Фигурное катание

Комплимента по поводу отыгранных в произвольной программе восьми с лишним баллов двукратный вице-чемпион мира Максим Траньков не принял, мрачно заметив, что предпочел бы отыграть сотые, но у второго места и что для себя считает чемпионат мира однозначно проигранным. Хотя с момента окончания соревнований спортивных пар прошло уже достаточно много времени, было понятно, что заноза глубока и болезненна.

- Максим, простите, что продолжаю ковыряться в ранах, но что все-таки случилось в короткой программе, где вы так нелепо упали в тодесе?

- Злую шутку на самом деле сыграло то, что мы с Таней были очень хорошо готовы к чемпионату. Слишком хорошо. Легко катали обе программы физически, не пропустили ни одной тренировки, выполнили все, что было запланировано нашими тренерами Ниной Мозер и Станиславом Морозовым. И не очень волновались соответственно. Вышли-то на лед первыми - впереди китайцев, впереди Савченко/Шелковы. Чего было нервничать? Тем более что в этом сезоне мы ни разу никому не проиграли короткую программу.

- И тут жахнуло?

- Сначала не совсем удалась подкрутка. Сделали ее мы вроде бы хорошо, но в сложности один уровень потеряли.

Татьяна: - Вдобавок я приземлилась в подкрутке слишком близко к борту и где-то в подсознании проскользнула мысль, что я совершенно не почувствовала ту грань, которая обычно хорошо ощущается. Так же подсознательно отметила для себя, что надо быть внимательнее, раз уж происходит что-то непонятное.

Максим: - На самом деле думать об этом было некогда, поскольку в короткой программе все элементы идут очень плотно один за другим. Следом случилась ошибка на выбросе. Татьяна чуть перекрутила обороты и приземлилась на две ноги. Но даже это нас не насторожило. Была внутренняя уверенность, что если мы сейчас "зажжем" на дорожке шагов, то все равно получим высокие оценки и выиграем короткую программу без труда.

Татьяна: - И в тодес зашли хорошо…

Максим: - Это правда. Я потом разговаривал с судьями, они мне сказали, что уже готовились дать нам "+3" за исполнение. И тут вдруг...

- Что вы чувствовали в момент падения, продолжая удерживать Татьяну?

- В том-то и дело, что ничего не почувствовал. Мы прекрасно выполнили первый оборот, я привычно поменял руку, более того, после всех предыдущих помарок думал как раз о том, чтобы выжать из тодеса максимум, а в следующую секунду уже лежал на льду.

Татьяна: - Я была полностью сконцентрирована на тодесе. На том, как зайти, как поставить лезвие конька. И ощущения были аналогичными: вроде только что все было в порядке - и вдруг ты лежишь, совершенно не понимая, что случилось и почему.

Максим: - В тодесе конек, на который опирается партнер, обычно делает во льду небольшую ровную лунку. А тут меня из этой лунки просто выбросило. Возможно, все дело в том, что в Ницце очень хрупкий лед, который под нажимом конька начинает крошиться. Многие наши соперники катаются на очень "мягких" ногах, и это помогает избежать чрезмерно сильного давления на лед. А российская школа - жесткая. Такая же, как до этого была советская. Жестконогим фигуристам сложнее даются некоторые вещи. Например - дуги. Вполне допускаю, что это тоже сыграло свою роль. Если посмотреть, кто в Ницце падал, так это в основном выходцы из советской школы.

- Таня, не хотелось убить партнера прямо на льду?

- Мы можем позволить себе выяснять отношения на тренировках. Но в соревнованиях - никогда. Кстати, мы никогда не пытаемся включать в программу элементы, которые не умеем исполнять. Это, если хотите, кредо. Не умеешь - не берись. Но упасть можно и в том, что выучено достаточно хорошо. За это мы никогда друг друга не ругаем. Скорее оба занимаемся самоедством. А в этих случаях каждый старается другого успокоить.

- Помню, Максим, как болезненно вы относились к собственным поражениям, когда только попали в сборную. Сразу начинали твердить, что вы неудачник, что над вами висит рок, который преследовал в спорте еще вашего отца-конника... После ошибки в короткой программе не нахлынули те же мысли?

- Еще как! Я целый день не мог говорить ни о чем другом. Твердил и тренеру, и партнерше, что такая карма, по всей видимости, впитана с молоком матери и что я никогда ничего не добьюсь.

