mariya-krasa:
Гамзатов Расул
Персия
В Иран приехав вешнею порою,
Трёх женщин я повсюду встретить мог.
Одна тысячелетнею чадрою
Окутана была до самых ног.
Красивых женщин пели не случайно
Поэты здесь в былые времена.
– Кто вы, ханум, чей лик сокрыт, как тайна?
– Я – Персия, – ответила она.
Чадра другой была под стать вуали,
Приметить позволяя неспроста
Жемчужины, которые сверкали
В полуоткрытой киновари рта.
Казалось, проплывавшая в зените,
Слегка прикрылась облаком луна.
– Кто вы, ханум? Как вас зовут, скажите?
– Я – Персия, – ответила она.
Точёные, как будто из самшита,
У третьей были ножки. И, смугла,
Мне улыбалась женщина открыто,
И я подумал: "Боже, как мила!"
Прекрасный лик. Точёная осанка,
И дерзко грудь почти обнажена.
– А вы, мадам, наверно, парижанка?
– Я – Персия, – ответила она.
mariya-krasa:
Киплинг Редьярд
ЮЖНАЯ АФРИКА
Перевод Е. Витковского
Что за женщина жила
(Бог ее помилуй!) -
Не добра и не верна,
Жуткой прелести полна,
Но мужчин влекла она
Сатанинской силой.
Да, мужчин влекла она
Даже от Сент-Джаста,
Ибо Африкой была,
Южной Африкой была,
Нашей Африкой была,
Африкой - и баста!
В реках девственных вода
Напрочь пересохла,
От огня и от меча
Стала почва горяча,
И жирела саранча,
И скотина дохла.
Много страсти сберегла
Для энтузиаста,
Ибо Африкой была,
Южной Африкой была,
Нашей Африкой была,
Африкой - и баста!
Хоть любовники ее
Не бывали робки,
Уделяла за труды
Крохи краденой еды,
Да мочу взамен воды,
Да кизяк для топки.
Забивала в глотки пыль,
Чтоб смирнее стали,
Пронимала до кости
Лихорадками в пути,
И клялись они уйти
Прочь, куда подале.
Отплывали, но опять,
Как ослы, упрямы,
Под собой рубили сук,
Вновь держали путь на юг,
Возвращались под каблук
Этой дикой дамы.
Все безумней лик ее
Чтили год от года -
В упоенье, в забытьи
Отрекались от семьи,
Звали кладбища свои
Алтарем народа.
Кровью куплена твоей,
Слаще сна и крова,
Стала больше чем судьбой
И нежней жены любой -
Женщина перед тобой
В полном смысле слова!
Встань! Подобная жена
Встретится нечасто -
Южной Африке салют,
Нашей Африке салют,
Нашей собственной салют
Африке - и баста!
masik:
Фазу Алиева
Я люблю
Когда б я знала сотни языков -
Все языки народов Дагестана,
Мне все равно бы не хватило слов...
Но воспевать тебя, аул, я стану!
Люблю я твой заоблачный рассвет,
Люблю твои багряные закаты,
И слушать я могу десятки лет,
Как плачут на заре твои ягнята.
Снежок последний, мелкий колкий град,
Шум тракторов, разбередивших землю,
Ростки в полях и яблоневый сад,
Что, почки завязав, весною дремлет.
Люблю твои высокие хлеба,
Крупноголовый колос с тонким станом,
Люблю твои шумливые хлева
И радостное блеянье баранов.
Вот все вокруг меняет вид и цвет:
Бобы в стручках, в густой земле картошка.
Лишь ночь настанет - сразу же рассвет,
И солнышко уже стучит в окошко.
В твоих горах студеные ключи,
Они похожи на глаза аварца,
В них даже летом палец намочи -
И цепкий холод не отпустит пальца.
Люблю твои осенние дожди
И небо, опустившееся ниже,
Скирды венками на земной груди
И вымпелы, скрипящие на крыше.
А первый снег, и на снегу - следы!
И первый снег, и новые заботы!
Он тонким слоем брошен на скирды,
Как белый тюль невиданной работы.
