Tannit:
29.12.15 09:25
» Глава пятая
Глава пятая, о суматошном дне, несчастной любви и правосудной ночи
«В Смутное время явилось великое нечестие и творились непотребства. Ложь была названа «правдой», а правда - «ложью». Люди согрешили, и пути их развратились. И кровь проливалась не ради спасения, а всем на погибель.
Тогда люди испугались того, что совершили. В горе и отчаянии побежали они к великанам и стали призывать их, как правителей правомудрых, праводушных и правосудных. «Пусть ваша власть будет безграничной, а подчинение вам - беспрекословным», - сказали люди.
Великаны, все до одного, поклялись: служить людям и защищать от зла, и установить на земле Закон и Порядок, и не оставлять сего намерения, но привести его в исполнение.
Объявив людям закон повелевающий, запрещающий, разрешающий, наказывающий, великаны наделили себя правом возмездия, равного преступлению. И было у великанов право меча - по воле своей судить преступников и казнить на месте.
Твердой рукой искореняли они всякое зло на земле, безжалостно уничтожали иноверие, и беспощадно карали за всякое нарушение закона. И никто не говорил, что они поступают несправедливо и жестоко, ибо время требовало суровых законов».
Книга Судей.
Во второй половине дня по безлюдным улицам полумертвого города, окутанного скорбной тишиной, будто вдовьим покрывалом, мчал всадник, одетый во все черное, на черном коне, отчего особо бросались в глаза его длинные огненно-красные волосы. По этой примете горожане издали узнавали начальника городской стражи - веля Огнишка. Сказывали, нравом он обладает буйным - если кто не по душе, не шутя, и пришибить мог - посему редкие прохожие спешили убираться с его пути и в почтении застывали на обочине. Впрочем, и без молвы, не каждый смельчак решился бы встать поперек дороги или прекословить великану - простые смертные испокон веков испытывали перед божичами благоговейный трепет, хотя истинных причин страха уже не помнили.
Конь легко нес грозного седока через жилые и ремесленные кварталы, вдоль высоко поднятого над землей акведука, мимо портового рынка, окруженного гостиницами, к Катыни-реке. Сосредоточенно глядя перед собой, Огнишек, казалось, не замечал ничего вокруг. Билась растрепанная пламенеющая грива; напряженно бугрилась широкая грудь, вздувались под оплечьями мышцы рук; распахнутая безрукавка от быстрой скачки поднялась крыльями за спиной, и только перевязь с мечом не позволяла ей слететь.
Свернув под аркой водопровода к набережной, Огнишек направил коня к мосту, наведенному с подола Главы-холма к подножью Красного холма, на плоской вершине которого стояла обитель Трижды Великой Богини-Матери.
Это был целый город в городе, где властвовали женщины.
*
В Прошлом, когда Великая Мать занимала первое место среди богов и почиталась как создательница неба, земли, воды, солнца и ночных светил, служительницы культа имели влияние во всем Двуречье, и дальше, за его пределами.
«То, что наверху, подобно тому, что внизу», - поясняли нынешние жрицы.
Жизнь происходит от женщины. Как женщина-мать первая для каждого человека, так Великая богиня, Мать всего сущего, была первой. Движимая любовью - она создала людей из плоти от плоти и оживила их собственной кровью.
«Жизнь не рождается без крови», - говорили жрицы.
Женщины есть подобия Великой Богини, ибо они – родительницы рода человеческого. Только через плотское познание женского тела, которое производит на свет новую жизнь, мужчина достигает духовного совершенства и обретает целостность. Только через женщину он может познать божественное блаженство - непостижимое, невыразимое в словах, неподвластное разуму.
«Любовное желание было первой и единственной творящей силой», - говорили жрицы.
В Прошлом в обитель Ма приходило много женщин, готовых посвятить себя богослужению, других приводили родители, дабы показать свое боголюбие и получить покровительство Трижды Великой, однако в храме оставались немногие - совет старших жриц выбирал самых красивых девушек, с лицом и телом без единого изъяна. После обучения и проведения обряда посвящения, они становились земными воплощением Ма-любовницы. Жрицы в богатом убранстве были так великолепны, что мужчина, пришедший в обитель, верил, что сама Великая Богиня восходит к нему на ложе.
Со временем мужчины - в своем извечном стремлении быть во всем первыми - вытеснили женщин со стези служения. Стараниями мудрствующих старцев, затаивших обиды на слабый пол, Бог-Творец - всемогущий, всезнающий, справедливый и великодушный - поднялся выше Великой Богини, Света мира, Наставницы человечества, Подательницы благ. Проповедники твердили, что именно они являются единственными звеном, связующим людей с богами, и невозможно постичь божественное через плотскую близость. Они говорили, что не может короткий путь к богам проходить между женских ног.
«С тех пор как проповедь превратилась в ремесло, слова мужчин унизили Богиню-Мать и возвысили Бога-Отца», - говорили жрицы.
Представление мужчины о себе, как о существе, во всех отношениях превосходящим женщину, сделалось законом. Великая богиня оказалась в тени Мудрого Творца, став покровительницей рожаниц и домашнего очага.
«В мире, где правят мужчины, богиня не может быть главной», - говорили жрицы.
Несмотря на все притеснения и нападки, обитель Богини Любви сохранилась и даже процветала.
«И все, благодаря тем же мужчинам», - смеялись жрицы.
Дочери и наследницы служительниц Ма-любовницы, не знавшие отцов, как встарь были прекраснейшими из земных женщин.
Часто на вопрос заезжих купцов, почему, город называется Небесными Вратами, когда никаких ворот в помине нет, горожане отвечали, что Врата на Небо - это ножки священных блудниц с Красной горки. Мол, сходите в обитель Ма-любовницы - и сами убедитесь, а если деньжата найдутся, то и на небесах побываете.
*
На подоле Красного холма Огнишек пустил коня шагом.
Постоялые дворы вдоль широкой набережной были безлюдны, а ворота, еще недавно гостеприимно распахнутые, затворены. Верховой мог увидеть за оградой беспорядок, какой бывает, когда жильцы спешно покидают свое обиталище и, бросая лишние вещи, берут с собой только самое необходимое.
Портовый спуск представлял собой змеящуюся по склону дорогу, широкую у подножья и сужающуюся по мере подъема к вершине. Вдоль него, стена к стене, стояли небольшие домики, которые жрицы сдавали внаем блудницам, торговавшим телом безо всякой любви и веры. В иной день - нарядные, с подведенными глазами и алыми губами - они прогуливались по набережной или сидели у дверей своих жилищ в ожидании мужчин, нуждавшихся в их услугах. Ныне вымершая улица - прежде шумная от многоголосья, пестрая от ярких разноцветных одежд - была непривычно тихой. На ступенях домков лежали поминальные венки из белых и желтых цветов.
Огнишек заметил на лавочке под навесом трех местных обитательниц. Женщины, выплакавшие все слезы и потерявшие голос от причитаний на похоронах подруг, покачивались от горя как пьяные. Видного мужчину они встретили молчанием и проводили пустыми взглядами.
Срезая путь, презрев запрет, начальник стражи направил коня через колоннаду, которая огораживала площадь перед храмом. Стройные колонны - снизу красные, сверху белые, как кровь и тело Великой Ма - были оплетены высохшими гирляндами, напоминавшими о недавнем радостном и пышном праздновании сбора урожая. Цветы, принесенные богине в дар и служившие убранством, завяли и осыпались, их сухие лепестки и листья устилали плиты двора блеклым ковром и лениво шевелились при дуновении ветра.
Величественная громада храма, с извечным каменным спокойствием, полукружьем колонн, казалось, обнимала всякого входящего, принимала под защиту и обещала утешение. Здесь стоял густой тяжелый дух благовоний, курившихся денно и нощно вместе с не прекращавшимися поминальными молениями. Прежде услаждавший взыскательное чутье, божественный аромат, что распространялся по округе и стекал на подол холма, ныне имел привкус горечи - в последние дни люди несли в обитель Великой Богини лишь свою боль. Горожане в длинных траурных одеяниях - медленно поднимавшиеся в храм по широкой лестнице, покидавшие его, бредущие по площади - казались одинаковыми, бесполыми и безликими.
Миновав западное крыло, Огнишек выехал к воротам священного сада и беспрепятственно проник за ограду, поскольку днем въезд оставался открытым.
Вопреки заведенному обычаю, во внутреннем дворике его никто не встретил. Однако когда он спешился и привязал коня, из-за пышных кустов вышла девочка с кувшином.
- Приветствую тебя, дорогой гость, в обители Великой Матери. Омойся с дороги, - произнесла она заученную речь со строгим видом. - Всякий должен входить в священный сад чистым.
Юная служительница Ма, окунув руку в кувшин, потянулась к лицу гостя, и тому пришлось опуститься на одно колено, чтобы она смогла провести кончиками пальцев по векам, губам и рукам.
- Пусть чисты будут взор, поцелуй, прикосновение, - прошептала юница древние заветные слова. - На священной земле тебя ждет высшее наслаждение, тебе откроется божественное знание, в объятиях священной женщины ты почувствуешь себя полубогом.
- А если я уже? - спросил вель, изогнув бровь.
- Что «уже»? - захлопала глазами сбитая с толку девочка и вскрикнула от ужаса, когда гость, поднявшись, окунул лицо в небольшой фонтан, желая немного охладиться после скачки по жаре. - Это для причастия!
- Думаю, Ма меня просит. Она же великодушна, - подмигнул великан и размашистым шагом направился в сад.
Дорожка вела вдоль стены тайного предела, святая святых храма, где стояло древнее изваяние Великой Богини, из красного камня твердой породы, с розовыми, черными вкраплениями и золотыми искрами. В полтора человеческих роста, полногрудое, с широкими бедрами и большим животом - оно помнило Прошлое, Смуту и войну, разрушение храма и его возрождение. Поверхность святого образа была выглажена и отполирована прикосновением множества рук. Богомолки не дотягивались до головы, поэтому лицо богини, сколотое вероотступниками, оставалось выщербленным.
По пути Огнишек встретил местных стражей. Все они были сынами и братьями жриц и подчинялись не ему, главе городской охраны Порядка, а главной храмовой старице. В обители, где служение Матери-Любовнице с давних пор являлось родовым ремеслом и предавалось от матери к дочери, сыновья священных блудниц, возмужав, призывались охранять покой на Красном холме и следить за порядком. Хотя красногорским стражам, в основном, приходилось работать вышибалами, а в последние дни - могильщиками...
Поделившись с ними новостями и расспросив о делах обители, Огнишек ненадолго задержался на площадке, откуда открывался прекрасный вид на речную долину. Ныне обозреваемые окрестности совсем не радовали взор - чернели вскопанные огороды, на межах чадили погребальные костры, и столбы черного дыма поднимались до небес. Прямо под уступом, в храмовом некрополе, женщины в траурных покрывалах лопатами накидывали два земляных холмика, множа длинный ряд свежих могил, тянущийся вдоль ограды. Землю Ма-любовницы, как все Небесные Врата, накрыла скорбь. Чумной мор унес жизни всех стариц, хранительниц обычаев, и многих женщин с Портового спуска. Странно, что ни на одну из обитательниц священного сада не напала даже легкая хворь, словно этот уголок обители обладал некой неведомой защитой от чумы.
Мощенная плиткой аллея вела мимо башни-голубятни вглубь сада. Тенистый и ухоженный - он был так прекрасен, словно его создала сама Великая богиня. Цветочные клумбы источали дурманящее благоухание. В густых кронах весело щебетали птицы. Разноцветные домики в окружении пышных кустов, как будто прятались, но вместе с тем игриво зазывали маленькими отпечатками ног на плитах дорожки и словами «иди ко мне, милый», «добро пожаловать»; виднелись купальни, облицованные заморской плиткой, и ажурные беседки, увитые плющом и диким виноградом. Около каждой развилки стояло скульптурное изображение мужчины и женщины, слившихся в единое целое, и, пойдя путь от начала до конца, можно было увидеть любовное соитие во всех позах и ощутить свою причастность к величайшей тайне сотворения жизни. Всё было устроено таким образом, чтобы гость проникся духом свободы и радости обожествленного наслаждения, неги и блаженства, царивших в этом чарующем уголке.
Огнишек пришел в обитель не ради любовного искусства жриц. Здесь он нашел кормилицу для малютки-вельши, своей наследницы, о которой ему в разгар лета сообщил вестник Провидения.
*
- Отправляйся в Озерный край, в городок Старобельск, что стоит на берегу Синь-озера, - сказал крылатый посланец. - Там ты найдешь свою наследницу, чудом избежавшую гибели, уготованной ей Исчадьем Мрака. И гляди, чтобы мальчишку не подсунули!
Появление Нежданы, так нарекли вельшу, по рассказам местных жителей, было воистину удивительным. Ко времени прибытия Огнишка в Старобельск эта история обросла сказочными подробностями. А, может, и не сказочными вовсе. Рассказы расходились в деталях, назывались разные места и время суток, общим было одно - ребеночка нашли в воде.
- Одна добрая женщина в тот день разрешилась от бремени, родила сына, - сказывал один. - А вечером пошла на речку, чтобы совершить обряд омовения...
- Не вечером, а поутру, как только рассвело, - возражал другой. - Ночью баба разродилась, и спозаранку, как положено, пошла омываться. Утром дело было, верно говорю! И пошла она не на реку, а на Синь-озеро.
- Отправилась она выше по течению реки Змейки, к тихой заводи, которую пользуют при болях бабы со всей округи, - утверждал третий.
- Так вот, в тот самый сумеречный час, когда солнце уже зашло, а ночь еще не опустилась на землю...
- Солнце еще не встало, но небо уже начало розоветь...
- Было ни темно, ни светло…
- Подошла добрая женщина к реке, и тростник перед ней расступился, полег, открыв тропинку, - продолжал первый. - И вела эта тропика к маленькой лодочке, искусно сплетенной из камыша...
- Да нет же! - качал головой второй. - Женщина вошла в озеро, трижды погрузилась в воду по самую макушку, как положено, а когда вынырнула, увидела перед собой дея, который держал младенца, запеленатого в лопуховое одеяльце.
- Не так все было! Из заводи, застланной туманом, на берег вышла белая корова, - гнул свое третий. - Меж золотых рогов она несла ивовую колыбельку, в которой лежал младенец.
- Женщина подошла к лодочке и, увидев младенца, сразу смекнула, что он – божич, не иначе…
- С перепугу женщина чуть не потонула, но дей не растерялся, схватил ее за волосы и поднял над водой. Прими мое дитя, грит, стань его кормилицей.
- «А дабы всегда хватало твоего грудного молока, - сказала корова человеческим голосом, - и не иссякло оно раньше срока, ты нацеди и испей моего молока, и отойдет тебе часть от моего изобилия».
Как бы то ни было, женщина приняла дар богов и кормила девочку вместе со своим кровным ребеночком, и полюбила ее материнской любовью.
Крепенькая была малютка, здоровенькая, быстро прибавляла в весе, кормилице беспокойства не доставляла, не кричала, требуя внимания, как все маленькие дети. Все домочадцы прикипели к ней душой, ведь вместе с ней в дом вошла божественная благодать, и думали они, что если заберут найденыша, останутся без покровительства высших сил, поэтому, как предупреждало Провидение, хотели подменить Неждану...
*
Увидев свою наследницу, Огнишек поначалу растерялся - мала она была, а он представления не имел, как надобно обращаться с дитем. Однако оставлять ее в приемной семье нельзя было ни в коем разе, иначе так спрячут, что потом не найдешь без Провидения. Не доверял вель этим людям, после того как раскрыл подмену.
Долго он не решался взять Неждану на руки, с его-то силищей - не раздавить бы ненароком... Оказывается, дети рождаются таким маленькими, что и не знаешь, как их подхватить! Немея от напряжения, он принял сверток и бережно прижал к груди. Взглянул на крохотное личико, почувствовал прилив душевного тепла и услышал запах молока. Девочка, сжав ротик, пытливо воззрилась на него большими синими глазищами. Проникшись необыкновенной нежностью, Огнишек прошептал: «Красавица какая», - и выглядел при этом, должно быть, глупо. А он был безмерно счастлив, потому что обрел долгожданного наследника!
Полное осознание того, что ему придется растить и воспитывать наследник женского пола, к нему пришло лишь по дороге домой. Вот он с дитем намаялся, когда менял пеленки! Нет, конечно же, ему было известно, что его учеником станет девка, но не задумывался всерьез над сим обстоятельством, а, когда, начал думать, так впал в уныние.
В мыслях-то все просто представляется, а действительность - бах! - как обухом по темечку. Во-первых, Огнишку, безусловно, хотелось взять в ученики мальчишку, хотя бы потому, что мужику с мужиком проще найти общий язык. С бабой-то все сложнее будет, у них ум иначе устроен… Он слышал о женщинах-судьях, старостах, и даже стражах, только все они были исключением из правил. Сам он женщину, иначе как любовницей, не мог представить, чего уж тут таить, имелся за ним такой грешок. Во-вторых, досель он имел дело лишь с особами половозрелыми, а тут - девчонка сопливая. Превеликая благодарность Провидению - смешнее шутку не придумать! И, в-третьих, самое отвратительное, он не знал, что надо делать с дитем младенческого возраста, потому что не имелось у него подобного опыта. Да и на будущее - претила мужская гордость Огнишку с дитенком нянчиться, слюни подтирать, менять пеленки. В общем, он не собирался с ней сюсюкаться. Когда подрастет чуток - тогда, пожалуйста. А сейчас… Она ведь даже человеческого языка не понимает! Единственное, что согревало его загрубевшее мужское сердце - это мысль об обретенной наконец-то родственной душе.
«Что скажут мужики? - подумал он, стиснув зубы и сжав до боли кулаки. - А пусть только попробуют чего-нибудь сказать! Что с того, что девка! Ведь она из нашей - двужильной велевой породы. И коль уж Провидение доверило мне, воину, воспитывать ее, значит, быть ей воином».
Плохо, что Неждана была совсем крохой и нуждалась в опеке иного рода. В таком возрасте ни один опытный наставник, как он ни старайся, не сможет сделать для нее больше, чем простая женщина. Во-первых, девочке для питания, как всем младенцам на земле, необходимо грудное молоко, которое из мужской груди ни в жизнь не выцедишь. И, во-вторых, как следствие первого, младенцы мочатся под себя. И ладно бы только это! Кроме того, у них происходит недержание несколько раз в день, и с жуткой вонью. А мужчина не может и не должен менять пеленки, и уж тем более, их полоскать! Это унизительно!
Посему, вернувшись в Небесные Врата, Огнишек доверил опеку над Нежданой жене одного из своих подчиненных, женщине во всех отношениях положительной и достойной, недавно произведшей на свет третьего сына.
Но тут в город пришел чумной мор…
На Огнишка вмиг навалилось столько дел, что он не сразу вспомнил о наследнице - не до того было, люди на улицах падали замертво, страх божий, что творилось. Лишь вечером он спохватился и стремглав помчался на Бережковскую улицу, возле угольной пристани на тиховодной Льняне, в дом стража, в семью которого он пристроил маленькую вельшу.
Дверь была не заперта. В доме царила мертвая тишина. Огнишек с порога окрикнул хозяина по имени, но никто не отозвался.
Он обнаружил семейство на кухне - стража с супружницей и двух старших сыновей, чинно сидевших за столом - уже распухших, с землисто-серыми лицами. Смерть к ним пришла во время завтрака и забрала всех сразу. Рой навозных мух кружился над нетронутой едой.
Так не должно быть! Исчез целый род… Как дерево, срубленное под корень. Несбывшиеся надежды, не свершенные дела, не рожденные новые жизни. Кто вспомнит о них через десяток лет? Могила, куда их опустят всех вместе, зарастет травой, и никто не закажет по ним заупокойной службы.
По замыслу богов человек должен сходить с земли, оставив после себя потомство, а тут…
Огнишек испугался, подумав вдруг, что Неждана тоже умерла. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он бросился в спальню, где стояли рядышком две колыбели. Еще в дверях он понял, что один ребенок мертв, потому как его личико густо облепили мухи, однако во второй люльке дитя шевелилось, махало ручками и дергало ножками.
Вельша была жива и невредима! Целый день пролежала одна-одинешенька, мокрая и голодная, но не кричала и даже заулыбалась, когда увидела приемного отца. Он же смеялся и плакал от счастья.
Ночью Огнишек нашел новую кормилицу - похлопали за него добрые люди перед Летункой, жрицей Ма-Любовницы, месяц назад разрешившейся от бремени, следовательно, богатой грудным молоком. Так, по воле случая, он стал частным гостем на Красном холме.
*
Перед очередным мраморным хитросплетением тел Огнишек свернул на одну из боковых дорожек к розовому домику, в тени яблонь и вишен, и поднялся по ступеням. На двери висел молоток в виде мужского детородного органа, которым гость должен был стучать по медной пластине с изображением женского лона. Пренебрегая обычаем, великан стукнул в дверь кулаком и, не дождавшись приглашения, переступил порог.
Летунка сидела над колыбелями, а Гордея, ее мать, наставница и подруга, лежала на широком ложе, но не спала.
- Доброго здравичка вам, хозяйки, - приветствовал он женщин. Летунка кивнула в ответ и приложила палец к губам.
- Тише, Огниш, дети спят.
- И тебе доброго здоровья, красавчик, - Гордея поднялась и сползла на край постели. - Хотя божичам его не занимать, другим можете одалживать. Из вашей братии, поди, ни один не помер.
- Выжить-то – выжили, - вель вдохнул, - да теперь не знают, как дальше жить. Борислав Силыч всю родню похоронил, только внуки и остались… каким-то чудом. У вас-то хворые все поправились?
- Когда появилось целительное снадобье, лечить уже некого было, - Гордея, поминая святых стариц, приложила пальцы ко лбу. – Хлебнули мы горя, вырвала чума сердце нашей обители.
- У всех – одна беда.
- Только утром вернулась с Портового спуска, помогала тамошним женщинам обряжать подруг в последний путь. Их всего семь осталось, Огниш. И знаешь почему? Потому что они провели ночь на купеческих судах да в кружалах.
- Спас их, значит, грешный промысел, увел от смерти. Моих стражей ночная служба тоже уберегла, а утром они вернулись к своим мертвым семьям.
- Хвала Ма-заступнице, мор проходит.
- Как она? – Огнишек склонился над колыбелью, в которой беззаботно посапывала маленькая Неждана. Мирно и сладко спала, как спят дети.
- Поела и отправилась в страну снов.
- Может, ей что-нибудь нужно? Оставлю деньги, купите.
- Все, что ей нужно, а в ее возрасте нужно не так много – еда, тепло да забота - у нее в избытке.
- Лета, а как ты сама? – он перевел взгляд на молодую кормилицу и невольно залюбовался.
До чего ж красивые женщины - жрицы Ма-любовницы! Богине-Матери потребовалось не одна сотня лет, чтобы вывести такую породу женщин, .
- Стараюсь сильно не огорчаться, чтоб молоко не горчило. Да куда там, - она махнула рукой. – Сейчас всем тяжело. От переживаний, как будто выжгло все внутри. На душе пусто-пусто…
- Все будет хорошо, - он ласково и ободряюще погладил ее плечо.
Зашелестел камышовый занавес на окне, и в комнату заглянула темноволосая девушка.
- Эй, божич, - позвала она. – Свет и Любовь - тебе.
Огнишек удивленно замер, очарованный видением, как будто узрел саму Трижды Великую богиню в расцвете, сошедшую в сад. Он мог поклясться, что не встречал никого прекрасней. Даже с бледным лицом, опухшими от слез веками, в простеньком платьице, она была неотразима. Какая же она станет, если подведет глаза, уложит волосы и облачится в нарядные одежды?
- Чего тебе, Вечера? - спросила Летунка.
Вечера не откликнулась, ее влажный взор был устремлен на великана. И Огнишек застыл, завороженный, забыв обо всем на свете. Мир вокруг будто исчез, и остались только они вдвоем.
- Выйди-ка, Огниш-вель, - протяжным нежным голосом поманила она. - Мне надобно поговорить с тобой. Я сама хотела пойти к стражам порядка, но раз ты здесь…
- Иди, коль зовет, - подбодрила его Гордея.
Недолго думая, великан поднял трескучий камышовый занавес, взобрался на подоконник и выпрыгнул наружу.
- У нас обычно выходят через двери, - донеслось вдогонку.
Tannit:
29.12.15 09:54
» Глава пятая (продолжение)
Вечера долго собиралась мыслями, не зная с чего начать. Огнишек не торопил ее, любуясь, как она хмурит брови и кусает пухлую губу.
- Не думала, что это будет так тяжело, - наконец произнесла она.
- Что именно?
- Нарушить тайну исповеди.
Начальник стражи понимающе кивнул.
- Должно быть, твое дело касается спасенья чьей-то жизни? Ты хочешь предотвратить преступление, и поэтому обратилась ко мне? Сама ты не в силах отговорить или остановить преступника. Страшная тайна тебя тяготит и не дает покоя. Кто-то замышляет злодейство, да?
- Все верно. О, Ма Великая, дай мне сил... - Вечера подняла глаза к небу и застыла, ломая пальцы.
- Если ты не расскажешь мне все, что знаешь, то станешь соучастницей преступления. - Он вкрадчиво напомнил об ответственности. - Я понимаю, тебе трудно сделать выбор - какое зло из двух меньшее - однако не стоит принимать на душу чужие грехи.
- Вы, благородные, не только воистину мудры, но и очень проницательны. Жаль только, мысли не умеете читать.
- Да, жаль. И ничего тут не поделаешь. Но поверь, мне бы очень хотелось избавить тебя от клятвопреступления.
- Какое слово нехорошее...
Похоже, жрица ждала от него заверений.
- Обещаю, все, что ты мне скажешь, останется между нами. О нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. Ты думаешь, что, выдав мне преступника, утратишь уважение гостей, что это отразиться на твоем... служении? Клянусь, что ни при каких обстоятельствах я на тебя не сошлюсь. Я умею хранить тайны. В конце концов, можешь считать, что я подслушал... если тебе от этого будет легче. Или угрозами заставил тебя признаться… или выпытал у тебя тайну.
- О, Матерь милостивая и милосердная! Неужели вы пытаете свидетелей?
- Нет, конечно! Но если это добавит тебе решимости, считай, что пытаем.
О, как же тяжело разговаривать с женщинами о деле!
- Все равно, себя не обманешь, - вздохнула жрица и взмахнула рукой, словно прогоняя сомнения. - А, да ладно! Я уже все для себя решила, сама тебя позвала. Так, слушай. - Она приблизились к нему почти вплотную и, вцепившись в его предплечье, зашептала. - Я знаю, кто убил святого старца Белеца и почтенного Всевлада-книжника.
- Продолжай, - он обратился вслух.
- Недавно я узнала, что в городе, есть люди, которые поклоняются Моркону, врагу Трижды Великих. Эти люди… вероотступники, особо почитают земное воплощение Зла.
- Злыду, что ли?
- Они зовут его Владыкой или другими именами. Они никогда не называют его Злыднем, потому что он может разозлиться и наказать.
- Они убили пророка и веля? - Огнишек помрачнел. Только кромешников в городе не хватало! Независимо оттого, насколько глубока их вера и серьезны намерения - это угроза порядку. Если Злыда явится в Небесные врата - в их лице он обретет готовых слуг.
- На землю, правда, пришло Зло? - неожиданно спросила Вечера.
- Кромешники так говорят?
- Кромешники?
- В Прошлом так называли людей, которые служили Злыде и поклонялись Моркону.
- На землю пришел Злыдень из Прошлого или другое Зло?
- Покамест точно неизвестно.
- Вероотступники... кромешники ждали его прихода.
- Сколько их всего? - Огнишку приходилось задавать вопросы, направляя разговор в нужное русло, но он старался, чтобы это не было похоже на допрос.
- Я видела только одного, но их, должно быть, не так много, если все их собрание умещается в подвале городского дома. - Вечера - от растерянности или переутомления - отвечала медленно и неохотно.
- Он один из твоих... гостей?
- Да. Он назвался Вагой. Я не встречала его прежде, до вчерашнего вечера. Время-то нынче тяжелое. Упаси Ма детей своих от подобных испытаний впредь. Сейчас мало кто приходит - в городе-то, вон, что творится, а он пришел... У него был несчастный вид. Я его пожалела и приняла. Сначала не хотела пускать. Тяжело... Мы с сестрами почти не спали в последние дни. Сначала по очереди ухаживали за старшими жрицами, хранительницами… они все слегли с тяжелой хворью. А сестры, живущие в саду, не заболели почему-то...
- Сие мне известно.
- Хранительницы умерли, разум к ним не вернулся, в беспамятстве отошли… Прими Ма их светлые души. Все… все в один день. Я вместе с сестрами несла всенощное бдение. Вчера, вот, похоронили старших жриц. Сами с нашими братьями-стражами могилы для них копали, не могли найти могильщиков. - Вечера принялась рассматривать свои руки, обезображенные царапинами и кровавыми мозолями.
- Возьму твою боль, - соболезнуя, Огнишек коснулся ее плеча. - И что же Вага?
- Ах, да! Вага... Он был будто пьяный… от горя или от вина, я не поняла. Попросил еще выпить, золотом старинным заплатил, а это золото… Пойдем, я должна показать его тебе! - Она хотела взять веля за руку, но передумала, повернулась и направилась по тропинке к домику с голубыми стенами.
- Мама принесла ему вина… разбавила, как всегда. Сказала, он все равно уже пьяный, не заметит. Он выпил и стал жаловаться. Вся его семья умерла от чумы. Мол, вернулся домой, а они все мертвые лежат.
- Откуда вернулся?
- Из пещеры, что в виноградниках за городом. Там у них что-то вроде тайного святилища. Вага вместе с другими вероотступниками был в виноградниках и вернулся в город только после полудня. Ох! Он так сокрушался, что в ту ночь покинул жену и детей. Говорил, мол, если бы остался дома, тогда, может быть, смерть прибрала его тоже, чтоб не мучился. Смерти-то все равно… Говорил, что никогда не простит себе…
Вечера беспомощно посмотрела на Огнишка, и тот снова оказался в плену ее глаз, на мгновение даже о Злыде забыл. Глаза у жрицы были большие синие, как озера - на поверхности тишь да гладь, а нырнешь - затянет в омут.
- Что еще Вага говорил о тайном обществе?
- Что-то про павлина… Да! Они поклоняются бронзовому павлину. Вага сказал, что изваяние ожило и стало говорить с ними. Чушь какая-то… Вообще-то у меня создалось впечатление, что Вага был немного не в своем уме, ведь такое горе у человека. Может, пригрезилось ему все про павлина? Должно быть, ты и меня считаешь сумасшедшей? - жрица остановилась и пытливо воззрилась на веля, будто желая проникнуть в его мысли, но едва встретившись, их взгляды заговорили совсем об ином.
Опомнившись, Вечера отвернулась и приложила руку к горящему лицу. Она - искушенная в любовной науке - покраснела как девица.
- Нет-нет. Продолжай, Вечера, прошу. - Огнишек протянул к ней руку, но дотронуться не осмелился.
- Да, золото, - вспомнила она и устремилась по лестнице в дом. Вель как привязанный последовал за ней, не в силах отвести взгляд от ее покачивающихся бедер.
Вечера, как и Летунка, жила под одной крышей с матерью, которая встретила ее в передней и, с неодобрением покосившись на Огнишка, зашептала что-то скороговоркой. Что, мол, мужики нынче пошли бессовестные - в городе люди мрут как мухи, а у них -одно на уме.
- Он - страж порядка, мама. Зашел по делу. - Вечера решительно вытолкала родительницу и, закрыв дверь, прижала ухо к створке, и, убедившись, что та ушла, повернулась к гостю.
- Не доверяешь ей? - спросил он.
- Я ей ничего не говорила, ей не нужно знать о врагах веры, - пояснила она, потом достала из шкатулки золотую монету и протянула велю.
- Да, вижу, золото древнее, - кивнул Огнишек, рассматривая вложенный в ладонь кругляш с изображением чрезмерно полной, обнаженной женщины, очевидно, Ма-Любовницы; с ушком, чтобы подвешивать, и надписью по краю. - Что здесь написано, знаешь?
- Какое-то восхваление Великой Богини на древнем языке. Должно быть, что-то вроде этого, - она указала на надпись над притолокой: «Спаси заблудших, не откажи просящим, приюти странников, утешь страдающих». - У нас в храме никто первого языка не знает. Можно попросить прочитать какого-нибудь книжника-переводчика.
- И что в нем такого особенного?
- Это не простое украшение, а оберег жрицы Ма-Любовницы. Его сделали в Прошлом, сейчас уже никто так не чеканит. Их нашивали на свою одежду жрицы первого храма Ма, который был разрушен в Смутные века. Тогда от рук вероотступников погибли почти все служительницы - их кровь в земле Красного холма, светлая им память. Храмовая сокровищница была разграблена. У нас подобных оберегов сохранилось всего три… уцелели каким-то чудом. Или жрицы их спрятали. Вага принес еще три. Бывает так, что платят золотыми монетами, отчеканенными в разных краях и ни одной одинаковой. А тут - три древних оберега, один к одному. Вага, скорее всего не знал, какую ценность они представляют. Весом платил.
- Ты хочешь сказать, что эти штуки пропали еще в Прошлом, а сейчас неожиданно появились?
- Да. Удивительно, правда? Священные драгоценности возвращаются в храмовую сокровищницу. Очень долго освященное золото искало обратную дорогу на Красный холм.
Вечера присела на край большого до неприличия ложа, при одном взгляде на которое представлялись нежные страсти, безумства любви и жаркое сплетение тел. Приглашая гостя занять место рядом, она разгладила складки расшитого цветами покрывала.
- Ты - благородный и, должно быть, привык брать от жизни самое лучшее, - она словно догадалась, о чем он думает, а, может быть, все мысли отражались у него на лице…
Огнишек не ответил, только покачал головой, и во избежание соблазна подпер спиной стену. Он напомнил себе, что должен думать о врагах порядка, кромешниках и гибели невинных людей. Жаль, что враг со своими кознями не станет временить, а то бы…
О, Ма-заступница, дай силы, чтобы удержаться!
- Что еще он говорил?
- Он спрашивал, можно ли как-нибудь вымолить прощение у Ма. Мужчина, а плакал как ребенок, искренне раскаивался.
- Раскаивался в чем?
- В вероотступничестве! Да убережет Ма детей своих неразумных в трудное время… Еще он говорил, что не хочет никого убивать, как требует Темный Властелин.
- Темнозрачный, - поправил ее Огнишек.
- Какая разница! - она поднялась и подошла к нему. - Зло, есть зло, как не назови!
- И что же их «властелин»?
- Он приказал им убивать велей и других тайноведов.
- Не ново, - сдавлено произнес Огнишек, вжимаясь в стену от натиска жрицы. Ох, как бы не упустить нить разговора и не дать воли рукам. - Злыде в первую очередь надо избавиться от нас, великанов. Мы - единственные, кто способен его остановить.
Прикрыв глаза, Вечера вскинула подбородок и повела носом.
- О-о, как ты чудесно пахнешь.
- Мне постоянно об этом говорят, - он придержал ее за плечи, не позволяя прильнуть, знал, как его запах действует на женщин.
- Оказывается, у благородства есть свой особый аромат. Он мне нравится. Мед и сено? И еще что-то терпкое… - Вечера не догадывалась, что он начинал благоухать мореным деревом только в возбужденном состоянии. Появление последней ноты Огнишек счел тревожным знаком. Еще немного - и следствие продолжится на широком ложе.
- Что твой гость говорил об убийстве Всевлада и Белеца? - вель не узнал свой голос.
- Вага сказал, что их убил какой-то Молчун. За это Владыка его озолотил. - Вечера не удержалась и запустила пальцы в жидкую, каштановую растительность на груди веля.
- Кто такой Молчун? - он отвел женскую руку.
- Их главный, кто-то вроде жреца. Куда катится этот мир…. - Она отступила, и он с облегчением вздохнул.
- Вага не сказал, где живет Молчун?
- Я поняла, что в квартале винокуров. Вага проклинал Молчуна за то, что тот втянул его в это безумие. Ведь Вага из-за него отрекся от светлых богов, стал соучастником каких-то страшных преступлений. Ужасно… - в ее голосе не прозвучало ни осуждения, ни презрения, только грусть и, как ни странно, сочувствие.
Пусть жриц обители Ма-Любовницы осыпают бранью и обвиняют в неверном толковании учения, а они приносят обществу гораздо больше пользы, чем служители других храмов. Лицемерам, что называют жриц «нечестивыми», не помешало бы поучиться у них терпимости и милосердию. Они искренней, чище душой, чем многие святоши, кичащиеся своей праведностью.
Огнишек понял, почему Вага пришел в храм Ма-Любовницы - для него это был единственный путь возвращения к истинной вере, и только служительницы Ма могли ему помочь. Лишь здесь он мог свободно исповедаться, ничего не утаивая. Он знал, что если не получит отпущение грехов, по крайней мере не будет проклят за свое предательство.
- Вага тебе рассказал, какие преступления он совершил? - спросил вель.
- Нет. Он что-то бормотал про кровь… что было пролито много невинной крови. Мол, Молчун его заставил. И за это он дал Ваге золото, подкупить хотел. Вага принес это золото мне, а мне нельзя отказываться от платы, к тому же это золото первого храма.
- Вага говорил, где сам живет-обретается?
- Он живет у подножья Масленичного холма, на Ткацком спуске, сразу за мостом. Он звал меня в гости. Не думаю, что он мне соврал.
- На Ткацком, значит.
- Еще он сказал, что сегодня ночью они снова должны собраться в своем тайном месте, в той пещере…
- Где находится пещера? - Огнишку становилось все труднее поддерживать разговор. Ему было жарко, хотя жилище жрицы хранило прохладу.
- Где-то за городом, в виноградниках. Участок земли принадлежит одному из вероотступников. Имя у него какое-то овощное.
- Репка, что ли? Качан?
- Бушма! - Вечера снова подступила и схватилась за полы безрукавки. - Вага назвал его Бушма-винокур, по прозванию Малей.
Закрыла глаза, жрица прижалась к широкой обнаженной груди веля, как будто разговор отнял у нее последние силы. Огнишек в раздумье погладил ее плечи. Ее кожа была шелковистой, хотелось гладить ее и гладить…
- Вечера, милая, я не могу. Не сейчас, - выдавил он, а желание, растущее у него внутри, уже раскачивало бедра. - То есть…. могу. Желаю всей душой! Но не сейчас.
