внутренняя легкость и доверие, такое, как раньше. И наши милые пикировки, по которым я тоже скучала… Хочу еще пошутить, но ты неожиданно признаешься, что душ для тебя – роскошь. Оборачиваюсь в недоумении, а потом замираю, прижав ладони к губам, при виде бинта, крепко стягивающего твою грудь… Как же ты только что? И меня удержал…
Сразу вспоминаются сны и разговоры капитана с мистером Гоу, и я же видела ссадины и синяки у тебя на лице, на руках… Значит, это все правда… Боль… Я словно физически ощущаю ее и хочу забрать. Осторожно прикасаюсь, чтобы не навредить… если бы я могла забрать твои страдания, поделись со мной тем, что ты пережил, станет легче… Я не говорю этого вслух, только смотрю на тебя, вбирая невысказанное… Слова не произнесены, но есть ощущение единения и понимания, такого, как бывает только когда чувствуешь человека, как самого себя, когда душа болит не своей, а его болью, и слезы наворачиваются на глаза, даже если ты не плачешь.
– Расскажи мне… – тихим шепотом, – расскажи, не надо меня беречь. Но ты оберегаешь, как обычно, по праву старшего и сильного, и я благодарна за эту бережность, но слеза все-таки катится из глаз, и я утираю ее тыльной стороной ладони. Тут же обнимаешь меня, нежно целуя и продолжая шутить…
Теплые струи душа успокаивают, снимая напряжение и возвращая спокойствие, а твои руки, заворачивающие меня в полотенце, удивительно нежны, как и губы… ласково, нежно, медленно касающиеся меня, но от того не менее желанно и страстно… И время словно остановилось, оно не ощущается больше, а эта ночь – не кончается, она растянулась, кажется, до бесконечности, обволакивая нас спасительной темнотой.
– Хочу тебя еще, – шепотом в губы.
– Догадываюсь, – так же шепотом, улыбаясь. Сложно не почувствовать…
– Ох, малыш, боюсь я… – опускаешь глаза, подбирая слова, и я замираю, не сразу понимая, что хочешь объяснить. Потом соображаю… секундное замешательство, и …ясно понимаю, как поступить. Хоть ты явно такого от меня не ожидаешь. Да я и сама смущена собственной смелостью, но внутри чувствую, что именно это сейчас могу… для тебя…
Подталкивая тебя спиной к стене, целую, едва прикасаясь, глаза, скулы, шрамы и ссадины, уголок губ, второй, опускаюсь чуть ниже, касаюсь губами шеи, ключиц. Бережно целую грудь выше края бинта, скольжу ладонями по твоим плечам дальше вниз – руки, запястья, ладони, такие большие крепкие и одновременно очень нежные, с тонкими пальцами. Сколько раз, пока тебя не было рядом, я представляла, как обнимаешь меня, почему-то именно руки… Руки и глаза… Странного медового оттенка. Они не карие у тебя, а именно медовые, особенно, когда улыбаешься, а сейчас в них плещется желание и …недоумение…
Прикусив губу, прикрываю глаза и опускаюсь на колени, отпускаю твои ладони, задержав свои чуть ниже бинта. Осторожно, едва прикасаясь…
Твое чуть хриплое «Ооо» и сбивающееся дыхание заставляют поднять глаза.
Больно? Кажется, нет. Страшно? Мне – очень.
Боюсь, что остановишь, а мне – хочется…
Сколько раз я видела это во сне, просыпаясь в слезах от неудовлетворенного желания…
Зная, что такое нравится мужчинам, хотела попробовать, тогда… в Палермо, но так и не решилась, струсила…
Я и сейчас боюсь – саму себя, тех желаний, которые бурлят в моем теле, когда губами прикасаюсь к твоем животу и ниже… Провожу рукой, осторожно поглаживая, чувствую пульсацию и вздрагиваю от неожиданности. Руку сменяют губы, а в голове нелепая мысль – какая нежная шелковистая кожа, словно бархат. Ощущаю дрожь и явственно слышу, как скрипишь зубами и стонешь, запуская руки мне в волосы. Тянешь к себе, даже слегка больно, хочу отстраниться, но уже не могу, просто не в силах прекратить... желание, свернувшееся пружиной внизу живота, начинает медленно раскручиваться, мое собственное возбуждение становится нестерпимым. Неужели такое возможно? Медленно вбираю в себя головку, дальше, уши закладывает, как в невесомости, но я явственно слышу твой стон и чувствую руки, которые притягивают ближе…
Хочу… быстрее, сильнее и глубже, ярче…
Похоже, это желание обоюдно – подаешься бедрами вперед, руками притягивая меня ближе. Слишком резко и неожиданно, потому невольно пытаюсь отстраниться… замираешь на какое-то мгновение и убираешь руки…
– Передохнем секунду? – твои слова доходят до меня с трудом.
Отстраняюсь резко и пытаюсь встать, прикусив губу, чтобы не разреветься.
Тебе нехорошо? Я что-то делаю не так?
Просишь отпустить… Слегка теряюсь, делаю шаг в сторону, готовая в любую секунду убежать, потому что не понимаю и на пределе… но ты …улыбаешься, значит… все хорошо? Теряюсь в догадках, не совсем понимая, что хочешь, а когда просишь встать на колени, на секунду пугаюсь, но лишь на секунду. «Пожалуйста» – с хрипотцой, на выдохе отзывается горячей волной внизу живота, выбивая все мысли и страхи.
Обнимаешь, лаская и успокаивая, сам опускаясь на колени за моей спиной.
Вжаться, слиться воедино… срастись и раствориться… Что-то говоришь, но смысл фразы остается за гранью сознания, потому что все отключается, окуная в сладостную темноту небытия…
 
Прихожу в себя, ощущая какую-то легкость во всем теле, и радость, наблюдаю за тобой из-под полуопущенных век, и в голове всплывает «Это было прекрасно, Герда. Я благодарен тебе. Спасибо, милая…», и откуда-то изнутри поднимается волна невероятной нежности, а горло спирает, и я не могу ничего сказать, не получается… Просто смотрю и осторожно касаюсь тебя, стараясь вложить в прикосновения чувства, которые переполняют… Чуть влажные волосы, небольшой шрам на лбу, горбинка носа, широкие плечи и странная татуировка, которая появилась, когда ты учился в институте... Сердце плавится от любви, которую хочется как-то высказать если не словами, то действиями, и я осторожно поглаживаю плечи, грудь выше бинтов, выступающие ключицы, губами прикасаюсь к бьющейся на шее жилке… Какое-то удивительное внутреннее спокойствие накатывает, оно словно разливается по комнате, будто нежная фея накрыла нас невидимым покрывалом, ограждая от всех бед, невзгод и тяжелых мыслей, и даже гроза за окном прекратилась, и дождя тоже не слышно, такая тишина кругом и умиротворение, и на сердце легко…
 
