Альтернативная реальность

- До завтра, - прошептала Доминочка вслед удалявшейся спине.
- Ты посмотри, красавица! – на всю лестничную клетку объявил дядя Павлик, внимательно рассматривая племянницу.
Дядя Павлик был передовиком производства на заводе и в прошлом месяце его даже послали в командировку с Москву для обмена опытом. Вот оттуда он и привез Доминочке новые джинсы и две футболки, предварительно оборвав провода в почтовых отделениях, потому что совсем не разбирался в размерах и консультировался с мамой Доминочки и по поводу размеров и по поводу списка обязательных покупок в целом.
Доминочка и дядя Павлик зашли в квартиру.
-Мам, Дядьпавлик пришел! Ему брать ключи от машины, да?
-Да!

Весь день прошел как в тумане. Была поездка на дачу, были шашлыки, были рассказы Дядьпавлика про Москву. Всем хотелось послушать про Красную площадь, Дворец съездов, ГУМ и ЦУМ, узнать, какие в столице кафе, люди, метро. Особенно внимательно слушала Дядьпавлика Светлана Геннадьевна, та самая присмотренная мамой невеста. Она была в красивой ажурной кофточке, которую связала сама крючком, а мама долго восторгалась такой рукодельницей.
-Ну надо же, а выглядит совсем как фабричная импортная!
Доминочке было смешно, и чтобы скрыть улыбку, она всякий раз брала стакан с компотом и делала маленький глоток, закрывая улыбку стеклом.
Сын папиного коллеги - Виталик, как и полагалось мальчику из хорошей интеллигентной семьи, был умен, прилично одет и заявил Доминочке о том, что готовится к поступлению в радиотехнический, а потом пойдет на диссертацию. Доминочка кивала головой в такт его словам, а сама думала о том, что завтра она пойдет на день рожденье к Орвику. И надо придумать, что ему подарить. Жаль, что в праздники все магазины закрыты, ничего уже не купить.
- Так ведь, Доминочка? – в мысли ворвался мамин голос. - Я говорю, что в конце мая у тебя будет годовой концерт и можно пригласить на него Виталика.
- Ааа… да… да, конечно. Но там будет классическая музыка, и я не уверена, что Виталик…
- Мне очень интересно! – перебил Доминочку будущий радиотехник с энтузиазмом в голосе.

На следующий день Доминочка встала рано и сразу сделала все уроки на завтра, потом надела вчерашние джинсы и новую московскую футболку – всю в маленьких цветочках, потом заплела косу… потом расплела и забрала волосы в высокий хвост… потом испугалась такой смелости… и опять заплела в косу.
Занятая этим важным делом, она не заметила, как в комнату зашла мама и молча наблюдала за важными приготовлениями.
Она смотрела на повзрослевшую дочь с понимающей улыбкой и, пожалуй, даже начала прощаться с мечтой о Виталике.
Ровно в одиннадцать в дверь позвонили. Доминочка схватила со стола приготовленный еще с вечера подарок и увидела маму. И почувствовала, что начинает краснеть.
-Я открою, - с улыбкой ответила мама и вложила в ладонь дочки маленькую коробочку, – мы с папой хотели подарить тебе это на день рожденья. Но, сегодня, наверное, важнее.
Она ушла в прихожую. Доминочка открыла коробочку. Там были крохотные сережки-гвоздики. Настоящие. Золотые. В школу с такими нельзя. А в выходные… в выходные можно!

»» 04.06.15 17:59 ЦАРЬ ОСТРОВОВ. Столица мира

Иногда просто не хватает слов. Их нет. Не ухватить и не сжать в кулаках. Чертовски сложно объяснить эмоции, устраивающие тебе короткое замыкание мозга. Я не прячу взгляд и, на какой-то промежуток времени, совсем не играю. Пропадает скучающий Рэйнер Шварц, уступая место Олафу Хоффманну. А того коротит так, что мама не горюй. Во всю голову клинит. Если бы не Тото, якорем удерживающая меня здесь и сейчас, трудно сказать, куда бы меня вообще занесло. Ты ведь чувствуешь это, девочка? Хватило бы импульса. И только одна причина приходит в голову в свое оправдание - к такому меня точно не готовили. Легко быть равнодушным, когда твои задания лишь имена в послужном списке, не люди, не личности - цели. Да долбанный ж ты спецагент!
Позже, - молча обещаю я, когда смотрю в это улыбчивое лицо, из которого исчез всякий намек на Рысь. Играет, лицедействует. Пустые слова и глаза тоже пустые. Всего лишь накинутая на плечо роль. Выученная назубок и отрепетированная до автоматизма. Та, что смотрит на меня сейчас, не стала бы мяукать мне в спину в тот памятный день, когда мы с Фэйт на атомы разносили столовую. Та, что смотрит на меня сейчас, не имеет ко мне никакого отношения.
- Ты бы уже начинал дышать, дорогой, - тихо возвращает меня на землю Тото и я разрываю контакт, словно выныриваю на поверхность. Криво улыбаюсь в ответ. Это как раз один из тех моментов, когда кислород бывает не важен. Пора снова влезать в шкуру какого-то там хлыща - денежного мешка и по совместительству ублюдка. А планы на вечер грандиозные - продраться сквозь слой подставных лиц и выяснить имя организатора аукциона. Не того, что блещет пафосом на первом этаже отеля, а того, что скоро начнется в его подвале и вход туда будет не для всех.

На Тото можно смотреть бесконечно. Она как картина, как скульптура, как кадр из старого фильма - произведение искусства, и время, прошедшее с момента появления на свет, лишь увеличивает ее ценность. Неуловимым жестом поправляет прическу, легонько хмурит брови.
- Ты твердо уверен, что это нужно сделать именно сейчас? - спрашивает она, пристально вглядываясь в мое лицо, ища что-то там, известное лишь ей одной.
Мне не хочется отвечать и я отвожу глаза, избегая ее взгляда, слишком внимательно изучая начавший светлеть небосвод. В некоторые моменты хладнокровная невозмутимость - практически недостижимая планка.
- Олаф?.. - не отступает она.
- Другой возможности может не быть, - отвечаю я, наконец-то посмотрев на нее в упор. - Я думал, что не будет и этой. Понимаешь?
Тото понимает. Я знаю это. Несколько секунд молчит, словно взвешивая что-то, потом кивает и уходит, оставляя меня одного на ступеньках Армани.

Швейцар ловит такси, которое отвозит меня по ставшему недавно известным адресу, новый отель встречает тишиной запредельно раннего утра. Толстая ковровая дорожка в коридорах скрадывает шаги, но мне это ни к чему. Я использую суперскорость. Не хочу светиться на камерах. Дверные замки любой сложности давно не представляют для меня проблемы (привет урокам мистера Х., вдолбившего в нас мастерство, от которого удавился бы даже Гудини). Точно так же поддается и этот, с тихим щелчком отрывается и снова захлопывается дверь, ведущая в номер, зарегистрированный на имя Катарины Леони.

- Когда сегодня пойдешь ты в лес, ты будешь повергнут в шок. Когда сегодня пойдешь ты в лес, скройся под маской дружок, - мурлычу я под нос, разворачивая массивное кресло и с удобством устраиваясь в нем лицом ко входу.
Так уж вышло, что с тех пор, когда требовалось задать вопросы и получить на них ответы, прошло десять лет. Так уж вышло, что время для этого все-таки наступило. Судьба дала еще один шанс. И я совершенно точно собираюсь их получить. Здесь и сейчас.

