kabardinochka:
» Правила жизни. Микки Рурк
Возвращение — хорошее слово
«Всем всегда было на меня наплевать». «Отчим избивал меня всеми возможными способами, а я был слишком мал, чтобы защитить себя». «Мне было восемнадцать, а меня уже могли пристрелить. Мы завалили сделку с наркотиками и началась пальба». «У меня был период, когда я потерял все. Дом, жену, репутацию, работу. Все полетело к чертям». «Одиночество - моя вторая натура. Не могу представить себе, что буду жить в этом доме с женщиной и детьми». «Я любил женщину, как любят только один раз в жизни. Но, то были отношения, разрушавшие нас обоих». «Во мне жили демоны, которых надо было уничтожить. Я так ненавидел себя, что в глубине души надеялся, что на ринге кто-нибудь изобьет меня до смерти».«Словами «ненависть» и «любовь» называются две основные энергии моего тела, которые держат меня на поверхности жизни...»...
Этого человека можно цитировать бесконечно, и все равно понять, что ему пришлось пережить, будет очень и очень сложно. Далеко не каждому выпадает такая нелегкая судьба. Ему не понаслышке знакомы взлеты и падения, любовь и ненависть, преданность и одиночество. Но, несмотря на то, что он почти на десять лет покидал киноолимп, всегда оставались люди, которым актер был и остается интересен. Ведь это ни кто иной, как Микки Рурк. И он вернулся. И он празднует сегодня 59-й день рождения!
«Беспокойный» – вот как можно перевести ирландско-французскую фамилию Рурк. При рождении наш герой получил имя Филипп Андре, а отец ласково называл его Микки – в честь любимого бейсболиста. Правда, своего отца Микки помнит плохо: ему было 7 лет, когда родители развелись. Мать с семью детьми снова вышла замуж – за Пола Смита, бравого офицера полиции, мужчину с холодными глазами, огромным мясистым телом и неприятным запахом изо рта. Семья переехала в Либерти-Сити, самый черный и криминальный район Майами, и поселилась в старом, но просторном доме с видом на городской парк. Филип был самым младшим и самым болезненным из семерых детей. Он тайком писал письма родному отцу, который ни разу не удосужился ему ответить, каждый вечер зализывал раны после стычек с Полом и почти не улыбался. Днем Филип Рурк бродил по бедным кварталам города и яростно дрался с кубинцами, чьи побои сносить было значительно легче, чем издевательства отчима. Трущобы Либерти-Сити казались Микки гораздо уютнее, чем собственный дом. Особенно когда парень нашел место, где мог научиться давать отпор насилию, – боксерский зал.
В свое время его настоящий отец, крупный мужчина с доминирующей ирландской мастью, занимался тяжелой атлетикой, и, впервые попав на занятия в боксерский клуб, Рурк-младший почувствовал зов крови, понял, что это его призвание. Спустя пару лет, когда Пол в очередной раз захочет проучить «малого», Рурк ответит ему прямым ударом в голову, вложив в свой кулак всю накопившуюся за десять лет ненависть. Тем же вечером Энни, с трудом уложив взбешенного супруга спать, попросит сына уехать из дома и из города. «Ты пойми, — вытирая слезящиеся глаза, скажет она ему, — я так люблю тебя! Но ты не можешь продолжать жить здесь… Когда-нибудь вы с Полом непременно поубиваете друг друга, а я не намерена хоронить ни одного из вас». Пока Рурк молча собирал сумку, женщина курила и плакала. Так, в 16 лет «мышонок Микки» займет у сестры $400 и уедет в Нью-Йорк, оставив на память отчиму прощальный подарок — два выбитых зуба.