Снова душ и большое махровое полотенце, в которое укутываешь меня бережно, как некую драгоценность.
Твое «Я скучал» отзывается внутри ответным, но не высказанным «я тоже», а воспоминание о Палермо вдруг заставляет сделать шаг к тебе, уткнуться носом в грудь и тихо прошептать: «Прости меня». Это порыв совершенно искренний, но как же сложно высказать эти слова, и как нужно. Не знаю, за что прошу прощения, наверное, за все сразу – и за непослушание и самовольство в Италии, и за то, что вот так рванула к тебе в Гонконг, не думая о последствиях, за недоверие и недосказанность… Пожалуй, виноваты мы оба, но кто-то должен сказать эти слова первым, так почему не я?
– Прости меня…
– За что? – твой вопрос застает врасплох, потому что сказать – это одно, а озвучивать подробности…
– За то, что произошло на свадьбе… Не знаю, зачем Арчи устроил это представление, ведь ничего не было. Совсем. Только обед… – смотришь недоуменно, а я продолжаю, с трудом подбирая слова, – он сказал, что знает что-то важное … для тебя, а потом выяснилось, что ты уже все знал. Глупо, правда? – пожимаю плечами, не желая показывать своих тогдашних страхов, а потом все таки выдаю, – и очень страшно… Когда поняла… испугалась, но потом так обрадовалась, что все обошлось… – облегченно перевела дыхание, вспоминая, как меня трясло по пути домой от особняка Фарнезе. Ловлю твою улыбку и радуюсь, что все позади, когда слышу.
– Это все уже не важно, – и замираю, сначала не совсем понимая, что ты хотел сказать.
Не важно? Как не важно? Тогда почему? И с какого момента неважно? Сейчас или сразу, тогда?
Не выдерживаю и спрашиваю вслух:
– Не важно? Что именно? И как давно? – мое сердце сжимается от предчувствия чего-то нехорошего, а ты продолжаешь улыбаться, не отвечая, и тогда я спрашиваю, – а зачем ты сбежал? Или в тот момент было …важно? – у меня внутри что-то щелкает, и в голове всплывает Лора. Ваш разговор в Гонконге, потом ее визит, браслет, приглашения…
Отхожу чуть в сторону, отбросив твою руку и кутаясь в полотенце – стало вдруг невероятно холодно…
Пытаешься успокоить, сообщая, что сейчас не лучший момент, возможно, но когда лучший? Если я не выскажусь сейчас, дашь ли ты мне время после или опять сбежишь?
– Согласна. Но когда лучший? – неужели я сказала это вслух? – Можно, я все-таки скажу, пока есть шанс быть услышанной? – Герда!!! Что ты несешь??? – пытается одернуть внутренний голос, но во мне вдруг всколыхнулись все обиды, словно кто-то злой и жестокий вытащил их наружу, а теперь пытается уколоть тебя побольнее. – Ведь тогда, у Кьянти, у меня не было возможности объясниться. Все были за тебя – Марио, бабушка, а ты… Ты просто наказал меня. И тогда, и потом. Вот только за что?... – опускаю голову и тихо договариваю, – всегда считала, что ты не способен на месть… – отворачиваюсь, потому что на глаза наворачиваются так некстати слезы, и сжимаю кулаки. Не от злости. Она уже прошла. Просто так легче сдержаться и не заплакать…
– Малыш, послушай. Я повел себя неразумно. Но и ты, милая, знаешь ли не была на высоте, что и говорить… Но моему побегу нет оправданий… но это вовсе не месть. Это…эээ…порыв что ли, – твои слова возвращают к вечеру свадьбы, но я же говорю о другом! Неужели ты не понял?
– Побег? Причем тут это? – пытаюсь пояснить, пока полунамеками, потому что не хочу говорить вслух, потому что боюсь, что ты подтвердишь, потому что ревную и больно, потому что расслабилась и поверила…
– А что причем? – ты в самом деле не понимаешь? Так не притворяются, но… раз уж начала, выскажусь.
– Браслет. И пригласительные на две персоны, – так понятнее?
– Какой еще браслет? Какие персоны? – твое возмущение искренне, и я уже начинаю сомневаться в своей правоте, но все-таки договариваю, потому что хочу поставить все точки над «и», потому что мне больно, и это не я сейчас с тобой так зло разговариваю, а обида, боль и ревность…
– Подарок …Лоре. И ваша поездка в Париж… Ты же собирался… – договорить не успеваю, потому что начинаешь смеяться. Громко и заливисто. И я совсем уже ничего не понимаю, но обида и ревность все еще кипят внутри.
– Тебе смешно? – давно я не говорила таким ехидно-злым голосом. – Ну что ж, смейся, только по-моему это подло. – сильнее кутаюсь в полотенце, обнимаю себя руками и закусываю губу, потому что она предательски дрожит.
В ушах шумит, и я не сразу слышу твои слова про исповедь, улавливаю только окончание фразы «важно войти в жизнь без долгов». Смотрю недоуменно, ожидая, что скажешь, и во мне словно борются два человека – маленькая эгоистичная девочка, готовая злиться и лелеять свою обиду и любящая женщина, готовая все простить, верящая и понимающая, что «Цезарь вне подозрений».
А ты своей просьбой удивляешь меня. И в который раз!?
– Идем. Ляжем, отдохнем, – хочу сказать, что не устала, но твой тон не располагает огрызаться, потом просто молча смотрю, ожидая продолжения.
– Прояви жалость к самому больному человеку в мире… – мой персональный «Карлсон» да еще с глазами кота из «Шрека». Ну как тут устоять… Остается только согласиться и последовать к кровати.
– Что наденешь? – И вот зачем ты меня провоцируешь? Хочется сказать – полотенце, но только мотаю головой, а по лицу расплывается улыбка.
– Ничего. – легонько пожимаю плечами.
Получаю в ответ удивленный возглас и хмыканье. И… замираю, понимая, что все правильно, и от этого понимания почему-то страшно… Я ведь только что обижалась, но стоило тебе вот так сказать, посмотреть и … все прошло…
Начинаешь говорить, возвращая меня из мыслей, что расстался с Лорой. И браслет – прощальный подарок.
И я – верю, хоть и делаю вид, что немного сержусь, а потом слышу, то, что заставляет мое сердце остановиться на секунду, а потом пуститься вскачь.
– … есть я и ты, и никого кроме. Я всегда был таким. И отношения с тобой: не исключение, они скорее… новое правило…
Смотрю на тебя, едва дыша, ожидая, что скажешь дальше.
– Если, конечно, ты и я… мы можем существовать, сам не понимаю и не нахожу названия происходящему. Но это есть. И я устал сопротивляться. Да и не хочу. Мысли о тебе – единственное, что давало мне тот самый луч в темном царстве… когда я был там…
Без уточнений понимаю, о чем ты, и как недавно, утыкаюсь носом в грудь, обнимая за плечи и тут же оказываясь в кольце твоих рук…
Что-то говоришь над моей головой про Лору и приглашения, что я все не так поняла, но это уже неважно, абсолютно неважно, по сравнению с тем, что ты только что произнес. Твой голос какой-то хриплый, а я тихонько плачу, никак не могу остановить слез, которые просто катятся по щекам…
Продолжаешь дальше объяснять, прося о доверии, но я слышу через слово, да мне и не важны слова, потому что верю. Не тому, что ты говоришь, а тому, что чувствую. Сердцем верю. И понимаю. Не знаю, как пришло это понимание и доверие, но я понимаю твой страх, ощущаю его, как и свою веру в тебя. Берешь мои ладони и зарываешься в них лицом. А я молчу, не в силах вымолвить ни слова. Я не обдумываю, что сказать, знаю, просто голос дрожит, потому что слезы, а надо спокойно… И постепенно успокаиваюсь. Словно именно ты вселяешь в меня это спокойствие, а может, мы меняемся им. Не знаю… потом я осмыслю твои слова, вспомнив все до мельчайших подробностей, а сейчас только интуиция и ощущения…
Глажу пальцами твое лицо, на котором за столько лет знаю каждую морщинку, потом притягиваю к себе (какой же ты высокий!), поднимаюсь на цыпочки и целую. Мне так сложно высказать все, что хочется – что верю и доверяю, что просто знаю, ты не мог обидеть женщину, и даже все мои обиды кажутся вмиг глупыми и нелепыми – сказать сложно, а так, так ты поймешь… В этом поцелуе нет страсти или желания, в нем моя вера и понимание, и поддержка, если нужно. Ты только что открыл мне свою душу, доверился, и я этого доверия не обману… Как странно все складывается сегодня – я же хотела бури и скандала, обижалась и злилась, да и ты был с утра очень сердит, но сейчас это все куда-то ушло как наносное и ненужное. Осталось только настоящее и важное – мы с тобой, и эта вера друг другу. Без слов, потому что и так все ясно…
Чуть отстраняюсь и смотрю тебе в глаза… Нет… мне показалось… Но даже если нет, я никогда не скажу этого вслух, я скажу другое.
– Все хорошо, Кай, правда, – замолкаю, потому что ком в горле не дает говорить, да и слова находятся с трудом. Ощущения очень трудно высказать. – Я с тобой, что бы ни случилось, – снова замолкаю и, опустив голову, утыкаюсь в тебя лицом. – пусть говорят что угодно, но ты это ты… Я верю, потому что… знаю… Всю жизнь, …понимаешь? Ты… – замолкаю и поднимаю глаза, – я… я не знаю… ты это ты, – снова тянусь к тебе и прикасаюсь губами к губам, – ну нет у меня слов. Не осталось…
– Спасибо. – улыбаешься, и меня почему-то распирает от гордости – за тебя. От того что такой – замечательный… И… единственный. И от того что я могу тобой командовать, и ты послушаешься…
– А теперь, быстро ложись. Тебе нужен отдых. Так сказал врач. Я слышала, – заявляю совершенно безапеляционно, подталкивая тебя к кровати, а потом ложусь рядом, осторожно обнимаю, чтобы не сделать больно, и уютно устраиваю голову на твоем плече.
– Спокойной ночи, малыш, – касаясь губами моего лба.
– И тебе, Кай, – шепотом куда-то в район ключицы.
И проваливаюсь в сон…

»» 27.09.16 00:45 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

В Южно-Китайском море.