Татьяна: - Я страшно разозлилась за это на Макса. Сказала: если человеку сто раз сказать, что тот - свинья, он захрюкает. И что самому уж точно не следует вешать на себя подобные ярлыки. Тоже мне, нашел неудачника! Есть цель? Вот и топай к ней. Молча!

Максим: - Вдвоем с Ниной Михайловной Таня быстро привела меня в чувство.

- То, что перед финалом у пар был лишний день отдыха, вам помогло?

Максим: - Очень. Первая тренировка после короткой программы прошла у нас чудовищно.

- А заснуть-то после выступления удалось?

Татьяна: - Спится здесь замечательно. Вот утром, когда проснулись и все вспомнили... Действительно было ужасно. А почувствовали, что полностью избавились от этих ощущений, только в самом конце произвольного проката. Когда поняли, что все элементы уже выполнены, и дали волю эмоциям.

Максим: - А я знал, что мы будем хорошо кататься. Единственное, чего боялся, - что не сумею сохранить в себе этот настрой в ожидании выхода на лед. Катались-то мы последними в группе.

- Извините за откровенность, но когда я увидела, что, готовясь к выступлению, вы, Максим, пришли в микст-зону, то подумала, что у вас совсем плохо с головой...

- Там было спокойнее всего. В "нашем" углу стояла заливочная машина, и там же без передышки ходили взад-вперед толпы народа. Во время короткой программы как раз туда прибегали все наши руководители и безостановочно ахали: "Ах, опять упали! Ах, на ровном месте!" Все это страшно отвлекало. Может, поэтому мы и не сумели должным образом собраться.

Татьяна: - И сквозило там страшно. А я люблю не просто быть одна перед выступлением, но чтобы мне при этом было еще и тепло и уютно.

- Кстати, хотела спросить: лечение в США после финала "Гран-при" вам реально помогло?

Максим: - Да. У нас с Татьяной были схожие травмы, которые сильно мешали. В Москве мы лечились от случая к случаю почти полгода, причем большую часть этого времени проводили в пробках или собирали какие-то бумажки и направления. В Нью-Йорке мы собрали все направления и заключения за один день. Нельзя сказать, что боль прошла немедленно, но облегчение почувствовали сразу. Хотя страх нагружать травмированную мышцу в полную силу сохранялся у меня еще довольно долго.

- Тренер ваших главных соперников Инго Штойер сказал в Ницце, что все спортсмены пробуют на тренировках элементы ультра-си и что ему, в частности, известно, что вы с Татьяной разучиваете четверной выброс, просто не афишируете этого.

Максим: - Мы много чего пробуем на тренировках, но могу с очень большой степенью уверенности сказать, что в нашей программе четверной выброс может появиться только в том случае, если его сделают обязательным элементом.

- Считаете риск неоправданным?

Татьяна: - На таких элементах очень легко получить травму и, соответственно, пропустить то время, которого у нас и так до Олимпийских игр осталось не так много.

- Вы хоть в какой-то степени чувствуете себя героями чемпионата?

Максим: - Ну, какие мы герои, в самом-то деле? Если бы мы эти 0,11 выиграли, а не проиграли, - дело другое.

- А если бы вам сказали до произвольной программы, что можно отыграть у соперников восемь с лишним баллов, вы поверили бы?

- В прошлом году мы отыграли у китайцев пять баллов. Но восемь... В парах, как я считал, это вообще нереально применительно к сильным соперникам. Нам еще повезло, что мы не попали во вторую разминку, где катались Кавагути и Смирнов.

- Считаете, очередность выступлений все еще имеет значение?

- Конечно. Причем во всех видах. Взять выступление Сергея Воронова в короткой программе под первым стартовым номером.

- Воронову нужно было тройной аксель прыгать, а не двойной. Не находите?

- Но компонентами-то его вообще убрали. Сергей набрал за короткую программу с каскадом 4+3 на два балла больше, чем Алена Леонова за свою с каскадом из двух "тулупов". Ну не бред?

- Может быть, сказалась не самая удачная постановка?

- Что значит "не самая удачная"? Это вопрос исполнения. Иногда в шоу дают такую музыку, что ты выходишь на лед и думаешь: "Господи, что же с этим делать?" А потом выходит Стефан Ламбьель - и зал визжит.

Проблема нашего мужского одиночного катания в том, что требования к мальчикам слишком сильно "заточены" под четверные прыжки. Не имея в программе этого элемента, спортсмен никогда не поедет ни на какие соревнования, как бы хорошо он ни катался и какой бы энергетикой ни обладал. Я впервые задумался об этом, увидев юниорский чемпионат мира в Корее, где выиграл русский канадец Андрей Рогозин, а третьим стал русский швед Александр Майоров. У нас они никогда не попали бы в сборную. И не поехали бы даже на юниорский "Гран-при", не то что на чемпионат мира.