Если бы не долг, будь он проклят!
- Забудь о долге ненадолго, - прошептала она, угадав его мысли. - Ты устал и заслужил отдохновение. - Ее руки заскользили по его бокам, сковывая мышцы приятной немотой. - Ты такой горячий. Дай мне немного своего тепла… согрей в объятиях. Хочу узнать твою мужскую силу, божич.
- Вечера, пощади! - взмолился он.
Ма-Любовница - свидетель, как ему хотелось прошептать «позволь мне» и подхватить Вечеру на руки, опустить на ложе и возлечь рядом, и изведать, какова она на ощупь и на вкус, однако спешное совокупление ему претило. Хотя, казалось бы, что проще - отдаться страсти и утолить жажду, а потом, пряча глаза, сказать: «Прости, прощай». Впрочем, можно и без извинений…
Нет! Вечера требовала иного обращения. Она - земная богиня. В ней от светлых богов больше, чем в нем, сыне дея.
- Благодарю. Ты мне очень помогла, - сказал он. Бережно сжав ее тонкие пальцы, поднес к губам и поцеловал. С трудом переборов влечение к красивейшей из женщин, он мягко отодвинул ее. - Я вернусь. Обязательно вернусь.
- Я буду ждать.
- Я приду, - пообещал он и вырвался из обиталища соблазна.
Слетев крыльца, не оглядываясь, он направился к выходу из сада.
Прочь! Бежать без оглядки. Вот ведь угораздило втюриться, в самое неподходящее время! Чума свирепствует, кругом боль и смерть, того и гляди людские страхи в беспорядки выльются… Да еще кромешники объявились! А он влюбился как мальчишка. И в кого - в блудницу, пусть и священную. Женщину, которой может обладать всякий, у кого хватит средств купить ее тело. Но она никогда не будет принадлежать - ни ему, никому другому на земле.
Она - вечная невеста…
*
От быстрой скачки в голове немного прояснилось, мысли перестали путаться, и, когда он обрел способность думать еще о чем-то, кроме Вечеры, начал складывать вместе и упорядочивать имеющиеся у него сведения.
Итак, звенья одной цепи соединились, чему немало помог рассказ жрицы. Наконец-то расследование сдвинулось с мертвой точки! Теперь известно имя или прозвище убийцы и мотив его жестоких преступлений, известны имена и местожительство вероотступников, которые могут рассказать об этом Молчуне.
А они - расскажут. Кровью признания напишут!
Первой жертвой Молчуна, о которой известно достоверно, стал главный хранитель книжных знаний почтенный Всевлад. В то время еще никто не знал о том, что «Зло пришло на землю».
Старый вель-тайновед был убит более двух месяцев назад. Его труп обнаружили случайно далеко за городом, в Нижних рощах, куда его унесло течение Катыни-реки. Необъяснимая жестокость, с которой было совершено преступление, потрясла даже Огнишка, многое повидавшее на своем веку. Вероятно, Всевлад следил за Молчуном, но был замечен, или наоборот, вероотступник следил за велем-книжником.
Тщательное расследование не принесло никаких плодов. По городу поползли слухи, что появился грабитель, которой подстерегает припозднившихся путников, убивает и обирает мертвых. Другие говорили, что смерть хранителя книжных знаний — дело рук какого-то сумасшедшего, недовольного властью велей.
Второе убийство, казалось, было никак не связано с гибелью почтенного Всевлада. Слепого пророка закололи средь бела в проулке. Чуть позже выяснилось, что ясновидец направлялся во Дворец судей, чтобы поведать о своем видении Совету. Стражи сразу обратили внимание, что раны точно такие же, как в первом случае, хотя было нанесено всего пять ударов - простого смертного убить проще, чем двужильного веля… Орудие выдало убийцу.
Гибель пророка в совокупности с известием о пришествии Исчадья Мрака послужили поводом для того, чтобы уже на следующий день Совет судей издал указ о запрете на ночные брожения, хотя судьи высказывали сомнения, что Злыда явится в Небесные Врата, но, как говорится, лучше перебдеть...
Следствие так и не выявило ни одного подозреваемого в убийствах, и смертельных врагов у стариков вроде не было. Приметы преступника установить не удалось, так как в обоих случаях не нашлось свидетелей. Владельцем трехгранного ножа, хотя и редкого, мог быть кто угодно.
Теперь ответы на главные вопросы - кто и почему? - получены.
*
Вернувшись в Дом стражей Порядка, Огнишек растолкал спавшего после ночного дозора десятника:
- Перегуд, есть дело. Давай-ка, поднимай своих людей.
Десятник - здоровенный детина грубоватой наружности – без лишних вопросов начал будить своих людей. Раз сказано, что надо, значит, надо. Он был добрым служакой, чем завоевал уважение и доверие начальства.
Тем временем Огнишек позвал Тихомира, пронырливого малого - незаменимого человека, если нужно провести разведку, не привлекая внимания. Лицо у него было простецкое, а взор лукавый.
- Будет тебе задание. Имей в виду, что дело - срочное и тайное. Ступай, Тиша, в квартал виноделов, покрутись среди мужиков, выясни все про Бушму Малея, что он за человек. Разузнай, где находятся его виноградники, кто их стережет, сколько людей на него работают, но, что еще важней, разузнай про знакомца Бушмы по имени Молчун, хотя, возможно, это прозвище. Может статься, Молчун тоже винокур. Только действуй очень осторожно, Тиша.
- Ха! Не учи отца детей делать, чай, не впервой.
- Ладно-ладно. Особливо не куражься, береженного боги берегут. Люди, которых мы ищем, очень опасны, - и шепотом добавил. - Они - кромешники. Имеются у меня сведения, что Молчун убил Всевлада и Белеца.
- Свят-свят-свят, - Тихомир, по обычаю, потянул себя за нос. - А второго хранителя знаний - тоже он?
- Может, и второго тоже.
- А не помер ли этот Бушма ненароком от чумы? Падучая-то, эвон, как свирепствовала.
- Кромешников-то как раз, чума не коснулась. Зараза к заразе не пристает. Ты, Тиша, обязательно найди их, и чем скорей найдешь, тем лучше.
- Огниш, сделаю все, что смогу. Это ж только боги делают, что захотят, а человек, что может. Сам знаешь, что у всех людей сейчас, после чумы, один разговор - не про живых, а про мертвых. Но я очень расстараюсь.
- Я полагаюсь на тебя, друже. Думаю, предупреждать не надо, что про кромешников - молчок, нашим ни слова, до поры, до времени.
- Похоже, вправду, нечистью засмердело, - задумчиво проронил Тихомир.
- Как узнаешь что-то - немедля ко мне. С докладом не тяни. Найдешь меня на подоле Масленичного холма. Я буду там, на Ткацком спуске, возле моста.
- Все выполню в лучшем виде.
- Не подведи!
Вскоре от Дома стражей отъехал отряд всадников.
*
В Замостье, тихом районе на подоле Масленичного холма, чума унесла почти половину жителей. Если вверх по склону теплилась жизнь, то в домах вдоль Кружной дороги, что стояли ближе к протоке, и в нижней части Ткацкого спуска не осталось почти никого. Родственники, приходившие из других частей города, хоронили покойников и заколачивали окна и двери опустевших жилищ досками, крест на крест.
Дом Ваги, о чем гласила надпись на калитке, стоял прямо за мостом, справа от перекрестка. Окна были забраны ставнями, печная труба не дымила, не слышались голоса. Стражи спешились и быстрым шагом направились к крыльцу. Все хранили молчание, чтобы не вспугнуть преступника.
- Вы двое обойдите кругом, и встаньте у задней двери, - на ходу отдал распоряжение Огнишек, и два стража проворно скользнули вдоль стены, в обход.
Незапертая дверь отворилась со скипом. Внутри было темно и тихо. Зеркало в прихожей завешено полотном, как делают, когда покойник в доме.
- Обыскать все! - приказал вель.
Загрохотали шаги, раздались голоса стражей, споро бросившихся выполнять распоряжение.
Долго искать не пришлось. В столовой они обнаружили привязанного к креслу мертвого человека, с забитым кляпом ртом.
Стражи обступили убитого.
- Теплый еще.
- Опоздали чуток…
- Кто же его так?
- Это и есть Вага? Мужики, кто-нибудь его знал?
- Теперь его, поди, и мать родная не узнает. У него ж все лицо изуродовано…
- Откройте окна!
Когда открыли ставни, уютную столовую залил солнечный свет, слегка приглушенный листвой садовых деревьев. Убитый, действительно, оказался Вагой. Его опознание произвели с помощью семейного портрета, висевшего тут же, на стене рядом с дверью. Хозяин дома - мужчина средних лет с обширной лысиной - был изображен вместе с женой и тремя очаровательными детьми-подростками; все - в нарядных выходных одеждах.
Стражи, сравнив приметы убитого и мужчины на портрете, единодушно согласились:
- Да. Он это. Лысины похожи. И бородка точно такая же.
- Со времени убийства часу не прошло - кровь совсем свежая.
- Какой же нелюдь его так запытал? Эвон как измордовал, живого места не осталось.
- Он умер не от пыток. Его прикончили несколькими ударами в грудь.
- О! А след-то похожий мы уже видели. Глянь-ка, Огниш, дырочка маленькая… аккуратная. Не тот ли узкий клинок-трехрехгранник? Не иначе как орудовал наш старый знакомец-незнакомец.
- Огниш, ты знал, что мы здесь найдем? - подступил к начальнику Перегуд.
- Нет. Рассчитывал взять его живым, чтобы через него выйти на остальных.
- Были другие? - насторожился десятник. Он только с виду казался туповатым, а, на самом деле, смекалки ему было не занимать. - А если бы мы на засаду налетели? А если бы убийца с жалом подрезал кого из наших?
- Вообще-то, в мыслях я не заходил так далеко.
- Какого ляда! О чем ты только думал! Почему не предупредил? Что еще ты от нас скрываешь?
- Ты говоришь так, будто я с вашей помощью обстряпываю какие-то свои дела.
- Ты даже меня не посвятил в суть дела! Как будто, мы ловим какого мелкого воришку или рыночного перекупщика.
На спорящих начальников стали косо посматривать.
- Отойдем-ка в сторонку, - Огнишек подхватил Перегуда под локоть и отвел в угол. - Я скажу, все скажу, но ты мне должен поручиться за каждого из своих людей.
- Да ты же сам знаешь, что ребята проверенные.
- Это было до чумы. Вон, Вага - тоже был проверенный, а потом сломался, когда вся его семья погибла во время мора. - Вель посмотрел на парадный портрет, на лица тех, кого уже не было на земле. Перегуд тоже внимательно взглянул и, кажется, начал догадываться, чего опасается вель. Огнишек подтвердил его догадку. - Вагу убрали свои же, когда почувствовали, что он может их предать.
- Надеюсь, что у нас до такого не дойдет. Мы же все присягу давали, - десятник схватился за оберег под рубахой.
- Держи крепче, помощь высших сил тебе понадобится. Час назад мне стало известно, что в городе живут кромешники - люди, которые поклоняются Злыде, как богу. Они составляют целое общество. Самый опасный среди них - Молчун. Это он убил Всевлада и Белеца. И вот, Вагу тоже.
Перегуда новость ошарашила, он аж пошатнулся. Вид у него был такой, будто под дых получил. Ревнитель светлых богов - он не мог взять в толк, как подобное вообще возможно. Служитель закона - он каждый день сталкивался с преступниками, были среди них убийцы и грабители, но убийц-вероотступников ни разу не попадалось.
- Ишь ты! Как же… Чего это они? Да нет...- бормотал десятник, помогая себе думать руками и склоняя голову то в одну сторону, то в другую, и спохватился. - Надо их быстрей найти!
- Найдем место, где они собираются, и возьмем всех сразу. Я уже послал Тихомира на разведку. Осталось дождаться его.
Великан и десятник покинули дом. На улице было безлюдно, только возле ограды Вагиного дома, пофыркивая и постукивая копытами, стоял десяток коней стражей.
- Огниш, устроим им всенародное судилище?
- Не загадывай, Перегуд. Они наверняка вооружены. Не думай, что это будет просто.
- Да что мы, никогда не брали вооруженных, что ли!
- Я не об этом. Они - кромешники, а значит, враги Порядка, враги существующей власти, поэтому мы вправе применить самые жесткие меры.
- Короче, в случае сопротивления, мы можем не брать их живьем.
- Мы можем применить «право меча».
- Для всех? Ну, Огниш, знаешь ли... Не круто ль? Одного, там, или двух на месте порешить... Но всех казнить без суда? Как бы народ не взбунтовался. Люди же подумают, что мы их запугать хотим, решат, что власти от бессилия прибегают к крайним мерам.
- На месте разберемся. В конце концов, можно скрыть от общественности такое дело, ради всеобщего же спокойствия.
- Нет ничего тайного, что не стало бы явным, - заметил Перегуд. - И что скажет Совет судей?
- Никто не отменял древний закон: казнить кромешников, как слуг Исчадья Мрака, на месте. И мне, сам понимаешь, необязательно испрашивать дозволение Совета, чтобы вершить суд.
- Ну... когда оно было придумано... аж в Темные века, - десятника пугал решительный настрой начальника. С чего бы это вдруг вель возжаждал крови?
- Так нынешнее время ничем не лучше. В душах людских поселился страх - та же разруха. А в головы лезут мысли всякие недобрые. Посему обстановка в городе требует от стражей усиления бдительности. Ведь народное волнение, пока слабое, при умелом подстрекательстве может перерасти в восстание против власти. Люди-то считают, что во всем виноват Совет. Считают, что судьи не доглядели, не приняли по время меры… Сам же каждый день видишь, сколько озлобленных и возмущенных людей приходит к Дворцу. В этой толпе наши враги могут легко найти сторонников. Среди горожан появилось очень много разочаровавшихся, отчаявшихся, которым нечего терять. Таким только укажи виновного.
- Оно верно. Человек от горя на все способен, сам начинает искать погибели и готов сложить свою буйную головушку ни за что, лишь бы душа не ныла.
- Вот для того, чтобы уберечь потерявших себя, мы обязаны уничтожать любого рода бунт в зачатке, - подвел итог Огнишек. - Общество кромешников - это угроза для всего миропорядка. Очень важно, чтобы твои ребята понимали, с кем имеют дело. Эти враги опаснее, чем воры и грабители. Если ты думаешь, что кто-то из твоих людей может оплошать, лучше сразу отошли. Или какое другое задание им придумаем…
- Да мы, как пальцы одной руки, сжатой в кулак! - заступился за подчиненных десятник.
- Гляди, не ошибись, Перегуд. С тебя же спросшу. Хорошо, если твои ребятки верят тебе так же, как ты доверяешь им.
Огнишек умолк и нахмурился, оттого, что в душе всколыхнулась тревога. У него возникло ощущение, что он упустил нечто очень важное, что почуял сердцем, да глазом не углядел. Он посмотрел на Вагин дом, в окнах которого маячили стражи. Причина беспокойства крылась в доме - там было что-то не так. Волнение усилилось… Среди мельтешащих неясных мыслей, он поймал одну за хвост и потянул. Догадка, возникавшая неведомым образом, представлялась все отчетливей и приобретала завершенный вид.
Надо было стукнуть себя по лбу, чтобы раньше просветление в мозгу настало! Ведь это очевидно! Вагу пытали перед тем, как убить. Молчун – не было сомнений, что убийца именно он - долго избивал Вагу, и если не ради своего извращенного удовольствия, то за тем, чтобы вызнать нечто важное. Какую тайну он хотел выпытать? Узнать, где спрятаны семейные ценности?
- В доме что-то искали? Есть следы поисков? - спросил Огнишек стражей в окне, которые не сразу ответили, прежде уточнили между собой:
- В доме порядок. Все прибрано. Даже следов борьбы почему-то нет.
- Так я и думал.
Огнишек очень не хотел, чтобы его догадка подтвердилась, и вместе с тем понимал, что не ошибается. Все верно... Поэтому он так уверенно сказал, что Вага предал своих единомышленников, хотя в тот миг его предположение не имело под собой никаких оснований. Теперь же - в пору проникнуться отчаянием своего положения.
Какой же он дурак! Он сразу должен был себя спросить: если Вага - предатель, то в чем заключалась его измена. Каким образом Молчун узнал о предательстве - другой вопрос. Должно быть, Вага в расстроенных чувствах сам во всем признался, закатил истерику, сказал, что больше не верит ни в каких богов, а Молчуну такой сподвижник не нужен, более того, опасен! Неважно, что произошло между бывшими единоверцам, главное, Огнишку стало предельно ясно, про кого - а не «про что» отнюдь - хотел выведать у Ваги неуловимый убийца.
- У кого твоих ребят самые быстрые кони? - обратился Огнишек к десятнику, вставляя ногу в стремя. - Поедут со мной на Красную горку, в обитель Ма.
- А мне что делать?
- Жди Тихомира. Я ему велел сюда прийдти. Как явится - знаешь, где меня искать.
Tannit:
29.12.15 16:07
» Глава пятая (окончание)
Второй раз за день горожане шарахались от мчащегося во весь опор черного коня, несущего красноволосого веля в черном. За ним с небольшим отставанием следовали еще пять всадников.
Влетев на вершину Красного холма, Огнишек спрыгнул на землю и бросился в священный сад. Девочка, подносящая воду для омовений, неодобрительно покачала головой и поморщилась, глядя ему вслед.
Он понял, что опоздал, заслышав вопление - голосила женщина, голосила высоко, пронзительно.
Ноги сами понесли его кратчайшим путем к домику Вечеры, напрямки, сквозь заросли, через живые изгороди и лилейные островки. Завидев в просветах между деревьями людей, он замедлил бег, потом шаг. У него внутри, будто разверзлась бездна, из пустоты дохнуло холодом, который разом остудил разгоряченное тело и воспаленный ум.
Стражи обители и жрицы, в накинутых поверх разноцветных одежд траурных покрывалах, стояли неподвижные, немые и бесстрастные. У них не осталось слез - последние выплакали на могилах жриц-хранительниц. Только мать Вечеры громко рыдала в полный голос над своей огромной, невосполнимой потерей.
Закрыв глаза и прикусив до боли губу, Огнишек провел рукой по п лицу, словно одевая печаль.
Вечера лежала на примятой траве, ее голова покоилась на коленях матери. Казалось, что она спит, таким расслабленно-спокойным и отстраненным было выражение ее лика. И струйка крови, стекшая с уголка рта, была неуместной на ее прекрасном, бледном лице. Однако окровавленный наряд не оставлял места для самообмана.
Вечера отстранилась от всех земных забот. Ей стала безразлична любовь, равно как ненависть.
- Покинула нас несравненная... прекраснейшая среди дочерей земных... Твоя кровь - кровь Ма... Не было в садах любви более красивого цветка, чем ты, - тихо поминали ее жрицы, кутаясь в траурные покрывала, мелодично звенели драгоценные подвески на их браслетах. - Сестра наша, кроткая и нежная, подруга волшебных ночей. Величайшая из всех, кто причащался от источника Ма-Любовницы. Ты прощала и понимала всех… Рожденная свободной, ты погибла свободной….
«Необыкновенная, чудесная женщина… была», - подумал Огнишек, умом понимая, что потерял еще не обретенное, но сердцем не желая с этим мириться.
Была…. Была. Была!
- Какая красота погибла, - прошептала Гордея, вставая рядом с велем. - А матери-то ее каково... Облыжно-то как! Не должно матери дитя хоронить. Упаси и убереги, Ма-заступница… Это у кого ж рука поднялась на жрицу, каким же нелюдем надо быть? За что убили девочку нашу?
- За то, что узнала чужую страшную тайну, - тихо ответил он.
- Какую тайну? - насторожилась жрица.
- Зачем тебе знать, Гордея? Разве ты не видишь, что тайны могут убивать. Ступай-ка лучше к детям. Уж не изменишь ничего.
Вечера, приняв исповедь, узнала о кромешниках, и с того мгновения ее судьба была предрешена. А ее служение светлой богине для ее убийцы особым знаком - сие обстоятельство, бесспорно, повышало ее цену, как жертвы, предназначенной для заклания. Убийца не мог не заметить ее красоту… Представить страшно, что он овладел ее роскошным телом перед тем, как лишить жизни.
У Огнишка, будто надломилось что-то внутри. Он устал считать потери. Смерть возлюбленной стала последней каплей в наполненной до краев чаше горя, испитой в последние дни. Прежде несгибаемый и твердый, он пригнул голову от тяжести вины, которую ощутил, глядя на Вечеру - за то, что не смог ее уберечь, не защитил, не предвидел очевидное. За то, что он был жив, а она мертва…
О, если б только было можно, он мечом отвоевал бы ее у небес!
Кем была Вечера для него? Случайной знакомой, не более. Но он полюбил ее с первого взгляда. Что привнесла она в его жизнь? Над этим он еще не успел поразмышлять, но знал, что она подарила ему надежду и вернула способность мечтать, а это очень, очень много значит для человека, разочарованного жизнью. Их короткая встреча, несомненно, стала для него великим событием. Что для него ее гибель? Он потерял нечто, едва обретенное, но по ощущению очень ценное - то, что он уже считал своим, хотя еще не обладал. Чудо, которое он ждал, уже никогда не произойдет. Это чудо было как цветок, возросший в саду любви и взлелеянный с особой заботой. Точнее, как бутон цветка, который, раскрывшись, мог превзойти по красоте все остальные цветы. Но теперь уже никогда не увидеть, насколько прекрасным он мог раскрыться, потому что по злой прихоти он был вырван с корнем и безжалостно растоптан.
Должно быть, гибель Вечеры была наказанием ему, за то, что он так сильно и страстно возжелал обещанной любви, за то, что ненадолго ему вдруг стало так непозволительно хорошо уже от одного предвкушения ни с чем несравнимого блаженства от близости…
Нельзя быть таким счастливым, когда кругом безутешное горе и вопиющая скорбь!
Как жаль, Вечера... Кабы знать, какая участь каждому определена. Если бы только можно было повернуть время вспять, то он, великан, молил бы Трижды Великих денно и нощно о том, чтобы вернулось утро минувшего дня! Он бы все исправил тогда.
Увы, время течет в одном, неизменном направлении. И все, что судьбой предопределено, сбывается. Знать, не случайно именно Вечера услышала нечто, не предназначенное для чужих ушей, и Огнишку было суждено влюбиться в нее с первого взгляда. Ведь если бы он не был так ослеплен и оглушен своим желанием, то, верно, догадался бы, что жрице угрожает опасность.
Пустое дело - обманывать судьбу.
Смерть же прибирает всех без разбору, ей все равно, кто перед ней - убогонькая дурочка-побирушка, несчастная торговка рыбой или счастливейшая из женщин, привыкшая к любви и поклонению. И чтобы там не говорили об ожидании смерти - мало кто готов встретиться с ней, хотя идет к ней всю жизнь, от самого рождения.
Смерть всегда наступает внезапно.
Правы, сто раз правы, древние мудрецы, советовавшие наслаждаться каждым мгновением жизни, ибо смерть подстерегает на каждом шагу.
*
Крашень, необычайно довольный собой, вышагивал павлином. Он представлял все возможные богатства, которые непременно получит в награду от Темнозрачного господина, когда расскажет, как избивался от предателя и как заставил навсегда умолкнуть блудницу, которой Вага проболтался о тайном обществе. Он мечтал, что за преданную службу и непоколебимую веру Владыка сделает его самым богатым человеком на земле. Вера и богатство были для Крашеня тождественными понятиями. Правильную веру он избрал, выгодную. А если у него еще и власть будет…
Разве он не заслужил того, чтобы Трижды Великий Владыка назначил его первосвященником? Разве не доказал свою преданность? Пожалуй, стоит намекнуть ему при встрече, что никто другой более ответственно не отнесется к столь важному делу. А как угодить, Крашень знает! Он построит огромный храм, самый большой на земле храм и установит в нем бронзового павлина. Чтобы увидеть изваяние, со всех концов земли будут приходить новообращенные. Он прикажет воздвигнуть в центре храма алтарь, на котором каждую ночь будут приносить кровавую жертву…
Крашень погладил спрятанные за пазухой свернутые листки с первыми главами священного писания, которое он начал составлять со слов своего Господина. Он очень гордился, что Темнозрачный Владыка Земли доверил писать откровение именно ему. Он станет первым проповедником нового времени, он донесет до людей правду. Он скажет людям, что жрецы Добра и Света и богословы-пустозвоны их обманывали. Не так все было при сотворении мира! А лжецы, объявившие себя земными слугами Творца, который вовсе не был творцом, и его сестры-блудницы, заставили людей забыть истину.
Они заплатят за свою подлую ложь, своей кровью заплатят!
Они еще все пожалеют, что отвергли настоящего живого земного бога и поклонялись бездеятельным, равнодушным ко всему каменным истуканам!
Крашень криво усмехнулся, представив, как отправит возмущенную толпу рушить старые храмы и топтать жрецов. Он объяснит людям, что и как надо делать, чтобы заслужить благорасположение всемогущего Властелина Земли, и они будут ему повиноваться… или они умрут. Он уже видел себя, стоящим на балконе Дворца судей и море человеческих голов внизу перед собой - людей, внимающих его проповеди. Его будут слушать, потому что в свете... точнее, во мраке последних дней ему, Крашеню Молчуну, открылась истина.
Он снова легонько дотронулся до хранящегося под одеждой «Откровения», записанного со слов Владыки, слова которого он помнил наизусть, как настоящий жрец свое вероучение.
*
«В начале мироздания не было ничего - ни времени, ни пространства, только серый хаос - перемешанные в беспорядке стихии. Потом хаос разделился на две половины. Так появились Вечный свет и Вековечный Мрак. Во Вселенной воцарилось равновесие, потому что и света, и тьмы было поровну. Во Мраке родился Трижды Великий Моркон, а из света вышел Светлый бог. Были они противоположны друг другу, но являлись двумя половинами одного целого.
Однажды бог Света сказал Моркону: задумал я творение, и если ты поможешь его осуществить, станешь моим соправителем. Создадим землю и будем властвовать на ней по очереди; мне будет принадлежать день, тебе - ночь. Так сказал бог Света.
Светлобог не мог создавать ничего плотного, поэтому он обратился за помощью к Владыке Мрака. Истинно, что землю сотворил Моркон, ибо все темное и непроницаемое - его творения. Он создал зверей, и птиц, и тварей морских; и вредных созданий, и миролюбивых, чтобы во Вселенной сохранилось равновесие.
Однако бог Света обманул Моркона и сделал так, что на земле никогда не наступала полная темнота, на смену дневным светилам являлись ночные. Моркон не мог подступиться к земле. Тогда он разозлился и объявил бога Света своим врагом на веки вечные. С тех пор между противоположностями - темнотой и светом, добром и злом - идет война.
Светлобогу понадобился новый помощник, ибо творение осталось незавершенным, тогда он разделился на две половины - мужскую и женскую. Породила божественная светлая пара много богов, именуемых деями, и населила ими поднебесье. Деи получились настолько глупыми, что больше одного дела им нельзя было доверить, посему было наказано каждому заниматься чем-то одним: управлять ветром, или собирать облака, или двигать реку, или напускать мороз. Однако деи, будучи созданиями ленивыми и безответственными, плохо справляются со своим делами, поэтому на земле постоянно случаются разные бедствия, за что Светлые боги проклинают деев, и те превращаются в лядов.
Деи были бесплотными, поэтому невидимыми. И тогда подумали светлые боги: сотворим человека, если земля от Моркона, то пусть на ней будет что-то и от нас. Богиня взяла мягкую глину, смешала ее со своей кровью, и вылепила много тел по образу и подобию Своему, а Светлобог оживил их своим дыханием, но оттого, что люди созданы из земли, привязаны они к своему земному существованию.
Светлые боги стали насмехаться над Морконом, говорили ему: смотри, подобия наши, похожие на нас, как две капли воды, топчут и разоряют твое творение. От обиды Моркон заплакал, его слеза упала на землю и превратилась в прекрасного юношу, великого и могущественного, сына своего Отца. Хотел он восстановить справедливость и взять себе по праву то, что было обещано его Отцу. Но люди отказались поклоняться Ему, потому что никто на земле не верил в Него и Его Отца, отчего он очень разозлился и явил всем свою божественную силу - и пришли на землю голод, вражда и разруха. Тогда многие люди признали его Владыкой земли, и упали перед ним ниц, стали просить прощение и задабривать подношениям. Но Он отверг их дары, и сказал: приносите мне в жертву людей, ибо мне угодна жертвенная кровь - она от светлых богов. И принесли ему много жертв, и тогда он сменил гнев на милость.
Сказал Темнозрачный Властелин всем собравшимся возле него: хотел я очистить землю, вотчину Отца своего, от людей, подобий светлых богов, но теперь вижу, что многие из вас готовы передано служить мне, посему, я не стану убивать всех людей, оставлю верных подданных своих и вместе с ними устрою новый миропорядок».
*
«И я стану первосвященником в новом мире, - думал Крашень. - Я буду восседать на земном престоле рядом с Владыкой. А много веков спустя меня будут помнить, как нынче помнят Велигрива, и называть меня «Мудрейшим». Нет, лучше - Предтеча. Ведь я же знал, я говорил, что Владыка вернется! Я людям веру дал! А, может, Властелин откроет мне тайну бессмертия? И тогда мы вместе будем править миром вечно».
Близилась полночь. Серпы лун, убывающей и нарождающейся, скользили по звездному небу в своей извечной игре в догонялки. Раздвоенные тени на земле, стремились слиться в одну.
Верхом на муле, по узкой дороге местного назначения, Крашень добрался до виноградников Бушмы Малея и, спешившись, вошел под сень резной листвы. Виноградная лоза, заботливо направленная по жердям вверх, ближе к солнцу, оплетая деревянные решетки, представляла собой висячий свод.
Загадочно улыбаясь своим мыслям, Крашень неторопливо повел мула вверх по склону. Он знал, что все давно собрались и ждут только его, поэтому нарочно оттягивал свое прибытие, как бы отпуская единоверцам время на раздумье. Пусть осознают, насколько он незаменим, ведь без него они сами ничегошеньки не могут сделать. Да они, вообще, никто, ничтожества, по сравнению с ним! Никогда, ни в жизнь, ни одному из них не возвыситься пред Владыкой, подобно ему.
После сегодняшнего жертвоприношения Крашень намеревался во всеуслышание объявить себя верховным жрецом богов Мрака. И пусть только кто-нибудь только попробует возразить!
Он остановился. Ему почудилось, что неподалеку раздался то ли тихий скрежет, то ли слабый стук железа, в общем, звук неуместный для виноградника глубокой ночью. Настороженно прислушиваясь, он всмотрелся в кривые переплетения лозы, едва различимые в жидком, лунном свете, пробившемся сквозь шатер листвы, но не заметил никакого движения-мельтешения, и ничего подозрительного или необычного. Он подождал еще немного, но странный звук не повторился. Ночь будто онемела. Ни шороха, ни хруста веток, ни трепета крыльев испуганной птицы.
«Да никого здесь нет, кроме своих. У стражей в городе дел невпроворот», - успокоил он себя и продолжил путь.
Виноградники Бушмы находились в отдалении от большого торгового пути. Тут и днем-то редко путника увидишь, а по такой темени - разве что лихого человека или привидение встретишь. Место тихое, ничем неприметное, потому и было выбрано для собраний.
Бушма ждал наверху, потный от волнения и потирающий от нетерпения руки. Как и рассчитывал Крашень, все уже давно собрались в пещере.
- Чего так долго? Мы тебя уж заждались. Чего случилось?
- Все отлично.
- А если Владыка сегодня не появится?
- Темнозрачный Властелин земли всегда с нами, - произнес Крашень, подражая проповедникам. - Владыка мысленно зрит нас.
- Ага. Зрит! Ну, конечно... Но ты, все равно, как встретишься с ним, шепни, что это я о жертвах позаботился.
- Кто они?
- А так... - Бушма махнул рукой. - Сироты.
- Чума?
- Чума, - нынче это слово было ответом на многие вопросы.
- Тем хуже для них. - Крашень взглянул на небо. Уже скоро серп большей из лун нагонит тонкие рожки малой и встанет прямо над ней, указывая время для жертвоприношения.
- Их никто не хватится. Я этих детишек в дом к себе заманил, обещал сладостями угостить. Поверили! Дети же... легковерные. Мне пришлось постараться, чтобы незаметно привезти их сюда.
Крашень завел мула в большой сарай, служивший складом для корзин и орудий труда. В пору сбора урожая здесь ночевали наемные работники, но в этом году из-за чумы таковых было не сыскать. В сарае стояли привязанные лошади и ослы единоверцев. Животных прятали на всякий случай, а то, вдруг какой-нибудь бродяжка в поисках еды и ночлега заберется на холм. И что он сделает, обнаружив в виноградниках целый табун бесхозных лошадей и осликов? Одно из двух - или сведет пару-тройку коней, или, что недопустимо, стражам донесет. Хотя может и свести, и донести.
Ужасно не хотелось объясняться со стражами - они мужики ушлые, вдруг чего почуют.. Они же - во стократ страшнее псов цепных потому, что не угадаешь, на чем могут подловить и с какого бока прихватить.
И чего только не придумают великаны, чтобы подчинить своей воле людей! Что за порядок такой, который надо еще и сторожить?
Ничего... Осталось подождать еще немного - и велевой власти придет конец. Пока же необходимо сохранять бдительность, ведь нехорошо получится, если накануне великого события их всех схватят и осудят.
«Надо будет напомнить, что кругом враги», - подумал Крашень.
Лишь благодаря соблюдению предосторожностей и скрытости собраний, общество сохранилось до сих пор. Иначе все они давно горбатились бы на рудниках или в каменоломнях, если не хуже…
Откинув плотный полог, не пропускавший свет, Крашень стремительно преодолел узкий проход в семь шагов и оказался в пещере, освещенной тремя факелами и пятью черными свечами в алтаре. Эту пустоту в недрах холма использовали многие поколения бушминых предков для самых разных целей, покуда Бушма не превратил это место в храм темных богов. У дальней стены был устроен алтарь, где размещалось изваяние павлина из обливной разукрашенной глины.
При появлении Крашеня люди, тихо переговаривавшиеся между собой, умолкли и расступились, пропуская его к двум сколоченным из грубых досок столам, служившим жертвенниками. В тайном обществе состояли люди старше его по возрасту, богаче, более высокого положения, но они не возражали, когда Молчун сделался предводителем.
После той знаменательной ночи, когда к ним явился Темнозрачный сын Вековечного Моркона в обличии юноши, Крашень сильно изменился. Он и прежде был каким-то странным, вел себя пугающе. Постоянно пребывая в неуемном беспокойстве, он - то шарил вороватым взглядом по сторонам, то руки мял, словно они чесались, то волосья из бороды выдергивал, то начинал хихикать без причины. Он редко принимал участие в обсуждении разных вопросов и не отличался многословием, за что его прозвали Молчуном. Однако более исправного исполнителя, чем Крашень, для того, чтобы кровь пустить жертве, было не сыскать. А после того, как он признался в убийстве веля-книжника, соратники ни столько восхитились его смелостью, сколько стали опасаться за свою жизнь.
После явления Владыки Крашень преобразился до неузнаваемости - его шаг стал твердым, голос крепким, взгляд пристальным. И странный блеск в глазах не проходил.
- Братья и сестры, - начал он. - Сегодня мы возложим на жертвенник два жалких слепка со светлых богов, ибо мы не в силах дать нашему Владыке больше, нежели замещающие жертвы, но числом их докажем свою преданность. Чем больше крови, тем лучше. Через жертвенную кровь мы получим прощение Темнозрачного Властелина за свое прежнее бездействие. А потом придет время - и наш Владыка введет нас в свой новый мир, который построит на земле. Всех остальных, тех, кто в него не верит, он покарает. - Крашень обвел взглядом своих единоверцев. - Отныне мы будем собираться здесь как можно чаще и кровью жертв смывать грех лжи, который совершили светлые боги. Они пообещали разделить с Его Отцом власть, сказали, что Он будет править вместе с ними, но обманули. Только через кровь жертв мы искупим свою вину перед Ним, и его сыном, Темнозрачным Властелином. Мы будем совершать жертвоприношение каждую неделю, здесь в нашем тайном убежище до тех пор, пока не сможем делать это в городе, в открытую.
- Равностояние вот-вот наступит, - шепотом напомнил ему Бушма.
- Да, - кивнул Крашень. - Сейчас мы воздадим нашему Владыке. После чего я прочту вам Откровение. Знайте, Владыка доверил мне записать истину о Творении, чтобы донести ее до тех, кто заблуждается. - Он повелительно махнул рукой. - Давайте их сюда! Кладите на столы.
Из мешков вытащили двух испуганных и худеньких подростков. Дети были связаны по рукам и ногам, рты заткнуты тряпками. Их расширенные от ужаса глаза были полны слез.
Крашень не испытывал к детям ни капли жалости. В нем не всколыхнулось сострадание при виде несчастных обреченных детей, настолько твердо он был убежден в том, что поступает правильно.
- Фу! Они воняют, - недовольно скривился он.
- Так на свойство крови вонь никак не влияет, - оправдался Бушма.
Детей положили на столы. Крашень про себя отметил, что в будущем храме алтарь надо сделать из монолитного камня и прорубить на его поверхности желобки-кровостоки, для удобства сбора жертвенной крови.
- Крепче привяжите их! - приказал он. - Живее! Луны уже равняются.
Детей, чтобы не брыкались и во время судорог не скатились на пол, примотали к столам, перекинув веревку через грудь и ноги. Выполнив приказание, кромешники отступили и встали напротив Крашеня, глядя на него с ожиданием.
- Толпитесь, как стадо баранов! - презрительно бросил тот. - Вас самих хоть на бойню веди. Как же вы собираетесь служить Владыке?
Выхватив свой кинжал и взглянув на него, он поморщился от досады. Его незаменимое прежде орудие убийство не годилось для задуманного дела. Чтобы произвести впечатление на единоверцев ему требовалось другое лезвие.
- Бушма, дай свое орудие, - приказал Крашень и подхватил услужливо протянутый, остро заточенный нож. - Смотрите, как это делается!