Утро встречает ультрамариновой радостью, наполненной свежестью соленого бриза, легкой качкой и криками озорных чаек. Герда спит, все также лежа на боку, и некоторое время я не без удовольствия разглядываю ее лицо. Такие правильные черты… За исключением губ. Полных и сладких, будто созданных для ласки. Невольно переношусь на несколько часов назад, вспоминая Герду, стоящую передо мной на коленях и покусывающую эти проклятые манящие губы. Сказать, что я проснулся с желанием заняться с ней сексом, это ничего не сказать. Какое-то оголтелое стремление насытиться поселилось в моем теле. Не знаю точно, чем оно вызвано. Только ли открытием в самом себе невероятной страсти к Герде и признанием в этом самому себе? Только ли… Надеюсь, это не утрированное желание взять от жизни все, потому что теперь кое-кому доподлинно известно, что такое – потерять это все и даже возможность на это. Я вновь гоню от себя черные кадры предыдущих дней, заменяя их яркими красками встречи с самой желанной женщиной. И воспоминания о том, что вытворяли ее губы вчера ночью, значительно усугубляют ситуацию. Просмотр личного порно-фильма, так что ли… Есть только одно отличие от кадров: она сейчас, здесь, рядом со мной и ничего не мешает воплотить фантазии в реальность и наполнить вчерашние воспоминания новыми красками, движениями и восторгами.
«Ну, почти ничего не мешает…» – усмехаюсь про себя, немного горько, но вполне трезво представляя, что ради удовольствия придется терпеть небольшие пытки.
Аккуратно стараюсь поменять позицию, решая, как бы наименее безболезненно и удобно расположиться. Герда, почувствовав мою возню, улыбается, не открывая глаз. Проводит рукой по животу, закинув одну ногу на меня, и слегка потягивается, делая вид, будто совсем не почувствовала, насколько я возбужден, и не понимает, как действуют такие вот случайные движения. Герда продолжает лежать с закрытыми глазами, легонько поглаживая мой ни в чем не повинный пресс и, уверен, прекрасно ощущает бедром реакцию на такие невинные касания.
– Даже, если ты не готова вернуться из царства Морфея, я готов заняться сексом с тобой спящей… – шепчу ей на ухо, чуть толкнув Герду в плечо, тем самым заставив развернуться и лечь на спину. Моя спящая красавица в ответ только улыбается шире и устраивается удобнее, так и не пожелав открыть глаз. Невольно ухмыляюсь. Оказываюсь в прекрасной позиции «сверху» над обнаженной Гердой. Став на колени между ее ног, имею замечательную возможность еще раз полюбоваться ее красотой. Тем, чего невозможно не коснуться рукой или губами… Правда, последнее в моем случае весьма затруднительно, как оказалось. Ребра и так уже немного ноют, и становится трудновато дышать. Но: плевать! Гоню прочь глупые мысли, мешающие наслаждаться увиденным на ощупь. Просто исследую, пока даже не желая быть внутри. Герда начинает дышать чуть чаще. Ловлю ее взгляд из-под полуприкрытых век. Она снова улыбается, тут же закусив губу. Не выдерживаю. Сдаюсь. Рванув вперед, сминаю ее губы, желая быть единственным владельцем всего, что вижу и ощущаю. Герда также яростно отвечает на поцелуй, притягивая меня ближе к себе. Опускаюсь еще ниже на руки, резко подавшись вперед. И тут же буквально валюсь на спину от боли, напоминая скрюченного астматика, которому яростно необходимо немного воздуха.
«Мать его так раз так!» – ругаюсь про себя, задыхаясь от жаркого скрежета всего сломанного внутри. С трудом сдерживаю стон. Не хватает воздуха. Снова начинаю дышать часто, прерывисто, боясь сделать глубокий вздох, который, безусловно, причинит боль. Пытаюсь за доли секунд прийти в сознание и вырваться из боли обратно в сладкий туман возбуждения, чтобы она обхватила меня ногами, заставляя войти внутрь…Пытаюсь, но внутри все горит…Надо хотя бы сделать вид, что все в порядке, и не пугать Герду…
Поздно. Она тут же вскакивает следом, чуть нависнув надо мной:
– Как ты? Кай… извини… Что? Что мне сделать? – спрашивает Герда, поглаживая одной рукой мое плечо, а другую прижав к губам.
Пытаюсь справиться с собой, чтобы не пугать еще сильнее. Да и к чему ей видеть меня таким… И все же. Прикрываю глаза, желая спрятать взгляд и ноющую боль внутри себя. Сейчас немного, буквально секунду передохну. Убеждаю сам себя, да только это мало помогает. Не дышать. Не дышать глубоко. Что-то я совсем расслабился и позабыл за удовольствием и действием обезболивающего, насколько мне противопоказаны резкие движения. Все тело и так напоминает огромный синяк, но внутренние переломы доставляют просто нестерпимую боль без анестезии. Хорошо, что хоть отделался всего парой ребер слева и одним справа, как диагностировала в итоге врач Гоу. Да и повезло, что удары приходились сзади. Как было сказано, переломы спереди переносятся еще хуже. Господи, куда уж хуже?!
От боли в глазах плывут разноцветные круги. Однако как бы ни хотелось мне в эту секунду погрузиться в их манящее забытье, я борюсь с собой, цепляясь за остатки самообладания. Если сейчас отключусь… Нельзя. Герда будет винить себя снова и снова. Она и так уже на грани истерики…Слышу это по ее надрывному шепоту…
– Кай? – снова зовет меня Герда. И я возвращаю себя в реальность. Открываю глаза, концентрируюсь на ее лице. Смотрю в глаза, уверяя, что все хорошо. Чуть сжав зубы, улыбаюсь ей. Хотя, мне кажется, что я выгляжу, как говорящий труп.
– Все в порядке, малыш, – делаю еле ощутимый вдох, чуть касаясь пальцами ее щеки. – Но, наверное, стоит позвать врача, чтобы он сделал мне укол, – продолжаю, улыбаясь сквозь зубы. Очередные, такие несложные движения, снова отнимают силы, и я рискую все же быть захваченным теми цветными кругами, что так манят, стоит только закрыть глаза.

– Все хорошо, поверь… Обычное дело, просто позови доктора, и через пару минут буду как новенький.
Говорю на одном дыхании, снова закрывая глаза. Мне больно не просто говорить, мне чертовски не хочется говорить ей эти слова. Не хочу просить о помощи. Я не хочу этого от нее. Мужчина всегда должен быть мужчиной…Открываю глаза.
Но помощь катастрофически нужна.
Больно адски. Взгляд туманится. В голове невольно всплывают слова доктора об опасностях, которыми грозит перелом ребер для таких активистов, как я.
– Да, да, конечно, – Герда вскакивает с кровати, начиная судорожно одеваться.
Как и прежде, покой дает небольшое уменьшение боли, и я даже решаюсь перевести взгляд, наблюдая за мечущейся Гердой. Она натягивает платье и спешит к двери. Потом возвращается. В глазах очевидный вопрос: как найти Макса?
– Я не знаю, в какой он каюте, – говорю, поймав растерянный и полный сочувствия и тревоги взгляд. – Найдешь?
– Ну, конечно! – Герда подскакивает ко мне и легонько целует в губы. – Я быстро.
– Я не умираю, милая, все хорошо. Обычные дела…
– Да уж, обычные, – вздыхает Герда. Затем разворачивается и быстрым шагом, почти бегом выходит из каюты. Слышу только, как она бурчит что-то типа: «Я сама хороша!».
Улыбаюсь. Сама-то ты как раз слишком хороша!
 