- Соображения по поводу постановок нового сезона у вас уже есть?

- Да. Музыка для произвольной программы лежит у Николая Морозова уже много лет, просто, как нам сказала Нина Мозер, пока еще не было фигуристов, которые были бы способны ее катать.


"Спорт Экспресс"

12 лет назад на чемпионате мира, который проходил здесь же в Ницце, танцевальный турнир тоже завершился без российских пар на пьедестале. Разница лишь в том, что на том чемпионате Ирина Лобачева и Илья Авербух совершенно реально претендовали на бронзу, занимая третью позицию вплоть до произвольного танца. И лишь блистательный прокат литовцев Маргариты Дробязко и Повиласа Ванагаса в финале сместил россиян за пределы призовой тройки.

В Ницце-2012 шансов постоять на пьедестале у России не было изначально. Елена Ильиных/Никита Кацалапов, показавшие пятый "короткий" результат, тем самым прыгнули выше головы. В финале они попали в заключительную разминку и, надо отдать должное, смотрелись там более чем достойно. Но медальный уровень для них все-таки был на этот раз надосягаем.

Парадоксальный факт: при том что поклонники танцев вот уже несколько лет спорят, какая именно из пар Игоря Шпильбанда и Марины Зуевой лучше и соответственно должна стоять на первой ступени, большинство фигуристов и тренеров не испытывали никаких иллюзий по поводу нынешнего расклада.

- Может быть, все дело в том, что Тесса – признанная красавица, а Мэрил – нет? – спросила я известную в недавнем прошлом фигуристку, двукратную чемпионку мира Анжелику Крылову.

- Ну что вы, - ответила она. – Канадцы недосягаемы по всем параметрам. По катанию, по чувству музыки, друг друга. И Скотт – совершенно бесподобный партнер. Гениальный. Это вовсе не означает, что американцы в чем-то плохи. Просто столь тонкого взаимодействия на льду, как у Тессы со Скоттом, я у них не вижу. И вот эта разница заметна невооруженным глазом.

Можно, наверное, посчитать несчастным случаем, что в сильнейшую разминку не попали Екатерина Боброва и Дмитрий Соловьев, но, положа руку на сердце, им там было совсем не место. Дело не в падении, постигшем партнершу в коротком танце. А в общем впечатлении, которые производили в Ницце официально сильнейшие фигуристы России. Для себя я бы определила их стиль катания как старомодный. Но специально спросила Анжелику как одного из наиболее успешных танцевальных тренеров мира, есть ли, на ее взгляд, вообще понятие моды в современных танцах.

- Она, безусловно, есть, - ответила Крылова. – Прежде всего в костюмах. Сейчас практически не увидишь того, в чем катались мы. Нет никакого бархата, никаких тяжелых, богатых тканей, никаких чрезмерных блесток или золоченых кружев.

- И чрезмерного драматизма в том числе?

- Драма не то чтобы не модна, просто есть совершенно определенные правила. Из которых становится абсолютно понятно, что судьи не хотят больше видеть на льду никаких страданий, слез, игры лицом. Хотят видеть прежде всего танец. В танце тоже могут иметь место сильные эмоции, как, например, в программе моих канадских спортсменов Кейтлин Уивер/Эндрю Поже, но, видимо, нам удалось поставить программу таким образом, что она воспринимается судьями лучше, чем программы российских пар.

- Программа ваших французских подопечных Натали Пешала и Фабьена Бурза "Фараон и его мумия" достаточно необычна. Не боялись, что на чемпионате мира она может просто "не прозвучать"? Тем более с учетом того, что перед Натали и Фабьеном стояла задача бороться в Ницце за медаль?

- Дело в том, что у ребят еще до прихода к нам с Паскуале (Паскуале Камерленго – известный в прошлом итальянский танцор и супруг Крыловой. – Прим. Е. В.) был показательный танец похожего типа, и его всегда очень хорошо принимала публика. В соревнованиях они катали в основном веселые программы. Им хотелось попробовать какой-то новый образ. Мне музыка показалась очень интересной. Я как бы "увидела" Натали и Фабьена в этом танце...