Ожесточенно и уверенно он перерезал горло мальчику. Жертва отчаянно забилась. Хлынувшая кровь со стола полилась пыльный каменный пол. Рядом беспомощно затрепыхалась девочка. Она, хотя и не могла видеть своего брата, но все слышала. Все понимала.
Крашень набрал немного крови в чашу и обмазал глиняное изваяние павлина.
Воздух пещеры сгустился и потяжелел. Казалось, стали осязаемы религиозный ужас и трепетный восторг - два чувства, которые охватывают человека при общении с грозным божеством и заключении сделки с Ним.
- Кровь... Владыка Темнозрачный жаждет много крови, - Крашень обвел своих единоверцев безумным взглядом.
- Прими нашу жертву, о, Темнозрачный Владыка Земли, - зашептали собравшиеся. - Трижды Великий… Мы - твои верные слуги… Мы покоряемся тебе, наш Темнозрачный Повелитель, Властелин земли и моря, и всего рода человеческого…
- Ну, кто из вас желает доказать свою преданность Владыке на деле? - спросил Крашень собравшихся и, запрокинул голову, захохотал. - На моем горбу хотите въехать в золотой благостный мир? Вы что, не понимаете, что жертвенною кровью мы платим Властелину за свои жизни? Мы себя спасаем!
- Скажи, что делать? - послышался взволнованный голос.
- У всех имеются с собой ножи?
Все собравшиеся ответили, хотя и утвердительно, не очень уверенно.
- Пусть каждый из вас ударит ее! - Он указал на девочку, которая билась в тщетной попытке высвободиться из пут. - Представьте, что убиваете пресветлую Богиню, врагиню нашего Повелителя - это придаст твердости вашей руке. Разите ее смело! Брат Бушма, давай ты первым, как позаботившийся о жертвах.
Бушма с лицом сосредоточенным и блестящим от пота шагнул к столу. Сжав черен двумя руками, поднял нож над головой и с силой вонзил в узкую грудь девочки. В последний миг он зажмурился, а когда открыл глаза, в них было удивление. Неужели он смог это сделать?
Оказывается, убивать очень просто. Трудно решиться, только нанести первый удар. Обмакнув пальцы в кровь раны, Бушма Малей провел ими по груди глиняного павлина. После чего, гордый и преисполненный достоинства, уступил место остальным.
Один за другим кромешники стали подходить к столу и колоть маленькое тело. Пещера наполнилась гулом голосов, кто-то заспорил о том, как и куда лучше бить, у кого-то сломался нож, застряв в кости.
Крашень внимательно следил за тем, кто и с каким старанием относится к делу - кто слишком медлил, прежде чем ударить; кто отворачивался и бил, не глядя; кто дрожал, как лист на ветру; кто, выполнив свой долг, ушел блевать в темный угол пещеры. Он хотел определить, на кого из собратьев по вере можно будет опереться, а кто не слишком надежен.
Кромешники встали плотным полукругом перед столами и с надеждой воззрились на изваяние своего божества. Прошло несколько томительных минут, но глиняный павлин не оживал.
- Когда же явится Владыка?
- Неужели, он не желает принять нашу жертву?
- Что это значит, Крашень?
- Не обещал я вам, что Трижды Великий Властелин земли сегодня непременно предстанет перед нами. Как я могу что-то говорить за него? Должно быть, Владыка сейчас занят какими-то более важными делами, но Он никогда не забывает о нас и видит все, что мы делаем. Нам беспокоиться не о чем, мы выполнили то, что от нас требовалось. Темнозрачный Владыка останется доволен. От жертв, что мы принесли, он не откажется - более драгоценного дара, чем кровь невинных детей, не существует. Только на небе…
Вдруг пламя факелов полегло на миг, чуть притухло, и тут же вспыхнуло еще ярче. Пласты тяжелого воздуха, пронизанного запахами крови, пота и страха, пришли в движение. В душной пещере повеяло свежестью ночной прохлады.
Собравшиеся повернулись к выходу и вскрикнули.
Не юноша прекрасный и печальный стоял у входа, а могучий воин. Его свирепое лицо расцвечивали огненные блики. В правой руке он держал сверкающий как Рыба-луна меч, а в левой - нож с широким длинным лезвием.
- О, боги! Это рыжий вель! - по залу пронесся встревоженный шепот. - Начальник стражи!
- Не ожидали, душегубы? - спросил Огнишек всех сразу и каждого отдельно. - Итак, все вы застигнуты на месте преступления, к тому же, вы все вооружены... Как убийц и злодеев, приговариваю вас к смертной казни, - он говорил спокойно и не громко, но казалось, что он его голоса дрожат стены. - Согласно древнему закону, я воспользуюсь правом меча. Именем Добра и Света!
Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал.
Заколебалось пламя факелов, затрепетали лепестки огня над свечами. Заметались косые, длинные тени под сводом пещеры. Зал наполнился криками, хрипами умирающих, звоном оружия и проклятиями.
Огнишек был страшен в своей неукротимой ярости. Он вращал мечом столь ловко, столь умело, столь быстро, что за ним было трудно уследить. Сверкание разящего кромешников клинка, на мгновение пойманного светом, было подобно молнии.
Вель прошел по тайному убежищу злодеев, подобно сильной буре над лесом, что ломает и выворачивает с корнем деревья.
Крашень уцелел лишь потому, что стоял особняком, в глубине пещеры. Когда грозный великан начал рубить его единоверцев, он не сразу проникся происходящим. Ему казалось, что он спит и видит дурной сон. Он даже возмутился поначалу, что кто-то посмел вмешаться в ход собрания. Он был намерен, во что бы то ни стало, осуществить свои властолюбивые замыслы. Он был настолько самонадеян, что и в мыслях не допускал, что все пойдет совсем иначе, чем он наметил. Затрясшись от бешенства, Крашень приказал: «Убейте же его кто-нибудь!» - но его крик утонул в ужасном многоголосье и в следующее мгновение он, наконец, осознал действительность.
Он словно падал с вершины башни, которую строил для себя, и думал, что навсегда. Его низвергли!
О, отчаяние, обида и уныние - неизменные спутники утраченных надежд!
Крашеня Молчуна настолько впечатлила гибель единомышленников, но больше осознание того, что сам оказался в безвыходном положении, что от страха он будто врос в пол. В оцепенении, сменившем удивление и злость, он не помышлял ни о защите, ни о бегстве, только молился и призывал на помощь Владыку. Он вдруг истово возверовал, что тот придет и спасет его. Верил, даже оставшись один на один с великаном. Со скривившимся и бледным, как полотно, лицом несостоявшийся верховный жрец, прижимаясь спиной к алтарной стене, выставил перед собой кинжал.
- Темнозрачный Владыка, спаси, - пробормотал он.
- Значит, ты и есть Молчун, - спросил Огнишек, тяжело дыша и держа на отлете окровавленный меч. С лезвия ножа в опущенной руке, срываясь, падали на пол капли крови.
- А это и есть ваш хваленный, велев суд? - нашел, что ответить кромешник.
- Твои дружки лишили жизни невинных детей, а я убил убийц. И мы оба это знаем. Как поступить с тобой - без суда понятно.
Огнишек с недоумением брезгливо разглядывал кровавого душегуба, которого давно искал и считал первым из врагов. Первым, после Исчадья Мрака, безусловно. Он думал, что этот злодей должен выглядеть как-то особенно, что, может, помечен неким знаком… Однако внешний облик Молчуна ничем не поражал - был самым заурядным. Жестокий, безжалостный убийца, которого молва наделила огромным ростом, руками длинными, аж до колен, глазами жабьими, оказался плюгавым, незаметным и не имеющим особых запоминающихся примет.
- Это вы, вели, придумали Порядок! Ты защищаешь ложную веру! - истерично выкрикнул Крашень.
- Это вера моих предков, и я никогда не предам ее, хотя бы потому, что она учит добру, а такие, как ты, злоязыкие, разносят по земле погибельную скверну.
- Мы говорим правду! Проповеди ваших священников - вранье и пустая болтовня!
- Зато мое слово не расходится с делом, - с угрозой произнес вель. - А я дал клятву уничтожать зло. Видишь, - он небрежно указал мечом на лежащие вповалку тела, - как все плохо кончается для моих врагов?
- Ты их убил! Как же заповедь о благих поступках?
- Надо же, вспомнил! В данном случае благо и необходимость - одно и то же. Кто станет обвинять рачительного хозяина за то, что он уничтожил стаю крыс, что портила его припасы? Хотя… ты даже не крыса. Ты - ничтожная тварь, которая, собравши себе подобных, хотела разрушить Порядок и устроить беспорядок на земле.
Великан медленно надвигался. От каждого его взвешенного слова, Крашень будто уменьшался в размерах, сжимался от велевой правды.
- Все равно Темнозрачный Владыка уничтожит вас всех. Всех до единого переведет! Когда он за вас возьмется, вы пожалеете, что родились на свет.
- Да? А где же он сейчас? Так занят злодеяниями, что оторваться не может? - в голосе веля не слышалось насмешки, разве что усталость. - Почему же он не спешит к тебе на помощь?
Замутненный взор Крашеня прояснился, глаза забегали. Действительно, почему? Может, всевидящий Владыка испытывает его веру на стойкость? И только в последний миг отведет в сторону меч палача?
- Трижды Великий Владыка, могущественный и справедливый, не оставит в беде своего преданного слугу, - твердо произнес кромешник. - Все вы еще горько пожалеете, что верили в богов Света!
- Оставь богов в покое. Считай, что я караю тебя не за отступничество, ибо за душу свою ты сам ответ держать будешь, а за убийство невинных людей. Я проявлю милосердие - прикончу тебя быстро.
*
Огнишек вышел из пещеры, сделал на пару шагов и замер, глядя на тонкие лунные серпы, соскальзывающие с небосвода. По его воинственному виду можно было решить, что он хочет изрубить ущербные ночные светила тоже. На самом деле, ничего подобного он и в мыслях не держал. Он вообще ни о чем не думал, настолько был опустошен.
Понемногу ночная прохлада остудила разгоряченное тело и отрезвила голову, ход мыслей наладился.
Вель прислушался. Острым слухом, полученным в дар от отца-небожителя вместе с другими сверхчеловеческими способностями, он уловил тихие голоса стражей, которым велел оставаться у подножья холма и следить за тропами, чтобы ни один вероотступник не сбежал, и ждать его возвращения или условного сигнала. Люди были встревожены его долгим отсутствием и уже были готовы нарушить приказ.
Огнишек свистнул, и десяток стражей поднялись с разных сторон на склон холма так быстро, насколько позволяли переплетения виноградной лозы и темнота.
- Живой, слава всем богам. - Перегуд единственный не побоялся подойти к начальнику на расстояние вытянутой руки. Другие стражи остановились поодаль. - Цел? Тебя не ранили?
- Не знаю.
- Мы слышали крики... но они скоро стихли.
- Да, я быстро... управился… с ним... - вель указал мечом на вход в пещеру.
- Что там случилось?
- Вероотступники убили детей.
- Значит, мы опоздали, - подвел печальный итог десятник. - Ты знал, что они затевают?
- Какая теперь разница…
- Вероотступники все это время были у нас перед носом, ходили по тем же улицам, что и мы… Может, и жили по соседству. Где были наши глаза?
- Довольно, Перегуд! Ничего уже не изменишь.
- Ты их… всех… казнил?
- Да, и удостоверился в том, что все они до единого мертвы. Я самолично принял решение, и я же собственноручно привел приговор в исполнение. Никто из вас не в ответе за их смерть, - Огнишек обвел взглядом стражей. - Дело сделано, и до рассвета нам надо все убрать.
Недолго посовещавшись, решили вывезти трупы в мешках, которые нашлись в сарае запасливого Бушмы. Один за другим стражи вошли в душную пещеру. Потрясенные увиденным, не решаясь приближаться к телам кромешников, они встали вдоль стены. Вглядываясь в лица мертвецов, они гадали, кем были эти люди, где жили, чем занимались. Может, кто-то увидел своего знакомца или соседа, которого минувшим днем встречал в городе и приветливо кивнул или перекинулся с ним парой ничего незначащих слов. И вот теперь тот мертв… Спрашивать, за что он принял смерть - ни к чему.
Чего не хватало этим людям в жизни? Судя по одежде, все они - не из бедных, и все у них, наверняка, было - добротный дом, достаток, возможность нанять людей, чтобы самим не работать. Может, как раз оттого, что у них появилось много свободного времени, и не надо было заботиться о хлебе насущном, в их головах и появились черные мысли, а в душе поселилась дурная блажь? Захотелось им обратиться в какую-нибудь веру особенную, для избранных.
- Не пытайтесь узнать их имена. Никакие вещи отсюда себе не брать! - сказал Огнишек и, перешагивая через трупы, направился к алтарю.
- Чего встали? Надевайте на них мешки! Нам надо управиться до рассвета, - грубый окрик десятника заставил стражей действовать.
- В лица не смотреть, - поучал на всякий случай Перегуд, - а то еще начнут сниться по ночам. Но вы их не бойтесь. Они - преступники, а мы блюстители закона.
- За души свои не беспокойтесь, - подхватил Огнишек. - Я, как начальник стражи, один несу ответственность за то, что здесь произошло.
- Плохо дело, если до права меча дошло, - пробормотал кто-то из стражей. - Нет страшней возмездия, чем смерть без покаяния.
- Их при народе бы казнить… дать укорот на людях, чтобы больше никому неповадно было, - вторил другой.
- Если кто-то из вас проболтается - будет держать ответ по всей строгости закона. Лично спрошу! - предупредил Огнишек. - Помните, что это служебная тайна, и ее разглашение является преступлением. Сейчас ни в коем случае нельзя волновать народ. Наш долг сохранить порядок! Плохо, очень плохо, что пришлось применить право меча, и я глубоко сожалею об этом... Но какое другое наказание, как не использование строгого права, применяемого точно и жестоко, стало бы равным совершенному ими преступлению? Пришло время, когда сохранить Порядок можно только с помощью самых суровых наказаний. Или есть возражения? - он обвел взглядом своих подчиненных.
Возражений не последовало.
Одному из стражей, совсем молодому, стало плохо, и товарищ вывел его под руку на свежий воздух. Другой страж сдал, когда увидел истерзанные тела детей - его детишки были того же возраста, даже похожи чем-то. Суровый человек - он плакал, перерезая веревки на худеньких запястьях.
- Каким же надо быть чудовищем, чтоб над дитем так измываться, - шептал он, и слезы текли по его небритым щекам. - Выродки проклятые, что натворили… Ох, этим извергам бы - да не такую быструю смерть.
- В своем праведном порыве ты им уподобляешься, - буркнул Огнишек.
- Детей надо на кладбище свезти. Похоронить по-человечески.
- Мы так и сделаем, - заверил его вель.
Огнишек затянул веревку на мешке с телом Крашеня Молчуна и поднялся. Оглядев пещеру, он встретил пристальный взгляд стража, стоявшего над убитой женщиной. Вель, пребывавший в прескверном настроении и не был расположен к разговорам, но чувствовал, что лучше - не оправдаться, нет - объясниться с ним сейчас, дабы в будущем не обрести в его лице врага.
- Ты думаешь, она не виновата? Вот, смотри! - Он воткнул в доску стола кинжал Молчуна. - Этим ножом были убиты вель и пророк. Эта женщина, кем бы она ни была, знала о преступлении, но не донесла. Видишь нож в ее руке? Этим ножом она недавно резала ребенка. Завтра или через десять дней она бы без раздумий убила любого служителя Порядка. Может, меня, потому что я – вель или тебя - за то, что ты страж. Все вы… - Огнишек обернулся к угрюмым мужчинам. - Вы все давали клятву сохранять Порядок и служить закону, а нынче бескровно служить и защищать уже нельзя. Вы должны это понимать. Мы обязаны отсекать огнем и железом, и всеми возможными средствами от города- смуту, от веры - отступничество. Кто-то должен это делать! Кто, если не мы?
*
Стражи вывели из сарая коней, мулов и ослов и, погрузив на них тела в мешках, спустились с холма.
Близился пятый час ночи. Тонкие серпы лун, уже готовые запасть за горный хребет, косо заливали землю безжизненным, призрачным серебром. На черном небосводе, обретшем глубину, звезды, будто почувствовав себя полновластными хозяйками, замерцали ярче, стали видны даже самые маленькие и тусклые звездочки. Казалось, они подмигивают.
Караван растянулся на пустой дороге. Разномастные животные безропотно влекли по последнему земному пути тела кромешников. Сопровождавшие их стражи почти не переговаривались, погруженные в скорбные раздумья о выборе судьбы, о ненадежности и бренности человеческого тела, о бессилии перед неизвестным злом.
На полпути, между виноградниками Бушмы и городом, процессия свернула с дороги и прямо через поле направилась к большой глубокой яме, куда свозили со всей округи неопознанные и невостребованные трупы. Навстречу стражам вышли два могильщика, их головы были обмотаны полосами ткани - повязки, призванные защитить дыхание от смрада, скрывали лица, так что виднелись только глаза. Впрочем, эти люди уже не замечали зловоние - их одежда насквозь пропиталась гнилостным сладковатым запахом, который въелся даже в кожу.
Стражи их не гнали, но и помочь не просили.
Люди без лиц не задавали вопросы. Они всякого понасмотрелись во время мора и не чувствовали ничего, кроме нечеловеческого изнеможения. Опершись на черенки лопат, они стояли между отвалами земли и равнодушно следили за стражами, которые споро перетащили и побросали в яму полтора десятка или около того тел в мешках. После чего, поплескав на своих мертвецов казенного масла, подпалили. Вскинувшееся пламя осветило свежие пятна крови на мешковине, и тогда могильщики благоразумно отступили подальше от края ямы, чтобы не увидеть лишнего, чему лучше оставаться в тайне.
Чума, приостановившая жизнь в Небесных Вратах, обошедшая почти все улицы, заглянувшая во все дворы, не ведая преград, проникшая в запертые дома, выбирала жертвы непридирчиво и непредсказуемо. Она навсегда забирала одних, а иных, неведомо почему, щадила, однако верно обрекала на пожизненную душевную боль за гибель близких.
Все - плохо...
Общая беда смирила добровольных могильщиков с мыслью о том, смерть всегда рядом. Они стерпелись с ее страшным, губительным соседством и настолько свыклись с видом мертвецов, что причины гибели людей перестали их тревожить.
Tannit:
30.12.15 18:25
» Глава шестая
Глава шестая, о бытии Темнозрачного на земле, его помыслах и деяниях, кромешниках, оборотнях, злыденышах и державе
«Злыдень всескверный, сам себя породивший, был хитер и коварен. Он пришел к людям, которых ненавидел больше всех других земных народов, в облике благообразном и, представ пред ними смиренным и кротким, ласковым и постоянным, объявил себя ненавистником неправды. Он говорил, что человек создан для греховодства, все его устройство предназначено для свершения грехов; он всячески восхвалял пороки, имена коих Злоба, Жадность, Гордыня, Зависть, Распутство, Чревоугодие и Лень. Колдун и обаятель - многих он привлек к себе на службу, посулив несметные богатства и вечную жизнь. Прельстившись его обещаниями, вероотступники продали ему свои души, а он обманул их и превратил в чудовищ. Стали они верными слугами Исчадья Мрака, бессловесными исполнителями его воли и были с ним, когда он пошел на людей войной».
Повести Первых Земных Веков.
Минуло десятка лет без малого два с тех пор, как Темнозрачный вернулся на землю. Двадцать земных лет для бессмертного - глоток из колодца вечности...
Однако время стало его врагом. Годы пролетели незаметно, а он не добился желаемого успеха, хотя поначалу ему казалось, что это будет легко, что он все-все успеет... Какие могли быть сомнения! Но заветный день неотвратимо приближался, а главного еще не сделано.
Ныне все было не так, как в первое пришествие. И сам он был уже не тот. Да еще стал замечать за собой одну странность престранную, непонятно как, в него проникшую - ни с того ни сего обрел он человеческие повадки. То ничего-ничего, а то - раз! - и забыв себя, учудит что-нибудь этакое, будто простой смертный. Даже стал погодой интересоваться. Погода-то еще ладно, воры не жнут, и те погоду ждут. Но ему-то на кой? Ведь он сегодня здесь, завтра - там.
Впервые это обнаружилось во время одного путешествия. Шел он, шел, и вдруг встал как вкопанный, глядя перед собой. И ведь ничего особенного не узрел - поле, река, за рекой - реденький березняк, за березняком - луг, за лугом лес, обычные для тех мест виды. Он мог бы идти себе спокойно дальше, но уселся пригорке, да принялся любоваться красотами земными - ей, правда! - как чарами одурманенный, безо всяких мыслей.
Полевые цветы - красные, желтые, синие, белые - сплетались в причудливый узор. В реку, как в зеркало смотрелись небеса, и облака бежали по водной глади. И тонкие белые березки с поникающими нежно-зелеными кудрями крон обрамляли изгибы реки кружевом. И синий бор, окутанный дымкой, стоял вдали. И небо над всей этой живописностью такое было пронзительно голубое...
Так и просидел сиднем Темнозрачный до заката, когда солнце раскаленной сковородой стало западать за почерневший лес. День умирал в ослепительном зареве. Небо охватил багровый пожар, поверхность реки занялась рыжими всполохами и заалела, будто русло наполнилось кровью.
- О, да! - вскричал он тогда, вскочив с места. - Последний день мира на земле будет как этот - в крови и огне. Пусть всё умрет! - и бросился наверстывать упущенное время.
Злился Темнозрачный, что не может избавиться от проклятой напасти, которая, подобно человеческим душевным болезням, была необъяснимой и неизлечимой. Как людские хвори проистекали с обострениями и спадами, так и его зараза - то подолгу ничем о себе не напоминала, то вдруг накатывала отупляющим приступом. И не было ни сил, ни возможностей вести себя иначе, как-то подавить неожиданно пробуждавшуюся тягу к созерцанию и придушить восторг при виде прекрасного! То он засмотрится на бабочек, порхающих над цветами, просто так, без всякой мысли и желания уничтожить радующуюся солнцу живность. То, творя какое-нибудь пакостное дело, начнет мурлыкать под нос какую-нибудь веселую песенку. Вот ведь как! Очеловечился он, что ли?
Но человеком стать все равно не мог, по определению.
Он обосновался в самом большом и многолюдном городе на земле, в Небесных Вратах, где никому и в голову не придет его искать. И вообще, песчинку проще всего спрятать в песке...
Он преспокойно обретался в облике лекаря в собственном доме у площади Лестницы и тешил свою гордыню тем, что ловко обвел вокруг пальца своих непримиримых врагов. Он мог видеть их в окно каждый день, и злорадствовать, глядя на их хмурые лица - дюже озабочены были великаны думами, как сохранить нарушенный Порядок, да как найти и победить его, Темнозрачного. А он был туточки, прямо у них перед носом. Ему даже присвоили звание почетного горожанина за неоценимую услугу, оказанную городу - за помощь в избавлении от чумы, им же самим и насланной.
Как скучно приносить людям радость, слезы счастья такие пресные...
- Вы еще пожалеете, что отвергли меня, единовластного, законного властелина всей земли! Я пробудил ваш мятежный дух не для того, чтобы вы возомнили себя равными богам, - думал он, глядя в окно на площадь Лестницы. - Сами - грязь грязью, а захотелось им величия и бессмертия. Отгрохали махину...
Легендарное сооружение представляло собой башню, высоченную, ступенчатую башню, - глядеть издали, будто перст, нахально указующий в небесный свод, - обвитую снаружи пресловутой лестницей, той самой лестницей, по которой люди хотели подняться на небеса и заглянуть в окна божественных хором.
- Да если бы можно было подняться на небо, то я сам соорудил бы лестницу и первый побежал по ней... Но не дотянуться до небес. И не потрясешь небо, как крону дерева, чтобы небожители посыпались оттуда, как спелые персики.
Люди до сих пор пребывали в заблуждении, относительно причин разрушения Лестницы. Думали, что их покарали Трижды Великие боги. Ха! А он-то всего лишь хотел их напугать, показать пристрастие светлых богов, дабы отвратить от них и заставить ненавидеть, но почему-то вышло наоборот - люди приняли кару, как должное, и оттого вера только укрепилась. Темнозрачный же, как был врагом для земных народов, так им и остался.
- Не поленились, разобрали... до основания.
Оставленные в назидание потомкам, огромные глыбы, со скругленными временем и ладонями гранями и углами, служили могильными памятниками людской гордыне да еще его, несостоявшегося Властелина земли, бесславному прошлому.
Темнозрачный перевел взгляд на усыпальницу Велигрива, между зданием Книгохранилища и Дворцом судей, первым из которых стал он же, Справедливый Велигрив.
- Ну, что, коварный, вероломный вель, где ты сейчас? Сколько б жизней тебе не было отмерено, ты там, в земле, которую защищал. Небось, весь извертелся в гробу, аж выскочил из могилы. В этот раз ты меня не остановишь.
Ныне вель Гривата уже не мог помешать осуществлению его замысла. Никто не мог! Он был волен творить, что ему вдумается, пока с оглядкой, естественно. Он навел порчу на целый город, и его колдовство даже не распознали.
В нынешнем мире все было не так, как в Прошлом. Нет, внешне земля не изменилась - ветви деревьев по-прежнему тянулись к небу, а корни уходили в землю - но дух над ней витал уже не тот. Иное время, иные люди, иные обычаи. Если в Прошлом тайные знания являлись исключительно достоянием велей, то теперь ими обладали простые смертные, пусть лучшие из людей, но худшие из хранителей.
Впервые Темнозрачный задумался над этой странностью после истории с книжником, которого вытолкнул из окна велевой башни. Удивился еще тогда, почему главный хранитель из простых.
Оказалось, что нынче на земле нарождается совсем мало великанов. Обиделись, что ли, деи на людей? Смешно. Мысль, что деи способны затаить обиду, его позабавила. Эти пастухи заоблачные да возмутители воды не вспомнят, что делали мгновение назад... Как бы то ни было, ныне на земле, не в пример Прошлому, великанов было мало, и, если действовать хитроумно, можно извести их всех до одного. Правда, собственноручно он не мог лишить жизни благородного, но ведь только он один и не мог, а простым смертным это было вполне по силам.
Жалкий человечишка был способен совершить то, что не доступно ему, великому и бессмертному, хоть он тресни! Недаром в народе говорят, мол, что дозволено быкам - не дозволено богам. Однако не всякий «бык» согласится совершить убийство, тем более, убийство веля. А если согласится, справится ли?
Жаль, что вероотступники в Небесных Вратах бесследно исчезли, должно быть, стражи Порядка как-то выследили их и казнили всех без суда и следствия, иначе он знал бы. Плохо, что он тогда не заполучил их души. Думал, что успеется...
Богословы, спорившие друг с другом о душепродавцах, лишь состязаются в выдумке и упражняются в красноречии. Мнят себя знатоками природы и свойств непостижимого, доказывают свои домыслы, приводят, как им кажется, убедительные доводы...
Спор слепых о свойствах света! Жалкая попытка смертных быть судьями при богоборстве. Откуда людям знать, что становится с заложенными душами? Они не понимают даже отчасти, что есть душа.
Темнозрачный знал и понимал. И стремился заполучить, как можно больше этих чудесных, животворящих частиц божественного света. Он помнил о каждой из них и мог бы рассказать, где, когда и каких обстоятельствах ею завладел, случилось ли то в Прошлом или совсем недавно.
Ох, как неосторожны люди в своих желаниях! Как задешево человек может заложить свою душу...
С каждым душепродавцем он заключал договор - не на словах, не на бумаге, а на тончайшей пелене, сотканной из мрака, прозрачной в темноте и черной на свету, всем договорам договор, на языке богов, действительный на этом свете и на том. Строчки буквиц висели, казалось, прямо в воздухе: «Я, имярек, отрекаюсь от всего доброго и светлого, и всецело вверяю себя держателю сего, обязуюсь служить телом и душой, и явиться по первому требованию, дабы пособить в деле». Имя, которое вписывалось кровью, скрепляло сделку. После чего Темнозрачный вырывал клок волос с головы своего нового слуги и, нашептав заклятие, испепелял, дабы потом приказывать ему на расстоянии.
Он мог всячески повелевать слугами - полностью починив их своей воле, насильно заставить сделать все, что угодно, даже убить великана, но принуждение притупляло чувства и замедляло движения, что совсем не способствовало успеху в деле, наоборот, прямиком вело помощника к гибели. Посему он ограничивался устными приказами, позволяя кромешникам самим искать способы для выполнения.
Ему годилась всякая душа - мелочная, завистливая, дрянная. Но более всего он ценил души лиходеев, поскольку те могли неплохо послужить ему еще при жизни. Когда, скитаясь по земле, слышал о каком-нибудь страшном разбойнике, так обязательно с ним встречался. Не брезговал и другими отщепенцами рода человеческого. Подбирал убогих, наглых нищих-побирушек, бродяг, обиженных на весь белый свет, неисправимых воров. Вытаскивал их позорных ям, будил спящих на голой земле на обочинах дорог, подлавливал на месте преступления. Угрожал, шантажировал, соблазнял по-всякому: одних - безбедным будущим; других - грядущей вседозволенностью; третьих - несметными богатствами. Для пущего внушения пускал в ход колдовство.
Однако не все грабители и душегубы соглашались служить ему всецело, редко, но встречались и такие, как Ропшень.
Немало удивился Ропшень приходу Темнозрачного, ведь никто не знал о его тайном убежище - темной пещере посреди дремучего леса, где были спрятаны награбленные богатства, а тут вдруг, откуда ни возьмись, явился мужик в роскошных одеждах, и было понятно, что не заблудился, целенаправленно шел. Хотел он, было, метнуть в чужака свой длинный разбойничий нож, да не успел, потому что рука ни с того, ни сего плетью повисла.
- Твое богатство мне не нужно, Ропшень. Я твой друг, - поспешил заверить его Темнозрачный.
- Нет у меня друзей! - грубо возразил тот, пытаясь совладать с непослушной конечностью. - И тебя, хоть ты и зовешь меня по имени, не знаю и знать не желаю! Проваливай, покуда цел.
Темнозрачного чуток изумило, что разбойник его не испугался и даже бессильный угрожал ему. Дерзкий, однако.
- Погоди свирепеть, - миролюбиво произнес он. - Не лай, как пес бездомный.
- Не звал я тебя! И ты мне не указ, что делать.
- И тебе совсем не любопытно, зачем я пришел к тебе?
Ропшеня интересовало другое.
- Как ты меня нашел?
- Все живое оставляет след на земле...
- Ты следопыт, что ли?
- Нет. Я слушаю голоса духов земли и вижу то, что не видят другие.
- Значит, духи тебе шепнули, где меня искать? Уж не волшебник ли ты часом? - Разбойник осклабился и покосился на свою онемевшую руку. - Чары на меня напустил!
Темнозрачный ласково улыбнулся, подумав, что из Ропшеня получится хороший помощник - сметливый, скорый на решения и безрассудно смелый.
- Да, я самый великий волшебник на земле.
- Вот, как! И что за нужда привела великого волшебника к такому жалкому человеку, как я? - Он не оскорблял, но слова его звучали, как насмешка.
- Я пришел уговориться с тобой о деле. Хочу, чтобы ты служил мне.
И стал Темнозрачный рассказывать, какую выгоду получит Ропшень, заключив с ним договор. Посредством колдовства явил несметные богатства и роскошества, которые тот получит за верную службу.
Разбойник подивился чудесам нерукотворным, но замотал головой, упрямясь.
- Ступай-ка ты туда, откуда пришел, гость непрошенный.
- Гонишь меня прочь? Прежде подумай, чего себя лишаешь.
- Я не мечусь на посулы. Мне хватает и того, что я добываю разбоем. Если ты так велик, как говоришь, то на кой ляд я тебе нужен?
- Даже у Творцов были помощники, - неопределенно ответствовал Темнозрачный. - И то не на всё хватало рук... Мне нужны такие умные и смелые люди, как ты, Ропшень. Я не понимаю, почему, ты отказываешься мне служить. Ведь я предлагаю тебе делать то же самое, чем ты ныне промышляешь, и плату будешь брать, чем пожелаешь.
- Мне лишнего не надо.
- Богатство не может быть лишним! Ты же грабишь.
- Граблю.
- Лютуешь и купцов режешь.
- Случается... хм... когда несговорчивые попадаются.
- Так почему ты же не хочешь убивать того, кого укажу я.
- Чую, дядя, ты из тех лис, что своего хвоста не замарают. Да, я убиваю, но не более, чем того требует мой промысел. Да, я ворую... А, ты, похоже, воевать собрался.
- Какая тебе разница? Ты не останешься в накладе.
- Пчелка мед обещает, да жальце в заднице прячет, - усмехнулся Ропшень. - Я не желаю быть подневольным человеком, никогда не жил по чужой указке. Сегодня я сам себе хозяин, что хочу, то и делаю, а если в услужение к тебе подамся - прощай свобода.
- Чем же я могу твою свободу ограничить?
- Ты, дядя, глупую рожу не делай, дурачком не прикидывайся. Уж я-то нюхом чую корысть за твоей доброжелательностью. И сдается мне, что ты, если не Исчадье Мрака, то приспешник его. Договорок-то твой с подвохом... Ты ж хочешь душу мою заполучить, а?
Сметливости Ропшеню было не занимать.
- Неужто думаешь, что тебя, приговоренного к смерти на земле, помилуют на том свете?
- А вдруг! - нагло ухмыльнулся разбойник. - Только на высшую милость и уповаю. Пресветлые-то боги есть само добро. Это они же сострадание придумали... Авось и пожалеют заблудшее чадо свое. Так что проваливай, не лишай меня надежды. Сказал бы «ступай с миром», но тебе не нужен мир. Просто уйди. Обещаю, нож в спину не брошу.
- Да ты же проклят всеми, не нужен никому, кроме меня. Попомнишь, еще мои слова!
- Не твоя забота.
Темнозрачный ушел ни с чем, а не убил лиходея потому, что тот был врагом его врагов.
Со временем кромешников становилось все больше. Среди них были проповедники - обаятельные и остроумные, отличавшиеся от чванливого, храмового жречества и привлекавшие народ простотой общения. Они проклинали бессильных богов света и превозносили богов Мрака, всемогущество которых доказывает само пришествие на землю Трижды Великого сына Моркона.
«Зло сильнее Добра, поэтому Темнозрачный Владыка победит!»
Их слушали, ведь люди, в большинстве своем, сами не знают, чего хотят, живут в разладе с душой, и только сила привычки все еще водит их в храмы, но вера, сведенная до соблюдения обрядов - не вера. Показное благочестие - хуже смертного греха. Учение, у которого появилось много различных толкований, теряет истинный исконный смысл.
По приказу Темнозрачного, кромешники-богословы внушали людям мысль, что власти их обманывают, настропаляли против велей, судей и жрецов, дабы вызвать в народе недовольство и поднять волнения, лишить власть всеобщей поддержки и разобщить людей, ведь они сильны только, когда все вместе, когда ими правят твердой рукой.
- Чтобы здание быстрее разрушилось, надо подтачивать его опоры, крошить изнутри, подобно жучку-древоточцу, выедающему сердцевину древесного ствола, - говорил он кромешникам. - Упадет дерево - выдернуть корни проще простого, как делает земледелец, выкорчевывая пни и расчищая землю под новую пашню.
Можно рушить, по-другому, снаружи, но это - война, вооруженное противостояние. Нет! Еще не пришел срок для войны.
Разбойничьи ватажки кромешников скитались по городам и весям, добывали сведения о велях и ведарях, убивали, когда благоприятствовали обстоятельства. Главарями шаек Темнозрачный назначал людей, что называется, головастых - хитрых, изворотливых, коварных. Ведь не всякой цели можно достичь силой и нахрапом, иногда нужно действовать с умом. И нельзя иначе с великанами! Вель - враг серьезный, к нему на хромой козе не подъедешь, - у него нюх на все недоброе. Да неужто он добровольно шею под топор подставит?
Всякую работу Темнозрачный непременно оплачивал - золото, как ничто другое, убеждало кромешников в правильности собственных поступков, безвозмездно трудятся только дураки и яростные ревнители. Но ни первые, ни вторые ему были не нужны - с ними хлопот не оберешься. Со своекорыстными-то, куда проще - они к делу подходят с холодным расчетом.
Проявляя щедрость, он требовал беспрекословного подчинения. Он мог проникнуть в мысли любого своего слуги: в глаза взглянуть - и увидеть что за гадкое варево булькает у того в черепушке, узнать о чаяниях. Ведь всякое желание есть поползновение души, а душа-то заложена, и вроде как еще держится в теле, а уже не своя - по договору, скрепленному кровью, отошла в собственность Темнозрачного. И невдомек разбойнику, что хозяин мог вывернуть его душу наизнанку и извлечь на белый свет такое, от чего волосы дыбом встают, вытряхнуть наружу все потаенные страхи и жуткие воспоминания.
Однако ни один из его помощников не мог сравниться с Милицей. Она одна стоила всех их, вместе взятых!
В полудненных краях, где хозяйничала ведьма, большую часть населения составляли смаглы, люди нрава горячего, чуть что - вспыхивают, как сухой трут от искры, от огорчения в буйство впадают, могут даже убить обидчика, забыв про закон. Хотя, по большому счету, люди обуздывают свои порочные желания не потому, что очень хотят оставаться законопослушными, а перед страхом наказания.
Милица, на первых порах, скрывавшаяся со своими людьми в Поясках, горных грядах, окаймлявших долину Величаны с севера, устраивала такие козни, какие черный злыднев ум и не измыслил бы, ибо человеческой подлости нет предела. Стоило задеть трепетные струны души полудников, как за одним убийством последовало второе, и третье, и десятое... Возродившийся кровавый закон мести, повлек цепь новых убийств, нарушилось хрупкое, мирное спокойствие, которое прежде поддерживалось, благодаря более строгим и более суровым законами, нежели в полудненных краях, всяческим договорам с множеством оговорок, хитроумным решениям советов старейшин и судей-правителей, да бракам, заключавшимся между родами.
Ведьма, между делом, обосновавшись в древней велевой крепости в горных Поясках и превратив ее в неприступную твердыню, обзавелась воинством и обратила в рабство все население междугорья. Уже безбоязненно она стала совершать набеги на города в долине, ослабленные междоусобными распрями. Рассорившиеся соседи не хотели помогать друг другу, а противостоять в одиночку сильному врагу не могли. Так Милица разорив, один за другим, города, захватила весь левый берег в среднем течении Величаны-реки и вселила страх в умы и сердца смаглов. Вереницы беженцев потянулись на морское побережье, и дальше, в полуночные края, а вместе с ними по всей земле покатилась молва о злодеяниях величанской ведьмы.
