busi: 11.07.16 10:10
lor-engris: 11.07.16 10:55
Optimistka: 11.07.16 15:08
Lunchik v: 11.07.16 15:11
lor-engris: 11.07.16 20:00
амин бордовый чемодан лежал на полу, приглашающе разинув пасть. Катя аккуратно утрамбовала в нем очередную порцию вещей, захлопнула крышку и только тогда рискнула вынуть наушник из левого уха.
Ксанкины вопли грозились стать достоянием всего пятиэтажного дома, а младшая сестра всё наращивала децибелы, периодически срываясь в ультразвук. Когда Ксанка замолкала, чтобы набрать в легкие воздуха, эстафету принимал папа. Мамы едва хватало на умное слово в промежутке, когда Ксанка уже бросила палочку истерики, а папа еще не ухватил.
Маленький Тоська за Катиным столом старательно мазюкал фломастером по тетрадному листу. Если фломастер вдруг начинал упрямиться, Тоська облизывал его кончик, хотя мама за это ругала, и линия ненадолго становилась яркой. Заметив, что Катя на него смотрит, брат спешно вытащил фломастер изо рта и сделал бровки домиком. С точь-в-точь таким же выражением лица Ксанка доказывала, что Катина часть шоколадки сейчас на пути в лучший мир и благодарить не стоит.
– Угаются, – авторитетно заявил Тоська. – А Лохд какать хосет.
Свернувшийся у закрытой двери большой черный пес услышал свое имя вместе со знакомым словом, повернул лобастую голову и протяжно вздохнул. Мол, да, было бы неплохо, но один я отсюда выйти не рискну. Выручай, дорогая хозяйка, если этот симпатичный коврик подо мной тебе хоть сколько-то дорог.
Катя прислушалась. В гостиной шестнадцатилетняя Оксана Юрьевна Лужина приводила очередной убойный аргумент в пользу своей взрослости. Если ее снова не отпустят ночевать к Великолепной Крис, она перебьет всю посуду и всё равно уйдет через окно.
Извечный конфликт отцов и детей. Ксанку не волнует, что ее подругу Кристину с подпольной кличкой «Крис Великолепная» не переносит даже Лорд, который любит вообще всех и в прошлой жизни наверняка был хиппи. Что из-за безумной затеи Крис в прошлом году произошла серьезная авария, в которой сама Кристина отделалась десятком ссадин, сотрясением мозга и простым переломом, а двух ее одноклассниц хоронили всей школой.
Кате в последний момент удалось отговорить сестру не ехать кататься на чужой машине на ночь глядя. А Ксанка, когда узнала обо всём, сходила в парикмахерскую и выбрила висок из солидарности с подругой.
Всё, что делала Ксанка, она делала ради Крис. Каждый день бегала в травматологию, узнавала, выспрашивала, носила домашние задания и еду, чтобы непотопляемой Крис было с чем сфотографироваться. Но, что самое печальное, эта крепкая дружба играла в одни ворота.
Кристине были совершенно безразличны Ксанкины холопские потуги. Она принимала их как должное, взамен ленясь даже сходить вместе к стоматологу, которых Катина бесстрашная сестра боялась до дрожи в коленках. Крис постоянно «забывала» о встречах, клянчила деньги и старые Катины тетради с аккуратно выполненными работами. Ксанка же в упор не замечала того, что было очевидно родителям и старшей сестре: ее нагло используют, а она и рада стараться.
Потому что... любит? Говорят, что настоящая любовь бескорыстна.
«Я бы так не смогла, – думала Катя. – Зная, что мне от этого ничего не обломится, не смогла бы, и всё».
Ксанка считала, что права именно она, а родители просто не хотят, чтобы она была счастлива, потому что... Да просто не хотят! Они безнадежно устарели и не понимают, что такое настоящая дружба. Им лишь бы запрещать. Если Катя не соглашалась с этим тезисом или отказывалась «прикрыть» сестру в очередной авантюре, наутро в ее коробку с геркулесом подсыпали кроличьих опилок. Повезет, если чистых.
«Одна неделя, – напомнила себе Катя. – Пройдет каких-то восемь дней, и я отсюда уеду».
Нет, младшую сестренку с пулей в голове она по-своему любила, в родителях души не чаяла и не расставалась с ними всеми дольше, чем на месяц летнего лагеря, но... Ей надоело жить кому-то в угоду. Учиться на бесперспективном факультете такого же бесперспективного института, лишь бы не ехать далеко одной. А «далеко» для папы с мамой начиналось буквально сразу за покосившейся табличкой с перечеркнутым названием их городка.
Неудивительно, что вся эта затея с переводом выгорела только чудом. Никто не верил, что тихой домашней девочке хватит смелости, не говоря о нервотрепке с документами и переводными экзаменами. Катя поехала на свой страх, сама всё сдала, а не получив места в общежитии, удачно нашла квартиру. Правда, с соседкой, но так даже лучше: Жанна снимала комнату уже пятый год подряд, а вдвоем выходило значительно дешевле.