»» 24.06.15 11:01 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Последнюю годовщину я провела, обернувшись вокруг надгробия мужа. Много лет место его упокоения было моей тайной обителью, только Эйвери знала, что я провожу здесь всю ночь, а иногда несколько суток. Здесь я была самой собой – той маленькой девочкой, которую он подобрал на улице и не захотел замечать изъянов ее души. Я жила, завернутая в плащ его доверия – другая я, все та же я. Мне тогда казалось, что в моей жизни больше не может произойти ничего страшного, что я никогда не останусь одна. Помнишь, ты обещал мне, что всегда будешь рядом, помнишь? Это корень корней, небо небес, дерево именем жизнь… я несу твое сердце, твое сердце в моем. А пару месяцев назад я лежала на влажной траве и говорила с тобой, как прежде.

- Почему ты приходишь только один раз?

- Я каждый раз теряю тебя снова.

- Глупая, я же обещал, что всегда буду с тобой.

- Помнишь?

- Помню. Помнишь?

- Помню.

Несколько лет назад я рассказала тебе о нем. Тогда уже могла говорить без боли, без чувства страшного отчаяния, разрывающего меня изнутри. Я лежала рядом с тобой и говорила, говорила, говорила целую ночь. Звезды пьяно смотрели на меня с небосклона и подмигивали. А у меня горели сухие глаза, но видит Провидение, насколько легче мне стало после этого признания. Столько лет жить чувством вины – не за отданное тело, за раскаленную душу – и вдруг решиться. Прогонишь прочь? Минди говорила мне, что ты хотел бы видеть, как я смеюсь, и Эйвери всегда твердила об этом, и жизнь – она такая неправильная, такая безапелляционная, но я не знаю, как объяснить, что не перестала любить тебя. Ведь предупреждала тебя тогда, когда ты впервые показал мне Прагу – я не стою этого города, мне никогда не возвыситься так, а ты не захотел слушать и сказал, что наш мир соткан из паутин, оттого он так бесконечно красив. Я призналась тебе в самом страшном предательстве, и пошел дождь. Утром меня разбудил уборщик – промокшую, продрогшую, наконец-то решившую жить. И приняла, как должное, что сумасшедше люблю человека, которого в моей жизни нет, и вряд ли когда-нибудь он вернется.

В отель я вошла босиком. Ненавистные туфли все-таки взяли надо мной верх, и я сняла их еще в машине Амира. Он упрямился и не хотел отпускать меня одну, был настороженным остаток вечера после встречи с Олафом, настаивал на том, что хочет проводить до двери. Довел меня своими метаниями до белого каления и получил по заслугам. Покрышки визжали на весь квартал, когда он отъезжал от входа в мой отель. Через пару часов он начнет трезвонить без устали и мне крупно не повезет, если я хоть раз не сниму трубку. То, что я отматерю его на чистейшем итальянском, не берется в расчет. Черт побери, как хочется послать все подальше и сесть на первый попавшийся рейс, улететь в незнакомую страну и бродить по улицам в одиночестве, сидеть на набережной большой, темной реки, смотреть на дождь из окна съемной квартиры и перечитывать старые письма. Я заслужила свое право на одиночество, на чужие туманы, на чужие закаты. Кто-нибудь другой займитесь неотложными делами, сопроводите Самира под защиту штаба, решите спасти мир и провалите с треском задание. Я хочу упасть в кровать и верить в то, что он действительно меня поцеловал бы прямо на аукционе, пренебрегая моей принадлежностью другому, заявляя свои права, что это не моя выдумка. Я хочу стоять под жалящими струями холодного душа и говорить, что люблю его. Он не услышит, но вода будет помнить.

Свет в номере зажегся, стоило двери распахнуться. Сердце больно ударилось в ребра, наполнив горечью рот. Если бы тебя не было здесь, через две секунды я принялась бы мечтать о том, что ты пришел. Сотни тысяч вариантов пронеслись в голове за один нервный импульс – от стремительного броска к нему в объятия до захлопывающейся двери и безнадежной попытки сбежать. Страшно. Ужасно страшно. Спроси меня почему, а я не знаю. Просто вот так люблю. Мозг отказывался анализировать информацию и делать какие-то выводы из того, что мы смотрим друг другу в глаза – Олаф и Шалимар – и целого мира вокруг нет.

Потому что я…
Я…
Я…
Я…

Ты пришел. Разве нужны какие-то еще признания? Черт, да, мне нужны признания! Я не боюсь ошибиться, и даже если ты пришел на одну ночь, это неважно. Только бы сердце не подвело и не остановилось до того, как я успею ответить на твой поцелуй.

Бретелька платья упала с плеча – я в каком-то странно-хрупком жесте свела вместе ключицы, словно жутко замерзла. Я так скучала по нему. Так скучала. Улыбнулась сама себе и решительно пошла вперед. Горите синим пламенем соображения приличия. Я ждала его десять лет.

- Здравствуй, Олаф, - еле слышно шепчу я, почти упав к нему на колени.

И кладу ставшие вдруг ледяными ладони – одну на ему грудь, одну на щеку, приближая свое лицо. Носом где-то под скулой, вдохнув полной грудью. Еще и еще. Никогда не надышусь тобой.

- Это ты… - урчу я. - Это ты…
_________________

Рысь не была бы Рысью, если бы вела себя иначе. Дерзкая девчонка. Всегда и во все времена. Вряд ли стоит уточнять, что именно ее бесшабашность и откровенность так лихо сносят мне крышу. "Я хочу тебя до содранной с меня живьем кожи..." Боюсь вдохнуть, каменным изваянием на несколько секунд замерев в кресле. Кажется, что малейшее колебание воздуха вдребезги расколотит эту какую-то нереальную реальность. Во всей красе разворачиваются перед глазами бесконечные варианты того, что могло произойти за эти годы. Целая вереница лет, расставание и разлука, а старый страх по-прежнему силен. Чудо, что не накрыло отдачей прямо на аукционе.
За ее спиной с тихим хлопком закрывается дверь, словно вышвыривая нас в параллельную вселенную, где больше никого нет. И пусть весь мир подождет. Тяжелеющим взглядом провожаю сползающую по плечу бретельку, вспоминая некий ночной клуб, весьма крутой способ пить виски и тот оскароносный поцелуй, заслуживший одобрение доброй половины присутствующих. Я попросил тебя одеть пиратскую повязку и зубную нить, а ты отомстила мне платьем с декольте глубиной с Ниагару. "Рысь - это животное из семейства кошачьих с кисточками на ушах..." Рысь моя, Рысь.
В воздухе ощутимо потрескивают искры, когда она падает ко мне на колени. Ничего за это время не изменилось. Вообще ничего. Лопается вторая бретелька ее платья под моей рукой, спадая по коже вниз. Да, я мог бы быть нежным, и мог бы быть ласковым, но нам обоим нужно не это. Нет ничего проще, чем поймать пальцами ее подбородок, еще проще развернуть лицо к себе, и совсем элементарно - запечатать поцелуем рот. Ты хотела сбежать, знаю, видел, - скользят ладони по ее бедрам, с удобством устраиваю Рысь на себе. - Ну какого черта ты хотела сбежать?

»» 07.08.15 10:55 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Не знаю, могла ли я надеяться, что что-то будет по-другому. Что десять лет, изнуряющее, всепоглощающее одиночество – кажется, я воздвигла стены вокруг себя еще выше, чем сделала это в институте, оттолкнув того, кто сейчас покрывает поцелуями мое лицо – окажутся всего лишь фикцией, подменой реальности. Что я всего лишь бабочка, которую пронзила золоченая игла, навеки пригвоздив к нему. Я состоялась как зодчий, напрочь провалив подготовку агента. Зодчий, разбирающий свое самое лучшее творение по кирпичику. А зачем мне теперь стены, от кого мне теперь бежать?