Смаглы вооружались и учились сражаться, но вступать в войну с ведьмой никто не решился - никак не могли договориться между собой, чтобы пойти против нее объединенной силой. Свою землю защищать - это одно, а отправляться в места незнакомые и проливать кровь или, хуже того, жизнь отдавать, люди не спешили. Слишком долго они жили в мире...
Для Темнозрачного самая большая выгода от дурной ведьминой славы заключалась в том, что отводила от него подозрения. Ведь люди думали, что Милица и есть настоящее Исчадье Мрака, посему никому и в голову не придет искать его на севере.
С годами он все более вольготно чувствовал себя в Небесных вратах и обосновался основательно, обкладывая велей. Прикупил особнячок на Медвежьем холме, чтобы держать под рукой несколько проверенных людишек, на всякий случай. Потом приобрел небольшой гостиный дворик на северной стороне и харчевню «Черный бык» на южной, чтобы встречаться со слугами, которых призывал из дальних мест, и являлся к ним, под неприметной личиной горожанина, по виду, торговца средней руки.
Заправлять всем своим городским хозяйством он поставил кромешников. Он был уверен, что они его не предадут. Могут попытаться убить, но не предадут. Сам удивлялся, как таких отъявленных негодяев земля носит.
Слышал Темнозрачный, как проповедник объяснял сие явление злыдневыми проделками, мол, примешал свое поганое семя к людскому роду-племени...
Ну, примешивал, было дело, чего греха таить, но не позволили великаны его наследникам размножиться, мало, кому из его потомства, удалось тогда уцелеть и спастись. Вон, только Милица да Тишень, всего двое. Хотя Тишка - седьмая вода на киселе, полукровка.
Колдовать Тишень не умел, а на хлеб зарабатывал тем, что возил воду и, естественно, злился на весь белый свет. Лицо у него было примечательное - узкий лоб, черные, глубоко посаженные глаза, безгубый, кривой рот, - а телосложение нескладное - квадратное тулово, длинные руки, короткие ноги.
Было Тишке - ей, было, - за что на жизнь обижаться.
Не оставил Темнозрачный кровиночку прозябать в нищете, взял к себе в лавку. Тот сразу распрямился, расправил плечи, самоуверенность обрел... Плохо, что не мог самостоятельно никакую подлость придумать, туповат был. Подпортила его человеческая кровь. Кабы его предки, так же как милицины, не смешивались, то наследовалась бы божественная злобота из поколения в поколение, пока последний не умер бы бездетным. А вели, вон, даже прямым наследникам не могут передать и малой части своих достоинств...
И уже созревала новая поросль. Подрастали его детки, в жилах которых текла его черная кровь.
По возвращении он осеменил много женщин, не считал сколько. Уж если поднебесные боги, ничего не замечавшие и знать не хотевшие, облекались в плоть ради земных жен, то он подавно не мог устоять, пробуждалась в нем его вторая сущность при виде красавиц со светлыми ликами, ясными, лукавыми взорами и дивными округлостями. Благодаря природе своего происхождения, он был самым неустанным любовником на земле и мог покрыть хоть всех дочерей человеческих. И была у него в том потребность не меньшая, чем в смертоубийстве.
Особое предпочтение отдавал женщинам зрелым, широкобедрым и полногрудым - наиболее приспособленным природой для деторождения. При этом его не интересовали ни характер женщины, ни ее общественное положение. Принимая разные обличия, он становился любовником вдовам, томившимся без мужика, и неверным женам, охочим до плотских услад, и замужним, честным - под видом дея. Одну искушал речами да долгими взглядами, другую опрокидывал на спину с наскока, благосклонность третьей получал с помощью нехитрого ухаживания и подарков, четвертая, не в силах унять зов собственной природы, сама кидалась в его объятия. Добиваясь своего, он немедля покидал любовницу, как кукушка перелетал от одного гнезда к другому. Бывало, и насильничал, как же без этого-то!
В общем, не упускал случая, смешивал влагу и щедро сеял семя, и не только от неуемной похотливости - он рассчитывал получить многочисленное потомство, тем более, что действо не требовало больших затрат и доставляло удовольствие ему самому, и, вместе с тем, было сродни колдовству, ибо по истечению определенного времени на свет появится маленькое подобие родителей. Ну, ни чудо ли?
Женское чрево, подобно благодатной ниве, на которой одинаково всходят и семена благородных злаков, и сорной травы. Оно в равной мере щедро дает пищу и тепло любому чаду, станет ли то в будущем праведником или злодеем. Добродетелей и убийц рождает женщина, и от нее мало зависит, кем будет ее дитя, когда подрастет. Ведь, если посеяно семя крапивное - сколько не молись за него, сколько его не окучивай, сколько не удобряй - не получится из него розовый куст. Так, благородный деев сын призван защищать Свет и творить Добро, злыднев же отпрыск способен лишь на злодеяния. Да только не дано человеку предвидеть, кем станет его дитя, когда повзрослеет...
Темнозрачный хотел, чтобы у него было много детей, чем больше, тем лучше, но не из-за любви к детям отнюдь. Он смотрел на свое потомство исключительно через увеличительное стекло самолюбивой корысти. Ему были нужны помощники!
Кто-то мог решить, что он, Владыка Темнозрачный, слабый. Мол, одному-то не хватает силенок справиться с великанами. Он не стал бы ни перед кем оправдываться, но напомнил бы, что даже Трижды Великие родили себе помощников.
Не сразу он собрал своих детей около себя, делать ему больше нечего, как с молокососами нянчиться. Однако, встречая случайно свое дитя, всегда узнавал.
Бывало, брел он куда-нибудь чинно - и вдруг внезапно накатывало на него предчувствие. И еще издали замечал он ребенка, самого обычного с виду, возившегося со своими игрушками в придорожной пыли, возле крыльца. Малыш тоже ощущал свою, пока еще ему непонятную, нерушимую связь с незнакомцем, и замирал при его приближении. Как маленький звереныш, учуявший запах крупного хищника, настораживался, вытягивал тонкую шейку, раздувал трепетно ноздри, озирался по сторонам, сверкая глазенками. Напрочь забывая о своей бесхитростной игре, он с лицом не по-детски серьезным рассматривал важного прохожего и его глаза наполнялись чернотой. Если бы Темнозрачный знал, что такое отцовская гордость, то непременно испытал бы подобное чувство - в детишках таилась огромная колдовская мощь. Но пока они, в виду своей беспомощности, нуждались в материнской заботе, призывать их было рано.
Детишки росли. Их присутствие в доме становилось невыносимым - столько хлопот они доставляли родичам, которые еще надеялись, что это пройдет. Маленьких злыденышей постоянно охватывали беспричинные приступы ярости, и, не зная на что направить свое буйство, сначала они ломали игрушки; потом стали истязать домашних животных и творить исподтишка всякие подлости, досаждая родственникам и соседям. Они издевались над своими сверстниками, и с ними никто не желал дружить. Соседи их сторонились, поплевывая через левое плечо. Уже с малых лет они превращались в изгоев. Их не любили даже собственные матери.
Они всегда были одни.
Темнозрачный забирал своих наследников, когда тем исполнялось лет шесть-семь. Сначала он призвал тех, что родились в дальних краях. Подчинившись зову, оборванными бродяжками они пришли в Небесные Врата. Он поселил их в доме за городом, а присматривать за ними подрядил кромешников. Детишек особо не баловал, вынуждая питаться в основном тем, что они выращивали на приусадебном участке. Но в этом был особый умысел - с одной стороны у них не оставалось времени маяться дурью, с другой - не привлекало излишнего внимания соседей.
Потом настал черед злыденышей, живших непосредственно в городе. Предлог для сбора был выбран благовидный - обучение лекарскому искусству. Кто запретит почетному гражданину, избавившему город от чумы, открыть свою школу? Хотя он и вызвал некоторое недовольство тем, что не всех подряд детей брал в ученики, даже за деньги.
Матери отводили злыденышей к Скосырю с радостью, да еще со слезами благодарили, что хоть кто-то взялся учить уму-разуму их нерадивых отпрысков, что неудивительно. Когда дело туго, люди с большой охотой переваливают ответственность на чужие плечи.
Он занимался со своими отпрысками в перерывах между метаниями по земле, однако обучал их основательно. Начав с азов колдовских знаний, он раскрывал перед ними тайны древней, забытой науки. С первых же дней дети изменились, с их мордашек исчезло вечно недовольное, гадливые выражение, прежде пропадавшее, разве что, во время сна, они научились тупить взор, чтобы скрыть шалый блеск в глазах, преисполнились некой ответственностью. Хотя они еще не понимали, какая роль им отведена в будущем, но уже чувствовали себя избранными. А с каким облегчением вздохнули мамаши, когда их дети, наконец, перестали отравлять им жизнь. Еще бы! Ведь у злыденышей появились другие, куда более важные дела. Человек, знающий свое предназначение, на пустое не отвлекается, в отличие от того, кому неизвестна цель его жизни.
Теплых чувств к своему потомству Темнозрачный не питал, однако к обязанностям наставника относился старательно. Он воспитывал детей в строгости и послушании, и наказывал всякого, кто ему перечил ему. Он не ждал от них ни любви, ни уважения, а требовал полного и беспрекословного подчинения. Ведь, что будет, если кто-то из них откажется выполнить приказ или сделает все по-своему? Дети, по его замыслу, должны были стать главными помощниками.
Всего у него было тридцать три ученика, с Тишкой - тридцать четыре, но на последнего полагаться нельзя, глуп и бездарен. Он и порчу толком не наведет!
Темнозрачный рассчитывал, что детей будет больше, даже с учетом издержек, ведь в жизни всякое бывает, - какая-то бабешка могла не забеременеть, другая случайно выкинуть, третья, сама избавиться от плода; какие-то его чада могли умереть в младенчестве от детских болезней, других умертвить в виду их нежелательности, третьих убить уже в подростковом возрасте за преступление, совершить которое злыденышу ничего не стоит, ведь он - злодей и преступник от рождения.
Не оправдали многие любовницы его надежд. Эх, предвидел бы он подобное, уж расстарался бы!.. Правда, еще подрастал молодняк, десяток поздних детишек... Тут каждый помощник, владеющий колдовством, на счету. Самые младшенькие - и те при деле, потому что кому-то надо с оборотнями заниматься.
Досадно, что оборотни обнаружили себя раньше срока...
После чумного мора минуло лет десять, и в Небесных Вратах появились странные существа. Что примечательно, выходили они только в двойное новолуние, в те редкие ночи, когда лун почти не было видно. Безмолвно, бесшумно они блуждали по темным лабиринтам улиц и закоулков и бесследно исчезали до рассвета. Они были пугливы и, завидев человека, спешили скрыться, поэтому особого опасения не вызывали. Было ясно как день, что тут дело нечисто, но тогда никто не счел это дурным предзнаменованием. Непонятно почему, их приняли за неприкаянные души людей, погибших во время чумы и не нашедших успокоения. Мол, мертвецы, которых закопали без соблюдения обряда, вернулись на землю к своим домам. Нечисть вызывала сочувствие и благоговейный трепет. Разговоры о них бередили незажившие душевные раны людей, чьи близкие умерли от чумы. Перед двойным новолунием алтари храмов ломились от щедрых подношений, по улицам растекался аромат благовоний, в долине над братскими могилами проводили обряды поминовения.
Прошло еще лет пять, прежде чем люди поняли, что почитаемые ими существа уродливы, дурно пахнут и обладают скверным нравом. Мерзкие твари стали нападать на припозднившихся прохожих - кого испугают до обморока, кого покусают и поцарапают, - но все потерпевшие оставались живы. Дальше - страшнее. Если раньше нечисть появлялась в городе только в ночи двойного новолуния, то теперь ее стали замечать и в «одноглазые ночи», когда перерождалась большая из лун. И они начали убивать! После самых темных ночей на земле, поутру, то в одном районе города, то в другом обнаруживались растерзанные останки несчастных бродяжек или пьяниц. Но случалось и кое-что похуже...
Хотя жизнь в Небесных Вратах шла своим чередом, в души горожан вселился страх. В преддверии двойного новолуния, и полуслепых ночей горожане становились немногословными и разговаривали по большей части шепотом. Нечистую силу не упоминали вслух, чтобы не пробудить лихо раньше времени. Люди делались мрачными и хмурыми, замыкались в себе, держались прямо, будто кол проглотили, вздрагивали при малейшем шорохе и раздражались по пустякам. С приближением новолуния они даже средь бела дня ходили с оглядкой и старались закончить все свои дела до захода солнца, а с наступлением темноты уже не покидали домов, закрывали окна прочными ставнями и запирали двери надежными засовами.
Однако никакие предосторожности не помогали - то в одном квартале города, то в другом, прямо в своих жилищах от лап полуночных чудовищ гибли целые семьи. Люди были беззащитны перед злой силой, поселившейся в городе. Ночью уже никто не выбегал из дома, заслышав крики о помощи. Только с восходом солнца обыватели решались выйти на улицу и, заметив в соседнем доме двери, распахнутые настежь, и кровавый след на крыльце, понимали, что смерть прошла совсем рядом. Самые смелые входили в молчаливый дом, уже зная, что не найдут в нем ни одного живого. Хорошо, если тела несчастных были только обезображены, а не разорваны на части и разметаны по всем углам.
Страх лишил горожан сна и покоя. Совет судей отменил закон, запрещавший мирянам ношение оружия. Прежде-то это разрешалось только стражам Порядка и торговцам, теперь же вооружался весь народ, от мала до велика. Добровольцы из горожан охраняли свои улицы, а стражи по всему городу охотились на нечисть. Убитых чудовищ волокли на площадь Лестницы, где выставляли на всеобщее обозрение, на специально сооруженном для такого дела помосте. Правда, видеть убитое чудовище можно было совсем недолго - труп быстро разлагался, а когда на него попадали солнечные лучи, иссыхал и начинал тлеть. Поэтому жаждущие отмщения горожане, после тревожной и бессонной ночи, какими стали для них все ночи новолуния, с рассветом спешили на площадь, чтобы убедиться воочию в гибели еще одной злобной твари. Они глумились над бездыханным чудовищем, пинали, плевали, осыпали проклятьями, вымещая свой гнев, квитаясь, таким образом, за пережитые страдания и страх.
Это была их месть - месть малодушных и слабых перед великой силой Зла.
Из окна комнатушки над лавкой Темнозрачный видел, как на площади люди измываются над мертвым чудовищем, и криво усмехался. Его забавляла ситуация, суть которой заключалась в том, что любой из этих борцов с нечистью в следующий раз сам мог стать жертвой, бичуемой дикой толпой. Ведь люди не догадывались, кто скрывается под безобразной личиной. Невдомек им было, что они предают поруганию своего ближнего - вчерашнего соседа, родственника, возлюбленного, который обернулся чудовищем против собственной воли.
Впрочем, узнай они - что изменилось бы? Толпа, ослепленная яростью, не вникает в подробности, не желает знать причины, ей не нужны доказательства. У скорого на расправу людского скопища для всех один приговор, ей только укажи виновного. Нет на свете судьи более безжалостного, чем толпа добровольных судей. Люди в едином, праведном порыве, в своем неистовстве, не замечают, что сами уподобляются чудовищу. У этого чудовища много конечностей с растопыренными пальцами, готовыми разорвать жертву в клочья; много голов с лицами, перекошенными яростью и похожими одно на другое; много глаз, горящих безумством. Чудовище скалится по-звериному сотней открытых ртов. Дикое и неуправляемое, оно растопчет любого, кто встанет у него на пути. Его плевки ядовиты. Крики, рвущиеся из сотен глоток, сливаются в жуткий рев. Сами того не замечая, они уподоблялись чудовищу, которое предавали посмертной казни.
Темнозрачный не жалел погибших оборотней - сами виноваты, что показались раньше времени и позволили себя убить.
Никакой ошибки при колдовских действиях он не допустил. Здесь от него ничего не зависело, подобное произошло бы и при использовании любого другого средства - когда околдовываешь сразу много людей, да еще с отсрочкой исполнения заклятья, огрехи неизбежны. Во-первых, люди отличаются по возрасту, телосложению, состоянию здоровья. Во-вторых, все получили отравление разной степени - кому много досталось, кому мало. И, в-третьих, зелье действует на каждого по-разному.
Став владельцем лекарственной лавки, Темнозрачный не прекращал свои колдовские опыты, ведь надо было заготовить разные средства на ближайшее будущее. Между делом, он изготовил гляделки - очень удобные приспособления для наблюдения и разведки, созданные старым колдовским способом из человеческих глаз, которые могли проникнуть всюду, куда человек не прошмыгнет незамеченным.
Первая пара некогда принадлежала знахарю из лекарственной лавки, другие два он выковырял во время чумы у старого смагла, хранителя обрядов, остальные тоже достались ему от личностей незаурядных.
Для того чтобы глазные яблоки обрели нужные свойства, стали невесомым и настроились на связь с новым хозяином, он долго выдерживал их в плошке с особой жидкостью на основе летучего металла, до тех пор, пока поверхность раствора не затягивалась зеркальной пленкой, которая потом отображала все, что видела гляделка, отправленная в разведку, хоть на другой конец земли. Такое вот, видение на расстоянии... При должной выдержке, правильном хранении и осторожном использовании, гляделки должны прослужить лет пятьдесят
Первое время, пока не подросли детки, Темнозрачному приходилось самому отправляться на поиски нужных, редких веществ, да и потом - за отдельными составляющими мотаться, ибо добыть их было не под силу ни одному смертному.
Иногда, отбывая по своим черным делам, дабы не навлечь подозрений стражей частыми, таинственными отлучками, он оставлял за себя Тишеня, в прямом и переносном смысле, который в облике Скосыря, присматривал за лавкой и продавал самые востребованные лекарственные средства.
- Это от головы. Это от жара. Это от ломоты в костях. Это от кашля. Это от поноса. - Темнозрачный перед отбытием носом тыкал полукровку в короба со сборами трав. - Смотри, Тишка, не перепутай.
Для того чтобы насыпать в кулек горсть сушеных трав много ума не надо, однако этот увалень все равно, случалось, путал снадобья, и Темнозрачному по возвращении приходилось исправлять его ошибки, путем очаровывания разгневанных покупателей и внушения обманных мыслей или стирания из их памяти неприятных впечатлений. Лишь по прошествии нескольких лет Тишень стал вполне сносно выполнять возлагаемые на него обязанности, а еще лучше изображать Скосыря - его походку, жесты, взгляд.
Но не только поиски редких составляющих для колдовских зелий вынуждали Темнозрачного пускаться в странствия...
Однажды, вернувшись из одного такого похода в дом на площади Лестницы и пребывая в умиротворенном состоянии, он едва не проболтался о том, где был. Появилась, что ли, потребность с кем-то поделиться своей страшной тайной... Но с кем? С Тишкой криворылым!
- Вижу, хозяин, ты ничего не добыл, но отчего-то радостный, - заметил полукровка, не из наглости отнюдь и не из любопытства, а по простоте душевной - показалось ему странным, что господин пришел с пустой сумой, но притом был очень собой доволен.
В другой раз Темнозрачный дал бы ему пинка, но тут пребывал в состоянии сытости и покоя, можно сказать, в хорошем настроении, вдобавок ко всему расслабился, - от Тишки-то он подлости не ждал, - оттого и ответил:
- Я, Тишка, обрел гораздо больше. Возросла моя мощь.
- То-то чую, сила от тебя исходит чудесная. - Тишень протянул руки, будто хотел от него погреться, как от костра. - Стрекает, кажись... А как ты можешь стать еще мощнее, чем ты есть?
Повелся Темнозрачный на бесхитростную лесть. Он же был тщеславен, как никто на земле.
- Э, не скажи. Мощи мне не достает, а я хочу стать беспредельно могущественным, сравняться по силе с Трижды Великими, - снизошел он до объяснений. - Вот, если бы я мог вдоволь напиться волшебной кровушки...
- Напейся же!
- Нельзя. Я могу выпить за раз только один сосуд, и то не чаще раза в год, иначе мне поплохеет.
- Это сколько же тебе лет надобно?
- Много, дурень, много! Мне хоть бы своё вернуть, и стать таким, каким я был, когда впервые пришел на землю.
- Где ты берешь сосуды с волшебной кровью, хозяин? - Тишка ничего не понял. - А мне... можно мне один глоточек для пробы?
- Тебе оно не пойдет впрок! - расхохотался Темнозрачный.
- Хозяин, а ты научишь меня травы собирать?
- Я научу тебя гораздо большему. Ты будешь готовить яды - дурманящие, иссушающие, умерщвляющие плоть. Или ты хочешь начать с тех ядов, что превращают людей в чудовищ, а чудовищ в еще более ужасных чудовищ?
- Да мне бы чего попроще...
- Дурак... Как есть, дурак! Да еще злоупотребляет своей глупостью.
Темнозрачный знал множество вредоносных средств. Кому их знать, как не ему! Но если бы его спросили, какое зелье составить труднее всего, он ответил бы - то, что превращает человека в чудовище. Но если все составляющие подобраны, смешаны и заговорены правильно, то жертве не найти избавления от напасти. Ведь человек создан из сырья, очень склонного к околдованию. Уж не с тайным ли умыслом?
В оборотня ничего не оставалось от людей - этих вечно суетящихся, мнительных, по большей части, слабых и трусливых существ, занятых поисками какого-то смысла там, где его попросту нет. Оборотни не раздумывали и не сомневались. Они не знали любви, жалости, радости, им были не ведомы душевные всплески, отвлекающие и ввергающие в смятение, их не держали привязанности. Они почти не чувствовали боли и усталости. Они были бесстрашны, стойки и выносливы. Они созданы для того, чтобы ожесточенно нападать, до последнего вздоха, до последней капли крови. И только смерть остановит их.
Темнозрачный никогда не думал о том, что испытывают заколдованные люди. Каково это - долгие годы жить с предчувствием непоправимого и страшного?
Для обреченного человека новолуние было самым ужасным временем, особенно ночь, потому что приходила сначала ломота, а потом боль. И с каждым следующим новолунием боль становилась сильнее, а перед двойным делалась невыносимой. Вместе с тем, накатывала необъяснимая раздражительность. Только беспамятство и спасало... А с рассветом боль исчезала, только ныло тело от недавней корчи.
Человек догадывался, что его странная болезнь как-то связана с ночными светилами. Вместе с другими горожанами он ходил в храм и молился богам об исцелении, а, если избавиться от напасти невозможно, думал он, то пусть боги, хотя бы облегчат страдания. Но вот однажды наступало утро, не похожее на другие, и первое в череде ему подобных. Человек выбирался из угла, куда он забился ночью, не понимая, почему разорвана его одежда, и откуда исходит вонь, и ужасом осознавал, что смердит он сам. Он осматривал себя и убеждался, что с ним все в порядке, пытался вспомнить, что с ним произошло минувшей ночью, и не мог. Тайком от родственников он сжигал рванье и отмывался. Он был готов содрать с себя кожу, лишь бы ничто не напоминало о странном, ночном приступе, но неприятный запах преследовал его еще пару дней.
Он жил со своей страшной тайной полгода, до следующего двойного новолуния. Пытался все забыть, но в мятущемся желании во всем разобраться, постоянно мысленно возвращался к тому утру. Надеялся, что все пройдет, хотя смутно догадывался, что его болезнь неизлечима. И когда наступала самая темная ночь на земле, это случалось снова. Снова боль, снова провал памяти... Потом пробуждение, полное смятение чувств, ужасный запах, уничтожение свидетельств ночных скитаний и хорошая баня.
Он скрывал свою тайну, дабы не испортить добрых отношений с окружающими и сохранить семью. Он никому не мог рассказать, что превращается в чудовище против собственной воли. Вдруг не поверят, высмеют или, вообще, сочтут за сумасшедшего? Он не возражал, не смел возражать, когда говорили, что нечисть - это души мертвых, не нашедшие покой, тешил себя мыслью, что не одинок - в городе было много людей, таких же как он, с тайной. Превращения уже не страшили его, как раньше, и боль была не такой сильной, как вначале. Или он уже привык?
После того, как по городу поползли слухи, что оборотни начали убивать людей, его охватывал дикий ужас. Он боялся поутру обнаружить на себе чужую кровь, зримое подтверждение преступления. Ведь прежде нечисть только пугала, но никого не убивала. Тогда человек мог внушить себе, что это не он, кто-то другой напал, а сам он не может никому причинить вред. При этом его преследовало ощущение обратного...
Оно неизбежно наступало - двойное новолуние, после которого его рвало кровавой массой, казалось, вместе с собственными потрохами. И тогда две ипостаси оборотня вступали в противоборство. Человек стремился обуздать чудовище, чудовище разрушало человека изнутри, злым ветром налетая на его мозг, вместилище разума. И, в конце концов, человек понимал, что победить не сможет - чтобы убить в себе чудовище, он должен убить себя, что противоестественно для жизнелюбивой человеческой сущности. Еще где-то в глубине души теплилась надежда, что все это кошмарный сон, и он вот-вот проснется... Но в том-то и беда, что кошмар мог закончиться только вместе с жизнью. Человек осознавал, что обречен.
Единственное, в чем он был свободен - это в выборе своей смерти... Пока он оставался самим собой, пока чудовище, растущее в нем, не возобладало над человеческой сущностью... Пока он находился в здравом уме, он должен был решить, кем умереть - человеком или чудовищем. Все больно. Некоторые нашли в себе силы и, воспротивившись своей ужасной участи, наложили на себя руки. К другим проявили милосердие родственники, приняли грех на душу, и придушили во время сна. Ведь оборотню было сложно скрывать свою сущность от близких. В течение двух последних лет в Небесных Вратах, после двойного новолуния, происходили самоубийства, причины которых никто не мог объяснить, и случались странные, даже подозрительные кончины. Этих несчастных, по крайней мере, предавали погребению по обряду - хоронили, как людей.
Некоторые горожане смекнули или на семейном совете решили, что надо обратиться к самому известному в городе знахарю. Скосырь Горемыкыч им, конечно же, помогал - за умеренную плату они получили якобы целебное средство, спасающее от превращения, и в первое же новолуние убеждались в чудодейственных свойствах приобретенного лекарства - они не только не утрачивали человеческий облик, но и боли с ломотой были не такими сильными, как обычно. Бедолаги даже не догадывались, что волшебное зелье усмиряет чудовище внутри только до поры, до времени.
Но большая часть околдованных переступала грань, из-за которой нет возврата, и умирали чудовищами. Они хотели выжить любой ценой, как правило, ценой жизней своих близких. Соседи думали, что чудовище проникало в дом через запертые двери, но оно уже находилось в доме...
Могло ли что-то измениться, знай человек перед последним превращением, что утратит свой облик навсегда? Если он смог дожить до этого дня, осознавая, что в беспамятстве своем творит злодеяния, и угрызения совести не свели его с ума, если сумел сохранить свою тайну, может, даже ценой жизни своих родных...
Оборотни были избавлены от мучительных раздумий на этот счет. Последний день своего человеческого существования, они проводили как обычно, и с первым протяжным звуком рога ночной стражи возвращались домой.
Их было много - мужчин, женщин, стариков и подростков, обреченных пройти до конца путь окончательного превращения. У одних полное перевоплощение длилось более полутора десятка лет, у других занимало полтора года. Но однажды для каждого наступала ночь, после которой он оставался чудовищем, навсегда лишаясь человеческого обличия. В нем умирало все доброе и разумное. Им движила злоба на весь белый свет и жажда смертоубийства.
Тот, кто околдован - обернется.
Темнозрачный на этот счет не беспокоился, все шло в соответствии с замыслом. Оборотни - проворные, непредсказуемые, свирепые, - будут нападать на города, аки полчища саранчи. Как передовые отряды черного воинства, налетать на вражеские порядки и привносить сумятицу. Но не они будут главной ударной силой... Оборотни - создания низшего порядка. Если их гнать куда-то гуртом, то будет прок, однако, случись нечто неожиданное - поведут себя как всякие стадные существа, - впадут в панику.
Оборотни перед истинными творениями Моркона были, что воробьи перед орлами.
Морки... Темный народ. Они были преданы забвению, ибо исход богоборства лишил их права на существование.
Однако ничто не исчезает бесследно, все земное остается на земле. Морки были мертвы и были живы. Лишенные зрения, слуха и осязания, - всех чувств, коими наделено любое живое существо, - бездушные и неподвижные целую вечность они покоились в своем уделе.
Скоро темное племя восстанет из небытия и, стряхнув прах тысячелетий, явит миру свою ужасающую, сокрушительную мощь.
Люди думают, что Великая битва состоялась в Прошлом... Нет! Великая битва еще не начиналась.
Впервые услышав о Великой битве, Темнозрачный удивился, а когда ему сказали, что это решающее сражение состоялось на Большой Пустоши, обеспокоился. Он подумал, что великаны нашли погребения морков и разорили их. Уже потом он узнал, что таких мест, где якобы произошла Великая битва, было несколько, и все они находились в разных концах света, но тогда немедленно отправился в Мореный край, чтобы все проверить.
Мореный край был запретным уделом, по умолчанию остававшийся владениями богов Мрака. Видневшаяся с реки Пограничной, Большая Пустошь лежала в южной его части. Со времен Творения она была необитаема, лишь два десятка лет здесь бурлила жизнь...
Жители порубежья называли Пустошь «местом, откуда не возвращаются» и говорили, что на этой земле лежит древнее проклятье. Если же какой-нибудь храбрец, презрев страх, решался переправиться через реку и перевалить через каменистую гряду, будто стеной ограждавшую Пустошь от остального мира, он находил виды мрачные и жутковатые.
Большая Пустошь казалась вечной, незыблемой и постоянной в своей враждебности к человеку. Под низким, сероватым небом простиралась серая пустыня, из которой торчали островки сизых скал. Тяжелая, глинистая почва в низинах высохла и растрескалась, что делало ее похожей на чешую. Ветер лениво гнал пепельную пыль, то перекатывая ее по поверхности, то поднимая в воздух и закручивая столбами маленьких смерчей. Долю разнообразия в унылую картину привносили лишь охристые мазки рыжевато-красных прогалин глубинных пород земли, кое-где выступивших на поверхность. Из растений здесь прижились только низкие, стелющиеся кустики с перекрученными ветвями и колючкам вместо листьев, да тонкая как волосы, черная трава, редкими пучками торчавшая из-под камней.
В Прошлом здесь, действительно, произошла битва. Ее следы обнаруживались буквально на каждом шагу. Чем дальше от края, тем больше встречалось останков, и не только человеческих. Всюду виднелись костяки и черепа, проеденные ржавчиной части доспехов и шлемов, намертво схваченные высохшей глиной. Побежденные не были удостоены погребения, беспощадный враг оставил их трупы на растерзание чудовищам Мореного края. Кровь погибших, впитавшаяся в землю, затекшая в щели камней, взывала к отмщению, и всякое живое существо порами чувствовало вопиющий ужас местности.
Сердцем Пустоши была перевернутая скала, в завершение богоборства могучей силой вбитая в землю пробкой. В Прошлом, когда Темнозрачный пришел сюда с частью своего воинства, на ее широких уступах возвели крепостные стены. Вокруг твердыни можно было обнаружить следы человеческой деятельности в виде оголовков колодцев и каменных кругов вокруг кострищ. Основательного строительства здесь не велось, а от палаток, бесчисленное множество которых в Прошлом раскинулось под скалой, мало что осталось. Черное воинство было неприхотливо.
Посещение достопамятного места неприятным образом напомнило Темнозрачному о его позоре, о последних бесславных днях. В крепости с упреками и проклятьями его окружили призраки былого, что необычайно разозлило его.
Тогда, в Прошлом, во время своего великого шествия по земле, когда был уже на полпути к победе, он сделал здесь небольшую остановку, но хитрый враг, обманом пробравшийся в становище, нанес ему непоправимый урон, вырвав, в буквальном смысле, вещь, служившую залогом его успеха - его державу. И он, бросив свое воинство на произвол судьбы, погнался за ворами. Он их настиг, но угодил в западню...
Воспоминания увлекли Темнозрачного в бездну беспомощности... Воя и рыча, он в дикой ярости метался по крепости и бился о стены. Страшный, нечеловеческий рев разносился по округе, но он никого не пугал, потому что его никто не слышал. Выпустив немного накопившейся злости, всклокоченный и обессилевший, он поплелся проверять могильники. Враги до них не добрались. Все кладки пребывали в сохранности, кроме одной, откуда он сам вывел десяток воинов Мрака, дабы проверить, каковы они в деле, и кои сгинули, может, в краю Голубых вершин, а может, на границе с землями кошачьего племени, теперь уж не узнаешь точно. В Прошлом кромешники по его приказу начали расчищать и другие тайники, но забросили, когда он исчез. Ныне, запечатанные слоем глины толщиной с локоть, раскопы могли сойти за естественные углубления. Темнозрачный спрыгнул в один из них, опустился на колени и припал к твердой поверхности. Он увидел их - десяток бесформенных глыб. Они почти ничем не отличались от твердой, спрессовавшейся за тысячи лет серой породы, в которой покоились.
Tannit:
02.01.16 10:22
» Глава шестая (продолжение)
Он вернулся в Пустошь годы спустя и собственноручно освободил из глиняного плена двух воинов. Отнять их у земли было не так-то просто. Каждого из них пришлось оживлять по отдельности - поднимать над землей, чтобы оборвать невидимые связи и разрушить древнее заклятие, наделять душой... Он наделял их душами кромешников, кои отошли ему по договору, после смерти последних, выбирал самые воинственные. В целом, сие действо отнимало много времени, но иного выхода не было - он не имел возможности использовать другие, известные ему способы, чтобы поднять всех воинов разом. Для первого способа, которым он собирался воспользоваться в Прошлом, да не успел, нужна держава, а ее украли, а второй - можно применить только в один единственный день - заветный, до наступления которого оставалось чуть меньше трех земных лет. Темнозрачный не хотел ждать. Сила воинов Мрака могла понадобиться раньше.
Темное племя еще всем докажет, что имеет гораздо большее право на существование, чем все другие земные народы.
Кто-то сказал бы, что творение Моркона похоже на человека, но ровно в той же степени, что и на другие земные народы. Сходство ограничивалось лишь наличием двух рук, двух ног, головы и тулова. Морки - с темной кожей удивительных оттенков, - были крупнее людей, выше, шире в плечах, мощней в груди. Их кости отличались прочностью, а кожный покров - толщиной. Они были великолепны! Достаточно взглянуть на парочку из Пустоши, чтобы представить какую силу будет представлять полусотня, сотня подобных воинов!
Перед уходом он приказал оживленным моркам выкопать остальных, мол, оживлю ваших собратьев в следующий раз. Еще дал четкие указания относительно того, куда можно ходить, а куда - ни ногой. Ведь морки нуждались в пище. Не мог же он допустить, чтобы его воины сожрали друг друга, с другой стороны, никто не должен был видеть их раньше срока, поэтому, разрешив им охотиться в Мореном краю, строго настрого запретил переправляться через реку Пограничную, отделявшую его удел от мира людей, а на востоке через Черную реку, за которой начинался горная страна Голубых Вершин, край крылатого народа.
В следующий приход, примерно, через полгода, имея в своем распоряжении уже три с половиной десятка воинов, он распорядился построить кузнецу. В Прошлом в Мореном краю невольники ковали мечи и латы, отливали наконечники для стрел и копий. Топлива для печей в лесах было навалом, а холмы под ними богаты рудными залежами. Руда - это оружие. Конечно, не такое хорошее как оружие ночников. Но ведь у них - не допросишься! Можно было бы его добыть, напав на один из караванов, которые с весны до осени ходили от Железнорудных гор в Небесные Врата. Но тут - как бы ни потерять больше, чем обрести. Пока лучше не рисковать и вооружаться собственными силами. А река, несущая воды в Средиземное море, позволяет переправлять оружие в любую часть света.
Хотя в Прошлом был и другой способ для переправки... Способ, куда более скорый и менее затратный, и не только оружия - целое войско можно было переправить, быстро и незаметно, с одного края земли на другой - через Сумеречный мир. Пограничье между Светом и Мраком, ничейное пространство, котором блуждали неприкаянные души и чудовища, изгнанные с земли. Мир серого безмолвия... Только ныне Темнозрачному путь туда был закрыт. Двое ворот он сам в Прошлом разрушил - первые полностью, вторые наполовину, но пользы от них, считай, что никакой. Третьи оказались запечатаны двойным заклятьем, а к четвертым, в Черном лесу, он не смог даже близко подойти...
На западной окраине полудненных земель, в порубежье, разделявшем края трех народов, рос загадочный Черный лес. По рассказам старожилов, в нем до сих пор прятались чудовища, уцелевшие во время Великой битвы.
Лес, действительно, был черного цвета. Клином, ни широким, ни узким врезался в море зелени. Людское Зеленодолье перед ним - зеленое, леса на склонах гор кошачьего народа, зеленые, и заболоченная местность, лежавшая в преддверии страны желунов, тоже зеленая... А он - черный.
Пусть люди недоумевают, а Темнозрачный знал, что Черный лес, как и Мореный край, - это клочки земли, какой она была в первые дни Творения. Время ее не тронуло. Иная жизнь не проникла на нее, не завоевала, не пустила корни.
А вот про Великую битву, еще одну, Темнозрачный послушал бы.
- Постойте, как же так? - Он изобразил на своем лице недоверие. - Я слышал, что Великая Битва состоялась на Большой Пустоши.
Зеленодольские старики нахмурились, закряхтели недовольно и ответствовали:
- Что там было на Пустоши, мы не ведаем. Говорят тебе, кровью наших предков был добыт нонешний мир. Светлое и черное воинства сошлись в последней битве здесь, на этой самой земле, так наши деды сказывали. Воинов тут полегло неисчислимое множество... тьма тьмущая. Три дня и ночи рубились. Шум стоял великий, за сотню вест было слыхать. Хошь - верь, хошь - не верь, но исход войны решился туточки.
- Да? И кто победил?
Ответом на вопрос был удар клюкой по хребтине.