Возвращается Герда минут через десять. То ли искала каюту, то ли ждала, пока доктор соберется. Ловлю ее встревоженный взгляд и улыбаюсь: немного отпустило. Покой – наше все. Перевожу взгляд на врача. Он хмур: явно раздосадован столь ранним и резким подъемом. И выражение его лица становится еще более недовольным. Доктор Макс, зажав в руке черный чемоданчик, оглядывает комнату. И я вижу каюту Герды его глазами: повсюду разбросанная одежда, полотенца, смятая постель и запыхавшаяся Герда в дополнение ко всему, одетая в перекособоченное платье. «Интересно, она успела надеть трусики?» – невольно улыбаюсь своей мысли и перевожу взгляд на Герду. Кажется, все ясно без слов. Она заливается предательским румянцем, который становится еще ярче после сурового взгляда доктора, сделавшего верный вывод о том, что происходило в этой комнате совсем недавно.
Врач делает несколько шагов вперед, подходя к кровати, по пути начиная отсчитывать Герду и меня:
– Мистер Рихтер. Кажется, я дал четкие указания на счет вашего досуга.
Невольно морщусь от упоминания нового имени. И еще больше возмущает дальнейший тон беседы. Очень хочется послать его, куда подальше, но все же он врач, и все же – он прав, как ни крути. Потому молчу, сделав более-менее покорный вид. Хотя, в целом, это не сложно. Все-таки, когда больно даже дышать, трудно быть крутым мачо.
– Миссис Рихтер, вам следует лучше следить за здоровьем мужа. Перелом ребер может иметь весьма серьезные последствия. Удивительно, насколько ему повезло. Отделался можно сказать легким испугом. Кровотечений нет, и органы не задеты. Однако все возможно. И есть и другие опасные …
– Достаточно, доктор, – прерывая тираду, потому что Герда, кажется, сейчас упадет в обморок. Доктор нашел в ее лице благодарного слушателя. И в нужной степени впечатлительного. Похоже, она теперь на пушечный выстрел не подойдет ко мне. А в мои планы все же входило продолжить начатое, после укола обезболивающего. Думаю, Макс меня раскусил.
Доктор зло зыркает: «Мол, головой надо думать, а не одним местом». Пропускаю этот выпад и продолжаю:
– Милая, ты не могла бы нас оставить? Или, – обращаюсь уже к доктору. – Мне лучше вернуться к себе в каюту? Может, там вам будет сподручнее?
Макс пропускает мимо ушей мои красноречивые взгляды и тональности и велит мне лежать: мол, достаточно с мистера Рихтера активности. Затем начинает осмотр. Вообще, вся ситуация выглядит до умопомрачения забавно. Конечно, будь это обычный день и простой перелом ребер, если бы не было всего, что было в Гонконге, если бы мы просто были парой, путешествующей на яхте, я бы, безусловно, поостерегся и сдержался бы… Однако все было. И мы – не мы. И не муж и жена. И переломы я получил во время избиения в тюремной камере…
А теперь доктор, не знающий всех этих обстоятельств, считает нас недалекими идиотами, решившими поразвлечься, не смотря на все запреты.
Но иначе просто было невозможно!
Герда игнорирует мою просьбу и продолжает стоять у кровати.
Врач, нахмурившись, велит мне сесть и начинает снимать бинты. Ну, вот это уже точно не для глаз Герды.
– Давайте, отпустим миссис Рихтер? – повторяю я свою просьбу уже более конкретно. Макс еще больше хмурится, по всей видимости считая, что моей жене не мешало бы поприсутствовать, дабы отбить все желание находиться рядом с больным, во всяком случае, минимально обнаженной.
Придерживаю руку Макса. Но тут в разговор вступает Герда:
– Нет-нет. Я останусь, дорогой, мне же надо знать, как тебя перевязывать. Мало ли что… Продолжайте, доктор. – Герда мягко, но уверенно, убирает руку, которой я пытаюсь помешать врачу снять повязку.
Как прекрасно мисс Споллетто научилась врать, не краснея! Ты подумай! Улыбка самой настоящей жены, которая прошла со мной огонь, воду и медные трубы…Хотя, выходит, что так оно и есть?!
Макс победно вскидывает брови. И я его понимаю. Хочет проучить меня за детские выходки. И все же… Моя рука возвращается к краю бинтов.
– Не стоит задерживать доктора, милый, – серьезно говорит Герда, глядя на меня (похоже, мое новое имя ей не известно, но она, в общем-то, догадалась, что не стоит употреблять настоящее). – Продолжайте, доктор, – снова повторяет она.
Герда не выглядит удивленной сменой наших с ней имен. В любой другой ситуации, она, конечно, тут же начала бы расспросы. Однако сейчас ей не до того. И, впрочем, учитывая наше нелегальное нахождение в Гонконге и на судне, очевидно, что Кая и Герды на этом корабле не существует. Ни для кого, кроме нас и двух друзей.
Наши глаза с Гердой перекрещиваются. Я говорю: «Тебе это не нужно!». Она отвечает: «Это мне необходимо!». Я молю уйти. Она мягко улыбается и остается.
Меж тем, Макс неумолимо начинает снимать бинты, обнажая тонну кровоподтеков, вызванных не только и не столько переломом ребер. Хотя и это дает о себе знать синюшными припухлостями. Страшнее всего, пожалуй, выглядит спина, хорошо, что Герде ее не сильно видно. Доктор аккуратно пальпирует грудную клетку.
– Надеюсь, ничего серьезного не произошло, – подытоживает он. – Визуально что-то новое определить сложно. Одышка не усилилась? – интересуется он, подавая мне градусник. – Кровью не откашливаетесь? – Макс делает паузу. – Теперь?
– Нет. Все просто болит, как и прежде. Ничего нового, – выговариваю каждое слово, умоляя его заткнуться. На Герду даже боюсь смотреть.
– Хорошо, – отвечает доктор, игнорируя мой тон, и достает градусник, – температура немного повышенная. Надеюсь, не будет пневмонии.
Вот тут Герда охает. А я зло шиплю на врача:
– Все нормально, док, просто сделайте мне этот чертов укол.
– Это не просто укол. Колоть просто так и по любому вашему желанию…, – Макс хмуро смотрит на меня, хотя по тону сказанного и так ясен подтекст. – И я обязан удостовериться, – говорит док немного спокойнее, возвращаясь к деловому тону. – И все же температура меня несколько настораживает. Вы не стали кашлять сильнее?
– Нет.
Видя, что я не настроен на диалог о здоровье, Макс поясняет Герде:
– При переломе ребер такое возможно из-за затруднения дыхания. Пневмония – частый гость в таких случаях, правда, обычно у людей более пожилого возраста.
Герда кивает, с ужасом глядя на меня и, похоже, проклиная себя.
– Вряд ли могу отнести себя к пожилому возрасту, – комментирую, нахмурившись.
– О, да, но нужно отслеживать состояние, – сурово чеканит в ответ Макс.
– О, да, – вздыхаю я, но тут же кривлюсь от боли, сделав слишком глубокий вздох.
– Ладно. Теперь, ложитесь. Уколем вас.
Ну вот. Доктор получил свой фунт крови, и теперь можно сделать что-то более полезное, чем запугивание несчастной миссис Рихтер. Но этот укол мне просто необходим. В том числе, чтобы, придя в себя, уверить Герду, что ее вины в произошедшем нет!
Послушно опускаюсь на кровать. Макс достает шприцы и делает две инъекции.
– Спасибо.
– Не за что. Теперь снова привстаньте, перевяжу вас.
Макс чуть придерживает меня, поскольку вставать самому трудно. Ух, при всем желании не могу не быть ему благодарным за такой человеческий подход и уход. «Хотелось бы помыться» – мелькает мысль. Но даже не заикаюсь о желании принять душ, боюсь, в этом случае доктор сам побьет меня. Потому послушно сажусь в кровати и отдаюсь ему в руки.
– Итак. Все те же рекомендации, мистер Рихтер. Покой. Недолгие прогулки на свежем воздухе. Потом капельницы. Чуть позже. Ну и сон.
– Хорошо, – отвечаю слегка сдавленно, потому что док крепко бинтует грудную клетку. По хорошему мне нужен стационар, однако такой возможности с учетом того, что я нынче беглый преступник, как вы понимаете, не имелось. Потому и обходимся подручными средствами. Хотя, и врач, обследовавший меня ранее, и Макс сошлись во мнении, что переломы не самые страшные и не множественные, что позволяет проводить самую легкую терапию.
– Ну, вот и все. Зайду позже. Сделаю капельницы. Передаю вас в руки жены и надеюсь на полное благоразумие, – выдает доктор. Что-то сдается мне, он перегибает палку, пользуясь обстоятельствами. И все же выдаю «спасибо», ловя тяжелый предупреждающий взгляд Герды.
– Спасибо доктор, я все поняла, постараюсь проследить за …мужем, – отвечает она, путано, но стараясь выглядеть убедительно, благодарит доктора и красноречиво поглядывает на меня.
Мисс Сполетто вернулась. Тихонько ухмыляюсь.
– До свидания, – Макс встает, собрав свой нехитрый скарб. – Я скоро буду. Если что, сразу зовите меня.
Мы прощаемся. Герда провожает врача до выхода. Тот напоследок кидает на нее выразительный взгляд. И, видя выражения лица Герды, я понимаю, что никакого секса мне не светит в ближайшие лет сто!
 
– Ну что, женушка, ты готова заботиться обо мне? – спрашиваю, улыбаясь, когда за врачом закрывается дверь.
– Я? – Герда поворачивается, – Конечно! Только сначала устрою тебе хорошую головомойку!
Она зла. Нет, я вижу, скорее, очень сильно расстроена увиденным. И просто не знает, как иначе держать себя в руках.
– Может быть, хочешь знать подробности нашего бракосочетания? – отвечаю в ответ, понимая, что не остается ничего, кроме как шутить.
 
