Karmenn:
14.10.10 22:01
» Глава 7
Глава 7
Герцог Эйнсвуд уже собирался отказаться от идеи прочесать Ковент- Гарден в поисках своей добычи. Даже если Горгона Гренвилл гуляла одна, как заявил Пурвис, это не означало, что существует хоть один единственный шанс поймать ее в ловушку. Спешить некуда, напомнил себе Вир. Он мог бы выждать время и выбрать самый благоприятный момент для урока, который намеревался преподать ей. А тем временем непохоже было, что он страдал от недостатков способов развлечь себя.
Встреча с ней днем отнюдь не породила в нем нетерпение. И вовсе он не скучал по ее надоедливому раздражавшему его обществу. Или по ее высокомерному тону. Или по ее невыносимо прекрасному лицу. Или по этому телу, явно сотворенному самим дьяволом, соблазнительному, с длинными ногами…
Мысль повисла незаконченной, он остановился на полушаге, как оглушенный, когда из темноты рынка вышла девица, покачивая бедрами. Вокруг ее стройных икр завертывались подолы юбок. Когда она повернула с Джеймс-стрит к Ковент-Гарден – очевидно шпионя за кем-то, кто привлек ее внимание – ночной ветерок поднял ее разрисованную как радуга шаль, открыв такой вид на щедро округлую грудь, от которого только слюнки текли.
Какое-то мгновение все, что мог Вир, это только ошеломленно таращиться и изумляться, как это он успел так набраться, что и сам не заметил. Впрочем, у него не было времени сегодня напиться, и зрение его пребывало в исправном состоянии.
Сие означало, что девица, прогуливавшаяся по Ковент-Гарден в середине ночи, была не кем иным, как сама Леди Грендель во плоти.
Он мгновенно пустился в погоню в восточную сторону рынка, лавируя между слоняющимися кучками мужчин и женщин. Вир видел, как она медленно шла, потом остановилась на проходе к кофейне Карпентера. Затем тюрбан исчез из виду.
Решив, что, должно быть, она вошла в проход, он уже поворачивал туда же, когда ему посчастливилось бросить взгляд налево.
Перед цветочницей-хромоножкой, сидевшей на перевернутой вверх дном гнилой корзине, склонилась притворщица-цыганка, держа девушку за руку и изучая ладонь.
Вир подобрался ближе. Поглощенные разговором женщины не заметили его приближения.
- Светит мне дороженька вся вкривь и вкось, верно ведь? - услышал он голосок цветочницы. - Вроде меня самой. Вся скособоченная да скрюченная. Слышала я, в Шотландии проживает врач, который мог бы помочь мне, да очень уж это далёко, а дорога стоит ох каких денег. Да и все эти модные доктора тоже ведь берут дорого, верно? Прошлым вечером какой-то джентльмен сказал, что даст мне гинею, коли пойду с ним в комнату на рынке. Я сказала ему «нет», а потом, задним числом, уже подумала, может, я сглупила? Он вечером, сказал, снова придет. Не хотела бы я, чтоб он пришел, потому как куда легче быть хорошей, когда никто тебе не предлагает денег, чтобы сбить с пути истинного. А гинея – это все ж очень много.
Виру не хотелось даже думать, что за трусливый мерзавец пытается соблазнять беззащитных калек. Так или иначе, на то не было времени. У него была только секунда на разработку своей тактики.
Тут в его голове вспыхнуло видение: изображавшая его особу в «Голубой Сове» Мастерица Мелодрамы, притворявшаяся пьяной.
- Только гинею? – воскликнул он презрительным тоном. – Да для такой красотки?
Два восхитительных испуганных личика – одно размалеванное, другое нет – воззрились на него.
Нетвердой походкой он приблизился.
- Да ради Бога, я даю… - он вытащил кошелек, - …двадцать всего лишь за честь смотреть на тебя, маленький цветочек. Вот.
Он наклонился и неуклюже сунул кошелек в руки цветочнице.
- А теперь дай-ка мне твой букетик. Жалкие творения природы совсем сконфужены, разве ты не понимаешь? Рядом с тобой они выглядят сорной травой. Неудивительно, что никто их не покупает.