Может, как раз потому, что переходного возраста у Кати не было как такового и желание бунтовать заметно припозднилось, от одной мысли о большом городе, новых людях и учебе там, где она мечтала, кровь начинала быстрее бежать по венам и сердце бешено колотилось от предвкушения. Жизнь казалась прекрасной и удивительной, даже несмотря на Ксанкины вопли...
Которые меж тем затронули ее напрямую:
– Я не виновата, что хочу жить как все нормальные люди! Вы привыкли, что Катька никуда не ходит! Да для нее просто по улице с друзьями пройтись – уже охренеть, какой подвиг! Вот и пусть торчит дома со своими книжками, а я ЖИТЬ хочу! – патетично взвыла Ксанка. – Вот что плохого в Кристине, а?! Почему-то с Марго вы мне гулять разрешаете. С кем хочу, с тем и общаюсь, понятно?! Это мое дело! Моя жизнь!!!
«Господи, проблема века». – Катя поморщилась и решительно нажала на ручку двери. Им с Лордом срочно нужен свежий воздух и отсутствие свидетелей.
Кроме Тоськи, потребовавшего «купить кафетку, а то все азбгасаю», ее ухода никто не заметил.
Ирэн Рэйн: 11.07.16 20:17
Nimeria: 11.07.16 20:36
NinaVeter: 11.07.16 21:09
alen-yshka: 11.07.16 21:25
Evgesha: 12.07.16 05:08
Ch-O: 12.07.16 07:34
llana: 12.07.16 13:17
lor-engris: 12.07.16 14:38
lor-engris: 12.07.16 21:39
чего она взяла, что восемь дней – это много? Только начала обратный отсчет, а вечером уже поезд. Сутки в плацкарте, двадцать пять часов.
Еще сидя в машине за отцом и привычно водя пальцем по жесткому чехлу сиденья, Катя поняла: дороги назад не будет. Только вперед. И ей стало одновременно радостно и тоскливо.
Папу не так давно прооперировали, поэтому полтора часа в сидячем положении, от дома до вокзала – это всё, что он мог себе позволить. Вещей из дома пришлось брать минимум. Повезло, что посуда, сантехника и прочая техника в съемной квартире есть и не надо волочь на своем горбу какую-нибудь гладильную доску...
Думая так, Катя успокаивала нервы. У нее всё должно быть под контролем, иначе с ума сойдет. Руки сами потянулись к черной кожаной сумочке через плечо: проверить, на месте ли паспорт, билет и деньги, хотя она точно знала, что всё на месте. Небольшой мандраж – это нормально, особенно когда тебе девятнадцать лет (исполнилось в июне, и до сих пор кажется, что восемнадцать), а ты ни разу не ходила на рынок сама. Рынок... Жанна вроде бы говорила, что от них до рынка минут пятнадцать быстрым шагом или все полчаса трамваем. Катя впервые прокатилась на трамвае, когда искала дорогу к университету. И билет ей достался счастливый: два-девять-один-три-семь-ноль...
Ксанка на переднем сиденье включила радио и сделала звук погромче. Они с папой не то чтобы помирились, но приостановили военные действия и теперь играли в «молчанку». Каким бы строгим ни хотел казаться Юрий Андреевич, а Ксанка унаследовала его упрямый характер, как под копирку. Слова друг другу не скажут. С Катей разговаривают, а между собой – ни гу-гу.
Ксанка всё-таки отчаянная душа, раз не боится идти против папы и в открытую спорит с ним. Когда отец кричал на Катю – что впрочем случалось крайне редко, – она рта не могла раскрыть. Цепенела и только кивала. Любую неудачу дочерей Юрий Андреевич воспринимал как собственный промах, начинал выяснять причину, и страшно становилось всем. Но только не Ксанке, которая унаследовала от папы решительно всё, даже форму мизинца на ноге... Нет, пожалуй, всё, кроме склонности к планированию дня, недели и, как следствие, всей жизни. Тут уж природа сделала рокировку и преподнесла эту склонность Кате...
– Всё мечтаешь? – шурша упаковкой фруктовых леденцов, которую случайно нашла в «бардачке», поинтересовалась Ксанка. И сама же ответила: – Ну, еще бы! Хотела бы я оказаться на твоем месте...
Она украдкой скосила глаза на отца.
– Поклянись, что будешь выползать из своей бобровой хатки просто так хотя бы по выходным. И начнешь нормально краситься, а то мне уже за тебя стыдно!
Катя в ответ на это «стыдно» только хмыкнула.
Есть вещи, которые нормальны сами по себе, но никак не вяжутся с определенными людьми. Когда Лужина оканчивала школу, ее одноклассница выходила замуж. Когда уходила из деканата с отметкой в зачетной книжке «Переведен(а) на второй курс», окольцеваться успели еще трое, а первая к тому времени родила. Алинка – и мамаша! К сентябрю должна родить Юлька, с которой они ставили рождественскую сценку на «Основах православной культуры» в третьем классе. И это, конечно, очень здорово, однако представить Юльку с малышом на руках не получалось до сих пор.