Герда подходит ближе и садится на край кровати. И уже серьезно интересуется моим состоянием, объясняя, что не может сейчас шутить.
– Нормально, правда, давай не будем акцентировать.
– Да где там нормально? С такими вещами не шутят. А если бы? – Герда на долю секунды замолкает, прикусив губу, – мы были так… неосторожны… я…
Она смотрит на меня с таким сочувствием, что хочется лезть на стенку. От того, что я заставляю ее переживать. От того, что меня уже так давно никто искренне не жалел… Может быть, даже никто, кроме мамы…
– Нельзя было по-другому, Герда.
Она вздыхает:
– Я… знаю… но док прав, и я… волнуюсь.
Герда берет меня за руки и прижимает ладони к своему лицу, пытаясь выразить хотя бы жестом те чувства, которые невозможно описать словами.
Улыбаюсь ей.
– Не нужно. Все будет хорошо. Уверен, что пойду на поправку только от того, что ты рядом, – притягиваю Герду за руку ближе к себе.
– Знаешь, что мне снилось уже тут на корабле в первый день?
Герда замявшись, отводит глаза:
– Что?
– Ты. Что ты пришла ко мне. От этого сразу стало легче.
Герда лишь вздыхает в ответ и немного отстраняется, отсаживается дальше, будто одно нахождение рядом может причинить мне боль. Стараюсь сделать вид, что не замечаю этой жалости.
– Это был не сон. А – я. Меня капитан запер в каюте, от греха подальше… И я никак не могла раньше…
В ответ я только смеюсь:
– Не удивительно, с учетом того, как вы с Васей оказались на корабле!
– Но я так испугалась, когда услышала! Конечно, это было глупо, но мне стало так страшно …за тебя
Герда смущенно опускает глаза, слегка покраснев.
– И вовсе не глупо. Я, конечно, когда увидел тебя тут, хотел как следует надавать по шее. Тебе, или капитану, даже не знаю. Думал, Джек тебя взял на судно по доброй воле, так сказать.
– Нет. Мы тайком пробрались с Васей… Он два дня нас не мог вычислить, – Герда лукаво улыбается из-под опущенных ресниц, видимо, вспоминая лицо бедного капитана, когда тот обнаружил двух прелестных «зайцев» на судне.
– Да, он вкратце изложил суть дела. Расскажи, как все было, мне интересно, – похлопываю рукой по кровати рядом с собой, приглашая Герду сесть на это место. Расчет прост – хочу, чтобы она оказалась как можно ближе ко мне. Герда кивает и садится рядом. Но так аккуратно, будто даже этим простым движением может причинить мне боль.
– Я уже в порядке. Садись ближе, – я гипнотизирую ее не хуже мудрого Каа из книги о «Маугли». И она поддается, придвигаясь чуть ближе. И снова эта магия внутри нас разгорается, бросая радостные блики на окружающее нас пространство. Как это происходит? Когда она рядом, все совсем по-другому. Я забываю обо всем. И, не давая себе опомниться, хватаюсь за эту радость, как за спасательный круг. Может быть, это слишком эгоистично. Но иначе я сейчас не могу. Нет сил и желания задумываться о том, что будет и как сложится. Хочется, и теперь я точно знаю, что надо наслаждаться моментом этой близости.
Беру Герду за руку, слегка пожимая ладонь, потом притягиваю и целую пальцы. Тем самым заставляя ее склониться ниже.
– Поцелуешь меня?
Герда улыбается в ответ, разгадав мою хитрость, и легонько касается моих губ.
– Очень скромный, на мой взгляд, поцелуй… Возможно, я что-то недопонял сегодня ночью, но, ожидал чего-то более страстного в замен на мои старания…, – прячу улыбку, прекрасно понимая, что подначиваю ее своими словами.
Герда качает головой и, склонившись еще ниже, целует меня уже по-настоящему. Так, как это было совсем недавно. Но, конечно, не так страстно и яростно, как мне того бы хотелось. Хотя, с другой стороны: на что я мог рассчитывать после того спектакля, что устроил тут док.
Ну, ничего: лиха беда начало.
– Доброе утро, – шепчу в губы, перехватывая ее за локоть и заставляя зависнуть надо мной.
– Доброе, – нежно отвечает Герда, но тут же хмурится. Не давая ей опомниться, продолжаю:
– Мне бы очень хотелось кое-что узнать у тебя…
Герда секунду удивленно смотрит на меня, потом вспоминает, что я просил рассказать в подробностях об их с Васей проделках. Она набирает полную грудь воздуха и начинает:
– Я случайно услышала разговор Дитковскиса с Ивановым…
– О, нет, я не об этом…
Герда вопросительно смотрит на меня.
– Дай шепну тебе на ушко.
Тяну за локоть, заставляя слегка переместиться вверх. Она поддается, то ли подыгрывая мне, то ли любопытствуя, действительно не понимая моих истинных мотивов. Но мне все равно: теперь большая часть ее прекрасного тела в моем легком доступе. В доступе для моих рук. И при этом мне почти не приходится двигаться.
– Все время, пока док был тут, я думал только об одном, – делаю небольшую паузу, – Я решал, но так и не понял: успела ли ты надеть трусики или носилась по палубе с голой попой?
– Ах ты! – Герда пытается встать, но я не пускаю ее, искренне наслаждаясь моментом негодования. Она снова дергает руку, но потом, поняв, что я ее не отпущу, вспоминает, что резкие движения мне противопоказаны, и замирает.
– Ты – несносный мальчишка! – наконец выдает она, прикусив губу.
– А ты великолепная малышка!
– Не подлизывайся.
– И не думаю! Это – чистая правда! Так все же: да или нет?
– Кай! – звучит возмущенно, но я вижу, что Герда тоже заразилась моим весельем, тем более, что ситуация с доком вышла более чем комичная. С одной стороны. Если не считать того, что мне реально было адски больно. И неуютно под взглядом Герды.
– Ты просто скажи мне. Или я сейчас проверю сам… – тяну руку к подолу помятого во вчерашнем порыве платья, однако угроза выходит не внушительной: для того, чтобы сделать это придется встать, а делать это я пока не рискую.
– Любопытство кошку сгубило…
– Ко мне это не относится. Тем более что я, как минимум, кот, – самодовольно заявляю в ответ, пытаясь не рассмеяться.
Герда лишь усмехается на это:
– И не стыдно тебе?
– Нисколечко! Да или нет? Всего одно слово…
Герда делает вид, что задумывается, а потом, пряча чертиков, пляшущих в глазах, под полуопущенными ресницами, снова наклоняется ниже, чуть привстав, чтобы теперь самой шепнуть ответ мне на ухо.
– Нет, – тихое нежное дыхание касается моей щеки. Я чувствую тепло ее тела. Запах страсти. Хочу ее до безумия. И зачем только затеял эту игру? Что теперь с этим со всем делать?
– Нет, Кай, не успела, – меж тем продолжает Герда, жарко шепча горячие слова мне на ухо. – Под этим платьем нет ни кусочка другой одежды.
Мое дыхание становится прерывистым, но вовсе не от боли или дискомфорта сжатой грудной клетки. Вовсе нет.
– То есть, я правильно понял: ты абсолютно голая под этим платьем?
– Абсолютно. Совершенно. И точно.
Каждое слово, будто маленький заряд взрывается в моем теле, просто сводя с ума. Каждая буква словно приклеивается к коже, оставляя на месте себя ожог возбуждения.
– Поцелуй меня еще разочек? Что-то мне совсем нехорошо…
Герда смеется и медленно целует сначала в одну щеку, потом – в другую, касается пальцами своих губ, а затем проводит кончиками по контуру моих:
– Лучше?
– Гораздо. Но не совсем. Я бы предпочел попробовать твой язычок на вкус…
И тогда мы целуемся. И нежно, и страстно одновременно. Мы оба понимаем, что иной разрядки ждать не приходится, и будто пытаемся получить ее хотя бы в поцелуе. Это не просто действие, это целый спектакль. И закрыв глаза, я явственно вижу, как наши тела сливаются в жарких объятьях, проникая и сливаясь, ровно как мой язык врывается в ее рот, а ее губы принимают меня, слегка посасывая.
Наконец, мы оба отстраняемся друг от друга, как по команде.
– Нельзя, Кай, – шепчет Герда, пытаясь унять сбившееся дыхание.
– К черту все, – хрипло говорю в ответ. – Сейчас вообще не хочу ни о чем думать.
Даже если я умру потом, лучше встретить костлявую удовлетворенным мужчиной, нежели потом мучиться от осознания, как бы все было.
– Нельзя. Второго пришествия Макса я не переживу. Да и вообще. Ты не в том состоянии.
Герда как всегда приходит в себя первой. Естественно, кто-то должен сохранять голову на плечах. Но мне так паршиво от собственной немощности. От ее жалости.
– Кай, милый, давай просто поговорим, – Герда легонько гладит меня по руке, заставляя успокоиться, – прошу тебя.
Да, да, сто раз да. Ты права. Но мне так не хочется, чтобы все было так. Я хочу быть мужчиной. Тем, кто жалеет тебя и помогает тебе, но не нуждается в сочувствии сам.
Но надо включить голову.
– Ты права. Немного обождем, но только если ляжешь рядом со мной?
– Хорошо.
Герда медленно встает, перед этим поцеловав меня в губы, и, обойдя кровать, ложится рядом.
– Ближе.
– Кай, ну-ка прекрати!
Смотрю на нее обиженно. Хочется еще подразнить Герду, но не решаюсь: все же она права и не стоит перегибать. Да и, наберусь сил, тогда посмотрим.
– Ладно-ладно. Сдаюсь. Давай тогда по порядку. За каким чертом тебя понесло к Дитковскису?
_________________