Мне нравится сидеть по вечерам
И ткать ковры, катать из шерсти бурки,
Чтоб с песней расходиться по утрам,
Взлохматив снег лезгинкой нашей бурной,
То слушать мудрость сморщенных старух,
То смех девчат в тумане предрассветном
И повторять порой, забывшись, вслух,
Что я люблю аул мой неприметный.
mariya-krasa:
» Африка
Киплинг Редьярд - ЮЖНАЯ АФРИКА (mariya-krasa)Гумилев Николай - САХАРА (mariya-krasa)
mariya-krasa:
Николай Гумилев
САХАРА
Все пустыни друг другу от века родны,
Но Аравия, Сирия, Гоби -
Это лишь затиханье Сахарской волны,
В сатанинской воспрянувшей злобе.
Плещет Красное море, Персидский залив,
И глубоки снега на Памире,
Но ее океана песчаный разлив
До зеленой доходит Сибири.
Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
Ты в одной лишь пустыне на свете
Не захочешь людей и не встретишь людей,
А полюбишь лишь солнце да ветер.
Солнце клонит лицо с голубой вышины,
И лицо это девственно-юно,
И, как струи пролитого солнца, ровны
Золотые песчаные дюны.
Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
Это солнце на глади воздушных зеркал
Пишет кистью лучистой миражи.
Живописец небесный вечерней порой
У подножия скал и растений
На песке, как на гладкой доске золотой,
Расстилает лиловые тени.
И, небесный пловец, лишь подаст оно знак,
Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем известняк
И рассыплется пылью червленой.
Блещут скалы, темнеют под ними внизу
Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
Ты промолвишь, Сахара похожа.
Но вглядись: эта вечная слава песка -
Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где легкие спят облака,
Бродят радуги, схожа Сахара.
Буйный ветер в пустыне второй властелин,
Вот он мчится порывами, точно
Средь высоких холмов и широких долин
Дорогой иноходец восточный.
И звенит и поет, поднимаясь, песок,
Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца зрачок
Как гранатовая сердцевина.
И чудовищных пальм вековые стволы,
Вихри пыли взметнулись и пухнут,
Выгибаясь, качаясь, проходят сквозь мглы,
Тайно веришь - вовеки не рухнут.
Так и будут бродить до скончанья веков,
Каждый час все грозней и грознее,
Головой пропадая среди облаков,
Эти страшные серые змеи.
Но мгновенье... отстанет и дрогнет одна
И осядет песчаная груда,
Это значит - в пути спотыкнулась она
О ревущего в страхе верблюда.
И когда на проясневшей глади равнин
Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит хамсин
Кровь дурманить и сеять раздоры.
И стоит караван, и его проводник
Всюду посохом шарит в тревоге,
Где-то около плещет знакомый родник,
Но к нему он не знает дороги.
А в оазисах слышится ржанье коня
И под пальмами веянье нарда,
Хоть редки острова в океане огня,
Точно пятна на шкуре гепарда.
Но здесь часто звучит оглушающий бой,
Блещут копья и веют бурнусы.
Туарегов, что западной правят страной,
На востоке не любят тиббусы.
И пока они бьются за пальмовый лес,
За верблюда иль взоры рабыни,
Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
Заметают пески из пустыни.
Потому что пустынные ветры горды
И не знают преград своеволью.
Рушат стены, сады засыпают, пруды
Отравляют белеющей солью.
И, быть может, немного осталось веков,
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
Из пылающей юной Сахары.
Средиземное море засыпят они,
И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
На верблюдах своих бедуины.
И когда наконец корабли марсиан
У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
И дадут ему имя: Сахара.
1918-1921
mariya-krasa:
Симонов Константин - Родина.
Касаясь трех великих океанов,
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке,
Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину - такую,
Какой ее ты в детстве увидал.
Клочок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
1941
mariya-krasa:
Тагор Рабиндранат - Индия-лакшми
О ты, чарующая людей,
о земля, сияющая в блеске солнца лучей,
великая Мать матерей,
Долы, омытые Индом шумящим, ветром - лесные,
дрожащие чаши,
С Гималайскою в небо летящей снежной короной
своей;
В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса
услышали веды святые,
Впервые звучали легенды, песни живые, в домах твоих
и в лесах, в просторах полей;
Ты - вечно богатство цветущее наше, народам дающая
полную чашу,
Ты - Джамна и Ганга, нет краше, привольней, ты -
жизни нектар, молоко матерей!
Перевод Н.Тихонова
Peony Rose:
Аполлон Александрович Григорьев
Venezia la bella
Поэма
1
Есть у поэтов давние права,
Не те одни, чтоб часто самовольно
Растягивать иль сокращать слова
Да падежи тиранить произвольно;
Есть и важнее: тем, кого едва
Назвать вы смеете — и с кем невольно
Смущаетесь при встрече, слова два
С трудом проговорите... смело, вольно
Вы можете эпистолы писать...