Ксанкин же поступок не вязался ни с чем. Катя смотрела на русый затылок сестры, на массивную нижнюю челюсть, за которой старательно пережевывались леденцы, и не могла поверить в то, что узнала неделю назад, вернувшись с собачьей прогулки.
Наверное, она ханжа и тоже безнадежно устарела. Но когда Ксанка, подостыв после яростных дебатов с родителями, выволокла сестру из дома под благовидным предлогом «похавать мороженки», последнее, чего ждала Катя, это признания в грехах. Видимо, у Великолепной Крис опять не нашлось на нее времени, а Ксанке жизненно необходимо рассказывать о своих подвигах хоть кому-то, иначе ее разорвет.
– Помнишь, на той неделе я сказала маме, что мы с Марго идем в «Пицца-Рио» на день рождения ее двоюродной сестры?
Дождавшись Катиного неуверенного кивка, она бросила в ближайшую урну испачканную пломбиром бумажку, вытерла руку о джинсы и продолжила:
– Так вот, ни в какую «Пиццу» мы не пошли. Я была с Мариком.
Мариком звали Ксанкиного друга по интернет-переписке, о котором Кате было известно лишь то, что он: 1) существует в природе; 2) раньше продавал мобильники; 3) недавно вернулся из армии, где его, по словам Ксанки, здорово контузило. Родители не знали даже первого.
– Ты гуляла с Мариком? – без особого интереса уточнила Катя, аккуратно обрывая упаковку со своего мороженого. По спирали, чтобы случайно не испачкаться.
Нетерпеливая Ксанка вырвала рожок из рук сестры и одним махом содрала с него обертку, обломив самое вкусное, что бывает в таких рожках: шоколадный кончик.
– Ты меня вообще слушаешь или так, мороженого пришла пожрать? Я была с Мариком. У него дома. Без предков. – Ксанка старалась говорить медленно и ехидно, но ее голос все равно дрожал. – И он меня трахнул! Ох ты ж ё!...
Последнее восклицание относилось вовсе не к покорителю девственных лесов. Когда Катя сильно удивлялась, она непроизвольно разворачивалась к собеседнику, резко взмахивая рукой. Со временем ей удастся избавиться от этой привычки, а тогда прямо посреди Ксанкиной белой футболке красовалось большое жирное пятно с разводами клубничного наполнителя.
– Дура, ты больная?!
– Нет, это ты больная. – Теперь уже Кате пришлось бежать к урне и выбрасывать испорченный рожок. – Как... как ты могла?! Ты... соображаешь? Или?..
– Я так и знала, – демонстративно фыркнула Ксанка. – Могла бы ради интереса спросить, как всё прошло. Салфетки дай. Я знаю, у тебя есть.
– А можно без подробностей? – Катя рванула из черной сумочки упаковку влажных салфеток. – Ты ненормальная? У тебя совсем мозгов нет? Тормоза – не, не слышали?!
– Отыхоспаде, какие мы нежные. Завидуй молча. – Ксанка принялась размазывать пятно по футболке. – Зараза...
– Дай сюда! И не надейся, я не буду спрашивать, как всё прошло.
– Знаешь, я думала, будет лучше. Столько об этом говорят, а ничего подобного. Дерганий много, пот льется, диван скрипит. Короче, фу, – заявила сестра, ни капли не краснея. – Да еще он бубнит: «Ты кончила? Ты не кончила?», – передразнила она гнусаво. – Если б я знала...
Катя приложила к горячей от стыда щеке чистую салфетку, потерла ухо.
– Нет, ты точно ненормальная. Так нельзя... Это... Ты его хотя бы любишь?
– Я думала, ты спросишь, предохранялись мы или нет. Предохранялись. Но диван всё равно заляпали, когда он его снимал. Хорошо еще, что диван, а не меня.
– Отлично! – Катя хлопнула в ладоши. Губы у нее тряслись. – Здорово! Какой молодец!
Сестра передернула плечами. Она в упор не видела здесь трагедии.
– Зато одной проблемой меньше, если мне вдруг приспичит выйти замуж.
– Ну ты совсе-ем...
– А ты до сих пор думаешь, что в первый раз надо обязательно с принцем, на кровати с балдахином и в лепестках алых роз? Не, лучше без лепестков, – добавила Ксанка задумчиво, – они от дерганья по всей кровати в попу залезут. Романтика-а. Ладно, не стони. Мне было интересно, теперь нет. Обещаю, больше никаких потных мужиков. Довольна?
– Нет. Всё равно этим нужно заниматься по любви. И с мужем.
– А если нет любви и мужа?
– Значит, не заниматься. Фу, Ксюш, мерзость какая. Как представлю... – Катю передернуло. – Папа бы тебя убил. И мама тоже.
– Угу-угу. Но родилась ты почему-то в июне, хотя женились они в марте.
– Это другое!
– То же самое, – заверила ее Ксанка. – И, думаю, если попрактиковаться, то и не мерзость. Только, когда ты вдруг всё-таки надумаешь попробовать, не повторяй моих ошибок, сестра...
Она с видом подпольщицы наклонилась к Катиному уху.
– Даже не собиралась.
– ...не надевай белые трусы, – невозмутимо закончила Ксанка.