Французы заработали свою бронзу абсолютно честно и очень мужественно – без каких бы то ни было спекуляций на тяжелой травме Натали, без скидок на "домашнее" судейство. С учетом того, что они лишь год работали у новых тренеров, уйдя от Александра Жулина, достижение выглядело весомым.

- Естественно, нам было непросто притираться друг к другу, - заметила по этому поводу Крылова. – В свое время притирка с Уивер/Поже у нас продолжалась целый год. У спортсменов были уже сложившиеся взгляды, тренировочные привычки, предпочтения в работе. Не сразу получалось объяснять, как именно следует выполнять те или иные движения, наши слова порой спортсмены просто не воспринимали. В общем, и нам, и им потребовалось очень много терпения. Хотя на заключительном этапе подготовки мы работали очень хорошо. Можно было бы сказать "идеально", если бы не травмы. Хотя, с другой стороны, сложности такого рода и их совместное преодоление очень сближают тренера и спортсменов. Сейчас у нас абсолютное доверие по отношению друг к другу. Но был и тяжелый в этом отношении период.

- Вы сами выросли и много лет выступали в ситуации, когда соперники – враги. А ваши спортсмены очень искренне поддерживают друг друга. Получается, изменился сам менталитет соперничества?

- На самом деле я очень рада тому, что между моими спортсменами такое отношение. Да и в мои времена никакой ненависти не было, была скорее спортивная злость. Другой вопрос, что конфликтовали тренеры.

- А сейчас? Можете ли вы обсуждать что-то, скажем, с Мариной Зуевой или Евгением Платовым?

- Конечно. Мы в хороших отношениях. Общие проблемы мы, естественно, решаем сами по себе, но если у кого-то есть партнер, а у кого-то партнерша, созваниваемся, обсуждаем варианты работы. Я вообще не вижу смысла с кем-то конфликтовать. Считаешь себя лучшим? Вот лед – иди и доказывай. А негативные эмоции только разрушают.

- Считаете ли вы возможным для себя заимствовать чужие интересные находки?

- Скажем так, я обращаю внимание на интересные заходы на элементы, но если хочу их использовать, то обязательно переделываю. А просто брать чужое не считаю возможным в принципе.

Чемпионат-2012 в полной мере открыл миру Крылову-тренера. Она как-то незаметно, без надрыва и пафоса встала почти вплотную к, казалось бы, недосягаемым Зуевой и Шпильбанду. И сослужила заодно неоценимую службу всему фигурнокатательному сообществу, на примере собственных учеников показав, что бороться с грандами вполне и вполне реально.

Впрочем, от того, что в танцах появилась еще одна уникальная тренерская школа, поставляющая "товар" высшего уровня, фигурное катание только выиграет.

"Спорт Экспресс"

Когда короткий танец завершился, Зуева сказала:

- Вот что означает кататься без травм. Видно, что Тесса и Скотт стали совсем другими, правда?

- Можете объяснить, почему итоговая оценка Дэвис и Уайта оказалась сильно ниже их лучшего результата?

- Думаю, баллы сняли за исполнение чоктау - Мэрил и Чарли не очень чисто выполнили этот элемент, особенно во второй серии танца. Все остальное было, на мой взгляд, очень хорошо и мощно.

- Может быть, на этих фигуристов слишком сильно давит титул чемпионов мира?

- В тренировочной работе это никак не ощущается. Как и в поведении ребят. Оно не изменилось. У них по-прежнему прекрасные отношения с Тессой и Скоттом, обе пары жесткое соперничество воспринимают как совершенно нормальный процесс.

- А что случилось в коротком танце с вашим вторым американским дуэтом - Майей и Алексом Шибутани?

- Мне трудно сказать, за что им могли снизить оценку. Мы, тренеры, смотрим программу с уровня льда. А это совершенно иное восприятие, нежели с трибуны. Наверняка были найдены какие-то существенные ошибки, раз оценку снизили так сильно.

- У вас есть возможность после соревнований пересмотреть прокат с той точки, с которой его видят судьи?

- Нет, эти видеозаписи нам никто не показывает. Только объясняют, за что именно были снижены те или иные оценки.

- Все ваши танцоры вот уже который год блестяще выполняют один из ключевых элементов программ - твиззлы. Похоже, у вас есть какие-то специальные приемы обучения?

- Конечно. Мы занимаемся твиззлами очень много. Ну а то, что наши с Игорем ученики получают за них наиболее высокие баллы... Возможно, все дело в том, что я начала целенаправленно заниматься работой над этим элементом сразу после того, как их предписали исполнять. И первым делом разработала целый комплекс специальных упражнений.