Он устроился вышибалой в бордель для трансвеститов, профессионально дрался на ринге, продавал каштаны в Центральном парке, чистил бассейны, натаскивал бойцовских собак, и каждый вечер возвращался в крохотную дешевую комнатушку отеля «Гринвич Виллидж», где ужинал чипсами и засыпал у телевизора. Пару десятков долларов, которые он зарабатывал за день потом и кровью своего окончательно потерявшего чувствительность тела, Рурк складывал в жестяную коробку из-под печенья, после чего убирал ее в тайник под отвалившиеся половицы. Отказывая себе порой в лишнем куске мыла и хлеба, парень упорно копил. Нет, он не посылал деньги маме и сестрам — с некоторых пор он с трудом мог воскресить в памяти лица родных; не мечтал купить себе роскошный кадиллак или, на худой конец, ботинки и приличный костюм, чтобы девушки, старательно обходящие его стороной, наконец-то обратили на него внимание. Рурка устраивало его убогое жилище, однообразность завтраков и ужинов, отсутствие друзей и подруг — единственное, о чем он беспрестанно мечтал, — это поступить в актерскую студию. Дело оставалось за малым, а именно за четырехстами долларами, которых у него не было и которые он намеревался заработать любой ценой.
Сцена была вторым местом после ринга, где Рурк чувствовал себя в родной стихии. Разбивая сопернику голову и глядя на собственные кулаки, забрызганные чужой еще теплой кровью, он видел себя на вершине мира. Оказавшись впервые на сцене, парень понял, что в тот момент, когда он произносит текст, смотрит в зал или просто молчит, нет на свете человека важнее его. Чувство собственного превосходства, от которого распирало грудь, было необходимо ему как воздух. Именно на сцене Рурк впервые почувствовал себя счастливым: ему вдруг удалось избавиться от озлобленности и превратиться в другого человека.
Он стоял перед дверью директора нью-йоркской актерской студии — глаза не моргают, плечи и грудь напряжены и слегка поданы вперед (профессиональная привычка боксера), правая рука в кармане, там — сложенные бумажка к бумажке четыреста долларов. Лысоватый начальник, внешность которого мгновенно выдает его любовь к разного рода удовольствиям, протягивает посетителю руку. Вместо приветствия Рурк достает из кармана деньги и неопрятной кучкой высыпает их на стол. Директор, моментально оценив ситуацию, переходит к делу: «Как тебя зовут, приятель?» Парень какое-то время смотрит исподлобья в порозовевшее лицо хозяина, проводит рукой по спутанным волосам, отросшей щетине, вымученно улыбается половиной рта, так как правая часть челюсти у него фактически не движется и до сих пор кровоточит (повредил во вчерашней схватке), и хриплым голосом произносит: «Микки». «Хм, Микки, говоришь… Как Микки-Маус, что ли? Вроде как мышонок?» — лысый заметно нервничает и все же пытается шутить. «Можно и так сказать», — отвечает Рурк, дивясь собственной сентиментальности, которая так не вязалась с его нарочито воинствующим внешним видом: «мышонком» его называли только дома, и это было слишком давно для того, чтобы и по сей день трогать за сердце.
Когда на огонек к Страсбергу заглянул режиссер Лоуренс Каздан, то был потрясен страстной игрой молодого актера. После спектакля Каздан пришел за кулисы: «Молодой человек, вы в предынфарктном состоянии». «Я не умею иначе», – ответил Микки. Позже небольшая роль в фильме Каздана «Жар тела» стала для актера пропуском в большое кино: его заметили серьезные режиссеры. Рурк сыграл в «Закусочной» Барри Левинсона, в «Бойцовой рыбке» у Копполы... А потом были «9 1/2 недель», после которых Рурк стал главным секс-символом 80-х и начал получать по $10 млн за роль. Правда, уже тогда он проявлял свой неудобный характер. Так, хотел, чтобы «9 1/2 недель» больше походили на «Последнее танго в Париже», а когда из фильма были вырезаны особо жесткие сцены, повесил на свой трейлер надпись: «Поцелуйте меня в задницу». Рурк всегда хотел, чтобы его кино было честным. Для для «Крестного отца Гринвич Виллидж» он поправился на двенадцать килограммов, для «9 1/2 недель» — похудел на девять, во «Франциске Азисском» семь дублей голым катался по снегу, для «Года Дракона» месяц ездил вместе с полицейскими к еще не остывшим трупам, сделал татуировку бойцов ИРА для «Отходной молитвы», вырвал два зуба для «Пьяни» и в «Своем парне» вживую провел все боксерские раунды. А в финальной сцене эротической мелодрамы «Дикая орхидея» по-настоящему занимался любовью.