Я выбрал формы строгие сонета;
Во-первых, честь Италии воздать
Хоть этим за радушие привета
Мне хочется, а во-вторых, в узде
Приличной душу держат формы те!
2
И ты прочтешь когда-нибудь - вступаю
Я в давности права и слово «ты»
С тревогой тайной ставить начинаю,
С тоской о том, что лишь в краях мечты
(Мои владенья), ты прочтешь, я знаю,
Чего, о жрица гордой чистоты,
Какой тебя поднесь воображаю,
В твоей глуши, средь праздной суеты
И тишины однообразно-пошлой, —
Ты не прочла бы, судорожно смяв,
Как лист завялый, отзыв жизни прошлой,
Свой пуританский чествуя устав,
Когда б мольбы, призывы и упреки
В размеренные не замкнулись строки!
3
«Но благородно ль это?» — может быть,
Ты скажешь про себя, сей бред тревожный
Читая... В самом деле, возмутить
Пытался то, что нужно осторожно
В тебе беречь, лелеять, свято чтить...
Да! это безобразно и ничтожно...
Я знаю сам... Но так тебя любить
Другому, кто б он ни был, — невозможно...
Где б ни был я, куда б судьба меня
Не бросила — с собой мечту одну я
Ношу везде: в толпе ли, в шуме ль дня,
Один ли, в ночь бессонную тоскуя,
Как молодость, как свет, как благодать
Зову тебя! Призыв мой услыхать
4
Должна же ты!.. Увы! я верю мало,
Чтоб две души беседовать могли
Одна с другой, когда меж ними стало
Пространство необъятное земли;
Иль искренней сказать: душа устала
Таинственному верить; издали
Она тебя столь часто призывала,
Что звезд лучи давно бы донесли,
Когда б то было делом их служенья,
Тебе и стон, и зов безумный мой...
Но звезды — прехолодные творенья!
Текут себе по тверди голубой
И нам бесстрастно светят в сей юдоли.
Я им не верю больше... А давно ли
5
Я звал тебя, трикраты звал, с мольбой,
С томленьем злой тоски, всей силой горя
Бывалого, всей жаждой и тоской
Минуты?.. Предо мной царица моря
Узорчатой и мрачной красотой
Раскидывалась, в обаяньи споря
С невиданного неба синевой
Ночного... Вёсел плеск, как будто вторя
Напевам гондольера, навевал
На душу сны волшебные... Чего-то
Я снова жаждал, и молил, и ждал,
Какая-то в душе заныла нота,
Росла, росла, как длинный змей виясь...
И вдруг с канцоной страстною сплелась!
mrak-mrak:
Огюст Барбье
«Лондон»
В безмерности равнин так сказочно-громаден,
Что птица облететь его не может за день,
Являет пришлецу он издали хаос
Лачуг, домов, дворцов, то кинутых вразброс,
То в груды сваленных, сцепившихся упрямо;
Лес труб, венчающих промышленные храмы
И ввысь - из глубины их жаркого нутра -
Дым извергающих с утра и до утра;
Шпили и купола над каменным хаосом,
Сквозящие в пару, холодном и белесом;
Низины, где река, под сеткою дождя,
Весь ужас адских вод на память приводя,
Струит свой черный ил, крутясь меж берегами;
Мосты, подпертые гигантскими быками,
Сквозь арки, как колосс Родосский, там и сям
Дающие проход бесчисленным судам;
Волна зловонная, несущая в предместьях
Богатства дальних стран, чтоб сызнова унесть их;
И верфей суета, и склады, чье нутро
Могло б весь мир вместить и все его добро;
Затем ненастный свод, зловещих туч барьеры,
И солнце, как мертвец, одетый в саван серый,
Иль в ядовитой мгле порой, как рудокоп,
Который кажет нам свой закоптелый лоб;
И, наконец, народ, средь грохота и шума
Влачащий дни свои покорно и угрюмо
И по путям прямым, и по путям кривым
Влекомый к золоту инстинктом роковым.
mrak-mrak:
Вибандака Индрик "Париж"
Пишу тебе: "Любимая, ты спишь?",
А сам смотрю в дождливое окно...
Ты помнишь, как сиял для нас Париж
И как звенело сладкое вино?
Ты помнишь, как садится солнце там?