Поначалу Темнозрачный решил, что старики привирают, относительно размаха сражения и его места в мировой истории - приукрашивая доблесть своих предков, дабы придать величие себе нынешним в глазах гостей. Мол, предки наши герои, поэтому и мы сами - не дураки. Но когда ближе к ночи отправился на разведку, убедился, что обмана не было. Зеленодольское побоище и впрямь могло называться «Великим». В долине было пролито столько крови, что Темнозрачный услышал ее запах, даже через полтора десятка веков. И еще он ощутил то, о чем даже старики давно забыли или не сочли нужным упомянуть - святость этой земли.
Не всегда она была такой, при творении святостью здесь не пахло. Обряд освящения повели потом. На крови...
- Вот, старые козлы, - буркнул Темнозрачный, почувствовав, как обожгло пятки. - Не предупредили!
«Священная земля» для одних - пустые слова. Другие могут произносить их, не вникая в суть. Третьи, наоборот, вкладывают в них слишком много смысла...
Темнозрачный чувствовал боль, ужас, трепет, но упорно шел вперед, будто испытывая себя. «Вернусь назад, если сильно припечет», - подумал он и услышал треск. Проявлялась его истинная сущность, и просторные одежды, рвались, становясь тесными. Охранно-запретное заклинание сорвало ложные покровы. Он утратил человеческое обличие, но продолжал путь.
Про могилы старики тоже ничего не говорили...
Они чередовались - валы над братскими захоронениями и рвы, куда сбросили побежденных врагов. Ныне осевшие древние насыпи стали почти вровень с землей, да и ямы были уже не особо заметны, однако Темнозрачный сразу почувствовал, что бугры эти отнюдь не природного происхождения. Буравя взглядом землю, он видел у себя под ногами кости - скелеты людей, кошкоподобных тварей, четырехруких обитателей полудненной окраины, зверей, чудовищ, - кого тут только не было... Все они перемешались в беспорядке, погибшие воины Света и воины Мрака, будто продолжая Битву, которую живущие ныне считали давно оконченной.
Сила заклятья нарастала. Темнозрачный с трудом перевалил через четвертую гряду своих разбитых и погребенных устремлений, не отступился, когда его охватил сильный жар. До леса было уже рукой подать. Светясь в темноте красным, как раскаленный уголь, он сделал еще несколько шагов вперед...
Это был последний предел. Запас прочности иссяк. Внутри все загорелось. Он разбухал, точно чудной формы стеклянный сосуд, извлеченный из плавильной печи. Еще чуть-чуть - и его разорвет на части. С пронзительным визгом он отскочил назад и огромными прыжками умчался на противоположный край поля боя, где закрутился волчком. Ощупав себя, дабы убедиться, что остался цел, он оглянулся. Его взгляд, видящий невидимое, выхватил в ночной темноте широкую, неровную полосу за долиной у подножья гор. Черный лес был похож на огромную пилу, поставленную зубцами вверх. Тот, кто обвел Черной лес священным кругом и наложил заклятье, знал, что делал. Для Темнозрачного путь к Вратам в Сумрак был закрыт. И перенестись через долину по воздуху он опасался, дабы не угодить в ловушку, из которой уже не будет выхода.
Несчастный и одинокий, испуганный и злой - он ушел.
Однако на следующий день, в том же Зеленодолье, он сделал открытие, которое его порадовало. Он увидел коней-оборотней, узнал по приметам. Они были очень похожи на обычных животных, но, в отличие от них, наделены темной и светлой сущностями. «Ишь, что с вами стало», - посетовал он, вспоминая их кровожадных сородичей. В своем новом облике кони не представляли явной угрозы. Непредсказуемы были, конечно, как любая домашняя скотина... Но если немного поколдовать над ними, то их норов полностью изменится вместе с обликом.
После своей неудачи в Зеленодолье Темнозрачный проклинал, на чем свет стоит, змеиных чародеек, но утешал себя мыслью, что после заветного дня их волшебство ему будет не помеха.
Но свою Держу, Державу повелителя стихий, надобно найти. Найти обязательно!
В Прошлом ему довелось владеть Державой совсем недолго. Едва он ее обрел, как она была у него отнята, украдена, вырвана прямо их рук. В настоящем и дня не проходило, чтобы он не думал о ней. Именно из-за нее он снова и снова возвращался в Небесные Врата, город веля Гриваты.
Без державы, как без рук! Одним ее взмахом можно было загнать оборотней в щели, чтобы не высовывались раньше времени. Да, что там оборотни! Движением руки он разрушал бы города, горы превращал бы в равнины, моря поднимал стеной...
Только он знал настоящую цену этой вещи.
Ей не было цены!
Верхняя часть державы представляла собой три кольца, соединенные меж собой так, что они походили на клубок. Ребра казались выгнутыми, более чем нужно, оттого что места соединения были будто втянуты внутрь, к середине, шестью крестами высоты, глубины, длины и ширины, и в каком положении не находилась бы держа, эти кресты сохраняли свое направление в пространстве. Основанием держи являлся шар, из которого росли четыре луча с каплеобразными концами креста сторон света. Рукоять была сделана в виде петли вечной власти - ибо кольцо, где смыкаются начало и конец, образует бесконечность, - так же, как у Ключа жизни. Только, если Ключ был вместилищем Света, то Держа хранила древний мрак с его изначальным хаосом.
Держава - неиссякаемая сила, могущество, бессмертие.
Он искал свою держу с того самого дня, когда к нему вернулась память. Вероломный Гривата, обманом завладевший вещью, измыслил какой-то мудреный способ спрятать ее. Действительно, было бы слишком просто, если бы она лежала на самом видном месте и дожидалась своего настоящего хозяина. Хитрый великан-волшебник надежно укрыл ее, иначе Темнозрачный давно обнаружил бы ее, по известным ему одному приметам. Она приманила бы его. Ведь эта вещь по своему происхождению совершенно чужеродна земле, а уж если бы кто-то ею воспользовался, даже для самого незначительного колдовства, он узнал бы о ее местонахождении.
Ему удалось напасть на след совершенно случайно, примерно с год назад, благодаря неожиданно открывшейся тайне веля Гриваты. Это была малая толика знаний, но знаний воистину бесценных.
Кромешники о державе знали - не всё, конечно, а только то, что им положено знать, - и каждый из них по мере сил и возможностей занимался ее поиском. Ведь за любые сведения об этой вещи хозяин обещал озолотить. И вот, два его слуги, из тех, что обретались на постоялом дворе, пленили старого веля, прибывшего в Небесные Врата издалека. Тот стал расспрашивать одного из них о дороге во Дворец судей. Лиходеи, рассудив, что старик явился к судьям неспроста, а не иначе как по важному делу, - а у велей сейчас не было важнее дела, чем борьба с кромешниками, - недолго думая, оглушили старика и запрятали в подвал. Было тому велю лет двести пятьдесят, не меньше, а может и все триста - уж очень древним он казался на вид. Иссох весь, да видать, от жизни устал, иначе бы лихие люди с ним не справились.
Темнозрачный узнал о том только на следующий день. К его приходу кромешникам так и не удалось вытянуть из пленника ни слова. Стойкий попался дедок, мужественно сносил пытки, не молил о пощаде. Ничего на него не действовало - ни угрозы, ни жесточайшие истязания. Молчал, стиснув зубы, пока последние не выкрошили. Уж не осталось на нем одного живого места, но он все равно не выдал, зачем пришел в Небесные Врата, какую весть принес судьям, и что ведает про державу. Вообще ничего не сказал!
Метался Темнозрачный по подвалу, от стены к стене, порыкивал, как голодный зверь. Ведь сам-то он не мог благородному вред причинить, потому и бесился. Была бы его воля - разорвал бы старика на части, но тайну выпытал. Его участие ограничивалось тем, что он давал распоряжения, что да как сделать, дабы усилить мучения. А слуги и рады стараться.
Перестарались. Силу свою дурную не рассчитали - надломился житоч в старике.
- Погоди, вель. Не умирай! Скажи что-нибудь, - взвился Темнозрачный. - Ну, не молчи! Ты ведь знаешь, кто я?
Старый великан знал, сразу догадался, кто его мучитель, но заговорил лишь перед самой смертью, и не от испуга, а потому, что понял, что вот-вот умрет. В тишине послышался его надтреснутый голос:
- Что, Злыда, опять не выходит по-твоему?
- Не понял, вы, что, знакомы? - удивился кромешник.
- Заткнись! - прикрикнул Темнозрачный на слугу, и тот испуганно шарахнулся в сторону, потому как проступили на лице господина ужасные, звероподобные черты.
- Говори, вель! - Он подошел к старику и подставил ухо, чтобы лучше слышать.
- Не найдешь ты Ключ. Гривата... и мертвый, перехитрил тебя... разделил на части... разбросал по всей земле. - Старый вель говорил, не открывая рта, как чревовещатель, только кадык подпрыгивал.
- Ключ? Так вот в чем дело! Гривата назвал мою державу «ключом»... И разделил на части, говоришь?
- Тебе, окаянному... никогда не собрать их воедино. Теперь-то уж... точно... прикончат тебя на веки вечные...
- Еще неизвестно, кто кого, - презрительно фыркнул Темнозрачный. - Только тебе, старая образина, уже не увидать, что будет!
- Не будет по-твоему... ни в жизнь... - раскрыв беззубый рот, старый вель беззвучно засмеялся. Что-то булькало у него внутри, но наружу вылетали только натужные хрипы и капли крови. Сколько ненависти и презрения крылось в этом болезненном смехе! Да уцелевший глаз сверкал в щелке между опухшими веками.
- Ах, ты... Да как ты смеешь? Ты же сейчас сдохнешь!
- Ахал бы дядя... на себя глядя. Поцелуй меня... - Голос веля становился все слабее, голова поникла. Последнее, что, удалось расслышать Темнозрачному, было:
-...в сра... сдох... от чер... зло...
- Вот я тебя! - Темнозрачный замахнулся, но ударить не осмелился, так и замер с поднятой рукой.
Коварный старик, воспользовавшись его замешательством, вскинул голову и плюнул. Потратив последние силы, он безвольно повис на веревках.
Ощутив жжение в груди, Темнозрачный отскочил назад и полой плаща, стал вытирать с одежды кровавую слюну. Хорошо еще, что плевок был слабым и попал в грудь, а не в лицо. Так и без глаза можно остаться! Знал старик, что делал. Сохранил ясный разум, не сломили пытки его дух. До последнего вздоха мыслил не о смерти, которая, поди, уже давно его заждалась, а как бы нанести урон заклятому врагу.
Рассвирепел Темнозрачный. Закипела, заклокотала в нем лютая злоба и стала подниматься из его бездонных черных недр душащей волной. Еще ни разу, со времени своего возвращения на землю, он не был так зол. Да как посмел этот дряхлый и беспомощный старик насмехаться над ним, Владыкой земли! Даже сама его смерть стала насмешкой. О, если б только было можно вернуть великану жизнь... Он снова замучил бы его, все жилы из него повытянул, но добился бы правды!
Но он не умел воскрешать, он мог лишь разрушать, уничтожать и убивать, и теперь ему нужно было кого-нибудь прикончить - все равно кого! - лишь бы унять свою кровожадную сущность. Он оглянулся на притихших слуг. А ведь это их вина, что старик умер. Ведь это они запытали его вусмерть! Они даже не представляли, какую тайну унес с собой на тот свет старый вель!
Уже не в силах сдерживать прущую из него черную ярость и остановить превращение, Темнозрачный развоплотился и стал чудовищем. Великий и ужасный он посмотрел на своих глупых слуг тремя глазами, налитыми кровью.
- Ничтожные людишки! Вы ни на что негодны! Ни одного дела нельзя вам доверить - все испортите! Костоломы, душегубы безмозглые...
Оказалось, что мозги у них все-таки были. В чем он лично убедился, когда с жутким ревом набросился на них и со всей силы столкнул головами. Черепа раскололись, как спелые тыквы, а их содержимое разлетелось по подвалу.
Хорошо, что великан был не из местных...
Вообще-то, кромешники, если не считать случая с древним велем, редко вызывали нарекания, свое дело они знали крепко.
В течение года они замучили до смерти около десятка тайноведов и прочих людей, причастных к велевым тайнам, прежде чем дело пошло дальше. Свидетельство о том, что держа разделена, нашло свое подтверждение. Однако ее части не были разбросаны по всему свету, а хранились у велей, и, как заведено у людей, переходили по наследству от наставника к ученику.
Пусть держава разделена хоть на тысячу кусочков, он узнает любую ее часть, даже самую малую, и в любом виде! Теперь он не сомневался, что найдет ее, потому что ни один живой не сможет ее удержать, ее невозможно утаить среди живого, спрятать на земле, скрыть на белом свете, потому что она из другого мира.
И вот намедни один его отпрыск из старшеньких добыл новые сведения, представлявшие огромную ценность. Непонятно, что - нечистая сила, тяга к знаниям или праздное любопытство - понесло злыденыша, разбойничавшего со своей шайкой на западной окраине полуночного края, в училище всяческих искусств в Новогороде, но оказался он на уроке хранителя книжных знаний, как нельзя, вовремя. Книговед, рассказывая о письменном наследии великанов, увлекся и, раззадоренный вопросами учеников, по молодости презирающих общественные запреты и относящихся без должного уважения к велевым тайнам, сболтнул лишнее.
- Запретные книги определенно существуют. Не знаю, посвящен ли еще кто-то, кроме божичей, в эти тайны или нет... Лично я не могу представить, чтобы простой смертный имел доступ к подобным писаниям.
- Такие страшные тайны, да?
- Ребятки, я не могу судить, насколько страшны тайны, которые содержатся в запретных книгах, - покачал головой учитель, - поскольку мне неизвестно их содержание. За все время моей службы в книгохранилище, они мне не попадались.
- А, может, сказки все это? - усмехнулся один из учеников, необычайно дерзкий. - Не было и нет никаких запретных книг. Велиты нарочно их придумали, чтобы народ постращать.
- Попридержи свой длинный язык, молодой человек, - погрозил пальцем книговед. - И не утверждай того, чего не можешь знать точно.
- Так ты, уважаемый хранитель, тоже не можешь знать точно, - заметил тот с усмешкой.
- Я точно знаю, что велиты оберегают свои тайны, потому и Порядок держится.
- Значит, запретные книги находятся у велитов, - сделал вывод догадливый ученик.
- В прежние времена, когда благородные заведовали хранилищами книжных знаний, эти повествования, появившиеся, возможно, в Смутное время или Темные века, а может, еще раньше, находились среди других, древних рукописей. Их названия есть в старых описях. В описях они есть, а на полках этих книг нет. Не все велитовы рукописи, конечно, были изъяты, только некоторые... А другие были переведены с языка велитов и довольно широко известны в наши дни, например, «Книга премудростей». Моему наставнику повезло, - он за свою долгую жизнь объехал весь белый свет и побывал почти во всех книгохранилищах земли, видел одно из тайных писаний. Представляете, он собственными глазами видел рукопись не кого-нибудь, самого мудрого Велигрива! Называлась она, если мне память не изменяет, «О Ключе Жизни». Писание было составлено на велитовом языке, который сегодня, к сожалению, почти забыт. Мой наставник им владел. Правда, ему не позволили прочитать рукопись...
- И о чем же, там может быть написано? - спросил один из учеников.
- О роднике или вечной жизни! - предположил другой.
- Как о чем! - Старый книговед всплеснул руками. - О Ключе, который хранят велиты, о том, откуда он взялся, куда девался и прочие подробности.
- Но ведь ты сказал, что твоему наставнику не позволили ее прочитать?
- Тамошний хранитель-вель, который показал моему наставнику рукопись мудрого Велигрива, был настолько любезен, что рассказал ее содержание.
- То есть этот ключ - существующая в действительности вещь, которую велиты держат в тайне от людей?
- Только не надо спрашивать, что собой представляет этот Ключ, - предупредил старик, уже пожалевший о том, что наговорил непозволительно много. - Даже ума не приложу, как он может выглядеть, и для чего он нужен.
- В каком городе находится книга о Ключе? - осторожно поинтересовался злыденыш.
- В Небесных Вратах, конечно же, - последовал ответ. И тут же изменившимся строгим голосом хранитель добавил. - Но я настоятельно советую вам, молодые люди, если не хотите остаться без носа, не следует совать его в велитовы тайны. На то они и велитовы, чтобы простым смертным о них не ведать.
«Ключ Жизни». Темнозрачный пробовал название на вкус, и оно ему совсем не нравилось. Ну, не смешно ли? Ведь сия вещь создана, чтобы уничтожать! В ней был заключен Хаос, полная противоположность Порядка. Это было Зло, враждебное Добру. Смерть для всего Живого... Державу Темнозрачного Владыки земли обозвать Ключом Жизни! Смелости, что ли, не хватило у Гриваты назвать вещь своим настоящим именем? Нет! Вель издевался над ним. Но сведения о рукописи Велигрива - редкая удача! Повествование должно облегчить поиски.
И где еще могла храниться такая книга, как не в главном Книгохранилище на земле!
Книгохранилище Небесных Врат было самым большим на земле. Говорили, что в нем собраны все знания, мудрость и опыт людей от давнего прошлого и до нынешних дней. В ее стенах хранились древние свитки, пергаментные манускрипты, чудом уцелевшие в смутное время, глиняные таблички, обнаруженные при раскопках на юге. Здесь можно было найти любую книгу, написанную на земле после Темных веков. Многие труды были привезены лично авторами, считавших за честь передать их в дар библиотеке. В собрание принимались любые письменные свидетельства, будь то копия родословной книги, отчеты о сельскохозяйственных работах, наблюдение за необычным явлением, рассказ о падении нравов на трех листах или пространные рассуждения о смысле жизни на двести страниц. Все размещалось соответственно установленному здесь особому порядку. Если рукопись не являлась широко известным художественным произведением, то ее помещали в зал, где содержались другие письменные источники из того же края, откуда она прибыла, на определенную полку в определенном стеллаже. Так, вздумай какой-нибудь Торопка, живущий в какой-нибудь Верхней Крутени, что на юго-западе Десятиградья, увековечить память о том дне, когда однорогая коза сожрала горицветы в саду соседа - писал он сочинение, которое потом отправлял с оказией в Небесные Врата. Здесь сочинение Торопки относили в зал, где были собраны рукописные труды из Десятиградья, и подшивали в папку с надписью «Верхняя Крутень», в которой уже лет сто хранилось восторженное повествование прадеда Торопки о чудесных свойствах источника Великой богини, Матери Всего Сущего, бьющего на холме.
Одно время Темнозрачный посещал Книгохранилище - пусть не говорят, что он невежа! - чтобы узнать о том, что происходило на земле в его отсутствие. Новую письменность он освоил быстро, она была намного проще древних, знаковых и рисуночных. Из книг он узнал много интересного и полезного. О том, какие перемены произошли на земле с начала правления великанов-судей. О законах, о городском управлении, о всеобщем образовании, о строительной повинности, об изобретениях, без колдовства облегчающих жизнь. Ведь пока он коптился в Бездне, жизнь не стояла на месте.
Хотя изначально его целью являлись отнюдь не знания. Он хотел добыть чертежи земных местностей, подобный тому, что однажды показал ему бродячий торговец, чтобы потом снабдить картами своих людей. Особенно его интересовали большие города, пути подхода к ним, главные дороги, мосты и крепости велей. Однако тут его надежды не оправдались - карт было мало, и хранились они в разных залах, что затрудняло поиск.
Но это вовсе не означало, что люди перестали путешествовать, просто делали это по старинке. Довольствовались объяснением на словах, и лучше, если напутствие давалось обстоятельное, примерно следующим образом: «От городка Пупково до местечка Пяткино - семь дней пути на юг, на третий день у развилки поворачивай налево. Пойдешь направо - увязнешь в болотах». Могли добавить, мол, в первой деревушке будут холст предлагать, не бери, если только не надобно покойника пеленать, холсты там грубые и узкие. Темнозрачный сам путешествовал подобным образом, расспрашивая о дороге сведущих людей на постоялых дворах и в придорожных харчевнях и следуя их указаниям. Только один раз ему показали рисунок небольшого участка местности с селами, лесами, полями и реками.
А о больших картах, тем более, карте мира - и говорить нечего! В книгохранилище они имелись, и служители ими явно гордились, но Темнозрачный с первого взгляда определил, что это просто яркие, красивые картинки, не более. Уж он-то знал, как выглядит земля, если смотреть на нее сверху. Откуда-то он знал, какие очертания имеет суша...
Похоже, создатели карт никогда не покидали город и рисовали дальние страны и их обитателей, доверяя собственному воображению. О других земных племенах Темнозрачный был осведомлен гораздо лучше этих сочинителей, которые составили описание чужих стран и выдавали небылицы за быль. Пусть представители иных народов отличались от людей, пусть в их облике соединялись звериные и человеческие черты, но они не выглядели столь уродливо! До чего ж потешные рожи им нарисовали, помереть со смеху! А чешуя-то какая у них... Ба! А зубов-то сколько, а хвостов... Да если бы шевьи или желуны увидели себя, то оскорбились бы и объявили людям войну за издевательство и клевету. Они же тоже считают себя подобиями...
За прошедшие века дружеские отношения между разными народами и не наладились, если не считать меновой торговли, где-нибудь в порубежье. А в последнее время - стараниями Темнозрачного - даже ухудшились. Это хорошо! Пока они чувствуют себя в безопасности на своей земле, людям помогать они не станут. Но змеиного племени, особенно, их предводительниц, дочерей Ма, как они себя именовали, надо опасаться в любом случае. Эти твари могут подстроить какую-нибудь гадость... вроде освященного, зеленодольского могильника.
В облике Скосыря Горемыкыча он явился в книгохранилище с намерением добыть повествование «Ключ Жизни». Почетного горожанина там знали в лицо, служащие покажут книгу без лишних вопросов, если таковая имеется на хранении. Благодетелю, спасшему город от чумы, покажут любую святыню.
Встретили его приветливо. Годяй по прозвищу Самыч, главный хранитель книжных знаний, долго руку тряс, бормотал что-то о «большой чести». Они были немного знакомы, даже беседовали пару раз на разные темы - о погоде, там, о воспитании подрастающего поколения, о великанах. На сей раз Темнозрачный был не склонен к пустой болтовне, и безо всякого вступления, не ходя вокруг да около, напрямую спросил о книге.
Годяй Самыч сделал удивленное лицо, наморщил лоб, словно впервые слышал о рукописи с таким названием. Вроде, растерялся даже. При этом его глаза навыкате, чуть не выскочили из орбит. Темнозрачный утробно зарычал, но его разочарование не успело перерасти в приступ неукротимой злости, потому что старик заговорил.
- Ты имеешь в виду «Путь Ключа Жизни. Писание о Его Пути»? - уточнил книжник. К нему вернулась былая уверенность. Напустив на себя важный вид, он продолжил:
- Это очень древний свиток. Его написал сам Мудрый Велигрив. Рукопись лежит в ларце на почетном месте, под стеклянным колпаком. - Он запнулся, заметив, что с гостем творится что-то неладное - на том лица не было. - Как? Ты ничего не знал? Ведь это ни для кого не тайна. Писание хранится под тремя замками в Башне Велей...
- Покажи мне его! - Скосырь в порыве радости схватил Годяя Самыча за грудки, притянул к себе, дохнул могильным смрадом и голосом скрипучим, пробирающим до жути, произнес:
- Я хочу его видеть!
Не выполнить просьбу уважаемого гостя главный книговед просто не мог.
Отдельный вход вел в закуток, с выбеленными стенами. Ниша, вырубленная в мощной кладке, скрытой под толстым слоем штукатурки, была забрана решеткой, от посягательств любопытствующих. В глубине, на низком столике под стеклянным колпаком стоял резной ларец с древней рукописью, его можно было увидеть, но не потрогать. Однако уважаемый гость получил к ней доступ к святыне. Годяй Самыч вошел в полутемную нишу и стал перебирать ключи в связке, висевшей на поясе.
Темнозрачного, следовавшего за хранителем, при вступлении на освященную землю обуял дикий страх. Нутро начало раскаляться. От велева духа защипали глаза, и слезы ручьями потекли по щекам.
- Эк, ты растрогался, Скосырь Горемыкыч, - с сочувствием заметил Годяй Самыч. - Сразу видно, настоящий ценитель древних знаний. Очень уважаю таких...
- Открывай! - Скосырь-Злыдень пританцовывал на месте. Он еле сдерживался, чтобы не вышибить дух из книговеда, так долго тот перебирал ключи.
- Я этими ключами пользуюсь первый раз, - оправдался Годяй Самыч. - Не поверишь, с тех пор, как хозяйство принял, все как-то руки не доходили... все не до того было. А знаешь, в прежние времена существовал какой-то обычай странный, связанный с этим поведанием.
Темнозрачный занес руку, что разбить стекло, и тут щелкнул замок. Пока хранитель с кряхтением опускал стеклянный колпак на пол, он осторожно дотронулся до запылившейся крышки ларца, и ощущение ему очень не понравилось. На вещицу было наложено сильное - очень сильное, просто убийственное - заклятье. Темнозрачный вскинул голову, чтобы проверить страшную догадку, но не обнаружил под потолком ничего, кроме паутины, тем не менее, он покинул нишу.
«Что ж, посмотрим, как волшебство подействует на старикашку», - подумал он, покидая нишу.
- Тот обычай все называли велевой причудой, - простодушно поделился воспоминаниями Годяй Самыч, ковыряя ключиком в скважине на стенке ларца. - Теперь-то уж его никто не помнит... А раньше, говорят, строго соблюдали. Ну, вот, пожалуйста, - радостно сообщил он, открывая крышку. - Чехол прекрасно сохранился, не правда ли?
Годяй Самыч бережно достал со дна ларца немного покоробившийся кожух.
Темнозрачный сосредоточился и сжался, изготовившись выдержать удар. Обрушится ли потолок, или молнии ударят из пола, или из стен выскочат великаны? Но ничего не произошло. Ничего! Хранитель остался жив. Какое ж заклинание наложил на рукопись коварный Гривата? Темнозрачный удивленно посмотрел на кожух, в котором хранилась рукопись, и увидел на задубевшей поверхности оттиск Т-образного креста с петлей. Неужели опять обман? Забыв об осторожности, он выхватил кожух из рук книговеда. И тут же, взвыв как ошпаренный, отшвырнул. От боли у него на лбу чуть третий глаз не вылез. Кровью, что ли, своей Гривата пропитал его?
Годяй Самыч с перепуга ловко поймал кожух. Однако, решив, что в сей вещи кроется угроза и для него тоже, кинул ее обратно. Темнозрачный ловко увернулся, и чехол со стуком ударился о стену. Крышка отскочила в сторону, и показались два валка, на которых была свернута полоса пергамента.
- Что с тобой, уважаемый Скосырь? - запинаясь, спросил Годяй Самыч. Испугано выпучив глаза, он смотрел на гостя, который, подергиваясь, болезненно морщился.
- Свиток волшебный...
- Ах, вот оно в чем дело! - воскликнул книговед с облегчением. - Ты подумал, что Мудрый Велигрив заколдовал свою рукопись?
- Ничего я не думал! Я это знаю, - проскрежетал Темнозрачный.
- О, я прекрасно понимаю тебя, дорогой Скосырь. Велигрив, основатель нашего книгохранилища, был великим волшебником... Но если бы он заколдовал свое писание, то я что-нибудь почувствовал бы... наверное. Что-то случилось бы... А тут даже дым не пошел, только пыль одна. Нет причины для беспокойства.
- Теперь - нет, - мрачно согласился гость.
Он понял, как работала ловушка, устроенная для него Гриватой. Способ действия, как в мышеловке, был до обидного просто и убийственен. А рукопись служила приманкой...
Его спасло то, что глупый хранитель собственноручно извлек кожух с писанием, чем нарушил волшебную связь предметов. Ведь книговед что-то говорил о древнем обычае, «велевой причуде», который строго соблюдался. Забавно, один единственный раз за многие века обычай не был соблюден, и это удивительным образом спасло именно того, ради кого все затевалось. Гривату, как бывало ни раз, подвело человеколюбие.
Темнозрачный воспринял это как знак. Знак снизу.
Схватив рукопись, он выскочил из башни и, подбрасывая обжигающий руки свиток, направился к столу возле окна.
Годяй Самыч едва не задохнулся от возмущения, увидев, как небрежно гость обращается с бесценным творением достославного Велигрива.
- Что ты делаешь! Ты же повредишь его! - испуганным голосом произнес главный хранитель.
Раскатав пергамент на столе, Темнозрачный пробежал глазами по ровным строкам древнего велева письма. Проворчал что-то, вскинул вопрошающий взгляд на стоявшего рядом и недовольно бормочущего старика, и снова углубился в изучение рукописи. Годяй Самыч, почуяв неладное, затих. С тревогой и любопытством он следил за тем, как наглый лекарь водит пальцем по строкам, прочерчивая длинным ногтем борозду на тонком пергаменте.
Темнозрачный нахмурился. Он не понял ни одного слова из написанного.
- Что за чушь! - Он толкнул валок, чтобы взглянуть на продолжение.
Но и в следующих столбцах, как и в предыдущих, буквицы и знаки не складывались в слова и понятия, а если и читались, то получалась какая-то чепуха. Свиток содержал бессмысленный набор знаков! Темнозрачный зарычал и со всей силы ударил по столу. Валок покатился, высвобождая пергаментную полосу, испещренную витиеватыми значками. Потрясенный происходящим хранитель книжных знаний заворожено смотрел, как вращается, сбрасывая витки тонкой, исписанной кожи, деревянная катушка и даже не додумался подхватить ее, только ахнул, когда та, перевалив через край, повисла, чуть-чуть не достав пола.
Темнозрачный недобро захохотал. Рукопись под названием «Путь Ключа» оказалась пустышкой! А по цвету и запаху, как настоящая... Даже главный хранитель был убежден, что свиток содержит некое поведание, хотя не заглядывал в него. Но ведь люди думают, что Велигрив не совершал бессмысленных поступков, для них любое его деяние - священно и непререкаемо. Его заслуги перед людьми были настолько велики, что никому и в голову не придет, что достославный вель мог шутки шутить.
О, как же люди ошибаются!
Да что там люди! Сам Темнозрачный обманулся. Ай да, Гривата, старый лис! Это ж надо было такой подлог устроить. Спрашивается, для чего? Все для того, чтобы заманить Темнозрачного в ловушку. Кому, как не Гривате, было знать, что тот вернется.
- Он там, в Прошлом, что, хотел вовсе лишить меня надежды? - спросил Темнозрачный сам себя и тут встретился взглядом с перепуганным, побледневшим, пучеглазым главным хранителем, замершем в дверном проеме.
Годяй Самыч, совершенно не понимая, о чем речь, пожал плечами и попятился назад. Хотел было Темнозрачный его убить, но передумал. Во-первых, их видели вместе, сразу укажут на него. Во-вторых, Скосыря объявят в розыск, и тогда о личине лекаря придется забыть, что оборвет связи с нужными людьми. В-третьих, на место этого хранителя назначат другого, который может оказаться не таким глупым и услужливым.
Надо навести морок на старика, чтобы он забыл о том, что произошло, о встрече с ним, о рукописи...
- Уважаемый Годяй, все хорошо, - ласковейшим голосом произнес он, приближаясь. Пустив в ход свое умение обаятеля, он смотрел прямо в глаза хранителю. - Ничего страшного не случилось.
- Ничего страшного... - заворожено повторил Годяй.
- Мы не нарушали запретов и законов. Ты убери писание на место и все замки закрой. Сделай, как было до нас. И забудь, что видел меня сегодня, что приходил сюда вместе со мной. Ты выполнишь все, что я тебе приказал?
- Да... Я все выполню, - слабым голосом пообещал тот.
- Ну, тогда живи, старик.
Темнозрачный удалился, оставив Годяя Самыча в полной растерянности.
Tannit:
03.01.16 20:24
» Глава шестая (окончание)
Вернувшись в лавку, Темнозрачный заперся в комнатушке наверху. Ученики, чувствуя его настроение, как собственное, не смели его беспокоить. Самостоятельно управляясь в торговом зале и подсобке, они вели себя тихо, как мышки. Передвигаясь совершенно бесшумно, они настороженно прислушивались к происходящему на втором этаже, замирали и втягивали голову в плечи, когда Владыка начинал метаться и крушить все, что попадалось ему на пути.
Чаяния обрести книгу, которая облегчила бы поиски державы, себя не оправдали. Ему следовало предвидеть нечто подобное! Ладно, глупые люди верили в непогрешимость Гриваты, но он-то почему повлекся на обман? Как последний дурак поверил! Чуть не угодил в ловушку... Повезло, что из-за срока давности люди забыли, как она захлопывается.
Велигрив разделил державу, чтобы ее было трудно собрать. Оно понятно. Но зачем составлять подробное указание, где найти части держи? Ведь это противоречит здравому смыслу!
Темнозрачный снова озаботился извечным, земным вопросом. Что делать? Где и как искать хранителей частей державы?
Он остановился возле окна, выходившего на площадь Лестницы, и с ненавистью воззрился на привычные виды. На деревянный помост для чудовищ посреди площади, на огромное здание книгохранилища напротив, правее, по соседству, стоял дворец Судей, а между ними - белокаменная усыпальница их основателя. На мраморных плитах, украшавших внешнюю стену, были увековечены подвиги веля, которые тот не совершал. Свод, поднятый высоко над землей, с углов поддерживали четыре печальные мраморные женщины - плечистые, с ручищами кулачных борцов и грудью, не знавшей материнства. Они олицетворяли собой Веру, Надежду, Любовь и Мудрость. Скорбные, обманутые жены всего человечества… Под сводом в центре стоял сам каменный Велигрив, не похожий на себя настоящего. Простоволосый, с длинной бородой, в одеждах до пола, в опущенной руке он держал меч, а в другой, прижатой к груди - свиток. Прямо-таки образчик просвещенного воина или... добра, которое с кулаками.
Вид усыпальницы - помпезный и символичный - вызывал у Темнозрачного то ненависть, то насмешку, попеременно. На досуге он частенько наведывался на могилу врага, чтобы позлорадствовать. Ничего похожего на то, что случилось с ним в первый день, не повторялось. Не значило ли это, что силы могущественного веля иссякли, и его бестелесный дух более не способен нанести урон? Словно услышав мысли Темнозрачного, Велигрив напомнил о себе. Усыпальница занялась голубым сиянием, изваяние Велигрива зашевелилось, стало знаки какие-то подавать, похоже, означавшие что-то непристойное. Откуда-то издалека донесся голос умирающего, благородного старика-тайноведа: «Что, Злыда, опять не выходит по-твоему?» Ерничал вель, насмешничал...
- Ой-ой-ой! Как смешно, - скорчив свирепую гримасу, Темнозрачный погрозил изваянию. - Нету тебя на свете, так что, заткнись!
Сияние, ненадолго охватившее усыпальницу, исчезло. Люди на площади не заметили маленького чуда, как шли, так и продолжали идти по своим делам.
- Постой-постой, а что за свиток у тебя в руке? - спохватился Темнозрачный.
Впервые он задумался над тем, что держит Велигрив. Понятно, что это не список всех падших женщин Небесных Врат, как утверждали местные острословы. Возможно, ваятель изобразил тот самый труд под названием «Путь Ключа Жизни»? Ведь Гривата точно знал, что рано или поздно Темнозрачный вернется, поэтому должен был оставить наследникам руководство.
За тяжкими размышлениями, он не заметил, как наступил вечер. Он даже не услышал, как стражи протрубили в рог, напоминая горожанам, что пора возвращаться в свои жилища. Приближалась полуслепая ночь, когда одна из лун была не полной, а другая только народилась. Самое время для чудовищ. И уже в эти часы некоторые оборотни выбирались из подвалов, пещер за городом, выходили из окрестных лесов. С неудержимой силой их тянуло их на простор, на свежий воздух - и ничего тут не поделаешь! Но это не означало, что чудовища оживали только в новолуние. Отнюдь! Также ошибочно было думать, что чудовища боятся света дня. Уже скоро люди поймут, что заблуждались на этот счет. Пусть стражи за прошедшие годы поднакопили опыт и изобрели много разных способов охоты на чудовищ, оборотни тоже многому научились...
Темнозрачный посмотрел на небо. Как сотни лет назад, по черному бархату небосвода, пробитому сиянием звезд, медленно скользила блестящая серебром половинка малой луны, прозванная Рыбой, а чуть ниже полз тоненький дымящийся серп большой луны. Это был Заяц. Заяц, начиная восход позже Рыбы, за ночь обгонял свою спутницу и первым опускался за край земли. В слабом свете лун белокаменная усыпальница Велигрива сверкала, вспыхивая розовыми и голубыми искрами. Памятник загадочно улыбавшегося великана в тени свода дразнил, мол, попробуй-ка, вырви из моих рук...
- Почему нет? Очень часто бывает так, что не замечаешь того, что находится перед самым носом или лежит на видном месте, - вслух подумал он. - Пусть говорят, что все нажитое с собой в могилу не унесешь. Конечно, нет! Да и наследники этого не допустят. Но если в склепе достаточно места, то кое-что под землю забрать можно.
Прежде он не осмелился бы войти в гробницу своего заклятого врага, но теперь, ни разу не встретив достойный отпор и набравшись достаточно наглости, был готов рискнуть. Ведь, если даже он не найдет там часть своей державы, убедиться, что ее там нет.
Такое наиважнейшее дело не терпело отлагательства!
Спустившись вниз в торговый зал, Темнозрачный пинком разбудил спавшего под прилавком Тишеня и сообщил ему о своем решении. Он должен был кому-то рассказать об этом, так увлекла его идея.
Какой другой человек, грубо разбуженный глубокой ночью, пожелал бы ему много всего всякого и разного, но Тишка лишь пожал плечами и проворчал что-то вроде: «Береги себя, хозяин». Охваченный нетерпением, Темнозрачный не расслышал его слов. Его мысли были уже далеко, почти у самой цели. И вообще, он не нуждался в напутствиях! Закутавшись в плащ, он бесшумно исчез. В мгновение ока он перенесся через открытое пространство к велевой усыпальнице и замер.
Шел второй час ночи после полуночи. Однобокие луны медленно скатывались с пика по невидимой дуге к краю земли. На площади царила мертвая тишина. Откуда-то издалека доносились крики стражей, гонявшихся по пустынным улицам за оборотнем. Темнозрачный тенью скользнул к замурованному входу в гробницу и, просочившись сквозь каменную кладку, оказался в кромешной темноте. С узкой площадки круто вниз уходили каменные ступени. Лестница вела в глубины Главы-холма.