Несказанные слова жгут душу. Все невыясненные вопросы, все недомолвки прошлого выползают на поверхность из самых темных уголков моей души, разрывая меня на части. Если бы природа наделила меня меньшей восприимчивостью и эмоциональностью… это была бы не я. Не любишь… Я чувствую, как сжимается где-то внутри меня холодный, тяжелый комок, хотя по венам должен разливаться жар. И бабочки. Обязательно должны порхать бабочки в животе. У меня есть только одна и та распята на стене. Я замужем, Олаф… замужем… А ты не спросил ничего. Внутри меня беснуются противоречия – то, что называют способностью, не дается просто так. Моя суть в штормовых ветрах, в вспышках молний и шепоте дождя, я словно погожий летний денек, нахмурившийся внезапно – сейчас пройдет дождик и вновь выглянет солнце. Почему же ты тогда ничего не спросил?

Черт, ну это же Гальяно, - уступает женщине до мозга костей бушующий во мне ветер, когда рвется платье. Я едва не теряю над собой контроль, и только рассеянный взгляд на окно возвращает меня в реальность. Небо Дубая рассечено на части мерцающими молниями – в одном из планетариев Парижа есть возможность создать молнию любому желающему. Я часто прихожу туда, когда бываю во Франции, сажусь в яйцевидную ячейку в углу выставочного зала и наблюдаю, как люди нехитрыми манипуляциями в большой стеклянной колбе вызывают молнии. И мне всегда кажется, что эта колба – я. И однажды грозовой фон зашкалит допустимый предел и стекло треснет, повторяя узорами трещин пляшущий сноп серебристых всполохов. Если бы ты только знал, как близка к этому я сейчас.

Пуговицы его рубашки летят в разные стороны, и меня вдруг накрывает волной ужаса. Однажды, всего лишь однажды так летели мои пуговицы. Мы были вместе так мало, что же ты знаешь обо мне? Что знаю я о тебе? Люблю… Схожу с ума и царящее вокруг безмолвие лишает остатков разума, которому не место в номере этого отеля. Это утро безумств, рассвет надежд, занимающийся новый день и сейчас совсем не время ругать себя и клеймить позором за собственный, никуда не девшийся эгоизм. Нам бы лучше совсем не разговаривать, чтобы еще десять лет не блуждать в темноте, разговоры никогда не приводили ни к чему хорошему. Это единственный случай в моей жизни, когда слова не нужны. Ну почему же тогда хочется разреветься, словно маленькой девочке от обиды из-за непроизнесенных слов? Одно сплошное противоречие и так всегда.

Отвечаю. Отвечаю на жалящие поцелуи, не позволяющие мне всерьез озадачиться вопросом изъятия памяти из сердца. Я знаю, ты всегда оставляешь на моем теле следы принадлежности тебе, не успокаиваешься, пока каждая клетка моего существа не начинает пахнуть тобой. И больно мне лишь от того, как я люблю, как хватаю тебя, словно воздух горящими от недостатка кислорода легкими, почти давлюсь, жадничая, и где-то в самой глубине, освободившейся от теней прошлого, я сознаюсь себе, как ужасно боюсь, что не вынесу еще одного расставания. Трусиха… Не справляюсь с дрожью и резким всхлипом, замерев в твоих руках. Сизый рассвет, сизый. Свет когда-то успел погаснуть, но ты прекрасно можешь видеть мои глаза. В расколовшейся на обрывки дыхания тишине я смотрю тебе в глаза. Сейчас все по-настоящему. Сейчас я люблю тебя и потеряю больше, чем десять лет назад. Взгляд соскальзывает на губы… и мне все-таки все равно, что будет потом.
_________________

Тоска приходила ночью. Неслышно вползала под одеяло, покрепче впивалась зубами, урча и фыркая, и начинала с остервенением трепать. Днем, в бесконечной череде дел, стран, заданий, новых лиц, удавалось отвлечься и забыться. Затолкать на самое дно души память. Саму мысль о памяти. Ты просыпаешься в Вене. Ты просыпаешься в Берлине. Ты просыпаешься в Майами. Но стоило лишь рухнуть вечером в кровать, бесцельно щелкая пультом по каналам зомбоящика, как я оставался с ней один на один, наблюдая как ухмыляется мне в лицо эта беспощадная сука. И такая же бессмысленная. Хотелось задирать лицо к луне и выть, не в силах отмахнуться от очередного воспоминания. Кто же ты мне, сестричка?

Дороги сходятся и расходятся. У меня было просто завались сколько времени, чтобы подумать об этом. Но чем больше становилось число на моем личном счетчике, тем терпимее я казался сам себе. И важным виделось уже не то, что разводило нас по разным углам ринга, заставляло стучаться лбом в глухую стену, а то, что держало вместе. Помнишь? Ты помнишь ту грань, по которой мы с тобой ходили, рискуя свернуть себе шею, потому что иначе не мог никто из нас? Я не смог отказаться от тебя. И не мог ничего изменить. Временами хотелось выплюнуть с кровью саднящее в горле чувство бессилия, только ни черта бы это не решило.
Кто ты мне, я не знаю...
Ты просыпаешься в Пхеньяне. Ты просыпаешься в Стамбуле. Ты просыпаешься в Гавре.

У меня дрожат руки, когда ее платье с легким треском расползается от малейшего усилия. Это забавляет до колик. Меня колбасит как тринадцатилетнего пацана, который впервые взялся за грудь понравившейся девчонки.
"Меня зовут Шалимар. Не Шел. Не сокращайте мое имя, это звучит непристойно".
Хммм...
Напрочь не хочется думать и говорить тоже не хочется. Хочется просто притянуть ее ближе, так, чтобы хрустнули ребра под моей хваткой, и впаять себя в это хрупкое тело. Жадно, слепо, безоглядно и безотчетно. Хоть раз не думать о последствиях и не просчитывать варианты (хотя кого я обманываю, будто у нас когда-то было иначе). Может быть тогда я смогу поверить, что все это действительно происходит со мной. С нами. Только Рысь словно ждет чего-то, словно ищет что-то в моих глазах и не может найти. Хрена ради, ну почему всегда так, словно отдираешь себя от живого?
Кто же ты, моя птичка? Я с тобой улетаю...
Трудно заставить себя оторваться, но кончики пальцев, словно отслеживая путь губ, продолжают гладить ее лицо. Линию бровей, скулы, маленький упрямый подбродок. Тяжелая тишина, давящая. Мертвый груз невысказанных слов. Не заданных вопросов. Так уж вышло, что собеседники из нас просто никудышные. Стоит кому-то открыть рот и никогда не угадаешь, к чему это может привести и сколько людей при этом погибнут.
Я снова тяну ее к себе, чтобы уютно, и совершенно естественно, обернуть вокруг своего тела. Заполнить каждый просвет ею. Лицо мое, как и раньше, утыкается в ее макушку, когда я тихо говорю:
- Я так скучал, Рысь.
Ты наконец-то проснулся в Дубае.

»» 05.10.15 11:45 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Знаешь… Я могла бы сейчас тебе все сказать. Прямо сейчас, когда ты в очередной раз собрал паззл моего сердца несколькими словами.

Знаешь, - сказала бы я, - я ведь люблю тебя очень. Очень трудно любить тебя, знаешь?
И прижалась к твоей груди.

