Переводчики, которым хочется сказать СПАСИБО!

Часть багажа уже выставили. Мое имущество примостилось между чем то потрясающе новым и кремовым, огромным и экстравагантным.

Часть багажа уже выгрузили. Я заметила свой потрепанный чемодан, втиснутый между новеньким щегольским баулом и чем то огромным, экстравагантным, обтянутым кожей песочного цвета.

Намного реальнее последние десять лет в Англии: семь в сиротском приюте Констанс Бутчер в северном Лондоне и последние три – в квалифицированной независимости. Зачаточная свобода во все дырки затычки в подготовительной школе для мальчиков в Кенте.

Гораздо более реальными были последние десять лет, проведенные в Англии, – семь в лондонском приюте Констанс Батчер и три относительно независимых, дававших ложное ощущение полной свободы года, когда я называлась «главной прислугой», то есть в каждой бочке затычкой, в начальной школе для мальчиков в Кенте.

– Отель Крийон, пожалуйста, – и получила очередную порцию скрытого веселья от его удивленного вида, когда прозвучал этот августейший адрес.

«Отель «Крийон», пожалуйста», – сказала я шоферу и усмехнулась про себя, заметив слегка удивленный вид, с которым он выслушал этот внушающий немалое почтение адрес.

Но только когда такси завертелось, как безумное, я открыла глаза, увидела, что мы пронеслись в дюйме от толпы велосипедистов, и поняла. Париж не гудел. Один его оттенок пропал. Я огляделась опять, как незнакомка впервые в новом городе, и глубоко внутри была этому рада.
Сознательным усилием я согнала мысли с линии наименьшего сопротивления и стала думать о будущем. Я вернулась во Францию, мечта с десятилетним стажем воплотилась в реальность.

Но только когда машина вильнула в сторону и я, открыв глаза, увидела, что водитель едва не врезался в группу велосипедистов, мне стало понятно, в чем дело. Шофер не просигналил; неумолчный шум автомобильных гудков навсегда покинул Париж. Я внимательно всматривалась в окружающее, словно никогда не бывала здесь, словно оказалась в чужом городе, живущем незнакомой жизнью.
В душе я была довольна этой переменой. С трудом собрав разбредающиеся мысли, я заставила себя думать о будущем. Итак, снова Франция; то, о чем я мечтала целых десять лет, наконец исполнилось.

Серебряная и элегантная мадам де Валми умеет так сидеть на стуле, что, кажется, сквозняк может сдуть ее с места.

Меня примет мадам де Вальми – элегантная, с волосами цвета серебра, сидящая с такой горделивой осанкой, столь хрупкая, что кажется, легкий ветерок может ее опрокинуть.

«Но, – сказала мне мадам Валми, поместившая свою серебряную элегантность у антикварного зеркала гостиной в „Клэридже “, – ребенок часто его видел и хорошо к нему относится.

«Однако, – сказала мне мадам де Вальми, блиставшая утонченной, словно старое серебро, элегантностью, которую отражало зеркало в стиле эпохи Регентства в гостиной ее номера в отеле «Клеридж», – однако ребенок очень привык к Ипполиту и любит его.

Его произросшую в Париже нянюшку с терпением, почти истощенным маленьким городком Тойоном, сбила с ног перспектива возможно полугодового пребывания в отдаленной долине. Дама удалилась обратно в Париж со стенаниями и упреками…

А парижская няня, постоянно роптавшая из за того, что ей приходится жить в таком захудалом городишке, как Тонон, была просто убита перспективой целых полгода томиться в уединенной долине Верхней Савойи и со слезами и упреками уехала обратно в Париж...

Незнакомка, иностранка едет в странный дом на странную работу. Возможно, одиночество никак не связано с обстоятельствами места и действия, таится внутри тела. И куда не неси это тело, маленький круг одиночества едет с тобой.

Я была иностранкой, чужаком, направляющимся в чужой дом на незнакомую работу. Может быть, чувство одиночества не зависит от каких либо обстоятельств или места; наверное, оно кроется в самом человеке. Где бы вы ни были, вы сами окружаете себя одиночеством...

Элоиза де Валми, элегантная и отчужденная, с прохладной грацией, которая, потом, наверняка, потеплеет.

Элоиза де Вальми, элегантная и недосягаемая в изящной ледяной скорлупе, которая – я в этом уверена – со временем растает;

Усталая и озабоченная, она сидела с закрытыми глазами, но это ничуть не уменьшало ее элегантности. Примерно в пятьдесят пять лет выглядела она превосходно. Красоте такого типа возраст почти не вредит. Прекрасно сделан даже скелет: идеальная форма черепа и скул, тонкая переносица удерживает орлиный нос с четко вырезанными ноздрями. Тонкие морщинки у глаз и рта видны только при внимательном рассмотрении. Бледная тонкая кожа искусно загримирована, аккуратно нарисованные брови высокомерно поднимаются аркой над закрытыми веками. Серебряная скульптура волос. Только губы под завитком дорогой помады и лежащие на коленях руки в серых перчатках слишком тонки, чтобы считаться красивыми. Дорогая хрупкая женщина, не доступнее луны.