На борту «Танцующей Девы»
 
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти,
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части.
Анна Ахматова
 
Засыпаю без сновидений и кошмаров – впервые после отъезда из Энска. Но спала все равно беспокойно – несколько раз просыпалась, чтобы убедиться, что ты рядом, живой и настоящий, что мне это все не привиделось в каком-то горячечном бреду. Уже под утро снова неожиданно проснулась и какое-то время смотрела на тебя спящего. Вбирая в себя такие родные черты, словно запоминая перед долгой разлукой. Замечая те изменения, что произошли, пока мы не виделись – сбитые костяшки пальцев, к которым очень хотелось прикоснуться губами (не пожалеть, жалость ты бы не принял, просто как знак ласки и нежности), несколько припухший нос, расцвеченный всеми цветами радуги, как и скулы (в темноте ночи я этого не заметила, а ведь тебе, наверное, было очень больно вчера)… протянула ладонь – погладить, но тут же отдернула руку, сама ведь только что решила, что любое прикосновение вызовет боль. Неожиданно вспомнилось, как еще в Палермо мальчик-сосед упал с дерева и сломал нос. Он потом недели две боялся к нему прикоснуться даже умываясь – было больно. Ты, конечно, не маленький мальчик, но тем не менее… Эта ночь была какой-то нескончаемой и до боли нежной, и так не хотелось, чтобы она закончилась, поэтому, осторожно обняв тебя, попыталась уснуть снова, чтобы отодвинуть наступление утра, хотя и это наступление оказалось удивительно приятным и ласковым с очень явным ощущением того, что ты как раз проснулся…
Хочется ласки и нежности, и одновременно какого-то легкого шкодства, поэтому, не открывая глаз, провожу рукой сначала выше бинтов по твоей груди, а потом – ниже, по животу, закидывая ногу сверху твоих и устраиваясь поудобнее, делаю вид, что собираюсь спать дальше (а что, мне вполне комфортно!) Прекрасно понимаю и ощущаю, какое влияние оказывают на тебя мои «невинные» действия, но легкость прошедшей ночи не отпускает, и хочется шалить и радоваться. А твои слова и толчок в плечо раззадоривают еще больше – потягиваюсь как кошка, наевшаяся сметаны, и пытаюсь устроиться на тебе поудобнее, но потом все-таки переворачиваюсь на спину, так и не открывая глаз. Мне нравится наблюдать за тобой сквозь ресницы как бы немного исподтишка. Словно ты не замечаешь, что я все вижу. Такая некая милая игра… Зато ты смотришь. Не просто смотришь, ласкаешь взглядом, от чего становится жарко и хочется, чтобы не только смотрел… Открываюсь твоим ласкающим рукам, дыхание сбивается, желание накатывает волнами, и все мысли о том, что ты не совсем здоров и стоит тебя поберечь, куда-то исчезают, уступая место другим – «скучала и хочу, до одури, до умопомрачения», никогда не думала, что буду так хотеть мужчину… тебя… закусываю губу, чтобы не застонать и тут же жадно отвечаю на твой поцелуй – прижаться, раствориться… – забыв обо всем, притягиваю тебя крепче …и слышу сдавленный стон, и разжимаю объятья.
Откидываешься на спину, скрипя зубами.
Дышишь часто и неглубоко, словно воздуха не хватает или боишься вздохом причинить себе боль.
Дура, какая же я дура! Ведь знала, видела… и все забыла…
Понимала ведь, что тебе больно…
Закусываю губу, словно больно мне самой и, присев на колени, смотрю на тебя, стараюсь по выражению лица, глаз понять, насколько все серьезно.
– Как ты? Кай… извини… Что? Что мне сделать? – осторожно прикасаюсь ладонью к твоему плечу, чтобы не вызвать лишней боли.
Закрываешь глаза, черты лица заостряются, на переносице и висках капельки пота – как же тебе больно, родной… Поделись со мной, станет легче… наверное…
Прижав ладонь к губам, смотрю на тебя, снова вбирая в себя взглядом, как ночью, только сейчас я не любуюсь и не разглядываю, просто хочу забрать твою боль, повиниться за свою бестактность и невнимание… Пусть только тебе станет легче…
– Кай, – тихим шепотом, когда ты почти совсем перестаешь дышать.
Уверяешь, что все в порядке, даже силишься улыбнуться, но я понимаю, что все намного серьезнее, чем хочешь показать. Просто бережешь меня… Как всегда…
Когда просишь позвать врача, немного теряюсь и, отвечая, «да, да, конечно» на все твои вопросы, кое-как влезаю в платье на голое тело, сую ноги в балетки и вылетаю из каюты, шепотом кляня себя за то, что тебе так плохо и больно, и я в этом виновата не в последнюю очередь.

Мечусь по палубе в поисках доктора. И как угадать, где его поселили? Стучаться везде? Хотя, стоп. Не так уж много тут кают. Прикидываю в уме возможную рекогносцировку и стучусь в дверь.
– Кто там? – отвечает незнакомый мужской голос. Кажется, угадала.
– Простите, что беспокою, мне нужен врач, – начинаю и понимаю, что не знаю ни имени доктора, ни твоего нынешнего. Слышала краем уха, что новые документы и тебе, и вроде мне тоже, но поскольку информация была не для моих ушей, то ничего конкретного, только то, что можно было услышать… случайно, а это было совсем немного, особенно если участь, что мужчины при моем приближении тут же замолкали.
– Что вы хотели? – мои размышления прервал голос явно разбуженного мной все-таки доктора, – в полуоткрытую дверь показалась его взъерошенная голова.
– Вашему больному…эммм… немного нехорошо. Он просил позвать Вас, – я скрестила за спиной пальцы, чтобы он только не стал расспрашивать, что да почему, да кто я такая.
– Хорошо, спасибо, мисс, сейчас буду, – доктор поспешил захлопнуть дверь, а я осталась стоять около каюты.
Собрался он довольно быстро и очень удивился, что я все еще.
– Вы еще здесь? – доктор окинул меня с ног до головы, и взгляд его показался мне странным. – А да, капитан говорил, что мистер Рихтер путешествует с женой.
– Ри… да, с женой, и он сейчас в другой каюте. Пойдемте, доктор, и я покажу мистеру Рихтеру, где раки зимуют. Выпрямив спину, иду впереди доктора и еле сдерживаюсь. Я очень зла и на тебя – за скрытность, за то, что поставил меня в нелепое положение, за то, что все было решено за моей спиной (понятно, что мы супруги только по документам, но можно было если не спросить, то хотя бы сказать мне об этом!!!), и на себя – я же знала, что ты не здоров, и бинты видела, и дыхание слышала, надо было хоть немного соображать головой…