Или… Знаешь, - сказала бы я, - я без тебя - не я. Будешь со мной? Будешь со мной смеяться и вытирать мои слезы? Можно я буду тебя любить?

А знаешь… Ведь я могла бы сказать тебе десять лет назад, когда ты смотрел на меня так, что у меня кружилась голова и подкашивались ноги. На любом языке мира я могла бы тебе сказать – я люблю тебя, Олаф. Я так сильно тебя люблю. И положить тебе на ладони мое беспокойное сердце.

Мы каждый день совершаем ошибки. Большие и маленькие, окончательные и бесповоротные, разящие насмерть. Кто-то успевает вовремя осознать и повернуть время вспять, а кто-то остается один на один со своими ошибками. Я одна во всем виновата. Как всегда. Я всегда была виновата – в смерти Дэнни, в слезах Минди, в исчезновении Эйвери и в том, как погиб мой муж. И в том, что ты стал мне родным, а я предала тебя. Жизнь снова преподала мне урок и щелкнула по носу за излишнее самомнение. Предательство не всегда состоит в поступках и словах. Самое страшное предательство в бездействии. В трусости. В голове, спрятанной в песок в тот момент, когда нужно было выше задирать подбородок. Ты простишь меня когда-нибудь? Хоть когда-нибудь простишь?

Я помню свой первый год без тебя. Даже на выжженной радиацией земле пробиваются ростки, зарождается новая жизнь – искалеченная, исковерканная, но не сломленная. Я думала, что то, что однажды выгорело дотла, не сможет еще раз заняться огнем. А я горела. Стрелки часов отмеряли ход времени, а я сжигала кислород вокруг себя. Мне казалось, что нет больше маленькой девочки, которая забиралась на колени к Минди, когда чего-то сильно боялась, и сидела, притаившись и почти не дыша – любая опасность разбивалась о стены маминых объятий. Я выросла, я все могла сама, я прожила сотни чужих жизней, воровала чужих мужчин и судьба отбирала их у меня. Я пускала в них корни, а она выдирала их с кровью. Я отпустила тебя и потеряла надежду.

Мир сомкнулся вокруг меня. Сжался до кольца твоих рук – почему? Почему же ты здесь сейчас? Я так ранила тебя, так усердно пыталась уберечь тебя от меня, что едва ли заслуживаю того, чтобы ты баюкал меня на руках. Все зеркала разбиты на сотни осколков-льдинок, и только два сердца безумно колотятся друг об друга. Я чувствую, как ты держишь меня – словно преграждая мне путь, не давая растаять сквозь пальцы туманом, затеряться в вечной пронзительности неба, поскользнуться на радуге, горьким пеплом исчезнуть во тьме. Весь мир в этот момент побежден. Расколот. И вывернут наизнанку. Скажи мне «Девочка моя…», и я отдам за тебя жизнь. Ты пришел… Ты нашел меня, мой родной.

Я помню свой последний год без тебя. И не хочу вспоминать. Спасибо, что ты нашел меня. Что твои руки разбили грязный весенний лед, сковавший мое сердце. Я обещаю тебе, что никогда – никогда, слышишь? – не перестану смеяться в толпе. Если понадобится, я буду запускать сотни воздушных змеев, чтобы небо больше никогда не было таким пустым, чтобы мне не было так страшно поднимать к нему лицо, чтобы оно никогда не видело мои глаза и отражающееся в них равнодушие. Ты только сегодня побудь со мной. Просто побудь со мной.

Я ничего из этого тебе не скажу. Не потому что я страшная трусиха, а потому что хочу другого. Как и раньше, как и всегда, так было, есть и будет – я хочу тебя. Было бы просто нелепо разразиться возвышенными речами в тот момент, когда ты видишь, что мое тело готово разлететься на ошметки. Теперь, когда я вижу тебя, можно не притворяться, что моя потребность в тебе просто выдумка бессонных ночей. Теперь, когда я чувствую тебя, можно не делать вид, что это не мои руки расстегивают ремень на брюках, что это не мое тело вибрирует от нетерпения, что это не мои губы… И это не я только что укусила тебя в плечо за промедление.

- Так ты сюда поболтать пришел… - мурлычу я, растягивая слова, справившись с молнией и прикусывая мочку уха. – За что же тогда платье пострадало?

Я серая, осенняя душа, расцветающая радужными всполохами под твоими прикосновениями… Эй, Олаф, знаешь… я ведь хочу тебя очень. Черт побери, больше всего на свете хочу.
_________________

Сансара — очень ненадёжный мир:
- любая встреча заканчивается расставанием;
- любое накопление заканчивается растратой;
- любой взлет заканчивается падением;
- жизнь каждого заканчивается смертью.
Геше Джампа Тинлей, «Сказка о Птице-Бодхисаттве»

Место действия: Миры где-то на пересечении двух линий бесконечности
сотканные из паутинок фантазии, тумана сновидений и звездной пыли...

Сколько зим, сколько лет, столетий и жизней. Долгие густые, как сливки, ночи, серая череда текущих ручьем дней. И спасения нет.
Один из витков – комната со стенами из грубой каменной кладки и высоким потолком полусферой. Канделябры с застывшими восковыми слезами, гобелены, переплетающие пестрые алые и желтые нити, обитое бардовым бархатом кресло с удобными подлокотниками. Тепла не хватает, от того все краски в ней кляксами из горячей палитры. В окне лазурный прямоугольник чистого неба, сияние солнца, робкими лучами крадущееся по полу, но не достигающее висящего напротив зеркала.
Ненавижу. Его тяжелую филигранную рамку, овальную форму, очерченную плавными линиями. Его серебристо-серую переливающуюся поверхность, складную и прохладную. Ненавижу до умопомешательства, до дрожи в пальцах, до желания сжать ладонь в кулак и со всей силы ударить в центр глади, чтобы побежала сетью трещин, брызнула кусками стекла и посыпалась на пол. Как же часто в порыве бессильной ярости хотелось разжечь костер побольше да повыше и бросить его с размаху в пламя, предать танцующим языкам как жертву. Только, увы, она ничего не изменит, ибо проклятье сильнее.
Уже который час неторопливо меряю шагами клетку в башне, чувствую себя канарейкой, которой безумно тесно и душно, места мало. Заперт мой вечный дух в хрупком смертном теле, вшит невидимыми нитками в канву этой реальности, привязан к проклятию в виде зеркала на стене. Обрезаны крылья всевластия и всесилия, лишь в глазах своих драконьих вижу ромбовидную оранжевую радужку, что теперь напоминанием о далеком времени безграничной свободы.
Как же сладко, до боли в слабых руках, когда ломкие ногти вонзаешь в кожу, до трепета волнующе быть сущностью эфирной, бестелесной, парить среди облаков, управлять стихиями: ураганами, землетрясениями, потоками лавы и набегающими на берега волнами цунами. Ныне невозможное, не стирающееся воспоминание, наказание, чтобы проклятые не забывали, чего сами себя лишили в распрях богов. Невыносимая пытка, до навязчивой болезненной идеи вырвать из себя память, всю до последней крупицы.
- Ариартос…
Имя древнее как само мироздание, как звездная пыль, что миллиарды лет зажигала в холодной тьме вселенной огонь звёзд. Голос не из этого мира, из иной, не доступной мне реальности, оттуда, где появляются фиолетовые глаза драконьи. Смотрят они жаркой южной ночью, той самой, в которой давно сгорела ненависть, и теплится лишь единственная искорка – желание покоя вечного. Оно не просто знакомо мне, идентично моим мечтам.
Несколько шагов к зеркалу глаз не сводя с лица в раме. Коснуться бы, провести бы указательным пальцем по теплой бархатной коже линию, спуститься бы от скулы по щеке к подбородку, согреться бы теплом дыхания, утонуть бы в нежности коралловых губ, сжать шею до хруста, чтобы навсегда обрести покой. Однако ж рука встречает преграду из лунного серебра. Насмешка богов. Их проклятие.
- Впусти меня в свой мир, - царапаю бессильно гладь.
- Невозможно это, тебе известно, - звучит ответ, злорадствует все еще надменным взглядом прожигая, а после все же просит, - расскажи мне, какой он, твой мир?
- Хорошо, - направляюсь к креслу в центре комнаты-башни, сажусь лицом к зеркалу. – Слушай… Суровые, изрезанные ветрами каньоны, скалы, обточенные упрямой соленой водой и витражные дворцы, что балансируют на грани. Север дышит холодом, а юг зноем, на пересечении их водоворотами вьется стихия… Когда-то, и мы так могли…
- Давно, и словно не с нами… Как же мне все это опостылело: солнце за пеленой смога, муравейники мегаполисов, чума людских душ и чечетка их сердец, душно…
Существовать – усилие воли, которой так мало в наших телах-темницах. И вновь тишина сковывает льдом, молчим, лишь ткань тяжелая шуршит приглушенно на каждый шаг, что ведет друг к другу до границы в резной раме. Снова привычно с силой ладонь в зеркало вжимаю, что с той стороны повторяет скованное божество с глазами индиго. Рука к руке, а между ними стекло, но кажется, что оно тает, позволяя уловить малую толику тепла, что дает прикосновение. Так хочется, чтобы это стало явью, однако миры опять переворачиваются.