Потом были страшные годы. Микки потерял любовь, возненавидел себя и свою профессию, решил вернуться в бокс. В конце концов, он под стать актерству, только честнее: «И то и другое достигается одними способами: инстинктом, языком тела, концентрацией. Я тренировался как животное, у меня был дьявольский удар». Рурк провел одиннадцать боев за пять лет, и те, кто видел его на ринге, твердили: это больше смахивает на самоубийство, а не на спорт. Два сломанных ребра, четыре перебитых сустава на руке, прокушенный язык... Его начали мучить мигрени, от которых он спасался, обматывая голову мокрым капроновым чулком. «Пришлось остановиться, когда у меня начались провалы в памяти. Мне перебили нос, потом мне сломали скулу...» Сколько пластических операций он перенес, Микки уже и не помнит. И все равно после них лицо его выглядело так, словно его лепил неумелый скульптор. Знаменитая лукавая улыбка оказалась утраченной навсегда.
Вдобавок у Рурка начались финансовые проблемы, и он стал распродавать нажитое в звездные годы имущество: особняк в Беверли-Хиллз, коллекцию автомобилей и мотоциклов... Оставил себе только грузовик «Серебряная рыбка» с крытым тентованным кузовом. В нем Микки и поселился: два дивана, плита, телевизор и музыкальный центр – и собаки. «Только им я был нужен. Они заполнили пустоту моей жизни».
Рурк долго не хотел возвращаться в кино. Когда-то он отверг предложения сыграть в «Молчании ягнят», «Криминальном чтиве», «Человеке дождя». Зато ввязывался в откровенно провальные проекты. Пока не появился режиссер Даррен Аронофски с «Рестлером» – биографией стареющего бойца Рэнди Робинсона, после инфаркта обнаружившего, что он никому на этом свете не нужен. «Через 10 дней после начала съемок я уже знал, что это будет лучший фильм в моей жизни. А через три дня понял, что он будет и самым тяжелым. Он заставил меня заглянуть в самые болезненные, в самые темные уголки меня самого. Заставил разобраться в себе на очень глубинном уровне», – признается Микки.
Сегодня Рурку исполнилось 59 лет, он в отличной форме и снова в списке топовых актеров. Он использовал свой шанс вернуться из небытия. Поклонники его неоспоримого таланта давно привыкли к его новому лицу и мы верим, что лучшая роль у актера еще впереди. С днем рождения, «мышонок Микки»!
Правила жизни:
У меня было все. И я все просрал.
Девять лет назад, когда я продал и потерял все, что у меня было — и друзей, и мотоциклы — моя жена сказала мне: «Если я останусь с тобой, то снова начну жрать наркотики. Ты убиваешь меня своим непостоянством». Она была права. И она ушла. Я плакал как ребенок, умолял ее не уходить. Я даже отрезал себе мизинец, чтобы она не уходила. Я ходил по комнате, и кровь из меня хлестала, как из свиньи. Но смотрите — его пришили обратно!
Мой психотерапевт однажды сказал мне: «Микки, ты ведь не в Средневековье живешь. Тебе не обязательно ходить всюду в доспехах и с кучей оружия».
Я потерял дом, жену, доверие, окружение. Я потерял душу. Я остался один. Перестал звонить телефон. Я жил на 200 долларов в неделю. Впервые за много лет я стал сам ходить в супермаркет. Сейчас я привык к этому, но в первый раз, когда я оказался там, толкал эту долбанную тележку, пытался купить что-то на ужин... Очень часто я ходил в одну круглосуточную забегаловку, где торчали только геи — просто для того, чтобы никто не узнал меня.
Я живу в Лос-Анджелесе, самом скучном городе на свете. Я ненавижу его, но знаю, что в Лондоне или Нью-Йорке мне бы точно сорвало голову.