- Направленных на что?

- Для начала нужно понимать, что такое твиззл. Это не что иное, как обычное вращение, которому учат в одиночном катании, но выполненное с ошибкой - в движении. Соответственно мне нужно было развить эту ошибку, довести ее до абсурда в каком-то смысле. А вот какие именно упражнения для этого существуют - пусть останется моим тренерским секретом.

- Для каких еще элементов у вас существуют специальные комплексы приемов?

- Для всех. А как иначе? Сейчас в танцах появилось немало заимствований из парного катания, из одиночного. И все эти элементы требуют хорошего навыка. Мы же хотим побеждать?

"Спорт Экспресс"

«Мнение спортсмена я готова выслушать, но окончательное решение всегда принимаю сама. Не случайно меня многие называют демократическим диктатором», — говорит прославленная фигуристка, а ныне тренер Наталья Линичук

На чемпионате мира по фигурному катанию, завершившемся в воскресенье в Ницце, не заметить эту тренерскую пару было невозможно. Подтянутые, стройные, с моложавыми лицами и балетной осанкой, они несли в себе заряд романтизма, свойственный танцам на льду в 1970-е годы. Тогда дуэт Наталья Линичук — Геннадий Карпоносов блистал на крупнейших международных соревнованиях. Позднее, став тренерами, они воспитали множество новых звезд. Вот уже почти двадцать лет супруги живут в американском Астоне, где работают в международном центре фигурного катания. О том, чем школа российского фигурного катания отличается от советской, о роли политики в спорте, о трудных, но талантливых учениках, о диктате тренера Наталья Линичук рассказала «Итогам».

— Наталья Владимировна, ваш муж рассказывал, что пришел в фигурное катание благодаря соседству со знаменитым фигуристом Алексеем Улановым. Что привело на каток вас?

— Я встала на коньки по воле мамы. Она очень любила фигурное катание и не хотела, чтобы ее дочь болталась во дворе без дела. К тому же я росла непоседливым ребенком, вот и было решено направить мою энергию в мирное русло. Кататься я научилась быстро, занятия мне нравились. Проблема была лишь с поиском партнера и тренера, который поверил бы в меня. Я сменила 12 наставников, одни учили меня делать прыжки в правую сторону, другие — в левую. Когда оказалась в группе Елены Анатольевны Чайковской, стало ясно — вот он, нужный мне специалист. Под руководством этого тренера я и добилась всех побед.

— В своей книге Чайковская очень забавно описывала, как вы след в след катались за Людмилой Пахомовой и Александром Горшковым. Мэтры вас, девчонку-новичка, не гоняли?

— Им было некогда: они готовились то к чемпионату мира, то к первенству Европы. На меня глядели с любопытством: мол, что это за девчонка? Чайковская велела мне смотреть на Пахомову с Горшковым во все глаза и в точности повторять их движения. Так я изучала программы лидеров и заодно подтягивала свою технику катания. Ни окрика, ни ехидной реплики со стороны Милы с Сашей за все время я не помню. Лишь иногда они просили меня подъехать к бортику и включить им музыку для танца.

— В 1976 году в Инсбруке, на вашей первой Олимпиаде, танцы дебютировали в программе зимних Игр. Вы чувствовали, что становитесь частью спортивной истории?

— Это, конечно, было большое событие. Я помню, как нам на тренировке объявили о включении танцев в программу Олимпийских игр. Мы с Милой Пахомовой и Сашей Горшковым начали буквально обниматься-целоваться от радости. Только приехали мы в Австрию, как я заболела. Тогда нужно было представить три танца — обязательный, оригинальный и произвольный. После обязательного танца следовало три-четыре дня отдыха, которые я провела в своем номере в постели. Первая тренировка после паузы состоялась утром в день оригинального танца. Дышала с трудом, ни ног, ни рук не чувствовала. Вечером вышла на лед, мысль только одна: не упасть. Какая там олимпийская история — у меня температура 39,6! Тренер и врачи категорически запретили кататься, но я сказала, что беру всю ответственность на себя. Четыре года до следующих Игр в Лейк-Плэсиде казались огромным сроком. Да и гарантировать, что я поеду на них, не мог никто.

— И все-таки вы не только приняли участие в Олимпиаде в Лейк-Плэсиде, но и выиграли золотую медаль. Какими оказались те соревнования?

— Уже само прибытие в столицу Игр получилось оригинальным. Накануне Олимпиады мы провели акклиматизационный сбор, и только перед самым открытием Игр отправились в Лейк-Плэсид. Ехали на автобусе, это было недалеко. Подруливаем к какому-то комплексу зданий: высокие стены, ворота на замке. Олимпийской символики нет, все как будто вымерло. Оказалось, водитель привез нас в действующую тюрьму. Мы сначала ничего не поняли: почему именно в тюрьму? Потом выяснилось: чтобы не возводить в горах дорогостоящую олимпийскую деревню, которая потом все равно бы пустовала, организаторы решили поместить атлетов в здании только что выстроенной тюрьмы. Заключенные должны были заселить ее сразу после окончания Игр, а мы корпуса для них обживали (смеется).

Наши номера, или вернее сказать — камеры, были очень похожи на вагонные купе: маленькие, узкие, с двухъярусными кроватями-нарами. Крохотные окна — тонкая, узкая полоска стекла шла от потолка до самого пола. Из удобств в комнатах находились только раковины. Чтобы принять душ, нужно было идти в общий санузел в коридоре.

Про антисоветскую истерию, которая сопровождала Игры, было сказано уже немало. Трудно ее не почувствовать, если у тебя под окнами с утра до вечера толкутся люди с плакатами «Русские, руки прочь от Афганистана!». Со временем мы научились не обращать на них внимания, но все равно было неприятно. Хотя лично меня быстро успокоил один эпизод. Вскоре после приезда мы обратили внимание на мужчину, который протестовал особенно активно. Практически на любой манифестации мелькала его голова. А потом мы случайно заметили его во время соревнований по фигурному катанию. И болел он… за наших ребят: аплодировал, кричал что-то ободряющее. Получалось, человек вроде как выполнял некий заказ. Покончив же с ним, он шел на трибуны и вел себя уже так, как велело ему сердце.

— Сам олимпийский турнир чем-нибудь запомнился?

— Знаете, в памяти обычно застревают мелочи. Например, ботинки я всегда зашнуровывала с первого раза. Настроилась на выступление, оделась-обулась — и вперед! В Лейк-Плэсиде же я перевязывала шнурки неисчислимое количество раз: перед разминкой, во время нее, после. Для спортсменов такое поведение совершенно нехарактерно. Любые действия четко рассчитаны по времени: те же ритуалы, те же манипуляции. И дело тут не в суевериях: просто движения, повторенные тысячи раз, доведенные до автоматизма, успокаивают, придают дополнительную уверенность. Выходит, мой бойцовский характер не очень выручил. Близость олимпийского «золота» заставила нервничать даже «железную леди», коей меня окрестили британские журналисты на манер собственной «железной леди», премьер-министра Маргарет Тэтчер.

— Олимпиада в Лейк-Плэсиде оказалась омрачена поражением хоккейной сборной от американцев в финальном турнире. Это как-то сказалось на вас, представителях других видов спорта?

— В общекомандном зачете Игр мы стали первыми, на самом финише обойдя главных соперников — сборную ГДР. Сейчас такой результат для нашего спорта сочли бы настоящим триумфом. Но золотая медаль, разыгрываемая в хоккее, всегда считалась самой главной. Без нее общий успех уже не был столь сладок. Решающие матчи по традиции проходили под занавес Олимпиады. В стане нашей делегации велись приятные разговоры: о наградах, премиях. А после поражения они вдруг утихли. Не скажу, что установилась грозовая атмосфера, но опытные люди как-то погрустнели. Они оказались правы: после возвращения нас наградили орденами на порядок ниже, чем можно было рассчитывать.

— Неужели первые лица государства даже не приняли олимпийскую сборную?

— Тогда приглашение спортсменов в Кремль практиковалось не так часто, как сейчас. Я, например, не помню ни одного приема с участием Брежнева. Хотя генеральный секретарь ЦК КПСС по-настоящему уважал спорт, с большой любовью относился как к хоккею, так и к фигурному катанию. Из нашего брата с Брежневым накоротке общались, по-моему, только Роднина с Зайцевым. Как-то они проводили сбор на высокогорном катке Медео, когда там вдруг появился генсек, находившийся в поездке по Казахстану. Ребятам велели срочно устроить показательные выступления для первого лица государства... Я же представляла спортобщество «Динамо» и довольно часто встречалась с тогдашним министром внутренних дел СССР Николаем Щелоковым. Он искренне интересовался спортом, и в этом не было ничего напускного или фальшивого.

— Вы рассказывали, что в начале совместных выступлений с Геннадием Карпоносовым смотрели на него снизу вверх, поскольку он уже был известным фигуристом. Когда рассмотрели в нем не только партнера по льду, но и спутника по жизни?

— Наши отношения эволюционировали постепенно. Первый раз в глазах Гены проскочила какая-то искра, когда я расписывалась со своим первым мужем. Правда, это я поняла уже потом, сначала мне его поведение показалось просто немного странным. Раскрылся же Карпоносов гораздо позже, когда наша карьера клонилась к закату. Мы оба вдруг поняли, что и вне спорта уже не можем жить друг без друга.

Предложения руки и сердца Гена делал очень романтично. Я не случайно использую множественное число — их было несколько. Но, будучи замужней женщиной, я не могла сказать да. Согласилась, лишь когда Карпоносов категорично заявил, что это его последняя попытка. Мы тогда окончательно повесили коньки на гвоздь, что имело для меня принципиальное значение: я не любительница смешивать личные и профессиональные отношения. Чем ближе ты к партнеру, тем сложнее взаимодействовать с ним на льду. Знаю некоторые супружеские пары, которые во время тренировки, если что-то не клеилось, снимали обручальные кольца и швыряли их в лицо друг другу. Я в таком положении оказаться не хотела.

— Тренеры имеют возможность регулировать личную жизнь своих подопечных?

— Ну что значит регулировать? Запретить ничего никому нельзя, тем более в нынешнем свободном мире. А вот высказать свое мнение, не нарушая прав и свобод человека, наставник не просто может — должен.

— Когда Александр Жулин уходил от своей супруги Майи Усовой к Оксане Грищук, тренировавшейся в вашей группе, свое мнение вы высказывали?

— Как раз в тот момент Грищук у меня не тренировалась. Я воспитывала ее лет с 11, но потом Оксана решила попробовать что-то новенькое, ушла и начала кататься в паре с Евгением Платовым. Когда закрутилась вся эта история с Жулиным, новый наставник ее выгнал, и она оказалась в одиночестве. Находясь на грани отчаяния, ее мама с тетей приехали к Гене, умоляли взять Оксану назад: знали ведь, что я разговаривать с ними не буду. Муж согласился, стал обрабатывать меня. «Не возьму», — твердила я. «Возьми», — настаивал он. «Почему я должна брать ее?» — удивлялась я. «Потому что это практически твой ребенок, взращенный с детства. К тому же она сейчас в ужасном состоянии», — объяснял он. В итоге меня уговорили, и Оксана вернулась.

— Можно предположить, что ваши с мужем взгляды на подопечных периодически расходятся. Как вообще распределяются обязанности в вашем семейно-тренерском тандеме?

— Геннадий больше занимается техникой, я — артистизмом. Хотя мнение Карпоносова об идее танца, его выразительности для меня тоже очень важно.

Мнение спортсмена я также готова выслушать, но окончательное решение при этом всегда принимаю сама. Не случайно меня многие называют демократическим диктатором. Такой же позиции в свое время придерживалась и Елена Чайковская. Мы бывали у нее в гостях, пили чай, но вместе с тем близко нас тренер не подпускала. Это правильно: между наставником и учениками всегда должна быть некоторая граница. Дружбанства и панибратства в нашем деле быть не может.

— Последние два десятка лет вы живете и тренируете в США. Как оказались за океаном?

— В начале 90-х годов в отечественном спорте, и фигурном катании в том числе, была очень тяжелая ситуация — финансирование слабое, спонсоров мало, федерация и спортобщества практически нищие… А у нас под крылом — Грищук с Платовым, Крылова с Овсянниковым, Лобачева с Авербухом, которые тренировались в «Олимпийском». К нам там хорошо относились, но каждый день спрашивали: «Ребята, когда будете лед оплачивать? Если завтра не заплатите, послезавтра мы вас не пустим». Наступало завтра, денег по-прежнему не было, и разговор повторялся сначала. Чувствовать себя нищими было очень тяжело. И вдруг поступило предложение от американцев переехать на работу в их международный центр. Мы выдвинули условие: уедем только со всеми своими учениками. Американцы взяли все три пары — на полное обеспечение, с бесплатным льдом. В Астоне мы давно прижились, чувствуем себя как дома.

— Последнее время многие российские тренеры, работавшие подобно вам за рубежом, возвращаются в Россию. При каком условии вы с мужем готовы последовать их примеру?

— Пока вопрос так не стоит. Возвращаться нужно на конкретное место — должна быть инфраструктура, база. К тому же мы и в Америке трудимся на благо отечественного спорта, воспитываем фигуристов для сборной. Однако в будущем наше возвращение возможно, ничего исключать нельзя. Что для этого нужно? Искренняя заинтересованность приглашающей стороны и наличие достойного предложения.

— Пару Оксана Домнина — Максим Шабалин вы называли фигуристами конца XXI века. Они были самыми талантливыми вашими подопечными?

— Одними из самых талантливых — это уж точно. К сожалению, из-за тяжелой травмы колена у Максима ребята не смогли раскрыться в полной мере. Это до сих пор терзает меня, сидит занозой в сердце. Шабалин пришел к нам уже с поврежденной ногой. Знала бы имя человека, который дал ему допуск к чемпионату Европы через три недели после операции, — порвала бы в клочья. Это ведь значит, что он начал тренироваться уже на второй-третий день после вмешательства хирурга, которое к тому же было не первым. Однако спрашивать ребят об этом я не стала — показалось нетактичным, да и не хотелось сыпать соль на раны… В итоге Шабалин стал по сути инвалидом. На выступления он выходил с титановым наколенником длиной 40—50 сантиметров, который держал его ногу. Максим не мог просто сесть, опереться о больную ногу. Да в принципе и сейчас не может.

— Самым сложным характером из ваших учеников отличался, говорят, Илья Авербух.

— (Смеется.) Пожалуй, что да. Нет, он мне не перечил — это в принципе невозможно. Я помню лишь один случай непослушания со стороны Ильи. В тот год Авербух с Лобачевой очень быстро набирали силу, стали четвертыми на чемпионате мира и практически догнали Крылову с Овсянниковым и Грищук с Платовым, которые являлись лидерами сборной. Окрепнув, ребята решили проявить фантазию и стали настаивать на своем варианте музыки к произвольной программе. Я была категорически против, но все мои аргументы отметались напрочь. Когда бороться с ними не было уже никаких сил, я согласилась. Сезон в итоге оказался провален, а всю вину федерация списала на меня. Спустили таких собак, мама не горюй...

Это было даже не своеволие — попытка самоутвердиться. Главной же проблемой Ильи была психология. Перед каждым стартом я вела с ним специальные беседы — настраивала, готовила. Знакомые потом удивлялись: «Как тебе удается его мотивировать? На соревнованиях он смотрится совсем по-другому, иначе, чем на тренировках». Кроме того, Авербух был с ленцой. Ире Лобачевой приходилось держать его в ежовых рукавицах, она помогала мне дрессировать своего мужа и партнера. Года через полтора после окончания их карьеры мы встретились с Ильей на каком-то турнире. Он подошел и сказал: «Знаете, сейчас окончательно стало понятно: я и спорт — две вещи несовместные». «Илюша, — рассмеялась я, — мне это было ясно с самого начала». Тем не менее титулы Авербуха говорят сами за себя, наши труды не были напрасными. Да и сейчас в его постановках — равно как и в работе других моих бывших учеников — я улавливаю свой тренерский почерк. Это меня очень радует.

— Знаю, вы очень высоко оценивали Анну Семенович.

— Я до сих пор считаю, что Семенович с Костомаровым должны были стать двух- или даже трехкратными олимпийскими чемпионами. Им не хватило терпения, все остальное у ребят было. Недоработали они… Хотя Аня вроде не жалеет о решении уйти из спорта, себя она реализовала в другой области. Я в те годы ни разу не слышала, как она поет. Но ребята, дружившие с ней, рассказывали: Семенович обладает приятным голосом и любит выступать под караоке.

— Свою нынешнюю российскую пару Екатерина Пушкаш — Джонатан Гурейро вы ведете практически с нуля. Чем ребята привлекли ваше внимание?

— Они были очень яркие, красивые, но совершенно не умели кататься. Когда мы первый раз встретились и поговорили, я по их глазам поняла: да, эти могут. Они буквально горели желанием работать и прогрессировать. Хотя первые полтора года сотрудничества получились непростыми: мы почти полностью посвятили их постановке правильной техники. Иногда я говорю им: ребята, мне было бы проще научить вас кататься с нуля, чем переучивать. На декабрьском чемпионате России в Саранске они выступили вполне достойно, показав: этап начальной огранки ими уже пройден. Вот вернемся с мирового первенства и продолжим с ними базовую работу, закладывающую фундамент для качественного роста. Будем снова ставить технику, оттачивать элементы. Без этого стать чемпионами невозможно…

"Итоги"