И все же, несмотря на то, что сердита, войдя в каюту, первым делом ловлю твой взгляд – «Как ты?» Ответный «Жить можно» и улыбка заставляют и меня улыбнуться. Я даже не слышу того, что говорит доктор довольно строгим тоном, просто наблюдаю за вами обоими, пресекая все твои попытки выдворить меня вон. Я ни за что не уйду. Мне важно знать точно, что с тобой, понимать, насколько все серьезно, чтобы… Впрочем, об этом подумаю потом… а еще мне ужасно неловко перед доктором. В каюте все слишком очевидно, и ясно, отчего тебе стало плохо… Ночью у нас обоих сорвало крышу, это обоюдное помешательство можно извинить тем, как мы расстались, всем, что произошло за это время, и… ну просто иначе было невозможно, но доктору-то это не объяснишь. Еще чего доброго подумает, что ты симулянт.
Неодобрительно посмотрев на все вокруг и на меня, доктор начинает разматывать твои бинты, а ты все пытаешься меня выставить, но не тут-то было.
– Нет-нет. Я останусь, дорогой, мне же надо знать, как тебя перевязывать. Мало ли что… Продолжайте, доктор. – убираю руку, которой ты пытаешься помешать врачу снимать повязку, – не стоит задерживать доктора, милый, – моя улыбка выглядит вполне дружелюбной.
Стою так, чтобы не мешать, но все видеть и если понадобится, что-то подать. Хорошо, что стою за спиной врача, и он не видит, как я кусаю губы, а потом зажимаю себе рукой рот, потому что еле сдерживаюсь, чтобы не охнуть, увидев синяки и кровоподтеки. Ты, по счастью, тоже не видишь моего лица, а я мысленно кляну себя последними словами, понимая, насколько тебе больно. Я ребер не ломала, так чтобы совсем, но трещина однажды была, когда я подростком два года занималась балетом, и на каком-то пируэте мальчик-партнер не соразмерил свои силы, поддерживая меня. Две недели тугой повязки, ни охнуть, ни вздохнуть. Кашлять и смеяться было тоже очень больно, и лежать, сидеть, ходить. Но это всего лишь трещина! А у тебя перелом, и не одно ребро. И ведь ты говорил ночью, что трудно ходить, стоять, лежать, а я… ооох!!!
Внимательно слушаю, что говорит доктор про пневмонию, мне тоже крайне не нравится, что у тебя температура, и я, не удержавшись, все-таки охаю, а ты начинаешь злиться на доктора, что он так долго канителится, и просишь уколоть обезболивающее.
Доктор теперь уже мне объясняет, почему может быть воспаление легких и чем чреваты переломы, а я мечтаю залезть в гугл и досконально изучить проблему. Возможно, доктор несколько сгущает краски, но если нет! Снова вздыхаю и кляну собственную несдержанность, а доктор делает укол и начинает прощаться, обещая зайти позже поставить капельницу.
Бросаю быстрый взгляд на тебя – похоже, ты не очень в восторге от предполагаемого визита и процедур, но все-таки благодаришь дока.
– Спасибо доктор, я все поняла, постараюсь проследить за …мужем, – на которого бросаю, надеюсь, достаточно красноречивый взгляд, – к сожалению, я была не до конца в курсе… в общем... не подумала… мы не подумали, – снова взгляд на тебя, – еще раз извините за беспокойство и спасибо Вам.
Доктор прощается и уходит, провожаю его, а потом возвращаюсь к «мужу», и мой взгляд не сулит тебе ничего хорошего.
 
– Ну что, женушка, ты готова заботиться обо мне? – пытаешься свести все к шутке.
– Готова. Только сначала устрою тебе хорошую головомойку? – отвечаю немного в запале, а потом сникаю и добавляю, что в общем, оба хороши.
– Может быть, хочешь знать подробности нашего бракосочетания? – все еще стараешься держаться шутливого тона, но я – не могу. Я зла, расстроена, переживаю за тебя и чувствую себя прескверно. Где была моя голова!
– Как ты? Прости, не могу шутить. – присаживаюсь на край кровати и беру тебя за руку.
– Нормально, правда, давай не будем акцентировать.
– Да где там нормально? С такими вещами не шутят. А если бы? – не договаривая, смотрю на тебя, – мы были так… неосторожны… я… – замолкаю и опускаю глаза.
– Нельзя было по-другому, Герда.
– Я… знаю… но док прав, и я… волнуюсь, – прижимаю твои руки к своему лицу. Хочется опуститься на колени и уткнуться в тебя, но боюсь сделать больно… Просто смотрю на тебя, молча… Столько всего хочется сказать, но слов нет, они как всегда кончились в самый неподходящий момент. Остается только смотреть. Прости меня, я не знала, и я… люблю тебя и так хочу забрать твою боль.
– Не нужно. Все будет хорошо. Уверен, что пойду на поправку только от того, что ты рядом, – улыбаясь, притягиваешь меня ближе и рассказываешь, что в первую ночь на корабле видел меня во сне.
– Это был не сон. А – я. Меня капитан запер в каюте, от греха подальше… И я никак не могла раньше…
– Не удивительно, с учетом того, как вы с Васей оказались на корабле! – смеешься в ответ.
– Но я так испугалась, когда услышала! Конечно, это было глупо, но мне стало так страшно …за тебя
– И вовсе не глупо. Я, конечно, когда увидел тебя тут, хотел как следует надавать по шее. Тебе, или капитану, даже не знаю. Думал, Джек тебя взял на судно по доброй воле, так сказать, – смотришь серьезно и все-таки, немного осуждающе, только не знаю, на кого ты сердит – на меня или на кэпа. При всем моем неприятии его поступка в тот день, не хочу вешать на него лишнего. В конце концов в моем безрассудстве никто, кроме меня не виноват – ни Джек, ни Вася. Потому, набравшись смелости, качаю головой и отвечаю честно:
– Нет. Мы тайком пробрались с Васей… Он два дня нас не мог вычислить, – при воспоминании о том, как мы прятались, губы трогает улыбка, но я тут же отворачиваю голову, чтобы ты не видел мой взгляд. Не могу я простить Джека и боюсь его.
– Да, он вкратце изложил суть дела. Расскажи, как все было, мне интересно, – жестом приглашаешь меня сесть рядом. Я осторожничаю, опускаюсь на самый край кровати, но ты настаиваешь, что все в порядке и просишь подвинуться ближе. Я уже отошла мыслями от кэпа и просто смотрю на тебя. Глаза в глаза. И, конечно, не могу отказать. Быть рядом, ближе, совсем близко, мне тоже очень этого хочется. Переплетаешь руки, целуешь мои пальцы, невольно тянусь к тебе и в ответ на просьбу о поцелуе слегка касаюсь твоих губ своими. Я все еще боюсь причинить тебе боль, но мне так хочется…
И когда просьба звучит вторично, да еще с некоторым подколом, не выдерживаю – наклоняюсь еще ближе к тебе и целую, пытаясь все-таки хоть как-то контролировать себя: док же сказал, что опасно, но от того, как ты шепчешь «Доброе утро», по всему телу бегут мурашки, и мне уже хочется не только целоваться, но…
– Доброе, – последним усилием воли пытаюсь отстраниться и настроиться на серьезный лад, тем более что ты вроде желаешь все-таки выяснить, как мы попали на корабль и вообще. Иначе к чему этот вопрос?
– Мне бы очень хотелось кое-что узнать у тебя…
Загоняю все желания подальше внутрь, сцепляю пальцы в замок – так легче отвлечься и не думать о твоих губах, которые хочу целовать, о плечах и руках, к которым хочется прикоснуться, пробежаться пальцами, о том, какая нежная и бархатистая кожа… там… На секунду закусываю губу, сглатываю и произношу:
– Я случайно услышала разговор Дитковскиса с Ивановым… – но ты неожиданно прерываешь:
– О, нет, я не об этом…
Тогда о чем? – вопрос не задан, но он явно написан у меня на лице.
– Дай шепну тебе на ушко, – тянешь к себе ближе. Чувствую в этом какой-то подвох, но не сопротивляюсь – к чему? Только в попытке собраться и не думать обо всех своих желаниях, до меня не сразу доходит смысл твоей фразы.
– Все время, пока док был тут, я думал только об одном, – делаю небольшую паузу, – Я решал, но так и не понял: успела ли ты надеть трусики или носилась по палубе с голой попой?
А когда понимаю – о чем ты – первое желание – ударить. Нет, не дать пощечину. А именно ударить.
– Ах ты! – единственное, что срывается с моих губ, потому что вырвать руку не получается. И Слава Богу, а то пришлось бы снова звать доктора. Эта минутная борьба возвращает способность думать и некоторое спокойствие – тебе нельзя резко двигаться, но как же хочется встряхнуть! Несносный мальчишка! – думаю про себя, потом произношу это вслух, кусая губы, чтобы не рассмеяться, и при этом краснею, вдруг подумав о том, что эта же мысль могла прийти в голову доктору – платье на мне явно было надето второпях.
– А ты великолепная малышка! – парируешь, улыбаясь.
– Не подлизывайся. – я не то что сердита, но все-таки немного выбита из колеи.
– И не думаю! Это чистая правда! Так все же: да или нет? – понимаю, что не отстанешь, и мне с одной стороны хочется веселиться вместе с тобой и подначить теперь уже тебя, но с другой – я немного сердита, да именно сердита на то, что ты не хочешь быть серьезным, а врач сказал… да и то, что произошло с нами на корабле, об этом тоже надо поговорить, а ты… какие-то глупости… – сердитые мысли несутся в голове, потому и имя твое я произношу строго и возмущенно:
– Кай! – пытаюсь высказать все, что в мыслях, но ты никак не можешь свернуть, уговаривая ответить, протягиваешь руку, пытаясь достать подол платья.
Ах, ты ж! – прикосновение будоражит, прогоняя всю мою серьезность.
– Любопытство кошку сгубило, – хитро улыбаюсь и отодвигаюсь чуть дальше, чтобы ты не смог задрать подол.
– Ко мне это не относится. Тем более что я, как минимум, кот, – о, это я сейчас прекрасно вижу, – не могу сдержать улыбку. – Мальчишка, ну совсем мальчишка. Вероятно, мужчины никогда не взрослеют.
– И не стыдно тебе? – фраза выходит какой-то странной. Словно и не я это говорю, а кто-то серьезный и взрослый.
– Нисколечко! Да или нет? Всего одно слово… – упрямец, нет, я знала, что ты упрямец, но чтоб так! И ведь знаешь, все ты прекрасно знаешь. Вижу это по глазам, по улыбке, чувствую по жару, который поднимается внутри от того, как ты смотришь. Но тебе почему-то надо услышать мое «нет», а мне – подольше не отвечать.
Не выдерживаю первой.
– Нет, – тихим шепотом тебе на ухо, – нет, Кай, не успела, под этим платьем нет ни кусочка другой одежды, – шепот становится прерывистым, дыхание сбивается, во рту пересыхает, но мне важно доиграть. Не знаю, почему, но важно…
– То есть, я правильно понял: ты абсолютно голая под этим платьем? – твой голос стал низким и слегка хриплым…
– Абсолютно. Совершенно. И точно. – произношу раздельно, словно ставя точку в игре, потому что уже не до игры, потому что тело вибрирует от желания, и разум туманится.
Но ты, похоже, хочешь продолжить игру, прося поцелуя, и я не могу устоять.
Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала? Хорошо. Легонько касаюсь одной щеки, так же невесомо – второй, провожу пальцем по свои губам, потом – по твоим.
– Лучше? – с легкой улыбкой, но если б ты знал, как мне сложно сдерживаться.
– Гораздо. Но не совсем. Я бы предпочел попробовать твой язычок на вкус… – я не очень слышу, что ты говоришь и почти не понимаю смысла, только смотрю на твои губы и. наклонившись еще ниже, провожу по ним языком… Все, я пропала. Нет больше мыслей и рассуждений, рушатся преграды и забываются страхи. Слегка кружится голова, когда я вслед за тобой закрываю глаза. Тихо сползаю по кровати на пол и становлюсь на колени, потому что нет сил держаться, а упасть на тебя не могу – боюсь сделать больно. Губы, языки, учащенное дыхание, твоя рука гладит мои волосы, прижимая крепче. Мы словно перетекаем друг в друга, сливаясь в этом поцелуе в одно целое. В какой-то момент дыхание совсем кончается, и я отстраняюсь. Смотрю в твои совершенно ошалелые глаза и понимаю, что еще минута, и все предписания доктора будут забыты…
И снова, в который уже раз пытаюсь действовать рассудком, а не сердцем.
– Нельзя, Кай, – шепчет «правильная девочка» Герда, с трудом переводя дыхание.
– К черту все, сейчас вообще не хочу ни о чем думать. Даже если я умру потом, лучше встретить костлявую удовлетворенным мужчиной, нежели потом мучиться от осознания, как бы все было, – говоришь срывающимся, хриплым от желания голосом. И как же мне хочется послушаться, но …я боюсь, за тебя боюсь.
– Нельзя. Второго пришествия Макса я не переживу. Да и вообще. Ты не в том состоянии, – пытаюсь высказать все так, чтобы не обидеть, чтобы не подумал, что жалею. Ты не заслуживаешь жалости – только любви.
Вижу, чувствую, понимаю, как тебе нехорошо. От всего, что происходит, от твоего состояния, и от моего поведения тоже, но не могу я иначе! Если с тобой что-то случится, я… я этого просто не переживу…
– Кай, милый, давай просто поговорим, – глажу по руке, успокаивая. – Прошу тебя.
– Ты права. Немного обождем, но только если ляжешь рядом со мной, – говоришь уже более спокойно, и я, естественно соглашаюсь.
Ложусь рядом, правда, на некотором расстоянии.
Требуешь, чтобы подвинулась ближе. Ага, несомненно, а еще обнять, поцеловать, а потом… снова доктора, нет уж!
– Кай, ну-ка прекрати! – пытаюсь быть строгой, но ловлю твой обиженный взгляд и уже готова сдаться, когда ты все-таки решаешь проявить благоразумие.
– Ладно-ладно, сдаюсь. Давай тогда по порядку. За каким чертом тебя понесло к Дитковскису?