Лучше всего я чувствую себя с людьми улицы. Возьмите моего водителя. Я знаю его 15 лет. Перед тем, как он стал моим водителем, он ограбил банк. Потом восемь лет сидел в тюрьме. Вот какие люди мне нравятся!
Очень долгое время все мои деньги уходили на психотерапевта. На этого мозгоправа уходило все! Первые два года я ходил к нему трижды в неделю. Потом я стал ходить к нему дважды в неделю. Теперь — только один раз. За шесть лет я пропустил всего две встречи.
Детства у меня не было. Отчасти потому, что я работал практически всю жизнь. Ну и по другим причинам. Когда я впервые добился успеха, я себя почувствовал, как баллистическая ракета. Вот же оно, мое детство, вечеринка продолжается! Я ведь не слезал с мотоцикла целых десять лет.
Что касается женщин, я уже давно прошел через такой период, когда ты не хочешь просыпаться рядом с ней утром и готов пристрелить себя за то, что остался с ней вечером. Больше я себе такого не позволяю. Мой дом теперь — это просто образцовый монастырь.
Я люблю сниматься в кино, потому что здесь все зависит от тебя. Это не бизнес и не политика. Либо ты хороший актер, либо ты сосешь.
Я понимаю собак гораздо лучше, чем людей. Когда отец Локи (чихуахуа Рурка) умер, я был вне себя, я был в отчаянии. Я позвонил Отцу Питеру в Нью-Йорк, и он сказал: «Всех, кого ты любишь с такой силой, ты обязательно увидишь снова». И это было как раз то, что я хотел услышать.
Я встречал Тупака (известный деятель хип-хопа, снявшийся вместе с Рурком в фильме «Пуля») много раз, и каждый раз это было очень забавно, потому что я редко встречал в своей жизни людей, которых действительно можно назвать плохими. А ведь я как раз из этой категории. Работать с Тупаком было здорово. Чертовски круто. Я смотрел на него и думал: «Да, этот ублюдок направит на меня пушку, спустит курок и не моргнет».
Мне нравится Роберт Родригес. Он бесстрашен и он... кладет на все хуй. Я как-то сказал о нем: Роберт плавает в той воде, в которую еще никто не входил до него. Я уважаю это. А еще мне нравится его ковбойская шляпа.
Люди все еще спрашивают меня про «9 с половиной недель». Совсем недавно, ко мне подошла одна девушка и говорит: «Это вы парень из того фильма?» Я говорю: «А тебе сколько лет-то?« Она говорит: «18». Я подумал и сказал: «Ну да, я этот парень». Наверное, я должен испытывать от этого какое-то удовольствие. Но те вещи, которые сделаны давным-давно, я стараюсь скорее отпустить от себя подальше. Каждый раз, когда кто-то упоминает о них, мне хочется сказать «Черт, о какой херне мы говорим!» Что касается «9 с половиной недель», то всегда найдется какой-то чувак, который скажет мне: «Я клево потрахался под твое кино». Или: «Одна девка тогда совершенно охренительно отсосала мне». Я слышал это не меньше 10 тысяч раз.
Мои критерии женской красоты просты. Это как при покупке лошади: мне не нравятся тонкие шеи и короткие ноги.
Спорт всегда доставлял мне больше удовольствия, чем кино. Я обожаю спорт. И я хочу успеть попробовать себя в чем-то новом раньше, чем по мне начнет скучать гериатрическое отделение. Боже, когда тебе за сорок, каким видом спорта ты можешь заняться? Рыбалкой, что ли?
Я худший серфер в Калифорнии. Потому что мое умение держать равновесие идет из бокса.
Однажды я вышел на ринг против одного ямайца. Дело было в Майами. Это был мой девятый бой, или типа того. Чувак был как сталь. Я помню, что в первом раунде дал ему со всей силы правой, а он даже не моргнул. Я подумал: «Вот черт, вечер будет длинным». Но у меня было преимущество — я был дома. Помню, что в пятом раунде я плюхнулся в свой угол, и тренер сказал мне: «Черт возьми, тебе лучше вернуться в кино!» Потом он дал мне затрещину и добавил: «Иди и выруби его на хрен». Я практически сделал это. Но до сих пор не могу поверить, что тренер действительно сказал такую штуку.
У меня был чертовски долгий путь назад. Когда вы сидите на скамейке запасных целых десять лет — так, как сидел я — вам становится стыдно даже вполголоса сказать кому-то о своем возвращении. Я часто слышу: «У Траволты было громкое возвращение». Да, конечно — он же не буянил 15 лет подряд. Его встречали с распростертыми объятиями.
Мне всегда казалось, что я должен достигнуть высот в чем-то очень специальном. Например, в банковских ограблениях.
Те сцены в кино, где нужно драться или прыгать — самые сложные. Так что каждый раз, когда есть парень, готовый меня подменить, я предпочитаю заплатить деньги ему.
Я изменился. Но внутри меня есть что-то, что не изменится никогда. И если я на секунду ослаблю хоть одну пуговицу, ад вырвется из меня наружу.
У меня больше не будет шансов. Такие дела. Если я проебу свой шанс и на этот раз, мне останется только прыгнуть с самого высокого балкона. Люди часто спрашивают меня: «Какой из ваших фильмов вы считаете самым лучшим?» А я отвечаю им: «Эй, ублюдки, я свое лучшее кино еще не сделал!»
Между Тупаком и мной было много общего. Даже несмотря на то, что мы чертовски разные. Я не из мира хип-хопа, он не ездит на Харлее. То, что нас объединяет — это наше воспитание.
Бокс здорово повлиял на мой внешний вид. Когда нужно было чинить мой нос, этим докторам пришлось взять хрящ из моего уха, потому что в моем носу уже просто ничего не осталось.
У меня шесть маленьких собак: Локи, Шоколадка, Сумасшедшая Красотка, Рубиновая Красотка, Чернушка и Челюсти. Конечно, я не похож на любителя маленьких собачек. В Лондоне, когда мы снимали «Громобоя», ко мне подошел один пьяный чувак и сказал: «Микки Рурк! Я тебе так скажу: ты стал сам похож на своих гребаных собачонок!» Я ничего не сказал этому мудаку. Похоже, его главная проблема — это чертовски маленький пенис.
Когда я говорю «пидор», я не пытаюсь никого унизить. Для меня «пидор» — это как «заводной дрочила». Я не боюсь говорить «пидор». В жизни не буду осторожничать только из-за того, что какой-то чувачок, видишь ли, может оскорбиться, если я скажу «пидор». У меня есть друзья и среди геев. Мы часто перекидываемся этим словом. Так что если я захочу сказать «пидор», я, вашу мать, скажу «пидор». А если у кого-то проблемы со словом «пидор», пускай поцелует меня промеж ягодиц.
Должен констатировать, что несколько ребят получили Оскаров за те роли, от которых я отказался.
Люди полагают, что я жру наркотики, размахиваю кулаками и все такое. Похоже, они думают, что по ночам у меня вырастают рога и хвост.
В современном кино уровень насилия поднят очень высоко — выше уже нельзя. Когда я смотрю фильмы с Клинтом Иствудом или со Стивом МакКвином (американский актер, получивший признание за роли антигероев — Esquire), я понимаю, что это кино скорее об искуплении. А сейчас насилие в кино появляется только ради насилия.
Кинобизнес — это куча конского говнища. Все это иллюзия. Я знал ребят, которые были отличными актерами, но у них никогда не было работы. Я знал ребят, которые были настоящими звездами, но они даже не смогли бы сыграть говорящую какашку на детском утреннике. Тат что у меня нет никакого уважения к кинобизнесу. Я уважаю только те доллары, которые мне платят.
Женщина гораздо сильнее мужчины. Когда женщина говорит «все, хватит», это значит «все, хватит». Мужчина всегда будет валяться у нее в ногах в надежде вернуть. Я валялся. И почему-то счастлив.
Люди очень боятся тишины. До усрачки боятся, потому что не знают, что она означает. А я люблю тишину. Она идет людям на пользу.
Возвращение — хорошее слово, чуваки.
Правила жизни записал Кристофер Хёрд ...