Мисс «Королева Цыган» Гренвилл выпрямилась, пока маленькая цветочница все еще жалась к своей прохудившейся корзине, судорожно прижимая кошелек к животу и таращась на него во все глаза.
- Ступай-ка лучше домой, - посоветовал Вир девушке, - пока кто-нибудь, проходя мимо, не избавил бы тебя от барыша.
С преувеличенной заботой вусмерть пьяного он помог ей подняться и подал костыль. Пока мисс «Полуголая Размалеванная Шлюха» Гренвилл помогала сбитой с толку девушке прятать кошелек в одежду, он добавил:
- Пойди завтра в больницу к мистеру Хэю. Он очень хороший врач. - Потом сказал ей адрес и выудил визитку из жилетного кармана. – Отдашь это ему, и скажи, что я ручаюсь за тебя.
Мгновением позже, после произнесенных заикающимся голоском благодарностей, цветочница похромала прочь, а Вир смотрел ей вслед, пока она не завернула за юго-восточный угол рынка и не исчезла из виду.
Затем взгляд его сместился к своей добыче – или, вернее, к месту, где он последний раз ее видел, поскольку та уже улизнула.
После нескольких мгновений, когда он обыскивал безумным взглядом рынок, Вир различил пестрый тюрбан, покачивавшийся среди беспорядочных кучек праздно шатающегося народа. Тюрбан держал курс на север.
Он нагнал ее у Рассел-стрит. Преградив ей путь, он извлек пучок сложенных как попало букетиков из-под мышки, куда по рассеянности сунул их, и подал ей.
- «Прекрасное прекрасной», - процитировал он «Гамлета».
Пожав плечами, она взяла помятые цветы.
- «Прощайте», - произнесла она и пошла прочь.
- Вы неправильно поняли, - сказал он, идя следом. – Это только начало.
- Так там было, - пояснила она. – Реплика кончается на слове «Прощайте». Затем королева Гертруда разбрасывает цветы.
В подтверждение своих слов она стала раскидывать цветы вокруг себя.
- Ах, какая актриса, - сказал ей Вир. – Я так понимаю, сей цыганский наряд оповещает о новой пьесе.
- В лучшие времена я была актрисой, - не замедляя шага, продолжила она разговор. – Гадалкой в иные худшие. Например, как сейчас.
Снова она позаимствовала чей-то голос. На этот раз он стал выше и тоньше, чем ее собственный, с грубой речью. Не скажи ему Пурвис, что она здесь инкогнито, или будь Вир пьян так, как притворялся, она бы могла его провести.
Он не мог бы точно сказать, то ли его игра ее обманула, то ли она и в самом деле поверила, что он слишком пьян, чтобы распознать ее обман, или она просто продолжала представление, пока не отыщет способ улизнуть, не привлекая внимания.
Как будто ее одеяние – или то, что можно было назвать таковым – не вопило «Возьми меня!» каждому представителю мужского племени в окрестности.
- Вы пропустили неопределенное число щеголей, которые готовы были посеребрить вашу ручку, если не позолотить, - заметил он. – Еще вы остановились у дитя-хромоножки, едва ли имевшей медяк даже для собственного благословения. Я чуть по ошибке не принял вас за ангела.
Она кинула на него взгляд из-под ресниц:
- Конечно же, нет. Вы разыграли свою партию столь хорошо, что мне осталась только роль статистки.
Кинь она этот призывный взгляд на любого другого мужчину, быть ей в девять секунд в переулке, притиснутой к стене с задранными выше головы юбками. От этой картины у него застучало в висках.
- Это был самый простой способ избавиться от девчонки, - произнес он беззаботным тоном. – И привлечь ваше внимание ко мне. Видите ли, мое внимание к себе вы уже привлекли. Против воли, - добавил он, влюблено глядя на щедрую грудь. – И теперь мне требуется знать, что сулит мне судьба. Я сильно подозреваю, что моя линия любви делает поворот к лучшему. - Он снял перчатку и помахал ладонью перед ее лицом. - Не будете ли столь любезны взглянуть?
Она отбросила его руку:
- Ежели вам требуется любовь, то просто нужно пошарить по карманам. Коли завалялась какая монета, так могли бы сорвать любой цветок с ночного цветника поблизости.