»» 12.12.16 12:00 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________

"Танцующая дева".
В этом мире можно искать всё, кроме любви и смерти… Они сами тебя найдут, когда придет время.


Раздражение.
Это чувство с каждым днем все нарастало, как снежный ком, вызывая злость.
Всякая мелочь могла вывести меня из себя, и стало казаться, что сознательно разжигал конфликты, тем самым освобождаясь от негатива. До следующего раза.
Злость же прочно граничила с сумасшествием. Временами представлял, как мои руки смыкаются на ее хрупкой шее, чтобы освободиться от источника моей боли, рвущейся сердце на части. Источника моих проблем, делающей бывшую спокойную жизнь, в нечто невообразимое. Уже не могу без адреналина, что она привносит в мою кровь, заставляющий меня не жить, а существовать.
Только с ней, связано столько противоречий. Любить и ненавидеть одновременно. Хотеть видеть ее рядом и жалеть, что она не далеко отсюда.
Меня медленно убивала ее отстраненность, страх, что возникал в красивых глазах, когда я был близко к ней. Мы уже несколько дней в пути, и за это время, не обменялись и пару фразами. Вася избегала меня – она отсиживалась или в своей каюте, или в компании своей подружки, что не могло делать наше с ней положение еще хуже.
Все что необходимо было нам, всего лишь поговорить, как цивилизованные люди, но она делала это невозможным. Упрямая девчонка. Моя. Я уважал ее характер и задетую гордость, но не принимал ее страхи по отношению ко мне. Она храбрая. Ей просто нужно свыкнуться с моим прошлым и принять. Такими словами я успокаивал себя.
Но черная зависть съедала меня изнутри. Да, завидовал Каю и Герде, их взаимопониманию и счастью. Они смогли понять и простить друг друга, когда мы тонули в недоверии по отношению к самим себе.
И снова мысли о расставании с ней, стали казаться более чем правильными. Одна часть меня считала, что она сможет продолжить счастливую жизнь, может быть, даже не вспоминая обо мне. Другая кричала, чтобы я не отпускал ее, сделав все возможное, лишь привязать к себе. Знал, что без Васи моя жизнь будет пустой. Рядом с ней, я познал настоящее счастье и что такое любовь.
- Капитан, я доставил приглашение гостье.
- Спасибо Фил, ты можешь быть свободен.
Все к ужину было готово, не хватало только Васи, учитывая, что приглашение к ней оказалось минут десять назад, кое-какое время уйдет на обдумывание, и еще немного, чтобы прийти сюда. Я очень надеялся, что она придет.
Первое наше свидание за долгое время, и в руках у меня вместо привычных живых цветов, бумажный, из простой белой салфетки. Всё-таки превращаюсь в сентиментального романтика.
Поворачиваюсь на звук открывающейся двери. Она вошла смело, с вызовом глядя на меня, только ухмыльнулся на это. Подойдя к ней, протянул цветок, затем отодвинул для нее стул.
- Присаживайся.
Бросив настороженный взгляд на меня, Василиса села, я не спешил отходить от нее. По прямой спине и гордо поднятой голове, понял, что она ждала угрозы с моей стороны.
Не стал ее нервировать, и поспешил занять стул напротив.
- Угощайся, и благодарю, что пришла…
Вечер провалился. Напряжение витало между нами, разговор не клеился. Аппетит пропал, и я давно сложил столовые приборы, заменив их бокалом виски. Василиса же что-то пыталась сотворить на своей тарелке из еды.
- Мы так и будем тянуть всю сложившуюся ситуацию, может, поговорим в конце концов как нормальные люди?
- Не сегодня, я пойду к себе, устала.
Наблюдаю, как Вася отодвигает стул, поднимается и делает пару шагов к направлению двери. Бумажный цветок остается лежать на столе. Пренебрежительное отношению к нему ассоциируется с нашей трясиной, в которой мы застряли.
- Стой! – срываюсь на крик, и со стуком ставлю бокал на стол, пара капель янтарной жидкости попадает на скатерть, - я устал жить в неведении. Усталь ждать, когда ты снизойдешь до меня! Мы поговорим здесь и сейчас.
Она стоит прямо, даже не обернулась. Несколько шагов до нее и разворачиваю к себе. Слова застревают в горле,не смог произнести, что хотел сказать. В ее красивых глазах плескался страх.
- Прости меня, прости… - шепчу, начиная целовать ее лицо, и уже прижав к себе, касаюсь любимых губ. Поцелуй со вкусом соли.

»» 28.02.17 22:20 Обсуждения развития сюжета игры Совсем другая Сказка
_________________