Мадам де Вальми сидела с закрытыми глазами. Посмотрев на нее, я подумала, что не ошиблась. Она выглядела усталой и одновременно беспокойной, однако это не мешало ей сохранять холодное изящество. Очевидно, ей уже за пятьдесят, но женщины подобного типа долго сохраняют красоту, независимо от возраста. Это обычно называют утонченностью: прекрасной формы голова, слегка впалые виски, прямой нос с маленькой горбинкой и тонкими ноздрями; только внимательно всмотревшись, можно заметить тонкие морщинки у глаз и в углах рта. Умело подкрашенное бледное лицо с чистой и гладкой кожей, над опущенными сейчас веками гордо изогнутые, красиво очерченные брови. Волосы словно чеканное серебро. Только губы под тщательно нанесенным слоем дорогой помады и руки в серых перчатках, неподвижно лежащие на коленях, слишком тонки, нарушая общее впечатление гармонии и красоты. Эта женщина была словно хрупкая драгоценность, далекая, как луна в небесах.

— Рад тебя видеть, брат, — сказал он в ответ на запальчивое заявление Джеймса. — Чего не могу сказать о твоей девчонке. В твоем распоряжении две минуты, чтобы избавиться от этой крошки, пока моя жена не пришла поприветствовать тебя.
— Джордж отсюда никуда не пойдет, а ты можешь убираться ко всем чертям!
— Ты никак перебрал? Или, может, ты забыл, что теперь это не холостяцкая резиденция?
— С моей памятью все в порядке, старина, и мне незачем прятать Джорджа. Она…
— Ну вот, дождались, — раздраженно перебил его Энтони, услышав звуки шагов в зале. — Запрячь ее под кровать, что ли! Да не стой ты здесь, как свечка! — бросился он к Джорджине.
— Тронешь ее, парень, — угрожающе произнес Джеймс, — пеняй на себя.
— Вот так номер! Мне это нравится! — надменно проговорил Энтони, однако сделал шаг назад. — Прекрасно! Объясняйся сам по этому поводу! Но если у меня возникнут из‑за тебя неприятности с Рослин, я спущу с тебя шкуру.
— Энтони, — ровным голосом произнес Джеймс. — Заткнись.

- Я тоже очень рад тебя видеть, брат, - ответил Энтони на запальчивую фразу Джеймса. - Но не эту твою крошку. У тебя есть пара минут на то, чтобы отделаться от этого цыпленка, - сюда придет поприветствовать тебя моя жена.
- Джордж никуда не пойдет, а ты можешь уходить отсюда.
- Ты что, пьян, что ли? Забыл, что это больше не холостяцкий дом?
- У меня с памятью все нормально, старина, и у меня нет никакой необходимости прятать Джордж, Она...
- Ну вот, приехали, - перебил его раздраженно Энтони, услышав, как и другие, шаги за дверью. - Запихни ее под кровать или еще куда-нибудь... Слушай, не торчи здесь! - И он сам направился к Джорджине.
- Только тронь ее, парень, - вежливо предупредил его Джеймс, и ты сам растянешься на полу.
- Ну ладно, мне это нравится, - раздраженно ответил Энтони, но отступил. - Прекрасно. Тогда сам выпутывайся и говори что знаешь. Но если у меня дело кончится ссорой с Рослинн, я вас выкурю отсюда, вот увидите.
- Энтони, - просто сказал Джеймс, - закройся.

— Но зато все остальные, смею надеяться, относятся, — сказал Томас. — Мы решим этот вопрос, Джорджи, обещаю тебе, даже если Джеймсу придется напомнить, что он по своей собственной вине стал причиной нашей враждебности к нему.
— Это, конечно же, сделает его любезным.
— Она говорит это с сарказмом? — спросил Дрю у Томаса.
— Она проявляет некоторую строптивость, — ответил Томас.
— Мне сейчас это позволительно, — возразила Джорджина, мрачно сверкнув глазами в сторону братьев. — Не каждый день меня похищают собственные братья.

- Но мне хочется думать, все остальные-то нормальные, - сказал Томас. - Мы обязательно все уладим, Джорджи, я обещаю тебе, даже если придется напомнить твоему Джеймсу, что это он первым вызвал нашу враждебность по отношению к нему.
- Вот это уж точно сделает его ласковым, - съязвила Джорджина.
- Она иронизирует? - спросил Томаса Дрю.
- Она в затруднении, - ответил Томас.
- Я смиряюсь, - сказала Джорджина, Мрачно глядя на Них обоих. - Не каждый день случается быть похищенной собственными братьями.

— Бренди, Джордж?
Джорджина вздохнула. Все это время Джеймс молча сидел за письменным столом, и поглощенная своими мыслями Джорджина почти забыла о его присутствии. Почти, но не совсем. Этого человека не так‑то просто выключить из сферы своего внимания.
— Нет, благодарю вас, капитан. — Она кисло улыбнулась. — Не употребляю.
— Слишком молода, чтобы пить, так надо понимать?
Джорджина насупилась. Уже не в первый раз в его словах слышится намек на то, что она еще ребенок, еще слишком молода, чтобы в чем‑то разбираться, и это после того, как он имел возможность убедиться в том, что она взрослая женщина.

- Бренди, Джордж? - Она вздрогнула. Джеймс настолько спокойно и безучастно сидел за письменным столом, что она почти забыла, что он находится в комнате. Почти, но не совсем. В любом случае он не был тем безликим мужчиной, которого легко не замечать.
- Нет, спасибо, капитан. - Она ответила ему дерзкой улыбкой. - Никогда не прикасаюсь к этой дряни.
- Слишком молода, чтобы пить, да?
Она ожесточилась. Это был не первый случай, когда он позволял себе замечания в том, что она ребенок, или по-детски мыслит, или слишком молода, чтобы понимать что-то глубже, хотя прекрасно знал, что она зрелая женщина.