А в это время какой-нибудь другой распутник сорвет самый ценный
куш. Нет, уж, увольте.
Глубоко вздохнув, Вир прижал к груди руку, которую она перед этим отбросила.
- Она коснулась меня, - задушевно начал он, - и я воспарил в небесные сферы. Цыганка, актриса, ангел – не ведаю, кто она, да и как мне стать достойным ее прикосновения, ибо я…
- Тронулся, увы, совсем тронулся умом! - закричала она, шарахаясь от него. – О, люди добрые, выслушайте и пожалейте его!
Ее вопль звучал так искренне, что несколько шлюх и клиентов прервали переговоры и уставились на них.
- «Безумен, как море и гроза, когда они о силе спорят в буйном исступленье», - продекламировала она.
- Схожу по вам с ума, - резко выкрикнул он. Ближайшая шлюха захихикала. Ничуть не обескураженный он объявил зевакам. - В одинокую тьму моего беспроглядного существования вошла она, сияя всяким цветом, подобно Северной Авроре… (Северная Аврора – северное сияние – Прим.пер.)
- «О силы небесные, исцелите его», - запричитала она.
- И осветила меня огнем! – продолжал он с драматическим ударением. – Узрите меня жаждущим лишь улыбки с этих рубиновых губ. Узрите меня, погибающим в сладком огне вечной преданности…
- «О, что за гордый ум сражен!»
Приставив руку тыльной стороной ко лбу, она обратилась к рою смеющихся проституток.
- Защитите меня, порядочные леди. Боюсь, сей восторженный глупец перейдет к отчаянным действиям.
- Только к тем, что обычно, дорогуша, - произнесла со смехом проститутка постарше. – И это ж Эйнсвуд, ежели не знаешь, так платит он щедро.
- Прекрасная Аврора, сжальтесь надо мной, - упрашивал Вир. Он локтями прокладывал себе путь в толпе мужчин, обступивших кучку женщин. – Не убегай от меня, моя ослепительная звезда, мое солнце, луна и все прочее, моя вселенная.
- Ваша? Когда, с чего и как?
На короткое время тюрбан исчез за частоколом высоких шляп, но когда она возникла из толпы смеющихся мужчин, Вир стрелой ринулся в ее сторону.
- Велением любви, - обратился он к ней. И упал на колени. - Нежная Аврора, узри меня повергнутого ниц перед тобою…
- Не ниц вы вовсе, - укоризненно ответствовала она. - Истинное «ниц» – быть распростертым мордой вниз…
- Брякнуться, стало быть, она имеет в виду, ваша светлость, - выкрикнула какая-то шлюха.
- Мне следует сотворить хоть что-нибудь во имя моей богини, - воскликнул он, перекрывая хриплый хор предложений, поступавших от мужских представителей публики, по части различного рода действий, которые он мог бы совершить при своем теперешнем положении. Он убьет их позже, решил Вир. – Я только жду вашего позволения подняться с сей презренной земли. Только прикажите, и я воспарю душой и присоединюсь к вам в небесных сферах. Позвольте пить амброзию с медовых уст и скитаться по сладкой бесконечности вашего небесного тела. Позвольте умереть в восторге, целуя ваши… ножки.
- «О стыд! Где твой румянец?» - Жестом указывая на него, в то же время окидывая взглядом зрителей, она продолжила: - Плетет небылицы, что, дескать, боготворит, однако же послушайте его. Он смел запачкать мои уши речами о губах, о… о…, - ее передернуло, -
поцелуях.
И бросилась прочь, шурша ворохом юбок.
Его захватила игра, но Вир не столь увлекся – или не столь был пьян, как она считала – чтобы позволить ей легко ускользнуть. Почти также быстро, как она сбежала, он вскочил на ноги и ринулся за ней.
Вир увидел, что грядет некое столкновение.
Гренвилл кинулась в другую сторону и помчалась к рыночным столбам, оглядываясь через плечо. А в то же самое мгновение из тени колонн ей навстречу, торопясь, вышла особа в черном сверкающем драгоценностями наряде.
Хоть он и крикнул в тот момент «Берегись!», его Аврора врезалась в женщину, швырнув ее прямо на столб.