По другую сторону границы, отделявшей мир живых от мира мертвых, Темнозрачный утратил человеческий облик, начал меняться, и к середине спуска став тем, кем он был на самом деле - великим и ужасным божеством Мрака. Правда, в одежде обывателя вид у него был смешной и пугающий - как у всякого безобразия, пытающегося втиснуться в рамки приличия, - одежка затрещала по швам. Опустившись на четвереньки и продрав третий глаз, он очень осторожно, ощупывая каждую ступеньку, двигался вниз. Запах ощущался - чем глубже, тем сильнее. Стучали зубы, предательски тряслись поджилки, сжимались и холодели потроха. «Бежать отсюда, скорей!» - нашептывал древний страх.
Упрямство гнало его вперед, будто плетью подстегивало.
«Мне ли, бессмертному воплощенному божеству, бояться какого-то сына дея, к тому же дохлого».
Лестница закончилась. Оказавшись перед заложенным кирпичами входом в гробницу, он пошарил лапами перед собой, проверяя пространство впереди и стены вокруг на предмет заклятья. Убедившись, что ему ничто не угрожает, он просочился сквозь кладку в небольшой зал с куполообразным сводом.
Хранилище праха Велигрива...
Здесь пахло сыростью и тленом, но сильнее всего великаном. Посетовав на вредность воздуха, Темнозрачный затаил дыхание и осмотрелся. Подземелье освещали два стеклянных шара, размером с голову ребенка, на изящных треногах, стоявших по обе стороны гроба. С высокого потолка свисали сосульки сталактитов; стены покрывали живописные разводы плесени; лохмотья паутины гирляндами тянулись из угла в угол. В самом центре зала, на постаменте стоял большой каменный гроб без украшений и прочих излишеств, и лишь скромная надпись на крышке, покрытая толстым слоем пыли, напоминала, что здесь покоится Велигрив.
Первым делом Темнозрачный обнюхал светильники, излучавшие ровное, белое приглушенное сияние и осмотрел треноги, пытаясь оценить, какую опасность они могут представлять. Только для него, пожалуй, они и могут быть опасными... И тупому ясно, что светящие шары - волшебство. Тот же, кто немного разбирается в подобных делах, сказал бы, что это - настоящее волшебство, а не какое-нибудь любительское заговороплетение. А тот, кто разбирается еще лучше, прислушавшись к стройным голосам духов стихий, понял бы, что к этому чуду приложил руку не один волшебник, а несколько искусных чародеев. Темнозрачному - возможно, единственному в серединной части земли - была известна природа загадочного света.
- Шевьи... змеюки подлючие, - прошипел он. - Только вас здесь не хватало. Охраняете покой Гриваты... Но почему? Как же вы на такое решились? Что он для вас сделал? Зачем вы отдали свои души в посмертное услужение велю? В чем подвох? - Он осторожно протянул лапу к воображаемой линии между двумя шарами, чтобы проверить, существует ли между ними магическая связь. - Расставили мне ловушку? Ждете меня…
Не найдя объяснения выходящему из ряда вон поступку шевий, он повернулся к каменному гробу. Зачем для двух горсток пепла сделали такой огромный ящик? Или внутри не пепел? Неужели смердящие останки веля не сожгли, а погребли по-людски?
Догадка утекла, потому что окружающая обстановка не располагала к размышлениям над всякими странностями.
- А там у нас что? - Темнозрачный в обход постамента направился к узкому, каменному карнизу, на котором стояли кувшины и плошки, затянутые серой паутиной - нехитрая утварь, призванная служить умершему в загробном мире. - Дары мертвецу?
Казалось, что посуда накрыта невесомой, полупрозрачной материей. Прорвав липкий покров, Темнозрачный запустил лапу в глиняную плошку и, поворошив зерно, смахнул ее на пол. Черепки разлетелись в разные стороны. Размазав ногой липкое месиво по полу и, убедившись, что среди гнилых зерен нет ничего, даже отдаленно напоминавшего державу, он продолжил чинить разор. Сбросил на пол кувшин с протухшей жидкостью, потом кувшин с прокисшим вином. Затем последовали горшочки с медом и черным, смоляным бальзамом. Последней была разбита фляга с густым благовонным маслом, которое быстро улетучилось. Уже скоро зал заполнил тяжелый сладковатый цветочный аромат, заглушивший остальные запахи.
Велево присутствие продолжало напоминать о себе болезненным ознобом, но скорее взбадривало, чем пугало. К тому же ничего страшного не происходило. Темнозрачный обошел зал, внимательно разглядывая стены и особенно углы, где среди пыли и паутины не было ничего, кроме дохлых насекомых - никаких потайных ниш, схронов.
Оставался только гроб.
Бочком приблизившись к каменному ящику, обнюхав и осмотрев его со всех сторон, он взялся за плиту и, поднатужившись, сдвинул. Под тяжестью собственного веса крышка с грохотом рухнула на пол и разломилась на две части. Зажав ноздри пальцами, он заглянул внутрь, полагая, что увидит всего лишь сосуд с пеплом. А нет! На дне саркофага преспокойненько лежал Гривата, чинно сложив на груди руки.
Гривата это был! Точно, он! Хотя иссохшие останки выглядели жалко и смешно, они без сомнения принадлежали коварному велю. Темнозрачному хватило одного взгляда, чтобы опознать врага. Он вздрогнул, так, что лязгнули зубы и хрустнули кости, и отпрянул. Отскочил к самой стене.
Ему потребовалось время, чтобы осмыслить увиденное. Подождав, пока утихнет волнение, и внутренности улягутся на место, он заставил себя вернуться.
Гривата выглядел, как самый обыкновенный покойник - мертвей не бывает. Череп, обрамленный клочьями длинных седых волос и покрытый тонкой пергаментной кожей, натянуто скалился на удивление белыми и ровными зубами. Глазницы усопшего прикрывали золотые бляшки тонкой чеканки со знаками «око все видит». Одежда стала ветхой, золотое шитье потускнело, меховая подбивка заплешивела. Никаких украшений на великане не было - лишь одна массивная золотая цепь с большой подвеской в виде знаков «вечность» и «жизнь».
Темнозрачный тихонько злокозненно хихикнул. Гривате, поди, и в страшном сне не снилось, что однажды заклятый враг будет безнаказанно ворошить его кости, если не ворошить, то относиться к праху с крайним пренебрежением. Деловито засучив рукава, он перегнулся через край гроба и погрузил лапы в труху последней велевой постели. Медленно передвигаясь вдоль стенки, он осторожно, дабы не ненароком потревожить вечный сон своего врага, ощупывал дно. Твердые предметы не попадались, все, чего он касался, крошилось от ветхости и превращалось в пыль.
Недовольно фыркнув, он поскреб когтями лоб, повыше третьего глаза, и подумал: «Уж не в одеждах ли спрятана Держава?» Подумать-то он подумал, но дальше того не пошло. В нерешительности он топтался на месте и воровато озирался по сторонам. Казалось подозрительным, что дух Гриваты себя никак не проявлял, а ведь он где-то здесь витал, не мог успокоиться.
Эх, была не была, решился Темнозрачный. Не поворачивать же с полпути назад, особенно теперь, когда он воочию убедился в смерти ненавистного врага - лежит себе, не шелохнется. А у бесплотного, пускай и могучего, духа Гриваты не хватит силенок, чтобы шибко навредить ему, единственное, что может, так это - покуражиться да попугать. Темнозрачный склонился, чтобы прощупать рассыпавшуюся рухлядь и истончившиеся одежды.
- Нет-нет-нет, - прошептал он, увидев, как золотая подвеска, сдвинулась с места. - Стой! Не надо... - взмолился он, но та медленно-медленно накренилась и стала соскальзывать в прореху в изветшавшем одеянии.
Вот, как чувствовал, что нельзя трогать подвеску!
Днище каменного гроба засветилось. С каждым мгновением сияние усиливалось, будто кто-то старательно раздувал этот белый огонь. Тонкие лучики брызнули через дырочки в истлевшей ткани и ослепили Темнозрачного, ударив во все три его глаза. Злобно зарычав, он отшатнулся, но в следующий миг нестерпимой яркости свет внезапно угас, будто его источник иссяк.
Неужто заклятье за сроком давности утратило свою силу?
Темнозрачный глупо хихикнул, радуясь своему везению. С трудом расклеил один глаз, потом второй, и третий. Зрение восстановилось не сразу, пришлось поморгать, чтобы согнать мутную пелену. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. Более того, повергло в неописуемый ужас - один из шаров непонятно как запрыгнул к нему в лапу, а падающий треножник зацепился за хвост.
Загнал-таки враг его в ловушку!
Скованный страхом, Темнозрачный прирос к полу и заскулил тоненько и жалобно. Горючая слеза, оставляя обжигающий след, скатилась по челюсти и шлепнулась в пыль на полу.
- Ты предсказуем, Злыда, - голос исходил из светильника. Темнозрачный, боясь пошевелится, лишь покосился на него. Белый свет всколыхнулся, чудесным образом показав лицо. Лицо Велигрива!
Темнозрачный глянул на второй светильник - в нем бился разбуженный дух волшебницы из змеиного племени.
- Пришло... Исчадье Мрака, - послышался ее шепот. - Уничтожим его...
- Ай-ай-ай, и как не стыдно только. Такой дяденька, прилично одетый, а поверку оказывается вор да разбойник, - насмехался вель, терять-то ему было уже нечего. - Под покровом ночи прокрался в гробницу, чтобы разор чинить да мертвеца обирать. Зачем своими грязными лапами потревожил мой прах? Как ты посмел осквернить мою священную могилу? Ха-ха-ха.
Смех Велигрива отозвался в голове громовыми раскатами.
- Мертвое не удержит живое, - шептал дух волшебницы.
- Бросай житоч! Бросай!
Темнозрачный корчился от звуков их голосов. Он знал, что ни в коем случае нельзя выпускать хранилище житоча, но и держать его, уже не было мочи - конечность отнялась. Шипя от боли и злости, он выронил шар. Тот, упав на пол, разлетелся множеством мелких осколков. Фонтан огненных брызг взметнулся под свод и обрушился сверху на Темнозрачного, обдав его с головы до ног живым огнем. Яркий беспощадный божественный свет залил усыпальницу, не оставляя места тени.
Свет призван погубить дитя Мрака!
Темнозрачный вспыхнул, как сухостой жарким летом. Объятый сильным, как само проклятье волшебника Велигрива, пламенем, он с дикими воплями взвился до самого потолка, закрутился волчком, заметался по залу в поисках спасительного выхода. Поскользнувшись на гнилом зерне, он упал в липкую грязь и забарахтался не в силах подняться со скользкого пола, стал кататься, пытаясь сбить огонь, но только пуще прежнего запылал, перемазавшись маслом и смолой.
Наконец, ему удалось найти опору. Вскочив на четвереньки, с жутким воем он бросился к выходу, пробился сквозь стену, оставив на ней горящий след. Огненным клубком он покатился по лестнице вверх, подпрыгивая на ступенях и, помечая свой путь, отваливающимися кусками своей плоти. Издевательский смех веля Гриваты грохотал за спиной.
Окутанный дымом, Темнозрачный запрыгнул на верхнюю площадку. Уже особо нечему было гореть, позади на ступенях осталась дорожка красных угольков. Остатки колдовской мощи он потратил на то, чтобы вырваться наружу. О том, чтобы принять человеческое обличие, и речи не могло идти. Подобно раненному зверю, стремящемуся уползти в свою нору, движимый единственным желанием поскорей укрыться в своем убежище, на последнем издыхании он влачил свои черные телеса по площади. Путь, который он недавно преодолел в мгновение ока, стал для него жесточайшей невыразимой пыткой.
Он спотыкался, припадал на передние конечности, подстегиваемый болью и злобой, поднимался и тащился дальше. Сослепу он налетел на дремавшего на приступке у помоста стража и, вытаращив на него третий глаз, в ужасе утробно заклокотал, трепыхаясь всеми останками и отбивая дробь наконечником хвоста. Страж спросонья перепугался не меньше его и, свалившись с деревянного уступа на землю, завизжал как недорезанный поросенок, решив, что ожило чудовище, которое он охранял.
Всего пара шагов отделяла Темнозрачного от погибели...
Спасло его отнюдь не самообладание и, тем более, не здравомыслие - он не владел собой и плохо понимал, что происходит, ибо свою способность соображать он растерял на ступенях велевой гробницы, - а животное побуждение, подстегнувшее его к бегству ради самосохранения и выплеснувшее из черных глубин его существа остатки силы. Проворно отпрыгнув в сторону, он ускакал с площади в спасительную темноту проулка.
***
Тишень, разбуженный дикими воплями, подскочил к окну. Припав к стеклу, он заметил тень, шмыгнувшую в проулок и, повинуясь зову крови, поспешил к черному ходу. Похожий на обугленную головешку и еще дымящий в некоторых местах - Темнозрачный ввалился в дом и рухнул в объятия верного слуги.
Поначалу Тишень растерялся, уж больно в непривычном виде престал хозяин - всеми своими косточками и потрохами наружу - науку о внутреннем строении изучать можно. И вонял жутко - тухлятиной вперемешку с гарью. Видать, шибко ему досталось. Кто другой на его месте давно бы уж помер. А этот еще дышал, булькал да постанывал.
Недолго думая, Тишень уложил хозяйские мощи на стол, где обычно потрошили людей, ведь с хозяина стекала какая-то зеленовато-серая слизь, а каменная столешница с желобками-кровостоками, как раз была предназначена для такого дела, отвода жидкостей. Да еще зола с него сыпалась... Вон, сколько наследил и всю одёжу ему замарал!
Сняв рубаху, Тишень неспешно разбросал вокруг стола опилки, чтобы потом было легче убирать, закинул на стол свесившуюся обгоревшую лапу хозяина, чтобы не мешала проходу. Закончив приготовления, осмотрел зловонный остов, который некогда был грозным и могущественным Темнозрачным Владыкой. Придав своему лицу умное выражение, считая, что достаточно наморщить лоб и выпятить нижнюю губу, он качал головой и цокал, мол, горе-то какое. После осмотра он прикрыл останки мешковиной, для соблюдения приличия.
В мечтах Тишень уже представлял себя владельцем лавки.
От жизни он хотел совсем немного. Ему вполне хватило бы собственного домка и своего дела. Ведь он умеет лечить людей и, значит, заслуживает уважения. Еще неплохо бы разок наесться от пуза, да медку попить всласть. Ожениться тоже не плохо бы. Приятно же, когда жена обхаживает, когда прижимается ночью теплым боком.
А Скосыря... в садике за домом прикопать. Можно неглубоко, сильно вонять не будет - вонять-то уже особо нечему. И никто ничего не узнает. Если же спросит кто, мол, куда это Скосырь Горемыкыч подевался, можно сказать, что пропал в новолуние. И, поди, проверь. Теперь, вон, в каждое новолуние люди без вести пропадают, следов не сыщешь.
Слышал Темнозрачный, о чем думает Тишень. Жалкий, глупый полукровка! Только не в силах был наказать, все что мог - таращиться в потолок третьим глазом да клацать острозубой челюстью.
Измерив локтем рост хозяина, чтобы знать какой длины могилку рыть, Тишень сел в уголке, сложил руки на коленях и придал лицу выражение покорности, как бы говоря: «Я не стану тебя добивать. Подожду, покуда сам подохнешь».
Tannit:
04.01.16 19:41
» Глава седьмая
Глава седьмая, о поисках загадочной древней рукописи и велевых тайнах
«Мудрый Велигрив изрек: «Короткая память у людей, они забывают о плохом со временем, а о хорошем - еще быстрее.
Человек редко задумывается о том, что пережили да претерпели предки в страшную годину, поскольку горе да беда его самого не коснулись. Когда все ладится, и в доме достаток, и тепло, и сытно, мало кто спросит: «Какова цена, заплаченная за мое благополучие?»
Свою память в чужую голову не вложишь, не передашь по наследству. Свидетельство очевидца о давнем событии, пусть подробное, не впечатлит как явь, ибо любое предание, подобно зеркальному отражению, где зримы черты и краски, объем и глубина, и остающемуся недосягаемым, поскольку невозможно оказаться по ту сторону. Посему не воевавшему человеку не объяснить, что такое война. Слово не заменит испытание.
Забудут люди о войне, таково уж свойство их памяти. Мир на земле они станут воспринимать как должное», Быль о Победе Велей.
Главный хранитель книжных знаний долго смотрел вслед знахарю, поведением которого был уязвлен и потрясен до глубины души.
Он даже не догадывался, что на него пытались навести чары, а чары не подействовали, потому что Башня стояла на освященной земле.
Кое-как навесив замки на места, Годяй Самыч скатал рукопись и, сунув подмышку, с необычайным для своего возраста проворством поднялся в кабинет. Повернув ключ в замке, он привалился к двери и замер, оглушенный собственным сердцебиением. Немного отдышавшись, он доплелся до стола и рухнул в кресло. А перед глазами все гость стоял...
«И чего это он? Ведь надо ж, сколько жути нагнал, - думал Годяй. - Чуть сердце не выпрыгнуло... Да живот скрутило... чуть не опозорился на старости лет».
Годяй Самыч встревожился не на шутку - даже колоть в груди начало, и будто невидимые иголки вонзались под лопаткой. Выбил его из наезженной колеи визит Скосыря Горемыкыча, вверг в крайнее волнение. Странно вел себя уважаемый гость, пугающе и вещи непонятные говорил.
Вот он задал загадку! Теперь боли голова от похмелья с чужого пива...
Скосырь – хотя выдающийся лекарь, да из простых смертных, - и затребовал писание самого Велигрива! Зачем оно ему понадобилось? Ведь из названия ясно, что оно содержит рассказ о каком-то путешествии, а не составы лекарств отнюдь! Кабы ему понадобился справочник о местах произрастания различных трав - другое дело - оно никого не удивило бы. Так он же захотел увидеть именно «Путь Ключа»! И не просто увидеть ценную вещь, находящуюся на хранении в Башне, чего вполне хватало всем прочим посетителям, любителям старины... Ему непременно надо было - уж больно не терпелось, на себя непохож стал, - заглянуть в свиток. Схватил, читать начал... А как небрежно он обращался с бесценной рукописью!
Но хуже всего, что перепугал до смерти...
Впервые за все годы службы с Годяем приключилось подобное.
***
Семнадцать лет без малого он служил главным хранителем книжных знаний. Когда вступал в должность, думал, что ненадолго, а вышло, вон, как...
С тех пор, как мудрый Велигрив основал Хранилище книжных знаний, заведовали им исключительно божичи, однако последний из них, почтенный Всевлад, светлая память благородному мученику, наследника не имел, и с его гибелью обычай пресекся. Совет судей наказал книжникам самим выбрать из своей среды достойнейшего: мол, выказываем вам доверие, полностью полагаемся на вас, сами решайте, а мы одобрим ваш выбор. Так главным хранителем стал простой смертный, по имени Катун, служивший при Всевладе старшим книговедом, но управлял делами совсем недолго - перед самым мором, по непонятной причине, он выпал из окна верхнего помещения Башни, куда его, неизвестно зачем, понесло. Светлая ему память...
Годяй Самыч был вторым по счету Главным хранителем книжных знаний из простолюдинов.
В тот день, когда работники Книгохранилища выбирали человека, достойного занять высокую должность, кто-то из собравшихся указал на Годяя, тогда скромного начальника переписчиков, и все, на удивление единодушно, согласились, что лучшего хранителя не найти. Необычайно тронутый доверием сослуживцев, тот безропотно согласился взвалить на себя заботу об огромном хозяйстве. Совет судей выбор книжников поддержал.
Никакими особыми дарованиями Годяй не блистал, но был работником прилежным и ответственным, пользовался немалым уважением за свою отзывчивость. Образован был разносторонне, ведь столько справочников разных переписал, другой за всю жизнь столько не прочитает.
Плохо только, что много знать и быть мудрым - это не одно и то же.
Внешность Годяй имел невзрачную - он и в молодости не отличался привлекательностью - глаза водянисто-голубые навыкате, лоб выпуклый, нос уточкой, щеки обвислые, подбородок скошенный. Он уж бороду и усы отпустил, но такое лицо, как ни старайся, не облагородишь.
Самычем его именовали не по отцу и не по матери, а оттого, что он частенько повторял: «Я сам, сам сделаю», - из-за своего неистребимого стремления всем угодить да помочь ближнему, дабы избавить того от лишних хлопот. Его любимая пословица, как ни трудно догадаться, была: «Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, делай его сам». Хотя он толком ничего не умел, и единственное, что у него хорошо получалось - наводить порядок и следить за чистотой. Годяй не обижался на прозвище - уже привык - откликался, когда к нему обращались не по имени.
Став Главным хранителем, Годяй Самыч всячески стремился оправдать оказанное ему доверие. Порядка, какой он навел, хранилище не помнило - все было учтено и лежало на своем месте.
***
Сначала Годяй, по своему обыкновению, решил самостоятельно во всем разобраться. Ведь, судя по словам лекаря, с писанием Велигрива что-то не так.
Свиток был древний - это Годяй определил сразу, какой-никакой опыт имел. Нынче кожу для письма уже не использовали, да и чернила отличались по составу. Внимательно изучив качество пергамента, обнюхав и поскребши его ногтем, он принялся рассматривать строчки витиеватых знаков велевой скорописи. Повздыхав и посокрушавшись, он все же вызвал подмогу. Кликнул Горислава - юношу талантливого, жадного до науки и, главное, прекрасно владевшего велевым языком. Как говорится: одна голова хорошо, а две - лучше.
Почему он обратился за помощью именно к Гориславу? Во-первых, постеснялся отрывать от работы уважаемых мужей, а Горик - молодой еще. Во-вторых, Годяй не мог признаться - это было выше его сил, - что сам он, будучи главным хранителем знаний, не способен проникнуть в тайну свитка. Пусть все знали, что древнему языку он не обучен. В-третьих, Горислав - родной внук, и посему не позволит себе насмехаться над дедушкой. И, в-четвертых, самое главное - если вдруг окажется, что писание Велигрива подложное, то тогда, тем более, необходимо скрыть сие обстоятельство от уважаемых книговедов, хотя бы до поры до времени, ибо оно - велева тайна. Горислав же будет обязан молчать, как обязывают семейные узы.
***
Горислав читал занимательный труд под названием «Небесные тела, видимые в безоблачную ночь», когда ему передали, что его разыскивает дед. Мол, какое-то очень важное дело, просит явиться немедленно.
Ох уж, этот дед... Все у него срочно, все важно. И ведь не скажешь ему, что иначе определяешь первостепенность дел, и что его важнейшие дела, скорее всего, не внес бы в собственный перечень.
Неохотно отложив книгу, молодой человек направился в Башню велей. Дверь в кабинет Главного хранителя была приоткрыта. Заглянув в проем, он увидел деда, который, морща лоб, рассматривал через большое увеличительное стекло старую рукопись. Огромная лупа аж запотела от его пыхтения. Горислав сразу заметил, что свиток древний - на такие вещи у него был глаз наметанный - а, значит, написан на языке, которого дед не понимал. Тут уж хоть через увеличительное стекло смотри, хоть на свет разглядывай, буквы не заговорят сами по себе.
При звуке отворяемой двери Годяй Самыч испуганно вздрогнул и уставился на внука. Некоторое время он задумчиво, будто не узнавая, рассматривал его и, наконец, не без укоризны произнес:
- Горик! Явился, хвала богам! Сколько можно тебя ждать?
- Ну, дед, знаешь ли...
- Я же просил передать, что дело срочное, - он поднялся из-за стола и навстречу. По жизни суматошный - сегодня он был суетливей обычного и страшно таращился не так, как всегда. Его явно что-то всерьез встревожило.
Годяй Самыч поднял глаза на внука, который был выше его на целую голову, и забыл, зачем позвал, ибо взыграли в нем родственные чувства. Как быстро время летит, подумал он. Внучек-то, эвон, какой вымахал. Красавец, весь в мать-покойницу, и глаза ее - карие, и волосы - волной. Плохо, что совсем не следит за своей наружностью, поди, неделю не брился. Ох, жениться ему надобно, хоть жена будет за ним присматривать. Кто-то из писцов расхваливал своих дочек, говорил, что девицы-де на выданье. Или это кто-то из печатников сватал? Память совсем плохая стала! А то, что у него за жизнь? Оженится, дети народятся. Может, еще доведется правнуков понянчить... Плохо, что его воспитанием некогда было заниматься, служба все время занимала. Упустил вот... Мальчик-то совсем перестал в храм ходить. Так-то он правильный - добрый, честный, только здешние мыслители совсем задурили ему голову. Думают, главный хранитель не знает, какие речи они ведут в своем кружке, охальные и богопротивные. Ведь как затеют какой-нибудь спор богомерзкий, так и мелют своими языками погаными, так и мелют... Совсем сбили мальчика с толку.
- Дед, я сразу пришел, как только мне передали твою просьбу, а если тебе пришлось ждать, значит, твой посыльный не слишком расторопен.
- Да, бог с ним, - махнул рукой Годяй. - Дело у меня к тебе, Горик, серьезное и чрезвычайно ответственное, - взяв внука под руку, он повел его к столу. - Мне больше не к кому обратиться за помощью, тут я ни на кого не могу положиться. Да и кого мне еще просить, как не сродственника единокровного? Предупреждаю, о нашем разговоре никому ни слова. Хотя знаю, ты не станешь зазря трепаться...
- Дед, обижаешь!
- Гляди! Чтобы оно не дальше нашей семьи, потому как... - он перешел на шепот, - велева тайна.
- Клянусь, буду нем как рыба, - торжественно пообещал Горислав, сдерживая улыбку. Он знал эту привычку деда - все преувеличивать, создавать много шума вокруг какой-нибудь пустячной затеи.
- Ага, - закивал дед, пощипывая бороду. - Тут у меня возникли кое-какие сомнения относительно одной рукописи... Ты уж глянь своим острым глазом, а то я чего-то не пойму.
«Еще бы! Чтобы понимать, надо знать древний язык и уметь читать велево письмо», - подумал Горислав.
Годяй Самыч усадил внука за стол и погладил по плечу, выказав неуверенным движением свою любовь. Не умел он, да и стыдился проявлять свои чувства, хотя в душе радовался успехам Горислава, краснел от удовольствия, когда сотрудники хвалили мальчика, поплевывал тихонько через плечо, чтобы не сглазили. Он, по праву, мог гордиться внуком, вырастил достойную смену старым работникам.
Обидно было до слез, что родители не видели, каким стал их сын, как возмужал, какой великий дар в нем открылся.
Только один внук и остался у главного хранителя из родни - всех унесла чума. Страшно становилось ему от мысли, что он с внуком мог разделить их участь. К счастью, случилось так, что в тот день Годяй Самыч, накануне принявший хозяйство, заработался, изучая учетные книги. Горик же - тихий и послушный ребенок, тянувшийся к книжным знаниям с нежного возраста - рассматривая лубочные сказки, уснул на диване в его кабинете. Когда дед вспомнил о мальце, за окнами уже брезжил рассвет. Подумал тогда, что отругают их обоих... Только наутро в городе начался мор, и все домочадцы умерли, кто к вечеру, кто ночью. Чудом выжила лишь жена Годяя. Вот ведь, смерть-злодейка - всех молодых забрала, а старуху пощадила. А потом, в двойное новолуние, в ночь чудовищ, пропала и она...
Книгохранилище стало для Горислава родным домом и школой, ведь каждый работник считал своим долгом внести вклад в воспитание и образование юноши. В свои двадцать с небольшим лет он был одним из лучших книговедов и перевел не менее сотни древних трудов. Теперь уже почтенные великовозрастные мужи, некогда обучавшие Горислава тайнам древнего языка, сами обращались к нему за советом.
- Дед, ты откуда это взял? - спросил Горислав, не отрываясь от изучения рукописи. Только одно ее название и было читаемо. «Путь Ключа Жизни. Писание Его пути». Похоже, та самая, из Башни велей.
- Где взял, там уже нет, - ответил тот уклончиво, вроде виновато.
- С чего бы вдруг тебя заинтересовала рукопись Велигрива? В научных целях или до велевых тайн докапываешься?
- Неважно. Ты, Горик, прочти, что здесь написано, и мне расскажи, - он был подозрительно ласков.
Вздохнул Горислав, уж больно не хотелось огорчать деда - иное тот ожидал.
- Не читается оно, нет здесь никакого смысла. Создается впечатление, будто кто-то в чистописании упражнялся. Красивый почерк... Все виды значков и буквиц велева письма выведены, а иные и вовсе изобретены автором сего творения.
- Постой. Как же так?
Горислав пожал плечами.
- Вот так. А ты чего хотел? Правильно, что рукопись вызвала у тебя сомнения.
- Но ведь говорили, что... поведание составил сам Велигрив. Не понимаю, - Годяй Самыч замотал головой, словно стряхивая наваждение. - Столько времени... полтора десятка веков рукопись хранилась в Башне, и никто не знал, что она... что в ней...
- Великаны знали. Почтенный Всевлад точно знал. Но все тайны, которые ему были известны, он унес с собой.
- Это же неправильно! - возмутился Годяй. - Будучи главным хранителем, я не ведаю о том, что находится у меня на хранении.
- Ты не тайновед, дед, а просто хранитель книг, - Горислав умолк, заметив, что пятый столбец чем-то отличается от предыдущих. Даже не заметил - почувствовал. Все старые работники хранилища признавали, что за ним книговедческий дар.
В седине пятого столбца обнаружился «перевертыш» - слово написанное справа налево. Это было имя «Гривата».
Похоже на подсказку!
Действительно, далее текст легко читался. Но в отличие от «змейки» - одного из древних способов записи, каждая стока начиналась справа.
- Что? Что такое? - сопел в затылок дед.
- «Сие накрапал на будущее Гривата в сто сорок седьмом году от Разрушения Лестницы». Это обратный порядок, дед.
- С зада наперед, что ли? Фух, а я-то уж беспокоился, что кто-то подменил рукопись, - простодушно признался Годяй Самыч.
Горислав его не слышал.
- «Сто лет без малого прошло с тех пор, как мы схоронили Злыду близ местечка, именуемого Холмогорск. Мы сделали все, что могли. Ежели же Вредоносное Исчадье Мрака явится на землю опять, оставлено нами в подспорье поведание о пути Ключа. Пусть Великие Воины, Хранители Ключа, объединятся и пройдут Путь. Все части должны соединиться в одно целое. Спроси учителя. Да пребудут на земле Мир и Порядок».
- И все? - прошептал Годяй Самыч, удивленный и немного разочарованный.
- Все, - эхом отозвался Горислав, пребывая под впечатлением.
Чтение древних книг похоже на волшебство. Разве не чудо - человека давно нет на земле, а его думы, чаяния живут. Через доверенные пергаменту или бумаге мысли, он возвращался из небытия в мир живых, со своими надеждами, тревогами и заботами.
А тут сам Велигрив общался к ним через века!
- Ничего не понимаю... Зачем Велигриву понадобилось запрятывать свое послание таким хитроумным способом? - Годяй Самыч возмущенно взмахнул руками. Никогда прежде ему не приходилось иметь дело с велевым наследством - будучи заурядным переписчиком, он особо не стремился, - но теперь, когда обстоятельства вынудили его разобраться с загадочной рукописью, столкнулся с неожиданными трудностями. - Да кто бы это смог прочитать?
- Кому надо, тот прочел бы... Впрочем, он сразу обратился бы к настоящему поведанию.
- Для чего надо было все усложнять?
- Оно же - велева тайна. Тайна какого-то Ключа, - Горислав многозначительно посмотрел на деда и, не встретив понимания, пояснил:
- Подобности передаются устно, от старших младшим. Здесь стоит знак: «Спроси учителя».
- И кого нам спросить?
- Некого. И Всевлад, будь он ныне жив, не стал бы нас с тобой просвещать.
Таков был обычай. Великаны бережно хранили свои тайны, не потому, что считали ниже своего достоинства довериться простыми смертным, а потому что великие знания - опасны. Многие знания - многие скорби, как заметил древний мудрец. Наука учит только умного, а дураку наука, что ребенку - огонь. Люди - порода суетная, способная на поступки опрометчивые, как строительство Лестницы, например. Вот и проходилось, великанам спасать человечество от себя самого.
- Не стал бы Всевлад о Велигривовой рукописи рассказывать, верно, да еще бы, за вопрос о ней, палкой треснул, - огорченно вздохнул Годяй Самыч. - Но настоящее поведание о Пути Ключа все же существует.
- Определенно. Оно было написано.
- Допустим, рукопись сохранилась до наших дней. Где она может находиться? - Годяй в волнительных раздумьях терзал свою бороду.
- Да где угодно, если сохранилась...
- Ее можно как-то найти, без этого... «спроси учителя»?
Горислав помотал головой.
- Искать, не зная места даже приблизительно, только время даром тратить. А если Велигрив спрятал рукопись не в Хранилище, и вообще не в Небесных Вратах?
- Горик, ты еще разок получше посмотри, ты же у меня дока в таких делах. Может, Велигрив оставил все-таки какую-нибудь подсказку.
Легко сказать! Попробуй-ка заставить петуха нестись, да чтобы еще яички были золотые. - Слушай, дед... Оно, в самом деле, вернулось?
- Что вернулось?
- Исчадье Мрака, о котором пишет Велигрив.
Годяй Самыч часто заморгал. Вот уж, воистину, меньше знаешь - лучше спишь. Да. Появилась в полуденных краях Злыда, великая пакостница и беспримерная душегубка. Смаглы божились, что она и есть Исчадье Мрака. Рассказы беженцев, прибывавших из-за моря, ужасали северян, живших в мире долгие века и не знавших иной жизни. Казалось, что в полуденных краях уже никогда не восстановится порядок и не наступит мир. За полтора десятка лет было уничтожено все, что создавалось долгие века.
Да чего там полуденные края! Когда в Небесных Вратах по ночам по улицам бродят чудовища...
- Оно это, - убежденно повторил Горислав. - Ведь все повторяется, как Прошлом - беспримерные злодейства, чудовища, каких свет не видывал... война. Ни один простой смертный, даже с товарищами, не смог бы разорить полсвета. Мужики говорили, что какой-то слепой ясновидец по прозванию Белец еще пару десятков лет назад возвестил о приходе на землю Исчадья Мрака и разрушении Небесных Врат.
- Грешат люди, поэтому Злыдень пришел, - Годяй Самыч тряхнул головой и погрозил пальцем кому-то наверху.
- Нет здесь никакой связи.
- Как нет? Ну, вот же, даже мудрый Велигрив предупреждал, что люди своими грехами вымостят Злыдню обратную дорогу на землю.
- Дед, ну чего отсебятину городишь. Наслушался проповедей, и сегодня у тебя мудрый Велигрив говорит то же, что сказал жрец на вчерашней службе.
- Разве не говорил?
- Впервые слышу. От тебя. В писании Велигрив лишь предполагает, что Злыдень может вернуться. Допускает такую вероятность. Он пишет: «Ежели же Вредоносное Исчадье Мрака явится на землю снова...» Чувствуешь разницу? - Он всегда старался воспроизводить писаное дословно, чтобы не терялся смысл, не терпел вольного обращения с книжными свидетельствами, а то переврут слова, нагородят нелепицу... Да еще пытаются доказать, что именно так и было в первоисточнике!
- Нет, погоди. Кстати! - спохватился главный хранитель. - Тут случайно не указано, Исчадье Мрака - мужик или баба?
- Велигрив использовался средний род.
- Так... А как же оно могло вернуться? Ведь это противоречит Священному писанию? - спохватился вдруг Годяй. - В «Повестях» же черным по белому написано, что вели избавили мир от Злыдня на веки вечные. Не бессмертный же он, в конце концов. Ведь не сказано нигде, что он - бессмертный!
«Что смертный, тоже не сказано», - подумал Горислав, а вслух произнес:
- Кто знает, как там все было на самом деле. Нет никаких достоверных сведений о кончине Исчадья Мрака, а «Повести»... С тех пор, как все главы собрали вместе, они неоднократно подвергались правке, было внесено множество дополнений...
- Каким бы оно ни было - это Священное писание. «Повести Первых Земных Веков» - истина истин.
- Почему я должен принимать за непреложную истину измышления какого-то неизвестного дяди? Ведь он же выдает за откровение сугубо личное мнение.
- Горик, ты при мне лучше не начинай свои богохульные разглагольствования, а то, ишь, нахватался у Верховата Голована вредных привычек.
- Он меня грамоте учил, - вступился Горислав за своего наставника, открывшего ему в первую очередь тайны древнего языка и разнообразных письменностей. Вольномыслие же среди книговедов было скорее правилом, чем исключением. И Верховат Голован тут был совершенно ни при чем. - Светлая ему память.
- Да упокоится с миром его душа, мудрый был муж, - пробормотал помин Годяй Самыч. - Это я, старый дурак, виноват - определил тебя в ученики к Головану, вольнодумцу этому. Уж три года, как почил, а я до сих пор его речи святотатственные слышу, только уже из твоих уст.
Годяй Самыч, в отличие от внука, к вопросам веры относился трепетно. Для подчиненных он собой являл пример благочестия и был тем самым исключением из общего правила. После мученической гибели домочадцев он стал особо прилежно заботиться о душе, ибо очень надеялся, что праведный образ жизни позволит ему на том свете воссоединиться со своей семьей.
- Дед, ну чего ты завелся? Названы «Повести» священными - и хвала божественному Свету.
- Вот и нечего тогда говорить, что, мол, людьми писано. Правлено - переправлено...
- Это ты говоришь.
- Ты давай, меня не путай! На чем мы остановились?
- Не написано, что Исчадье Мрака - бессмертно, - напомнил Горислав.
- Да. А если предположить, что оно бессмертно... Только предположить. - Годяй Самыч призадумался. - Сколько же тогда ему веков должно быть? - прошептал он.
- Полагаю, более шестнадцати веков будет, а может, все две тысячи лет.
- И, что, нет никаких других книг... ну, кроме «Повестей»... про Злыдня?
- Есть, конечно. Сказки, например.
- Ей, Горик, ну что ты, право! Я же серьезно.
- Не знаю, дед. Я не особо интересовался Злыдой, но, думаю, какие-то современные событиям Прошлого свидетельства должны сохраниться. Кто может знать о нем правду, так это великаны.