»» 22.09.15 00:38 ОСТРОВ ГРЕХА
_________________

Когда идешь через ад, не останавливайся
Звуки музыки едва слышны, если их конечно можно называть звуками музыки, скорее это пульсирующие удары, не более, иногда их сменяет вибрация, диджей врубает басы, пытаясь удивить публику, люди, они такие хрупкие, такие зависимые и так меня раздражают. Вот только говорить о них с презрением я больше не могу, ведь теперь я и сам, человек. Что может быть лучшей карой, чем сделать из тебя предмет насмешек, для себя же. Помещение над ночным клубом, с алыми стенами, огромной круглой кроватью застеленной леопардовым покрывалом. Комната пропитана запахом никотина, тому причиной отсутствие окон и вентиляции, мне все равно, мне давно и на многое все равно. Лишь одно в этой вселенной может разбудить во мне те эмоции, что столетьями погребены под толстым слоем пепла из жалости к себе и ненависти к миру, лишь одно творение рук сильных мира может подарить мне желаемое, зеркало висит на стене, абсолютно не вписываясь в стиль, зеркалу много лет, оно старо как сама жизнь и так же вечно. Ровна гладь, не отражает ничего, эту мерзость нужно просить, иногда уговаривать, но чаще всего умолять, лишь тогда, сжалившись, амальгама дрогнет, показав то, что так желанно и так не досягаемо, полыхнут глаза цвета осени, а ромбовидный зрачок, на секунду вытянется, становясь похожим на змеиный. У этого змея уже нет яда, он не укусит и не нападет на меня.
-Таксиархис – тихо прошипит в ответ, услышав свое имя, успокоившись, мигнет и подойдет ближе, слишком близко, кажется, что волосы колышутся от слов.
- Впусти меня в свой мир, - почти касаясь пальцами стекла, змей попросит мерзость об одолжении, в который раз, надеясь, что проклятье падет, даруя прощение и покой.
- Невозможно это, тебе известно, - криво улыбнувшись накрашенными губами, отвечу отражению. Сегодня я – она, пышногрудая тонкокостная кукла, с идеальными по меркам людей чертами и формами, оболочка. Отражение знает, но, как и я, каждый раз надеется.
- Расскажи мне, какой он, твой мир? – откинув рукой нависшую челку, жадно вслушиваюсь в голос, съедая слово за словом, боясь пропустить детали, по-сумашедшему в тайне надеясь, что в этот раз смогу найти и коснуться тела высвободив душу. Рука к руке, на мгновение кажется, что чувствую тепло кожи, касаясь пальцев, но, нет, миры перевернулись, последние секунды в теле недорогой шлюхи города грехов…Как молитву самому себе повторяю слова
«Север дышит холодом, а юг зноем, на пересечении их водоворотами вьется стихия…» Витражные дворцы …
мы можем…
могли…
никогда не сможем более… Миры перевернулись…

В ладони крепко зажата вилка, холодно. Мое новое маленькое тельце мерзнет, но боится дрожать. Гордое, надо же, как повезло… Кусочек мяса сочиться кровью на белом фарфоре.
-Сначала тяжело быть вещью, но ты привыкнешь, скоро, очень скоро ты привыкнешь быть нечем, просто красивым фоном, который я смогу показывать только близким друзьям. – чуть приподняв глаза из под ресниц смотрю на оратора, старикашка толстоват покрытые пигментными пятнами руки орудуют вилкой и ножом, разрезая стейк на небольшие кусочки, он так увлечен своим монологом, что совершенно не замечает изменений в кукле, а зря. Кукла изменилась, кукла стала другой, кукла теперь демон, он поймет это по глазам, но будет поздно, свои он уже потеряет. – а может и подарю кому!
- А ты смешной, старичек,- голос не ребенка, но и не мужчины, перевернув в руке вилку размахнувшись, вгоняю зубцы в его руку, - вот только мыслишь неверно, быть вещью, вовсе не трудно, вы людишки всегда были чем-то подобным.
Кожаная подошва туфель скрипит о паркет, мягко ступая, касаясь пальцами стола лишь для того чтобы забрать его вилку и воткнуть в другую руку, теперь старику не сбежать. А у меня есть много времени, чтобы поиграть с вещью, а может и узнать у него нужную мне информацию.
- Сиэль, сынок, - хрипит старикашка дергаясь телом, на белой скатерти алые пятна, он боится, страх пропитывает воздух быстрее чем кровь хлопок, серебро в руке благодарно греется - я же люблю тебя прекрати.
- Мое имя Таксиархис, мой отец Марс, моя мать звездная пыль. Теперь ты моя вещь! Старое похотливое животное, твой Сиэль в лучшем мире, но это не твоя заслуга – он слышит голос, мой настоящий совсем не детский, шипящий с тихим рычанием переходящий в смех, он смотрит в мои глаза.
- Демон! – выдыхает старик, сдаваясь под гипнозом пульсирующего зрачка.
- Бог ! –ухмыляюсь в лицо, лезвие ножа скользит по веку, заставляя куклу плакать кровавыми слезами - Встречал ли ты, таких же?
Отрицательно кивает седая голова, старик хнычет как ребенок, умоляя отпустить его. Пусть так. Легкий взмах и горло перерезано, в бессилии опустившись на пол, рисуя руны в луже крови, в который раз надеюсь, что здесь я непременно найду свою вторую половину, ту часть сердца, что уже несколько тысячелетий скрывает от меня серая мерзость. Зеркало висит над горящим камином, по бокам две вазы белых роз.
- Покажи мне…- просит у зеркала светловолосый подросток, продолжая рисовать бледным пальчиком заклятья на полу, - покажи мне где…

»» 09.10.15 10:36 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Редко, кому везет встретить в жизни своего человека. Еще реже - удержать его рядом, не упустить, отвлекшись на фантики и прочий бред, вовремя оценить важность момента. Перелом Судьбы. И в этом разрезе ребром встает вопрос - что лучше: ждать и не дождаться или найти и потерять? Я твердо уверен в одном, постигать это на личном опыте мне совсем не хотелось. А ни черта. Для тех, кому двадцать раз граблями по лбу не слабо, десять лет биться головой в стену - за здорово живешь.

Меня зовут Шалимар. Не Шел. Не сокращайте мое имя, это звучит непристойно, - раз за разом настойчиво повторяла мисс Ходячий-Секс-до-Потери-Пульса. Иди ко мне, девочка, я буду звать тебя как ты захочешь.

Платье рваной тряпкой растекается по полу, Рысь - на щелчок пальцев оказывается на ковре. Распятая. Подо мной. А мы в гостиничном номере и, слава гаврикам, тут нет комендантского часа.

Так бывает, когда встречаешь своего человека. Ощериться клыками хочется, охраняя территорию, которую считаешь своей. "МАЁ и точка!" И никак иначе. Пресвятые этрусские ленточки, да я жениться был готов еще тогда - десять лет назад, будто штамп в паспорте всерьез мог что-то изменить. Человека, который хочет уйти, нельзя удержать ничем.

Совершенно по новому рвет вены желание, когда я практически не обнаруживаю под платьем белья. Тоненький ажурный пояс и чулки ни черта не скрывают, а мои ладони жадно проходятся по знакомым изгибам. Узнавая, вспоминая. Сделай это, детка, сделай это со мной. И я мурлычу, очерчивая кончиком носа мягкие выпуклости ее груди. Крепко целуя взасос. Резким толчком наполняя собой. Моя, моя, моя...

Потому что когда я с тобой, окружающее не имеет значения. Когда мы вместе, я становлюсь самим собой. Цельным. Завершенным. Не разорванный пополам разлукой. И не бесполезный обломок на свалке жизни. Редко, кому везет встретить в жизни своего человека.
Вопросы и ответы можно отложить на потом. А пока я снова учусь быть собой, впечатывая в ковер гибкое тело. Вновь по сантиметру изучая его.

Хочутебядосмерти.

»» 08.10.15 10:30 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

- Кто же мы теперь?
- Монстры, запертые в клетке собственного безумия.

Место действия: Миры где-то на пересечении двух линий бесконечности
сотканные из паутинок фантазии, тумана сновидений и звездной пыли...

Ты невесомый призрак всего и ничего, сущность, способная быть везде и одновременно нигде, ты душа, ты божество. Эти слова – мое самое первое и яркое воспоминание с сотворения времени и пространств миров, моя самая первая ложь. Я всего лишь иллюзия, которую невидимая рука вырывает из оков одного тела, разорвав все образовавшиеся связи, чтобы перенести в иной мир за стеклом и небрежно зашвырнуть в другую тюрьму костей и плоти, вытеснив из нее душу истинного владельца.
То тело было крепким, мужским, а это… Тонкие детские пальчики, вцепившиеся в плюшевого медвежонка, руки дрожат, отбивает чечетку сердце. Лишь распахнутые драконьи глаза полны покоя. Лазурь над головой контрастирует с грязно-серой массой города, который оглашает вой сирены, оповещающей о том, что с неба летит смерть. До слуха доносятся звуки взрывов, сотрясающих не только воздух, но и бетонные стены зданий, даже земля под ногами трясется.
Страшусь ли я? Нисколько, я та стихия, что дыханием своим создает и разрушает. Боится хрупкое детское тело, которое мне нужно взять под свой тотальный контроль.
Оглядываюсь с презрением, брезгуя этой реальностью не меньше, чем остальными, ища взглядом то, что появилось здесь вместе со мной – проклятое зеркало в резной раме. Его нигде нет, словно растворилось, исчезло, размежевав душные, как кельи затворников, миры-темницы и забрав с собой пленника по имени Таксиархис. О нет, не стоит ожидать такой благосклонности от вечных тюремщиков, эта роскошь им не ведома.
Направляюсь к ближайшему из строений, зияющему несколькими этажами дыр разбитых окон, уверено шагаю по брызгам стекла, не обращая внимания на визг шин за спиной и мужские голоса. Оборачиваюсь лишь тогда, когда руку выше локтя сжимает кольцо пальцев, не давая сделать и шаг в сторону парадной.
- Что ты здесь делаешь? В городе экстренная эвакуация, - перекрикивая вой сирен и сыплющееся с небес будущее, военный тащит к грузовику с расцветкой хаки.
- Отпусти меня немедленно! – ребенок не может так приказывать, выплевывать слова, угрожающе шипя словно ядовитая змея, но Ариартос может.
Человек в форме замирает, широко раскрыв глаза в изумлении, всего миг смотря на меня прежде, чем совсем рядом раздается взрыв, прокатившись ударной волной и трещинами побежав по стенам здания, которое того и гляди рухнет, обернувшись кусками бетонных плит. Градом брызжут осколки и режут, кровь тонкой струйкой сочится из раны на предплечии, стекая к девичьей худой ладошке. Пользуюсь этим, дернув руку, выпутываюсь из захвата и бегу прочь, к парадной, по лестнице вверх, перепрыгивая через скачущие под ногами ступени. Туда, куда манит провидение, распахнув золотые крылья и полыхнув в сознании огнем «Иди…», и пусть всё позади обратится пылью...
Толкаю одну из дверей, вхожу в пустую комнату под ветхой крышей. Оно – здесь. Зеркало лежит на полу, ловя касания теплых лучей солнца и отбрасывая их вверх в решето потолка. Я подхожу к нему, сажусь рядом и дотрагиваюсь до серебряной глади. Желание знать, что по ту сторону жгучей лавой разъедает изнутри, клокочет в горле и словами слетает с губ.
- Я хочу увидеть…
Не запоминая череду превращений и физических воплощений, вижу в зеркале глаза и поджатые губы тают в улыбке. Радуюсь? Несвойственно, скорее испытываю облегчение от того, что одиночество не стало моим уделом и карой, заточенное божество, находясь в другом мире, как и прежде делит со мной томление и безумие, медленно сходит с ума в жажде смерти, как благословления отца нашего Хаоса. Иль Марса? Ему дают множество имен, приносят сотни кровавых жертв и трепещут. Не меньше когда-то страшились и нас.
В тишине летят минуты, но мне ли, сущности, во власти которой бессмертие и вечность, их считать? Мне ли волноваться, слушая, как разрываются сброшенные с самолетов снаряды, стремясь сравнять город с землей? Мне ли опасаться, что рухнут перекрытия потолка и погребут под завалами? От одной мысли тянет рассмеяться, захохотать в голос, однако это разительно отличается от того, чего хочет тело семилетней девочки, захлестывая эмоциями словно вспарывающая прибрежный штиль волна цунами.
- Убит? - смотрю, как рисует на полу символы, используя алую кровь, и равнодушно интересуюсь.
- Да, - произносит в ответ так же ровно, ибо не в наших правилах жалеть о малом, после тысяч, что окрашивали землю в багровый.
- Завидую ему, - в словах сквозит горечь полыни, а после все же заливаюсь смехом со звоном истерики, беру зеркало в руки и сажусь удобнее, спиной касаясь стены и начинаю повторять орнамент рун кровью, что стекает с кончиков пальцев. - Снова близко и невообразимо далеко, будто невозможный сон, что никогда не вспорхнёт явью?
- На этот раз ближе, - закончив рисовать, поднимается и подходит ближе к грани между нами, жадно смотрит в драконью радужку. – Божество готово к избавлению?
- Как никогда…

»» 17.10.15 00:20 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Жизнь раскинула передо мной веер вероятностей. Она вообще периодически забавляется, выбирая перекресток потемнее, выгоняя оттуда местного демона и водружая меня вместо фарфоровой статуэтки. Взмахивает пестрым платком, картами перед лицом машет, гремит золотыми браслетами. Ну же, девонька, не страшись, загляни за полог, там тебя подарок ждет. Я и заглядываю ничтоже сумняшеся. Каждую ночь, когда просыпаюсь в холодном поту, заглядываю в свой волшебный горшочек и перебираю несуществующие кадры. Мое любимое занятие, чтобы ночи не казались такими длинными, темными и холодными. Такими горькими. Как остывший кофе, забытый с утра на журнальном столике. Сводит челюсть от его горечи, передергивает, а все равно пьешь. Потому что это мой кофе и нет мне без него жизни. Ну давай, девонька, еще глоточек.

Вот женщина простоволосая, поддерживая огромный живот, бегает вокруг необъятной кровати и кричит, что не будет рожать. Ну и что, что воды отошли! Не будет и точка!
Вот на клетчатом одеяле перед открытым экраном в парке парочка, что не смотрит старое черно-белое кино. Они могут смотреть друг другу в глаза часами. Просто молча смотреть в глаза и никому не нужно ничего говорить. Вокруг будут проплывать города, меняться столетия, взрываться миры, а ей просто нужно смотреть в его глаза и не шевелиться.
Вот тихий теплый осенний вечер, она кружится под светом золотого фонаря в куртке не по размеру и легком платье и ловит пальцы протянутой к ней руки.
Вот женщина с пляшущими в глазах чертями, из изобилия стульев в светлой, просторной кухне выбирающая колени мужчины. Того самого мужчины. Как само собой разумеющееся, даже не задумываясь над вариантами.

Сотни чужих жизней. Сотни моих непрожитых жизней. Никто не отбирал его у меня. Я могла бы любить его десять лет, засыпать на нем, ждать его домой вечерами. Боже мой, сколько раз я представляла себе, как сплю на нем, приколачивая его к себе своим непутевым сердцем! Я даже себе не хотела признаваться в этом. А ведь могла бы научиться вязать и готовить, жить в одном месте, ходить в магазин по выходным. Жить…
Спроси меня. Спроси и я отвечу, что не жалею ни о чем. Исчезновение Эйвери из института стало последней каплей в череде моих потерь. Я не могла не уйти, ты не мог пойти со мной. У каждого из нас были свои обязательства и неважно совсем, что мои крылья остались с тобой. Должна же я была хоть что-то оставить тебе на память. И если можно было бы время повернуть вспять, то снова ушла бы за ней, а иначе это была бы не я. Но как же долго ты меня искал… И есть что-то такое особенное в надломе ивовой ветки, колышущейся на ветру… Как и в том, как мое тело встречает тебя.

И наступила тишина. В моем мире всегда существовало неисчислимое количество звуков. Для того, кто привык вслушиваться в шепот дождя или шорох падающих листьев, кто в несмолкаемом гуле больших городов слышит песни ветра, кто разговаривает с голубями на пустынных площадях, неожиданно повисшая тишина становится откровением. И без того взбесившиеся нервные окончания рвутся туго натянутыми струнами, выбрасывая на самую границу боли, когда еще не, но импульс уже сгустил кровь в жилах, и они вибрируют предвкушением. И я слышу во всей этой тишине, качающей меня в объятиях невесомости, как оглушительно бьется твое сердце. Это всего мгновение, один миг, растянувшийся в вечность, когда наши глаза встречаются, может его и не было и ощущение того, что я каждая встреченная тобой собака просто шутки моего воображения… Кокон безмолвия оглушительно лопается, когда смешивается дыхание и под спиной у меня распахнулись мои белые крылья.

Мой неистовый мальчик, ты все еще учишь меня летать.
_________________

Если говорить честно, то за все эти годы порознь я представлял нашу возможную встречу совсем не так.
Слишком больно, хлестко было раньше. Скручивались в узел вены, нервы. Хлестала через край горечь. Мы как два обломка цеплялись друг за друга, не в силах отпустить, не имея возможности удержать. В мелкие осколки разлетались кривые зеркала параллельных реальностей.
Чья это, скажи мне, Рысь, гордо выпрямленная спина покидала пресловутую кухню, уезжая ночевать к Эйвери? Кто эта женщина, закатывающая грандиозный скандал из-за пахнущей сигаретами футболки? Что? Ты забыла сообщить, что к нам приезжают погостить на пару дней твои и мои родственники? И уж совсем не вовремя вырисовывается старый парк ранним вечером, где у будки мороженщика растут такие густые кусты (!!!) и детский гомон, как птичьи крики, разрезает сумеречное небо. Отчего же я всегда так любил твои вызывающе-короткие юбки? Моя девочка, моя Рысь... Больше сотни не прожитых жизней резонируют внутри, как и обиженно надутая губа глубоко беременной женщины, которая отказывается рожать своего восьмого (!) ребенка. И этот чертов брючный костюм!
And nothing else matters...

Курение - зло. Суперскорость имеет свои минусы в виде порванных в клочья, забитых табаком легких. Только каждый раз, отпуская тебя, хотелось курить в крепкий затяг, задумчиво созерцая сворачивающиеся крендельками облачка дыма. Вместе больно, а порознь вообще никак. Невозможные отношения - практически мое второе имя.

Я и представить себе не мог, что все случится именно так. Но куда-то уходит надрыв, та хренова боль, червем выедающая, выгрызающая нутро. Мы будто и не расставались никогда. Какой-то шалой улыбкой кривится рот, когда мой взгляд натыкается на ковер - просто интереса ради, нам не судьба очутиться в кровати? - я будто домой вернулся, до этого момента полностью не осознавая на какой хрупкой грани балансирую и что хватило бы и щелчка пальцев, чтобы окончательно слететь с катушек. Та страсть, от которой всегда и во все времена трещит и искрит воздух между нами, вырывается на свободу. Накрывает, кружит, утаскивает за собой в пропасть, а я ловлю губами твой глухой вскрик, встречаю своим телом твое, когда вбиваюсь в тебя слишком резко, слишком жадно. Тише, моя хорошая, тише... Чувствуешь, как я хочу тебя?
Можно бесконечно упиваться тем, как скользят мои губы по внутренней стороне твоего бедра, как ты дрожишь и закусываешь губу, и твоим протестующим стоном, когда ты расчерчиваешь ногтями мне спину, требуя не останавливаться, не прекращать.
Когда-нибудь мы сделаем это нежно, но после сегодняшнего утра твое тело раскрасят синяки - я был слишком нетерпелив. Багровые пятна уже разливаются чуть ниже груди и на бедрах, а я прослеживаю кончиками пальцев их путь и вновь наполняю тебя собой.

»» 16.11.15 11:21 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир
_________________

Очень трудно любить тебя, знаешь? Подойду к обрыву крутому…

Я стояла у окна и смотрела на занимающийся ночной жизнью Дубай. Этот день был насыщен событиями. Тридцать один звонок от Амира и один от Паолы. Ей пришлось ответить. Она совершенно спокойным тоном сообщила, что приходил мой благоверный, предварительно оборвав ей телефон. И она честно пыталась меня отмазать, сообщив, что я принимаю ванну в ее доме… но он просто отодвинул ее в сторону и пошел тереть спинку. Спинку, как я понимаю, тереть было некому. Заменить меня на нее он отказался. Ты целовал в этот момент мои колени. Амиру я перезвонила позже. Выслушала неимоверное количество угроз, в том числе с привлечением тяжелой артиллерии в лице группы захвата на адрес моего номера в отеле… в отеле, где ты повторял узоры моих крыльев, губами расчерчивая спину. Я не помню, что пообещала ему, чтобы он больше не звонил, и не успела отключиться. Ты швырнул телефон в стену и заставил меня кричать.

А сейчас ты спишь в моей кровати. Спишь, а я не могу быть рядом. Я стою у окна, пристально следя за кажущейся игрушечной машиной, которая вот-вот скроется за поворотом. Эта дорога – вся моя жизнь. Вся. Расцвечена золотыми огнями, петляет среди небоскребов и исчезает вдали. Я точно знаю, что там что-то есть, просто не могу увидеть, не хватает ресурсов человеческих возможностей. Стою к тебе спиной, кутаясь в простыню, и вспоминаю в мельчайших подробностях сегодняшний день с самого сизого рассвета. Стоит только закрыть глаза, как твои руки снова оказываются на мне. Твои руки… К тому времени, как мы добрались до кровати, мое тело звенело натянутой струной. Закрываю глаза, и в мерном дыхании спящего в моей постели мужчины проскальзывают эти звенящие ноты. Судорожно вздыхаю, проведя рукой по лицу. Я не знаю, как жить дальше. Как мне жить… Уйти из этого номера в одной простыне, раствориться за поворотом золотистых огней, исчезнуть – я таю и воздух меня растворяет. И вот меня нет. Снова нет. Ты проснешься, обнимешь рукой пустоту – привычно и так знакомо. Не останется даже отпечатка моей головы на подушке, потому что я не лежала на ней ни секунды. Я слушала биение твоего сердца, свернувшись калачиком на твоей груди, пока ты сонно гладил мои плечи.

Прислонившись лбом к стеклу, снова закрываю глаза. Ты вздрогнул, когда я попыталась уйти. Вздрогнул и сжал руки так сильно, что у меня до сих пор ноют ребра от твоей хватки. Мне пришлось шептать, что я никуда не денусь, что мне нужно пять минут, всего пять минут… Сколько прошло времени? Час? Два? Я стою у окна и провожаю взглядом автомобили. Мы не говорили ни о чем. Дрожащие слова с проглоченными окончаниями – вот и все, что я смогла сказать тебе за десять лет. Каждый дюйм моего тела, пропахший тобой – вот и все, что ты сказал мне за десять лет. А мне настойчиво кажется, что ты вложил в мои ладони мир. И мне хочется запрятать этот сверкающий голубой шар глубоко в сердце, запечатать сургучом, накладывая неумелые грубые швы под расплавленную массу. Чтобы никто, ни одна живая душа никогда не смогла догадаться – я ношу твой мир в своей груди. От чего же так горько?

Не от того, что переживаю каждый миг, каждый вскрик, каждый стон. Не от того, что не могу поверить – ты нашел меня. В черном небе Дубая нет ни одной звезды. Они где-то там, спрятались за отблески горящего огнями города, только эти равнодушные огни не могут указать мне путь. В своей отточенной идеальности они лишены души, бродящей среди звезд, каплями крови оставаясь на остриях каждой. Спустя несколько часов, я оглядываюсь, чтобы различить контуры твоего тела и проглотить непрошенные слезы. Отвести взгляд и уставиться с немым вопросом в темнеющее за окном небо – и не знать, что спросить. Мне было суждено это с момента нашей первой встречи. И внезапно накатывает желание забарабанить кулаками по стеклу, вдребезги брызнувшее в стороны осколками хрусталя, закричать, выплескивая все, что накопилось внутри, в крошево изрезать ладони, загребая разбитое стекло и растирая в руках. Пока не оформится в членораздельное то, что нутро мне выворачивает.

Ты просыпаешься. Я слышу по сбившемуся дыханию, по движению тела, в полусне обыскивающих постель руках. Я здесь… Я не ушла.

- Нет! – останавливаю тебя движением руки.
Я не могу так больше. Хватит, хватит.

- Мне нужно тебе кое-что сказать. Пожалуйста, выслушай меня. Не подходи… - голос словно чужой.
Я не смогу ничего сказать, если ты снова коснешься меня. А молчать больше нет сил. Пусть эти слова запоздали на десять лет. Пусть. Если я и дальше укрою их в себе, то они отравят меня. Лентой стелется перед глазами расплывающаяся золотом дорога. Загляну за поворот.

- Олаф… - никогда не думала, что это будет так сложно. – Прости меня за все, что сделала тогда в институте. Пожалуйста, прости. Я знаю, что прошу неимоверно много. Я знаю, что ничем нельзя оправдать мой эгоизм и… Я так виновата перед тобой…
Я все это время смотрю в окно и не моргаю. Глаза жжет, а сердце рвется из груди. Черт побери…
- Я люблю тебя. Я любила тебя все эти десять лет. Это… ты мне ничего не должен. Я просто хочу, чтобы ты знал.
Не могу отклеиться, отлепиться от этого долбанного окна, оторвать взгляд от несущихся внизу автомобилей. Все. Я сказала самое главное. И теперь не могу остановиться.
- Я тебя люблю. Люблю. Я люблю тебя. Я люблю.
_________________

Будущее, реальность La Vie en Rose, территория штампов

Место действия: остров Греха, сады Безликих.

Льется с неба золотисто-розовое пламя солнечных лучей, обнимает сочную зелень сада, сверкает бликами на блюдце озера. Ластится, просится в кровь просочиться и затопить сердце сладкими, как патока, эмоциями. И сиять на дне бирюзовых колодцев глаз.
Ей уже не тридцать. Даже не тридцать пять. Но выглядит она все так же, как и в семнадцать. Исключением, быть может, приобретенная за годы ношения зеркальной маски мудрость, что сочится из оправы темных ресниц.
Тонкие алебастровые пальцы сжимают шахматную фигурку из слоновой кости и переставляют ее на клетку вперед. На доске открытый вооруженный конфликт, война двух умов. Эндшпиль. Оставив пешку, она отвлекается от игровой баталии.
Детский смех звенит мелодией флейты. Мальчик и девочка, близнецы. Вместе с первого дня в этом мире. Неразлучны в своих забавах. Они резвятся с пятнистым котенком, не подозревая, что совсем скоро тот превратится в большую дикую кошку с острыми когтями и зубами.
Дочь так похожа на нее. И точно так же не спешит раскрывать все свои способности. В сыне кроме внешности с каждым годом все больше черт от отца, что закономерно. Его волевой, уже с проблесками упрямства, характер, перекрывает лишь мягкость сестры. Они гармоничны. Талантливы.
- Шах и мат, любовь моя, - слова мужа возвращают ее к шахматам.
Взгляд на доску, чтобы оценить расстановку сил и условия своего поражения. Традиционно черные фигуры магистра окружили белого короля. Победа снова за мужем.
Оторвавшись от завершенной партии, она поднимает глаза на мужчину, встречая живую искрящуюся яркость радужек. И тонет в нежности, что так привычно за годы брака. Что необходимо, согревая ее сердце теплом ощущений. И, несомненно, сладко, настолько сладко, что даже приторно. Но она не хочет знать меры.
О нет, не в этом мире, где, перечеркивая логику всех законов, сердца золотой и зеркальной масок переполнены любовью друг к другу и детям. Не в той реальности, где у солнечного света розоватый оттенок.
Шах и мат...

»» 25.01.16 11:07 ОСТРОВ ГРЕХА
_________________