Он настиг их прежде, чем они окончательно пришли в себя, и оттащил драконшу прочь.
- Смотри, куда прешь, жердь потаскушная, - завизжала женщина в черном.
Это была Корали Бриз. Вир бы за две сотни метров распознал эти визгливые ноты.
- Все моя вина, - быстро сказал он, удерживая взгляд на парочке громил, следующих позади нее. – Любовная ссора, знаете ли. Она так злилась на меня, что ничего не видела под ногами. Но вам ведь теперь лучше, не так ли, мое солнце, луна и звезды? – осведомился он у Авроры, поправляя ее сползший на бок тюрбан.
Она оттолкнула его руку.
- Тысяча извинений, мисс, - сокрушенно обратилась она к Корали. – Надеюсь, я не причинила вам вреда.
Вир готов был поставить полсотни соверенов, что к сводне не обращались «мисс» лет десять, если вообще когда-либо так обращались. Он также был готов поспорить, что Гренвилл прекрасно разглядела тех двух скотин и благоразумно решила пойти на попятную.
Однако мадам Бриз ничуть не выглядела смягченной, что едва ли предвещало мирный исход дела.
Все это наверняка бы развлекло Вира, поскольку он завел привычку искать неприятности, а парочка этих громил пришлась бы ему как нельзя кстати. Однако же сегодня вечером он готов был сделать исключение. Проведя полуденное время за тасканием тяжелых кирпичей, камней и балок, он бы предпочел сохранить оставшиеся силы для Ее Высочества. Кроме того, она могла бы угодить в загребущие руки кого-нибудь другого парня, пока Вир тузил бы этих обезьян.
Он вытащил жадеитовую булавку из шейного платка и бросил ее сводне. Корали ловко поймала ее на лету. Выражение ее лица смягчилось, стоило ей лишь бросить беглый взгляд на драгоценную вещицу.
- Надеюсь, моя прелесть, никаких обид, - произнес он.
Он не стал дожидаться ответа, а нацелил пьяную усмешку на Гренвилл:
- Что теперь, мой павлин?
- Это особи мужского пола так красочны, - кивая резко головой, ответствовала она. – А самочки павлинов расцветки тусклой. Я не собираюсь тут оставаться, чтобы меня назвали вашей серостью, сэр Бедлам.
И взмахнув юбками, она развернулась и направилась прочь.
Впрочем, он тоже повернулся и подхватил ее на руки.
Она разинула от удивления рот.
- Пустите меня, - потребовала она, извиваясь. – Я слишком большая для вас.
- И слишком стара, - едко встряла Корали. – Большущая старая овца. А между тем, ваша светлость, могу предоставить вам лакомых молоденьких овечек.
Но Вир нес свою деятельную ношу в сумрак и прочь от визгливой литании сводни о юных прелестницах, работающих на нее.
- Слишком большая? – спросил герцог мнимую цыганку. – Где, мое сокровище? Взгляните только, как удобно устроилась моя голова поверх вашего плеча. - Поведя носом вдоль ее шеи, он позволил взгляду задержаться на соблазнительных холмах, расположенных пониже. – И будет ей удобнее на вашей груди, я вам ручаюсь. И могу сказать, - продолжил он, проворно сместив руку на ее зад, - тут вот совершенно достаточно…
- Опустите меня вниз, - выгибаясь, проговорила она. – Игра окончена.
"
Это еще как сказать", думал он, неся ее к двери некоего учреждения, с которым он был более чем мимолетно знаком, и где комнаты на первом этаже сдавались по часам.
- Послушайте, Эйн…
Он заглушил ее речь своим ртом, пока пинком открывал дверь и вносил драконшу в тускло освещенный коридор.
Она стала сильнее извиваться и отдернула рот, и вот тут он соизволил отпустить ее, тем самым освободив свои руки. Но лишь затем, чтобы придержать ее голову, пока он снова ее целовал, по-настоящему пылко, как и хотел сделать с того момента, когда она начала дразнить его.
Он ощутил, как она напряглась, а губы сжались, отвергая его, и в душе у него зашевелилась тревога.
Она не умела целоваться, вспомнил он.
Она невинна, завопил внутренний голос.
Впрочем, то был голос совести, а он прекратил прислушиваться к нему полтора года назад.
Она разыгрывает его, подумал он про себя. Изображает непорочность. Она не неопытная девчонка, а взрослая женщина с телом, созданным для греха, сотворенным для него, для злого нечестивца, которым он и являлся.
Все же, если она желает строить из себя застенчивую девицу, он готов подыграть ей. Он смягчил поцелуй, перейдя от настойчивости и требовательности к терпеливому убеждению. Он точно также ослабил и объятия, заключив ее голову в ладони, словно держал плененного мотылька.
Вир ощутил, как по ней пробежала дрожь, почувствовал, как ее неподвижный неподатливый рот смягчился и затрепетал под его губами. И тогда на короткий миг его пронзила боль, словно кто-то вонзил ему в сердце нож.
Он списал эту боль на вожделение и обнял свою добычу. Потом притянул ее ближе, и она не оказала сопротивления. Ее рот, сдавшийся на его милость и оттого блаженно нежный, казалось, медленно загорался под его губами. И сам он горел в пламени, хотя для него это было целомудреннейшим из объятий.
По его разумению, заставляла его пылать не что иное, как эта новизна игры в невинность. Эта игра да нетерпеливое желание взять то, что обычно доставалось без всякого труда и даже маломальских уговоров.
Ему никогда не доводилось прилагать усилия, чтобы завоевывать женщин. Взгляд, улыбочка - и они твои - за монету или по обоюдному желанию – и всегда знают, все без исключения, что делать, поскольку опытные женщины – единственные, с кем он предпочитал знаться.
Ей же хотелось притворяться, что она ни в чем несведуща, и посему он играл роль наставника. Он учил ее, что делать, убеждая этот нежный рот открыться, мало-помалу пробуя ее, аромат обволакивал и его разум, пока аромат и вкус не смешались вместе и не закипели в его крови.
Он сознавал, как бешено колотится его сердце, хотя он всего лишь углубил поцелуй, не более чем пощекотав прелюдию.
Безумный стук сердца вызван лишь нетерпением, порожденным ее игрой. И ради этой игры он позволил рукам медленно скользить вниз от безопасных просторов ее плеч вдоль гибкой линии ее спины к талии, которую он мог легко обхватить большими ладонями. Затем неспешно, ласково скользнул ниже к областям, коснуться которых мужчине было уже непозволительно и не столь невинно. И это только порочная игра вынуждала трястись его руки, когда они нежно исследовали щедрые формы ее ягодиц. И наверняка та же порочность заставляла его стонать, вжимаясь в ее рот, когда его вздыбленное естество упиралось в заковавшие ее одежды.
«
Это уж слишком, - возопил резкий голос совести. -
Ты заходишь слишком далеко.»
Не так уж и слишком, заверил бы он, поскольку она не вырывалась. Наоборот, ее руки скользили по нему, как бы пробуя на ощупь, словно ей впервые довелось обнимать мужчину, в первый раз ее рукам дозволялось блуждать по мускулистым плечам и спине. И все еще продолжая игру, она притворялась стыдливой и не осмеливалась путешествовать ниже его пояса.
Он прервал поцелуй с тем, чтобы заверить ее, что ей не нужно изображать скромницу, но но язык его не в состоянии был повернуться и произнести сии слова. Взамен, он спрятал свое лицо у нее на шее, вдыхая ее запах и покрывая поцелуями шелковистую кожу.
Он ощутил, как она вздрогнула, услышал тихий удивленный вскрик, будто это все было для нее внове.
Но этого же не могло быть.
Она тяжело дышала, как и он, а кожа ее пылала под его губами. А когда он обхватил ладонями ее грудь, то почувствовал под ладонью затвердевший бутон под этим прискорбно скупым лифом. Ткани, чтобы скрыть ее тело едва хватало, и он оттянул вниз все, что там имелось в наличии, и заполнил ладони женственной плотью, как мечтал об этом много-много раз.
- Красота. – Его горло болезненно напряглось. У него болело везде. – Ты такая красивая.
- О, боже, нет. – Ее тело вдруг застыло. – Я не могу… - Она подняла руки и схватила его за запястья. – Черт вас подери, Эйнсвуд. Это ведь я, вы, пьяный идиот. Это я,
Гренвилл.
К изумленному смятению Лидии, Эйнсвуд в ужасе не отпрянул.
Наоборот, у нее заняло черт знает сколько времени оторвать его руки от своего бюста.
- Это я, Гренвилл, - повторила она раз пять, а он продолжал ласкать и целовать весьма чувствительное местечко за ушком, о чувствительности которого она до сего момента и не подозревала.
Наконец, она воскликнула «Прекратите!» твердым тоном, приберегаемым обычно для Сьюзан.
Тогда он освободил ее и мгновенно преобразился из пылкого возлюбленного, приговаривавшего ей, что она красивая – и заставлявшего ее ощущать, что она самая прекрасная, самая желанная женщина в мире – в несносного грубияна, каковым он обычно являлся… с добавочной долей угрюмости, которую она могла бы найти комичной, не будь так раздосадована собой.
Она ведь не выказала даже сколько-нибудь сносного подобия сопротивления
Она же знала, что он повеса, и самого худшего толка – из тех, что презирают женщин – и все-таки позволяла соблазнять себя.
- Разрешите мне кое-что растолковать вам, Гренвилл, - зарычал он. – Если хотите играть в игры с мужчиной, вам следует приготовиться играть с ними до конца. Потому что в ином случае вы вгоняете парня в весьма
дурное расположение духа.
- Вы уже родились с дурным расположением духа, - парировала Лидия, поддергивая вверх лиф.
- Еще минуту назад я пребывал в превосходном настроении.
Ее взгляд упал на его руки, на которые стоило нанести предупреждающие татуировки. Этими дьявольски опытными руками он легкими прикосновениями и ласками почти раздел ее. И она ни единым шепотом не выразила протест.
- Уверена, вы вскоре вновь утешитесь, - произнесла Лидия. – Стоит только выйти на дорогу. Ковент-Гарден кишит подлинными шлюхами, жаждущими поднять ваш дух.
- Если вы не хотели, чтобы с вами обращались, как с проституткой, не следовало разгуливать одетой в наряд, подобный этому. - Он бросил сердитый взгляд на ее корсаж. - Или мне следовало сказать «раздетой»? Всем понятно, что вы не надели корсет. Или нижнее белье. Полагаю, вы и о панталонах не позаботились.
- У меня весьма убедительная причина так нарядиться, - заявила она. – Но я не собираюсь перед вами объясняться. Вы и так отняли у меня довольно времени.
И направилась к двери.
- Могли бы, по меньшей мере, поправить одежду, - заметил он ей вслед. – Тюрбан-то съехал, а платье у вас, как бог на душу положит.
- Тем лучше, - заявила она. – Всякий будет думать, будто знает, что я что-то замышляю, а мне нужно выбраться из этого непотребного места, и чтобы мне не успели при этом перерезать горло.
Она открыла дверь, затем помедлила, оглядевшись. И нигде не увидела признаков Корали или ее телохранителей. Потом оглянулась на Эйнсвуда. Ее мучила совесть. Весьма значительно.
Он не выглядит ни в коей мере одиноким или покинутым, уговаривала она глупую совесть. Он дулся и все, потому что принял ее за шлюху, ввязался во всю эту суету, преследуя ее и соблазняя, совершенно без всякой для себя пользы.
И не будь он так омерзительно чертовски хорош в этом деле, она бы пресекла действия прежде, чем они наяву совершились, и он тогда смог бы найти кого-нибудь еще…
И обнимал бы кого-то еще своими сильными руками, и целовал бы так нежно и пылко, как какой-то Прекрасный Принц, и ласкал бы ее, и заставил чувствовать себя самой прекрасной и желанной принцессой на свете.
Но Лидия Гренвилл никакая не принцесса, заявила она своей совести, а он не Прекрасный Принц.
И вышла.
Только лишь после того, как за ней закрылась дверь, она пробормотала сквозь зубы «Мне жаль». Затем поторопилась покинуть рынок и свернула за угол на Сент-Джеймс-стрит.
Вир пребывал в таком бешенстве, что позволил ей уйти. Как она ехидно напомнила ему, Ковент-Гарден наводнен шлюхами. Раз уж он не получил, что хотел, от нее, то мог бы с таким же успехом взять желаемое у кого-нибудь еще.
Но перед его мысленным взором замаячил образ распутников, строивших ей глазки, и это видение разбудило в душе бурю неприятных ощущений, которые он не имел никакого желания определить.
Вместо того он витиевато выругался и поспешил вслед за ней.
Вир нагнал ее на Харт-стрит, на полпути к Лонг Акра.
Когда он пристроился рядом, она уставилась на него.
- У меня нет времени развлекать вас, Эйнсвуд. Меня ждут весьма важные дела. Почему бы вам не отправиться в пантомиму или на петушиные бои, или куда еще влечет вас скудный умишко?
Какой-то прохожий джентльмен задержался и бросил плотоядный взгляд на ее лодыжки.
Вир поймал ее руку и просунул себе под локоть.
- Я все время знал, что это были вы, Гренвилл, - сообщил он, шагая с ней рядом.
- Это вы сейчас так говорите, - возразила она. – Но мы-то оба знаем, что вы бы никогда не сделали… то, что делали, знай вы, что это чумная дурнушка Гренвилл, а не красивая дружелюбная потаскушка.
- Как свойственно вашей заносчивости, - заметил он, - воображать, что ваш маскарад столь умен, что мне никогда под ним ничего не разглядеть.
Она бросала на него короткие взгляды.
- Так вы только притворялись пьяным, - обвиняющим тоном произнесла она. – Это еще хуже. Если вы знали, что это я, тогда у вас могла быть лишь единственная причина для… для….
- Что ж, была только одна причина всему этому.
- Месть, - закончила она. – Вы затаили злость на то, что случилось в переулке две недели назад.
- Мне бы хотелось, чтобы вы на себя посмотрели, - сказал он. – Вы едва одеты. Какой еще нужен повод парню?
- Уж вам-то нужен куда более веский повод, - возразила она. – Вы же меня ненавидите.
- Не льстите себе. – Он сердито взглянул на нее сверху вниз. – Вы всего лишь досадная штучка.
Это было явное преуменьшение.
Она дразнила его, всего взбудоражила и чертовски возбудила… и вынудила остановиться как раз тогда, когда они приступили к самому интересному.
А хуже всего то, что она заставила его сомневаться.
Возможно, она не притворялась.
Может, другой мужчина и не касался ее пальцем.
По крайней мере, таким вот образом.
В любом случае, ему нужно было знать. Потому что если и впрямь она новичок, то он не собирается снова суетиться насчет нее.
От девственниц ему ни малейшей пользы. У него никогда не было ни одной, и он не собирается с ними связываться в дальнейшем. С моральными принципами здесь ничего общего не имелось. Попросту с девственницами слишком уж много чертовой возни, а награда ничтожна. Поскольку он ни с одной женщиной не спал больше одного раза, то и не собирался тратить понапрасну время на неопытную девицу. Ввязываться во все эти хлопоты по ее обучению, чтобы какой-нибудь другой парень мог потом наслаждаться всеми вытекающими отсюда привилегиями.
Был лишь один способ утрясти это дело, раз и навсегда: спросить в лоб.
Он сжал челюсти, чуть крепче прижал своим локтем ее руку и спросил:
- Вы девственница, не так ли?
- Думаю, ответ очевиден, - ответила она, задрав подбородок.
И щеки ее запылали весьма правдоподобно, хотя он не мог ручаться в перемежающемся тенями свете газовых фонарей. Он чуть было не поднял руку, чтобы коснуться ее щеки, чтобы убедиться, то ли ей жарко, то ли она покраснела от смущения.
Тут он вспомнил, какая изумительно гладкая у нее кожа, и как она дрожала, когда он касался ее. И снова ощутил в сердце острую боль.
Похоть, сказал он себе. Он чувствует просто похоть. Она красавица и при щедрых формах, а как ее спелые груди заполняют его ладони, в точности, как он мечтал, и откликалась она с такой теплотой и нежностью, да и руки ее охотно путешествовали по нему… в той мере, в какой ей позволяла застенчивость.
Безумнейшее несоответствие связывать слово «застенчивость» с женщиной, носившейся как черт в экипаже по лондонским улицам, словно воин на колеснице по Колизею в эпоху Цезаря. Как же, застенчивая. Взбирается на здания по водосточным трубам, нападает на мужчин в темном переулке, замахиваясь прогулочной тростью с точностью и силой заправского игрока в крикет.
Скромная она, как же.
Девственница она.
Нелепость и безумие.
- Я вас поразила, - произнесла она. – Вы лишились дара речи.
Так и есть, осознал он. Запоздало он обнаружил, что они достигли Лонг Акра.
К тому же он осознал, что его мертвая хватка по всей видимости оставит на ее руках синяки.
Он выпустил ее.
Она отступила от него, поддернула вверх лиф, все, что там у него имелось, хотя этого едва хватало, чтобы прикрыть ее соски – и более благопристойно закуталась в шаль. Затем сунула в рот пальцы и издала такой пронзительный свист, что чуть не лопнули барабанные перепонки.
Стоявшая недалеко карета двинулась к ним навстречу.
- Я наняла его на вечер, - поясняла она, пока Вир прочищал уши. – Я ведь знала, что выгляжу, как проститутка, потому было лучше поостеречься далеко разгуливать в этом костюме. Что бы вы там себе не думали, я не пыталась нажить неприятности, . Я уже покидала Ковент-Гарден, когда вдруг увидела вас. И вернулась обратно к рынку затем, чтобы избежать встречи с вами. Иначе…
- Пара шагов и то слишком далеко для женщины без сопровождения, особенно в этом месте после захода солнца, - сказал он. – Вам следовало найти кого-нибудь на роль громилы. К примеру, одного из парней, с которыми вы работаете. Определенно должен же быть хоть один достаточно крупный или уродливый, чтобы держать подальше всех этих распутников.
- Громилу. - На лице ее возникло задумчивое выражение. – Крупного парня устрашающего вида, вы подразумеваете. Что ж, это то, что мне требуется.
Он кивнул.
Экипаж подъехал к тротуару, но она, казалось, не заметила. Она смерила Вира с головы до ног, словно оценивала коня на "Таттерсоллз".
- А знаете, Эйнсвуд, пожалуй, вы правы, - задумчиво произнесла она.
Он вспомнил, что она говорила о существовании весьма убедительной причины своему маскараду. Он не спросил, что это была за причина. Ему нет нужды знать, сказал он себе. Он задал только уместный вопрос и получил ответ, и у него нет ни малейшей причины задерживаться.
- До свидания, Гренвилл, - решительно заявил он. – Желаю приятного путешествия, куда бы вы там не собирались.
И пошел прочь.
Она поймала его за руку.
- У меня к вам деловое предложение, - произнесла она.
- Ваш кучер ждет, - напомнил он.
- Ничего, подождет, - заверила она. – Я наняла его на всю ночь.
- Меня вы не нанимали ни на сколько. - Он оторвал ее ладонь от своей руки, как какого-то слизняка.
Она пожала плечами, шаль ее соскользнула, обнажив одно белое плечико и почти полностью одну грудь, за исключением ложбинки, скрытой клочком красной ткани.
- Очень хорошо, ступайте своей дорогой, - бросила она. – Не собираюсь вас умолять. Может, в конце концов, с моей стороны и нечестно вас просить. Это рискованное предприятие будет слишком уж опасным для вас.
Она повернулась и пошла к карете. Потом что-то тихо стала говорить вознице. Пока они обменивались секретами, ее шаль соскользнула еще ниже.
Вир выругался сквозь зубы.
Он прекрасно знал, что им управляют.
Она показала толику плоти, произнесла волшебные слова «слишком опасно» (а любой, кто знал его, должен был понять, что сии слова непреодолимое искушение для него), и ждала, что он побежит за ней.
Ну, если она думала, что может вогнать Вира Мэллори в неистовое волнение с помощью такого пустякового, избитого трюка, как этот…
…то была права, будь она проклята.
Он последовал за ней, рывком открыл дверцу кареты, твердой рукой «помог» ее соблазнительному заду очутиться в экипаже и влез следом за ней.
- И лучше пусть это окажется хорошим развлечением, - произнес он, шлепнувшись рядом с ней на сиденье. – И чтоб было опасно до чертей проклятых.
...