- Вот что, сделаем с тобой так! - Годяй Самыч принял решение, перестал трепать бороду, распрямился, сменил заискивающий тон на начальственный. - Ты, Горик, все свои дела отложи и вплотную займись поисками настоящего поведания «Путь Ключа». Будешь работать за моим столом, чтобы никто не мешал. Покопайся в описях, поищи ссылки на поведание. Вдруг список какой-нибудь обнаружишь, а если повезет, то и сам источник. Что там про какой-то Горск было сказано?
- Холмогорск.
- Не слышал о таком городе. Посмотри в справочниках, узнай, в каком краю он находится, об истории его почитай.
- Ты бы лучше для начала спросил разрешение у Борислава Силыча.
- Ишь, ты! - главный хранитель книжных знаний подбоченился. - Учить он меня удумал! Я здесь главный, и поэтому сам буду решать, что лучше, а что хуже. Молодой еще, чтобы деду указывать. Сначала поживи с мое... да ума наберись.
«Ум не в бороде», - подумал Горислав.
«Старость» не означает «мудрость». И знания не заменят мудрости, ибо разнятся, как прямая, мощеная дорога и узкая, извилистая тропинка в дремучем лесу. Если первую проложили предшественники, продравшись сквозь тернии неизведанного, ошибаясь и разбивая лбы, то вторую - приходится торить самому.
- Дед, хоть ты и занимаешь высокую должность, но ты не божич. Подумай, чем это для тебя чревато. Здесь же написано... - Горислав ткнул пальцем в свиток, развернутый на столе. - Поведание оставлено в подспорье Великим воинам.
- На заборе тоже много чего понаписано! - отмахнулся Годяй Самыч, намеренный, во что бы то ни стало, докопаться до велевой тайны. - Ищи поведание. Заодно узнай, что за «Великие воины» такие. И никому ни слова.
***
Горислав приступил к поискам таинственной рукописи безотлагательно, сразу после разговора с дедом.
Первым делом он отправился в кладовую древностей, размещенную в полуподвальных помещениях, где темнота и прохлада были призваны способствовать сохранению памятников письменности. Заведовал бесценным хозяйством Брянчень по прозвищу Затворник, потомственный книговед и знаток старины. Прозвище свое он получил за то, что безвылазно жил в книгохранилище, никто не помнил, когда в последний раз тот выходил наружу. Все необходимое - еду и одежду, - ему поставляли участливые собратья по цеху, а мылся он в примыкающей к основному зданию конюшне, где имелся водопровод. В народе таких называют «чудак-человек». Бывает, что и хуже называют. Но Брянченя его существование вполне устраивало. Более того, он был безмерно счастлив.
Горислав застал его на рабочем месте, в главной кладовой, забитой доверху самыми разными предметами, когда-либо использовавшимися для письма. Сноп рассеянного солнечного света, проникавший через небольшое арочное окно под потолком, выхватывал из полутьмы часть длинного стола, тянувшегося вдоль стены и заваленного книгами и свитками, и сгорбившегося Брянченя, корпевшего над осколками глиняной таблички. Его лысина, обрамленная пышным нимбом тугих светлых кудрей, сверкала как маяк в море серого пыльного сумрака.
- Что-то интересное? - спросил Горислав, пробираясь между рядами полок.
- А, так... свидетельство, - прошептал Брянчень, не поворачиваясь. - Послание посредника получателю товара - чего и сколько доставлено.
- Чего доставляли?
- Изразцы из полуденных краев, из страны желунов, - ответил хранитель древностей шепотом, но не для того, чтобы нагнать таинственности. Говорили, что он потерял голос, когда столкнулся в подвалах книгохранилища с призраком Велигрива, да с перепугу так орал, что охрип. Шутили мужики, ясное дело. Брянчень, нареченный звонким именем, по своей природе был человеком тихим.
- Изразцы зеленые в красный горох с завитушками, числом две сотни штук, - стал он читать, опять-таки шепотом. - Облатка для столбов, цвета небесно-голубого с желтыми цветочками. Числом три десятка штук. Веселенькая расцветочка... С глубоким смыслом узор. Как тебе, Горик, а? - он обернулся, улыбнулся и кивком пригласил подойти ближе.
Черты его лица, за исключением крупного носа, были невыразительные. Что же касалось его возраста, то так сразу и не определишь, в общем, можно сказать, мужчина в расцвете. Горислав, знакомый с ним с самого детства, не замечал, что тот как-то изменился или постарел за полтора десятка лет. Среда кладовой, что ли, на него воздействовала, как на тот овощ, заложенный на длительное хранение...
- Привет, Брянчь, - поздоровался Горислав, приближаясь к столу, полностью скрытому под горами письменных памятников, был свободен лишь небольшой участок поверхности, где Брянчень восстанавливал таблички. - Надумал изучить обломки из Устьгорода? Открыл что-нибудь новое?
- Хе-е... - зашипел Брянчень, что означало усмешку. - Все новое - хорошо забытое старое. Работая с древними письмами, я часто ловлю себя на мысли, что в Прошлом жили такие же люди, как мы. Чего тут открывать, Горик, когда человеческая природа известна... Древние люди ничем не отличались от нас - ни помыслами, ни делами. Если сравнивать с сегодняшним днем, их быт, по своему укладу, в точности походил на нынешний. Они решали те же вопросы: чем кормить семью, как благоустроить свой дом, как получить прибыль. Думали о завтрашнем дне. Они так же спорили, ругались, искали истину, пытались понять, в чем заключается смысл жизни. Но праведниками не были, уж точно. Их терзали страстишки... или крупные -ненависть, любовь, зависть. Их снедала корысть, - речь Брянченя ускорилась, шепот стал порывистым, свистящим. Эта жутковатая манера хранителя угрожающе шипеть пугала в детстве Горислава чуть ли не до крика, теперь привык. - Вот, к примеру, - хранитель указал на табличку, собранную из пяти осколков. - Посредник пишет: «А те изразцы с печатным изображением пустынного зверя, числом двадцать штук, про которые ты спрашиваешь, были ненароком разбиты при погрузке. Виновного я прогнал, а обломки бросил там же, чтобы не брать лишний вес». Как тебе отписка, а? Сам где-то по пути втюхал чужой товар, а докладывает, что «ненароком разбиты».
- Может, и вправду, изразцы разбились.
- Как же! Желтуховские изразцы, тебе что, сырые яйца? Указанные изделия обладают необычайной твердокаменностью, хотя и легкие на вес. Хе-е! Ей, право, легкие, как яичная скорлупа. А знаешь, как их тщательно упаковывали при перевозке? Ведь, невзирая на твердокаменность, они представляли собой ценный груз... Я тут памятку одну раскопал, где, как раз, даются указания, на сей счет. Купец один очень обстоятельно напутствует своего сына, собравшегося на юга за изразцами для облицовки печи. Он пишет: «Проверь лично, чтобы на дно каждого ящика уложили тростник не менее пяти слоев, и каждый изразец обернули тростником, дабы обливка не поцарапалась, и уголки не откололись». Тут же он поминает кривые руки сына, мол, ты же у меня криворучка. Все давнее, как нынешнее. Сколько веков прошло с тех пор, а ничего не изменилось - ни мысли, ни нравы... И лишняя пара рук, как у желунов, у людей не выросла. Хе-е.
- Да, лишняя пара рук не помешала бы, - согласился Горислав. Отодвинув ворох тряпья, служившего Затворнику постелью, он сел на край широкой лавки.
- И пусть будет хоть всего двенадцать пальцев на четыре верхние конечности.
- Я бы даже от пары лишних клешней не отказался.
- Рассказывай, давай, - подавшись к нему, Брянчень изобразил внимание.
- Чего рассказывать? - Горислав отшатнулся. Неожиданный переход от одной темы к другой его насторожил. На миг ему показалось, что Брянчень знает о его разговоре с дедом, и теперь желает слышать подробности.
- Ты по делу пришел? Или случайно споткнулся и скатился по лестнице? - спросил хранитель и, не дождавшись ответа, отвернулся, будто сразу утратил интерес. Стал готовить табличку для закладки на хранение. Положил перед собой дощечку несущей основы и достал из-под стола сосуд с клеем.
Горислав тем временем прикидывал, как выведать у Брянченя, что тому известно о поведании Велигрива, но при этом не выдать то, что известно ему самому, ведь дед наказал держать язык за зубами. Только Брянчень - не дурак, догадается, в конце концов, сделает, какие нужно выводы - это он быстро! - и определит круг поиска.
- Пять частей... легко управлюсь, - пошептал хранитель. Он расстелил на дощечке тряпицу и принялся разлаживать ее руками, чтобы пропитав клеем, собрать на ней куски глиняного письма. - Хорошо черепки не обгорели, как другие. Горик, ты знаешь, что старый Устьгород во время Смуты ушел под воду? Не весь, конечно, что-то от него осталось. Новый Устьгород был построен уже после войны. Старый город стоял ниже по течению, там, где сейчас острова. В прошлом - один из крупнейших городов на земле был, такой же почти, как сейчас Небесные Врата. Сказочно богатый город... По суше и по морю туда прибывали купцы со всего света. На тамошних торжищах можно было найти любую самую редчайшую диковину. Уже в Смутное время на побережье случилось землетрясение, а то немногое, что не разрушила стихия, уничтожила война. Потом наступили Темные века, голод, нищета... люди забыли, как писать-читать. Каналы, орошавшие поля, заросли, плотины без надлежащего ухода прорвались, и вся местность превратилась в болото. Теперь только руины на островах напоминают о прошлом могуществе и славе великого города. Жалкий вид имеет эта местность ныне. Люди оттуда переселились выше по течению, половина к нам подалась, оставшиеся построили новый Устьгород. Хотя былое его величие уже никогда не возродится, что и говорить... Таблички, вот, находят, а прочитать не могут.
- Кто нашел?
- Рыбаки с одного из островков. Их поселок стоит на развалинах старого города. Чего-то они там у себя строить начали, и вот - целую корзину осколков накопали. Нам передали.
Горислав собрался духом. Как ни крути, а без помощи знатока древностей все равно не обойтись. Про деда можно вообще ничего не говорить и представить его зачин, как собственный.
- Бряньч, что ты знаешь о рукописи «Путь Ключа»? - прямо спросил он.
- «Путь Ключа», говоришь? - Брянчень резко повернул голову и нагнал на лоб морщины. - Ты спрашиваешь про свиток из Башни велей?
- Угу. Что за путь такой, расскажешь?
- Не-а, не расскажу. К сожалению, содержание свитка мне неизвестно.
- Значит, списки тебе не встречались.
- В нашем хранилище их точно нет, - без раздумий ответил Брянчень.
- Ты хорошо искал?
- А-то! Все перерыл. Похоже, поведание Велигрива никогда не переписывали и не переводили. Верно говорю. Существует один-единственный образчик и он хранится в Башне Велей. - Брянчень смолк и громко засопел. Он сидел неподвижно, глядя перед собой в сумрак, где искорками вспыхивали пылинки. - А ты разве не можешь взять у деда ключи от Башни? Зачем тебе какие-то сомнительные списки, если у тебя есть возможность прочитать настоящую рукопись?
Постановка вопроса оставила лазейку для того, чтобы уклониться от прямого ответа, не обманывая при этом товарища, чем Горислав и воспользовался.
- Тогда бы я не спрашивал тебя про списки.
- О! Это же велева тайна, - шепот Брянченя стал зловещим. - Будь осторожен, Горик.
- Понимаю, что лезу не в свое дело, но мне позарез надо кое-что выяснить. Это очень важно.
- Расскажешь?
- Сейчас не могу. Потом, когда во всем разберусь, - пообещал Горислав.
- Даже не намекнешь? - Брянчень пытливо прищурился.
- Хорошо, но должен предупредить, это всего лишь предположение, и не спрашивай, на основе чего я сделал такой вывод, - Горислав остановился и, набрав воздуха, выпалил. - Возможно, в рукописи Велигрива содержатся сведения, которые прольют свет на некоторые странные события, происходящие сегодня.
- Не удивлюсь, что так оно и есть. Прошлое, Горик, неразрывно связано с настоящим. Мы сами - из прошлого.
- Плохо, что нет списков. Но тогда, может, стоит поискать какие-нибудь ссылки?
- А ведь я тоже хотел его прочитать, - неожиданно признался Брянчень. - Когда молодой был. Уж очень мне хотелось себя испытать. Еще думал, вдруг открою что-то, чего еще никто не знает. И я бы стал первым из людей, кто это узнал... Для начала расспросил всех стариков-переписчиков в надежде, что кто-то из них переводил рукопись Велигрива. Нет, ответили они, и не помнят, чтобы кто-то занимался этим до них, и списки им не попадались ни на древнем языке, ни в переведенном виде. Представляешь, единственное известное и еще не переведенное писание самого Велигрива! Лежит перед самым носом, и никто не знает, о чем оно. Разве тебе никогда не хотелось чего-нибудь этакого?
- Хотел ли я прочитать «Путь Ключа», когда овладел древним языком? - уточнил Горислав. Ничего подобного он за собой не помнил. Да, ему хотелось открыть «что-нибудь этакое», как выразился Брянчень, но о «Пути Ключа», как об источнике тайных знаний, он никогда не думал. То-то бы разочаровался, если бы добравшись до рукописи самостоятельно, без дедовской помощи, прочитал то, что прочитал час назад... Уж кем-кем, но первооткрывателем он почему-то себя не ощущал. - Нет, Брянча, тогда рукопись Велигрива меня не интересовала, да и полно других древних писаний, еще не переведенных.
- А теперь, значит, тебя вынудили обстоятельства? Понадобился-таки тебе «Путь Ключа», - заметил Брянчень.
- Да, понадобился. Но я не собираюсь ничего доказывать ни себе, ни кому-либо другому. Мне надо проверить свою догадку, понимаешь? Я преследую иную цель, - сбивчиво оправдался Горислав. - К тому же «Путь Ключа», наверняка, уже кто-то читал до нас, те же вели-хранители.
- Вели! Но не простые люди, - Брянчень погрозил пальцем. - Они никогда ни снизойдут до нас, но человек может возвыситься.
- Ты о чем?
- Простой смертный не сравнится с благородным по силе, но в знаниях может его превзойти. Для этого человеку достаточно узнать на одну тайну больше.
- Ну, ты даешь! Ты, что, в самом деле? Ничего себе, состязание ты затеял! Для этого тебе был нужен свиток мудрого Велигрива?
- Не насмехайся! - Брянчень сник. - Говорю же тебе, молодой был, ретивый. Хотелось как-то выделиться. Теперь-то я понимаю, что нет ничего хуже рвения, подогретого честолюбием. Нельзя обращаться к велевым тайнам с корыстью.
- Да, ладно тебе. Я ж не исповедник, чтобы ты передо мной каялся, - Гориславу стало неловко оттого, что заставил хорошего человека признаться в грехах молодости, напомнил о том, что тот хотел бы забыть.
«Постой! - тут же одернул себя Горислав. - Это Брянча-то раскаивается? Да он скорее сожалеет о том, что не смог довести задуманное до конца, нежели о мыслях, подвинувших совершить непозволительное».
- Ты отказался от своего намерения прочитать рукопись из Башни?
- Хе-е. Как же, отказался бы я...
- Всевлад устроил тебе нагоняй, когда прознал о твоих намерениях, - предположил Горислав. - Ведь ты ж хотел... «отличиться» в пору его правления, да?
- Угу. Тогда тут всем Всевлад заправлял, мученик наш многострадальный, светлая ему память. Последний вель-хранитель... Мы, простые смертные, побаивались его. В дрожь нас вгонял одним взглядом. Хоть и совсем древний был... Но вот чего у велей не отнять, так это - достоинства. Величественный был старик, высокий, статный. Силища от него исходила неимоверная. Нет, не телесная мощь, а что-то такое... от духа его. На простых-то стариков без слез не взглянешь, а этот - красивый... был. А я еще молодой тогда бегал, жадный до новых знаний, ведь только обучился читать велеву писанину. Батяня мой еще жив был... Да упокоиться с миром его душа… - Брянчень прикрыл глаза, предавшись воспоминаниям.
- Бряньч, ты про рукопись говорил, - напомнил Горислав.
- Да! «Путь Ключа»... Я тогда несколько дней подряд к Башне приходил, все смотрел на ларец с рукописью, способы разные измышлял, чтобы в обход главного хранителя ее достать. Знаешь, что рукопись хранится за тремя замками? Я уж и так и этак прикидывал. Нет, думаю, не удастся мне, незаметно взять рукопись, а потом так же незаметно вернуть ее на место, не сумею открыть три замка. Я и с одним-то не в силах справиться! Я же книговед, а какой-нибудь вор-взломщик.
- Погоди, а как же особый обычай? - спросил Горислав. Он - молодой, и то слышал, что при отпирании замков должен был выполняться некий обряд. Существовал какой-то особый порядок действий. Возможно, при этом следовало произносить какие-то слова. Заклятие что ли, какое-то было наложено на рукопись?
- Обряд... Определенно, предусмотрен какой-то обряд для извлечения рукописи, - прошипел Брянчень, растягивая слова. - Но никто, кроме Всевлада, конечно, толком не знал, что это за обычай такой, даже в общих чертах. Наши старики мне тогда сказали, что это просто велева причуда, мол, для особых посетителей хранилища. На их памяти ни разу ларец со свитком не доставали и выносили из Башни. Следовательно, к нему не прикасались века полтора, а то и два. Чудно, правда? А может, его не доставали с тех пор, как поставили в Башне? - Брянчень покосился на Горислава, и когда тот пожал плечами, продолжил. - Сие обстоятельство, надо заметить, меня тогда очень обрадовало...
Хранитель умолк и с ожесточением стал мешать клей в сосуде. В тишине кладовой деревянная палка громко билась о глиняную стенку.
- Ах, как наивен я был... как простодушен. А простота, Горик, она - хуже воровства.
- Ладно тебе. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Да я сам такой. Лезу, куда нельзя. Такова наша с тобой природа.
- Нет, ты другой... Ты, Горик, молодец, ты умеешь слушать других. У тебя поступки не обгоняют мысли.
- О! Еще как обгоняют, бывает, скачут галопом далеко-далеко впереди, еле поспею за ними. Но речь сейчас не обо мне. Всевлад поймал тебя за руку, да?
- Никто меня не ловил, - поджав губы, Брянчень засопел, еще раз переживая то, что случилось с ним тогда. - Ты знаешь, что для каждого замка в Башне - свой ключ? И нет запасных, на случай утраты. Каждый был изготовлен в единственном виде. Ключники, должно быть, чувствуют себя как-то по-особому от осознания, что могут открыть дверь, запертую для всех остальных, - прошептал он тише обычного.
- Да ну, таскать при себе такую тяжесть, - Горислав вспомнил связку ключей, которую дед носил на поясе.
- Я же образно... Я говорю о ключах к тайнам. Впрочем, сама тайна тоже - ноша не из легких.
- Ключи от Башни служат просто проводниками к тайне.
- Да. Вели-хранители наследовали ключи от Башни вместе с множеством тайн, одной из которых была тайна рукописи.
- А Катун? Он что-нибудь знал?
- Нет. С какой стати? Он же из простых! Как и Самыч, он получил только ключи, да еще право ставить печать Велигрива - и никаких тебе тайн. Не знаю, как твой дед, но Всевлад с ключами не расставался, всегда носил их при себе. У меня не было возможности незаметно стянуть связку.
- А в день смерти ключи были при нем? Их не украли?
- Нет. В тот день Всевлад оставил связку в ящике стола... почему-то. Будто предвидел свою погибель... И главную печать оставил. Катун обнаружил их, когда принял хозяйство.
Хранитель древностей макнул кисточку в клей и, подняв ее, стал ждать, когда стекут излишки с таким видом, словно струйка вязкой жидкости сейчас его интересовал больше всего на свете.
- Значит, ты сначала разведал все обходные пути... А потом, что? Неужели ты со своей нуждой обратился прямо к почтенному Всевладу? - спросил Горислав, возвращая его к начатому разговору.
- Хе-е, чуял своим длинным носом. - Брянчень стал намазывать клеем тряпицу. Он водил кистью медленно, старательно, будто не клеил, а рисовал художество. - Ты маленький был, не помнишь, как он с нами разговаривал. Чего его не спросишь - он отвечал, мол, не твоего ума дело. Говорил, мол, порядок трещит по всем швам, а если еще простые смертные начнут рыло свое совать, куда не следует, и вовсе развалится. А как он ругался с велями-судьями, в пух и прах разносил.
- Откуда знаешь?
- Слышал краем уха. А кто не услышал бы! Он же разорялся, как оглашенный, на всю округу. Говорил, что высокородные забыли древние законы, не соблюдают заветы наставников, мол, это до добра не доведет. Жен себе взяли из простых, потакают бабьим капризам... дружбу завели, через которую оказывают всякие услуги, а там - за малыми просьбами последуют большие и противозаконные. Говорил, что вели не должны уподобляться людям и сближаться с ними. Велям надобно держаться особняком, потому что они не имеют право жить, как люди.
- Он считал, что люди ищут дружбу с благородными только из корыстных побуждений?
- Ага! Ужасно подозрительный был. Говорил, если люди станут считать велей за ровню себе, то - недолго дело - и верховодить велями захотят. Всевлад был еще старой закалки. Наследника все ждал, да только не дождался... С собой все свои тайны унес. А я ведь всего-то хотел - прочитать рукопись Велигрива! Так он такое мне устроил... - Брянчень вздохнул, подпер щеку кулаком и уставился в темный угол.
- В окно выбросил?
- Не-е. Хуже… Напугал до смерти, без умысла, конечно. Вспоминаю, бывает, иногда... пробирает до жути, - он ушел в себя.
В Гориславе же пробудилось нешуточное любопытство. Что же такое учудил вель-хранитель?
- Не хочешь рассказывать?
- Отчего ж. Кому другому не стал бы... - Брянчень повернулся к другу, но смотрел он будто сквозь него. - Как сейчас помню, прихожу я к Всевладу и спрашиваю... Я тогда подумал, чего юлить, если получу пинок под зад, может, мне от того сразу легче станет, успокоюсь чуток. Ведь я же чуть с ума не сошел от мыслей о свитке, в раж впал неописуемый, несколько ночей к ряду не спал. Вот и спросил его напрямую. Думаю, чего тянуть-то с отсрочкой приговора... Спрашиваю Всевлада, мол, можно «Путь Ключа» почитать. А он сидит, смотрит на меня глазами стеклянными, и как будто не слышит. Я его еще раз спрашиваю, мол, рукопись Мудрого Велигрива, что в Башне хранится, можно почитать. Он как взвился, как вскочил! Не ожидал я от старика, пусть и благородного, такой прыти. Что-то с ним тогда сделалось! Взгляд бешенный, борода торчком... Спрашивает: «Брянчень, это ты?» - «Конечно, я, - отвечаю. - А то кто ж?» А он... он... подобрался и как плюнет, прямо мне в лицо. Представляешь? Плюнул и зырит во все глаза - и все молчком. Я утерся, возмущение свое не показываю, говорю ему: «Так-то зачем? Мог бы и на словах... Я бы все понял. Нельзя, значит, нельзя». Он мне приказывает: «Садись!» Я сел и думаю, сейчас начнет орать. Мол, нече рыло совать, куда не следует. А он бочком ко мне подкрался, подозрительно обнюхал всего, обошел сзади... и стал мою голову ощупывать. Тогда у меня здесь, - Брянчень провел рукой по обширной плеши, - волосы еще росли, много волос... А пальцы у Всевлада были - ей, Горик, прямо, как грабли - длинные, скрюченные, растопыренные. Он их в мои буйные кудри запустил, и, вот, давай чесать, чуть не повыдергал. У меня все мысли из башки вылетели, кроме одной. Уж не спятил ли Владя, думаю. Не знаю, случается ли у велей на старости лет помутнение рассудка, но тогда я решил, что он на почве тайноведения совсем свихнулся.
- Ну а потом-то он как-то объяснил свое поведение? - тоже шепотом спросил взволнованный Горислав.
- Не-а, - Брянчень страшненько осклабился. - Я так думаю, он меня принял за кого-то другого. Помстилось ему, что я - это не я вовсе. Правда, вывод такой я уже потом сделал. Подозревал Всевлад, что может к нему заявиться некто. И этот «некто» способен принимать облик любого человека, но одна его примета на голове, вот здесь, - он постучал пальцем по темечку, - остается неизменной. Что за примета, я не знаю - может, рог, а может, дырка. А тогда перед Всевладом мне, естественно, не раздумий было. Сижу, значит, кляну себя... Вот, думаю, вляпался. И уже ничегошеньки не хочется, кроме, как скорей ноги унести. Встаю я, значит. «Прости, - говорю, - я в другой раз зайду». Всевлад говорит: «Погодь!» Он уже немного успокоился, утихомирился, обратно стал похож на себя. Говорит мне: «Свиток из Башни я не могу тебе дать, потому как он не для людей». - «Для велей?» - спрашиваю. «Нет, - отвечает, - не для велей. Наступит срок - узнаешь». - «Скоро ль срок наступит?» - любопытствую. Я уже немножко осмелел, понял, что из окна он меня не выкинет. «Сейчас - точно не время, - говорит. - А когда наступит, тебе знать не положено». Вот, так, вот.
- Да, претерпел ты ради науки, - посочувствовал Горислав.
- Горик, кстати... - Брянчень оживился. - Как думаешь, если я Самыча попрошу, он даст мне рукопись почитать?
- Попроси, попробуй. Попытка - не пытка. По крайней мере, он не станет в тебя плеваться.
- Хе-е. Не станет. Он же не вель.
Брянчень стал осторожно собирать на тряпице осколки глиняного письма.
- Бряньч, а Всевлад мог быть Великим воином?
Хранитель древностей не стал выяснять взаимосвязь данного вопроса с предыдущим, ответил сразу:
- Великий воин - тот, кто знает воинскую науку, искусство войны, так сказать. Он, помимо всего прочего - военных хитростей, там, уловок всяких, умения управлять воинством, - по моему разумению, еще должен владеть оружием, мечом махать, хотя бы чуточку. Однако за Всевладом никаких таких способностей я не замечал. Стражи-то, вон, каждый божий день упражняются, а Всевлад - единственное, что мог, так посохом грозить - вот и все его воинское искусство.
- А вели-стражи могут считаться Великими воинами?
- Вель он и так - великий, - Брянчень пожал плечами. - Но если благородный назовется «Великим воином», то, значит, следует его считать таковым. Только я не слышал, чтобы кто-то из наших божичей заявлял о себе подобным образом. Хотя, думаю, Огнишек, начальник стражи, вполне может быть таковым.
- Просто о своем предназначении не распространяется.
- Нет, конечно. О! Я тут кое-что занимательное вычитал. Будто бы среди Великих воинов были еще какие-то «избранные». Правда, я не понял, с какой целью их избирали. Так вот, каждому из них были даны три вещи: конь, меч и еще что-то.
- «Что-то» - это что? - Горислав обратился в слух.
- Понятия не имею. - Брянчень виновато пожал плечами. - Я те-то две строчки с трудом восстановил. Такой махонький кусочек глины был. - Большим и указательным пальцами он обозначил размер осколка таблицы.
- Значит, конь и меч?
- Ага-ага. Странно, думаю, ведь у всех Великих воинов было и оружие, и конь. Пусть кони были не у всех, ладно. Но меч! Как же так, чтобы воин и без меча? Нынешние стражи, хоть и не великаны, и то все до одного вооружены мечами, да не простыми, а ночниками кованными. Должно быть, вещи, вверенные избранным, были какими-то особенными. Волшебными, например. Интересно, что представляла собой третья...
Горислав стиснул зубы, чтобы не закричать: «Я знаю!» Он не сомневался, что третей вещью был Ключ Жизни. Избранные - хранители Ключа.
- Хотя раньше, - продолжал рассуждать хранитель древностей, - по большому счету, всякого, кто отличился в войне, могли назвать Великим воином. Были же прославленные войны из простых...
- Так что, сейчас на земле нет Великих воинов?
- Хе-е. Может, и есть где. Если Великие Воины Прошлого взяли себе учеников, значит, их наследники и стали обладателями их тайн, со всеми вытекающими последствиями. Но это опять-таки велева тайна.
- Если известны имена Великих воинов, разве нельзя узнать, кто им наследовал?
- Не-а. Тут вот какая штука получатся... хе-е... сохранились письменные памятники о Смутном времени, войне, Великих битвах... А потом, в Темные-то века люди утратили письменность.
- У великанов была своя.
- Ну да, кропали на древнем языке. Только до нас дошла всего лишь треть их письменного наследия. Можно сказать, избранное. Чего тут далеко за примерами ходить - возьми любую старую опись в нашем книгохранилище и сверь с тем, что лежит на полках. Сразу скажу, половины наименований не найдешь. Утрачены. Погибли памятники, поскольку об их сохранности никто особо не беспокоился. Их не переписывали. Кое-какие источники, как пить дать, намеренно от нас любознательных простых смертных книговедов попрятали... Может, и были где-то упомянуты имена первых Великих воинов, но вряд ли кто-то собирал сведения об их наследниках по всей земле. Они же, я так думаю, все в одном месте не сидели. Предания же, записанные людьми после Темных веков, особого доверия не вызывают, потому что устная народная традиция, сам знаешь - как красивше, так и пою. В общем, наследников Великих воинов проследить невозможно. А сами наследники вряд ли тебе признаются.
- А если попробовать поработать с тем, что есть?
- Все равно до правды не докопаешься, - Брянчень положил последний осколок таблички и прижал его пальцами. - Мы знаем прошлое таким, каким его условились принимать наши предшественники.
- А как же свидетельства, написанные участниками, очевидцами той же Великой битвы?
- Очевидец - лицо заинтересованное. Его нельзя считать беспристрастным. Следовательно, его рассказ будет достоверным лишь отчасти. Вот, если бы в нашем распоряжении имелись свидетельства другой стороны, то мы бы еще как-то смогли составить целостную картину событий. Однако, к величайшему сожалению, вражескими летописям мы не располагаем. Историю пишут победители, Горик. Хотя, если судить здраво, в той войне никто не победил. Да, черное воинство было уничтожено, но какой ценой? Какой кровью было заплачено за победу... Сколько народу погибло, не счесть.
- Позволь, не согласиться, - возразил Горислав. - Разве землю не освободили от зла?
- Не от зла, Горик, а от Злыдня. Ведь ты же не принимаешь на веру слова священников, а? Да и с Великой битвой не все понятно. Я считаю, что Великая битва - это выдумка. Почему никто не может назвать точное место, где состоялось столь великое сражение, положившее конец войне?
- Все знают, что она произошла на Большой Пустоши.
- Вот! - Брянчень обрадовано щелкнул пальцами.
- Правда, я могу назвать еще две другие местности, названия которых встречаются реже, - тут же добавил Горислав. - Думаю, что о них известно меньше, потому что они находятся гораздо дальше от Небесных Врат, чем Пустошь.
- Нет, ты невозможен! - Брянчень недовольно поморщился, поскольку Горикова оговорка портила его пример об условностях. - Ты книговед... А какой-нибудь простой обыватель откуда-нибудь с подола Медвежьего холма, назвал бы только Большую Пустошь. Вот тебе - устоявшееся мнение. Так было условлено, понимаешь? Тебе повезло, что ты имел возможность ознакомиться с памятниками со всего света. А какой-нибудь местечковый летописец, ничего не зная о других сражениях, повествует о том, которое произошло в его краю, и поскольку ему не с чем сравнивать, называет эту битву «Великой». Хотя, вполне возможно, что Зеленодольская или битва на Каменной плеши ничуть не уступали сражению, состоявшемуся на Большой Пустоши, а может, даже превосходили по размаху и числу участников. И не забывай, что человеку свойственно все преувеличивать, особенно, когда дело касается значимого события, преломившего ход истории. Добавим сюда тщеславие, пусть даже оно исходит из чувства гордости за своих земляков-победителей и от любви к родному краю. «А у нас все лучше, все больше, и горох до небес...» Как говорится, всяк сам себе загляденье.
- Так, где же на самом деле произошла Великая битва?
- Самая большая тайна - та, которой нет. На земле произошло одновременно или поочередно сразу несколько крупных сражений, в разных местах, разделенных большими расстояниями. И везде силы Зла были разгромлены. Неизвестно, какое из сражений было последним, но с ним война не закончилась. Мирное время настало еще не скоро. Название «Великая битва» - тоже условность.
Брянчень, сам о том не подозревая, предоставил Гориславу возможность задать следующий вопрос:
- Скажи, а тебе случайно не встречались упоминания о том, что Исчадье Мрака бессмертно?
- Хе-е. Слава всем богам, что наше хранилище содержит Совет судей, - веселясь, прошептал Брянчень, прикрыв ладонью рот, как заговорщик. - Священное собрание нас бы уже давно прикрыло. Ведь сколько мыслей свободных и святотатственных рождается под крышей нашего учреждения... сколько под сенью евойной кроется бунтарских умов, готовых развенчать святость Повестей! А сколько здесь хранится знаний, способных расшатать устои веры... Да, много здесь всяких вещей, которые священники с радостью изъяли бы и уничтожили, как богопротивные.
- Значит, встречались, - сделал вывод Горислав после столь пространной речи.
- О! Я тут недавно нашел одно письмо занимательное. - Брянчень поднялся, взял стопку книг и придавил глиняную табличку, для лучшего скрепления. - Вероятно, оно написано во время войны или в самом начале Темных веков. Правда, всего пара обломков... Но зато каких! Клинописные. Оттуда же, кстати, из Устьгорода. Сейчас покажу. Ты должен их увидеть! - он скрылся в узком проеме между двумя рядами полок, забитых ящиками и стопками книг. По пути, вспомнив что-то веселое, он засмеялся. Его смех - многократно повторенное «хе-хе» - напоминал тяжелое дыхание собаки в жаркий день. - Это есть в Повестях, но в искаженном до неузнаваемости виде. Сейчас сам сравнишь, и поймешь, почему эта глава была переработана. Хе-е.
Горислав двинулся следом за хранителем по соседнему, более широкому проходу. В щели он мог видеть Брянченя, который, подобно пауку, растопырившись, боком, подбирался к заветной находке, и глаза его хищно поблескивали. Паук и есть, с той разницей, что его добычей становились древние, редкостные знания. Горислав заулыбался, представив себе огромного, лохматого паука с головой Брянченя, который растопырился в центре круглой ловчей сети, а вокруг висели книги. Подобно бабочкам, угодившим в паутину, книги дрожали и трепетали листами.
- Ты знаешь, что Злыдень не участвовал в Великой Битве? - спросил Брянчень.
- В самой Великой? Или как?
- Никак. Ни в одной! Если бы Исчадье Мрака участвовало, хотя бы в одном из последних сражений, летописцы непременно отметили бы сие обстоятельство. Они называют имена и прозвища великанов, даже упоминают предводителей черного воинства, мол, такой-то оттуда-то, злодей известный, или черный колдун прозванный так-то и так-то, а о Злыдне - ни слова, - Брянчень остановился. Через щель в книжной полке на Горислава устремился немигающий, горящий взгляд. - Спрашивается, почему он пропустил столь важное для него событие? От исхода битвы зависело буквально всё. Каждый сражался за свое право на существование.
- Тебе известна причина, по которой он отсутствовал на поле боя?
- «Спроси учителя», - прошептал Брянчень на языке полубогов в зазор между книгами.
- Да, - Горислав удрученно кивнул. - Мог бы сам догадаться.
Брянчень снял с верхней полки дощечки, перевязанные веревкой, и двинулся в обратный путь, той же паучьей манерой. Отодвинув расстеленный на углу стола платок с останками обеда, он водрузил на освободившееся место свою ношу.
- «Отец лжи. Все слова его - ложь. Он был человекоубийца от начала и не устоял против истины, ибо нет в нем истины», - процитировал хранитель древностей Повести, тыча пальцем в дощечки.
- Бряньч, Исчадье Мрака - мужик или баба?
- «...ни мужчина, ни женщина, ни человек, ни зверь, ни инородец, ибо не был рожден...» На самом деле, Горик, Злыдень мог напяливать на себе любое обличие - превращаться хоть в мужика, хоть в бабу.
В стопке искомое писание лежало вторым сверху. Это были два больших куска и отдельная узкая полоса, сплошь испещренные клинописью. Ровные строки мелких изящных значков, тисненных на глине, выдавали руку опытного писца.
- Вторая страница какого-то большого сочинения. Начало и концовка, - пояснил Брянчень. - Жаль, что среднюю часть не нашли. В середине-то, как раз, самое интересное должно быть.
Горислав уже впился глазами в древний текст.
- «Восточной окраины»?
- Надо понимать, «восточной окраины полуденных земель». Здесь говорится о заключительной части богоборства, что великий Творец тащил Моркошу над землей от заката до восхода с запада на восток и, в конце концов, оскопил над морем, куда и упали его срамные части, определяющие его мужеский пол. Море называется «Мертвым»...
Горислав кивнул и снова уткнулся в текст.
«Море называется Мертвым, потому что с тех самых пор в его черных водах нет ничего живого; зловещая тишина царит на его пустынных берегах; и небо над ним всегда серого цвета; даже ветры облетают стороной эту местность.
Много веков прошло, прежде чем из неподвижных вод Мертвого моря вышло ужасное чудовище, самое страшное порождение Мрака, ни живое, ни мертвое - плоть от плоти Моркона. Чудовище сие ждало своего часа глубоко на дне, вбирая в свои черные телеса силу от земли благодатной, и выпросталось из воды на сушу, когда на земле наступил День Темнее Ночи.
Так появилось Исчадье Мрака. Бессмертное, как всякое божество, оно обладало вечным облачением, неуязвимым для любого оружия», - последнее предложение Горислав прочитал два раза, второй раз вслух.
- Ага-ага, - поддакнул Брянчень. - Как тебе «ничего себе»? Он бессмертный, понимаешь! Его, оказывается, нельзя убить.
- «Оно назвалось Владыкой земным, но люди прозвали его...» Строка обрывается, - Горислав вопросительно взглянул на друга.
- Прозвали Злыднем Окаянным, потому что был проклят, как никто и ничто другое на земле, - восполнил тот недостающее окончание. - Ты последнюю часть читай.
- «...победили Злыдня Темнозрачного, Вредоносное Исчадье Мрака, избавили мир от всех бед и на веки вечные установили на земле Порядок».