Ты помнишь крики чаек над водой
И эхо гулких улиц по утрам
И скрип ступеней лестницы крутой?
Ты помнишь эту музыку в метро
И тихое сползание с горы
И самолётов в небе серебро,
Зовущих в незнакомые миры?
Всё это было, помнится, вчера
И снова я желаю только лишь
Смотреть. Смотреть до самого утра,
Как на плече моём ты спишь.
mrak-mrak:
Банников Геннадий "Венское артериальное"
Приезжаем в Вену разогнать тоску.
Гнут через колено Габсбурги Москву:
По архитектуре и по лошадям -
Здесь в стакане бурю предлагают нам.
Думы о былое сильно обожглись -
Ничего не стоит их отбросить вниз
Головою в темень - страшные дела! -
Разрываем время мы напополам,
Оставляя чувства светлые вполне -
Венские на русском в мглистой полутьме.
Ветреные люди, праздничный галдёж,
Вольфганг или Людвиг - сразу не поймёшь.
Ток адреналина, лунный вокализ,
Анекдот старинный, ну-ка улыбнись.
Кружат бельведеры, подперев бока -
Вольные без меры, странные слегка.
Наши чувства или призраки церквей -
Климт, а может Шиле, Кафка или Цвейг.
Обнимаем эти сумерки веков...
Сказывают: ветер венский был таков.
mrak-mrak:
Бударин Борис "На дворцовой"
Понедельник, на Дворцовой
Гвардии столичной цвет.
Вечно старый, вечно новый -
Незатейливый сюжет.
Марса пьяные герои
Захотели и смогли
В опустевшие покои
Дщерь Петрову привели.
Это ж надо, как сумели!
Всем на зависть, ох и ах!
Из супружеской постели
Да в царицы - на штыках!
Дремлет невская столица,
В водах стынут корабли.
Будет новая царица,
Только будет счастье ли?
Погуляют очень славно
Все послы и всех мастей
Ангел над Петром и Павлом
Полуночных ждёт гостей.
Вечно старый, вечно новый -
Незатейливый сюжет....
Раздается на Дворцовой
Крик: - Vivat, Elizavet!-
mrak-mrak:
Орынянская Полина "Мой Китеж"
На пруду у мостков даже удочку не закинешь —
зацвело, водомерки уснули без задних лап.
Но златится на дне мой блаженный июльский Китеж
с голубыми стрекозами в солнечных куполах.
На просёлке колотит по пыли хвостом Чернушка —
хромоногий брехун, подобревший под старость чёрт...
А у лета ведь тоже бывает, представь, макушка —
светло-русая (просто седые дожди не в счёт).
У дороги на самой жаре (и смотреть-то сладко)
красноглазо и дымчато, как на заре туман,
поспевает малина, печали моей заплатка.
От распаренной мяты полуденный ветер пьян.
Наберёшь этих ягод пригоршню и ешь с ладони.
И звенит... паутина на стебле? в цветке роса?
Обернёшься и видишь: прозрачный в далёком звоне
упирается Китеж соборами в небеса...
mrak-mrak:
Тихомиров-Тихвинский Виктор "Устюжна"
Устюжна-град! Ударение на первом слоге,
Чтобы вновь ненароком ошибка не вкралась в стихи.
День облака, прямо в небо, по сонной Мологе
Денно сплавляет (Зачем?), как будто людские грехи.
Устюжна-град. Здесь сроднились и боги и люди,
Здесь - печальные церкви. Печальнее нету церквей...
В небе солнце горит, а мне кажется ангел на блюде
Из стекла,благодать рассыпает с небес на людей.
И в людские глаза церковь смотрит разбитым фасадом,
Словно важное что-то решила сегодня сказать...
И почудится мне, что не церковь, а женщина рядом -
Будто, в ветхой одежде, детьми позабытая мать.
Vichmand:
ВОЛОШИН МАКСИМИЛИАН
Закат сиял улыбкой алой.
Париж тонул в лиловой мгле.
В порыве грусти день усталый
Прижал свой лоб к сырой земле.
И вечер медленно расправил
Над миром сизое крыло...
И кто-то горсть камней расплавил
И кинул в жидкое стекло.
Река линялыми шелками
Качала белый пароход.
И праздник был на лоне вод...
Огни плясали меж волнами...
Ряды огромных тополей
К реке сходились, как гиганты,
И загорались бриллианты
В зубчатом кружеве ветвей...
Лето 1904