- Вот! Видишь? - возбужденно зашептал Брянчень. - Здесь тоже ни слова о смерти Злыдня. Вопреки бытующему мнению, великаны не уничтожили зло - и в частности, само воплощенное Зло, - на веки вечные, потому что сделать это невозможно. - Он рассуждал о Злыдне так, как, бывало, говорил о каком-нибудь спорном переводе, отстранено, будто Исчадья Мрака не могло существовать в действительности, и в настоящем оно не представляло собой страшную угрозу для всех людей. - Вели «избавили мир от всех бед и на веки вечные установили на земле Порядок». Про беды все понятно. А последние слова следует понимать так, что они завещали во все века сохранять установленный ими Порядок. Сравни с Повестями и найди три отличия.
- Потрясающе, - прошептал изумленный Горислав. - Тем не менее, вели сумели-таки освободить землю от Злыдня. Пусть и не «на веки вечные».
- Сумели, бесспорно. А хочешь узнать, каким образом...
- Спроси учителя, - без раздумий завершил мысль Горислав.
Tannit:
04.01.16 21:03
» Глава седьмая (окончание)
Поиски могли закончиться, едва начавшись, будь Горислав менее любознательным или более ленивым. Но он-то как раз был образцовым работником, старательным и целеустремленным. Еще одним важным свойством его характера являлась усидчивость.
Узнать современное название Холмогорска, близ которого, по словам Мудрого Велигрива, было погребено Исчадье Мрака, не составило труда. Городок ныне именовался Чудовым и находился в Лесном крае. Однако ни прямых указаний, ни даже намеков, что погребение имело место, Горислав не обнаружил, хотя перечитал все древние летописи полуночных земель, которые нашел. Правда, вскользь упоминался некий Возбраненный холм, о самости которого не рассказывалось. И к определению направления пути он тоже отношения не имел. Автор упомянул его в связи с поставками леса для строительства храма в Устьгороде. Мол, дерево сплавляли по реке Пограничной, аж из окрестностей холма, прозванного Возбраненным.
Потом Горислав занялся изучением письмен, повествующих о войне, рассчитывая, таким образом, выйти на след Великих воинов, хранителей Ключа. Благо, благодаря многолетнему труду Брянченя и его предшественников, на поиски самих летописей не приходилось тратить время. Однако почти все письмена, относящиеся ко времени войны и началу нового летосчисления - ветхие книги, берестяные грамоты, дощечки, камни, глиняные таблички, пергаменты - все, что в Прошлом использовалось для сохранения разных сведений, - требовали перевода.
Самым простым являлось «черточное» письмо, названное так из-за угловатых знаков, состоявших из коротких черточек, в Прошлом распространенное в Десятиградье и полуночных краях. Переводить его было легче всего, потому что некоторые буквы в измененном виде легли в основу современной азбуки, и, во-вторых, при переводе надо было только вставить гласные вместо надстрочных надсечек и точек, и разделить слова. Второй по сложности была клинопись, где часть знаков являлась отдельными буквами, а другая - слогами, то есть устойчивыми сочетаниями двух-трех звуков, слова разделялись чертой, а предложения - двумя чертами. Изобретенный в Устьгороде - этот способ применялся не только на побережье, а так же выше по течению. Но в Двуречье, где для письма использовались древесина, клинопись превратилась в «резы», то же черточное письмо, и притом, что знаки по виду были черточными, читать их следовало как клинопись. Самым сложным являлось рисуночное письмо полуденных земель, которое представляло собой созвучия. Кроме того, для обозначения основных понятий, таких как, например, «человек», «дерево», «жизнь» - у южан существовали отдельные символы.
Во всех трех видах письма имелись свои правила, но перевод упрощало то, что древний язык, хотя и претерпел некоторые изменения, мало чем отличался от современного.
С велевыми письменами дело обстояло иначе, потому что в Прошлом великаны, притом, что, безусловно, владели людским языком, на котором говорили их матери, в своей среде использовали древний язык земли, называемый так же, полубожественным. И хотя ныне великаны повсеместно от него отказались, каждый уважающий себя книговед считал себя обязанным знать первый язык земли.
Существовало еще одно письмо - волшебное, которое чародеи, добрые и злые, использовали для записей заклинаний. Притом, что знаки у каждого из них могли быть свои, слова должны быть из божественного языка. Пусть волшебники знали во много раз меньше слов, чем Трижды Великие, сотворившие мир, а может даже придумали какие-то свои понятия, но хоть что-то от речи Творцов должно сохраниться в письменном виде.
«Вот увидеть бы одну страницу... исключительно в научных целях... часть страницы или несколько строк из волшебной книги, где использовался божественный язык», - думал Горислав.
А еще он мечтал услышать, как звучит божественный язык, хотя бы те слова, что неопасны.
***
Летели дни, неделя за неделей. На исходе осени небо над Двуречьем затянули серые тучи, тяжелые от влаги, и висевшие так низко, что казалось, можно разглядеть обитающих в них деев. Трудно было угадать, начнет сегодня ли моросить дождь, а если дождь начинался - как скоро закончится. На один ясный день приходилось три пасмурных, промозглых, а когда облака ненадолго разбегались, и солнечные лучи касались сырой земли, мокрядь поднималась в воздух жиденьким туманом.
В середине зимы с севера подули холодные ветры. Они сорвали последние листья с деревьев и пригнули траву. Вместе с тем ненастных дней стало меньше - ветры разгоняли облака. Но зима есть зима. Белое солнце дарило совсем мало тепла и остыло настолько, что - покапай ночью дождь, - оно не могло за укоротившийся день высушить землю.
Происходящее за стенами книгохранилища Горислава мало интересовало, а смена времен года для него означала лишь то, что световой день стал короче, и больше времени приходилось работать при зажженных лампах. Велева тайна, завесу над которой он случайно приподнял, затянула его как омут. Она будоражила воображение, дразнила честолюбие. Об ответственности, которая неотделима от права обладания тайной, он не задумывался - так далеко вперед он не заглядывал.
Он переворошил гору разных трудов и записей, чтобы по крупицам собрать сведения о Великих воинах, и дабы его старания не пропали даром, в помощь другим искателям, составлял список названий памятников, которые содержали упоминания о Великой битве и Великих воинах. Только в главном направлении он не продвинулся ни на шаг.
Иной впал бы уныние - работе не видно ни конца, ни края, а проку все нет, - только не Горислав. Он любил свое дело и считался, несмотря на молодость, едва не лучшим книговедом - особый, великий дар проникать в тайны книг признавали за ним все работники хранилища. Вот и тайное послание Велигрива в рукописи, над которой кто другой бился бы несколько месяцев к ряду, он обнаружил с первого взгляда.
Неожиданную помощь оказал один из сослуживцев, большой любитель почитать про разные странствия. Он принес путевые заметки какого-то именитого купца, жившего пять веков назад.
- Горик, слышал краем уха, будто ты собрался книгу писать о Великих Воинах... Глянь, тут есть небольшой отрывок. Не знаю, нужно ли оно тебе, но вдруг пригодится.
Горислав не стал разуверять его относительно своих писательских способностей и, приняв книгу, поблагодарил за участие.
Да! Это было то, что нужно - упоминание о хранителях Ключа, точнее, об одном из них. В основном в книге рассказывалось об обрядах и обычаях степняков, но несколько строк - и каких замечательных строк! - были посвящены великому воину. Автор книги встретил его, путешествуя по Великой степи, малонаселенной местности, где обитали кочевники, поклонявшиеся, помимо божественной пары, огню как живому существу. Удивившись тому, что великан живет как кочевник, ни обременяя себя, ни судейством, ни службой в страже, купец заинтересовался сим обстоятельством. Таким образом, он узнал об Избранных, велях из велей, которые являются прямыми наследниками Великих Воинов и хранят некие священные предметы под названием «Ключ Жизни». Они никому не подчинялись и следовали двум правилам: не обзаводиться семьей и не иметь собственного дома, то есть всю свою жизнь бродяжничали. На вопрос автора о сохранении тайных знаний, благородный ответил, что когда придет срок, Провидение подскажет ему, где найти наследника. Правда, о численности хранителей ничего не говорилось, как и о книге «Путь Ключа». Тем не менее, сведений прибавилось.
***
Незаметно зима подошла к концу. Ее северное холодное, порой ледяное дыхание стало редким, и, наконец, совсем стихло. Световой день незаметно прибавлял. Голубизна неба понемногу набирала свою прежнюю глубину и сочность. Солнце на нем, пока не разогретое, казалось совсем бледным, однако, даря ласковое тепло, уже возвещало о неминуемом приближении весны.
Горислав к этому времени узнал о событиях Прошлого столько, что мог считать себя знатоком старины. Но что толку! Ведь в своем расследовании он продвинулся вперед совсем чуть-чуть. Все, что он имел - лишь два упоминания об избранных. Он не нашел ни списков поведания Велигрива, ни ссылок на него. Создавалось впечатление, что все источники со свидетельствами изъяты.
Прав оказался Брянчень, нет на хранении второй рукописи «Путь Ключа», ни в каком виде. Но означало ли это, что ее никогда здесь не было?
Без особой охоты Горислав обратился к дневникам и учетным книгам главных хранителей, к которым другие работники имели ограниченный доступ и могли листать их только под надзором главного хранителя, ревниво оберегавшего целостность собрания велевых отчетов, касавшихся управления. Он же, благодаря распоряжению деда, получил их все сразу и безо всяких ограничений. Велевы записи могли оказаться полезными...
- Если только в них есть какая-нибудь зацепка... Надеюсь, что это не окажется пустой тратой времени. - Горислав с тоской во взгляде рассматривал плотные ряды книг на полках, понимавшихся под самый потолок в потайном отделении кабинета.
На самом деле, об этом закутке, что находился слева от массивного стола, за которым, по преданию, трудился сам Велигрив, знали все работники, а назывался так, потому что его не было видно от входной двери - взгляд натыкался на большое напольное зеркало, которое тоже якобы служило достославному велю.
Горислав провел пальцам по корешкам учетных книг. Потом повторил движение, но уже с закрытыми глазами. Таким образом, выбрав вслепую книгу, он плюхнулся на широкий диван, служивший ему постелью последние полгода. Сей предмет обстановки никакого отношения к Велигриву не имел - он появился в Башне, можно сказать, недавно, при Всевладе.
Дневник принадлежал хранителю по имени Девятисил, прозванному в народе Строителем. В его пору Книгохранилище было перестроено, разрослось ввысь и вширь, и обрело свой нынешний вид. Кроме того, рядом на склоне было возведено целое отдельное здание для печатников. Добрую и долгую память оставил о себе вель.
Горислав листал дневник, страницы которого хранили думы и каждодневные заботы великана. Встречались небольшие зарисовки, не имевшие прямого отношения к записям. Вель-хранитель был хорошим художником и весельчаком, судя по забавному рисунку, изображавшему переписчиков, схвативших друг друга за бороды над лентой рукописи, и подписи: «Спор о тонкостях перевода». А вот - работник хранилища на полусогнутых ногах, несущий стопку огромных книг. Горислав улыбался, узнавая в прошлом настоящее. Люди, запечатленные тысячу лет назад, во многом походили - да что там походили! - ничем не отличались от современных жителей города. Еще в дневнике было несколько замечательных портретов детей, чье настроение передавалось удивительно точными росчерками пера. Оказывается, вель Девятисил, кроме всего прочего, находил время, чтобы учить детей грамоте и счету. Наверное, он был добрым и понимающим наставником, судя по надписи под рисунком спящего ученика - «За спокойный сон ребенка - стоило сражаться и умирать».
Почти в самом конце дневника Горислав наткнулся на памятку - всего два небольших предложения посреди чистого листа. Главный хранитель писал, что следует ускорить строительство здания, поскольку после ливней в подземные залы просочилась вода, и из-за влажности рукописи может «сожрать грибок». Горислав подскочил как ужаленный. Подземные залы! Возможно, в недрах Главы-холма до сих пор находятся книги, не предназначенные для широкого круга читателей, умышленно оставленные под землей велями-хранителями. А что, если поведание Велигрива находится где-то под землей, в древней, ныне пустующей части хранилища, куда уже лет сто или больше никто не заглядывал?
Планы подземелий, составленные все тем же велем Девятисилом, нашлись на соседней полке. Весь вечер Горислав занимался их изучением, а утром, вооружившись лампой направленного света, ножом и чертежом, запасшись едой и водой и взяв у деда ключ от двери под лестницей в подвале, спустился вниз.
***
Это был целый подземный город. Многие ходы были пробиты еще в далеком прошлом - может, еще до строительства Лестницы на Небо, другие - в те времена, когда на вершине стояла крепость велей, и уходили, бог весть, как глубоко. Горислав по чертежам знал, что есть ходы, ведущие к реке у подножья. Здесь прятались люди во время войны и Смутное время, потом их часть использовали, как продовольственные склады, потом как книгохранилище.
Здесь было прохладно и влажно, пахло плесенью и гнилью. С тех пор, как наверху построили нынешнее книгохранилище, этими помещениями не пользовались, если не считать того, что ближайшие к выходу закутки превратили в слады старой сломанной мебели и ненужных вещей.
Горислав не рассчитывал, что обнаружит какой-нибудь велев клад в первый же день, хотя где-то в глубине души, конечно, наделся на успех. Но случилось то, что он и в мыслях не держал - верхом самонадеянности с его стороны было полагать, что, имея при себе старинный велев план, он не заблудится. Хитросплетения коридоров, в которые он попал в действительности, отличались от изящно изображенных на бумаге линий.
Оказалось, что все далеко не так просто, как он себе представлял.
Усилием воли ему удалось подавить дикую панику, охватившую его, когда он понял, что потерялся, и заставить себя рассуждать здраво, и, когда к нему вернулось самообладание, он легко нашел обратный путь, отчасти благодаря оставленным им следам, отчасти зрительной памяти.
Кто-то другой, приключись с ним подобная неприятность, навсегда отказался бы от каких либо поисков под землей, только не Горислав. Поразмышляв над событиями минувшего дня, он сделал вывод, что оказался в беспомощном положении из-за собственного просчета, потому что отравился в неизвестное место как на праздничную прогулку. Он решил, что изучение подземелий требует более основательного подхода. Во избежание всяких досадных недоразумений в будущем, он составил план предстоящих действий, определив первоочередные участки для исследований.
Следующие два дня он спускался в подземелье, уже заранее зная, по какому пути и куда пойдет, в каком месте начнет поиски тайников и где закончит. Попутно на стенах и на каждом повороте он делал пометки мелом, а в карту вносил правки, ведь за произошедшие за тысячу лет здесь произошли кое-какие изменения - где-то коридор заложили кирпичом, где-то наоборот, появился новый проход, соединяющий смежные помещения. Горислав не торопился. Он внимательно осматривал галереи и залы, читал надписи на стенах, подолгу рылся в кучах хлама, оставленных неизвестно в каком веке.
На третий день, сообразно своему плану, Горислав отправился в зал, отмеченный на карте как «писцы». Он преследовал не только определенную цель, ему было интересно посмотреть, в каких условиях в древности трудились его собратья. Несмотря на то, что прошло более десяти веков с тех пор, как писцы ушли из этой пещеры, в ней оставались следы их пребывания. В стенных нишах еще сохранились деревянные полки. В груде досок в углу можно было узнать сломанный стол, рассохшаяся крышка стояла прислоненной к стене. Рядом на полу валялись заплесневевшие чехлы из кожи, предназначенные для хранения рукописных свитков. Горислав обшарил все закутки и простучал стены, на предмет выявления тайника, однако ничего похожего не обнаружил.
Покинув зал, он увидел вдали, в самом конце прямого длинного коридора пятно света. Похоже, человек, стоявший на перекрестке, не знал в каком направлении надо идти.
- Дед? Не мог наверху подождать, - проворчал Горислав. - Зачем он спустился в подземелье? Что за срочность? Что опять случилось?
Шар света качнулся и поплыл в сторону, в боковой коридор.
- Эй, дед, я здесь! - крикнул Горислав и поднял светильник выше головы, чтобы привлечь к себе внимание. С удивлением он обнаружил, что эхо не подхватывает его слова, будто тяжелый, влажный воздух не давал звукам голоса разлететься в стороны.
Годяй Самыч его не услышал и не остановился.
- Куда его понесло! Совсем ослеп на старости лет. Заблудится еще. Это ж надо быть таким самоуверенным, чтобы спускаться в подземелье без карты, - ругаясь, молодой книговед устремился следом за ним. - Сидел бы наверху. Вечно ему больше всех надо!
Он ускорил шаг, когда пятно света впереди потускнело и уменьшилось в размерах, похоже, заканчивалось масло в светильнике. Сгорбленный силуэт стал едва различим.
- Погоди, дед! Ты куда? - крикнул взволнованный Горислав, не узнавая своего глухого голоса. - Дед, стой! - Он перешел на бег, опасаясь, что Годяй Самыч свернет куда-нибудь и потеряется.
Было что-то нереальное в этой погоне за светлячком впереди. Из-за непроглядного мрака вокруг, да из-за того, что толстый слой слежавшейся пыли скрадывал топот, Гориславу казалось, что он летит по воздуху. Но как он ни торопился, нагнать деда не успел. Свет впереди превратился в тусклую белую точку и погас.
Горислав перешел на шаг. Он прислушивался и вглядывался в темноту, надеясь, что дед позовет на помощь, но не слышал ничего, кроме своего частого дыхания. Неожиданно для себя он оказался перед арочным проемом.
- Эй, дед, - тихо позвал Горислав, уверенный, что Годяй Самыч вошел в эту арку, ведь он шел все время прямо. - Дед, ты где?
Арка вела в небольшой круглый зал с высоким сводом. Горислав его узнал. Он обследовал его вчера. Вот и надпись на стене, сделанная им мелом - «зал собраний», как на карте Девятисила. Вчера при виде этого места на ум пришло странное сравнение, наверное, из-за правильной куполообразной формы свода, похожей на небесный. «Темно, тихо и пустынно, как на земле в первый день Творения», - подумал он тогда. Если в прошлом тут имелась обстановка, то потом отсюда все вынесли - не осталось ничего, что могло бы указывать на человеческую деятельность. Разве что надпись на велевом языке, обнаруженная во время исследования стен, которое он перевел, как «слово-сила». Ничего странного в этом слове не было, с учетом того, что в этом зале обсуждались какие-то жизненно важные вопросы и принимались ответственные решения.
Осветив пыльный пол, Горислав увидел следы, свои собственные, вчерашние - дорожка местами нечеткая шла вдоль стены, по кругу и возвращались к исходной точке. Получалось, что после него сюда никто не входил. И теперь, кроме него, в зале не было ни одной живой души...
- Куда он подевался? Что за шутки, - только и прошептал он, цепенея. От макушки до пят его обдало неприятным холодком. Пляшущий круг света метался по выщербленным растрескавшимся стенам зала, выхватил из темноты обломки камней, скользнул дальше, замер и вернулся к обвалу. В том месте, где разрушилась стена, невысоко над полом зияла дыра.
- Не было ее вчера! - будто споря с кем-то обвинившем его в нестарательном подходе к делу, произнес он. - Чтобы я да не увидел такую дырищу? Да тут только слепой не увидит.
Именно на этом участке стены он обнаружил надпись, и будь там хоть небольшая щель, в которую можно просунуть палец, он бы ее заметил, поскольку внимательно осмотрел стену в поисках других надписей. Хотя не простукивал...
Забыв о страхе, понукаемый любопытством, он приблизился к внезапно обнаружившей себя нише. Оказалось, что прежде ее заслоняла каменная плита неправильной формы, подогнанная так, что сливалась со стеной, казалась единым целым с ней. Швы? А что швы? Они ничем не отличались от обычных трещин, коих тут превеликое множество, стоит посмотреть на нижнюю часть каменной заслонки, которая осталась стоять как литая на своем месте. Относительно разрушения верхней половины у Горислав выдвинул сразу два предположения. Возможно, узкая верхняя кромка не выдержала давления на нее огромной массы скальной породы, а если изначально имелась небольшая трещина, угрожавшая целостности камня, то это только укорило разрушение. Или могло произойти какое-то смещение земных пластов, при котором нагрузка на стену стала больше, отчего и рухнула ее самая слабая часть.
«Но как же открывался тайник? - подумал Горислав. - Допустим, закрыть его и я смогу, но выковырять такой камушек...»
Ему на глаза попалась надпись.
- Ну, конечно! - его осенила догадка.
«Слово-сила» - это буквальный перевод, а смысл был намного глубже - «слово равное действию», «слово, обладающее зримой силой», суть, «волшебный заговор, заклинание».
Значит, надпись была подсказкой.
- Да уж, - прошептал он и, склонившись к тайнику, посветил фонарем. На дне ниши стоял небольшой сундучок с плоской крышкой, на которой рядком лежали кожаные футляры с рукописями. Да-да, с рукописями! Пустые кожухи зачем прятать?
Недолго он удивленно таращился на клад, будто не понимая назначение предметов. Если заметив пролом, он забыл о странном обстоятельстве, приведшем его к этому месту, то теперь от радости себя не помнил. Он опустился на колени, дабы лучше рассмотреть сокровища. В нос ударил запах сырости и тлена.
- Нет, нет, нет... Кто бы вас сюда не запрятал, он должен был позаботиться о вашей сохранности, - сам того не замечая, он разговаривал с рукописями. - Кто вообще, не знаю, вас сюда засунул, в эту дыру!
С замиранием сердца и с величайшей осторожностью он извлек поклажу - три свитка в кожухах и деревянный сундучок. Все три футляра с рукописями были запечатаны - на восковых лепешках стоял хорошо различимый выпуклый оттиск совы, державшей в лапах меч и свиток. Этой печатью, из века в век, владели Главные хранители книжных знаний. В настоящее время она принадлежала Годяю Самычу.
- Печать, - прошептал Горислав. - Печать, наложенная велями. Что делать?
Он был уверен, что рукописи в тайнике спрятал кто-то из божичей, и спрятал, наверняка, от простых книжников. Почтенный Всевлад? Скорей всего, он. Боялся старый вель, что тайными знаниями завладеют недостойные. Ведь до него хранилищем заведовали великаны и, как положено, один наследовал другому. Им незачем было прятать свои рукописи с тайнами, а у Всевлада не было наследника. И велям-судьям он, похоже, не доверял, иначе передал бы свитки им, а не прятал в сыром подземелье.
- Нету у людей права знать велевы тайны, - сказал Горислав сам себе и тут же возмутился. - А почему, собственно? Разрушится Порядок? Может, и есть такая тайна... очень опасная, но вряд ли великаны стали бы о ней писать, доверять ее пергаменту или бумаге. Ведь у благородных особые знания передаются устно, от учителя к ученику. С чего бы им нарушать заведенный порядок? Я же на такие знания не претендую. Не стремлюсь их обрести, как тот же Брянчень, например, который готов носом землю рыть, лишь узнать что-то запретное. Но и он ищет не для того, чтобы изменить мир, а ради самоуважения, дабы повысить самомнение. Нет, безответственным людям, безусловно, нельзя тайны доверять... Но знание из-за самих знаний, не ради корысти, никому не принесет вреда! Про Великих воинов и Ключ, вообще, было известно людям давным-давно, и я далеко не первый простой смертный, который о них узнал. А когда о чем-то или ком-то знает много народу, такие сведения уже не считаются тайной. Да! И как быть, если тайна открывается человеку случайно? - спросил Горислав, глядя на кожух. - Ведь я же обнаружил этот клад ненароком и не собираюсь кричать о нем на весь белый свет. В конце концов, провести расследование мне приказал главный хранитель, который в свою очередь является законным... ну, избран на эту должность он был вполне законным способом... наследником всех предыдущих хранителей. И значит, имеет право доступа ко всем письменным памятникам, которые находятся в его владениях, - рассудил он, таким образом, убедив себя, что никаких запретов не нарушает, и добавил:
- Короче, печать Велигрива у деда. Потом можно восстановить, в случае необходимости.
Сломав скрепу и сняв крышку, он извлек содержимое. Открытие сильно огорчило его - тонкая кожа потемнела и слиплась. Горислав осторожно развернул скользкую полосу и не увидел ни одного просвета с обрывками текста. Было обидно до слез. Состояние второй рукописи тоже оказалось плачевным. Зато последняя, удивительным образом, частично сохранилась, и на светлых прогалинах можно было разобрать строки убористой велевой вязи. Установить имя ее составителя вряд ли удастся, потому что начало и конец листа, где, по обычаю, ставилась подпись, были подпорчены.
Убрав свитки в сумку, Горислав осмотрел сундучок - прямоугольный ящик, с усиленными железными стяжками уголками; замочной скважиной, защищенной накладкой, плоской крышкой и ручкой для удобства его переноски. Сделан добротно, из мореного, покрытого лаком дерева, хотя грибок - вот, зараза! - и на нем пустил корни, однако оставалась надежда, что разрушающая влага подземелья не проникла внутрь, и содержимое находилось в полной сохранности.
- Похоже, сундук, спрятали в тайник позже, чем рукописи, - высказал он вслух свою догадку. - Или рукописи лежали где-то в другом месте, а потом их переложили сюда. Хочется думать, что дело обстояло именно так.
Гориславу не терпелось открыть сундук, но осуществить желание мешал врезной замок. Он решил, что в дедовском кабинете будет гораздо сподручнее устранить досадную помеху на пути к знаниям, ибо там, в одном из отделений стола, вместе со всякими скобяными изделиями валялась связка ключей, применения которым Годяй Самыч не нашел. Так и сказал: «Понятия не имею, какие замки они открывают». Возможно, один ключик из связки отомкнет замочек сундучка.
Обратную дорогу Горислав нашел быстро, благодаря оставленным на стенах пометкам. В главном коридоре, он встретился с Годяем Самычем, который, по своему обыкновению, спешил «по неотложному делу».
- Так-так, чего несешь? - деловито осведомился дед.
- Велево наследие.
- Ага. Что-то важное? В нашем деле поможет?
- Рукописи, вот... - он похлопал по сумке. - Они испорчены плесенью.
- В сундучке что?
- Пока не знаю. Он заперт, видишь?
- А где ключ?
- Надеюсь, у тебя, в ящике стола.
- Да! - Годяй Самыч заулыбался. - Горик, там у меня, в ящике стола лежат какие-то ключи. Может, один из них подойдет?
- Ну, дед, ты даешь, - покачал головой внук. - Можно, я возьму ключи?
- Конечно, бери. Для дела же, не из баловства.
- Спасибо. Я пойду?
- Сегодня опять останешься в Башне ночевать?
- Надо же прочитать...
- Хорошо, ступай. Я тебе ужин в кабинете оставил. Чтобы поел обязательно!
- Что, уже вечер?
- Совсем ты у меня заработался, гляжу, - в голосе деда слышался укор. - Скоро как Бряньча Затворник станешь... в конюшне мыться. Когда последний раз дома был?
- Дед, но ты же сам просил...
- Ладно, - Годяй вздохнул, хмуря брови. - Сегодня оставайся, а на завтра даю тебе выходной. Отдохни уже. И чтобы без разговоров у меня!
- Ты домой?
- Нет, Горик, какой там. У меня еще полно дел. Надо к писцам заглянуть, потом в печатный цех, у них станок сломался. Ну, все! Некогда мне с тобой болтать. Поесть не забудь! Увидимся утром, - бросил на ходу Годяй Самыч.
Глядя ему в спину, Горислав вспомнил о своем сегодняшнем удивительном приключении, о погоне за светом, которой привел к тайнику.
- Дед, - окликнул он Годяя, - зачем ты спускался в подземелье?
- Зачем я спускался? - удивился тот, останавливаясь. - В какое еще подземелье? Что ты мне голову мочишь! У меня наверху дел невпроворот, а ты про подземелье какое-то, - отмахнувшись, главный хранитель, свернул за угол.
- Не иначе ко мне явился дух самого Велигрива, - усмехнулся книговед, и от собственной шутки ему стало не по себе - в холодный пот бросило да волосы вздыбило. Прежде-то он не воспринимал всерьез байки о призраке веля-основателя, который якобы бродил по темным закоулкам хранилища…
Горислав огляделся. У него возникло ощущение, что дух мудрого великана неотступно следует за ним, дабы убедиться, что вверил знания достойному человеку.
- О, боги Трижды Великие! Я же не для себя, а ради спасения всех людей, - шепотом заверил он духа. - Не во вред, а во благо...
Поднявшись в кабинет, он разложил находки на столе и хотел сразу заняться, но аппетитный аромат, витавший над плошкой, накрытой полотенчиком, разбудил в нем зверский аппетит. Ведь за весь день съел только кусок хлеба с сыром да пару пряников, что дед сунул ему в карман. Поглощая холодную кашу с кусочками мяса и сушеными ягодами, он не сводил глаз со свитков и сундучка, словно те могли исчезнуть, если он отвернется.
Покончив с ужином и добавив свет, Горислав с удвоенными силами принялся за изучение свитков.
Две рукописи пропали - плесневый грибок, пронизав тонкую кожу насквозь, сожрал чернила. Третья частично читалась.
- «Великое волшебство»... Нет. «Великие волшебницы...» Так. Что они сделали? «Отказались»? Они «отказались, ибо... нечестно и велико искушение...», - вглядываясь в мелкие значки, Горислав перевел первый отрывок. - Непонятно. «Большая богиня… жизнь… рождение… указала сестрам... надо сделать, дабы уменьшить силу. И была разделена волшебным образом...» Большая богиня? «Жизнь рождающая»? Если под взметом, то определенно, говорится о богине, - размышлял он вслух. - Разве у Великой Матери были сестры? А что было «разделено»? И главное, кем? - пожав плечами, он вгляделся в следующую светлую полосу. - «Они храбро сражались, многие… дочери погибли, посему волшебный народ принял знак доверия и дал клятву, что…» Это о чем? «Волшебный народ». Тоже под взметом. Они, что, все боги?
Последний фрагмент был самым большим.
- «…передать в руки… вручить крылатому народу взялся смелый юноша по имени… по имени гай… ворон…» «Гай-воронка»? Он отправился в горы, передать «вещь» крылатому народу. Что за сказка? «Гай-воронка не вернулся домой. Светлая ему память. Он сослужил верную службу». Нет, не сказка… О! Опять это слово «рождение-жизнь». Кто-то видел, что «гонец погиб в горах... и крылатый народ упокоил его по своему обычаю».
Можно было догадаться, что речь шла о некой чудесной вещи. Великие волшебницы, вероятно, представительницы змеиного народа, отказались ее принять. По совету богини, эта вещь была разделена на части. Одну из них отдали кошачьему народу, который состоял исключительно из женских, если верить преданиям, необычайно воинственных особей. Другую часть юноша с птичьим именем, отнес крылатому народу, птирицам. В краю Голубых вершин гонец, по неизвестной причине, умер.
Горислав не сомневался в достоверности свидетельства. Эти события, действительно, имели место в Прошлом, и в них участвовали великаны. Внимательно изучив текст еще раз, и убедившись, что прочитал все, что было читаемо, он тяжким вздохом выразил свое огорчение.
Скрипнула дверь, и в кабинет заглянул Брянчень.
- Горик, я тут краем уха слышал... - он заметил свитки на столе. - Что там у тебя?
- Ничего, - соврал Горислав, застигнутый врасплох. – Не знаю пока. В подземелье нашел.
- Это оно, да? «Путь Ключа»? - немигающий взгляд Брянченя был прикован к развернутому пергаменту.
- Не думаю.
Издав утробный звук, похожий на протяжный вой, хранитель древностей со страшным лицом устремился к столу.
- Как хранитель древних знаний, как заведующий кладовой древностей, я должен ознакомиться с поведанием, - угрожающе зашипел он. - Ты обязан мне его показать!
Горислав не думал возражать. Судя по безумному виду, Брянчень был готов с боем отнять рукопись.
- О! Какая жалость… Проклятая плесень! - он протянул руки к пергаменту, но не касался, будто собираясь производить над ним колдовские взмахи, или поймать рукопись, если та вздумает от него ускользнуть. - Вряд ли удастся узнать имя составителя и название. Горик, да это же... запрещенные знания, - шепотом он указал на очевидное, прежде чем сунуть нос в велеву тайну.
Горислав кивнул и облокотился на стол, стараясь загородить плечом сундучок, ради которого был готов пожертвовать свитками.
- Любопытненько, - бормотал хранитель древностей. - Иные народы – шевьи, волошбяки, птирицы... Что общего может быть между ними? Что за «вещь» они делили? - он перевел затуманенный взгляд на сослуживца.
- Брянч, я не понял, как звали посланника, - Горислав еще больше подался вперед, заслоняя собой угол стола. - Что у него за имя?
- А! Жаворонок… Его звали Жаворонком, Горик. Он погиб в краю Голубых вершин, и птирицы похоронили его по своему обычаю.
- А как перевести «рождение-жизнь»?
- Обработаю, в закрепляющий раствор положу, - Брянчень, определявший план мероприятий по спасению пергамента, его не слышал. - Может, получится восстановить еще пару строк... О! Горе-то какое, - он обнаружил два других, испорченных грибком, свитка, и взял их с таким лицом, будто они были его собственными, скоропостижно скончавшимися детьми. - Вот старый козел! Ни себе, ни людям…
- Ты про Всевлада? - спросил Горислав.
- Про кого ж еще. Он должен был знать об этих рукописях, если не сам их спрятал. Не позаботился... отдал бесценные свидетельства на растерзание плесневому грибку! Кожа, чернила - они же бережного, любовного отношения требуют, - он сложил находки в подол холщевой рубахи. - Я их забираю для восстановления.
- Хорошо, - Горислав кивнул, хотя его согласия не спрашивали. Он вдруг подумал, что так даже лучше будет.
- Попытаюсь их возродить, поколдую над ними со своим «волшебным» порошком. Можешь передать мои слова Самычу.
- Брянч, обсудим толкование рукописи?
- Завтра заходи, Горик, тогда и потолкуем, а сейчас ты мне нашел более срочное и важное дело. Пока кожа влажная, есть возможность проявить чернила, если они остались, конечно. Нельзя время упускать.
Брянчень Затворник умчался со своей добычей, а Горислав, запер дверь и занялся сундучком. Один из ключей «бесполезной» связки подошел к замку и провернулся с тихим щелчком. Затаив дыхание, Горислав приподнял крышку и - о да! - увидел книгу в прекрасной сохранности. Сердце, забившееся громко и часто, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди! Он не помнил, когда еще испытывал подобное волнение, до головокружения. Чтобы немного успокоиться, он захлопнул крышку и закрыл глаза. Сосчитав про себя до десяти, открыл сундук и, перевернув его, вывалил книгу на стол.
***
Поведание называлось «Быль о Победе Велей». Его написал второй вель-хранитель Четвертак Полесок, наследник мудрого Велигрива, в 342 году от Разрушения Лестницы. Хотя автор не являлся очевидцем событий, о которых повествовал, а только передавал слова своего учителя, его свидетельства вызывали доверие. В книге имелось изображение Исчадья Мрака, чудовища из чудовищ, и древняя карта на вклеенном пожелтевшем, сильно помятом листе. Рисунок холмистой местности был условным, с краткими примечаниями – возвышенности-горбки, изгиб реки Пограничной, обозначенный крестиком «Возбраненный холм» и кружочек-«Холмогорск». Две стрелочки указывали направление к Черноземелью и Моренному краю.
В первой главе Четвертак Полесок повествовал о том, как появился Злыдень Темнозрачный, повторяя, по сути, устьгородское предание, найденное Брянченем, которое отличалось от изложенного в священном писании. Моркон был оскоплен над Мертвым морем, из черных вод которого через тысячи лет после богоборства «в день темнее ночи» вышел Злыдень. Далее рассказывалось о злыдневых деяниях в первые века его обретания на земле. По словам Полеска, страшное было время. Многие люди, подстрекаемые Злыднем, ополчились против велей, даже убивали их самым жестоким образом. Тогда вели ушли на окраины земель, построили там крепости и начали войну с воплощенным Злом.
Вторую главу великан полностью посвятил Злыдневу отродью. Для Горислава стало откровением то, что у Злыдня были дети, «злыденыши поганые». Все они рождались черными колдунами, поэтому убить их было очень трудно. Забьет одного такого народ, а братья его найдут и с помощью заклинаний вернут к жизни. Верный способ их умертвить - это отсечь голову и закопать отдельно от тела. Четвертак давал совет, как распознать злыденыша. Он писал: «У каждого злыденыша первого колена на голове растет костяной гребень, незаметный под волосами, только на ощупь его и можно обнаружить. Гребень этот есть главная отличительная примета злыднева отродья».
- Так вот почему Всевлад Бряньчину голову ощупывал! - прошептал Горислав. Странному поведению старого веля-книжника нашлось объяснение. - Ну, точно! Старик принял Бряньчу за злыденыша, вознамерившегося выкрасть рукопись «Путь Ключа».
В третьей главе рассказывалось о велевых пределах. В ней были перечислены все велевы города-крепости. Горислав дошел до середины главы, когда его неудержимо стало клонить в сон. Он решил, что утром сразу же приступит к переводу. Будет читать, переводить и записывать, таким образом, он сделает три дела одновременно. Ведь дед обязательно потребует, чтобы все было записано. Для Годяя Самыча прописное слово важнее устного. «Слышать - одно, а читать самому - совсем другое дело», - говорил он.
Гориславу подобная работа была не в тягость. Ему очень даже нравилось переписывать мысли древних мудрецов, что было сродни священнодействию. Каждый раз, во время работы со старыми рукописями, он ощущал незримую связь с их создателями, которые, казалось, бродили вокруг бестелесными призраками. Чуточку воображения - и можно услышать их тихие голоса... идущие издалека голоса людей, обретавшихся на земле так давно, что уже камни на их могилах обратились в песок. Эти люди, обманув смерть, продолжают говорить с живым.
И время не властно над ними.
И прошедшие века, отделяющие прошлое от настоящего, исчезают...
«Завтра продолжу», - подумал Горислав, задувая пламя в лампадках.
Tannit:
10.01.16 19:30 
» Глава восьмая
Tannit:
11.01.16 19:53
» Глава восьмая (продолжение)
Tannit:
12.01.16 19:20
» Глава восьмая (окончание)
Tannit:
14.01.16 20:50
» Глава девятая
Tannit:
17.01.16 11:56
» Глава девятая (продолжение)
Tannit:
22.01.16 18:08
» Глава десятая
Tannit:
23.01.16 13:40
» Глава десятая (продолжение)
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение